Текст книги "Пленник замка Зенды"
Автор книги: Хоул Энтони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Все, что рассказал нам Йоханн, касалось тактики, которую Майкл собирался применить в том случае, если силы нападающих немногочисленны и можно надеяться отбить атаку.
Мы начали задавать Йоханну вопросы и вскоре выяснили, какой хитроумный спектакль собирался разыграть Майкл, если, заподозрив неладное, я, король, велю войскам окружить замок. В этом случае Майкл сопротивляться не собирается. Он пустит осаждающих в замок и после некоторых колебаний отворит перед ними двери королевской тюрьмы. Короля там, разумеется, уже не будет: его тихо убьют, а тело отправят по трубе на дно рва. Место узника займет один из «шестерки». Увидев королевских солдат, он примется требовать свободы. Тогда‑то Майкл и объяснит, что узник попал сюда за дерзость по отношению к Антуанетт де Мобан, которая в настоящее время гостит в замке. Майкл счел необходимым наказать его, что, впрочем, не противоречит закону, ибо хозяин Зенды имеет право вершить суд на принадлежащей ему территории. А потом Майкл сделает благородный жест. Он объявит, что, если узник принесет извинения даме, он готов выпустить его. Ему, мол, надоели слухи о том, что в замке Зенда содержится некий высокопоставленный пленник. Все это будет разыграно столь правдоподобно, что осаждающим не останется ничего иного, как с извинениями удалиться, предоставив Майклу и его банде без особых хлопот захоронить тело короля.
Я переглянулся с Саптом и Фрицем и понял, что их не меньше моего поразила жестокость и расчетливость Майкла. Приду я с проверкой или обложу замок войсками – и в том, и в другом случае короля спасти не удастся. Он погибнет раньше, чем я переступлю порог темницы. Конечно, мне было не все равно, кто победит. Ведь если Майкл разобьет мое маленькое войско, дни мои будут сочтены, если же я одержу над ним верх, я, как‑никак, останусь королем. Правда, я ничем не смогу доказать его вины, и он тоже не пострадает. Значит, битва между нами будет продолжаться и впредь. Словом, Майкл так здорово все рассчитал, что сам мог победить меня, я же, даже в случае победы, ущемить его был не в силах, и он по‑прежнему оставался герцогом Стрелсау. В этом случае он просто затаится и будет ожидать своего часа. И как только ему представится возможность разоблачить меня, он объявит меня самозванцем. Словом, если еще недавно я склонялся к выводу, что вся мощь Майкла заключается в его «шестерке», которой он предоставляет честь отстаивать свои интересы, то теперь изменил свое мнение. Бесспорно, Майкл относится к числу хитрейших негодяев, которые когда‑либо рождались на свете, и если шестеро его головорезов отличались силой и ловкостью, то мозговым трестом этой банды был сам Черный Майкл.
– А король знает, какая участь ему уготована? – спросил я.
– Трубу к окну велено было приделать нам с братом, ваше величество, – объяснил Йоханн. – Когда Руперт Хенцау – в этот день было его дежурство – распорядился насчет трубы, король тут же спросил: зачем это нужно? А Руперт Хенцау засмеялся и ответил, что король, верно, знает про лестницу Иакова, по которой праведники поднимаются на небо. Вот, мол, они и решили сделать для короля специальный проход в Царствие Небесное, а то его величеству придется подниматься по одной лестнице с простым народом. Потом он снова засмеялся и наполнил вином королевский бокал. Я посмотрел на короля. Он, хоть и неробкого десятка, – весь его род такой – побледнел. Ох, ваше величество, – Йоханн кинул на меня испуганный взгляд, – трудно, признаюсь я вам, спать спокойно в этом замке. Только и ждешь, что тебе горло перережут – для них это так же просто, как партию в карты сыграть. А господин Руперт, по‑моему, даже предпочитает это занятие картам.
Йоханн замолчал. Теперь он явно рассказал все, что ему было известно. Я велел увести его и охранять как можно лучше. Напоследок я сказал ему:
– Если вас будут спрашивать, томится ли в Зенде узник, отвечайте правду. Но ни в коем случае не говорите никому, кто этот узник. Запомните: если хоть один человек в этом доме узнает истину, я пристрелю вас.
– Крепкий орешек, – повернувшись к Сапту, сказал я.
– Да уж куда крепче, – согласился Сапт. – Если так пойдет дальше, боюсь, что следующее лето вы по‑прежнему встретите на руританском троне.
И он принялся изо всех сил ругать Майкла. Я устал и откинулся на подушки.
– Мне кажется, – медленно начал я, – все‑таки можно вызволить короля. Я даже придумал два способа. Первый – подкупить кого‑нибудь из шести негодяев.
– Невозможно, – отрезал Сапт.
– Будем надеяться, что вы ошибаетесь, – возразил я, – потому что шансов осуществить второй способ еще меньше, и, если только Всевышний не поможет нам, мы обречены на поражение.
Глава XIV. Ночная вылазка
Славный народ Руритании был бы потрясен, узнав о том, что я рассказал в предыдущей главе. Ведь, по официальным сведениям, я был опасно ранен во время охоты. В отчете о несчастном случае я попросил как можно сильнее сгустить краски.
Страну охватило волнение за жизнь государя, и это существенно повлияло на ход событий. С самого начала меня лечил прекрасный молодой врач – друг Фрица. Вот почему, несмотря на настойчивые просьбы членов медицинского факультета Стрелсау, я не допускал к себе ни одного эскулапа, принадлежащего к сей почтенной гильдии, чем нанес ощутимое оскорбление медицинской науке.
Маршал Стракенц прислал депешу, в которой сообщал, что, несмотря на настойчивые просьбы с его стороны и мои приказы, принцесса Флавия выехала в Тарленхайм, ибо хочет сама выхаживать раненого короля. Поскольку я вверил Флавию его заботам, маршал далее сообщал, что лично будет сопровождать ее. Я изо всех сил старался не возгордиться поступком принцессы, но у меня это плохо получалось, и я сам чувствовал, что просто свечусь от радости.
Герцог Стрелсау поверил, что моя жизнь в опасности. Эту новость мне принес Йоханн. Мы все‑таки доверились ему настолько, что отправили обратно к герцогу. По возвращении он сказал, что задержался на свидании с девушкой, за что Руперт Хенцау жестоко выпорол его. Наказание оскорбило Йоханна до глубины души. Когда же Черный Майкл похвалил Руперта, Йоханн обиделся еще больше и теперь готов был сделать все что угодно, только бы отомстить обидчикам.
Увидев меня не в постели, а на ногах, Флавия так обрадовалась, что я даже спустя много лет не могу спокойно вспоминать об этом. Читатель легко догадается, что я не мог равнодушно взирать на нее. Когда же она принялась корить меня за то, что я не доверяю ей и не сообщил, в чем дело, я и вовсе растаял.
Ее приезд был подобен чуду. Наверное, так должен чувствовать себя грешник, которого по ошибке взяли на небо. Конечно, он понимает, что скоро недоразумение выяснится, однако именно это сознание придает невиданное блаженство каждому мигу, проведенному в райских кушах.
Мое блаженство длилось целых два дня. А герцог Стрелсау в это время готовился к охоте. И, как я ни пытался оттянуть неизбежное, момент решительных действий близился. Выжидать дальше было опасно, и мы с Саптом решили нанести удар. Нас подстегнуло последнее сообщение Йоханна. По его словам, король терял силы на глазах. Видимо, здоровье его не выдержало тюремного заключения. Он побледнел, ослаб и, казалось, смирился со своей участью. Мы поняли: если не поторопиться, нам просто некого будет спасать. Кроме того, теперь мы могли действовать со спокойной совестью. Если раньше можно было опасаться, что мы приблизим гибель короля, то сейчас мы все же могли спасти его. И если по нашей вине его сразят пулей или кинжалом, это будет не хуже долгой, мучительной смерти в подземелье, которая была ему уготована.
Настаивал я на немедленном наступлении и еще по одной причине. Маршал Стракенц заявил, что для безопасности государства мы с Флавией должны немедленно сыграть свадьбу. Не могу сказать, что меня такая перспектива повергла в отчаяние. Думаю, что у меня все же достало бы сил исполнить свой долг до конца. Только в этом случае я вынужден был бы спасаться бегством. Но тогда я бросил бы на произвол судьбы Сапта и Фрица и, быть может, оставил бы руританский престол Черному Майклу. Нет, так поступить я не мог и потому почел за лучшее наконец выяснить на деле, выручим ли мы короля истинного? Если нет, я решил остаться на троне сам и, будучи мнимым королем, обрести подлинное семейное счастье. Я признаюсь в этом честно – пусть торжествует милейшая и мудрейшая Роза, ведь она всегда утверждала, что я совершенно несерьезный человек.
Наверное, за всю свою историю Руритания не переживала более нелепой ситуации. Самозванец, случайно завладевший троном, и брат короля, мечтающий в свою очередь захватить трон, забрались в предместье захолустного городка и, изо всех сил изображая дружбу, вели жесточайшую войну. Да и сама война была необычной: самозванец бился за то, чтобы вернуть на трон короля, а родной брат мечтал короля уничтожить. Вот почему войну, вспыхнувшую между Тарленхаймом и Зендой, без преувеличения можно назвать войной за жизнь короля.
Сейчас, оглядываясь на то время, я отдаю себе отчет, что пребывал в каком‑то полубезумном‑полувосторженном состоянии. Сапт потом мне рассказывал, что я и впрямь вел себя как самый отъявленный деспот. Я не терпел возражений и пререканий. По словам Сапта, ни до, ни после на престоле Руритании не сидело подобного тирана. Это, так сказать, взгляд со стороны. Сам же могу признаться, что в тот момент совершенно не дорожил жизнью, ибо считал, что она все равно не сулит мне ничего хорошего. Правда, маршал, Сапт и Фриц поначалу не давали мне рисковать. Но, видя, что я все равно их не слушаюсь, они оставили меня в покое, и я целиком и полностью положился на Провидение. Именно с этих пор у нас с Майклом пошла по‑настоящему крупная игра.
На исходе второго дня пребывания Флавии в Тарленхайме я поужинал с ней вместе, затем проводил ее до ее апартаментов и, пожелав спокойной ночи, ушел. Не привлекая особенного внимания слуг, я вышел из дома. У выхода меня уже поджидали Сапт, Фриц и еще шесть человёк из нашего маленького войска. Лошади наготове стояли рядом. Все были вооружены до зубов, а Сапт, кроме оружия, захватил связку отличных веревок и перекинул ее через седло. Я тоже решил запастись кое‑чем, кроме обычного оружия, и остановил свой выбор на небольшой дубинке и карманном ноже.
Объехав стороной город, мы час спустя медленно поднялись по холму, на котором высился замок Зенда. Ночь выдалась темной и ветреной. Вскоре в довершение ко всему полил дождь, и ветер обрушивал на нас целые потоки воды, а вокруг со всех сторон раскачивались старые деревья. Доехав до густой рощи в четверти милях от Зенды, мы приказали шестерым сопровождающим спрятаться получше и ждать нас тут. Сапт захватил с собой свисток. В случае опасности он подал бы сигнал, и они бросились бы нам на выручку. Правда, пока мы не встретили ни души. Я надеялся, что Майкл думает, будто я по‑прежнему лежу в постели, и не ждет нападения.
Прав я был или нет, но мы благополучно достигли вершины холма и очутились в том месте крепостного рва, где берег соприкасался с дорогой, которая отделялась от замка только подъемным мостом. На берегу стояло дерево; Сапт спешился и привязал к нему коня. Я снял сапоги, глотнул бренди из фляги, проверил, легко ли ходит нож в ножнах, и взял в зубы свою замечательную дубинку. Затем, не обращая внимания на умоляющие взгляды, которыми изводил меня Сапт, ухватился за веревку.
Я во что бы то ни стало решил сам взглянуть на «лестницу Иакова» и тихо вошел в воду. Прошедший день выдался теплым, и, на мое счастье, вода еще не успела остыть. Я поплыл вдоль высокой стены. Башня замка хмуро высилась надо мной. Плывя вблизи поросшего мхом берега, я оставался невидимым в темноте. Плохо же было то, что стена закрывала обзор и сам я не видел дальше трех ярдов перед собой.
Доплыв до новых построек Зенды, я заметил, что окна ярко освещены. Потом до меня донеслись голоса и смех. Мне даже показалось, что я различил среди прочих звонкий голос Руперта Хенцау, и я почти наяву представил себе пирушку и Майкловых головорезов, разгоряченных вином. Я немного передохнул, затем снова сосредоточился на том, что мне предстояло сделать. Я вспомнил, как описывал все Йоханн. Если верить его рассказу, труба вот‑вот должна показаться передо мной. Я медленно поплыл дальше. Вдруг прямо передо мной оказалось какое‑то массивное сооружение. Я взглянул во тьму и наконец увидел трубу. Она и впрямь представляла собой монументальную конструкцию и уходила в воду. Ширины она была такой, что в ней могло свободно поместиться двое рослых мужчин. Я хотел подплыть еще ближе, но внезапно заметил нос лодки, спрятанной за трубой. Я прислушался и уловил тихий шорох, словно кто‑то менял позу в засаде. Я замер на месте и нащупал рукоять кинжала. Вытянув ноги в воде, я ощутил твердую почву. Видимо, это был выступ фундамента замка, и сейчас он пришелся мне очень кстати, ибо избавлял от необходимости удерживаться на плаву.
Теперь, когда я стоял на каменной приступке, вода доходила мне до подмышек. Я осторожно выглянул из‑за трубы. В лодке сидел человек с ружьем. Значит, сооружение Майкла по ночам охранял часовой. Правда, пока он не реагировал на мое присутствие, даже позы не изменил. Вглядевшись попристальней, я понял, что сторож попросту спит. Сделав это открытие, я несколько осмелел и прополз под трубой поближе к лодке. Теперь я мог увидеть его лицо. Я тут же узнал этого огромного детину: Макс Холф, брат Йоханна. С ним шутки были плохи, и я извлек кинжал из ножен. Из всех своих поступков я меньше всего ценю этот, но я дал себе слово описать всю правду и не могу ничего утаивать. До сих пор не знаю, был ли это вынужденный шаг или малодушие. В тот миг я сказал себе: «Это война, и тут ничего не поделаешь. Жизнь короля висит на волоске».
Я вылез из‑за трубы и, пройдя еще насколько шагов по каменному выступу, оказался рядом с лодкой. Задержав дыхание, я прицелился и занес руку с ножом. Тут громила зашевелился и открыл глаза. Увидев меня, он издал какой‑то тихий вопль и потянулся к ружью. Но я первый нанес удар. И, словно по иронии судьбы, до моих ушей донеслась из замка любовная песня, которую пели хором люди Майкла.
Часовой камнем повалился на дно лодки. Я не знал, скоро ли его должны сменить, и торопился, как мог. Я быстро осмотрел трубу, вернее, всю ее надводную часть – от поверхности рва до того места, где, казалось, она проходит прямо сквозь каменную кладку стены. Я не заметил в трубе ни единого отверстия. Тогда, опустившись на колени, я принялся рассматривать ее с другой стороны. Вот тут меня ждало маленькое открытие. Там, где труба подходила к окну, виднелся свет, свет из темницы короля! Я прислонился к трубе плечом и изо всех сил толкнул ее. Отверстие немного увеличилось, и я не стал увеличивать его еще больше. Я и так уже все понял: труба была закреплена только сверху.
Вдруг из отверстия послышался грубый скрипучий голос:
– Хорошо, хорошо, ваше величество. Если вам наскучило мое общество, я уйду, только сперва надену на вас украшение.
Это был Детчард – я сразу узнал его по английскому акценту. Через некоторое время он заговорил снова:
– Не пожелает ли ваше величество еще что‑нибудь, прежде чем мы расстанемся?
И тут заговорил король. Но как же мало напоминал его голос тот, который я впервые услышал в зендском лесу! И все же это был его голос.
– Попросите моего брата, пусть он лучше сразу убьет меня. Я ведь все равно умру тут. Так зачем продлевать страдания?
– Герцог не хочет вашей смерти, ваше величество, – пока не хочет. – В голосе Детчарда звучала такая откровенная издевка, что я готов был броситься вверх по «лестнице Иакова». – Подождите, пока ему этого захочется, а пока хорошенько подготовьтесь в путь на небеса.
– Будь что будет, – ответил король, – прошу вас только об одном: если вы не нарушите этим приказ герцога, оставьте меня в покое.
– Желаю приятных снов, ваше величество, – с прежней издевкой проговорил Детчард. – Да приснятся вам райские кущи!
Свет в комнате погас, и я услышал, как Детчард задвинул засов на двери. Потом все стихло. А еще через некоторое время я услышал всхлипывания. Король плакал! Бедняга, он думал, что никто его сейчас не слышит. Я мог бы попытаться ободрить его, но риск был велик, и я решил не обнаруживать своего присутствия. Я боялся, что, услышав за окном голос друга, король не сможет сдержать эмоций и невольно выдаст меня.
Нет, этой ночью ничего больше предпринимать было нельзя. Теперь мне нужно благополучно вернуться и захватить с собой убитого. Если я оставлю его здесь, все тут же поймут, что мы замышляем.
Я отвязал лодку и влез в нее. Ветер сейчас, на мое счастье, задул еще сильнее, и плеска весел никто на берегу расслышать не мог. Я греб изо всех сил к тому месту, где меня поджидали Сапт и Фриц. Вдруг за моей спиной послышался свист.
– Здорово, Макс! – крикнул кто‑то с противоположного берега рва.
Я уже добрался до места и тихо окликнул Сапта. Он бросил мне веревку. Я обвязал ею тело злосчастного человека, затем выбрался на берег сам.
– Тяните веревку и свистите вашим людям, – сказал я.
Совместными усилиями мы вытащили на берег тело Макса. Сапт уже хотел дать знак людям из нашего отряда, когда мы заметили трех всадников со стороны замка. В темноте они явно не замечали нас и, скорее всего, проехали бы мимо. Но, на беду, кому‑то из нашего отряда пришло в голову их окликнуть.
– Ну и темень, черт побери! – раздался в ответ звонкий голос Руперта Хенцау.
Немедленно прогремел выстрел, наши люди тоже не остались в долгу.
– Попробуй достать их саблей! – закричал Руперт.
– Не могу, – ответил другой, – их тут трое! Беги, Руперт, пока они тебя не сцапали!
Я схватил дубинку и поспешил туда, откуда слышались голоса. Сапт и Фриц последовали за мной. Внезапно я увидел морду коня. Я поднял голову. Всадник, наклонившись к лошадиной шее, силился что‑то разглядеть на земле.
– Ты еще жив, Крафштейн? – спросил он.
Ответа не последовало, зато теперь я не сомневался, что передо мной был Руперт Хенцау. Я выпрыгнул из кустов.
– Ну, наконец‑то мы встретились! – воскликнул я.
Мне представлялась редкостная возможность разделаться с этим наглецом. Спутники его по ночной вылазке то ли ускакали, то ли были сражены в бою. Мы оставались один на один, и мне надо было только выбить у него из рук саблю. С минуты на минуту Сапт и Фриц поравняются со мной, и тогда Руперту останется либо сдаться в плен, либо погибнуть. Но Руперт рассудил иначе.
– О, да это наш дорогой лицедей! – внезапно завопил он и резко взмахнул саблей.
Я пригнул голову. Это спасло мне жизнь. Сабля опустилась на мою дубинку, и та разлетелась пополам. Я не стал испытывать больше судьбу и обратился в постыдное бегство. А в Руперта Хенцау словно дьявол вселился. Обернувшись, я увидел, как он пришпорил коня и на полном галопе прыгнул в ров. Сапт и Фриц посылали ему вслед выстрел за выстрелом, но ни одна пуля не причинила ему вреда. Ему, бесспорно, везло. Появись на небе хоть ненадолго луна, его изрешетили бы пулями. Тьма была его союзницей, и он успел заплыть за угол замка, где мы уже ничего не могли с ним сделать.
– Черт бы его побрал! – сквозь зубы процедил Сапт и усмехнулся.
– Был бы этот смельчак еще и честным человеком… – с сожалением проговорил я.
Мы сосчитали потери, Майкл понес ощутимый урон: Лоенгрем и Крафштейн лежали мертвыми. Но трое наших друзей тоже были убиты, и мы тяжело переживали их гибель. Все вышло совсем не так, как мы предполагали. И главное, мы упустили Руперта, а значит, нашу вылазку не удастся сохранить в тайне от Майкла. Словом, домой мы вернулись в самом подавленном настроении.
Глава XV. Беседа с искусителем
Если бы все это происходило в Англии, в наши распри было бы уже втянуто множество людей, ибо любой конфликт между представителями высших классов моментально собирает там множество сторонников и противников. Однако в Руритании на подобные вещи смотрят несколько по‑другому. Вражда между различными кланами тут иногда передавалась из поколения в поколение, и вмешиваться третьим лицам если не запрещалось, то, во всяком случае, считалось нежелательным. Но всему есть предел, и события, описанные в предыдущей главе, всколыхнули даже привычных ко всему руританцев. Это осложняло нашу задачу. Впредь приходилось соблюдать еще больше предосторожностей, чем прежде.
Смерть отпрысков целых пяти аристократических семейств нечего было и пытаться скрыть. Вот почему я, не медля, издал королевский указ, в коем сетовал на возросшее число дуэлей и налагал на них строгие ограничения. Документ составил канцлер, и получилось очень сурово и – одновременно – выразительно. Затем я послал официальное извинение Майклу, а тот, в свою очередь, удостоил меня вежливого ответа. Что ж, ничего удивительного! При всей разнице устремлений нас с Майклом объединяло одно: ни я, ни он не могли раскрыть свои карты.
Официальная часть была улажена. Теперь меня беспокоило самочувствие короля: он был так плох, что вынужденная отсрочка могла стоить ему жизни. Боялся я и другого: Майкл мог перевести короля в другое место. Но поделать все равно ничего было нельзя. Никто сейчас не решился бы нарушить перемирия. И я утешался лишь тем, что Флавия с восторгом отнеслась к моему закону о дуэлях. Она даже сказала, что я должен вообще запретить в стране это варварство.
– Потерпите до нашей свадьбы, – с улыбкой ответил я.
В результате нашего перемирия, как ни странно, город Зенда превратился в некую нейтральную зону, где жители замка и имения графа Станисласа могли чувствовать себя в полной безопасности. Разумеется, так было только в дневное время: ночью я не решился бы пробыть на улицах Зенды и нескольких минут. Зато я получил возможность прогуливаться по городу вместе с Флавией. Тут не обошлось без казуса. Однажды, когда мы с Саптом и Флавией прогуливались верхом, около нас остановилась карета, запряженная парой лошадей, и из нее вышел начальник полиции Стрелсау. Почтительно поклонившись, он сказал:
– Приказ вашего величества о дуэлях неукоснительно соблюдается в столице.
– Вы приехали в Зенду специально для того, чтобы доложить мне это? – удивился я.
– Нет, ваше величество. Я приехал сюда, чтобы выполнить просьбу английского посла.
– Вот уж не подумал бы, что английского посла может интересовать что‑нибудь в этом захолустье! – усмехнулся я. – Что же он тут ищет?
– Одного молодого человека весьма знатного рода. – объяснил начальник полиции. – Он пропал без вести. Ни друзья, ни родные вот уже два месяца не получают от него никаких известий. Но по некоторым сведениям можно предположить, что он находится в Зенде.
Флавия не очень внимательно слушала наш разговор, и все же я не решался посмотреть Сапту в глаза.
– Какие же сведения? – полюбопытствовал я.
– У этого молодого человека есть друг в Париже. Его фамилия Фезерли. Он‑то и уверяет, что молодой человек поехал в Зенду, а служащие железной дороги запомнили багаж, на котором стояло его имя.
– Как его зовут?
– Рассендилл, ваше величество, – ответил полицейский, и по его тону я сразу понял, что фамилия эта для него – пустой звук.
Кинув смущенный взгляд на Флавию, начальник полиции понизил голос почти до шепота и добавил:
– Полагают, что он поехал сюда вслед за дамой, ваше величество. Вы, может быть, слышали о мадам Антуанетт де Мобан?
– Вроде бы что‑то слышал, – ответил я и невольно посмотрел на замок Майкла.
– Она приехала в Руританию примерно тогда же, когда и этот Рассендилл.
Префект одарил меня многозначительным взглядом. Я понял его: он хотел поговорить со мной наедине.
– Сапт, – попросил я, – я поручаю вам ненадолго принцессу. Мне надо поговорить с префектом.
– Ну, – повернулся я к начальнику полиции, когда они отъехали на несколько шагов вперед, – что там у вас еще?
– Я вот о чем подумал, ваше величество. Если Рассендилл действительно увлекся этой дамой, а потом пропал и о нем уже два месяца ничего неизвестно… – И, не договорив, начальник полиции бросил выразительный взгляд на замок.
– Вы правы, эта дама там, – спокойно ответил я. – Однако не думаю, чтобы Рассендилл тоже жил в замке.
– Но, ваше величество, – едва слышно прошептал он, – герцог не выносит соперников.
– Тут я с вами согласен, – совершенно искренне ответил я. – Но не слишком ли вы сгущаете краски?
Он виновато развел руками. И тут я шепнул ему:
– Дело действительно серьезное. Возвращайтесь в Стрелсау…
– Но, ваше величество, если улики навели нас на верный след?..
– Возвращайтесь в Стрелсау, – повторил я. – Скажите послу, что напали на след, но вам требуется еще неделя срока. А я сам займусь этим.
– Посол очень торопил меня, ваше величество.
– Постарайтесь убедить его, что надо набраться терпения. Сами ведь понимаете: если подозрение подтвердится, придется действовать очень осторожно. Мы не можем допустить скандала. Вы должны сегодня же вернуться в столицу!
Он покорно поклонился, а я, испытывая большое облегчение, догнал своих спутников. Теперь розыски моей скромной персоны приостановятся минимум на две недели. Начальник полиции даже сам не предполагал, насколько приблизился к истине. Стоило ему начать поиск – как это могло бы повредить королю! Вот почему я не уставал посылать в душе проклятия Джорджу Фезерли – этот болтун едва не погубил весь мой план.
– Итак, с делами покончено? – спросила Флавия.
– Все в порядке, – ответил я. – А потому предлагаю повернуть назад. Иначе мы окажемся во владениях моего брата.
Мы и впрямь почти подъехали к замку. Остановившись, мы немного полюбовались крепостными стенами и живописной дорогой. Именно в этот момент на дорогу вышла похоронная процессия.
– Едем назад, – сказал Сапт.
– Я хочу остаться, – возразила Флавия.
Я подъехал к ней и осадил коня. Процессия приблизилась к нам, и теперь мы могли разглядеть ее. Впереди верхом ехали слуги, одетые в черные ливреи с серебряными гербами. За слугами двигался катафалк, запряженный четверкой лошадей. На нем стоял гроб, накрытый тяжелым балдахином. За катафалком ехал всадник. В беспросветно‑черном одеянии, со шляпой в руке, он словно воплощал собою скорбь. Глядя на него, даже невозмутимый Сапт растрогался и обнажил голову. Мы не двигались с места. Флавия тронула меня за локоть.
– Наверное, это один из убитых дворян, – сказала она.
Я подозвал грума.
– Съездите и узнайте, кого хоронят, – приказал я ему.
Он тронул коня и подъехал к слугам. Я увидел, что они препроводили его к человеку, следовавшему за катафалком.
– Да это же Руперт Хенцау, – прошептал Сапт.
Теперь они подъехали достаточно близко, чтобы можно было разглядеть участников процессии. За катафалком и впрямь следовал Руперт. Он подал знак слугам, кортеж остановился, а сам он подъехал ко мне. На нем был костюм черного цвета, застегнутый на все пуговицы. Он отвесил мне почтительный поклон и вдруг улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. Старина Сапт держал руку у левого кармана на груди, и Руперт наверняка не хуже меня догадывался, что прячет в этом кармане мой старший друг.
– Ваше величество изволит интересоваться, кого мы хороним? – вежливо осведомился Руперт. – Извольте: мы провожаем в последний путь моего дорогого друга Альберта Лоенгрема.
– Ах, милорд… – вздохнул я. – Поверьте, никто не жалеет об этом происшествии больше, чем я. Свидетельством тому – мой приказ, и я уж заставлю неукоснительно соблюдать его.
– Бедняга! – исполненным сочувствием тоном проговорила Флавия.
Руперт наградил ее таким восторженным взглядом, что, будь моя воля, я заставил бы его горько раскаяться. Но сейчас я не мог затевать новой ссоры и, едва сдерживая гнев, следил, как этот нахал явно ждет от принцессы знаков восхищения своей особой.
– Вы очень милостиво поступили, ваше величество, – сказал Руперт. – Я горько оплакиваю своего друга. Я вот только думаю, как бы не получилось, чтобы вскоре и других не постигла его судьба.
– Об этом каждому из нас не мешает подумать, – ответил я.
– Даже королям, ваше величество, – нравоучительным тоном произнес Руперт, и я услышал, как Сапт скрипнул зубами.
– Вы правы, – как можно спокойнее согласился я. – А как здоровье моего брата?
– Получше, ваше величество.
– Рад за него.
– Как только ему позволит здоровье, он приедет в Стрелсау.
– Так, значит, он все‑таки еще болен?
– У него небольшое осложнение, – ответил этот нахал тоном, исполненным самой нежной заботы.
– Передайте герцогу Майклу, – сказала Флавия, – что я искренне желаю ему скорейшего избавления от неприятного недуга.
– Ах, ваше высочество, вы даже не представляете себе, как наши с вами желания совпадают, – сказал Руперт и снова смерил Флавию таким дерзким взглядом, что она покраснела от смущения.
Я поклонился, Руперт попятил коня и поехал туда, где ожидал его похоронный кортеж. Какая‑то сила толкнула меня, и я поехал следом за ним. Он резко обернулся. Он явно боялся, что я нападу на него даже в присутствии принцессы и его собственных слуг.
– Прошлой ночью вы отважно сражались, – сказал я. – Обещаю: если вы выдадите целым и невредимым вашего узника, никто из нас не причинит вам вреда.
Он с усмешкой поглядел на меня и подъехал ближе.
– Не бойтесь, – сказал он, – я безоружен, а ваш дружок Сапт держит меня под прицелом.
– Я и не боюсь.
– В том‑то и дело, будьте вы прокляты! – сказал он. – Я вам уже передавал предложение герцога.
– Я не желаю ничего слушать от Черного Майкла, – ответил я.
– Тогда послушайте, что предложу вам я. – Он заговорил тише. – Смело осаждайте замок, пусть первыми идут Сапт и Тарленхайм. И условьтесь со мной заранее о часе, когда вы выступите.
– Спасибо, милорд, – насмешливо проговорил я, – вы же знаете, как я вам доверяю.
– Да перестаньте вы, я вам дело говорю. Сапт и Фриц погибнут, Черный Майкл – тоже.
– Каким образом?
– Черный Майкл сгинет от пули, туда ему и дорога. Узник отправится по «лестнице Иакова» (вы же знаете о ней) прямиком в преисподнюю. И нас останется только двое. Я – Руперт Хенцау и вы – король Руритании.
Он помолчал. Потом заговорил снова, и голос его дрожал от возбуждения:
– Какая игра! Вы получите принцессу и трон, я – награды и благодарность вашего величества.
– Воистину в аду пустует место, пока вас носит земля! – возмущенно прошептал я.
– И все же подумайте, – не сдавался он. – Только прошу вас держать меня подальше от этой славной девчушки! – сказал он, указывая глазами на ту, которая была мне дороже всего на свете.
– А ну‑ка замолчите, милейший!
Однако, как ни странно, злоба моя сейчас была скорее наносной. В откровенной наглости Руперта сквозило какое‑то, быть может, ему самому неведомое обаяние. И я невольно улыбнулся.
