Текст книги "Юрий Никулин"

Автор книги: Иева Пожарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

В АВГУСТЕ 1997-ГО

Летом 1997 года у Юрия Владимировича участились сердечные приступы. К августу стало совсем худо: его мучили страшные боли в сердце. Только хирургу Александру Бронштейну и Людмиле Марковне Гурченко [ 101] он признался 3 августа, что если случится еще один такой приступ, то он, наверное, не вынесет, закончит жизнь… Из книги Людмилы Гурченко: «Не могу повторить этого слова, такого невозможного, несовместимого с Ю. В. И, как бы это почувствовав, Ю.В. спокойно, как будто не говорил этого слова, продолжал: „Я согласился на операцию. Около сердца какой-то сосуд сузился и не пропускает кровь. Возраст не тот, чтобы шунтировать как надо. Будут через пах тянуть шнур“.

Дорогой, драгоценный, неповторимый Ю. В. Лишь бы выдержал, не дрогнул этот сосуд, этот мускул, который прячется в вашей доброй груди. Ну, выдержи, мускул, выдержи! Ты же выдержал и фронт, и непосильный труд, и беды, и победы, и успех, и славу! Безграничную славу и любовь всех. Абсолютно всех!»…

День 27 625-й. 5 августа 1997 года. Операция

5 августа 1997 года Юрий Владимирович Никулин в последний раз рассказал анекдот – хирургам клиники эндохирургии и литотрипсии, которые везли его в операционную: «Депутат возвращается домой с заседания пьяным вдупель! Его мутит. А в квартире только что евроремонт сделали. Жена тащит тазик, подставляет к лицу, чтобы супруг не облевал квартиру. „Коля, ну давай, давай…“ Депутат: „Кон-цеп-ция изменилась. Я обос…лся!“». Врачи смеялись от души. Ничто не предвещало беды: такие операции длятся 20–30 минут. Но… на операционном столе из-за закупорки коронарного сосуда остановилось сердце. Клиническая смерть в 75 лет! Когда 30 минут спустя врачам все-таки удалось «запустить» сердце артиста, отказали печень, почки… В общем, тот анекдот оказался последним в его жизни.

Никулин жил еще 16 дней, – в коме, но жил! – и все эти дни врачи боролись за его жизнь, а средства массовой информации ежедневно сообщали о его здоровье. Вся Россия следила за сообщениями из больницы, все новости по радио и телевидению ими начинались, ими же и заканчивались. Ежедневные бюллетени о здоровье – такого внимания со времен смерти Сталина не удостаивался никто. Такая любовь – всенародная, уникальная. Татьяна Николаевна Никулина однажды рассказала, что в те дни на одном из деревьев их подмосковной дачи в Загорянке то и дело появлялись записочки: «Выздоравливайте, Юрий Владимирович! Мы вас любим!»

Врачи делали всё возможное, но 21 августа 1997 года в 10 часов 16 минут Юрия Никулина не стало [ 102]. Когда Москва прощалась с ним, Цветной бульвар был запружен машинами: прощание и гражданская панихида проходили в цирке. Плачущий цирк – никогда такого, наверное, больше не увидишь…

Теперь на Новодевичьем кладбище, где он похоронен, на скамеечке у его могилы подолгу сидят совершенно разные люди – москвичи и приезжие, старые и молодые. Потому что такие люди, как Никулин, не могут уйти от нас. Такие остаются с нами – навсегда.

* * *

Вспоминается одно из последних интервью Юрия Никулина: «Когда думаешь о смерти – страшно… Где-то подспудно я думаю… дальше, там – ничего нет. Но подсознательно думаю, что, может быть, точка, частица моей, будем называть, души, моего существования, она, может быть, куда-нибудь перейдет…» И помолчав немного, Юрий Владимирович продолжил: «Мне очень нравится анекдот американский. Вдова приходит к гадалке и просит вызвать дух своего мужа. Наконец раздается голос: „Да, это я, дух, явился“. – „Джек, это ты?“ – "Я". – „Ну, как там тебе?“ – „Как? Да хорошо, в общем“. – „Как у тебя проходит день?“ – „Утром кормят. Потом сразу половые сношения. Через полчаса опять кормят, хорошо кормят, и опять сношения. И так каждый день. Только ночью спим“. – „Это что, такой порядок в раю?“ – „В каком раю? Я – кролик в Кентукки!“»…

Вот так он часто поступал: вроде бы говорил о серьезных вещах, но быстро переводил разговор в шутку. Не хотел раскрываться перед каждым. Потому-то человеческий образ Никулина сливается в нашем сознании с образом экранным, с вечным шутником. Что было, конечно, самым главным его розыгрышем. О том, что происходило в его душе на самом деле, мы всегда будем только догадываться…

Эпилог

НИКУЛИНСКАЯ КОПИЛКА

Из интервью Юрия Никулина: «Прекрасно отношусь к своей популярности. Сижу как-то раз на скамейке, дышим с собакой свежим воздухом. Идет женщина, ведет сопливого мальчика. Вдруг останавливается напротив меня как вкопанная и восклицает, обращаясь к сыну: „Узнаешь?!“ Он ковыряет в носу и молчит. Она: „Узнаешь? Ну?“ Молчит. „Юрий… Ну, Юрий…“ Молчит. Она: „Ну, вспоминай… Юрий…“ Мальчик выдавливает: „Гагарин“. Она возмущенно и расстроенно: „Ну, какой же ты! Юрий Попов“. Я молчу. Радуюсь».

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Свой первый костюм я шил в Риге, мы приехали туда на гастроли. В Риге шили здорово и дешево, старик Кио специально приезжал в этот город шить себе фрак. Пришли к портному, какому-то там Блинбауму, жена моя ему говорит: "Вы знаете, задача у вас трудновыполнимая, муж сутулый и долговязый, и одно плечо короче другого, с лошади упал, и сломанная ключица неправильно срослась…" Портной слушал, слушал и кивал: "Ничего, ничего. У него просто фигурка оригинальная".

И я после всегда так говорил».

* * *

Во время съемок картины «Они сражались за Родину» актеры жили на теплоходе, который был зафрахтован «Мосфильмом» и оборудован как гостиница. Андрей Ростоцкий, также снимавшийся в этом фильме, вспоминал: «Как-то ночью иду в гальюн. Подхожу к двери, она открывается, и оттуда выходит Никулин. Долю секунду он смотрит на меня и говорит: „Ты слышал?!“ – „Что?“ – спрашиваю у него. „Китайцы границу перешли!“ Я, конечно, поверил, потому что на слуху были события на Даманском полуострове. „Нет, не слышал“, – шепотом вторю ему. „Никто не слышал: они в тапочках переходили!“».

* * *

Из воспоминаний Юрия Никулина: «В Австралии на гастролях в Мельбурне выступали в огромном ярко-зеленом шапито. Билеты на все гастроли были проданы заранее. В местной газете была помещена фотография, на которой, закрыв лицо руками, плачет маленькая девочка. Под фотографией вопрос: „Вы знаете, почему плачет эта девочка?“ И тут же ответ: „Она плачет потому, что родители в это воскресенье не смогли достать ей билет на выступление Московского цирка“.

Прочтя это, я обратился к импресарио с просьбой, чтобы дали в газете объявление, что артисты советского цирка приглашают к себе девочку, которая плакала в прошлое воскресенье. Такое объявление поместили. К ужасу импресарио, в воскресенье вместе с родителями на представление пришло более 20 девочек. Родители заявили, что плакали именно их девочки. Импресарио сказал нам шутя: "Ваш русский гуманизм доведет меня до разорения". Но всех девочек и родителей все-таки на представление пропустил».

* * *

Из воспоминаний Юрия Никулина: «В Сиднее нам предстояло заполнять большую паузу, во время которой убирали клетку для хищных зверей. Долго ломали голову, чем заполнить эту паузу. Решили давать „Лошадок“. Реприза-то длинная. Когда выехали на манеж на своих бутафорских лошадках, поняли – репризу нужно „тянуть“, поскольку клетку убирают слишком долго. Мишу осенила идея. Он перепрыгнул на своей лошадке через барьер, подъехал к первому ряду зрителей, снял с коленей какой-то женщины мальчика лет шести, посадил его на лошадку перед собой и начал катать. Я с другой стороны зала взял на свою лошадку девочку. Публика тепло приняла нашу импровизацию. Через несколько дней униформисты приноровились убирать клетку в короткий срок, но мы по просьбе импресарио продолжали катать детей».

* * *

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Еду в Сокольники, где находится завод стекла. Там делают особую бутылку для новой цирковой репризы. Идея вроде хорошая. Партнер спрашивает меня:

– А ты не пьешь больше?

– Нет, завязал, – должен ответить я, вытаскивая бутылку водки, у которой горлышко завязано узлом.

При рассказе реприза многим нравилась, но скольких трудов стоило найти мастерскую, уговорить мастеров-стеклодувов сделать эту странную бутылку. Наконец бутылка у меня в руках, и я вижу – получилось что-то не то. Узел выглядит неестественным. Никто не поверит, что можно так завязать горлышко бутылки. Огорченный, уезжаю из лаборатории в Союзгосцирк».

* * *

Из интервью Татьяны Николаевны Никулиной: «Перед началом первой репризы они всегда выходили со словами: „А почему так тихо?“ – и зал обычно взрывался аплодисментами. И тогда Юрий Владимирович шел между барьером и первым рядом и здоровался с детьми, пожимал руки, а потом обязательно старался найти девочку в красных колготках, пожимал ножку и говорил: „Какая красивая ножка!“ До сих пор многие приходят и говорят – вы знаете, а он мне пожал ножку».

* * *

Из интервью Юрия Никулина: «Вручал мне орден в Кремле секретарь Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, я благодарю, а он: „У меня к вам вопрос. Мы в семье спорим: кто Этуш по национальности? Я говорю: азербайджанец. Жена говорит: грузин. Рассудите нас!“ – „Сказать честно?“ – „Ну, конечно“. – „Еврей“. – „Да что вы…“ Георгадзе был потрясен и тут же сказал: „Великий артист“».

* * *

Из интервью Юрия Никулина: «С мужем Фурцевой Фирюбиным летели из Австралии домой. На винтомоторном самолете. Тридцать шесть часов! Я тогда хорошо понял, почему Австралия никогда не воевала. Кому охота так далеко пилить? Столько бензина жечь! Ночевка была в Бомбее. И Фирюбин пришел в гостиницу, зашел к нам в номер. Я ему: хочу вас угостить, у меня в сумке трехлитровая бутыль виски, сунули мне перед отлетом австралийские коммунисты. Только закусывать нечем. Давайте попробуем закусывать льдом, в холодильнике его полно. Вот до утра мы эту бутыль и усидели. Фирюбин, я с женой и Миша Шуйдин, партнер мой. Песни пели… Молодые были».

* * *

Из интервью Алексея Германа: «Юрий Владимирович дружил с ленинградским писателем Израилем Меттером. Как-то мы со Светланой, женой, заехали к нему. Видим, около дома стоят четыре такси. Понятно, что не к Меттеру, – подумали мы, – наверное, какая-то свадьба. Поднимаемся, и в квартире у Меттера застаем Никулина, и выясняется, что все четыре машины приехали за ним. Оказалось, Юрий Владимирович, вызывая такси по телефону, сказал, кто он такой. Приехал таксист, которого он вызвал. Приехали два других таксиста, перехватившие разговор, посмотреть на Никулина – а это, на минуточку, уже ночь глубокая! И приехала диспетчерша – разоблачать самозванца: она не поверила, что это действительно тот самый Никулин позвонил».

* * *

Из дневников Юрия Никулина: «Весной 1975 года съемочная группа фильма „Двадцать дней без войны“ долго искала вокзал, внешне похожий на ташкентский военного времени. Более всего подошла одна из станций Калининградской области. Во время съемок вокзал преобразился: сменилась вывеска, по перрону ходят узбеки в халатах, к забору привязан верблюд… Группа снимала, а вокзал продолжал работать. Подошел поезд дальнего следования. В нем возвращался из краткосрочного отпуска молоденький солдатик. Накануне, после проводов, его впихнули в вагон, где он всю дорогу спал. Вышел из вагона, глянул на вокзал, увидел вывеску „Ташкент“, бросил чемодан на землю и заплакал навзрыд: „Всё, будут судить за неявку в срок!“ Разъясняли ему минут десять, что приехал он куда нужно. Счастью не было предела, тем более что Людмила Гурченко подарила ему свою фотографию с автографом».

* * *

Из интервью Алексея Германа: «Когда мы снимали фильм „Двадцать дней без войны“, Юрий Владимирович писал с журналистом свою книжку… Книжка вышла, он нам ее подарил, мы со Светланой прочли и решили попробовать сделать фильм. Позвонили ему, а он достаточно сухо отреагировал, так что я даже подумал, что он сам хочет такой фильм снимать, и отошел в сторону. Мы стали снимать „Лапшина“. Жаль, что он остался в кино недораскрученным. Вспомните, как он потрясающе сыграл в „Андрее Рублеве“. Там бездна залегала. Товстоногов говорил: „Учтите, Леша, артист, способный к цирку, это – артист. Артист, не способный к цирку, это не артист“».

* * *

Владимир Шахиджанян был инициатором создания книги о жизни Юрия Никулина. С начала 1970-х годов в течение семи лет он почти ежедневно по часу или больше беседовал с Юрием Владимировичем, записывал его воспоминания, кропотливо расшифровывал записи, и так, постепенно, складывалась книга. Наконец она была готова, но… Из воспоминаний Владимира Шахиджаняна: «Долго мы мучились над названием. Как-то с Юрием Никулиным мы были на концерте Вольфа Мессинга. После концерта прошли к нему за кулисы поблагодарить за концерт и пожаловались, что никак название для книги не придумаем.

– Сегодня он, – Вольф Григорьевич, посмотрев на меня, обратился к Никулину, – позвонит вам в два часа ночи с уже готовым названием. Странное название, но хорошее.

Мы с Юрием Владимировичем усмехнулись. Весь вечер после концерта и начало ночи я перебирал всевозможные названия, но ни одно из них не нравилось. Плюнул на всё и лег спать. Уже засыпая, подумал: у нас получается любопытная интонация книги, нестандартная. Всё вроде бы рассказываем серьезно, но не совсем серьезно, почти серьезно… Почти серьезно! Звоню Никулину.

– Разбудил?

– Придумал?

– Не знаю… А что если мы назовем книгу "Почти серьезно…"? Это же интонация, ее стиль, как бы условие игры, понимаешь?

– А что, – сказал Юрий Владимирович, – ты знаешь, хорошее название. Подожди секунду…

Секунда продлилась до двух минут.

– Я разбудил Таню, и, ты знаешь, ей тоже понравилось. Оставляем "Почти серьезно…". Подожди, а который час? – И мы, видимо, одновременно посмотрели на часы:

– Два ночи, – произнесли мы опять же одновременно.

Я положил трубку и, боясь забыть название, записал его на клочке бумаги. Тут у меня зазвонил телефон.

– Это говорит Вольф Григорьевич Мессинг. Вы придумали название?

– Придумали.

– "Почти серьезно…"?

– "Почти серьезно…", – ответил я.

– У книги будет большой успех. Берегите Юрия Владимировича, он хороший.

Утром я допытывался у Юрия Владимировича, не звонил ли он Мессингу не сообщал ли о названии. Нет, не звонил».

* * *

Из интервью Максима Юрьевича Никулина: «Что до ночных звонков, то была одна замечательная история. Как-то в два часа ночи звонит отцу Ролан Быков и говорит: приезжай. Мама с папой в полутьмах собрались и поехали. Приезжают и застают в новой, только что полученной квартире Быкова целую толпу полусонных людей. В центре комнаты – роскошно накрытый стол: икра, коньяк, колбаса и во главе стола – Ролик, как все его называли. Гости в недоумении. У кого-то пуговицы спросонья не так застегнуты. А Быков поднимает рюмку и говорит: „Ребята, пейте. У меня рак“. Потом выяснилось, что врач, поставивший этот страшный диагноз, ошибся, и Быков чуть не придушил его. Но этот странный вечер навсегда врезался в память моих родителей».

* * *

Из интервью Юрия Никулина: «Как-то Лев Дуров, разъезжая с гастролями по городам России, на каждом концерте рассказывал, что театр их находится на Малой Бронной, а во дворе театра есть дом, где живет много известных актеров: Плятт, Борис Андреев и Юрий Никулин, с которым он очень дружит… Никулин, мол, очень хороший человек, рассказывает анекдоты, а добрый такой, что последнюю рубашку отдаст. Ну, вот что попросишь, всё отдаст… И вдруг из каждого города, где побывал Дуров, мне пошли письма следующего содержания: „Уважаемый Юрий Владимирович, прошу прислать мне велосипед, у меня не хватает на него денег…“ Другой человек спиннинг просит… Это ведь было еще в те времена, когда люди видели разницу между удочками и спиннингами. Сейчас они просто нуждаются, им на элементарную жизнь не хватает, сейчас им бы хлеба, какие там спиннинги… И я очень переживаю, когда вынужден им отказывать. Авообще, я всегда стараюсь чем-нибудь помочь. Только поэтому я и согласился стать председателем правления Московского Фонда мира. И основные задачи, которые мы перед собой поставили, это помощь инвалидам войны, детям-сиротам и, конечно же, детям-инвалидам. Помогаем по мере возможности».

* * *

Из интервью Юрия Никулина: «Японцы снимали фильм о цирке, я их консультировал. На прощание они предложили сделать интервью для японского телевидения. И задумали они снять меня с собакой: я выгуливаю ее на Патриарших прудах, корреспондент идет рядом и задает вопросы, а оператор снимает. Черная собака, белый снег, всё очень красиво. Таня, моя жена, бросилась к парикмахеру – собаку стричь. Собаку мыли, собаку стригли, собаке надели красивый ошейник. „Ну, ты веди себя хорошо“, – и мы пошли. Сбоку шел оператор, ассистенты помогали ему придерживать видеокамеру. Я держал собаку на поводке, с корреспондентом беседовал о цирке – всё чин чинарем. А когда мы увидели все это на экране, то чуть не упали. Оператор шел вслед за снегоуборочной машиной и снимал поверх сугроба. Собаки не было видно, но я чрезвычайно странно себя вел. Я шел, как паралитик: дергался, извивался, наклонялся. Ладно бы, показали, как мы с собакой вышли из дома – дальше можно было бы понять, почему я так дергаюсь. Нет! Никакой собаки. Смонтировали без нее. Вот тут я действительно смеялся, глядя на свое изображение. Я плакал от хохота».

* * *

Анекдот, рассказанный Юрием Никулиным в ответ на вопрос журналиста о том, каким ему видится будущее России: «Раз в 1000 лет Бог спускается на землю и посещает несколько стран, приглашает к себе трех правителей ведущих стран. И он отвечает на один их вопрос. И вот перед ним Тэтчер, Рейган и Горбачев. Рейган спрашивает: „Через сколько лет в США будет такая же жизнь, как у вас в раю?“ Бог вытащил записную книжку, посмотрел и ответил: „Через 27 лет“. Рейган расстроился: „Я не доживу…“ Второй подходит Тэтчер: „А когда мы заживем, как в раю?“ Бог сказал: „Через 35 лет“. Тэтчер пустила слезу: „Жалко, я этого не увижу…“ Третьим был наш Михаил Сергеевич: "Ну а в России когда рай будет? " Бог заплакал: „Я не доживу…“».

* * *

Из интервью Юрия Никулина: «Я друзьям люблю дарить анекдоты, которые собираю. Но так, чтобы человек заранее не знал, какой анекдот он получит. Обычно стараюсь выбрать такой, который никто не знает: или эта история только что родилась, или мне ее только что рассказали. И всегда отталкиваюсь от конкретной ситуации. Вот сейчас сын Максим пришел с собакой таксой. И я вспомнил вот такой анекдот: "Двое русских случайно встречаются на улице, выгуливая собак. У одного – бультерьер-убийца, у другого – печальная такса. Тот, у которого бультерьер, говорит: „Ну, что у тебя за собака! Мой-то боец, знаешь, какой?“ А второй ему: „Спорим на тысячу 'зеленых', что сейчас спущу мою таксу, и она твоему задаст!“ Поспорили, этот спустил таксу, та бросилась – хряп! И перекусила горло бультерьеру. Его хозяин за голову схватился: „Что за собака?“ А второй ему отвечает: „Сорок пять тысяч 'зеленых' стоит“. – „Да ты что? Почему такие деньги?“ – „А потому: пятнадцать тысяч стоит крокодил, а тридцать тысяч – пластическая операция“. Этот анекдот я Рязанову дарю».

* * *

Близкие вспоминают, что долгое время у Юрия Владимировича была любимая игрушка – деревянное яйцо в коробочке. Он любил крутить его в руке. Когда же кто-то начинал хитрить или лгать, он говорил: «Видишь коробочку? Открой…» Человек брал, открывал и доставал яйцо, на котором крупными буквами было написано: «Не морочьте мне яйца».

* * *

Из интервью Максима Юрьевича Никулина: «Однажды отец пришел из Кремля с церемонии вручения звания Героя Соцтруда и ордена Ленина. Мы накрыли стол, выпили, он сидит задумчивый, а потом вдруг говорит: „Такое ощущение, что я что-то не так там сказал“. Я сразу напрягся: „А чего ты говорил-то?“ Он: „Ты понимаешь, все выходят, получают свои награды и говорят: спасибо партии и правительству, мы в ответ постараемся. И мне так скучно стало, захотелось как-то разрядить ситуацию. Я вышел и сказал: 'Большое спасибо, что искусство цирка оценено так высоко. Обещаю, мы, клоуны, вас еще насмешим'“. В общем, прозвучало это как угроза, и отцу хоть и хлопали, но тихо. Вечером смотрим программу „Время“ – слова отца вырезаны… Впоследствии Никулина практически не приглашали на кремлевские концерты. За ним закрепилась слава человека, который может что-нибудь „ляпнуть“, и официальные лица предпочитали просто не иметь с ним дела».

* * *

Из телевизионного интервью Максима Юрьевича Никулина: «Я уже был достаточно взрослым, работал на радио корреспондентом, прихожу поздно вечером домой, мама говорит:

"Иди прогуляй собачку и вытащи Никулина от Плятта, они там уже три часа анекдоты рассказывают". Я спускаюсь, там сидят Плятт, Никулин, Галя Кожухова, пьют коньяк, рассказывают анекдоты. Я сел, тоже стал слушать. Галя говорит: "Мужики, сейчас придет Петренко домой, надо ему что-нибудь приготовить поесть, выпить, и он нам тоже что-то расскажет". И вот все зимой, в холод, идут встречать Петренко, который стоит без ключа у двери и говорит какие-то слова. Всё продолжается на новом витке, я смотрю: третий час ночи. Народные артисты раздухарились, я начинаю их немножко собирать, в четвертом часу выходим. Когда мы подошли к дому, нас встретила мама, одетая в дубленку на пижаму. На них она вовсе не посмотрела, а меня смерила взглядом, как плевком: "Как тебе не стыдно! С тобой же собака…"».

* * *

Из воспоминаний Леонида Куксо: «Помню, тяжело болела моя мама. Спрашиваю:

– Может, вызвать врача? Неотложку?

– Нет, – говорит, – позовите лучше Юрочку.

И он, как "скорая помощь", приезжал, привозил гостинцы, но главным образом – свою видавшую виды записную книжку и, заглянув в нее, сыпал анекдотами! Мама смеялась, и как! Она же родом из-под Одессы, с юмором у нее всё было в порядке. А что может быть отрадней, чем видеть весело смеющимся больного человека!

– Хватит, хватит, – умоляла она, – больше не могу… Юра уезжал по своим делам, и мама говорила:

– Фу, насмешил до слез… Но мне и в самом деле стало легче».

* * *

Из телевизионного интервью Алексея Баталова: «Даже когда я приходил к Никулину в кабинет и спрашивал: „Как ты?“ – а он отвечал, стоя у окна: „ Плохо. Тут плохо, там плохо“, – мне казалось, что даже тогда он сохранял главное посетившее его ощущение: война кончилась победой, и он – живой. И перед этим бесценным даром все маленькие и большие невзгоды – ерунда. Главное, это долг перед людьми, которые не вернулись, и его взаимоотношения с теми, которые остались. Помню, когда они встречались – Гердт, Никулин, улыбающийся Петя Тодоровский, – в них была невероятная тайна, и эта тайна была преодоленная смерть. Помню, уходим с какого-нибудь большого приема, Юра начинает распихивать мне и себе по карманам яблоки, бутылки, бутерброды. Есть такая актерская игра, когда вшивают карманы, чтобы соусы не протекали – кто больше унесет. Всё бы и ничего, если бы рассказ тут и кончался. Но мы выходим, и стоит женщина на улице, он вынимает яблоко и отдает ей. Доходим до следующего человека, в ход идет мое яблоко. Вдруг я понимаю, что все эти карманы – не для меня, они на самом деле для других людей».

* * *

Из интервью Валентина Гнеушева: «У каждого в отдельности и у всех вместе случались невеселые времена, но с Никулиным при любых трудностях никогда не заклинивало. Как-то прихожу к нему весь нервный, говорю, свет получается ужасный, костюмы к спектаклю не готовы… А он в ответ: „Валентин, вы что так возбуждаетесь, вы присядьте“. Да зачем я буду присаживаться, когда всё так плохо… И Юрий Владимирович спокойно продолжает: „Пока ты тут бегаешь, нервничаешь, президент издал указ“. – „Какой, спрашиваю, еще указ?“ – „За хреновые спектакли не расстреливать“.

Он парировал всегда мгновенно. У Никулина день рождения 18 декабря, а у меня – 20-го. Мы сидим в кабинете, и я говорю:

– ЮВ, вам будет 75, а мне 45. Через пять лет мне будет 50, а вам 80.

– Хм, а через двадцать пять тебе сколько будет?

– Мне уже 70.

– А мне – 100! – победно заключил Никулин».

* * *

Из телевизионного интервью Григория Горина: «Мы были в Иерусалиме: лето, жуткая жара, а там его слава не меньше, чем в Ташкенте или в Твери. Люди отворачивались от храмов и шли к нему за автографом. Он говорит: „Я чего-то подустал“. Я зачем-то: „Юра, наберись сил. Надо посмотреть Стену Плача и Гроб Господень“. – „Ох, мне чего-то нехорошо“. – „Ну, давай не пойдем“. – „Нет, пойдем“. Идем к Стене Плача, я надеваю кипу. Юра в белой капитанской фуражке. Подошли, я ему всё объяснил, положил записочку, вдруг он говорит: „Мне чего-то нехорошо“. И стал снимать фуражку. Бежит охрана и начинает объяснять на иврите, который мы не знаем, что нельзя, надо надеть. „Скажи им, что мне нехорошо, жарко“. Нельзя. „Мне нехорошо, я сажусь“. Сидеть тоже нельзя. Он: „Все, Гришка, кажется, сейчас умру“. – „Нельзя“. Он: „Почему?“ – „Начнутся погромы“. Он хмыкнул. Какие-то жизненные силы в него вернулись, мы вышли. Подогнали автобус, он туда сел. Я, дурак, говорю теперь с христианской стороны: „А Гроб Господень?“ Он: „Не дойду“. Но все-таки пошли. Там огромнейшая очередь. Я говорю сопровождающему: „Нехорошо, если он в кои-то веки не прикоснется к Гробу Господню“. Тот бросается к очереди и начинает что-то говорить. Они все смотрят на Никулина, и тут происходит почти библейское чудо: никогда никого ни к мавзолею, ни к Гробу Господню без очереди не пускали, а тут очередь расступается, и мы проходим к Гробу Господню. Спрашиваю сопровождающего: „Что ты им сказал?“ – "Я долго объяснял, что это очень важный человек, они не понимали. Тогда я сказал, что это президент России. На что один американец ответил: не морочьте голову, мы знаем, что президент России – Ельцин. Тогда я сказал: 'Ельцин – на четыре года. А этот – навсегда' ". Что абсолютно верно.

Из тысячи анекдотов Никулина я люблю больше всего один – философский и нежный. В аквариуме плавают две интеллигентные рыбки. Вдруг одна к другой подплывает и говорит: "Ты говоришь, Бога нет. А кто нам по понедельникам меняет воду?" Никулин как раз и был из тех богов, что менял нам воду».