Текст книги "100 великих разведчиков"

Автор книги: Игорь Дамаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 49 страниц)

Однажды он заявил: «Русские мне всегда нравились как народ, и в Москве я работал с удовольствием… вот почему не вижу смысла поливать их грязью, к тому же политика мирного сосуществования стала приносить свои плоды».

Всего Флеминг написал четырнадцать романов о Джеймсе Бонде.

Немного о прототипах Джеймса Бонда и «бондиады». Ясно, что Бонд – это лицо вымышленное и собирательное. Кое-что в нём от самого Флеминга и от его друга по разведке Мерлина Маршалла, а также от двойного агента югослава Душко Попова. На образ Бонда повлиял и знаменитый международный шпион Сидней Рейли, о котором Флемингу рассказывал его коллега по службе в разведке небезызвестный Брюс Локкарт. Флеминг даже говорил: «К сожалению, Бонд не всегда так же хорош, как Рейли!»

Образ Бонда Флеминг обсуждал с самим руководителем американской разведки Алленом Даллесом, который восхищался творчеством Флеминга и хвастал, что у него под рукой «не одна дюжина Бондов». Правда, тот же Даллес в своей книге «Искусство разведки», сравнивая советского разведчика Рудольфа Абеля с Джеймсом Бондом, писал: «Абель незаметно мог сделать то, что Бонд обязательно осуществил бы с шумом, гамом, перестрелкой».

Прототипами начальников Джеймса Бонда (мистер М.) для Флеминга послужили его собственные руководители – шеф МИ-5 Максвелл Найт, Джон Годфри и сэр Коллинг Габбинс, шеф Управления специальных операций во время войны.

Противники Джеймса Бонда тоже носят собирательный характер. Начав писать в разгар «холодной войны», в 1953 году, Флеминг изобразил советские спецслужбы как носителей абсолютного зла.

В романе «Из России с любовью» зловещий шеф СМЕРШа генерал Грубозабойщиков, по словам западных авторов, напоминает генерала Абакумова, жестокого, лично пытавшего заключённых на Лубянке. Целую главу в этой книге Флеминг посвятил подробному описанию советских органов безопасности. Не случайно в период ракетного кризиса на Кубе в 1961 году «Из России с любовью» была настольной книгой Джона Кеннеди и Аллена Даллеса.

Как мы уже знаем, к концу жизни Флеминг изменил своё отношение к России и русским.

Что касается женских образов, то все они выдуманы и реальных прототипов не имеют, кроме одного. Мисс Монипенни, секретарь «М» списана с Кэтлин Петтигрю, которая была секретарём трёх руководителей МИ-6.

Как известно, фильмы о Джеймсе Бонде прославили его создателя ещё больше, чем книги.

10 августа 1964 года Ян Флеминг, играя в гольф, почувствовал себя плохо. Его отвезли в больницу, где в ночь на 13 августа он скончался. Яна Флеминга похоронили на кладбище Севен-Хэмптон, графство Глостершир.

Его бывший начальник адмирал Годфри, узнав о смерти Флеминга, воскликнул: «Я всегда считал, что это он должен быть директором военно-морской разведки, а я – его помощником!»

Может быть, он так грустно пошутил.

ГРЭМ ГРИН (1904–1991)

Хотя Грэм Грин и написал, пожалуй, самые блестящие художественные произведения на тему о разведке и шпионаже – «Наш человек в Гаване» и «Тихий американец», – его собственный разведывательный опыт не очень велик. Но это не помешало ему с удивительной чуткостью уловить саму суть и особенности разведывательной работы и создать книги, которые вполне могут стать пособием для начинающего разведчика (другое дело, как и в каких целях использовать эти пособия). Его романы настолько близки ко всему пережитому им, что нельзя не согласиться с мнением классика литературы Габриеля Гарсиа Маркеса, сказавшего: «Я не знаю ни одного писателя, кроме Грэма Грина, представление о котором, составленное только на основании его книг, так бы отвечало его реальному облику».

Поэтому чтобы понять Грэма Грина и получить представление о работе, которую он выполнял, будучи разведчиком, надо читать и анализировать его книги с небольшой поправкой на авторскую фантазию.

Генри Грэм Грин родился 2 октября 1904 года в городке Берхэмстеде в графстве Хартфордшир, недалеко от Лондона Его отец был директором привилегированной мужской школы, основанной в XVI веке, мать – двоюродной сестрой знаменитого романиста Роберта Луиса Стивенсона, автора «Острова сокровищ». В 1922 году Грин поступил в Бэйллиол, один из лучших колледжей Оксфордского университета. Недавно закончившаяся мировая война и революция в России рождали немало вопросов в умах студентов о правильности пути, которым идёт человечество. Искал этот путь и Грин. В девятнадцать лет он стал кандидатом в члены Коммунистической партии. Это обстоятельство сыграло с ним в последствии злую шутку – однажды его не впустили в США. Он попал в «чёрный список», ФБР завело на него досье, и каждый раз для въезда в страну ему требовалось специальное разрешение, а в визу вносилось особое обозначение, определяющее «неблагонадёжность» владельца. Так продолжалось до эпохи Кеннеди. Но в компартии Грин пробыл недолго, вскоре вышел из неё. У него появилось другое увлечение – католицизм, которому он оставался верен долгие годы, хотя никогда не был религиозным фанатиком и довольно критически относился к обрядам и духовенству.

После окончания университета Грин пытался работать в различных компаниях, но безуспешно. В 1926 году он, наконец, нашёл своё призвание: стал журналистом и помощником редактора газеты «Таймс». К этому же периоду относятся его первые успешные литературные опыты. Литературный успех позволил ему оставить постоянную работу в редакции, и с 1930 года он стал профессиональным писателем. Он начал писать и сценарии, а в 1935–1939 годах был постоянным кинокритиком журнала «Спектейтор».

Смолоду Грин любил путешествовать, и жизнь зачастую приводила его в «горячие точки», где он черпал материал для своих книг. Он совершил длительную поездку в Африку, прошёл пешком сотни миль по территории Сьерра-Леоне и Либерии. Позже, в 1938 году он путешествовал по Мексике, собирая материалы для документальной книги о религиозных преследованиях, побывал в Панаме.

Но вот наступил 1939 год. С началом Второй мировой войны Грина призвали на военную службу, и он стал сотрудником британской разведки. Несмотря на романтичность самого названия «разведка», эта служба оказалась весьма обыденной и однообразной. Бесконечные, довольно скучные, бумаги, отчёты, доклады. Вот что сам Грин писал по этому поводу: «После войны я хотел написать роман о шпионаже без свойственного этому жанру насилия, которое, несмотря на Джеймса Бонда, не было свойственно британской разведке. Я хотел показать разведку без романтики, как образ жизни, при котором люди каждый день ходят на службу и зарабатывают пенсию, ничем практически не отличаясь от других служащих – банковских клерков, например. Всё буднично, безопасно, и у каждого есть куда более важная личная жизнь. За годы, что я прослужил в разведке, мне редко приходилось сталкиваться с сенсацией или мелодрамой».

В конце 1941 года скучная жизнь в центральном аппарате британской разведки закончилась. Грин получил новое назначение, на этот раз на «передний край», которым оказался хорошо известный ему Фритаун. Видимо, в том, что его направили именно туда, сыграл свою роль опыт, приобретённый Грином в Африке, а может быть, и его личное желание. Об этой командировке он не без юмора писал: «Поездка была деловая – государственная служба трудноописуемого характера».

9 декабря 1941 года на грузовом дизельном судне Грин отбыл из Ливерпуля. В уютных одноместных каютах разместилось всего двенадцать пассажиров, в том числе и довольно странных Вот один из них: «Загадочный иностранец, очень слабо владеющий английским… голландец… Голландец оказался поляком, который родился в Грузии, сражался в русской армии, он мусульманин…» Перед выходом в Атлантику Грин решил, что «неплохо бы исповедаться… Спокойный милый молодой священник называл меня „Сын мой“… Правда, мне показалось, что он с ненужным любопытством осведомился о конвое, в составе которого мы идём» (дело происходило в Белфасте, находящемся в Ирландии, где многие сочувствовали Гитлеру).

После выхода в море пассажиры «добровольно» согласились нести вахту по наблюдению за подводными лодками и самолётами и у зенитных пулемётов. Тем, кто следил за подводными лодками, пришлось нести вахту на капитанском мостике, но они так напились, что капитан отказался пустить их на него ещё раз… В целом же морской переход прошёл без происшествий, и в первых числах января 1942 года офицер разведки Великобритании Грэм Грин прибыл в до боли знакомый ему Фритаун. «Чувство необычного, поэзии и восторга, охватывает тебя, когда возвращаешься сюда через столько лет… даже сладковатый жаркий запах земли… он всегда будет со мной, этот запах Африки, и Африка навсегда останется Африкой… нетронутым, нехоженым материком в форме человеческого сердца». Вот с такими поэтическими чувствами Грин начал свою разведывательную работу.

Для того чтобы точно установить, чем занимался Грин во Фритауне, надо переворошить всю входящую и исходящую почту британской разведки за 1942 год в поисках редких писем и телеграмм, которыми он обменивался со своей главной квартирой. Но доступа туда у нас нет, и к тому же мы вряд ли обнаружим что-либо интересное. Поэтому попытаемся создать мозаику из высказываний самого Грэма Грина, разбросанных по его многочисленным сочинениям. Итак, предоставляем ему слово:

«В 1942 году я жил в окрестностях Фритауна, в доме на болоте, которое туземцы использовали как уборную, чем плодили бесчисленных мух. (Однажды, закрыв окна своей комнаты, я за две минуты убил полтораста штук.) Я направил министру колоний требование построить для туземцев уборную, на что он ответил мне, что подобное требование должно пройти соответствующие инстанции, но так как в данном случае никаких инстанций не было, мне пришлось напомнить ему о замечании на этот счёт мистера Черчилля. Я получил свою уборную и мог пометить в официальных документах, что [там] начертано и моё имя…

…были конфликты между людьми в тени одного гигантского конфликта: когда, например, я работал один в Сьерра-Леоне, а мой шеф, живший за тысячу миль от Фритауна, в Лагосе, не платил мне какое-то время жалование или когда я с горечью наблюдал за тем, как начальника полиции во Фритауне, одолевшего двадцать лет тяжелейшей службы и чёрную лихорадку, сводит с ума наглый щенок из МИ-5…

…Мелодрамы же трагически не хватало – была, правда, одна отчаянная попытка уговорить моряков задержать, пока не поздно, португальский лайнер, прошедший территориальные воды, и арестовать швейцарца, заподозренного в шпионаже, но мне в этом славном деле досталась всего лишь роль курьера».

Примерно то же он описывает и в другом месте.

«После трёх месяцев обучения в Лагосе я очутился во Фритауне, в офисе, где четыре месяца был сам себе хозяином и подчинённым (потом у меня появился секретарь). В Лагосе я целыми днями только и делал, что зашифровывал и расшифровывал документы, а по вечерам отправлялся к приятелю в полицейский участок, где мы с ним в виде развлечения охотились на тараканов, записывая на стене очки: одно за каждого убитого и половину за смытого в унитаз…

…Во Фритауне в шесть утра я вставал и завтракал… В семь я садился в маленький „моррис“ и отправлялся… за телеграммами в полицейский участок, служивший мне „крышей“. Телеграммы были закодированы шифром, не известным полиции. Вернувшись домой, я расшифровывал телеграммы и отвечал на них со всей добросовестностью, на которую был способен, писал свои донесения и переписывал чужие, если их трудно было читать. К ленчу я успевал сделать все дела».

Грину приходилось много путешествовать по стране по делу и без особого дела. По этому поводу он пишет:

«Из-за этих поездок у меня возникли денежные неприятности, но не те, какие можно предположить. Дело в том, что при возвращении во Фритаун я получал некую сумму из расчёта пять шиллингов в день, якобы составлявших разницу в ценах между едой, купленной на рынке, и консервами… Однажды я получил суровую закодированную телеграмму из Лондона, где разъяснялось, что путешествующий чиновник моего ранга должен требовать три гинеи в день, полагающиеся на гостиницу. „Примите нужные меры и доложите“. Я с готовностью подчинился. Открыв в кабинете сейф, я достал оттуда сорок фунтов, положил себе в карман и послал закодированную телеграмму в Лондон: „Меры приняты“…

…У меня были очень напряжённые отношения с моим начальником, хотя он находился в Лагосе за две тысячи миль от Фритауна. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Он был профессионалом, а я любителем. Сарказм проникал в мои донесения и даже телеграммы. Сейчас мне жаль этого несчастного человека, которому в самом конце своей службы пришлось иметь дело с писателем. Позднее мне рассказали, что мешок с фритаунской почтой по нескольку дней лежал у него на столе нераспечатанным: он боялся заглянуть внутрь. Однажды он попытался приструнить меня, задержав моё жалование, которое ему полагалось высылать раз в месяц из Лагоса. Но мне дал взаймы начальник полиции, и его операция провалилась. В конце концов мы перешли к открытой войне: у меня была назначена встреча на либерийской границе, а он телеграммой запретил мне уезжать из Фритауна, потому что туда должно было прибыть португальское судно. Все португальские суда, следовавшие из Анголы, полагалось обыскивать. Но меня это не касалось, такие дела находились в ведении начальника полиции, представлявшего МИ-5. После недолгой внутренней борьбы я подчинился… и подал в отставку. Отставка принята не была. Я отслужил ещё полгода, но уже не подчиняясь Лагосу…

…После Фритауна (и безуспешной попытки наладить агентуру в вишистских колониях) мои шефы из разведки направили меня в отдел к Киму Филби, занимавшемуся контршпионажем на Пиренейском полуострове. Я отвечал у него за Португалию. Там офицеры абвера, которые ещё не были перевербованы нашей разведкой, были заняты в основном составлением и пересылкой в Германию насквозь ложных донесений, основанных на информации несуществующих агентов. Это была прибыльная игра (шифровальная ставка, плюс расходы, плюс премии) и к тому же безопасная. Удача отвернулась от немецкого командования, и невозможно было не восхититься тем, как в атмосфере поражения меняются понятия о чести.

Занимаясь Португалией, я часто думал, с какой лёгкостью мог бы играть в такую же игру в Западной Африке, если бы не был удовлетворён своим скромным жалованием. Мне было отлично известно, что больше всего лондонское начальство радуется новым карточкам в картотеке агентурных данных. Однажды, например, я получил донесение о вишистском аэродроме во Французской Гвинее – агент был неграмотным, считал только до десяти (по числу пальцев) и из географических направлений определял одно лишь восточное (он был магометанин). Здание на территории аэродрома, в котором, как он утверждал, стоял танк, было, по другим сведениям, складом старой обуви. Передавая это донесение, я подчеркнул все его „достоинства“, и каково же было моё изумление, когда оно было отмечено как „особо ценное“!.. Кто-то в Лондоне получил возможность заполнить чистую карточку – другого объяснения я не находил.

Итак, тема того, что двенадцать лет спустя, в 1958 году, стало „Нашим человеком в Гаване“, зародилась во фритаунской лачуге и была записана в более комфортабельном доме неподалёку от Сент-Джеймсского парка».

Перед уходом из разведки Грин составил справочник «Кто есть кто», изданный тиражом двенадцать экземпляров. В нём содержались сведения о немецких агентах на Азорах, с двумя вступительными статьями (основанными на очень сомнительных данных) и с дополнением Кима Филби о радиосети. Справочник предназначался британским десантникам.

Вот, собственно говоря, и весь опыт разведывательной работы Грэма Грина.

Остаётся добавить, что всё то, что произошло с Филби, не нарушило дружбы этих двух неординарных людей, которая продолжалась до последних дней их жизни, и Грэм Грин всегда навещал своего старого друга, приезжая в Москву.

ЗОЯ ВОСКРЕСЕНСКАЯ-РЫБКИНА (1907–1992)

Зоя Ивановна Воскресенская родилась в семье железнодорожного служащего, помощника начальника станции Узловая. Отец её умер в октябре 1920 года.

В четырнадцать лет, в 1921 году, Зоя начала трудиться библиотекарем и «переписчицей» в штабе ЧОН – частей особого назначения войск ВЧК. Затем три года работала политруком в колонии малолетних правонарушителей. В конце 1928 года она была направлена в Москву, где стала работать машинисткой в транспортном отделе ОГПУ. Через год её приняли в члены ВКП(б) и тогда же предложили отправиться в командировку в Китай. В Харбине она работала «под крышей» представительства Союзнефти машинисткой, но выполняла и первые оперативные задания. После возвращения из Китая была командирована по линии ИНО ОГПУ в Германию и Австрию. Видимо, её готовили к нелегальной работе, так как целью поездки стало изучение немецкого языка и его австрийского диалекта, «вживание» в образ местной жительницы.

Однажды Зою вызвало высокое начальство и предложило познакомиться с неким генералом «X», сотрудничавшим с немцами, стать его любовницей и выведать у него секретные сведения. Автору этой книги она рассказала, что ответила:

– Я, конечно, выполню задание и стану его любовницей, если без этого нельзя, но затем застрелюсь.

Задание было отменено.

Её настоящая разведывательная работа началась в 1935 году, когда она была командирована в Финляндию, где пробыла четыре года. Там же в 1936 году вышла замуж за резидента Бориса Аркадьевича Рыбкина (работавшего под фамилией Ярцев).

В Финляндии Зоя Ивановна находилась «под крышей» представительства «Интуриста». Ей, ещё молодой разведчице, довелось работать с опытными нелегалами и агентами. Одним из нелегалов был Павел Судоплатов (по кличке «Андрей»), тогда ещё начинающий, но уже испытанный боец. Он получил задание внедриться в организацию украинских националистов в качестве эмигранта «из Совдепии». Для этого нелегально пересёк советско-финскую границу в Финляндии, разыскал представителя оуновского руководства. Зоя Ивановна курировала его во время его нахождения в Финляндии. «Андрею» удалось добраться до Парижа и там начать работу, направленную на то, чтобы рассорить между собой главарей ОУН.

Зое пришлось работать и с такой легендарной личностью, как Петриченко. Этот бывший руководитель Кронштадского мятежа оказался в эмиграции. Его тянуло на родину, и, чтобы заработать право на возвращение, он стал агентом советской разведки. Однажды зимой 1937 года он пришёл на встречу разгневанный и грозил Зое, «что убьёт её и закопает в сугроб». С женским терпением и хитростью она выяснила причину его гнева. Оказалось, что он зол на советскую власть за происходившие в Москве суды над «изменниками родины и шпионами». Среди них он встретил имена настоящих большевиков и революционеров, которые не могли стать предателями. Битые два часа проговорила Зоя с Петриченко в заснеженном лесопарке, где не было рядом никого, кто бы мог прийти на помощь. Ей удалось успокоить Петриченко и уговорить его продолжить сотрудничество. Он честно работал до самой войны, в июне 1941 года сообщил о прибытии немецкой дивизии и приведении финской армии в полную боевую готовность.

Важное дело, которым по личному секретному указанию Сталина занимался Рыбкин (он же резидент «Кин», он же Ярцев) и в котором Зоя была его первой помощницей, стали его тайные переговоры с представителями финского правительства о мирном урегулировании назревавшего конфликта между СССР и Финляндией, которые он вёл в 1938–1939 годах. К сожалению, переговоры закончились безрезультатно, и в декабре 1939 года разразилась советско-финская война, получившая название «зимней».

Вернувшись в Москву уже опытным оперативным работником, Зоя Ивановна стала сотрудницей центрального аппарата внешней разведки, а в начале 1941 года заместителем начальника немецкого отделения разведки. Именно через неё поступали в Центр самые драматические сообщения «Старшины» и «Корсиканца» из Берлина. Именно она составила тот реестр их донесений, который буквально кричал: «Да послушайте же, завтра начнётся война!» С ним начальник разведки ходил на доклад к Сталину 17 июня 1941 года, но не смог убедить его в правдивости сообщений агентуры.

После начала войны Рыбкина в составе Особой группы, созданной осенью 1941 года, занималась отбором, организацией, обучением и заброской в тыл врага диверсионных и разведывательных групп. Каждый из сотрудников Особой группы, на основе которой была создана Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН), тоже готовился в любой момент отправиться в тыл врага. Зоя Ивановна «тренировалась» на роль сторожихи на железнодорожном переезде. По ночам выезжали в парки, леса, совхозы в окрестностях Москвы и закапывали под кустарниками ящики с толовыми шашками, патронами, оружием, бутылками с горючей смесью. Многое потом пригодилось боевым группам.

Для каждой забрасываемой группы готовилась своя программа действий. Среди групп была и совсем необычная: епископ Ратмиров и два молодых оперативных работника – Иван Михеев и Василий Иванов. Они были заброшены в город Калинин, где находились и выполняли задание всё то время, пока город находился под фашистской оккупацией.

Поздней осенью 1941 года супруги Рыбкины вылетели в Швецию. Путь туда лежал через Великобританию и был небезопасен.

Резидентура была небольшой: резидент «Кин», Зоя Ивановна – «Ирина», его заместитель, два оперативных работника, шофёр и дворник. Задачи: организовать наблюдение за германским военным транзитом через Швецию, создать агентурную группу, фиксирующую характер грузов, транспортируемых морем между Швецией и Германией. Кроме того, ставились и пропагандистские цели, ибо гитлеровская пропаганда была в Швеции очень сильной и надо было противостоять ей.

Однако она выполняла и другие задачи. Через агентуру из числа норвежцев Рыбкина получила информацию чрезвычайной важности о том, что немцы готовят сверхсекретное оружие, способное уничтожить всё живое. Речь шла об атомном оружии, для создания которого необходима «тяжёлая вода». Её производили в Норвегии на заводах компании «Норск гидро» и вывозили в Германию. Эти сведения были переданы союзникам, которые приняли меры по уничтожению предприятий, производивших «тяжёлую воду».

Зоя Ивановна поддерживала связь с «Антоном» – Волльвебером (см. очерк о нём). Первый контакт с ним она установила ещё в 1938 году. Из Финляндии выезжала в Норвегию, чтобы снабдить группу «Антона» новыми паспортами, шифрами, деньгами, инструкциями. Это был период войны в Испании, когда его группа топила пароходы, перевозившие оружие для Франко. В Осло в номер, который занимала Зоя, пыталась ворваться полиция. Но Зоя, выйдя в коридор, подняла такой скандал, что кругом собрались постояльцы, и полиции пришлось ретироваться. Встреча с Волльвебером прошла без осложнений. А уже в годы Отечественной войны супруги Рыбкины вызволили Волльвебера из тюрьмы.

В 1942 году Рыбкина по заданию Центра подобрала связника для передачи кварцев и шифров членам «Красной капеллы», действовавшим в Берлине. Тот выполнил задание, но вскоре из Центра пришла шифровка, что «Директор» (кличка агента) – провокатор, а все члены «Красной капеллы» арестованы и расстреляны. Предлагалось послать его снова в Германию на встречу с заведомым двойником. «Если он благополучно вернётся, значит, он и сам двойник. Но если не вернётся, значит, мы пошлём на верную смерть честного человека», – думали Зоя Ивановна и Борис Аркадьевич Рыбкины. Их телеграммы в Центр не помогли, и лишь после обращения непосредственно к наркому отправка «Директора» была отменена. Но это стоило Рыбкину его поста – он был отозван в Москву.

С этого времени Зоя Ивановна исполняла обязанности резидента.

Она должна была поддерживать связь с агентурой, находившейся в Финляндии, изучать обстановку в этой стране, а позже – приложить все усилия, чтобы Финляндия вышла из войны. Вот эта цель и стала главной в разведывательной работе Рыбкиной.

В числе агентов была известная финская писательница и драматург Хэлла Вуолийоки, которую в деловых кругах называли мадам Терва Ряа («Здравомыслящая голова»). Большой друг Советского Союза, она и её единомышленники оказали влияние на мирное разрешение советско-финляндского конфликта, «зимней войны» 1939–1940 года. Она активно выступала против финляндско-германского альянса в 1941 году и возглавила финляндскую «шестёрку» влиятельных сторонников мира с СССР. Хэлле Вуолийоки не удалось довести до конца свою миротворческую миссию. Она была арестована и заключена в тюрьму за то, что дала приют советской парашютистке-разведчице. Ей грозила смертная казнь. Но поднятая во всём мире кампания в защиту Вуолийоки спасла ей жизнь. Забегая вперёд, отметим, что после подписания перемирия с Финляндией в сентябре 1944 года Хэлла Вуолийоки была назначена председателем радиокомитета этой страны и умерла в 1954 году.

Помимо Хэллы в Финляндии были и другие люди, с которыми работала Рыбкина. Она оказала большую помощь советскому послу в Швеции Александре Коллонтай в организации и проведении секретных мирных переговоров с Паасикиви и другими сторонниками мира с СССР. Встречи проходили в феврале и марте 1944 года. Переговоры шли мучительно тяжело. Однако они подготовили базу для того, чтобы 20 сентября 1944 года, после мощных ударов Красной армии, Финляндия порвала союз с фашистской Германией и подписала перемирие с Советским Союзом. Пожалуй, участие в достижении мира с Финляндией и стало одним из главных достижений Зои Ивановны.

В разгар переговоров с финскими представителями в Швецию прибыл новый резидент – Василий Петрович Рощин, и Зоя Ивановна отправилась домой. Легко сказать: отправилась. Вначале она летела над оккупированной Норвегией, где самолёт подвергся обстрелу, затем из Англии на гружённом танками и боеприпасами судне в составе конвоя отбыла в Мурманск, и их корабль также стал объектом нападения немцев.

Прибыв в Москву, З.И. Воскресенская-Рыбкина вернулась в немецкий отдел, где продолжила работу.

В 1947 году в автомобильной катастрофе при неизвестных обстоятельствах погиб муж Зои Ивановны, полковник Рыбкин.

В начале 1953 года Рыбкина по личному указанию Берии вылетела в Берлин для выполнения специального задания. В то время Берия вынашивал планы объединения западной и восточной частей Германии. Он искал различные пути для переговоров с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром, в частности намеревался привлечь к этому известную в Германии киноактрису русского происхождения Ольгу Чехову. 26 июня 1953 года Воскресенская-Рыбкина должна была встретиться с Чеховой. Но в этот день в Москве был арестован Берия. По приказу генерала Судоплатова Зоя Ивановна немедленно вернулась в Москву. К этому времени она уже была полковником, начальником немецкого отдела Внешней разведки.

Вскоре прошла волна арестов сотрудников госбезопасности, которых обвиняли в том, что они «люди Берии». В числе арестованных оказался и Судоплатов. На одном из собраний Рыбкина рассказала о том, что несколько лет находясь за кордоном, была связана с Судоплатовым, который находился на нелегальном положении. Эта совместная служебная работа перешла затем в дружбу семьями.

На другой день она была вызвана к начальству, и ей было объявлено, что она увольняется «по сокращению штатов». Ей дали возможность «дотянуть» до двадцатипятилетней выслуги лет, но для этого пришлось сменить кабинет на Лубянке на служебное помещение в Воркуте. Там она стала начальником спецотдела одного из лагерей и была, по её собственному воспоминанию, «единственным полковником, к тому же женщиной» в Воркуте. После двух лет работы в 1956 году была уволена на пенсию.

С этого времени началась новая жизнь писательницы Зои Ивановны Воскресенской. Она писала для детей. В 1962 году была напечатана её первая книга, и только за период с 1962 по 1980 год её книги были опубликованы умопомрачительным тиражом в двадцать один миллион шестьсот сорок две тысячи экземпляров! Вышли в свет её мемуары «Теперь я могу сказать правду». Она стала лауреатом Государственной премии, кавалером многих наград.

Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина скончалась 8 января 1992 года.

БИБЛИОГРАФИЯ

Алексеев М. Лексика русской разведки. М., Международные отношения, 1996.

Баррон. КГБ сегодня. СПб., Петрополис, 1992.

Бержье Ж. Промышленный шпионаж. М., Международные отношения, 1971.

Берия С. Мой отец Лаврентий Берия. М., Современник, 1994.

Берндорф Г. Шпионаж, решивший войну. В сборнике «Сети шпионажа». Л., СМАРТ, 1989.

Бестужев И.В. Крымская война. М., Изд. АН СССР, 1956.

Брентон Ги. Женщины и короли Т. 2. М., «Пересвет», 1993.

Букар Роберт. История агента С-25. В сборнике «Сети шпионажа». Л., СМАРТ, 1989.

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945 гг. М., Воениздат, 1965.

Вернер Рут. Соня рапортует. М., 1980.

Владимиров П.П. Особый район Китая. М., АПН, 1974.

Военные архивы России, журнал. Вып. 1, 1993.

Вольф Маркус. Игра на чужом поле. М., Международные отношения, 1998.

Воскресенская З.И. Теперь я могу сказать правду. М., Республика, 1993.

Гладков Т. С места покушения скрылся. М., «Гея», 1998.

Гладков Т. Король нелегалов. М., «Гея-итэрум», 2000.

Гражуль В.С. Тайны галантного века. М., «Гея», 1997.

Грандель Ф. Бомарше. М., 1985.

Гревс. Тайны германского военного министерства. Петроград, 1915.

Громыко А.А. Памятное, в 2-х томах. М., Политиздат, 1988.

Грэм Грин. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1986.

Даллес А. Искусство разведки. М.,1964.

Документы из истории Мюнхенского сговора. М., Госполитиздат, 1979.

Долгополов Н. Правда полковника Абеля. Пенза, 1997.

Дроздов Ю. Вымысел исключён. Записки начальника нелегальной разведки. М., Вымпел, 1997.

Дроздов Ю. Записки начальника нелегальной разведки. М., «Олма-пресс», 2000.

Ефимов Г. Очерки по новой истории Китая. М., Госполитиздат, 1951.

Залесский К.А. Первая мировая война. М., «Вече», 2000.

Золтиков М. Кошка. М., «Гея», 1997.

История спецслужб в зеркале средств массовой информации. М., Акад. Внешней разведки. Сборники, 1997–1999.

Кассис В.Б., Колосов Л.С. Из тайников секретных служб. М., Молодая гвардия, 1988.

Кёлер Джон. Секреты Штази. Смоленск, «Русич», 2000.

Клембовский В.Н. Тайные разведки. Военное шпионство. СПб., 1911.

Колвин Иан. Двойная игра. М., 1960.

Колесников М. Таким был Рихард Зорге. М., Воениздат, 1965.

Колпакиди А., Прохоров Д.М. Империя ГРУ. М., «Олма-пресс», 1999.

Кораблёв И. Ганнибал. М., Наука. 1975; М., 1996.

Красная книга ВЧК. Т. 1, 2. Госполитиздат, 1990.

Кривицкий Вальтер. Я был агентом Сталина. М., Современник, 1996.