Текст книги "Юрий Никулин"

Автор книги: Иева Пожарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

И вот новый фильм Гайдая… Сценарий его Яков Костюковский и Марк Слободской писали уже специально под Юрия Никулина. В заявке они писали: «На этот раз мы совместно с режиссером Гайдаем решили временно отказаться как от нашего героя Шурика, так и от популярной троицы… Юрий Никулин будет играть уже не Балбеса, а центральную комедийную роль. Это будет скромный служащий отнюдь не героического вида и нрава, волею обстоятельств попадающий в самую гущу опасных приключений…»

День 16 439-й. 3 января 1968 года. «Контрабандисты»

3 января 1968 года Главное управление кинематографии дало добро на запуск сценария картины с рабочим названием «Контрабандисты» в работу. А в феврале начались пробы актеров. Обсуждение на «Мосфильме» кинопроб тех, кого Гайдай хотел взять в картину, было ужасным. «Миронов не кажется стопроцентным попаданием, он все еще кривляется»… «Светличная сексуальна и чересчур соблазнительна»… «Слабее всего управдом Мордюкова. Ее очень много, она монотонна и не смешна»… Гайдай отстоял всех. Что из этого получилось, мы видим теперь сами, когда по телевидению в стотысячный раз показывают комедию «Бриллиантовая рука».

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Нравилось мне необычное появление на манеже клоуна Сергея Любимова. Только объявят очередной номер программы, как вдруг во втором ряду партера кто-то начинает громко аплодировать. Это был сам Любимов. Публика смеялась. Буше снова начинал объявлять номер, и Любимов снова аплодировал. Тогда Буше подходил к нему и просил не мешать, пригрозив, что его выведут из зала.

– Вы поняли, что я вам сказал? – спрашивал Александр Борисович.

В ответ Любимов вставал и, показывая на свои уши и рот, жестами объяснял, что он не слышит и не может говорить.

– Вы что, глухонемой? – спрашивал Буше.

– Да!!! – рявкал в ответ Любимов.

Много лет спустя, снимаясь в фильме "Бриллиантовая рука", в эпизоде, когда испуганного Горбункова встречает в закоулке человек страшного вида, мне вспомнился этот диалог Любимова с Буше. Старую, забытую клоунскую репризу я перенес на экран, и она снова выстрелила» [ 77].

На съемки в Адлер Юрий Никулин, которому в цирке дали отпуск на полгода, приехал со всей своей семьей: лето, у сына были каникулы. Татьяна и Максим ехали главным образом отдыхать, но тоже снялись в эпизодах. Татьяна – в небольшой роли руководителя группы туристов в Стамбуле, куда приехал Горбунков, а Максима утвердили на роль мальчика с ведерком и удочкой, которого Миронов встречает на островке посреди моря.

Идея сниматься в кино сначала Максиму очень понравилась. Под водой для эпизода с мальчиком настелили доски, к голове ребенка прицепили нимб, вырезанный из обычного куска картона с наклеенными поверх мелко раздробленными елочными игрушками, чтобы нимб светился… Всё шло хорошо, но когда начались бесконечные репетиции, а потом еще и дубли, в которых мальчик раз за разом получал пинка, Максиму сниматься расхотелось. Тем не менее надо было доигрывать эпизод. И поскольку Максим не хотел, чтобы его пинали, он приноровился падать еще до того, как Миронов заносил ногу. В кадре было видно: ребенок ожидает удара, сцена выглядит неестественной. После того как испортили семь дублей, Гайдай пошел на хитрость. В громкоговоритель он объявил, что сейчас будет репетиция для того, чтобы оператор отстроил кадр. Миронов просто пробежит мимо мальчика, наклонившегося над водой. А лично Миронову тихо шепнул на ухо: «Бей, как раньше, и посильнее!» Максим, не ожидая никакого подвоха, стоял, возил руками по воде, как вдруг получил приличный, весьма ощутимый пинок, от которого с криком упал в воду. Обиделся тогда он на всех взрослых страшно. Но эпизод был снят.

В своих рабочих приемах Гайдай был неподражаем и неповторим. Он ставил задачи и начинал решать их задолго до съемок, то есть еще на уровне работы над сценарием. Режиссерский сценарий у него всегда был вдвое толще напечатанного. Кроме текста и диалогов в нем всегда были зарисовки кадров – иногда сделанные художником, иногда Гайдаем самолично. Если кадров в картине было 500–600, то рисунков в три, а то и в пять раз больше, потому что в каждом эпизоде присутствовали начало, различные фазы и финал. В этих рисунках точно, но очень забавно, почти карикатурно было изображено то, что предполагалось реализовать на экране. Всё это Гайдай придумывал, разрабатывал и выверял очень подолгу. Он всегда знал, что и как нужно делать действующим лицам. Не все актеры принимали и любили эту гайдаевскую точность и определенность. Но Юрий Никулин, будучи опытным комиком с двадцатилетним стажем, знал, как скрупулезно оттачивается шутка, чтобы она «выстрелила», и понимал правоту режиссера.

Ведь правда: если сделать эпизод чуть длиннее, он может стать несмешным. Никулину давно уже было ясно: Леонид Иович нутром «слышит» ритм комедии и чувствует его безошибочно.

Например, к сцене на рыбалке Гайдай попросил композитора фильма Александра Зацепина написать музыку, такую, чтобы в звуках ощущалась широта природы, поэзия моря. Зацепин написал. Неожиданно на худсовете, который принимал «Бриллиантовую руку», Иван Пырьев сказал: «Рыбалка страшно затянута, сократите ее вдвое». Но Гайдай считал, что эта сцена смонтировалась идеально и сокращать ее нельзя. Чтобы выйти из положения, режиссер попросил композитора изменить музыку, которая шла за кадром. Александр Зацепин схватился за голову: эту музыку нельзя ни подправить, ни сыграть быстрее! В ней на каждое движение расставлены свои музыкальные акценты: там замахнулся Андрей Миронов, тут ему грузилом в лоб попало… Пришлось заново писать совершенно другую партитуру, заново расставлять акценты. Широта природы и поэзия моря, так хорошо выраженные в прежней музыкальной теме, ушли. Новую музыку подложили на ту же самую картинку, ничего в ней не меняя, и на повторном худсовете режиссер услышал: «Ну вот, сократили и правильно сделали. Теперь сцена смотрится нормально!» Оказалось, что даже профессионалов, какими были Иван Пырьев и другие члены худсовета, можно обмануть изменением внутренней динамики и темпа музыки. Но и сцена на рыбалке только выиграла: она действительно теперь кажется более быстрой, динамичной, упругой. Кстати, в этой сцене долго не получалось снять эпизод, когда Анатолий Папанов выныривает из воды, подцепив на крючок всю имевшуюся у него рыбу. После очередного неудачного дубля замерзший Папанов, высунувшись из воды, рявкнул в сердцах на ассистента: «Идиот!» Это было снято случайно: камера все еще почему-то работала, когда дубль вроде бы закончился. И Гайдай вставил этот «рабочий материал» в картину.

Впрочем, «случайно» на съемочной площадке у Гайдая камера никогда не работала. Он любил, после того как сцена закончится, не сразу говорить «стоп», и камера не останавливалась. «Если я не говорю "стоп", продолжайте!» – говорил он актерам. «А у нас сцена кончилась», – в недоумении отвечали они. «Раз не сказано "стоп", значит, не кончилась!» – «А мы не знаем, что делать». – «Но вы же в роли! Подумайте, что органично для вашего персонажа. Как бы он поступил?..» Некоторым актерам это не нравилось: «Как это так? Я закончил, значит, и сцена закончена. Почему я должен что-то еще играть?!» Никулин же видел, что в этом гайдаевском приеме было нечто такое, без чего у актеров никогда не появится непредсказуемых и потому смешных реакций. В нормальной ситуации от актеров добиться этого очень трудно, а то и невозможно. Не все бывали готовы к такому повороту, но многие пытались импровизировать. Иногда Гайдай вдруг из-за камеры мог сказать: «Упал, засмеялся, стал серьезным… Стоп!» Юрий Никулин поначалу не мог понять, зачем ему это нужно. И даже однажды спросил: «Леонид Иович, зачем вы это делаете? Из хулиганства?» Тот ответил: «Нет. Иногда актер может сотворить такое, чего и сам не ждет, а я потом могу этот кадр вставить в какую-нибудь другую сцену. Иногда достаточно сделать такую крошечную вставку, и сцена может стать не просто смешной, а уморительной».

* * *

После «Бриллиантовой руки» были и другие замыслы. Среди них – «Двенадцать стульев» по Ильфу и Петрову [ 78]. Спустя еще два года Леонид Гайдай предложил Юрию Никулину роль управдома Бунши в фильме «Иван Васильевич меняет профессию». Не получилось: цирк не отпустил Юрия Владимировича на съемки, и в итоге Буншу сыграл Юрий Яковлев. Но зато состоялась, наконец, главная роль в фильме у Эльдара Рязанова: в 1971 году Юрий Никулин сыграл следователя прокуратуры Мячикова в комедии «Старики-разбойники». Были также фильмы «Телеграмма» и «Точка, точка, запятая…», в ту пору популярные, но сегодня почти забытые.

Роли в кинокомедиях принесли Юрию Никулину бешеную популярность: его теперь знала вся страна [ 79]. В цирк зрители уже стали приходить не на Юрия Никулина-клоуна, а на Юрия Никулина-киноартиста. Вот он какой, оказывается, Балбес!

Ой, Семен Семенович Горбунков совсем рядом! Начали одолевать поклонницы. К Никулину подходили и за автографом, и поговорить, и сфотографироваться, и просто так. «Можно я вас потрогаю?» – спросила одна женщина, дожидавшаяся его у дверей цирка. Однажды на гастролях в Ленинграде, когда Никулин с супругой зашли в книжный магазин, их неожиданно окружила толпа: «Ой, Никулин, Никулин!» Татьяна Николаевна попыталась увести мужа на улицу, как вдруг какая-то женщина оттолкнула ее, выкрикнув возмущенно: «Сама попользовалась, дай и нам!..» А бывало и с точностью до наоборот. Так, однажды в здании Киевского вокзала в Москве, в обычной вокзальной неразберихе, жуткой толчее, Юрий Никулин шел, как какой-то океанский лайнер: людское море вокруг него замирало, расступалось, и суета возобновлялась лишь спустя десяток секунд. А он шел во всем этом броуновском движении, как по бульвару, не испытывая никаких затруднений.

В то же время оказалось, что популярность имеет и побочный эффект: к клоунам Никулину и Шуйдину зрители стали подходить с более строгими мерками. От них уже ждали чего-то необычного. Одна зрительница во время гастролей Московского цирка в Горьком так и сказала Юрию Никулину: «Когда вы приехали, я думала, что будете летать под куполом, и вообще всё у вас будет необыкновенно. А вы как все…» Странно было это слышать. Но Никулин тогда заметил, что у него появилось новое внутреннее ощущение и что если раньше они с Шуйдиным легко переносили промахи, то теперь свои цирковые неудачи (а конечно же они были, они случаются со всеми артистами – ведь «отчаяние приходит даже к тем, у кого есть носки без дырок»!) они стали переживать острее. Вспомнилось, как Карандаш говорил: «Влезть на гору легче, чем потом на ней удержаться» [ 80].

Впрочем, несмотря на славу, Юрий Никулин оставался человеком необычайной скромности. У них с Михаилом Шуйдиным была в ходу такая шутка: «Представляете, мы только что из главка, и там нам сказали, что по итогам специального исследования мы названы вторыми клоунами в стране». В цирке все тут же вскидывались: «А первые кто?» – «А первых, – отвечали они, – до хрена!»

Никулина называли великим – он с этим не соглашался. По-настоящему великим клоуном он считал Леонида Енгиба-рова. По мнению Никулина, этот человек сломал, взорвал своим удивительным искусством многие устоявшиеся представления и штампы. И он был молодым! Ведь в цирке, в отличие от эстрады, почти нет молодых звезд. Имя клоуны нарабатывают постепенно, долго, с годами приобретая опыт. Нужно много времени, чтобы стать настоящим коверным. Енгибаров был в этом смысле исключением. Ни на кого не похожий, он работал на манеже с первых лет точно, четко, не шел на поводу у публики, не подстраивался под нее, а искал своего зрителя. И нашел его. Этот клоун, еще будучи молодым – он умер в 37 лет, – стал звездой первой величины. Великолепный акробат, блестящий жонглер, удивительный мастер пантомимы, Леонид Енгибаров все время искал новое, и через три-четыре года после дебюта ему уже подражали. И, конечно, наряду с поклонниками, у него были и ярые противники.

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Когда я увидел его в первый раз на манеже, мне он не очень понравился. Я не понимал, почему вокруг имени Енгибарова такой бум. А спустя три года, вновь увидев его на манеже Московского цирка, я был восхищен. Он потрясающе владел паузой, создавая образ чуть-чуть грустного человека, и каждая его реприза не просто веселила, забавляла зрителя, нет, она еще несла и философский смысл. Енгибаров, не произнося ни слова, говорил со зрителями о любви и ненависти, об уважении к человеку, о трогательном сердце клоуна, об одиночестве и суете. И всё это он делал четко, мягко, необычно. Он не играл на смехе, он играл на абсолютно иных чувствах. Как он подавал свои акробатические трюки! Например, он делал баланс на катушке. Сначала падал, потом сам себя награждал медалью – раз на грудь! К концу трюка он уже весь был в медалях, и даже на спине висела здоровенная медаль! В те времена это был весьма небезобидный трюк».

В последние месяцы жизни у Леонида Енгибарова были конфликты с руководством Союзгосцирка, чиновники не давали ему создать театр клоунады, о чем Енгибаров мечтал и для чего многое делал. Сердце клоуна не выдержало. Вечером 25 июля 1972 года Леонид Енгибаров крикнул: «Мама, у меня всё горит в груди, помоги мне!» Вызвали «скорую», но неквалифицированный врач поставил диагноз «пищевое отравление» и уехал. А когда приехала вторая «неотложка», было уже поздно – Леонид Енгибаров умер. Смерть наступила от разрыва сердца…[ 81] Когда Леонида Енгибарова хоронили, в Москве начался страшный ливень (а до этого 20 дней стояла невероятная жара без единого дождя). И тысячи людей входили в зал Центрального дома работников искусств, где проходила гражданская панихида, с мокрыми лицами…

Вечером же 25 июля, только восемью годами позже, ушел из жизни и другой артист, как и Леонид Енгибаров, оставшийся загадкой. Владимир Высоцкий… О цирке у Высоцкого было только два стихотворения – «Канатоходцы» и «Енгибарову-клоуну – от зрителей»:

 
Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам…
 

 
…Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун!
Если клоун – должен быть смешной!»
 

 
Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену, так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души…
 

Никулин считал, что, как и Леонид Енгибаров, Владимир Высоцкий был артистом совершенно иной формации. Он тоже уловил что-то во времени, почувствовал перемены, в известном смысле – прозрел будущее…

С Владимиром Высоцким Юрий Никулин тоже был знаком. Сначала это было знакомство на расстоянии: он услышал песни Высоцкого из фильма «Вертикаль», в том числе «Если друг оказался вдруг…». Эта песня Никулину понравилась, он запомнил ее и часто пел сам. А в конце 1960-х Юрий Владимирович познакомился с Высоцким уже и лично [ 82].

…Мистическая аура не оставляла имени Леонида Енгибарова и после его смерти. Юрий Никулин вспоминал одну историю, которая брала за живое всех, кто ее слышал.

Однажды приятель Никулина и Шуйдина, жонглер Игорь Коваленко, у которого было всего две страсти – марки и собаки, придумал для своих друзей-клоунов смешную репризу и выдрессировал для этого одну из своих собак. Уже через неделю Никулин с Шуйдиным с азартом начали ее исполнять. Героем репризы был ярко-рыжий ирландский сеттер Люкс, который незаметно подкрадывался, снимал с Никулина шляпу и убегал с ней за кулисы. В карманы пиджака и брюк Никулин прятал различные шапки, которые доставал после каждого похищения. Суть репризы в том, что клоун не подозревал в воровстве собаку и обвинял во всем партнера, который сидел на барьере и смеялся. Только в самом финале репризы, когда между клоунами уже назревал грандиозный скандал, Никулин обнаруживал настоящего похитителя.

Люкс был удивительным псом. Создавалось впечатление, что работа на манеже для него огромное удовольствие. В цирке его любили все. Из воспоминаний Юрия Никулина: «Помню случай, который всех потряс. В репризе "Похищение шапок" Люкс обычно стремительно бежал из-за кулис ко мне, сидящему на стуле к нему спиной, и, снимая с головы шляпу, с силой толкал меня передними лапами в плечи. На одном из спектаклей Таня и Игорь, которые держали собаку за занавесом и выпускали на манеж, вдруг увидели, что Люкс, как обычно, стремительно бросился ко мне. Но, не добежав метра два до стула, внезапно резко остановился, а потом тихо, словно на цыпочках, подошел ко мне сзади, положил лапы на спинку стула. А не на мои плечи, как делал обычно. И осторожно, как стеклянную, хрупкую вещь, снял с моей головы шляпу и медленно с ней пошел за кулисы. Дальше реприза не пошла. Все недоумевали, что могло случиться с Люксом. А случилось вот что: я как сидел на стуле, так и остался сидеть. Со стулом меня, к великому недоумению публики, и унесли с манежа. За минуту до подхода собаки острая боль пронзила мое тело. Очередной приступ радикулита! Я сидел, превозмогая боль, с ужасом ожидая толчка Люкса. А собака каким-то необъяснимым чутьем поняла, что мне плохо, и не причинила боли».

После этого случая все окончательно уверовали в сверхгениальный ум Люкса. Его хозяин, жонглер Игорь Коваленко, говорил: «Вот состарится Люкс, где я найду такую собаку?» Но Люкс не успел состариться…

Однажды ночью дежурный конюх позвонил Никулиным домой и сказал, что с Люксом плохо. Юрий Владимирович и Татьяна Николаевна сразу же примчались в цирк и увидели, что собака умирает. Пока ездили за врачом и поднимали его с постели, Люкса не стало. Игорь Коваленко плакал, как ребенок… Причина смерти пса показалась непонятной, и утром Юрий Никулин решил отвезти Люкса на вскрытие в ветеринарную лечебницу. Из груды досок во дворе цирка вытащили старый лист фанеры, положили на него собаку и погрузили в машину. Час ожидали результата вскрытия. Потом вышел врач и сообщил, что собака погибла от заворота кишок.

Когда санитар возвращал лист фанеры, на котором Люкса привезли на вскрытие, вдруг все заметили, что на обратной его стороне через всю поверхность листа черной краской написано «ЕНГИБАРОВ» и еще нарисованы шляпа и тросточка. Это был кусок фанеры от упаковочного ящика клоуна Леонида Енгибарова, которого уж год как не было в живых. «Вот как всё переплелось», – тихо сказал Игорь Коваленко…

Но этот случай Юрию Владимировичу еще только предстоит пережить в 1973 году, а пока…

День 17 765-й. 24 ноября 1968 года. Никогда не разговаривайте с неизвестными…

А пока Леонид Енгибаров еще здравствует и выходит на арену цирка и Никулин имеет возможность видеть его выступления, размышлять над сценками, которые показывает на манеже этот гениальный клоун. Юрий Владимирович тоже знаменит и поражает своим искусством многих. Но в то воскресенье, о котором он вспоминал потом много ночей подряд… В то воскресенье давали три представления. «Тихо – домой, тихо – попить чаю, тихо – спать» – с таким настроением Юрий Никулин выходил из темного уже здания цирка на Цветном на темную улицу, как вдруг к нему подошел какой-то человек. Пожилой, в пенсне, в черном застегнутом наглухо пальто, каракулевая шапка-пирожок. Он специально ждал артиста, чтобы поговорить. Оказалось, что этот мужчина – военный инженер на пенсии, живет один с собакой, любит искусство и не пропустил ни одного фильма с участием Юрия Никулина, который давно уже один из любимых его артистов. Но недавно мужчина узнал, что Никулин работает в цирке клоуном, и был страшно удивлен. Из воспоминаний Юрия Никулина: «"Я сначала не поверил, – сказал он. – Но по телевидению было ваше интервью… Я не любитель цирка. Но вас решил посмотреть, и смотрел не один раз. Признаюсь вам откровенно, я потрясен". Я улыбнулся, заранее ожидая комплименты. Мысленно уже подбирал ответные фразы. Привычное „спасибо“ или ироническое „ну, так ли уж…“.

– Да, я потрясен! – продолжал мой незнакомец уже с пафосом. – Как вы, талантливый, умный, культурный человек, решили связаться с цирком, который вас губит и уничтожает?

От неожиданности я замер.

– Я говорю вам это, – продолжал человек, – любя, уважая и с надеждой вразумить вас. Как вы, сыграв такую психологически глубокую роль в фильме "Когда деревья были большими", опустились до этого?..

– До чего "до этого"? – наконец спросил я.

– Выходить в нелепом костюме, изображать дурака. Вы ведь на арене, простите меня, дурачок. Ну, как можно унижать себя? Ведь это абсурд: прикреплять выстрелом своему партнеру бантик, извините… на его зад. А эта глупейшая фраза: "Снимаем обыкновенную шляпу с необыкновенной головы".

– Но ведь смеются же, – неуверенно сказал я.

– Да потому что вы дурак, извините. Смеются над дураком.

Разве вы получаете удовольствие от этого? – Получаю, – ответил я уже твердо. – Платят хорошо? – спросил он. – Да как вам сказать… – начал я, словно оправдываясь, – как везде. – Тогда плюньте на цирк, снимайтесь в кино! Недавно я третий раз смотрел "Ко мне, Мухтар!" по телевизору. Гуманный фильм. Если вам с публикой расставаться жаль, мой совет – идите в театр… на благородные подмостки. Творите вместе с Шекспиром, Островским, с советскими драматургами. Вы поняли меня? Вы не обиделись?

– Я вас понял и не понял, – ответил я. – Но, во всяком случае, не обижаюсь.

Признаться, мне стало, конечно, обидно за себя, за цирк, за моих товарищей по работе. Я подумал: "Ну что я буду объяснять человеку сейчас, на улице, под дождем?"

– Это не разговор – на улице. У нас с вами разный взгляд на искусство цирка.

– Искусство ли? – вставил ехидно мужчина.

– Да, искусство, – ответил я. – Искусство, которое вы просто не любите и не понимаете.

Попрощался с ним и пошел прочь».

Моросил дождь, но Никулин был так взволнован этим неожиданным разговором, что решил пройтись пешком. В сущности, до дома не так уж и далеко: Цветной бульвар – Петровский бульвар – Страстной бульвар – Пушкинская площадь – а там уже и до его Малой Бронной рукой подать. Шел, а в голове всё крутились слова того мужчины. Как это часто бывает, когда какая-то ситуация взволнует, оставит осадок в душе (а разговор с тем человеком вообще поселил в Никулине сомнение), начинаешь прокручивать ее в голове снова и снова, ведя мысленный диалог, как бы представляя, что разговор продолжается. Разговор разозлил его. В голову одна за другой приходили точные и жесткие фразы в ответ тому «цирконенавистнику». Никулин шел по московским бульварам и вспоминал, как часто ему приходилось работать в цирке по 40 представлений в месяц, а в дни школьных каникул и по 60. Какое уж тут творчество, какой взлет актерского мастерства? Рутина, машина, напряженная работа на износ, когда каждый вечер считаешь, сколько дней осталось до конца каникул. Иногда не хочется идти на работу, но ты все равно идешь и в тысячный раз выходишь на манеж с одной-единственной целью – чтобы зрители смеялись. Есть ведь такая профессия – смешить людей. Искусство это или не искусство?

Размышляя над этим, Никулин вспоминал время, когда его сын Максим, тогда еще совсем малыш, тяжело заболел и врачи опасались за его жизнь, он выступал в Ленинграде по три раза в день (тогда тоже шли школьные каникулы) и постоянно думал только о сыне. Как по нескольку раз в день он звонил домой и спрашивал о здоровье мальчика. Но все эти дни Никулин твердо знал, что в 11.30 утра в цирке начинается первое представление и на него придут около двух тысяч детей – придут посмеяться над клоунами. Надо работать. И Никулин – работал. От мрачных мыслей помогали отвлечься и опыт, и актерская техника, и веселый настрой зала. И сейчас, возвращаясь домой и мысленно в который раз прокручивая свой разговор с тем пожилым мужчиной, Никулин как бы отвечал ему: «Да, я – клоун. Я люблю свою профессию, и у меня никогда не возникало сомнения: искусство ли цирк или не искусство? Я получаю радость, когда слышу, как смеется зал. Я получаю радость, когда вижу улыбки детей и взрослых. Я получаю радость, когда после наших реприз раздаются аплодисменты. Я твердо верю в то, что смех укрепляет здоровье и продлевает жизнь. Минута смеха – на день больше живет человек. В среднем наши коверные находятся на манеже тридцать минут за вечер. Так, посмеявшись на одном спектакле, люди продлевают свою жизнь на месяц. Не случайно древняя восточная пословица гласит: "Один клоун, приезжающий в город, дает людям больше здоровья, чем сто ишаков, нагруженных лекарствами"…»