Текст книги "ПЕРПЕНДИКУЛЯР"

Автор книги: Игорь Астафьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Небольшая извилистая речка, в которой, наверное, еще водилась живая рыба, пять деревянных домишек, прилепившихся к ее излучине. Судя по их виду, они были обитаемы. Неподалеку остатки некогда большого собора, хлебное поле, рассеченное пополам проселочной дорогой.

В общем, если бы я летел на самолете или вертолете (или бы шел пешком по лесу и имел надобность "по-большому"), то произошедшее в следуюшую минуту можно было бы назвать вынужденной посадкой. Если бы я ехал на машине – то вынужденной остановкой. Если бы плыл на судне (речном, разумеется), то не знаю как называлось бы.

Короче, заглядевшись на окрестности, я просто треснулся об землю. Моим столкновением с планетой Земля это тоже млжно назвать. Но, если честно, я элементарно, как элементарная частица, врезался в плотные слои почвы.

Если бы я был в теле, то последствия были бы печальны. Но ломать мне было уже нечего. Только помутнение сознания. Ощущение как будто тебя сильно ударили по лицу мешком с ватой.

Очнулся я на той самой проселочной дороге. От смеха. Смеялись клубовцы. Надо мной. Особенно заливались "Петрович" со "Степанычем", которые впервые наяву увидели проявление глубокой земной задумчивости.

"Сначала, слышь, бац, бац помпончиком по деревьям, а потом ряшкой!.."– веселились они.

Эх вы, глупые!– урезонил их Галактион.– Вам этого не понять. У вас же нет ни родины, ни дома.

А зачем они нужны?– все еще смеясь, спросил «Петрович»,– чтобы крышу ремонтировать или чтобы вот так же мордой?

Да, «Петрович», не был ты ни материальным, ни русским,– медленно поднимаясь над землей, сказал я,– И не будешь уже никогда.

Это точно,– ответил тот,– Да и не больно-то надо.

Ну тебе-то, видимо, и не надо. А я как-никак возник в этих местах, думать научился. Ты ведь, «Петрович» и в речке-то, поди, никогда не купался, да и плавать-то, наверное, не умеешь.

Зато я, во-первых, летаю, а это гораздо быстрее, а во-вторых, не потею. Зачем мне купаться?

То-то и оно, что не понять тебе.

А ведь это судьба,– неожиданно сказал Галактион.

Что судьба, по лицу мне получить?

Это тоже. Но я о другом. Ведь это то самое место, по которому я в черной дырке с конвоирами ехал! Вот, вот то самое место, где они Луну арестовали.

Так надо установить здесь памятный знак. «Здесь во время массовых репрессий в 1937 году была арестована планета Луна – спутник Земли по обвинению в правом уклонизме». Только кто ставить-то будет?

Как кто? Местные жители. Это место станет знаменитым на весь мир, начнется паломничество туристов и эта уже бывшая деревня снова будет процветать.

Боюсь, что никому это здесь не нужно. Ни памятники ставить, ни процветать. Тем более, что арестовали-то только русскую Луну, а французам, например, этот исторический факт вовсе даже неприметен.

Нет, нет,– загорелся вдруг Галактион,– нельзя же быть таким безнадежным пессимистом. Надо открыть людям глаза.

Так ведь уже сто раз открывали.

Тогда протереть!

Да им не глаза открывать надо, а пинка давать. А это не для нас.

Ничего не хочу слышать. Всё это отговорки!– отрезал Галактион и полетел в деревню искать контактов.

Что ж, и мы за ним.

Игорь Астафьев Перпендикуляр

III
Невидимый агент * Сколько истин в политике *
Транссексуальная операция в сельских условиях *
Танцуем балет * Коммунизм в отдельно взятой
избе * Космолет с удобствами во дворе *
Граница между космосом и деревней

Деревня представляла собой отдельное зрелище. Клубовцы сразу отметили несколько примечательностей. Без «досто-», правда.

Первое. В деревне не было женщин. Вообще. Нигде не висело выстиранное белье, да и их самих вовсе не было видно.

Второе. В деревне не было детей. (Наверное, потому что не было женщин.)

Третье. По-меньшей мере один из жителей был полностью трезвый. Его таким видели. Что, в общем-то, совсем странно.

Четвертое. Его дом был оборудован ветряным электрогенератором (ничего себе!).

Странная деревня.

Галактион решил пробовать начать контачить по порядку расположения домов. Первым (по течению реки) был дом бывшего завполиклиникой Палыча. Клубовцы тихонько залетели в дом и расположились на печке (наложившись друг на друга и оставив хвосты во дворе).

Сначала Галактион, как водится, осмотрелся. Стены избы были обиты пустыми коробками из-под конфет разных лет, вместо вязанки дров возле печки лежала охапка тех же пустых коробок. Хозяин спал на переделанном из кушетки диване. Простыни, наволочки и пододеяльники были сшиты из белых халатов. В избе стоял непроходящий запах коньяка, но клубовцы его чувствовать не могли.

"Здравствуйте!"– для начала тихонько промыслил Галактион, адресуясь к голове Палыча.

"Проходите, раздевайтесь, карту, коньяк и конфеты на стол,"– автоматически прозвучало в ответ.

– Ничего себе, как изменилось колхозное крестьянство!– сказал Галактион.– Вместо надоев и урожайности – все тебе три удовольствия, и сразу!

– Да не крестьянство он.– Успокоил я.– Вон смотри.– Я кивнул на стол.

На столе вместо ножа лежал скальпель со следами конфеты.

– Врач он. Настоящий или бывший не знаю, но точно, доктор.

– А как с врачами лучше всего разговаривать? – спросил Галактион.

– С врачами лучше всего разговаривать языком жалоб на здоровье,– предположил "Фигарыч".

– Так мне жаловаться не на что,– озадачился Галактион.

– Ну какая тебе разница,– посоветовал "Степаныч",– пожалуйся что хвост плохо сгибается (вилять и честь отдавать трудно).

– Да ну тебя, "Степаныч"! Врачи, чтоб ты знал, умеют лечить всё кроме хвостов. Если он не ветеринар, конечно.

– Сомневаюсь, что они и головы умеют лечить...– заметил я.

– Вот вот! Скажу-ка я ему, что у меня болит голова,– придумал Галактион.– А она у меня действительно болит. За людей.

"Разделись? – Прозвучало со стороны дивана.– Покажите-ка голову, откройте рот..."

Всё это Палыч промысливал во сне, не открывая глаз. Привычно, как когда-то на работе. Только руки его двигались так, как будто он быстро-быстро что-то писал в карте.

"Доктор, может, Вы меня всё-таки осмотрите?"– вежливо поинтересовался Галактион, надеясь, что Палыч откроет глаза.

"А что ты, женщина, что ли, чтобы тебя смотреть?"– про себя промыслил Палыч, а вслух промычал:

"С удовольствием. Только через недельку. После того как Вы сдадите все анализы, пропьете вот это (он вновь быстро заработал воображаемой ручкой), вот это и еще, пожалуй, это. Два раза в день до еды, пять раз в день после еды и через раз во время еды."

"Я столько не ем...",– заметил Галактион, а "Фигарыч" немедленно перегрелся от расчетов. Он впервые увидел земного русско-советского врача.

А Палыч повернулся на другой бок и продолжал спать, не прекращая шевелить пальцами правой руки. Галактион поскучнел.

– Тут что-то тяжеловато, ребята,– сказал он,– полетели-ка дальше.

В следующем по-Гринвичу доме жил Михалыч. Его профессионализм, который не пропьешь, чувствовался уже на дальних подступах к крыльцу. К калиточке была ненавязчиво привязана тонкая бечевочка, тянувшаяся к связке пустых консервных банок из-под тушенки. В каждом окне виднелась милицейская фуражка, лежащая на подоконнике (впоследствии выяснилось, что это были всего лишь приклеенные к стеклу картинки), а на двери краской было написано "Стой кто идет" (без знаков препинания).

Наверное, это были далеко не все хитрости старого мента Михалыча. Если бы у клубовцев были тела, то они заметили бы ими наверняка гораздо больше.

– Послушай, Галактион, здесь тоже не колхозник живет!– предупредил я.

– Ты кого учить вздумал?! Забыл, что я сам нахожусь в звании младшего сержанта по особым поручениям?– напомнил тот.– Здесь у меня проблем не будет.

Михалыч, как и Палыч, спал, укрывшись шинелью. Здесь все было из шинелей. Скатерти, одеяла, занавески, полотенце, половые тряпки и даже пуфик оригинальной конструкции.

"Приветствую Вас, подполковник!"– уверенно сказал хозяину Галактион (в погонах он еще не разучился разбираться).

"А ты кто?"– поздоровался в ответ Михалыч.

"Ноль Семерович Десятый. Генерал-майор тайной налоговой полиции." Михалыч, не пошевелившись, резко открыл один глаз, повращал им и спросил: "А где же Вы, собственно, генерал? Что-то я никого не вижу. Допился что ли?"

Поскольку мы слушали непаосредственно все мысли подряд, то ответы были полнее, чем следовало бы.

"Нет, наверное, еще не совсем допились, подполковник,– успокоил его Галактион,– просто я, как истинный боец невидимого фронта, остаюсь незаметен для собеседников."

Михалыч, покряхтывая, сел, пощипывая себя за щеки, и удивленно сказал: "До чего же техника дошла! Невидимых агентов научились производить! Эх, жаль в мое время такого не было. Мы бы не только не допустили всего этого безобразия, но и бросили бы через бедро всех капиталистов!..."

"Может быть, может быть,– не стал разочаровывать его Галактион,– Могу ли я рассчитывать на Ваше традиционное милицейское гостеприимство, полковник? Кстати, а как Вас, собственно, зовут?"

"Да ради Бога! Зовите меня просто Михалычем.– сказал Михалыч,– Присаживайтесь."

"Спасибо, я повишу... то есть так побуду,– поблагодарил Галактион,– Мне стула не надо. И стола, и кровати тоже."

"Так я извиняюсь, чего же, собственно, надо-то?– удивился Михалыч,– Самогону, что ли?"

"Упаси Бог! Я вообще не пью и не ем."

"Господи, ну и дела!.. Агент-невидимка, без тела вообще, в еде и прочем не нуждается, видит и слышит насквозь. Поди и денег-то ему не надо!"– оробел Михалыч. А вслух сказал:

"А Вы, товарищ генерал-майор, я очень извиняюсь, на Россию ли работаете? А то мне на старости лет еще не хватало измены Родине..."

"Считайте, что на Россию,– успокоил его Галактион.– На Россию и всю Вселенную-матушку одновоременно."

"Значит, и на Америку тоже?"– подозрительно спросил Михалыч.

"На Америку как на государство – нет."

"А как же тогда? Впрочем,– немного подумав, сказал Михалыч,– какая разница?... Секретов я уже никаких не знаю, а то бы, может, и продал. А то что было в мое время секретом... Так сейчас этому школьников учат. Насильно. Так что продавать Родину мне не за что, а покупать Америку – не на что."

"Да и незачем,"– сказал Галактион.

"Может быть, и незачем,– согласился Михалыч,– А только все равно обидно. Слушаю Вас, товарищ Десятый."

"Михалыч, расскажи-ка мне о вашей деревне. Кто в ней живет и почему как-то пустовато у вас?"

"Так везде у нас, в общем-то, пустовато.– заметил Михалыч,– От нас мало что зависит."

"Так ли уж мало? И если не от вас, то от кого же, в общем-то, зависит?"– удивился Галактион.

"Так ведь, Ноль Семерович, уважаемый, от простых людей в России разве что зависит? Зависит от власти, от погоды, от международной обстановки, от цены на нефть сырую в конце концов..."

"А если от вас ничего не зависит,– продолжил Галактион,– то в чем же смысл вашей жизни?"

"Это в каком же смысле?"– насторожился Михалыч.

"Да в прямом, конкретном, применительно к Вам."– настаивал Галактион.

"Так в разные годы и смыслы были разные."

"Ну детство и раннюю молодость сразу пропустим.– сказал уже поднаторевший в земной жизни Галактион,– Начнем сразу с ранней зрелости."

"Если со зрелости, то служение идеалам марксизма-ленинизма."

У "Фигарыча", "Степаныча" и "Петровича" сразу опять перегрелись мозги.

"Нет, я о реальном смысле",– поправил Михалыча Галактион.

"Если о реальном, то получить очередное специальное звание",– снова подумав, сказал Михалыч.

"А еще?"

"Ну, чтобы взысканий не было, а зарплата наоборот – была."

"А еще глобальнее?"

"Глобальнее? До льготной пенсии дослужиться."

"А еще глобальнее?"– допытывался Галактион.

"А что может быть глобальнее-то?!"– удивился Михалыч.

"Подполковник!..– укоризненно промыслил Галактион,– Разве во всех этих частностях может быть смысл жизни?!"

"Что-то я все же не пойму, к чему Вы клоните, товарищ Десятый,– обиделся слегка Михалыч.– А вот у Вас, к примеру, в чем может быть он, этот самый смысл? Тела у Вас нету, желаний – тоже, ради чего Вам-то работать?"

"Отвечу,– не смутился Галактион,– ради истины."

"О-о-о!..– улыбнулся Михалыч,– Истин у нас много. Ради всех не переработаешь. Трех жизней не хватит."

"Вообще-то, истина как-бы одна.."– поправил Галактион.

"Это, может быть, в математике одна, да в разговоре с начальником. В биологии уже, как минимум, две, в юриспруденции – пара десятков, а в политике – и не сосчитаешь",– засмеялся Михалыч.

"Ну вот сейчас, подполковник, Вы – подполковник на пенсии. То есть как бы целей достигли. Дальше-то что? Зачем Вы сейчас-то живете?"

"Сейчас уже не "зачем", а просто так."

"А если просто так, то зачем?"

"Ну не удавиться же в самом-то деле!"

"Конечно, нет,– подтвердил Галактион,– Надо жить, непрерывно совершенствуясь самому и, по-возможности, совершенствуя окружающий мир."

"Это Вы не к новой ли революции призываете, товарищ Десятый? У нас это сейчас запрещено, между прочим."

"Наоборот, к эволюции. Активной и радикальной эволюции."

"В нашу задачу, товарищ Десятый, эволюция никогда не входила. Не ставили нам такие задачи, да и приказа соответствующего не было. Эволюцией у нас занимался Ч.Дарвин (английский революционер), революцией – В.И.Ленин, а мы занимались Конституцией, да проституцией."

"Средствами Конституции боролись с проституцией, что ли? Или наоборот?"– пошутил Галактион.

"А хоть так, хоть так поверните, а всё равно в наше время жилось спокойнее."

"На штыках!"– напомнил Галактион.

"Может быть. Но это лучше, чем на шприцах, как сейчас, – справедливо заметил Михалыч.– И вообще, чем вооружат, тем бы и работали. Конституцией, так конституцией. Или еще чем. Моё предназначение было охранять, соблюдать, да не допускать. А изменять, улучшать – это не мое дело. Это дело народа."

"А разве вы – не часть народа?"

"Конечно, нет."

"А кто же вы?"

"Сейчас – пенсионер."

"И всё?"

"И всё."

"А если прикажут?"

Михалыч задумался.

"Если прикажут, то, может быть, и сделаем. Только некому теперь. Приказывать. А без приказа никак нельзя. Да и толку нет."

"Ну что же, жди приказа, Михалыч!"– попрощался Галактион.

"И Вам того же, товарищ Десятый."– ответил тот.

На том и расстались.

– Да.– Сказал Галактион,– Нельзя все же с солдатом говорить о глобальном. Вообще наша с тобой Россия напоминает кучу разрозненных и частично вполне годных еще деталей, из которых никто не может и не хочет собрать хороший механизм.

– Может быть,– согласился я,– всё, вроде, есть, а вместе – куча какая-то.

– Да. И куч, и кучек у вас хватает,– приглядевшись, заметил "Фигарыч",– Ну что, полетели дальше?

Мы заглянули в избу к Николаичу, бывшему второму секретарю райкома. Тот не спал. Он ...произносил речь. Так что переброситься мыслями нам с ним не удалось. Да и, собственно, не потребовалось, так как монолог Николаича представлял большой интерес сам по себе.

Нет, Николаич не свихнулся и не хватил лишнего. Просто он сидел и думал. А поскольку мысли для клубовцев и меня все равно что речь, то и получалось, что Николаич произносил речь.

Да не одну, а целых две. Одновременно. "Как это так?! – спросите вы,– Свихнулся, наверное, все-таки Николаич!" Да нет. Не свихнулся. Всё гораздо проще.

Вы никогда не замечали, что думаете и говорите кому-нибудь вслух об одном и том же совершенно по-разному? При разговоре вы произносите только какую-либо одну, наиболее выгодную вам, позицию, а вторая остается "про себя".

Или когда человек проигрывает про себя какую-нибудь воображаемую ситуацию, то он мгновенно становится то оппонентом, то снова самим собой, то третьим оппонентом, то опять собой. Только так формируется его собственный взгляд на проблему.

Так что Николаич вовсе не свихнулся. Он думал. А мы просто его слушали. Поскольку Николаич думал, будучи единым только в двух лицах (большего ему не потребовалось), то и речи было две. Я приведу их сразу в разделеном виде, а то боюсь, что вы их не поймете с непривычки.

Что? И так поймете? Ну-ка вот, попробуйте.

"Первый луч три указательных пальца озаряющий вытянулись мрак и заливающий по направлению к рейду. Ослепительным светом голландский барок тьму коей пришел вечером."

Ну как, ничего? Воспринимаете? То-то же. А это всего лишь два (а не три или больше) произведения, причем известнейшие. Так что не будьте излишне самоуверенными, а доверьтесь моему опыту.

Первая речь Николаича:

"Дорогие товарищи! Разрешите мне, как старому коммунисту, поделиться с вами некоторыми размышлениями о проблемах развития и совершенствования нашего развитого (несмотря ни на что) социалистического общества.

Под незримым, но по-прежнему чутким руководством КПСС наша страна добилась значительных успехов в деле построения капиталистического общества. Не только не утрачен, но и удвоен, нет, кажется, утроен (!) паритет с империалистическими державами в военной области. Общеизвестны наши успехи в области освоения космического пространства, а также балета.

Но наряду с этими очевидными и безусловными успехами имеют место и отдельные огромнейшие недостатки, товарищи. Несмотря на Указания ЦК КПСС, по-прежнему остается значительный разрыв между городом и деревней. Производительность труда в промышленности и сельском хозяйствееще более отстала от развитых капиталистических стран. Хотя благосостояние народа и растет. Да... Кажется растет. Растет, товарищи!

Какие же экстренные действенные меры следует предпринять для устранения причин, по-прежнему активно мешающих нашему поступательнгому движению вперед, товарищи?

Во-первых, усиление идеологической составляющей в воспитании человека труда. Только вооруженный идеями марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма рабочий класс сможет построить сначала «в основном», а затем и развитое капиталистическое общество. И непременно с человеческим лицом.

Во-вторых, усиление морального, да и (что скрывать) материального стимулирования качественного производительного труда.

В-третьих, повышение роли науки в усилении эффективности производства.

Некоторые заблуждающиеся товарищи все чаще предлагают пересмотр основ перехода к капитализму нашего глубоко социалистического общества, наивно полагая, что существующие являются тормозом развития производства. Это ерунда, товарищи. Только благодаря социалистическому укладу экономики наш капитализм под мудрым незримым руководством КПСС и лично товарища... Товарища окончательно преодолеет последствия Гражданской, Великой Отечественной войн, послевоенной разрухи и перегонит всех кого можно. И нужно, нужно, товарищи! Очень нужно...

Ведь мы первыми вышли в космос, пляшем балет в конце концов! Наша страна добывает всех больше угля, руды, нефти, газа, ядерных отходов и прочих полезных ископаемых. А вы говорите – какая-то воровская частная собственность!

Во всем мире частная собственность порождала только классовую ненависть, угнетение пролетариата, власть денежного мешка и... но и мы так сделаем! Только в нашей советской капиталистической стране человек всегда может быть уверен в завтрашнем дне! Что он будет такой же, как и сегодняшние. Или даже лучше. Да точно лучше! Может быть.

Под знаменем марксизма-ленинизма вперед к окончательной победе социализма, коммунизма и капитализма, товарищи! Вернем всё на круги своя, твоя и моя (твою мать)!"

Это была первая речь Николаича. Которая была выслушана им с большим вниманием и неоднократно прерывалась бурными и продолжительными аплодисментами, едва не перешедшими в финале в овацию.

А теперь

вторая речь Николаича:

"Старый ты дурак! Ведь до того заболтался, что и сам во всё поверил. И профукал всё, что только можно и нельзя. Как в пресловутой секте, которые верят в голубоватое сияние вокруг пупка. Уставятся на него сутками и видят. Коммунист пупочный! И поделом тебе (тут Николаич применил к себе жесткую ненормативную критику), сиди вот теперь тут в этой глуши со всеми удобствами во дворе. Ведь сколько раз намекали мне про гибкость и особую тактику в деле построения коммунизма в отдельно взятом личном подсобном хозяйстве... Ничего не понял! Дождался пока... Даже Петька, блин, вожак комсомольский хрeнов – и тот сетью автозаправок владеет. (Автоматически заправляет киллерaм патроны в магазины.) Да что там Петька... У какого-то рядового инструктора, не говоря уже о завотделом, и то по-меньшей мере свой магазин. С продуктами.

Ну ничего. Вот погодите, вернутся старые времена, мы еще поговорим о ревизионизме с правым уклоном! Мы еще реквизируем ваши коттеджи под общественные бани! Мы еще!.. Хотя..."

Тут Николаич обреченно махнул рукой и ...зааплодировал. Потому что в первой речи как раз начались бурные и продолжительные аплодисменты. А их срывать было никак нельзя.

Под эти звуки мы и покинули избу Николаича. У него был свой мир, и нам там делать было нечего. Этот мир был замкнут сам на себя и с ним всё было ясно.

Всё ясно было и с Эдуардычем, на дверях которого было мелом написано: "Я тебя не трогаю – и ты меня не трожь! Сукой буду!"

Галактион даже не стал стучать. Только обстоятельный "Петрович" на потеху нам с Галактионом всё пытался понять значение последней фразы из объявления Эдуардыча.

"С одной стороны, наверное, в этой избе идет важная транссексуальная операция,– рассуждал про себя "Петрович",– но тогда почему не видно никакого оборудования, да и репортеров тоже?.. С другой стороны, может быть, автор указывает возможным посетителям на то, что если его помимо его желания каким-либо образом тронуть, то он может превратиться в животное определенного другого пола. Странно... И ничего смешного! (Это он нам с Галактионом.)"

Мы ничего не стали объяснять "Петровичу". Во-первых, из-за душившего нас веселья, а во-вторых, зачем объяснять необъяснимое?

В деревне Пенисово осталось последнее место, которое нам предстояло посетить. Это двор Никифорыча.

Галактион обратил внимание на ветровой минигенератор, стоявший как раз около навозной кучи.

– Думаю, однако, что здесь обитает человек чуть более сложной организации, чем то, с кем мы тут до сих пор общались,– предположил он.

– И истинно русский,– добавил я.

– А, понимаю,– согласился уже ставший практически русским Галактион,– только у нас можно увидеть космический корабль, из которого космонавты бегут в сортир с выгребной ямой. Или уникальный телескоп, смонтированный на куче мусора.

Мы заглянули внутрь дома. Никифорыч сидел за своим персональным компьютером, ни с чем в мире не совместимым (ни с чайником, ни с русской печью), который ему на память о долгой совместной работе при уходе на пенсию собрал из выброшенных деталей заводской электрик. И играл с ним в шахматы.

Компьютер пока выигрывал. Но Никифорыч был спокоен. Он знал верное и безотказное средство для относительного укрепления своего ума. У него на столе под рукой лежала наготове отверточка, которой Никифорыч мог когда нужно подкрутить парочку подстроечных резисторов-конденсаторов. И тогда компьютер обычно предлагал ничью или "сдавал" партию.

"Неважно кто как действует, важен результат!"– бормотал в таких случаях про себя Никифорыч, принимая от компьютера поздравления и возвращая резисторы-конденсаторы в прежнее положение. Он, как и Семеныч, был очень объективен и пунктуален.

Галактион из вежливости подождал пока Никифорыч разделается с этой мыслящей смесью железа и электричества, и деликатно покашлял. На мысленном уровне это выглядело примерно так: "Простите великодушно, не позволите ли Вас чуточку побеспокоить, что, собственно, я уже и сделал безо всякого позволенья (еще раз простите)."

Никифорыч, как нормальный человек, очень испугался и резко обернулся. Так в Пенисове еще никто ни с кем не разговаривал. Не увидев сзади никого, Никифорыч слегка успокоился, подумав, что эта неземная вежливость ему почудилась. Однако от такой предупредительности с непривычки у него стало приторно во рту и Никифорыч потянулся к кружке, стоящей возле бадейки с колодезной водой.

"Да, такую водичку, поди, и кипятить-то не надо",– подумал я.

Кружка тотчас громко упала на пол и закатилась под лавку, а Никифорыч так и остался стоять со слегка вытянутой вперед правой рукой. Такой же вид мог бы быть у него, если бы его неожиданно (за пять минут) заставили вместо Президента встречать у трапа самолета самого Папу Римского. Который уже начал спускаться по трапу.

"Зачем напугал человека?"– укорил меня Галактион.

"А сам-то!..,– парировал я,– Вон, кружка-то валяется..."

"Хватит пререкаться,– вмешался "Фигарыч",– пора уже приступать к знакомству."

Никифорыч, слыша этот сугубо миролюбивый разговор, снова слегка отошел от столбняка, но, пока еще ничего не понимая, молчал. И вслух, и мысленно.

"Уважаемый!– снова замыслил Галактион,– Нельзя ли с Вами побеседовать?"

"Кто это все время со мной говорит?– подумал Никифорыч,– и зачем они прячутся?"

"А мы вовсе не прячемся. Мы все тут, перед Вами. И вобще, мы никого не боимся,– запальчиво сказал "Фигарыч",– Кроме черных дыр",– подумав, добавил он.

"А кто это "мы"?",– задал уместный вопрос Никифорыч.

"Мы – это члены межгалактического Вселенского Клуба (нет, не дураков, а) разумных астральных сущностей,– представился я,– Нас пятеро. Галактион, "Фигарыч", "Петрович" и "Степаныч". А Вас как зовут?"

"Меня зовут Никифорыч. Палата номер шесть."– грустно сказал он.

"Спокойно, уважаемый,– вступил обстоятельный "Петрович",– Мы, конечно, понимаем неожиданность и некоторую необычность нашего визита,и мы, строго говоря, можем как прилетели, так и улететь. Но ведь неужели Вы упустите возможность пообщаться с целыми пятью немало повидавшими и не самыми глупыми трансвселенскими существами?!"

"Для трансвселенских существ вы все как-то уж очень по-земному разговариваете."

"Ничего удивительного,– сказал "Степаныч",– Это потому, что двое из нас долго жили в России, а один из этих двоих вообще здесь родился!"

"Коллеги!– подключился Галактион,– всё равно Никифорыч сразу ничего не поймет. Давайте-ка я, как и всегда в подобных случаях, расскажу ему хотя бы некоторые детали."

Они с Никифорычем поведали друг другу о себе, рассказав то, что читателю уже известно, поэтому эту часть опускаем. В самом деле, не переписывать же заново первую часть книги!

Нельзя сказать, что Никифорыч, этот старый советский оборонщик, сразу поверил в то, что услышал. Хотя и проникся к нам некоторой симпатией. (Ни самогону, ни денег взаймы не просим.)

Пришлось приводить ему, как закоренелому материалисту, веские доказательства того, что он всё же еще не сошел с ума, несмотря на сплошные потрясения нашей жизни.

И я придумал как это сделать.

– Послушайте, Никифорыч,– предложил я,– вот Вы, в отличие от нас, никак не можете видеть через стены...

– Верно. Ни летать, ни видеть сквозь стены, ни становиться миллиардером за неделю не могу. И не хочу.

– Вот-вот. Сам такой был. А я вот сейчас, не выходя из дома, скажу сколько у Вас, к примеру, куриц в сарае!

– Так я это и сам знаю. Десять!

– Эх, зачем сказали?.. Я-то не знал... Так! Зато Вы, наверное, не знаете, что две из них сейчас роются в огороде на грядках!

– Так с этого и надо было начинать!– всполошился Никифорыч, вскочил и побежал в огород.

– Действительно,– сказал он, вернувшись,– Калитку я накануне плоховато притворил. А что вы еще можете?

– Наши возможности безграничны. В пределах... В пределах..., – Галактион задумался,– В пределах наших возможностей, что ли. Вот, например, "Фигарыч", так тот даже на чуть-чуть в будущее может заглянуть, до того он быстро летает. Покажи-ка ему, "Фигарыч",

– Не могу,– сказал "Фигарыч",– я, разогнавшись, могу только на несколько секунд время за раз обгонять. Пока начнешь рассказывать, они уже пройдут.

– Да и хватит, наверное, всяческих доказательств. Пора переводить наше знакомство в спокойную и размеренную беседу,– сказал рассудительный "Петрович",– А то залетели сюда, вроде, на часок, а вот уже целых три часа торчим.

– А действительно, чем обязан, как говорится?– спросил Никифорыч,– Или, может быть, чем могу?

– Да вот как раз насчет мoчи...,– сказал Галактион,– Что-то у меня такое впечатление, судя по увиденному вокруг, что вы уж больно немного можете и хотите. И вообще, непонятно, чем живете (извините, конечно).

– А Вы, я тоже извиняюсь, можно подумать, русский инопланетянин?

– Почти. А вот он (Галактион кивнул на меня) полностью русский.

– Господи, куда только сейчас не эмигрируют, даже в Космос...,– пробормотал Никифорыч,– А если всё знаете, зачем же тогда спрашиваете? Вам же здесь уже не жить.

– Как знать... Вот, интересуемся истоками этой безграничной, как наши возможности, безысходности. Откуда она? Вот недавно возле вашей деревеньки аж Луну арестовали, а народу хоть бы что.

– А-а. Арестовали? Ну тогда всё понятно, а то я думал что и её сперли,– сказал Никифорыч.

– Да ничего не понятно!– возразил Галактион, – Почему у других стран-народов не сперли, то есть не арестовали, а у вас арестовали? Почему другие могут нормально жить, а вы – нет?

– Не знаю как Вам, молодой человек (Вы не обидитесь, если я Вас так назову?),...

– Не обижусь,– сказал Галактион,– Тем более, что у нас старости, как таковой, нету.

– Ну да, вам же пенсии не нужны... Так вот, молодой человек, не знаю как Вам, а мне уже давно всё понятно. Хотите расскажу?

Хотим.– сказали мы. Даже я тоже сказал: «Хочу.»