Текст книги "Пленник замка Зенды"
Автор книги: Хоул Энтони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Значит, вы решили пойти против своего господина? – спросил я.
В ответ он наградил Майкла таким крепким и уничижительным эпитетом, что я даже не решаюсь привести его на этих страницах. Потом доверительно добавил:
– Понимаете, он действует мне на нервы своей ревностью. Он все время следит за мной. Не далее как вчера он совершенно некстати вошел ко мне!
Раздражение мое окончательно прошло. Руперт рассказывал любопытные вещи, и я принялся внимательно его слушать.
– Он вас приревновал к своей даме? – самым небрежным тоном осведомился я.
– Да. Она чудо как хороша. Вы же видели ее.
– Конечно. Мы встречались на том самом чаепитии, в результате которого несколько ваших друзей оказались по другую сторону стола.
– От таких болванов, как Детчард и Де Готе, другого и ждать нечего. Жаль, меня там не было!
– И что, герцог помешал вам? – вернул я разговор к тому, что меня интересовало.
– Ну, это не совсем точно сказано, – ответил Руперт. – Скорее, это я пытался ему помешать.
– А сама она предпочитает герцога?
– Ну да. Но она просто не знает своего счастья. Однако подумайте все же о том, что я вам предложил.
Руперт пришпорил коня и поскакал вдогонку похоронной процессии.
Совершенно потрясенный, я вернулся к Сапту и Флавии. Характер этого сорвиголовы не переставал удивлять меня. Мне встречалось в жизни множество отчаянных и порочных натур, но все они были сущими детьми в сравнении с милейшим Рупертом Хенцау. Ни до, ни после мне не попадался такой совершеннейший экземпляр обаятельного негодяя.
– Он очень красив, правда? – Вот первые слова, которые я услышал от Флавии.
Я понимал: она не знала о нем всего, что знал я. И все‑таки ее замечание оскорбило меня. Я не сомневался, что дерзкие взгляды должны оскорбить и разгневать ее. Но все вышло наоборот. Молодой негодяй добился своего: он вызвал к себе интерес принцессы, и она даже сочла его красивым. Что ж, Флавия и тут не ошиблась: он и впрямь был хорош собой.
– Мне кажется, он очень горюет о друге, – продолжала Флавия.
– Лучше бы он горевал о себе, – мрачно заметил Сапт.
Что касается меня, я не на шутку оскорбился. Конечно, я понимал, что и сам имею на Флавию прав не больше Руперта. Все‑таки слова Флавии настолько задели меня за живое, что до самого возвращения в Тарленхайм я продолжал вести себя, точно ревнивый муж.
Мы с Флавией ехали рядом, Сапт немного позади – он боялся, чтобы кто‑нибудь не пустился за нами вдогонку. Долгое время мы с Флавией молчали. Наконец она не выдержала.
– Ну, что вы дуетесь, Рудольф? – грустно сказала она. – Ну‑ка улыбнитесь. Иначе я сейчас заплачу.
– Меня обозлил этот тип, – буркнул я и снова умолк.
Но постепенно муки ревности рассеивались в моей душе, и, когда мы подъехали к Тарленхайму, я нашел в себе силы и ласково улыбнулся Флавии.
Я спешился, и слуга протянул мне конверт. На нем не значилось ни адреса, ни подписи.
– Это мне? – спросил я.
– Да, ваше величество. Его доставил какой‑то мальчик.
Я разорвал конверт и прочитал:
«Однажды я помогла вам. А теперь прошу вашей защиты. Умоляю, будьте мужчиной и спасите меня от этой банды убийц!
А. де М.»
Я передал письмо Сапту. Он прочитал, затем, взглянув на меня, небрежно заметил:
– Можно подумать, ее сюда привели на аркане!
Вот и все, чем этот сухарь отозвался на мольбу прекрасной Антуанетт. Он, но не я. Признаюсь, мне было искренне жаль ее.
Глава XVI. Рискованный замысел
После того, как я выехал на прогулку в Зенду и даже побеседовал с Рупертом Хенцау, притворяться больным уже не было смысла. Я заметил, что весть о моем выздоровлении тут же возымела последствия. Люди из гарнизона Майкла перестали появляться в городе. Мои люди незаметно подобрались к замку и сообщили, что подходы усиленно охраняются. Обдумав положение, я решил, что при всей трогательности послание мадам де Мобан с ее спасением придется повременить. Сейчас я не мог помочь ни ей, ни королю. Майкл бросил мне вызов. Узнав о моем выздоровлении, он не только не нанес мне визита, но даже не удосужился прислать гонца, который извинился бы и доложил, что герцог не мог прибыть из‑за плохого самочувствия. Итак, Черный Майкл давал мне понять, что время соблюдения этикета прошло и война между нами вступает в новую стадию.
Я выжидал и вынужденное безделье угнетало меня все больше и больше. Кроме того, обстановка в стране накалялась. Если недавно я опасался лишь поисков Рассендилла, то теперь опасность надвигалась сразу с двух сторон. Две недели, которые я дал префекту полиции, истекали, подданные же удивлялись долгому отсутствию короля в Стрелсау, и мне волей‑неволей пришлось бы скоро вернуться в столицу. Беспокоила меня и Флавия. Я не мог отправить ее одну в Стрелсау. Присутствие же ее здесь, вблизи шайки убийц во главе с Черным Майклом, могло обернуться Бог знает какой катастрофой.
Словно нарочно, мне нанесли еще один удар. Маршал Стракенц вместе с канцлером, специально прибывшим для этой миссии из Стрелсау, потребовали, чтобы я официально объявил день своей помолвки с Флавией. Дело в том, что в Руритании помолвка короля праздновалась не менее пышно, чем свадьба, и подданные с нетерпением ждали праздника. Что я мог поделать? Мы с Флавией уселись рядом и объявили канцлеру, что помолвка состоится ровно через две недели в главном соборе Стрелсау.
Стоило газетчикам опубликовать это сообщение, как вся страна словно с ума посходила. В Руритании не нашлось ни одной семьи, которая отнеслась бы равнодушно к предстоящему торжеству. Свадьба короля и принцессы Флавии была у всех на устах, и все обсуждали ее. Существовал лишь один человек, который вообще ничего не знал о предстоящем торжестве. Человеком этим был подлинный король Руритании.
До меня дошла весть о том, как восприняли в замке Зенда сообщение о помолвке. Не прошло и трех дней, как Йоханн, который хоть и был напуган до полусмерти, но жаждал денег, нашел способ навестить нас. Он как раз прислуживал герцогу, когда ему сообщили о помолвке. Майкл так рассвирепел, что, по словам Йоханна, у него даже лицо позеленело. Когда же Руперт Хенцау весело заметил, что я обязательно приведу свой замысел в исполнение и поздравил Антуанетт де Мобан с избавлением от соперницы, Майкл схватился за меч. Но Руперт не обратил на это никакого внимания и поздравил герцога с тем, что он дал Руритании самого лучшего короля из всех, которые когда‑либо правили в этой стране.
Затем, отвесив герцогу шутовской поклон, Руперт заявил:
– И, смею заметить, по вашей милости принцессе достанется муж куда лучше того, что ей предназначался.
Тут герцог совсем потерял власть над собой. Он приказал Руперту замолчать и покинул зал. Руперт повиновался, но не сразу: сначала он подошел к мадам де Мобан, поцеловал ей руку и окинул ее недвусмысленно нежным взглядом. Разъяренный Майкл просто пожирал его взглядом, но тот и в ус не дул.
Впрочем, на этом веселая информация завершилась. Остальные сообщения Йоханна позабавили нас куда меньше. Если Тарленхайм жил напряженным ожиданием, то тем же жил и замок Зенда. Король серьезно занемог. Йоханн видел его: он был так слаб, что почти не мог передвигаться. Майкл до того перепугался, что вызвал из Стрелсау врача. Осмотрев короля, тот ужаснулся и начал умолять Майкла отпустить его. Он сказал, что не хочет быть замешанным в это дело. И тут Майкл имел наглость объяснить несчастному доктору, что тот должен сохранять здоровье короля, пока это необходимо герцогу, и тотчас лишить его жизни, когда герцогу король больше не будет нужен. Правда, доктору все же удалось кое‑что сделать для несчастного пленника. Он уговорил допустить к нему мадам де Мобан, заявив, что только женщина может должным образом ухаживать за таким тяжелым больным.
Я понял, что обитатели Зенды оказались в не менее сложной ситуации, чем мы. Король таял на глазах, я же был жив и здоров. При таком раскладе смерть короля отняла бы у Майкла последнюю надежду. Вот почему в Зенде царила тоска и раздражение. Отношения между Майклом и оставшимися четырьмя приближенными были напряжены до предела. Но чем мрачнее делался Майкл, тем большее веселье охватывало Руперта Хенцау. Он то и дело принимался смеяться или петь и, по словам Йоханна, просто покатывался от хохота каждый раз, когда к королю отправлялась Антуанетт де Мобан.
Больше Йоханну было нечего нам сообщить, и, получив причитающиеся кроны, он принялся упрашивать, чтобы мы не посылали его в Зенду. Бедный парень так боялся за свою шкуру, что, предложи мы ему сидеть безвылазно в подвале Тарленхайма, он наверняка согласился бы. Но мы не поддались на уговоры. Теперь он был для нас единственной связующей нитью с Зендой и королем, и, увеличив награду, мы сумели убедить его, что вернуться просто необходимо. Потом я приказал ему передать Антуанетт де Мобан, что я постараюсь помочь ей, ее же прошу кланяться от нас королю и, насколько возможно, ободрить его. Тут до меня впервые отчетливо дошло, что охрану короля Майклу теперь организовать гораздо труднее. От «шестерки» осталось всего лишь «четверка», не было и Макса Холфа.
– Кто же сторожит короля? – спросил я Йоханна.
– Детчард и Берсонин ночью, а Руперт Хенцау и Де Готе – днем, – ответил он.
– Только по двое?
– Да, ваше величество. А двое других спят в комнате над ними, и стоит тем подать сигнал, как они тут же прибегут на помощь.
– Значит, над темницей короля есть комната? – заинтересовался я. – А она как‑нибудь сообщается с подземельем?
– Нет, ваше величество. Надо спуститься по лестнице, выйти на подъемный мост, а уж потом попадешь в темницу, где держат короля.
– А дверь заперта?
– Да, ваше величество, и ключи от нее только у этих четверых.
Я ближе придвинулся к нему.
– А от решетки на окне у них есть ключи? – прошептал я.
– Кажется, только у Детчарда и у Руперта.
– А где апартаменты герцога?
– В новом дворце, на первом этаже. Его комнаты справа от подъемного моста.
– А комнаты мадам де Мобан?
– Слева. Как раз напротив комнат герцога. Но после того, как она удаляется на ночь к себе, ее дверь запирают.
– Что, Майкл не хочет, чтобы она выходила?
– Наверное, ваше величество.
– Ключи от ее двери герцог держит при себе?
– Да. И потом – на ночь поднимают мост. Ключ от моста тоже у герцога; без его ведома поднять мост невозможно.
– А вы сами где спите?
– В прихожей нового дворца. Со мной спят еще пятеро слуг.
– Они вооружены?
– Только пиками. Огнестрельного оружия герцог им не доверяет.
Теперь кое‑что начинало проясняться. Однажды я уже потерпел поражение, уповая на «лестницу Иакова», и, возлагай я вновь на нее надежды, еще один провал был бы неминуем. Нет, надо действовать по‑другому.
– Я обещал вам двадцать тысяч крон, – сказал и Йоханну. – Вы получите пятьдесят тысяч, если сделаете завтра ночью то, что я вам сейчас скажу. Но сначала ответьте мне: другие слуги знают, что за узника держит Майкл?
– Нет, ваше величество. Они думают, что это какой‑то враг герцога.
– Если я появлюсь перед ними, они поверят, что я король?
– Конечно.
– Тогда все в порядке. Итак, вы сделаете вот что. Завтра ровно в два часа ночи откройте настежь двери нового дворца. В два часа, не раньше и не позже.
– Вы придете туда, ваше величество?
– Это неважно. Слушайте дальше. Вы скажете, что в комнате слишком душно, или придумайте еще что‑нибудь. Тут я вас не неволю. Главное, чтобы ваш поступок не насторожил других слуг. Вот и все, о чем я вас прошу.
– Ваше величество, а когда я открою дверь, мне можно будет убежать?
– Разумеется. И чем быстрее, тем лучше. И еще одно: передайте эту записку мадам де Мобан. Я написал ее по‑французски, и вы не сможете понять ни слова. Скажите только, что я прошу ее в точности исполнить все, что там написано. Если она что‑нибудь перепутает, все мы можем погибнуть.
Слушая меня, Йоханн просто трясся от страха. Но он был честным парнем, и я верил, что у него хватит воли и мужества справиться с моим поручением. Все равно откладывать дальше освобождение короля было нельзя: он мог умереть со дня на день.
Когда Йоханн ушел, я вызвал Сапта и Фрица и изложил им свой план.
Сапт с сомнением покачал головой.
– Неужели нельзя подождать? – спросил он.
– Нельзя. Король может погибнуть.
– Майклу пока нужно, чтобы он жил, – возразил Сапт.
– Но вы забываете, что две недели истекают. Потом префект продолжит поиски, и…
– Ты прав, – перебил меня Сапт и закусил ус. Фриц фон Тарленхайм подошел и, положив мне руку на плечо, сказал:
– А что, я бы попробовал.
– Я предоставлю вам такую возможность, – ответил я. – Поедем вместе.
– Хорошо, – тут же согласился Фриц, – а Сапт останется в Тарленхайме и будет охранять Флавию.
У Сапта заблестели глаза.
– Нет уж, я пойду с вами, и, так или иначе, но Майкла мы одолеем. – Он усмехнулся. – Меня только вот что волнует: если убьют и тебя, и короля, что будет с теми, кто останется в живых?
– Они присягнут королеве Флавии, – ответил я, – и – видит Бог! – я мечтал бы оказаться на их месте.
Мы помолчали. И вдруг Сапт горестно воскликнул:
– И почему только твоя прабабушка – или кем она там тебе приходится? – не вышла замуж за Рудольфа Третьего!
В его голосе звучало такое искреннее сожаление, что мы с Фрицем не выдержали и расхохотались.
– Теперь уж этого все равно не поправишь, – смеясь, ответил я. – Давайте лучше думать, как вернуть короля.
– Правильно, – поддержал меня Фриц.
– Кроме того, я согласился стать самозванцем только ради короля. Если мы не вернем его на трон до дня помолвки, мне придется во всем признаться. Я должен это сделать, чем бы для меня это ни кончилось.
– Тогда, мой мальчик, иди и спасай короля, – сказал Сапт.
Теперь настало время рассказать, что я придумал. Вооруженный отряд под командованием Сапта должен спрятаться недалеко от входа в новый дворец Майкла. Если повезет и никто не обнаружит их, они дождутся, пока Йоханн откроет дверь. Как только это произойдет, они ворвутся внутрь и, если одного их вида и имени короля, от которого они будут действовать, окажется недостаточно, разоружат слуг. В то же мгновение по плану из комнаты Антуанетт де Мобан должны послышаться истошные крики. Антуанетт будет призывать на помощь Черного Майкла до тех пор, пока тот ее не услышит. Он обязательно должен прибежать, потому что, моля о помощи, она несколько раз произнесет имя Руперта Хенцау. Если мы рассчитали правильно, разъяренный Майкл выскочит из своих апартаментов – и Сапт немедленно схватит его. Но Антуанетт и после этого не перестанет кричать. Только теперь она будет без конца повторять имя «Руперт». Я рассчитывал, что, услыхав свое имя, Руперт, который должен был в эту ночь отсыпаться в верхней комнате, кинется разузнать, в чем дело. Мои люди позаботятся, чтобы подъемный мост был опущен, а уж побежит Руперт один или захватит с собой Де Готе – это как повезет.
Как только Руперт окажется на мосту, в игру вступлю я. На мою долю снова выпадет освежиться во рву. На этот раз я решил запастись деревянной лесенкой. Если я устану, она поможет мне держаться на плаву. А когда я наконец выйду из воды, я приставлю лесенку к стене и заберусь по ней на подвесной мост. Таким образом, попав на мост, я не дам пройти по нему Руперту и Де Готе. Если они все же благополучно минуют его, мне некого будет в этом винить, кроме самого себя. Если же мне удастся справиться с ними, на пути к королю останутся только двое, и есть надежда, что мы сумеем выманить их суматохой, которую поднимем в новом дворце. Дальнейшее исполнение плана будет зависеть от скорости, с которой мы проникнем в первую комнату темницы. Я радовался только тому, что около короля нынешней ночью будет дежурить не Руперт, а Детчард. Конечно, и он отличается достаточной жестокостью, но все же ему далеко до свирепости и прыти Руперта. Кроме того, Детчард, пожалуй, единственный из всей «шестерки», кто любил Черного Майкла. Могло случиться, что, услышав истошные крики Антуанетт де Мобан, он оставит короля на попечение Берсонина, а сам бросится на выручку своему господину.
Мой план был рискованным, и я старался облегчить нашу задачу. Чтобы в Зенде не заподозрили неладное, я приказал осветить дом графа Станисласа. Слугам было приказано всю ночь сновать по дому, а окрестности должны оглушать звуки оркестра. Пусть Майкл думает, что мы затеяли веселый пир. Стракенц останется в Тарленхайме и, доколе возможно, будет скрывать наше отсутствие от Флавии. Если до утра мы не вернемся, он должен открыто осадить Зенду и потребовать освобождение короля. Я предусмотрел и то, что, в случае нашего поражения, Стракенц мог бы не найти Майкла в Зенде. Тогда они с Флавией немедленно вернутся в Стрелсау. Тотчас по приезде Стракенц объявит Черного Майкла убийцей короля и призовет всех верноподданных под знамя принцессы Флавии.
Откровенно говоря, я не очень‑то верил в благополучный исход нашей операции. Именно потому я и оставил столь подробные рекомендации Стракенцу. Точно предположить, чем кончится для меня паломничество в Зенду, я не мог. И все‑таки мне представлялось, что ни королю, ни Черному Майклу, ни мне не пережить этой ночи.
В вечер, который предшествовал нашему выступлению, Флавия была как‑то особенно задумчива. Когда я поднялся, чтобы уйти, она вдруг обняла меня, а затем, взяв за руку, надела мне на палец кольцо и окинула меня сияющим взором. Лицо ее раскраснелось от смущения. Я носил перстень короля. Но, кроме того, я не расставался с простым золотым колечком, на котором был начертан девиз нашего рода. Колечко было маленькое и налезало мне только на мизинец. Я снял его и надел ей на палец. Потом жестом попросил ее отпустить меня. Она почувствовала, что мне грозит какая‑то опасность. Когда она пропускала меня в дверь, в глазах ее стояли слезы.
– Носите это кольцо, – сказал я. – Не забывайте о нем, даже если на другом пальце будете носить перстень королевы.
– Что бы мне ни пришлось надеть на другой палец, это я не сниму до самой смерти, – ответила она. Поцеловав кольцо, она добавила: – Да и после смерти тоже.
Глава XVII. Ночные похождения Руперта Хенцау
Ночь выдалась лунной и очень тихой. Нам это было совсем некстати. Мне бы что‑нибудь вроде той славной ночки с ливнем и воем ветра, во время которой я совершил первое свое купание во рву герцога Майкла. Но тут я при всем желании не мог ничего поделать, и мне оставалось рассчитывать только на собственную хитрость. Я надеялся, что, держась в тени крепостной стены, буду незаметен даже для обитателей нового дворца, окна которого выходят прямо на ров. Конечно, если бы им пришло в голову обыскать ров, я бы пропал. Но вряд ли кому‑нибудь хотелось делать это среди ночи. Ведь с момента моей последней вылазки они укрепили «лестницу Иакова», и проникнуть с этой стороны в камеру я теперь просто не мог. Йоханн говорил, что сам помогал ее укреплять. В том месте, где прежде зияла дыра, теперь не осталось ни единого зазора, и, глядя снаружи, вообще невозможно было предположить, что тут когда‑то было окно. Трубу намертво вмуровали в оконный проем, и разрушить это сооружение можно было только взрывчаткой или топором, что в равной мере меня не устраивало: и в том, и в другом случае на шум сбежалось бы все население замка, прежде чем я залез бы в окно. Вот почему, по их расчетам, окажись я во рву, я не смог бы принести никакого урона. Так стоило ли проверять, плаваю я там или нет? Не ждал я особой опасности и в том случае, если Йоханн струсит и вздумает выдать нас. Он все равно не имеет никакого понятия, где я нахожусь. Он думает, что я вместе с остальными буду ждать у дверей нового дворца. Так что опасаться предательства нужно было не мне, а Сапту. Впрочем, он бы оскорбился, если бы попал в другое место. Этот старый вояка всю жизнь лез в самое пекло. Поэтому‑то, изложив ему все свои соображения, я со смехом добавил:
– Итак, вам меня не в чем упрекнуть, старина. В случае, если Йоханн струсит, вы погибнете раньше меня. Надеюсь, теперь вы не думаете, что я щажу вас?
Однако он все равно не поверил мне. Он по‑прежнему считал, что должен разделить опасность со мной, и только мое упрямство не позволило ему осуществить это намерение. Дело в том, что я прекрасно понимал: там, где один человек может остаться незамеченным, двое почти наверняка попадутся. Словом, как ни молил и ни пугал меня старый полковник, я не изменил своего решения. Он, правда, пытался еще что‑то возражать и даже говорил, что, пока мы не вызволим короля, моя жизнь принадлежит Руритании, но тут я строго оборвал его.
– Если король не переживет сегодняшней ночи, обещаю вам, что и я ее не переживу, – сказал я, и Сапт наконец смирился.
В полночь отряд под командованием Сапта и Фрица покинул Тарленхайм и, далеко объезжая город, пустился окольными путями к замку Черного Майкла. Если в пути ничего не случится, без пятнадцати два они поравняются с замком. Спрятав лошадей в укромное место, они пешком подберутся ко входу в новый дворец и будут ждать, когда Йоханн отворит дверь.
Немного подождав, я сел на ту самую лошадь, которая в ночь после коронации с такой скоростью пронесла меня от охотничьего домика обратно в Стрелсау. В седле я как следует спрятал револьвер и нож. На мне был теплый плащ, под ним – свитер из толстой шерсти, на ногах – толстые шерстяные носки и легкие туфли из парусины. Кроме того, я тщательно натер тело жиром и не забыл прихватить с собой полную флягу виски. Хотя ночь была теплая, я мог пробыть в воде дольше, чем предполагал, и стоило по возможности уберечь себя от простуды. Да не покажется кому‑то смешным, что перед лицом смертельной опасности я пекся о собственном здоровье. Просто я по опыту знал, что малейший холод побеждает смелость и жажда согреться пересиливает все остальные чувства. Проявить малодушие и погибнуть мне совсем не хотелось. Кроме упомянутых выше вещей и лесенки, о назначении которой я уже рассказывал, я захватил с собой изрядное количество тонкой, но очень прочной веревки и обмотал ее вокруг пояса. Убедившись, что ничего не забыл, я тронул коня и поехал к замку.
Я тоже объезжал город, но другой, более короткой дорогой, и, хотя выехал гораздо позже отряда Сапта, к половине первого добрался до опушки зендского леса. Оставив револьвер в подсумке седла – в воде он все равно был бы мне совершенно бесполезен, – я взял лестницу и подошел к краю рва. Здесь я размотал веревку, привязал ее покрепче к стволу дерева, которое росло у самой воды, и спустился вниз. Я тихо погрузился в воду и услышал, как часы на башне замка пробили без пятнадцати час. Стараясь держаться как можно ближе к стене и легонько толкая перед собой лестницу, я поплыл вперед. Мало‑помалу я наконец доплыл до славной «лестницы Иакова» и нащупал ногами знакомый каменный выступ. Присев под трубой, я попытался хоть немного сдвинуть ее с места, но, несмотря на все мои усилия, труба даже не покачнулась. Оставив это бесполезное занятие, я затаился и выжидал. Помню, что не испытывал особенной тревоги. Меня в тот момент не слишком занимали мысли о короле, и даже о Флавии я почти не вспоминал. Все мои помыслы были только об одном: мне безумно хотелось курить, и я с сожалением думал, что, если меня убьют прямо в воде, я больше никогда в жизни не сделаю ни одной затяжки.
Мост еще не поднимали. С того места, где я сидел, были отчетливо видны его контуры. На другой стороне канала стоял новый дворец, и окна апартаментов Майкла располагались примерно на уровне моста. Справа, на том же уровне, я видел окна Антуанетт де Мобан и молил Бога, чтобы она ничего не забыла и не перепутала.
В окне герцога неожиданно зажегся свет. Ставни были открыты, и, осторожно поднявшись на цыпочки, я увидел часть комнаты. Я оказался в довольно выгодном положении: свет из окна до меня не доходил, я же отчетливо различал, что делается у Майкла. Окно отворилось, и в него выглянула Антуанетт де Мобан (я сразу узнал ее по изящному профилю). Я едва удержался, чтобы не крикнуть: «Не забудьте!», но сдержался и секунду спустя возблагодарил судьбу, ибо какой‑то мужчина подошел к окну и встал за спиной Антуанетт. Он попытался обнять ее, но она резко отпрянула от него и прислонилась к открытому ставню. Теперь я мог разглядеть мужчину. Это был Руперт Хенцау. Ошибиться я не мог. Я не только видел Руперта, я слышал его голос и даже смех. Он простер руки к Антуанетт и, смеясь, начал что‑то горячо ей доказывать.
– Да погоди ты! Еще не время! – шепотом проговорил я, словно и впрямь надеялся убедить его.
Руперт нагнулся к самому уху Антуанетт и, по‑видимому, сказал ей какую‑то дерзость, ибо она, ткнув пальцем в сторону рва, возмущенно воскликнула:
– Скорее я брошусь туда!
Он подошел к окну и выглянул на улицу.
– Там прохладно, Антуанетт, – сказал он. – Впрочем, вы наверняка шутите.
На этот раз она ответила тише, и я не разобрал слов. Но, судя по всему, ответ ее мало обрадовал Руперта, ибо он треснул кулаком по подоконнику и капризно произнес:
– Дьявол бы побрал этого Черного Майкла! Ему что, принцессы мало? И вас ему подавай, и Флавию. Не понимаю, что вы в нем нашли?
– А что, если я передам ему ваши слова? – спросила Антуанетт.
– Можете предать, если хотите, – небрежно отозвался Руперт и, наклонившись, быстро поцеловал ее.
– Ну вот! – торжествующе воскликнул он. – Теперь вам, по крайней мере, действительно будет чем с ним поделиться.
Я порадовался, что оставил револьвер на берегу. Если бы он был у меня с собой, наверное я не удержался бы и выстрелил. Но, избавленный от соблазна, я просто пополнил счет его грехам.
– Хотя, – продолжал Руперт, – Черному Майклу до вас мало дела. Он без ума от принцессы. Да он только и думает, как перерезать глотку этому самозванцу. Знаете, что он обещал, если я сумею это сделать?
– Да, да, – продолжал он, – Майкл кое‑что обещал мне, но, – он снова приблизился к Антуанетт, – я не хочу ждать так долго.
Несмотря на ее протесты, Руперт опять было притянул ее к себе, но тут дверь в комнату с грохотом отворилась.
– А вам что тут понадобилось, сэр? – раздался грубый голос.
Руперт весело отчеканил:
– Сэр, я пришел, чтобы принести мадам де Мобан извинения за ваше долгое отсутствие, и старался изо всех сил, чтобы она не тосковала в одиночестве.
Я плохо видел вошедшего, но по тону беседы было и так ясно, что это Черный Майкл. Он кинулся к окну и схватил Руперта за руку.
– Хочу напомнить, что ров у меня глубокий, – многозначительно проговорил он, – там хватит места не только для короля.
– Ваше высочество угрожает мне? – спросил Руперт.
– Если кто‑то не принимает моих угроз к сведению, приходится приводить их в исполнение, – еще более многозначительным тоном ответил Майкл.
– Это нам известно, – весело сказал Руперт. – Но иногда вы что‑то не очень торопитесь. Сколько вы угрожали Рассендиллу, а он ведь все еще жив.
– Я не виноват, что у меня такие неуклюжие придворные, – презрительно проговорил Майкл.
– Ну, вы‑то ваше высочество, даже неуклюжести не удосужились проявить в этом деле! – не остался в долгу Руперт.
Как я ни относился к Руперту, но слова его вызывали невольное уважение. Бросить мстительному Майклу такой упрек мог только отчаянный смельчак. Я очень жалел, что не вижу лица Черного Майкла.
Однако он проявил завидную выдержку, ибо, когда заговорил, голос его ничем не выдавал раздражения.
– Ну, ну, довольно ссориться, Руперт, – сказал он. – Сейчас не то время. Лучше скажите, Детчард и Берсонин заступили на пост?
– Да, сэр.
– Тогда вы свободны. Можете отдыхать.
– Но я совсем не устал.
– Все равно, прошу оставить нас, сэр. – В голосе Майкла снова послышалось раздражение. – Скоро поднимут мост. Полагаю, вам не очень хочется добираться до постели вплавь?
Руперт попятился от окна, и я услышал, как за ним закрылась дверь. Майкл подошел к окну и затворил его. Потом он принялся что‑то втолковывать Антуанетт, но до меня теперь не доносилось ни звука. Выслушав Майкла, Антуанетт покачала головой. Он снова подошел к окну и закрыл ставни.
– Де Готе! Де Готе! – послышался вдруг с моста голос Руперта. – Выходите, иначе вы рискуете искупаться во рву.
Минуту спустя они уже вместе шагали по мосту. Дойдя до середины, Руперт остановился. Он свесился с парапета и поглядел вниз. Я спрятался за «лестницу Иакова», и он меня не заметил. Руперт протянул руку, и Де Готе дал ему бутылку. Руперт стал пить прямо из горлышка.
– Все! – немного спустя выдохнул он и бросил пустую бутылку в ров. Я определил по всплеску, что она упала примерно в ярде от трубы. На Руперта, по‑видимому, нашло игривое настроение. Увидев бутылку в воде, он выхватил револьвер и принялся палить по ней. Две первые пули ударились о трубу, третья разнесла бутылку вдребезги. Но и на этом славный молодой человек не успокоился. Он еще два раза выстрелил по трубе, и одна из пуль просвистела около моей головы. Тут, на мое счастье, послышался окрик:
– Поднимаю мост!
– Подождите минутку! – хором ответили Руперт и Де Готе и стремглав побежали на берег.
Мост подняли, и вновь наступила тишина. Часы пробили четверть второго. Я выпрямился, потянулся и зевнул. Минут через десять справа донесся какой‑то шум. Я выглянул из‑за трубы. У подножия моста стоял какой‑то мужчина с обнаженным мечом к руке. Это был Руперт. С минуту он не двигался. Потом, тихо хмыкнул, повернулся лицом к стене, подошел к ней вплотную и, к моему изумлению, стал спускаться по ней вниз. Даже такой ловкач, как он, не мог бы удержаться на отвесной поверхности, значит, тут в стене были ступени. Добравшись до низа, Руперт зажал меч в зубах и без единого всплеска погрузился в воду. Страсть сразиться с ним на мечах прямо тут, без единого свидетеля, была так велика, что, если бы речь шла только о моей жизни, я, без сомнения, бросился бы за ним вдогонку. Но от меня сейчас зависела жизнь короля, и я сдержался. Затаившись в своем убежище, я лишь внимательно следил за недругом.
Руперт неторопливо переплыл ров и легко выбрался на берег, из чего я заключил, что там тоже были ступени. Он встал у порога двери, которая вела от подъемного моста к новому дворцу, и полез в карман. Потом я услышал, как он отпирает замок. Запер он снова дверь или оставил открытой, я не понял, ибо, справившись с замком, он безо всякого шума исчез.
Оставив лестницу на площадке (теперь я знал, что могу обойтись без нее), я подплыл к основанию моста и поднялся до середины стены. Я остановился и, вытащив меч, стал вслушиваться во тьму. Ставни на окнах герцога были плотно закрыты, сквозь них не пробивалось ни единого луча света. Зато окна напротив были освещены. Вокруг стояла полная тишина. Немного погодя часы пробили половину второго, и снова все стихло. И все‑таки, увидев Руперта, я не мог успокоиться. Я не сомневался: он тоже что‑то замышляет, и до исхода ночи мне еще придется столкнуться с ним.
