Текст книги "Сатанель. Источник зла"

Автор книги: Хуан Марторель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

17

Париж, 2000 год

«На своем ночном пути, на третьем его этапе, странствующее солнце делает остановку, чтобы поприветствовать царя-странника. Нечто вышло из его центра и в его центр вернулось».

Николь пожала плечами: таковым был окончательный перевод, записанный в ее тетради. После долгих размышлений и проверок она была вынуждена признать его правильным. Девушка начала с того, что присвоила каждому символу самое широкое из всех возможных значений, которое постепенно суживалось по мере того, как она расшифровывала остальные символы. Накануне она допоздна засиделась в музее, а утром, придя на работу, сразу же продолжила анализ записанного на табличке текста. Перевести-то она его перевела, только значение уже много раз перечитанной фразы до сих пор ускользало от нее.

Ночью, во сне, ее продолжали преследовать символы древнеегипетской надписи. Николь несколько раз просыпалась с уверенностью, что разгадка тайны, заключенной в древнем осколке керамики, близка и стоит ей уснуть, как простое и разумное решение придет само.

Утром она проснулась с неясным чувством тревоги. Как и сны, в которых она в ужасных подробностях видела труп Рене Мартина, видения этой ночи были противоестественно навязчивы и реалистичны. Они беспрестанно осаждали ее мозг, отчего у Николь возникло подозрение, что ей кто-то их внушает, но она тут же прогнала эту нелепую мысль.

Кроме текста на табличке был маленький рисунок – схематичный, но выполненный уверенными четкими линиями. Рисунок или, скорее, чертеж, представлял собой четырехугольник с симметрично вписанными шестью маленькими квадратами. Четырехугольник имел два входных отверстия с противоположных сторон. Одно отверстие было широким, второе – узким, а один из шести квадратов, крайний справа, расположенный рядом с узким отверстием, был заштрихован краской.

Николь считала, что это план какого-то зала или комнаты с двумя входами в противоположных концах и шестью колоннами внутри. Впрочем, она и сама понимала, что эта версия не имеет достаточного обоснования.

Решив на какое-то время забыть о табличке, она занялась другими делами, потому что хотела сегодня покинуть музей сразу по окончании рабочего дня. Не успела она утром войти в кабинет, как зазвонил телефон и Жан Массард подтвердил, что вечером возвращается в Сен-Жермен.

– Тиран был вынужден уступить, – сообщил ей веселый голос архитектора, – и сегодня я не собираюсь задерживаться ни на секунду сверх положенного времени. Это означает, что если ты не против, я заеду за тобой, и мы поедем домой вместе.

Николь с радостью согласилась, и они договорились встретиться на прилегающей к музею улице, где Жан надеялся, надо заметить – не безосновательно, найти местечко, где припарковать свой автомобиль, пусть и во втором ряду.

Во время утреннего перерыва на кофе девушка рассказала двум секретаршам о своем соседе. Сюзанна и Агнес, слушая ее, улыбались и многозначительно переглядывались.

– М-м-м… я бы сказала, что ты подцепила очень распространенную весеннюю болезнь, – сделала вывод Сюзанна, возвращая пустую кофейную чашку на стойку бара.

Николь непонимающе смотрела на нее.

– Это любовь, дорогая, любовь, – с ехидным смешком закончила за подругу Агнес. – Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет, но ты рассказываешь об этом архитекторе, как если бы он был принцем крови: он и красивый, и умный, и интересный…

– Ну… он действительно такой. – Николь не оставалось ничего другого, кроме как рассмеяться вместе с подругами. – Я хотела бы вас с ним познакомить.

– Я тоже с удовольствием с ним познакомлюсь, дорогая, – закивала Агнес. – Должна признаться: обожаю привлекательных мужчин…

Остаток дня Николь то и дело ловила себя на том, что думает о Жане. Она вспоминала, как впервые увидела улыбающегося молодого человека у своей двери, как вчера утром сидела рядом с ним в автомобиле… или просто представляла себе его голос в телефонной трубке. Она заметила, что при мысли о нем ее губы неизменно расплываются в улыбке. «Возможно, Сюзанна и Агнес правы, – подумала она, – и я действительно влюбляюсь».

– Что за глупости! – вслух воскликнула она, отрицательно качая головой. – Я с ним едва знакома. – Немного подумав, она уже менее категорично добавила: – А собственно, почему бы и нет!

Во второй половине дня ее вызвал Пьер де Лайне. Директор хотел поскорее получить каталог египетской коллекции наследия Гарнье для подготовки намеченной на конец сентября презентации. Они вместе обсудили график мероприятий в рамках этой презентации. Вернувшись к себе, Николь уже не в первый раз задалась вопросом: почему многие считают этого человека высокомерным, неприятным и самодовольным? Этот список отрицательных характеристик можно было продолжать. К тому же все это она слышала очень часто и от самых разных сотрудников отдела. С ней же он был неизменно вежлив, учтив и предупредителен; интересовался ее мнением и охотно выслушивал все, что она говорила. Николь отметила, что после каждой беседы с ним ее уверенность в собственных силах возрастает.

В конце рабочего дня она отправилась в туалет и подошла к зеркалу. Едва тронув щеки румянами, она причесала волосы и, довольная результатом, улыбнулась своему отражению. Девушка в зеркале улыбнулась ей в ответ. Затем она нанесла капельку духов на шею и посмотрела на часы. До свидания оставалось десять минут.

Николь выключала лампу на столике у кровати и откинулась на подушку. В открытое окно веяло ночной прохладой, а над кронами деревьев раскинулось усеянное звездами небо. Ее пьянило чувство счастья, причем она ощущала эту радость не только головой и сердцем, но и всей кожей. Понимая, что такие мгновения бывают в жизни не часто, девушка закрыла глаза и попыталась запечатлеть эти ощущения в своей памяти.

Вместе с Жаном она вечером вернулась в Сен-Жермен, а затем приняла приглашение молодого архитектора прогуляться по лесу, раскинувшемуся к северу от их городка. Николь уже была здесь, когда приезжала в Сен-Жермен с Каролиной, ее влюбленным в экскурсии женихом и его назойливым другом.

Сегодня эти места показались ей несравненно привлекательнее, и она даже усомнилась в том, здесь ли она гуляла всего несколько месяцев назад.

Они с Жаном шли по тропинке между стройными соснами, царственными дубами и рощицами, в которых изящные березки росли вперемешку с многолетними каштанами. Дорожка привела их к расположенному в самом сердце леса павильону «La Muette», где они долго сидели, наблюдая за другими людьми, которые, так же как и они, искали укромный уголок для отдыха. Речь шла почти исключительно о юных парах, посвятивших этот весенний вечер своей любви.

Во время прогулки руки Жана и Николь часто касались, а на обратном пути молодой человек взял свою спутницу под руку. Каждое прикосновение как будто обжигало Николь и наполняло все ее тело давно забытыми ощущениями. Впервые нечто подобное она испытала, когда ей было всего четырнадцать лет и ее взял за руку мальчик, в которого она тогда была влюблена.

Выйдя из леса, они расположились на террасе над Сеной, чтобы полюбоваться опускающимся за горизонт солнцем. Жан расспрашивал Николь о табличке с египетскими иероглифами, а она пила кока-колу и охотно рассказывала ему о своих идеях по ее расшифровке.

– Мне почему-то кажется, что на ней какое-то тайное послание, – с улыбкой сказала Николь. – И меня приводит в уныние сама мысль о том, что мне не удастся его понять. Я уверена, что его записал один из жителей города мастеров. Тех самых, которые занимались возведением царских гробниц. У меня на это есть две причины. Во-первых, надпись на табличке сделана человеком образованным и художественно одаренным, а во-вторых, ее нашли в колодце, расположенном в окрестностях этого города.

– Возможно, на рисунке изображена часть одной из гробниц, – заметил Жан. – То, что ты нарисовала, – он кивнул на бумажную салфетку, на которой Николь набросала чертеж с древнеегипетской таблички, – очень похоже на план какого-то помещения.

– Да, конечно, ты прав… гробница… – Николь вспомнила, что это уже приходило ей в голову. – Кроме того, это соответствует упоминанию о царе. – Девушка на секунду задумалась и вдруг просияла: – Ну конечно! Царь-странник – это, скорее всего, умерший фараон. Египтяне считали смерть началом долгого путешествия в загробный мир.

– Вот и отлично! Начало положено. – Жан тоже оживился. – Хотя этого мало. Должен признаться, что эта фраза насчет странствующего солнца и третьего этапа мне кажется написанной по-китайски.

– Да и мне тоже. – Николь улыбнулась и пожала плечами. – Хотя теперь начинает обретать смысл моя первоначальная идея. Видишь ли, египтяне считали, что солнце тоже странствует, причем как днем, так и ночью. Его ночной путь длился двенадцать часов, и каждый час оно открывало новые врата, пока не добиралось до рассвета. В ночном странствии солнцу приходилось приносить различные дары и иметь дело с грозными стражами врат, в их числе со змеем Апопом. Здесь оно прибегало к помощи Сета, который, вообще-то, не отличался особым дружелюбием.

– Кажется, это он убил своего брата Осириса? А потом разбросал куски его тела по всей стране?

– Да. Сестры Осириса Изида и Нефтида с помощью Анубиса собрали эти куски и вернули Осириса к жизни. Позднее Изида зачала Гора, отцом которого стал Осирис. – Николь замолчала и уставилась на архитектора. – Черт возьми, для дилетанта совсем неплохо. Ты, оказывается, весьма осведомлен по части египетских богов.

Жан одарил Николь своей обаятельной улыбкой, на его щеках появились маленькие ямочки.

– Не строй иллюзий. – Он сокрушенно развел руками. – Кроме сказанного, я почти ничего не знаю. Несколько дней назад я дочитал роман, в котором и рассказывалась эта история. Кстати, чем все закончилось?

– Добрый Осирис, сытый по горло интригами, удалился в царство мертвых, оставив вместо себя своего сына. Как и следовало ожидать, Гор не очень хорошо ладил со своим дядей Сетом.

– Ну надо же! И пусть мне больше не рассказывают, что мелодрамы появились только в двадцатом веке. И как нынче поживает Осирис?

– Думаю, неплохо. Он царствует в загробном мире и руководит ритуалом взвешивания сердец. Все это происходит в присутствии Тота, который исполняет роль писаря – тщательным образом регистрирует результаты взвешивания. Когда умерший оказывается в загробном мире, его сердце должно быть свободным от груза пороков. Это означает, что его вес должен быть равен весу пера богини Маат, помещенному на другой чаше весов.

– А если оно тяжелее?

– Вновь прибывшего пожирает чудовище с головой крокодила.

– Ого…

Николь пожала плечами.

– Это мало чем отличается от того, во что верим мы, Жан. По сути, нам тоже угрожают, убеждая нас вести праведную жизнь.

– Или не беспокоить тех, кто нами управляет… Но вернемся к твоей табличке. Ты говорила что-то о двенадцати вратах, которые за ночь проходит солнце.

– Да, ночное странствие солнца описано в одной древнеегипетской книге – Книге Врат. В эпоху Нового царства было принято украшать стены гробниц сценами прохождения солнцем всех ночных препятствий. Это наводит меня на мысль, что фраза «на своем ночном пути, на третьем его этапе…» может означать «три часа ночи».

– Ну конечно! Это совершенно логично. Если на рисунке изображена гробница фараона, стены которой украшены сценами из Книги Врат, то упоминание о третьем этапе может означать указание на конкретное место внутри гробницы.

Жана не на шутку увлек процесс разгадывания древнеегипетской головоломки.

– «На своем ночном пути, на третьем его этапе, странствующее солнце делает остановку, чтобы поприветствовать царя-странника», – взволнованно повторила Николь. – Ты хочешь сказать, что где-то в гробнице… там, где изображен третий этап Книги Врат, солнце каким-то образом встречается с усопшим фараоном?

Настала очередь Жана пожимать плечами.

– Полная бессмыслица, – извиняющимся тоном произнес он.

– Нет, нет, вовсе не бессмыслица. Там, где совсем недавно был тупик, вдруг открывается множество путей. Кроме того, если чертеж точен, можно попытаться определить, какой гробнице он соответствует. – Николь на мгновение задумалась и улыбнулась своему спутнику. – Спасибо, Жан. Ты и представить себе не можешь, как ты мне помог.

– Ты ведь расскажешь мне, до чего тебе удастся докопаться? Я заинтригован.

– Обязательно, Жан. Обещаю.

Этой ночью Николь опять мучили навязчивые сновидения, а утром терзало ощущение легкой тревоги. Она не могла выявить причину этого беспокойства, как и пожаловаться на плохой сон. Горячий обруч снова сдавливал ей голову, но теперь ощущение усилилось и к нему добавилось давление в верхней части живота. Девушку одолевал страх – в этих повторяющихся видениях было нечто, не подвластное ее воле. Ей казалось, что во время этих странных снов мозг уже не принадлежит ей.

Она видела себя – вот она идет по темному коридору, вот входит в слабоосвещенный зал, вот шесть колонн: три справа и три слева. Эти колонны, стены и потолок зала расписаны рисунками, которые Николь рассмотреть не удалось, потому что как только она пыталась к ним присмотреться, они как будто исчезали. Первая колонна справа испускала какое-то особенное свечение, хотя, оглядевшись, Николь не увидела ни единого источника света, который мог бы ее освещать. Девушка почувствовала, что ее влечет к этой колонне какая-то сила, значительно превосходящая ее волю. Когда Николь приблизилась к колонне (ко всему прочему, она не шла, а плыла по воздуху), начал проявляться предмет, который она смогла разглядеть совершенно отчетливо. Это был тот самый черный диск с закругленной ручкой, который не так давно преследовал ее во сне. Он казался совершенно невесомым, висел в воздухе между ней и колонной. Девушка протянула руку и попыталась его схватить, но в тот же миг все растворилось в ослепительной вспышке света и исчезло… Несколько минут спустя сон начался сначала.

Готовя себе завтрак, Николь пыталась выбросить из головы и ночные видения, и вызванные ими страхи. Связь между странным сном, керамической табличкой и нарисованным на ней планом была совершенно очевидна.

– Я уже помешалась на этой табличке, – пробормотала она, добавляя сахар в кофе с молоком. – Надо поскорее ее расшифровать, а если не получится, просто забыть о ней.

Сигнал клаксона, короткий и отрывистый, вывел ее из раздумий. Николь допила кофе и поставила чашку в мойку. По пути к двери она подхватила свою сумочку и портфель для документов. Распахнув дверь, она увидела Жана. Он улыбался и махал рукой, стоя возле автомобиля.

Внезапно все ее тревоги отошли на второй план. В это прекрасное весеннее утро сияло солнце. Была пятница, а значит, Николь ожидали чудесные и многообещающие выходные.

18

Париж, 2000 год

– У тебя есть какая-нибудь информация об этом архитекторе… – он заглянул в лежащие перед ним бумаги, – о Жане Массарде?

– Да. Похоже, он действительно тот, за кого себя выдает. У него есть дом в Сен-Жермен-ан-Ле; он расположен напротив дома, в котором мы поселили нашу женщину. Согласно записям, он приобрел его месяц назад. Его отец – известный парижский архитектор, и этот мужчина работает в отцовской студии. Если тебе интересно, я могу зачитать тебе его анкету: место учебы, увлечения, сведения о семье…

– Не стоит. Но на всякий случай сохрани это. – Он задумался. – Дело в том, что он нам может пригодиться. Скоро женщина ощутит на себе давление и может сломаться. Это хорошо, если нечто… или некто выступит в качестве противовеса. Быть может, стоит ввести образ этого мужчины в ее сны?

– Не думаю. – Его собеседник засмеялся, хотя миндалевидные зрачки его желтых глаз излучали ледяной холод. – Я думаю, женщина по уши в него влюблена. Так это, кажется, у них называется. Ей не нужна никакая помощь. Она и так все время о нем думает.

Ответом ему был одобрительный кивок.

– Вот и хорошо. Как бы то ни было, будь начеку, не теряй бдительности. Приближается решающий момент. Мы не имеем права на ошибку.

– Мы ее не совершим.

19

Лион и Реймс, 1314 год

Когда Арман де Перигор вернулся домой, время обеда давно прошло и Марсель встретила его причитаниями, что не может приготовить ему пристойную еду, если не знает, когда хозяин придет. Алхимик много часов просидел на скамье в маленькой церквушке, погрузившись в размышления, и не замечал ни времени, ни происходившего вокруг. Он выбрал место подальше от алтаря, слева от входа – туда едва проникал скудный свет лампад. В церкви было холодно, и только пробивавшиеся сквозь стрельчатое окно косые лучи солнца рассеивали полумрак. Арман чувствовал, как его обволакивают тишина и покой и как выходит из-под контроля сознание, подвластное силам, присутствие которых он ощущал.

В состоянии глубокого катарсиса он видел перед собой светлые и темные лики, Иисуса, поднимающего кубок с собственной кровью, а затем, почти без перехода, перед ним вновь возник черный предмет. Его окружала пустота, а исходившее от него сияние казалось более черным, чем он сам. Освобожденный разум Армана прокладывал себе дорогу сквозь миры, о существовании которых прежде он не имел ни малейшего представления; теперь он созерцал добро и зло и впадал в экстаз, лицезрел Бога и… дьявола.

Мимо проходил старенький священник с гасильником свечей. Он остановился и посмотрел на Армана. Священник знал его много лет, между ними часто завязывались продолжительные поучительные беседы. Сейчас он понял, что молодой человек его не видит, и старика обеспокоила полная неподвижность юноши. Он подошел поближе. Глаза Армана де Перигора были открыты и смотрели прямо перед собой, но его грудь, пусть и едва заметно, но вздымалась и опускалась в такт его дыханию. Священник успокоился и, пожав плечами, продолжил путь, решив, что вернется сюда позже.

Когда Арман очнулся от своих грез, на душе у него было спокойно. Он медленно встал и направился к выходу. Солнце ударило в глаза – юноша моргнул и увидел кубок Годфруа де Сент-Омера на ярко-красном фоне ослепленной солнцем сетчатки. Арман обошел церковь и зашагал к расположенному позади нее маленькому кладбищу в двадцать могил, в которых покоились тела тех, кто при жизни носил гордое звание рыцаря-тамплиера. К этому укромному месту вела железная дверь в каменной стене, которая с трех сторон отгораживала кладбище от городских улиц. С четвертой стороны оградой служила стена церкви.

Посередине кладбища возвышался памятник. Арман был совсем маленьким, когда отец впервые привел его к этому склепу.

– Это могила Жильбера де Перигора, одного из наших предков, – сказал тогда отец. – Он сражался против неверных в Святой земле.

Мальчик широко открытыми глазами смотрел на каменную плиту гробницы, верхний край которой находился на одном уровне с его головой. На ней была высечена фигура лежащего воина в шлеме и доспехах. Каменные руки воина крепко сжимали каменный меч. Маленький Арман испуганно прижался к отцу. Перед собой он увидел лицо воина с длинной бородой и массивным носом, с тех пор серый цвет камня ассоциировался у мальчугана со смертью.

Прошло немало времени, пока воспоминание об этом лице перестало его пугать. Долгие годы ему снился один и тот же сон: на него ехал рыцарь на огромном боевом коне. Лицо рыцаря было высечено из камня, а его глазницы зияли пустотой.

Позже, немного повзрослев, он многое узнал о Жильбере де Перигоре, рыцаре ордена Храма, который участвовал в крестовом походе на Святую землю, где защищал христианство от неверных. Большую часть своей жизни он провел на острове Мальта – там находилась штаб-квартира ордена. Потом вернулся во Францию, но спокойная жизнь была не для него, и вскоре дух искателя приключений и стремление отстаивать то, что он считал единственно истинной верой, увлекли его на границу Кастилии воевать с сарацинами.

Арман знал, что во всех странствиях его предка сопровождал кубок, который привез из Иерусалима человек, ставший одним из основателей ордена. Мать Жильбера была из рода Годфруа де Сент-Омера, она подарила кубок сыну в день, когда того посвятили в рыцари, и с тех пор рыцарь и кубок всегда и везде были вместе. Арман знал, что в день смерти Жильбер попросил, чтобы ему в последний раз дали подержать священный кубок. Он так и умер с кубком в руках.

Мало-помалу сны, пугавшие юного Перигора, прекратились. Их место занял живой образ его славного предка. Теперь Жильбер стал для Армана живым человеком из плоти и крови и примером для подражания. И подобно ему он надеялся когда-нибудь стать рыцарем-тамплиером.

К сожалению, этим мечтам не было суждено сбыться.

Арман остановился у могилы и скользнул взглядом по знакомым чертам, за долгие годы прочно врезавшимся в память. Едва слышно прошептав молитву, он коснулся пальцами каменных рук, сжимавших меч. Он поднял глаза к солнцу и наконец сообразил, что уже довольно поздно. Задумчиво глядя себе под ноги, он зашагал домой.

Прежде чем покинуть комнату, отведенную ему в епископском дворце Реймса, Гийом де Ногаре вновь обрел человеческий облик. Три дня назад он прибыл сюда из Парижа, сразу после того, как ему доложили, что второй из трех фрагментов материализовался в Лионе. Он знал, что им, последователям Сатанеля, суждено стать свидетелями возвращения в этот мир каждого из трех фрагментов, проделавших долгий путь через пространство и время. До сих пор так и было. Первый фрагмент им заполучить не удалось. Предпринятая попытка извлечь его из тайника потерпела неудачу. С тех пор минуло тысяча шестьсот лет, но им известно местонахождение этого тайника, и пока этого было достаточно.

Пророчество гласило, что лишь по прошествии трех тысяч трехсот тридцати лет они смогут восстановить знак Сатанеля, служивший источником его силы. Со дня своего поражения Зло находилось в неопределенном пространстве без границ, изолированное от всего и вся, за исключением себя самого. Даже на расстоянии его адепты чувствовали его ярость и разочарование. Ногаре рассчитал, что до истечения срока, равняющегося числу Зверя, помноженному на пять, остается еще семьсот лет, и верил, что обязательно будет присутствовать при этом событии, освободившись от телесной оболочки, в которой окажется на тот момент.

Воплощение в теле Гийома де Ногаре ему нравилось больше, чем в предыдущих. Оно было почти идеальным. Если бы даже Ногаре был вполне человеком, его способность сеять зло, вне всякого сомнения, заслужила бы одобрение Великого Совета.

Перед выходом на улицу он посмотрел в зеркало. У него было бледное лицо с острыми чертами, практически лишенное бороды, с высоким лбом и темными, начинающими редеть волосами. Его маленькие глазки сияли по-особому, внушая ужас в равной степени как его приспешникам, так и врагам. На несколько мгновений он позволил им принять ярко-желтый цвет его истинной личности, с холодной решимостью смотревшей из зеркала. Схватив со столика перчатки, он быстро вышел из комнаты.

Вечерело, и на стенах дворца кое-где зажгли факелы. Громко стуча сапогами, Ногаре спустился по парадной лестнице, и лакеи, завидев его, почтительно склонили головы. Перед дворцом его ожидал запряженный двумя лошадьми неприметный экипаж без знаков отличия, указывающих на личность странствующего в нем путника. Кучер уже сидел на своем месте рядом с начальником его личной стражи, а его помощник Роже придерживал открытую дверцу кареты.

Ногаре проворно забрался в экипаж и, удобно устроившись на сиденье, обернулся к Роже.

– В Лион.

Города разделяло расстояние в пять лье [2]2
  Лье (брит, лига) – старинная французская мера длины, равная примерно 4,5 км (сухопутная) и 5,5 км (морская).


[Закрыть], и Ногаре рассчитывал быть в Лионе после полуночи. Последний участок пути им предстояло проехать при свете полной луны, которая, подобно фонарю, освещала дорогу в ночи. Ногаре отвел в сторону занавеску затянутой в перчатку рукой, и перед его глазами замелькали улицы Реймса. Вот здание тюрьмы, где сегодня утром он в последний раз видел Армана де Перигора. Довольная улыбка появилась на лице Ногаре, и он откинулся на спинку сиденья. Напротив, скрестив на груди руки, сидел Роже; мыслями он был далеко отсюда.

Поверенный короля был вынужден признать, что юный Перигор продемонстрировал удивительную стойкость при пытках. Не то что большинство рыцарей-тамплиеров, служивших для юноши примером. Они сдались на удивление быстро, признались во всем, чего добивался от них Ногаре, поверив, что так облегчат свою участь. «Как же легко манипулировать людьми! – сказал он себе. – И совершенно не имеет значения, кто эти люди – короли, папы или какая-то деревенщина. Все они простые смертные, управляемые и предсказуемые».

Ногаре был в Париже, когда ему сообщили о том, что второй фрагмент появился в лаборатории лионского аптекаря. Он распорядился немедленно и любой ценой изъять у несчастного не принадлежавшую ему вещь. Но когда его люди, ведомые одним из ночных охранников, прибыли в дом де Перигора, Арман встретил их с невозмутимым видом и заявил, что не знает ни о каком черном предмете. Дальнейшие поиски не привели ни к каким результатам.

Армана де Перигора арестовали и доставили в Реймс. Ногаре лично прибыл из Парижа, чтобы его допросить. Два дня пыток результатов не дали. Претендент в рыцари-тамплиеры сопротивлялся с решимостью, не свойственной большинству представителей человечества. Ногаре это противостояние с лионским алхимиком доставило истинное наслаждение. В какой-то момент он даже позволил оппоненту увидеть свой истинный облик. Обычно он приберегал это для тех, кого ему удавалось сломить. Он позволил взглянуть на себя великому магистру ордена Храма Жаку де Моле накануне его казни на костре.

Фавориту короля очень хотелось продолжить эту игру с алхимиком, но у него были дела поважнее. Стремясь как можно скорее заполучить черный фрагмент, он приказал арестовать и допросить помощника Армана. Это был тычок пальцем в небо, но он допускал, что тот человек может что-то знать.

Угрозы пыток и вида набитого монетами кошелька оказалось вполне достаточно, и Жан во всем сознался. От него Ногаре узнал, что к Арману де Перигору приходил в гости друг – местный врач, некто Сенешаль, который с порога предостерег алхимика, что ему угрожает арест и прошел в его лабораторию. Он был так взволнован, что у него даже голос дрожал, и хотя Сенешаль старался говорить как можно тише, находившийся в соседней с лабораторией комнате Жан отчетливо слышал каждое слово. Врач узнал это от полицейского пристава и теперь говорил что-то о доносе, о бесовских опытах и расползшихся по городу слухах о том, что у Перигора собираются изъять предмет культа поклонения дьяволу. Сенешаль посоветовал алхимику бросить все и бежать из города.

– Спасайся, – прошептал он другу. – Тебе придется иметь дело не только с правосудием. Перотт уверяет меня, что за всем этим стоит Гийом де Ногаре.

Врач ушел, и Арман позвал помощника. Жана потрясло спокойствие алхимика. Войдя в лабораторию, он увидел, как тот заворачивал в ткань небольшой предмет. Он услышал шаги помощника, поднял голову и спокойным, но исполненным решимости взглядом посмотрел ему в глаза.

– Ты идешь со мной, – сказал ему Арман. – Возьми лом, долото, молоток и веревки. И поскорее.

Когда они вышли из дома, уже начало темнеть. Жан заметил, что кроме того пакета Арман прихватил пару масляных светильников. Они шли быстро, не говоря ни слова. Жан обратил внимание, что хозяин выбирал малолюдные улицы. Когда они подошли к церкви тамплиеров, наступила ночь, хотя на западе еще виднелась узкая полоска света.

Арман остановился, чтобы прислушаться и оглядеться. Затем он сделал знак помощнику и зашагал к маленькому кладбищу, примыкавшему к церкви. Жан почувствовал, как по спине пробежал холодок, и два раза перекрестился. Он считал себя смелым человеком, но от смелости мало проку, когда приходится иметь дело с привидениями.

– Это могила моего предка Жильбера де Перигора, – сообщил ему Арман, остановившись у сложенной из серого камня усыпальницы. Он проговорил эти слова шепотом. Хотя он обращался к Жану, помощнику показалось, что на самом деле хозяин беседует сам с собой. – Я должен ему кое-что вернуть, – продолжил тем временем алхимик.

Жан признался агентам на допросе, что его хозяин, видимо, тронулся рассудком, и вначале хотел отказаться помогать. Затем подумал, а не сбежать ли ему. И наконец, еще раз перекрестившись, решил сделать то, что от него требовалось…

Представив себе эту сцену, Ногаре не удержался от смеха, что привлекло внимание его секретаря Роже: пусть ненадолго, но черный фрагмент оказался рядом с костями существа, при жизни бывшего рыцарем-тамплиером.

Ногаре откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и мысленно перенесся в Париж, куда намеревался вернуться уже завтра. Он оставил там немало проблем и не раз задавался вопросом, не теряет ли он контроль над ситуацией, в создании которой принял самое активное участие.

– Теперь это не имеет значения, – ответил он на собственный вопрос. – Главные цели достигнуты, а изъятие фрагмента станет великолепным заключительным аккордом всей комбинации.

Он вспомнил аббатство Мобюиссон и тот сентябрьский день 1307 года, когда ему удалось запустить механизмы, которые и привели к падению ордена Храма.

Голоса, смех и топот ног по мраморным плитам холла возвестили Ногаре о возвращении короля. Он отложил документы, которые изучал, и вышел навстречу королю и его свите.

Завернув за угол широкого коридора, он увидел приближающуюся к нему группу людей. Его облаченная в черные одежды аскетичная фигура резко контрастировала с пестрой компанией, впереди которой вышагивал Филипп IV, разодетый по последней моде, которую сам так часто менял: зеленые охотничьи брюки были заправлены в высокие черные сапоги; того же цвета короткая рубашка открывала широкий пояс с серебряной пряжкой; завершала костюм шляпа с широкими полями и пером, которую король сжимал в руке вместе с хлыстом. Рослый Филипп заметно выделялся из толпы сопровождавших его людей. Его длинные волосы, не прикрытые шляпой, золотистыми локонами рассыпались по широким плечам. Лето началось недавно, но светлую кожу короля уже позолотило солнце. Ярко-синие глаза придавали ему по-юношески наивный вид. Впрочем, это обманчивое впечатление невинности, производимое королем, развеивалось очень быстро. Ногаре в который раз убедился, что прозвище Красивый, давно и прочно закрепившееся за именем короля, является вполне заслуженным.

Кавалеры и дамы из свиты короля смеялись и пытались шутить в извечной борьбе за внимание монарха, что неизменно вызывало презрение у его фаворита. Впрочем, лицо Филиппа в этот момент было серьезным, и весь его вид говорил, насколько он далек от ужимок придворных. Заметив Ногаре, он несколько оживился и взял его под руку.