Текст книги "Фальшивый наследник (СИ)"

Автор книги: Игорь Шилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

  Состояние моё, да и всех остальных членов клана "жители трюма", во время схода по трапу на причал, было близким к тому, что испытывали переселенцы, плывшие из старого света, за счастьем, на новый континент, у нас дома. Эйфория – другого слова и не подобрать, охватила меня с ног до головы. И ничего в этом нет зазорного, должен же человек, переживший столько трудностей, хотя бы на короткое время почувствовать себя счастливым? Конечно же должен, что за разговор.

   – Разве он не достоин, в муках преодолев огромную, чёрную полосу, краешком ботинка, вступить на белую, манящую своей чистотой и непорочностью. Достоин! – говорил я себе, топая по трапу и улыбаясь яркому, тёплому солнцу, казалось залившему своими лучами всё вокруг.

   – А вот, хрен тебе! – хором ответили мне товарищи, уже освоившие узкую полоску берега, тыкая пальцем куда то в даль и испуганно озираясь по сторонам.

  Гомон, стоявший в распоясавшейся за время льготного плавания толпе, привлёк и моё внимание. Подошёл ближе, пытаясь хотя бы по выражению лиц понять, о чём идёт речь, но и не забывая при этом прямо на ходу вылавливать знакомые слова, из сверх меры оживлённого разговора. Физиономии почти у всех напряжённо серьёзные, глаза стреляют страхом и ужасом, а слов знакомых, как на зло, нет совсем. Предельно сосредотачиваюсь, прикрываю веки и терпеливо жду, когда слух выхватит что нибудь уже ранее слышанное. Вскоре удаётся перевести несколько простеньких выражений, но они сумели внести лишь ещё большую сумятицу в мои путанные мысли. Внимательно посмотрел по сторонам, затем перевёл взгляд в том направлении, куда глазела основная масса сошедших на берег рабов. Да вроде бы всё нормально, никаких злобных рож не вижу, у нескольких, необычно узких причалов пришвартованы два кораблика, размером чуть поменьше стоящего за спиной, на берегу пара каменных построек, самого простого проекта, немного поодаль обычная, грунтовая дорога, врезающаяся жёлтой, извилистой линией в глубь материка. И что тогда взволновало моих друзей по несчастью, чьё странное поведение испортило и моё, почти праздничное, настроение? Осматриваюсь ещё раз. Ну, не от свежего же воздуха все они вдруг, так нервно задёргались? И так, что тут у нас имеется? Корабли на месте, причалы в рабочем состоянии, здания, как и в любом другом порту, присутствуют, дорога для доставки грузов существует. И в чём тогда подвох? Ну да, портик так себе, пирсы хиленькие, судов мало. Ну и что? Стоп. А почему грузчиков не видно и на берегу прохлаждаются одни вооружённые люди? Где телеги, повозки, тюки и корзины? Нет, это не торговый порт. А что тогда?

  – Слышь, чего это? – спросил я знакомого парня, вытащив его из объятий толпы, здраво решив, что разговаривать самому с собой время у меня ещё будет.

  Мужчина, находящийся под воздействием все общего психоза, затараторил словно перевозбуждённый итальянец, покидавший футбольный стадион, после победы его любимой команды, вырванной на последних секундах игры.

  – Да ты медленнее говори. Я же ни хрена по вашему не понимаю – посоветовал я ему.

  Парень кивнул головой и тут же, резко провёл большим пальцем правой руки себе по горлу.

  – Что это значит? – удивившись необычному жесту спросил я, спинным мозгом почувствовав неладное.

  – Кирдык – сказал он, вспомнив, наверное, одно из словечек, произносимых мной на корабле по поводу и без, проведя ещё раз пальцем по своей шее.

  Колонну, состоящую примерно, из ста человек, конвоировало не меньше пятнадцати охранников, вооружённых стандартными для этих мест мечами, короткими ножами, со щитами за спиной и закованных в кожаные доспехи, натянутые на все места, куда может дотянуться оружие противника, во время боя. Они практически ничем не отличались от тех, что сопровождали нас во время плавания, правда те не одевали на себя броню из кожи. А вот лучников в этом мире я увидел впервые. Чем вызван их дефицит на этой земле, трудно сказать, но какие то причины для этого, наверняка, есть. Четверо парней, вооружённых огромным приспособлением для метания стрел, цену себе знали, догадывалось об их исключительности и начальство, так как вместо кожаных заплат их простенькую одежду украшали металлические накладки, а на голове гордо сидел горшок из смеси кожи и жёлтых, прямоугольных пластин меди или бронзы. Вели нас караульные по той самой дороге, что начиналась в порту, уже часа три, без привалов, перекуров, по жаре и в пыли, подымаемой сотнями ног, отвыкшими передвигаться с нужной скоростью. Куда мы топаем я так и не понял, но надеюсь на лучшее, хотя слово из моего обихода, сказанное гражданином одной далёкой страны, а особенно его странный жест, меня немного настораживают и не позволяют избавиться от внутреннего напряжения. В остальном же чувствую себя достаточно прилично. Ритм, заданный охраной, выдерживаю играючи, жару, кажущуюся многим идущим рядом, просто невыносимой, переношу хорошо, есть не хочу, попить можно было бы, но раз воды не предлагают, то и заморачиваться по поводу неё не имеет смысла. Не портит самочувствия и окружающая действительность. Ничего такого, что могло бы напугать или заставило задуматься о грядущих испытаниях, вдоль обычной поселковой дороги мои глаза не обнаруживают. Напротив, они радуются самым простым вещам, начавшим стираться из памяти за время сидения в тёмном трюме. Плодовым деревьям, недвусмысленно намекающим почти созревшими плодами, на отдалённость этой территории от северных широт, виднеющимся вдали горным образованиям, делающим воздух здешних мест лечебным, разнообразию забытых красок и обилию птиц, скрашивающих наш унылый променад. А ещё глаза посылают в мозг информацию о том, что продержаться на этой части побережья, в случае удачного побега, можно будет достаточно долго. Во всяком случае с питанием, влагой и витаминами, содержащимися в тех же апельсинах, украшающих собой, и так донельзя привлекательный пейзаж, проблем не должно возникнуть. Думаю, отойди я сейчас от дороги на двадцать шагов и сорви парочку оранжево зелёных плодов, никто мне даже слова не скажет. Но пробовать покинуть колонну пока не хочется, не стоит выделяться раньше времени.

  Обозначившиеся в надвигающихся сумерках постройки, огромного энтузиазма среди моих спутников, не вызвали. Мой интерес к ним также, не был запредельным. Баловать мозг размышлениями на тему: "А что там?", сил уже не оставалось. Затянувшийся марш бросок измотал нас, людей, давно идущих не ровным строем, до предела. Лёгкий шумок прокатился над колонной почти у самого входа в поселение и вызван он был не красотой хаотично расположенных, маленьких каменных домиков, а их малым количеством, откровенно говорившим усталым путникам о том, что спальных мест под крышей всем им не хватит. Ещё раз толпа загудела, уже после того, как мы оставили позади этот аскетичный уголок, не пожелавший принять нас в свои объятия и выдвинулись в сторону костров, ярко горевших примерно в полу километре от "очаровательных" построек. Народ, ещё пять минут назад с откровенным пренебрежением разглядывавший, мало напоминавшие жилые, дома, сейчас готов был пристроиться на ночь хотя бы возле их порога, лишь бы больше не черпать ногами осточертевший дорожный песок, вперемежку с мелкими, острыми камнями, забивавшимися в примитивную обувь из любого положения.

   Глава 13

  Ночь провели на улице, в охраняемом тремя местными охранниками загоне, идеально подходящим для содержания скота и мало пригодном для проживания нормальных людей. Темнота, изредка разрываемая тусклым светом нескольких костров и крайняя усталость, слабо подогревали интерес к изучению незнакомого пространства, огороженного хиленьким забором, сплетённым из подручного материала, а вот желанию забиться в какой нибудь из четырёх углов этого огромного свинарника они очень хорошо способствовали. Особых иллюзий, на тему тёплого приёма от принимающей стороны, я не испытывал. Понимал, что к людям, привезённым из города, приютившего на своей территории рынок рабов и отношение будет соответствующим, но такого скотского поведения от хозяина живого, да к тому же ещё и думающего товара, не ожидал. Можно же было пристроить, в конец измученных тяжёлой дорогой мужиков, ну скажем в деревянную сараюшку и, хотя бы напоить их обычной водой, на ночь глядя, если на хавке решили сэкономить? Неужели здесь ни до кого не доходит, что голодный, испытывающий жажду и не выспавшийся человек, по утру будет думать о чём угодно, только не о работе?

  Спал на удивление хорошо. Проснулся рано, с лёгкой головой, отдохнувшим телом и

  готовностью начать разбираться с обескураживавшей ночью действительностью.

  Первые минут двадцать, после подъёма, посвятил обходу периметра невысокого плетённого забора и изучению увиденного за ним. Болтался вдоль изгороди, по дороге здоровался со старыми знакомыми и добродушной улыбкой подбадривал тех, у кого настроение, в этот ранний час, не давало ни единого шанса на восприятие мира, как манны небесной. Между делом поглядывал на серьёзных охранников, с длинными копьями в руках и характерными для этого мира мечами на поясе. Внешний вид наших сторожей откровенно давал понять, что сбежать от таких натасканных волкодавов, будет не просто. Медленной походкой добрался до западной стороны почти квадратного сооружения. Отсюда можно было лучше разглядеть прятавшиеся за плотными кустами палатки, представлявшие из себя что то среднее между хорошо известной мне конструкцией и невысокими, но большими по площади, шатрами, выстроившимися в ровный ряд у дороги, заканчивающейся, как раз возле нашего загона. Оценить качество тряпичных построек и определить количество домов, пригодных для временного проживания, глаза не успели. Изменения, начавшие происходить у самых ближних, заставили перевести внимание непосредственно на них. За изгородью, отделяющей меня и моих товарищей от всего остального мира, началось ускоренное передвижение большого количества людей, мгновенно превратившее меня в самого настоящего барана, тупо смотрящего стеклянными глазами на новые ворота. Возможно, кто то из присутствовавших внутри периметра и предполагал обнаружить по утру, чего то подобное, но я, с моим знанием иностранных языков, не был готов к такому повороту событий. Нет, прихода какого нибудь руководителя и я ожидал, но к встрече с таким количеством лиц, заинтересовавшихся вновь прибывшими, точно готов не был. Около двух десятков человек, с огромными корзинами в руках, шли к западной стенке загона, где находился единственный выход, послуживший нам вчера, хочу надеяться, одноразовым входом в объятия объекта, охраняющего наш покой от внешних раздражителей. Носильщики, под прицелом сотен глаз, быстро преодолели разделяющее нас и странное поселение, расстояние, и не дотопав метров десять до, сплетённого из веток, забора, аккуратно поставили свою ношу на землю. Затем они, как по команде, развернулись и также скоро рванули назад. Но им на смену уже спешили новые жители, видневшегося неподалёку, городка, примерно в таком же количестве, что и предыдущие, однако имевшие более серьёзный внешний вид. Эти люди, одетые в одежды, сшитые из грубой, песочного цвета ткани, притащили с собой несколько коротких чурбачков, пару высоких кувшинов, с булькающей в них водой и ещё какие то странные приспособления, принадлежность которых к какому нибудь виду инструментов, я определить не сумел. Установив всё это рядом с корзинами, пришельцы замерли в ожидании, точно так же, как и мы. Игра в глазелки длилась недолго. Подошедший, незаметно для меня, важный господин, чего то громко рявкнул и один из его подчинённых тут же побежал к запертым, хлипким воротам, отворил их и вытащил наружу пятерых, самых любопытных зевак, стоявших ближе всех к выходу. Взяв за руку крайнего, он приволок его к примитивному сиденью, толчком в грудь заставил усесться на импровизированную табуретку и без лишних слов, очень коротким ножом, начал отделять длинные волосы, нашего напуганного до смерти собрата, от явно ополоумевшей башки.

  Обритый наголо первопроходец, с изменившимся до неузнаваемости, из-за отсутствия усов и бороды, лицом, после снятия с него волосяного покрова, незамедлительно был взят в оборот другим гражданином, нагло лишившим его рубашки и не понятно зачем приступившим к помывке левого плеча, в конец очумевшего, молодого парня. Что за инструменты стояли в деревянной коробочке мне стало ясно с первых же секунд работы ими, их владельца. Длинная палочка, с тонкой, металлической иголкой на конце была ничем иным, как приспособлением для нанесения тату, которое, под стон нашего товарища, ему прямо сейчас, в дико антисанитарных условиях и наносят.

  Подстричься и побриться давно не мешало, а вот клеймиться мне не хотелось ни под каким соусом. По молодости лет, один раз, я уже совершил такую глупость, но той татуировкой хотя бы гордиться можно, пускай и в определённых, и очень узких, кругах. А с этим штампом чего дальше делать? Сейчас влепят мне на плечо какую нибудь хрень, обозначавшую приверженность к клану "вечных рабов южных земель" и всё, гуляй Вася. Далеко ли с ней потом убежишь? Да не дальше, чем до первого проверяющего наличие на твоём теле разного рода, странных рисунков.

  Ознакомившись с нравами местных рабовладельцев, перебрался в самый конец толпы и затаился там, размышляя в тиши об увиденном. Может пока не поздно взять, да и попытаться ноги сделать? Рвануть через изгородь и мотануть напрямик, в горы. Дыхалка у меня в норме, ноги, минут сорок быстрого бега по пересечённой местности, выдержат. Авось, чего получится? Подошёл к забору, подержался за него, потряс, державшуюся на двух невысоких столбиках, конструкцию, бросил заинтересованный взгляд назад, постоял так пару минут, определяя не проявляет ли кто ко мне повышенного интереса и вернулся на прежнее место. Не дадут мне далеко убежать, вон какие здесь лоси трутся у дальней стены и пятидесяти метров не проскачу, как они нагонят, и затопчут. Нет, совершать побег у всех на глазах, не очень хорошая идея. Что тогда остаётся? Попробовать больным прикинуться или психически неуравновешенным? Хотя нет, это тоже не вариант. У этих здоровенных лбов, так и продолжающих беспощадно избавлять серьёзных мужчин от их привлекательности, наверняка, имеется средство для быстрого выздоровления, причём одно от всех болезней. Взглянешь на их ручищи и сразу страшно становится. Представляю, как один из этих брадобреев или охранников, будет такой лапищей рецепт мне выписывать. Жуть, да и только. От одних мыслей об этом сразу вся дурь из башки вылетает. А неврастеника из себя корчить, так это и вовсе может боком вылезти. В памяти ещё свежи воспоминания о том, как рука загибалась, и морда дёргалась. Ну его к лешему. Эта зараза такая вредная, что стоит её только помянуть, как она тут же вернётся и заново прилипнет, намертво. Лучше с татуировкой, какое то время походить, её, если что, в любой момент срезать можно, а от тика избавиться... Буду лысым болтаться и с очередным значком на руке, а там поглядим, каким местом фортуна ко мне повернётся.

  Должен заметить, что подстригаться и особенно бриться ножичком, по размеру чуть больше перочинного, да ещё и без мыла, удовольствие страшное. Удаление волос с макушки я бы приравнял к копанию в мозгах грязными, ничего не понимающими в хирургии, руками, а придание лицу более свежего вида, инструментом для заточки карандашей, легко бы отнёс к пластической операции без наркоза. И вот это всё я выдержал, не проронив ни слова. Колоться иголкой, без видимой на то причины, тоже не халву ложками лопать, но через эту экзекуцию я уже разок проходил и поэтому морально подготовиться к новому издевательству над телом, мне было проще. Поглаживая чумазой рукой гладкий затылок и радуясь свежему ветру, весело обдувавшему моё помолодевшее лицо, твёрдой походкой подошёл к освободившемуся татушнику и решительно занял место на пьедестале, ещё не остывшее от предыдущего его владельца. От рубахи, давно просившейся в стирку, предусмотрительно избавился за ранее, кинув её в огромную кучу, образованную точно такой же, пришедшей в негодность, одеждой, сэкономив тем самым уставшему от однообразной работы мужчине, тратившему на каждого клиента не более пяти минут, несколько секунд его драгоценного времени. Боров, с глазами рыбы, зачерпнул из стоящей рядом емкости несколько капель воды и быстрым движением поднёс свою широкую ладошку к моему плечу, нервно ожидавшему начала процесса, но решиться на какие либо дальнейшие действия, отчего то так и не осмеливался.

  – Чего там ему не понравилось? – мысленно задался я вопросом и медленно повернул голову влево.

  Вода, капля за каплей, просачивалась сквозь толстые пальцы замершего работника, а он всё никак не решался использовать её по назначению.

  – Да, что он там такого увидел? – испуганно спросил я себя и выворачивая шею в крайне возможное положение, посмотрел на плечо.

  Оттуда на меня, широко расправив крылья, смотрело маленькое чудовище, по всей видимости своим жутким видом напугавшее рослого рисовальщика.

  – Не бойся, она не кусается – добродушно сказал я по гралтийски, подняв глаза на, заворожённого работой своего коллеги по ремеслу, мастера иглы и чёрной смеси, хранившейся в маленьком, железном пузырьке неподалёку.

  Мужчина вздрогнул, странно посмотрел на моё приветливое лицо, наконец то принявшее более привычный вид, а затем без стеснения резко вцепился в мою левую руку и сдёрнув с места, словно пушинку, поволок обмякшее, напуганное тело туда, где стоял, наблюдавшего за всем происходящем с нескрываемым равнодушием, важный господин в красной безрукавке. Представив мою, искажённую неподдельным испугом, бледную физиономию, пред ясные очи начальства, озабоченный татушник чего то залепетал на не знакомом мне языке, беспрестанно тыкая в моё сиротливое плечо своим дерево подобным пальцем. Главный, лёгким движением мускулистой руки, заткнув рот говорившего и с интересом уставился туда, где по моим прикидкам давно должен был образоваться синяк, огромного размера. Чего то он на моём, изрядно повреждённом, плече, всё же сумел разглядеть, так как его брови удивлённо вскинулись к верху, а рот изобразил, что то похожее на усмешку. Длилось это мгновение, а затем на лицо руководителя этого балагана, вновь опустилась властная маска и он грубым голосом спросил:

  – Тор ластрат?

  Я посмотрел на человека, за каким то лешим притащившего меня к руководству, ожидая от него разъяснений, но эта сволочь упорно молчала, словно обидевшийся попугай, понимая, что вопрос обращён не к нему.

  – Тор ластрат? – ещё более строго повторил начальник и нетерпеливо добавил: – Итр брык мрелкос?

  Абракадабру, произнесённую этим человеком, я сразу же выучил наизусть и мог повторить её без всякого акцента, но положение моё от этого, проще не становилось.

  – Не понимаю я по вашему не хрена – сболтнул я по-русски, сообразив, что хотя бы чего то отвечать надо, иначе закопают меня рядом с этим серьёзным дяденькой, без лишних сантиментов.

  Мужик посмотрел на тупо моргающего, ставшего бледнее моего, сотрудника выездного салона. Понимая, что от этого придурка ничего путного не добьёшься, снова перевёл свой волшебный взгляд на меня и готов был уже разразиться страшными ругательствами, но я, наверняка с перепуга, вспомнил, что имеется в моём арсенале язык, который здешние люди, возможно и слышали, когда нибудь.

  – Я не понимаю, о чём вы спрашиваете – сказал я медленно, по гралтийски, аккуратно подыскивая в голове нужные слова.

  – Гралтиец? – выдавил из себя, почти закипевший мужчина.

  – Я, я. Гралтиец – вытерев выступившую на лбу испарину, выдал я очередной перл, на смеси оккупационного и местного, языков.

  Переводчика приволокли быстро, я и испугаться толком не успел, а он уже начал переводить вопросы своего начальства.

  – Тебя спрашивают, – заговорил толмач с таким жутким акцентом, за который даже мне стало стыдно, перед его работодателем – ты воин?

  – Да. Я воин – не раздумывая, поднял я свой социальный статус.

  Командиру доложили. Он удовлетворённо кивнул головой и глядя в мои бесстыжие глаза, снова заговорил.

  – Где тебя обучали воинскому ремеслу? Ни в одной из известных нам школ не существует такого знака, что стоит на твоём плече? – примерно так перевёл я речь, переводчика.

  Хотел было в конец обнаглеть и высказать всё, что думаю про их дешёвые школы, а потом в красках рассказать про свою, но вовремя одумался. Нервный срыв, во время разговора двух серьёзных мужчин, не очень хорошо характеризует одного из них.

  – Я учился в школе российского спецназа – спокойно, но с гордо поднятой головой, сказал я, ощущая за спиной поддержку и мощь, нашей родной, горячо любимой народом, армии.

  Как умудрился перевести мой ответ, полиглот, не знаю. Даже я, человек знающий, что такое спецназ, не сразу нашёл этому слову замену в чужом языке, способную выразить всё глубину его значения. Скорее всего опыт у этого парня, в плане выкручивания из сложных положений, не чета моему и уже через минуту он переводил мне новый вопрос начальника.

  – Где, обыкновенный гралтиец, смог отыскать школу, о которой никто не слышал? – спросил меня переводчик, ехидненько ухмыляясь.

  Я повернулся в сторону солнца, прикинул, сколько сейчас примерно времени и махнул рукой в направлении севера. Несколько десятков градусов, на которые я, без всякого сомнения, ошибся, никого здесь не введут в заблуждение. Всё равно же никто не поедет искать мифическую школу, к чёрту на рога.

  – Там. Очень далеко – сказал я, стараясь выглядеть предельно равнодушным к каверзному вопросу.

  – А что означает твой знак, ты знаешь? – перевели мне новый вопрос.

  И, как ему ответить? Сказать правду, так, наверняка, здесь меня никто не поймёт. Чего то по быстрому придумать, так потом можно забыть, про что врал и влипнуть. Самое простое сказать, что понятия не имею, чего это значит и откуда оно взялось, проверить то всё равно не смогут.

  – Не знаю – сказал я, опустив глаза и сглотнув вязкую слюну, добавил: – Эта штука у меня с детства стоит, откуда я могу знать, чего она обозначает.

  Персона, проводившая мой допрос, спросила ещё о каких то мелочах, получила от меня краткие, но уверенные ответы, а затем грозно отдала распоряжение отвести странного новобранца к группе людей, благополучно выдержавших испытание иглами. Радуясь, что избежал насильственной порчи своего драгоценного тела, я на прощание кивнул головой и пошагал к одной из корзин, где меня окончательно должны будут переодеть во всё чистое. Уже шагая в нужном направлении, услышал кинутое переводчиком мне в спину:

  – Позже посмотрим, что ты за воин.

  Полное понимание, куда меня занесло, пришло после долгого общения со знакомым, способным, через пень колоду, общаться со мной. Разговаривать в пол голоса, стоя в толпе преобразившихся людей, никто не запрещал и все пользовались этим обстоятельством. Не отказался от представившейся возможности, ещё раз попытаться прояснить ситуацию и я, тем более возможность эта сама меня отыскала. Самому разобраться, кто есть, кто, в этом сборище гладко выбритых и одинаково подстриженных людей, мне никогда бы не удалось, не подойди ко мне нужный человек сам. Все персонажи, плывшие со мной в одном трюме, настолько изменились, что некоторые из них даже не узнавали своих близких друзей, не то что обычных знакомых, имевших до этого пышные шевелюры и густые, а порой и очень длинные бороды, и усы.

  – Чего от тебя хотели? – спросил меня тихий голос, прозвучавший из-за спины, на языке, сотню слов из которого я сумел перевести и запомнить, за время последнего плавания.

  Обернулся. На меня заинтересованно глядел человек, точная копия ещё десятка таких же, только что прошедших сан обработку. Удивление и непонимание,

  овладевшие моей физиономией, без слов дали понять лысому парню, что его стерильная морда мне абсолютно не знакома.

  – Да это я, я – прошептал незнакомец и широко улыбнулся своей, неповторимой улыбкой.

  Имелся у этого человека редкий дар, получалось у него смеяться так, как ни у кого другого.

  – Не узнал, прости – обрадовавшись, можно сказать, старому приятелю и схватив его руками за плечи, сказал я на смеси родного, и гралтийского языков.

  Минут пять, с помощью жестов и тех слов, что были нам обоим понятны, я рассказывал, о чем беседовал со мной важный чин, а потом, где то около получаса, мне настойчиво втолковывали про то, куда нас доставил корабль и, чего нас всех здесь ожидает. Сельским хозяйством в этом специфическом поселении и не пахло, организация, принявшая нас в свои ряды, занималась другим, не менее важным, но на много более прибыльным делом. Она, из приобретённых на невольничьих рынках рабов, делала первостатейных воинов, а затем продавала их за огромные, по здешним меркам, деньги, всем желающим. Два маленьких, скрещенных между собой меча, нанесённые всем мужчинам, плотно стоящим вокруг меня и есть знак этой школы, которым, по словам яростно жестикулирующего собеседника, вышедшие из её стен люди, должны будут гордиться всю свою оставшуюся жизнь, заканчивающуюся порой на много быстрее, чем того бы хотел каждый из нас. Выходит, не зря, много чего сказавший сейчас юноша, ещё вчера вечером водил пальцем по своей шее и пугал меня мало ему понятным словом, пытаясь таким образом кое кого предупредить о надвигающейся катастрофе. А я, бестолочь такая, не понял его. Знал бы, куда меня приволокли, ещё ночью попытался бы смыться из этого учебного заведения.

  Кормить нас повели всех сразу, как только последняя пятёрка заняла своё место в созданном строгой охраной строю, так мы и двинулись в сторону палаточного городка. Длинные, понятное дело деревянные столы, стояли под открытым небом, на приличном расстоянии от тряпичных домов, почти впритык к двум огромным кострам, на пламени которых поджаривались тушки каких то животных. Я не силён в плане определения принадлежности будущего завтрака, к какому нибудь конкретному виду среднего или крупного рогатого скота, поэтому могу лишь предположить чем нас будут потчевать во время него. Да и неинтересно мне, чего предстоит лопать, козла или барана, когда кишки внутри бросают кости, кто из них первым начнёт переваривать друг друга. Сейчас меня больше интересует размер будущей порции, возможность получения добавки и минуты, оставшиеся до начала праздника живота.

  За каждый из столов поместилось человек по двадцать. Сидеть было тесно, но на это никто не обращал внимания, больше глазели на мясо, фрукты в корзинах, стоявшие на расстоянии провоцируемом голодных мужиков на отчаянный поступок, и кувшины с жидкостью, доводившие давно поселившуюся в нас, невыносимую жажду до крайнего предела.

  Ковыряясь грязным пальцем в зубах, при такой жизни не до соблюдения правил приличия и добивая остатки красного вина, щедро налитого в пол литровую кружку, думал не о быстро исчезнувшем из моей дешёвенькой, глиняной тарелки мясе, а о том, почему мне так и не поставили отметку о зачислении. Все люди, как люди, сидят и маяться от боли в плече, один я попиваю слабенькое пойло, и радуюсь образовавшейся тяжести в отощавшем желудке. Что это значит? Меня отказались принимать на первый курс обучения из-за моей татуировки? А может быть мне предстоит сразу, без переподготовки, встать на продажу в том виде, в котором есть? С кем бы посоветоваться по этому поводу, чтобы не лопухнуться с линией дальнейшего поведения? Посмотрел вокруг, рядом нет никого подходящего. Бросил взгляд на соседний стол, приятель мой и там отсутствует. Не вовремя ему захотелось к своим поближе перебраться. Ох, как не вовремя. Привстал со скамейки. Нет, всё равно не вижу его. Странно, а куда это наша охрана подевалась и повара? Чего это им вздумалось покинуть нас, во время приёма пищи? Вокруг только пьющие и дожёвывающие остатки мяса, гладко выбритые лица. Между прочем, хороший шанс для побега. А не смотаться ли мне прямо сейчас, вон хотя бы к тем густым кустикам? Места, чтобы в них замаскироваться, на одного хватит. Прислушался к внутренним ощущениям. Да, после такой жрачки бежать куда то не очень хочется, а вот незаметно прошмыгнуть до беспризорно стоящего в нескольких шагах от стола кувшина, в котором наверняка ещё чего то осталось, с этим я вполне справлюсь.

  Двойная доза хмельного напитка пошла мне только на пользу. Мысли, умные и дурные, легко заменила кривенькая улыбка, поселившаяся на моём лице после допитого вина и не сползающая с него вот уже добрых пол часа. Накопившаяся в теле усталость, растворилась в том же напитке и улетела вместе с лёгким ветерком, ласково поглаживающим место, где у меня совсем недавно росли волосы. А желание немедленно покинуть мужское общество, не принявшее меня в свои ряды, сменилось более прозаичным, но не менее страстным. Спать хочется, невыносимо. Я еле стою в строю, из которого каждые пятнадцать минут выводят по несколько человек и уводят в неизвестном нам направлении. Ещё пол часа такой пытки, и я завалюсь на послеобеденный отдых прямо здесь, у ног своих озабоченных товарищей. И чего они все так напряжены? Расслабьтесь братцы! Всё, что могло с нами страшного случиться, уже давно случилось. Чего сейчас то переживать?

  К моменту подхода моей очереди топать, в сопровождении бравого воина, за очередной порцией счастья, солнцепёк разморил меня окончательно и ноги мои стали похожи на две, плохо слушающиеся своего владельца, ходули, передвигаться на которых возможно лишь с помощью рук. Даже, километровый марш бросок, не помог мне избавиться от ощущения чужеродности нижних конечностей, хотя часть дури из головы он всё таки удалил. Конечным пунктом забега двенадцати человек, куда под номером одиннадцать попал и я, явилась огромных размеров площадка, с первого взгляда показавшаяся мне детской. Футбольное поле приютило на себе такое количество разного рода деревянных приспособлений и странных конструкций, что по другому назвать его, мой плохо двигающийся во рту язык, не повернулся бы. Нашлось здесь место и брёвнам, вкопанным в землю на разную глубину, и деревянным фигуркам, изображающим людей в полный рост, и их тряпичным копиям, подвешенным за шею к двухметровым столбам. Один край стадиона, как и положено, украшали квадратные, и круглые щиты, правда без рекламы, там же отсвечивали солнечными бликами и ямы с мутной водой. Противоположный его конец оккупировали не высокие, плетёные из веток заграждения, с двумя рядами сидений возле них, на которых вальяжно восседало человек десять зрителей, и в добавок ко всему, там же, стояло пять штук крохотных палаток, способных разместить в своих внутренностях по паре человек, не более. Если бы не люди, пригнанные сюда перед нами, по очереди получавшие тумаки от рослого детины, я бы без раздумий принял этот уютный уголок за развлекаловку для малолеток. Но лихие броски через бедро, с лёгкостью выполняемые серьёзным мужчиной в огромной песочнице, заставили изменить первоначальное впечатление о сооружении. Не может мужик, в здравом уме, издеваться над своими сверстниками на площадке, построенной для детей, да ещё и на глазах более старших товарищей. Нет, здесь даже и не пахнет, теплотой отношений, и детской непосредственностью, над этим пространством витает совсем другой воздух.