Текст книги "100 великих разведчиков"

Автор книги: Игорь Дамаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 49 страниц)

Приехав в Париж, Захарченко активно поддержала идею теракта и предложила свой план: произвести массовое отравление делегатов съезда Советов во время заседания в Большом театре, одновременно подготовив за границей и забросив в Москву отряд из двухсот бывших офицеров, которые сразу же после теракта захватят Кремль.

Но… выяснилось, что Кутепов сам был обманут: никакого газа не оказалось. Зато он обсудил с Марией план террора и направления в Россию группы террористов. Кутепов теперь через Марию напрямую сносился со Стауницем-Опперпутом и делал ставку на него. Вскоре в Москву приехали три террориста, к счастью, ещё под контролем «Треста».

Мария стала подозревать, что Якушев – двойник и работает если не на оппозицию в лице Троцкого, то, скорее всего, просто на себя: боится, что теракты могут вывести на его след, а без них он спокойно пересидит трудное время, а потом придёт к власти. Она так убедительно говорила, так внушала Стауницу-Опперпуту мысль о том, что именно он должен стать во главе «Треста», что тот, наконец, поверил в это. Он, как и Георгий Радкович, полностью попал под влияние этой женщины. Мария призналась мужу, что живёт со Стауницем, но объяснила это тем, что он ей нужен для работы. Тот проглотил это известие.

События стали стремительно разворачиваться. В Краснодаре произошёл провал, и Стауниц-Опперпут узнал о том, что его «друг» Зубов был предупреждён Якушевым об этом провале. Значит, он чекист? Стауниц помчался на дачу к Захарченко.

– Мария Владиславовна!

Она удивилась, услышав такое обращение.

– Мария! – продолжал Стауниц. – И я и ты – орудие Якушева, а Якушев чекист! И Потапов! И Зубов! – Посмотрев на Марию, Стауниц испугался: на него глядели глаза сумасшедшей. «Ведьма!» – подумал он.

– Нам надо срочно бежать. Сейчас прямо на вокзал, в Ленинград, и через финское «окно».

Уходя, Стауниц-Опперпут оставил на столе прощальную записку, где написал о том, что Якушев, Потапов, Зубов – чекисты, а сам он и Захарченко находятся вне пределов досягаемости ГПУ. Действительно, через ещё действующее «окно» на финской границе в ночь на 13 апреля 1927 года им удалось бежать в Финляндию, где уже находился Радкович.

«Трест» перестал существовать.

В отместку Кутепов отдал приказ развернуть террористическую деятельность и убивать как можно больше советских работников.

Началась активная засылка террористов в СССР. В числе прочих был и Георгий Радкович. В ночь на 4 июня он с напарником перешёл финскую границу. Их задачей было найти чекистов, руководивших операцией «Трест», и отомстить им. Конечно, задача была неразрешимой для них. Они и не пытались её выполнить, а сделали самое лёгкое, что могли: вечером 6 июня Радкович бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ. В суматохе им удалось бежать, но в районе Подольска их настигли и окружили. В безвыходном положении Радкович застрелился.

Вслед за ним границу пересекли Мария Захарченко-Шульц, Стауниц-Опперпут и некий Вознесенский.

Этому предшествовало заключение Стауница в финскую тюрьму и публикация им в финской и эмигрантской прессе материалов, разоблачающих «Трест». Из неумело написанных статей можно было сделать вывод, что он сам был чекистским агентом. От Опперпута потребовали доказать делом, что это не так, в противном случае он мог поплатиться жизнью.

Он обратился за советом к Марии.

– Я виновата не меньше тебя и пойду с тобою! – заявила она.

Перед поездкой их инструктировали сам генерал Кутепов и специально приехавший из Ревеля английский разведчик Бойс. Прощаясь, Кутепов перекрестил Марию и трижды поцеловал – по обычаю.

Так получилось, что руководить группой стала она. И вот они снова в Москве. Раньше избегали района Лубянки, теперь Мария с пистолетом в кармане несколько раз прошлась по ней (авось, кого-нибудь встретит), побывала даже на квартире Якушева, но его в Москве не застала.

Потом в косыночке и простом, немодном платье решилась внимательно осмотреть здание ОГПУ на Лубянке. Беспрепятственно вошла во двор, который не охранялся, и к своей большой радости обнаружила тоже неохраняемое пустовавшее помещение, вплотную примыкавшее к зданию.

Поспешила к своим спутникам, которые с тяжёлыми чемоданами ожидали её на Ленинградском вокзале. Наняли извозчика, доехали до Сретенских ворот, оттуда дошли до нужного места. Мария снова заглянула в ворота, убедилась, что там всё по-прежнему. Быстро шмыгнули во двор.

Делом нескольких минут было установить в помещении мелинитовый снаряд, а по углам и вдоль стен несколько зажигательных бомб. Затем на пол вылили канистру керосина. Оставалось поджечь бикфордов шнур, но что-то замешкались. И в этот момент раздался крик:

– Эй! Кто там? Стой! Стой! Ребята, керосином воняет, скорее сюда!

Спички, не зажигаясь, ломались. Одна, вторая… А крики становились всё ближе…

Пришлось бросить всё и бежать. Пока во дворе устраняли возможность взрыва, удалось скрыться. Пристанища в Москве не было, да и в любом случае требовалось скорее убираться отсюда. Поспешили на Белорусский вокзал, пока ОГПУ не раскинуло везде свои сети, на первом же пригородном поезде доехали до Вязьмы, только там вздохнули свободнее.

К этому времени из Финляндии агентурным путём было получено сообщение о личностях и намерениях преступников. ОГПУ смогло дать ориентировку всем местным органам с их полным описанием.

Из официального сообщения о беседе с заместителем председателя ОГПУ тов. Г. Ягодой (газета «Правда», 6 июля 1927 года):

«…После провала покушения террористы немедленно двинулись из Москвы к западной границе, в район Смоленской губернии… Опперпут рассчитывал использовать свои связи и знакомства среди бывших савинковцев. Кроме того, здесь ему и Шульц была хорошо знакома сама местность…

…Шли в разных направлениях. В сёлах они выдавали себя за членов каких-то комиссий и даже за агентов уголовного розыска. Опперпут, бежавший отдельно (они понимали, что будут, прежде всего, разыскивать троих. – И.Д.), едва не был задержан на Яновском ликёро-водочном заводе, где он показался подозрительным. При бегстве он отстреливался, ранил милиционера Лукина, рабочего Кравцова и крестьянина Якушенко. Опперпуту удалось бежать… Тщательно и методически проведённое оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке… У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке и ряд других записей, ценных для дальнейшего расследования ОГПУ.

…Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск. Пробираясь по направлению к границе, Захарченко-Шульц и Вознесенский встретили по пути автомобиль… Беглецы остановили машину и, угрожая револьверами, приказали шофёрам ехать в указанном ими направлении. Шофёр т. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Помощник шофёра т. Голенкин, раненный белогвардейцами, всё же нашёл в себе силы, чтобы испортить машину. Тогда Захарченко-Шульц и её спутник бросили автомобиль и опять скрылись в лес. Снова удалось обнаружить следы беглецов уже в районе станции Дретунь… При активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробраться через оцепление, шпионы-террористы вышли лесом на хлебопекарню Н-ского полка. Здесь их увидела жена краскома (офицера. – И.Д.) того же полка т. Ровнова. Опознав в них по приметам преследуемых шпионов, она стала призывать криком красноармейскую заставу. Захарченко-Шульц выстрелом ранила т. Ровнову в ногу. Но рейс английских агентов был закончен. В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счёты с жизнью. Вознесенский был убит на месте. Шульц умерла от ран через несколько часов».

НАУМ ЭЙТИНГОН (1899–1981)

Наум Исаакович (окружающие звали его Леонид Александрович) Эйтингон принадлежит к числу тех разведчиков, о которых мы вроде бы знаем очень много, но, как подводная часть айсберга, это лишь небольшая, видимая часть его работы. Всё остальное скрыто в глубинах истории ушедшего века, многое не задокументировано, и мы никогда уже не узнаем всей правды.

Он родился 6 декабря 1899 года в провинциальном городке Шклове, возле Могилёва, в семье конторщика бумажной фабрики. Учился в коммерческом училище, после Февральской революции 1917 года вошёл в партию эсеров, где обучался их «наукам» – террору и диверсиям. Но вскоре вышел из партии из-за несогласия с её политикой. Тогда же начал трудовую деятельность – рабочим на бетонном заводе, делопроизводителем, инструктором продовольственного отдела; в Москве учился на курсах Рабочих коопераций, занимался продразвёрсткой.

В сентябре 1919 года работал в гомельском губпрофсоюзе, тогда же вступил в РКП(б). В мае 1920 года Эйтингон перешёл на работу в органы ВЧК. Ему довелось участвовать в ликвидации на Гомельщине террористических савинковских групп, проникавших с территории Польши. В бою с диверсантами в сентябре 1921 года был тяжело ранен в ногу. Юноша, хотя и не отличавшийся могучим телосложением, был отважен в бою и быстро рос по службе. В 21 год он становится вторым по значимости человеком в ЧК Гомельской губернии, вскоре – председателем Смоленской губчека, затем председателем ОГПУ Башкирии.

В 1925 году начинается разведывательная служба Эйтингона. Он переходит в Иностранный отдел ОГПУ. Одновременно поступает на восточный факультет Военной академии, учиться на котором приходится заочно, так как его вскоре направляют на работу в Китай. В 1925–1927 годах он занимает должность вице-консула СССР в Пекине, а с конца 1927 года на какое-то время переходит на нелегальное положение. К сожалению, причины перехода и подробности работы в этот период неизвестны. Скорее всего, это связано с нападениями на советские консульства, их закрытием и необходимостью продолжения агентурной работы.

Затем он некоторое время работал резидентом в Харбине. После налёта китайской полиции на советское консульство, весной 1929 года его отозвали в Москву и тут же направили в Анкару на должность пресс-атташе посольства СССР в Турции. Здесь впервые пересеклись пути Эйтингона и его будущего противника и жертвы – Троцкого. Эйтингону поручили организовать слежку за Троцким, заменив Якова Блюмкина, бывшего эсера, убившего в 1918 году германского посла Мирбаха. Блюмкина отозвали в Москву, арестовали и расстреляли, так как он вступил в непозволительный контакт с Троцким. Эйтингон успешно справился с заданием. Троцкий был буквально окружён вниманием агентуры, но вскоре он отбыл из Турции в Норвегию, а Эйтингон возвратился в Москву.

Но пребывание в бюрократическом аппарате Центра оказалось недолгим. Являясь заместителем начальника Особой группы Якова Серебрянского, «дяди Яши», Эйтингон большую часть времени проводил в зарубежных командировках, где, находясь на нелегальном положении, выполнял особые задания во Франции и в Бельгии, создавал сеть агентуры для её глубокого внедрения на объекты военно-стратегического значения в случае войны. Какое-то время Эйтингон возглавлял в руководимом Артузовым ИНО отделение, координирующее работу иностранных резидентур. Он также создал подразделение, занимавшееся изготовлением поддельных паспортов («сапог») для нелегальных операций, в котором буквально творил чудеса знаменитый австриец Миллер, из-под рук которого выходили «непробиваемые» паспорта.

В 1936 году в Испании разразилась гражданская война. Эйтингон, направленный туда под именем Леонида Котова, официально занимал должность заместителя советника при республиканском правительстве, фактически же был заместителем резидента НКВД Александра Орлова. После бегства Орлова Эйтингон возглавил резидентуру. Под его руководством сражались будущие Герои Советского Союза Прокопюк, Ваупшасов, Орловский, участник операций «Синдикат» и «Трест» Сыроежкин, а также будущие участники операции «Утка» Давид Сикейрос, Рамон Меркадер и другие. Эйтингон отвечал и за разведку, и за проведение партизанских операций в тылу франкистских войск, и за контрразведывательную работу. Он же руководил отправкой в Москву испанского золота общей стоимостью более полумиллиарда долларов.

Когда в 1939 году гражданская война закончилась победой генерала Франко, Эйтингон перебазировался во Францию, где занялся восстановлением агентурной сети. Одно время у него на связи находились Ким Филби и Гай Бёрджес.

В марте 1939 года Сталин отдал приказ о ликвидации Троцкого, во исполнение которого 9 июля того же года разведкой был составлен «План агентурно-оперативных мероприятий по делу „Утка“». Его подписали начальник внешней разведки П.М. Фитин, его заместитель П.А. Судоплатов и Н.И. Эйтингон («Том») без упоминания их должностей и воинских званий. В плане указывалось, что «Том» является «организатором и руководителем на месте». К операции было привлечено довольно много участников, в том числе Рамон Меркадер («Раймонд»), его мать Каридад («Мать») и другие.

В начале августа 1939 года «Том» прибыл в Мексику под видом канадского предпринимателя. Там же оказались «Мать», «Раймонд» и другие. Но подготовка шла медленнее, чем ожидалось. Первое покушение на Троцкого произошло только через девять месяцев. 24 мая 1940 года, в 4 часа утра около двадцати человек в форме военнослужащих и полицейских напали на дом-крепость Троцкого, окружённый высоким каменным забором с проволокой под высоким напряжением. Калитку открыл дежурный американец Роберт Шелдон Харт. Охранники были изолированы, после чего нападавшие проникли внутрь дома и открыли огонь по спальне Троцкого. Но Троцкому и его жене удалось спрятаться под кроватями и остаться невредимыми. Нападавшие покинули дом, так и не узнав об этом.

Эйтингон прислал в Центр отчёт о неудаче с заключением: «Принимая вину на себя за этот кошмарный провал, готов по первому Вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания. 30 мая. Том».

Однако наказания Эйтингон не понёс, более того, к полученному из Москвы деловому письму была сделана одобряющая приписка: «Привет от тов. Берии».

Начавшая поиски мексиканская полиция вскоре отыскала руководителя провалившейся операции. Им оказался знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро Сикейрос. Были установлены и другие участники операции. Никто из них в советской агентурной сети не состоял, их подобрал лично Сикейрос. Большинству из них удалось скрыться.

Роберт Шелдон Харт, агент НКВД, был убит мексиканскими участниками операции, так как, по свидетельству Эйтингона, данному много позже, в 1954 году, оказался предателем.

Арестованный полицией Сикейрос заявил, что целью нападения было только уничтожение архивов, участие в убийстве Шелдона отрицал. По распоряжению президента Мексики Авила Камачо, высоко ценившего Сикейроса как художника, он был освобождён и покинул страну.

Началась подготовка нового этапа операции «Утка». Она проходила без особых затруднений благодаря тому, что её исполнитель «Раймонд» был вхож в дом Троцкого как его «верный сторонник», побывал там двенадцать раз.

20 августа 1940 года, менее чем через три месяца после первой попытки, было совершено второе покушение. «Раймонд», имея при себе ледоруб, нож и пистолет, явился к Троцкому с просьбой получить рецензию на свою статью. Когда Троцкий читал статью, «Раймонд» ударил его ледорубом в затылок. Тот упал, издав громкий крик. Появившаяся охрана, жестоко избив «Раймонда», передала его в руки полиции. Троцкий умер в больнице на следующий день. «Раймонд», выдавший себя за бельгийца Жана Морнара, бывшего сторонника Троцкого, провёл в тюрьме девятнадцать лет, восемь месяцев и четырнадцать дней. В 1960 году он приехал в Москву, где ему была вручена золотая медаль Героя Советского Союза – первому из разведчиков-нелегалов.

В день убийства Троцкого Эйтингон и «Мать» покинули Мехико. Он вылетел на Кубу по иракскому паспорту. Там получил болгарский паспорт и направился в Европу. По приезде в Москву лично доложил обо всём Меркулову и Берии, никаких отчётов не писал.

Едва Эйтингон успел отдохнуть и приступить к новой работе в качестве начальника Особой группы при наркоме внутренних дел, как грянула война. Эйтингон в качестве заместителя Судоплатова участвовал в создании ОМСБОН – Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, легендарного спецназа периода Великой Отечественной войны, прославившейся своими операциями в тылу врага. В бригаду брали только добровольцев, которые проходили специальную подготовку для диверсионной работы и выполнения заданий особой важности.

Она вошла в состав 4-го Управления НКВД-НКГБ, которое с первого до последнего дня войны возглавляли Судоплатов и Эйтингон. Это был центр, организовавший разведывательно-диверсионную работу на оккупированных территориях. Помимо самостоятельных операций, управление поддерживало партизанское движение, провело около восьмидесяти радиоигр, в том числе таких знаменитых, как «Монастырь», «Березино» (о них рассказывается в очерках, посвящённых Судоплатову, Скорцени, Канарису, Шелленбергу).

Следует отметить, что из всех советских разведчиков только двое были удостоены полководческих орденов Суворова – генералы Судоплатов и Эйтингон.

Во время войны Эйтингон выезжал в 1942 году в Турцию, где под именем Леонида Наумова руководил подготовкой покушения на германского посла фон Папена. Его было решено ликвидировать, так как в случае отстранения Гитлера от власти генералами вермахта он должен был возглавить правительство Германии, что могло привести её к сепаратному миру с США и Англией. Однако попытка покушения не удалась: мина взорвалась в руках у покушавшегося болгарина Афанасьева. Сам он погиб, а Папен получил лишь лёгкие телесные повреждения.

Есть и ещё одна сторона жизни разведки, где Эйтингон оставил свой след, – «атомный шпионаж».

Ещё в 1939–1941 годах во время пребывания Эйтингона в США ему было предоставлено, как пишет в своих воспоминаниях генерал Судоплатов, «право вербовать и привлекать к сотрудничеству людей без санкции Центра, используя родственные связи». Ещё ранее, в начале 1930-х годов, Эйтингон легализовал на Западном побережье США двух агентов, в том числе зубного врача «Шахматиста» (с ним восстановила связь разведчица Китти Харрис – см. очерк о ней).

Когда под эгидой разведки было создано специальное подразделение, занимавшееся проблемами «атомного шпионажа», его возглавил генерал Судоплатов, а Эйтингон стал его первым заместителем. В числе его заслуг – организация взаимодействия наших спецслужб с учёными-атомщиками.

Ещё одна операция, в которой принял участие Эйтингон, – это контроль за урановыми рудниками в Болгарии. Дело в том, что ещё в феврале 1945 года была получена информация о высококачественных запасах урана в Родопских горах. Руда оттуда была использована при пуске первого советского атомного реактора. Работы велись секретно, но вскоре о них стало известно американцам, и они начали принимать контрмеры, засылая свою агентуру, в том числе и готовившую диверсии. Эйтингон пытался перевербовать американских разведчиков и их жён, но безрезультатно.

Тем временем в СССР были выявлены более крупные и высококачественные месторождения. Чтобы скрыть этот факт и создать у американцев впечатление, что нам крайне необходим болгарский уран, Эйтингон провёл широкие дезинформационные мероприятия, благодаря чему долгое время удавалось вводить их в заблуждение.

Одновременно с этим Эйтингон продолжал заниматься и чисто разведывательной работой. Так, он руководил в 1946–1947 годах подготовкой к выводу за рубеж В.Г. Фишера (Рудольфа Абеля). Кроме того, он вплоть до своего первого ареста 28 октября 1951 года являлся заместителем Судоплатова, начальника Бюро по диверсионной работе за границей. Правда, на практике эта работа ничем не проявилась – к счастью, «холодная война» не переросла в горячую, – но сыграла свою роль в повышении боеготовности страны на случай противостояния со странами НАТО.

Когда Эйтингон был арестован, ему предъявили обвинение в принадлежности к сионистским организациям. После смерти Сталина, 20 марта 1953 года Эйтингона освободили и восстановили в звании, но 21 августа снова арестовали, на этот раз как сообщника Берии. Он был осуждён на двенадцать лет и освобождён лишь в 1964 году, после чего долгие годы работал редактором издательства «Международная книга».

Эйтингон умер 3 мая 1981 года, но реабилитировали его лишь в 1991 году. Ко Дню Победы, 9 мая 2000 года, его детям были возвращены награды разведчика: два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Суворова, Отечественной войны I степени и Красной Звезды.

НИКОЛАЙ КРОШКО (1898–1967)

Во второй половине 1920-х годов в зарубежной прессе стали появляться «документальные материалы» о «зловещих планах» ОГПУ и Коминтерна, направленных на потрясение экономических и политических устоев западного мира. Внешне подлинность документов не вызывала сомнений – стиль, лексика, реквизиты, подписи должностных лиц – всё было как настоящее. Публикации спровоцировали бурю негодования западной общественности и привели в ряде случаев к тяжким, трагическим последствиям: казням болгарских коммунистов, будто бы готовившим по заданию Коминтерна взрыв собора в Софии, налётам немецкой полиции на советское торгпредство в Берлине и английской на представительство российского кооперативного общества «Аркос» и последующему разрыву дипломатических отношений между Англией и СССР. Престижу и интересам нашей страны, едва начинавшей выходить из международной изоляции, был нанесён тяжёлый ущерб.

В США распространилась сенсационная новость: советская разведка решила подкупить сенаторов Бора и Норриса, с тем, чтобы они способствовали признанию нашей страны Соединёнными Штатами. Это тоже было «документально подтверждено» и вызвало скандал и неприязнь к нашей стране.

Документы исходили якобы из Москвы, но советское руководство знало, что это фальшивки, хотя и изготовленные квалифицированно, со знанием дела. Но кем и где? Разведка должна была ответить на эти вопросы.

После тщательных поисков удалось выйти на первоисточник – организацию, именовавшую себя «Братством русской правды» (БРП). Кропотливо собирали сведения о ней и её руководителе. Им оказался многоопытный и опасный противник, действительный статский советник Владимир Григорьевич Орлов, обосновавшийся в Берлине. В царское время он был следователем по особо важным делам, а затем начальником врангелевской разведки и контрразведки.

О его истинной деятельности знал весьма ограниченный круг лиц. Проникнуть в его окружение мог только очень ловкий человек, к тому же с подходящими анкетными данными. Выбор руководства разведки пал на Н.Н. Крошко.

Николай Николаевич Крошко родился на Тамбовщине, рос в бедности. Родители шли на любые жертвы, чтобы дать ему образование. Гимназию окончил с серебряной медалью. В 1918 году из оккупированного немцами Киева выехал на Дон, в армию Деникина. Потом бежал за границу, в Польшу, работал у Савинкова, имел связи с эмигрантами, в основном из офицерской среды. В 1920 году одной из наших прибалтийских резидентур стало известно, что поручик Николай Крошко разочаровался в эмигрантской жизни и мечтает о возвращении на Родину. Ему было предложено сотрудничество с нашей разведкой, и он его с готовностью принял.

Первые задания оказались несложными. Надо было проникнуть в несколько эмигрантских групп и определить, что они собой представляют: то ли это с горечью тоскующие по прошлому болтуны, то ли это опасные, связанные с разведкой, организации. Задания, при которых Крошко и сам подвергался проверке, он выполнил настолько успешно, что был зачислен в штат внешней разведки, что случалось крайне редко, и стал её кадровым сотрудником под псевдонимом «Кейт».

Началась интересная, полная приключений и опасности, работа. Хотя «Кейту» не раз приходилось выезжать в другие страны, он в основном работал в составе берлинской резидентуры. В Берлине в этот период действовало «Братство белого креста» (ББК), которым руководил бывший лейтенант царского флота Павлов. Вокруг него группировались молодые офицеры, разочаровавшиеся в старых вождях – Деникине, Врангеле и в правомонархических организациях. Павлов нашёл материальную и политическую поддержку у деятелей из крайне реакционных германских кругов, ставших впоследствии активными гитлеровцами.

«Кейту» было поручено проникнуть в ББК, войти в доверие к Павлову и установить, чем они занимаются и насколько эта организация опасна.

«Кейт» значительно «перевыполнил» задание – он не только проник в ББК, но вскоре стал ближайшим помощником Павлова, разобрался в делах ББК, сумел наладить противодействие его работе: забрасываемая в СССР агентура перевербовывалась и использовалась как канал дезинформации, а весь тираж антисоветских брошюр и листовок, которые «Кейту» поручалось перебрасывать в Союз, в действительности уничтожался. Вскоре неудачи ББК настолько надоели немцам, что они отказали ему в материальной поддержке. Братство, по существу, свернуло свою деятельность, а сам Павлов был вынужден «переквалифицироваться» в шофёра, хотя и оставался во главе ББК.

Пребывание в ББК «Кейт» использовал с большой пользой. Он завёл обширные связи среди немцев, присутствовал в 1923 году на съезде партии национал-социалистов и организации «Стальной шлем», на дружеских попойках делегатов, где ещё больше укрепил эти связи. Он был знаком с руководителями РОВС «Российского общевоинского союза», и с монархическими вождями, практически со всей верхушкой эмиграции во многих странах.

Так как в начале 1920-х годов наши резидентуры имелись далеко не во всех государствах, ему часто приходилось выезжать в разные европейские столицы, разбираться на месте в деятельности эмигрантских организаций.

Один из таких эпизодов был связан с русскими монархистами. Их штаб-квартира в то время находилась в Мюнхене. Приехав туда, «Кейт» потратил немало усилий, чтобы познакомиться и сойтись с секретарями великого князя Кирилла Владимировича бароном Медемом и князем Казем-беком. Конечно, кроме личного обаяния, пришлось воспользоваться и деньгами резидентуры – обедневшие аристократы были не прочь выпить за чужой счёт. «Кейту» не только удалось принять участие в совещании кирилловцев с фельдмаршалом Людендорфом и зарождавшейся нацистской партией, но и после переезда Кирилла Владимировича в Париж с помощью секретарей великого князя проникнуть в его канцелярию и сфотографировать около сотни хранившихся в сейфах документов.

В Париже он собрал информацию о связях эмигрантских организаций с французскими правительственными кругами и разведкой, выявил некоторых её агентов в Советском Союзе. Вернувшись в Берлин, «Кейт» однажды вечером вывез из военной миссии Деникина – Врангеля в резидентуру два чемодана с документами, а после перефотографирования ранним утром вернул их на место.

Но главной целью Н. Крошко оставался Орлов и его БРП. Он познакомился с полковником Кольбергом – приятелем и единомышленником Орлова. Кольберг представил своего нового знакомого лично Орлову. Тот, человек желчный и подозрительный, не спешил приближать Николая, хотя молодой поручик произвёл благоприятное впечатление. Он навёл справки у Павлова, и тот наилучшим образом охарактеризовал своего помощника. Но этого было мало. Требовалось продемонстрировать какие-то возможности, которые вызвали бы у Орлова интерес к сотрудничеству и растопили лёд недоверия. Однажды «Кейт» доложил Павлову, а по его совету и Орлову о полученной от «своих людей в СССР» информации о том, что они якобы активизировали работу и им нужна прямая связь. Павлов ухватился за это и, желая поднять свой престиж, стал убеждать Орлова направить «Кейта» в качестве эмиссара, используя для этого свои связи в Финляндии.

Орлов нехотя дал «Кейту» рекомендательные письма на имя начальника финской политической полиции и своего представителя в Выборге. В свою очередь, Павлов попросил навестить его тётку в Севастополе.

Тёмной октябрьской ночью 1925 года с помощью финской политической полиции «Кейт» пересёк финско-советскую границу через «окно», которое заранее подготовили наши пограничные службы.

«Кейт» без происшествий прибыл в Москву, подробно доложил, что ему стало известно о связях эмигрантских группировок в Хельсинки и Выборге с финской полицией, о том, кто и как готовил и осуществлял его переброску через границу. Затем он встретился в Киеве со своими матерью и сестрой. Съездил и в Севастополь, где передал письмо Павлова его тётке и получил ответное. «Кейту» вручили советский паспорт. Правда, он остался в «деле».

Перед отправкой в обратный путь его снабдили «информационными материалами», которые должны были заинтересовать белую эмиграцию и её друзей из западных спецслужб. Часть этих «материалов» по возвращении в Финляндию «Кейт» в качестве «платы» за помощь передал начальнику политической полиции. Они произвели такое впечатление на финские спецслужбы, что те стали добиваться, чтобы «Кейт» дал им явки «своих людей» в Ленинграде и Москве. Но тот отказался под предлогом того, что они якобы занимают видные посты, и связь с ними из соображений их безопасности можно поддерживать только через него. Когда «Кейт» вернулся в Берлин, Павлов в своих интересах стал афишировать его успехи, а вскоре и Орлов, ознакомившись с привезённой «Кейтом» информацией и подогретый к тому же положительными отзывами о нём, предложил ему полностью переключиться на работу в БРП. «Кейт» согласился не сразу, его пришлось уговаривать.

Вскоре он стал у Орлова особо доверенным лицом и установил, что помимо финской Орлов сотрудничает с английской, французской и немецкой разведками, с политической полицией Берлина. «Кейт» выявил представителей Орлова в Латвии и Литве, тесно связанных с местной охранкой и разведкой, установил, что по заданию немецкой полиции Орлов через свою агентуру разрабатывает сотрудников советского представительства в Берлине, и обнаружил список этой агентуры в виде ведомости на получение вознаграждений.

Всё это было важно, но к выполнению главного задания – выявлению фабрики фальшивок – ещё не подводило. Так прошло больше года. Фальшивки продолжали появляться, а «Кейт» по-прежнему ничего не знал об их происхождении. «Может быть, это и не дело рук Орлова?» – иной раз думал он.

Летом 1927 года сам Орлов по просьбе финских спецслужб предложил «Кейту» совершить новую вылазку в СССР. Тот вначале отказывался, ссылаясь на недавние провалы, но под давлением Орлова согласился. Вылазка оказалась «очень успешной» и для Орлова, и для финских спецслужб – они получили от «Кейта» «информацию», «явки» в Ленинграде, – но в первую очередь для «Кейта» – довольный начальник финской полиции многое рассказал о деятельности эмиграции в Финляндии, о её связях с западными спецслужбами, в том числе с английской разведкой. А главное – Орлов наконец полностью доверился «Кейту». Однажды он пригласил его для серьёзного разговора.