Текст книги "Чары"

Автор книги: Хилари Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Эмили посмотрела на часы.

– Уже слишком поздно сегодня.

– Для чего? – голос Магги стал напряженным.

– Ладно, – сказал Джулиус. – Первым делом сделаем это утром.

– Что? – спазм страха сдавил живот Магги.

– Укол. – Джулиус говорил теперь ледяным тоном. – Уверен, это то, что нам нужно. Достаточно безболезненно, насколько я знаю.

– Ты хочешь убить Хекси? – Магги сразу поняла, что задумал ее отчим, но она была не в состоянии поверить в это. – Только за одну маленькую ошибку?

– Папа, пожалуйста, – Руди побледнел. – Думаю, я сам виноват… Я, наверно, испугал собачку… она такая маленькая… уверен, она не хотела сделать мне плохо.

Хильдегард тоже казалась взволнованной.

– Это выглядит некрасиво, Стефан, – сказала она мягко и примирительно. – Может, Магги удастся придумать совсем другой выход, который устроит всех в нашем доме. Может, она найдет ему другой дом? Других хозяев?

– Где? В деревне? – Джулиус просто источал сарказм. – Она так хорошо вела себя у тех людей, что они были вынуждены держать ее на привязи – днем и ночью. Магдален сама же нам и рассказала об этом – чего уж больше. – Он сделал паузу. – Нет, я принял решение и я не уступлю. И кончено с этим.

– Вы не сможете, – решительно сказала Магги.

– Он говорит разумные вещи, – Эмили было противно, но так как ее муж редко требовал от нее неприятного, она чувствовала себя обязанной поддержать его. – Магги, ты должна видеть…

– Я не вижу ничего, кроме жестокости, – отрезала Магги.

Эмили закусила губу.

– Впрочем, у тебя есть выбор, – сказал своей падчерице Джулиус отрывисто и безапелляционно.

– Какой?

– Я могу застрелить эту бестию.

Как и всякий мужчина-швейцарец в стране, он всегда хранил свою армейскую винтовку дома.

– Ты предпочитаешь это, Магги?

– Отец, – начал Руди, но остановился.

– Ну? – Джулиус ждал.

Магги била лихорадка, ей стало плохо. Она поняла, что держала себя в руках многие годы. Поездки в Давос спасали ее от невыносимого, почти удушливого рабского существования и давали ей силы страдать в молчании. Каждый раз перед отъездом Амадеус предупреждал ее, что ни слова об Александре не должно было сорваться с ее губ. И Магги возвращалась в Цюрих во всеоружии скрытности, пряча свои чувства под маской молчания.

Но теперь она взорвалась.

– Вы – мерзкий человек, – сказала она Джулиусу, ее голос дрожал. – Меня от вас тошнило. Всегда. Я поняла вас с самого начала, как только увидела – но я была всего лишь маленькой девочкой, без всяких прав.

– У тебя всегда были права, – сказала потрясенная Хильдегард.

– Правда? У меня были какие-то права, когда вы прогнали папу, даже не дав мне поговорить с ним?

Она резко обернулась, чтобы взглянуть в лицо матери.

– Ты думаешь, что я забуду ту ночь, когда вы заперли меня?

– Это было для твоей же защиты, – сказала Эмили.

– Я тебе не верю. И я никогда не прощала тебе – и никогда не прощу.

– Ну уж хватит, – вмешался Джулиус. Но Магги не могла остановиться.

– По вашему хватит? Вы все вели себя так, словно папа был преступником… что он не может даже появиться в Швейцарии – не может видеть меня. Но он видел.

Щеки ее полыхали румянцем, а глаза горели от ярости.

– Он видел меня часто – каждый раз, когда я только была в Давосе!

– Только не тогда, когда я там был, – широко раскрыл глаза удивленный Руди.

– Конечно же, нет. Папочка не приходил, когда ты там бывал, потому что он знал, что не может доверять тебе.

Подсознательно, даже в пылу гнева, Магги поняла, что она чересчур сурова к брату, что в том вовсе не его вина была, но не могла заставить себя остановиться.

– Я же говорила вам, – прошептала Хильдегард, побелев в лице. – Я говорила, что Амадеус поможет Александру – что бы тот ни натворил.

– Он ничего не натворил, – бросила ей Магги в лицо. – Ничего, что могло бы сравниться с тем, что вы сделали с ним – со мной!

Она сделала глубокий вздох.

– Но мы перехитрили вас всех. Мы чудесно проводили время на зло всем вам, и вы ни о чем не догадывались.

Вся ненависть Магги и все ответные обвинения хлынули из нее – в едином порыве чистой, ничем не разбавленной страсти, вместе с так долго сдерживаемыми словами ее неистребимой, неиссякаемой любви к отцу и дедушке. В совершенном отчаянии она сказала им все, зная, что теперь все кончено, что нечем теперь рисковать, – потому что никто на свете не в силах вернуть ей это назад. Они слушали ее в гробовом потрясенном молчании, а она описывала им счастливые дни и ночи, проведенные с Амадеусом и Александром, говорила о Константине Зелееве и его завораживающих бесконечных историях про Ирину и Санкт-Петербург и Париж – и о скульптуре из массивного золота и бриллиантов, сапфиров и рубинов, прекрасней которой им даже не снилось ничего.

– Расскажи нам, – сказал наконец Стефан Джулиус, в первый раз прерывая страстный поток ее восторженных слов, и в голосе его было стальное спокойствие. – Расскажи нам побольше об этой скульптуре.

Слишком поздно Магги поняла свою ошибку. Будущее Хекси было забыто на время; отошло на задний план даже открытие о ее встречах с Александром. Ее отчим стал перебивать ее, и в его хорошо контролируемой вражде было что-то жуткое.

– Герр Вальтер не упоминал о скульптуре, когда говорил о собственности старика. Он не говорил о золоте или драгоценностях. Он сказал, что у него не было ничего ценного – кроме самого дома.

Магги молча кляла себя за свое глупое поведение.

– Она все это сочинила, – неуверенно сказала Эмили.

– Не думаю, – ответил Джулиус, его взгляд не отрывался от лица падчерицы. – Она могла приукрасить немного – но за этим что-то стоит.

Больше Магги не сказала ничего. Она думала о записке, которую написал отец, и поклялась молчаливой клятвой, что никогда больше не предаст его ни единым словом – что бы с ней ни случилось.

– Эти волшебные времена… – глаза Эмили стали холодными. – Как они могут быть волшебными, если вы торчали в обшарпанном доме вместе с прелюбодеем и садистом?

Магги впилась в мать ненавидящим взглядом, испытывая жгучее желание взорваться опять.

– Ты правда веришь, что твой отец – хороший, достойный человек, а, Магги? – отчетливо спросила Эмили ледяным тоном. – А почему бы и нет – если никто не хотел, чтоб ты узнала правду.

– Эмили, – предостерегла ее Хильдегард.

– Мы не хотели ранить тебя больше, чем это уже случилось, – продолжала Эмили. – Ты думала, что мне наплевать на тебя, что я – порочная и мстительная. А все эти годы я держала в себе правду – как бы ты ни была невыносима, как ни гадко ты пыталась меня наказать.

– Эмили, – попыталась опять Хильдегард, но Джулиус остановил ее.

– Пусть она продолжает, – сказал он спокойно. – Девочка достаточно взрослая, чтобы знать все.

– Но Руди? – Хильдегард была шокирована. Какой-то момент Эмили колебалась, глядя на сына, сидевшего по-прежнему тихо, выпрямившись, но потом покачала головой.

– У Руди никогда не было беспочвенных фантазий насчет Александра – он вряд ли помнит его, ведь так, дорогой?

Она улыбнулась быстрой, кривой улыбкой.

– Может, у него и фамилия Габриэлов – но не натура. Он не такой, как Магги.

Магги все время стояла, с самого начала, как вошла в библиотеку. Теперь у нее ноги стали вдруг слабеть и она села на ближайший стул.

– Какую новую ложь ты собираешься мне рассказать, мама?

– Никакой лжи, – сказала Эмили. – Только чистую уродливую правду.

Александр Габриэл, сказала дочери и сыну Эмили, был слабым и аффективным человеком, который годами оглушал себя не только алкоголем, но и наркотиками, которые помогали ему трусливо бежать от реального мира. До той ночи в июне девять лет назад ему удавалось сохранять подобие самоконтроля – но в тот раз случилось иначе. Он зашел слишком далеко. Той ночью старый знакомый приехал в город. Мужчина, которого Магги расписала как героя сказки. Это был русский, Зелеев.

– Я не знала, что это – друг вашего дедушки. Для меня он был просто незнакомцем – я даже не видела его до тех пор, пока он не привез домой вашего отца – посреди ночи.

Эмили взглянула в упор на Магги.

– Ты «рекомендовала» его нам как самого элегантного мужчину, какого только видела. А когда я столкнулась с ним, я увидела только смердящего омерзительного пьяницу.

– Продолжай, мама, – голос Магги дрогнул лишь чуть-чуть. Она почувствовала, как ее охватывает оцепенение, вызванное странным ощущением нереальности происходящего.

– Именно этот русский рассказал мне, что произошло. Ваш отец едва соображал в тот момент – помню, понадобился океан черного кофе, чтобы он хоть как-то понял, где он и кто он. И помню, как мы с бабушкой все лили и лили в него этот кофе… Помню, как он хрюкал, его рвало прямо на нас.

Ее лицо исказилось при этом воспоминании. Хильдегард подошла и коснулась ее руки.

– Мне очень жаль, что ты это делаешь, – сказала она. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– А мне от этого легче, – хрипло ответила Эмили.

– Продолжай, мама, – опять сказала Магги.

– Русский сказал нам, что он сам выпил слишком много водки. Он делал это нечасто, но когда напивался этой гадости, то вел себя отвратительно. Он сказал также нам с бабушкой, что мой муж пил виски, вино и пиво – и он курил марихуану. Потом они подобрали шлюху на Нидердорф-штрассе и привезли ее в комнату где-то на задворках улицы.

– Мама, пожалуйста, – сказал тихо Руди.

– Я не могу остановиться, Руди. Извини, – безжалостно продолжала Эмили. – Русский сказал, что Александр был слишком пьян, обкурен и расслаблен, чтобы воспользоваться проституткой, и вопреки предостережению заглотил таблетки. Бензедрин, сказал русский, вид амфетамина. Я никогда и краем уха не слышала о таких вещах до той ночи, но этот Зелеев объяснил, что они отгоняют сон, взбадривают, ускоряют обмен веществ.

Она сосредоточила все свое внимание на Магги, и история материализовывалась гладко, последовательно и без истерии.

– Но в случае с твоим отцом они привели его на грань безумия, сделали из него дикого зверя.

– Я не верю тебе, – Магги стала терять свое защитное оцепенение – кокон вокруг ее сердца и ума стал истончаться. Она крепко стиснула кулаки, поджала кончики пальцев внутри туфель.

– Верь мне, Магги, это – правда. Такую правду не может изобрести ни один достойный человек. Он был моим мужем – помни об этом, – а не только отцом моих детей. Твоим обожаемым Папочкой…

Она выждала, прежде чем нанести удар.

– который изнасиловал, зверски избил и почти задушил женщину, прежде чем его приятель оттащил его от нее.

– Как ты можешь… такую клевету? – прошептала Магги.

Но Эмили еще не закончила. Зелеев, продолжала она, к его чести, сохранил достаточное присутствие рассудка, чтобы вынести проститутку незамеченной из дома и положить ее на улице с суммой денег, достаточно внушительной, как он надеялся, для того, чтобы купить ее молчание, когда она придет в себя. А потом он доставил Александра назад – полуволоча, полутаща на себе – в Дом Грюндли.

– Твоя бабушка все потом устроила, от меня не было никакого толку – из-за шока.

– А кто не был бы в шоке от такого? – ввернул Джулиус.

– Хильдегард знала, что Александру невозможно было оставаться в доме даже на одну ночь. Если женщина позвала полицию, или если ее нашли, могло случиться все, что угодно. Наш брак совершенно очевидно развалился – я не могла вынести его присутствия в этом доме, остаться с ним наедине. Да и потом, у нас есть вы, дети, о которых нужно думать.

– Теперь ты понимаешь? – спросил Джулиус Магги, но она не ответила – не могла ответить.

Тогда за нить рассказа ухватилась Хильдегард.

– Я разбудила своего адвоката, настояла на том, чтобы он немедленно приехал и составил необходимые бумаги. Я велела Максимилиану отвезти русского на Гауптбанхоф и быть готовым перевезти Александра через немецкую границу через несколько часов.

Ее голубые глаза блестели, и она дрожала.

– Тебе было только семь лет, Магги. Мы заперли дверь, чтоб спасти тебя от ранившей бы тебя правды. Для тебя было лучше… пусть лучше ты будешь испытывать к нам вражду, чем лицом к лицу столкнешься с тем, что натворил твой отец.

– Как вам удалось заставить его уехать? – голос Магги был теперь совсем бесстрастным. Шок и ужас, и – несмотря ни на что – недоверие бросали ее чуть ли не ежеминутно из одного состояния в другое: она была то на взводе, то чувствовала себя слабой и опустошенной. – Как вы заставили его бросить меня?

– У него не было выбора, – ответила Эмили. – Он не мог оставаться здесь, и он знал, что не вынесет, если его арестуют и посадят в тюрьму. Он был таким патетичным, – сказала она опять. – Мы поставили его под холодный душ, помогли ему надеть свежую одежду – мы сожгли ту, что была на нем. Он подписал все, что положил перед ним адвокат – я помню, как дрожала его рука, когда он писал свое имя.

– Что вы заставили его подписать?

– Один документ, в котором он отказывался от всех прав на имущество твоей бабушки, и еще один – на имущество отца…

– Таким, каким оно было, – закончила за нее Хильдегард.

– Может, оно больше, чем мы думали, – заметил Джулиус, вспоминая скульптуру.

– Он подписал еще одну бумагу, подтверждающую, что он оставляет меня и не будет опротестовывать наш развод, и не будет предъявлять мне никаких требований.

Эмилия, приближаясь к концу истории, не умолчала и об этом.

– И последнее.

– Что? – глаза Магги горели.

– Твой отец поклялся, что никогда не увидит больше ни тебя, ни твоего брата – всю оставшуюся жизнь.

Все чувства Магги, смятенные, израненные, годами подавляемые, вылились в один-единственный отчаянный ответ. Если она и думала раньше, что почти всю свою жизнь в Доме Грюндли испытывала ненависть, теперь она поняла, что это была просто бессильная ярость ребенка, тривиальная по сравнению со жгучим неистовым омерзением и гадливостью, которые она почувствовала сейчас.

Ее мать лгала – Магги это было ясно, как день. Она никогда не поверит в эту якобы так героически утаенную историю – никогда. Что-то кошмарное, жуткое произошло той ночью – но это не могло быть то, что ей пытались навязать. Ее мать – которая теперь замужем за мужчиной, сделавшим свое состояние на торговле оружием, несшим смерть и разрушение (незадолго до войны он продавал его немцам) – говорила об ее отце как о растленном чудовище. Но Магги знала, что Александр Габриэл был добрым сердечным человеком, любящим, нежным и заботливым отцом и сыном.

И Магги, очень медленно, встала со стула и оглядела их всех – это семейство, собравшееся вместе, чтобы устроить ей суд. Ее тошнотворный отчим, всегда такой самоуверенный и непробиваемый, и считавший, что именно такими бывают порядочные и воспитанные люди; ее бабка – женщина, способная на то, чтобы вышвырнуть своего сына из дома и дать ему погибнуть; Руди, ее собственный брат, с потрясенным и белым, как мел, лицом, но не сделавший ничего, чтоб защитить своего отца и сестру. А потом она посмотрела на Эмили – самую отвратительную из них, казавшуюся сейчас потрепанной и жалкой, словно все ее усилия хитрости, эгоизма и жестокости оставили на ее лице и теле уродливые шрамы.

Теперь Магги знала, что такое настоящая ненависть.

7

Магги покинула Дом Грюндли той же ночью.

Она взяла с собой свою Хекси, несчастную обреченную таксу, маленький кожаный чемодан и свой паспорт, который потихоньку вытащила из секретера в кабинете отчима, и выскользнула на улицу. Было четыре часа утра.

Она не чувствовала сожаления. Может, легкую тень чувства, похожего на вину – перед Руди… но не больше. Она и ее младший брат казались похожими, но у них не было ничего общего – они никогда не были друг другу близки и не делились ни одним из своих, даже самых пустячных, секретов. Был только один человек, который что-то значил для нее в этой жизни, и Магги решила, что обязательно найдет его.

* * *

Она шла вниз по Ремерхоф и, бредя по маршруту Восьмого трамвая, миновала Шауспильхаус и пошла по Ремиштрассе. На мосту Магги остановилась в нерешительности: путь по набережной был более коротким и прямым, но тогда она наверняка столкнется с ночными искателями приключений, а ей совсем не хотелось попасть в какую-нибудь скверную и опасную историю. Она перешла по мосту, оглянулась на темную воду слева, и на дальний другой берег, угрожающе залитый огнями, и пошла по Беркли Плац, свернув потом направо на Банхофштрассе.

– Это – одна из самых элегантных улиц в мире, – сказала она Хекси, которая обнюхивала корни большой липы, а потом, завиляв коротеньким хвостиком, натянула свой поводок и стала рваться вперед – куда бы они не шли. – Мама и Оми провели здесь полжизни, ходя по магазинам, попивая кофе и сплетничая, – но уж спасибо, это все не по мне.

Большинство людей, которых она знала, любили этот город; цюрихцы гордились им, а туристы и приезжие заявляли, что это – самый цивилизованный и очаровательный город на свете. Магги иногда думала – может, все было б иначе… она бы чувствовала все совсем по-другому, родись она в другой семье и вырасти совсем в других условиях, где не было б такого давления. Ее друзья по школе были очень счастливыми – и, если быть честной перед собой, она тоже бывала достаточно счастлива, пока не уехал отец…

Парадеплац была пустынной – мягкое шарканье ботинок Магги и легкий стук коготков Хекси были единственными звуками, нарушавшими ночную тишину и покой. Было всего пять часов утра. Они миновали «Франц Карл Вебер», большой магазин игрушек, потом «Голдшмидт», любимый магазин Оми, потом универмаги «Джемоли» и «Глобус», постояли около сада Песталоцци, потом дошли до двух отелей в начале улицы, «Сен-Готард» и «Швейцерхоф», залитых огнями внизу и источавших тепло и уют, но сонных и темных наверху. Тишина окружала ее, и все казалось призрачным, нереальным, но Магги чувствовала странное успокоение, словно что-то спасало ее натянутые нервы, воодушевляло идти вперед.

На вокзале Хауптбанхоф было тоже тихо и мирно, каждый легчайший звук гулко отдавался в огромном здании. Магги купила билет в один конец до Женевы, а потом закрылась с Хекси в маленькой кабинке дамского умывальника и стала дожидаться отхода первого поезда.

Беспокоясь, что собачка может вести себя непоседливо во время путешествия – а Магги совсем не хотела привлекать к себе внимание, она присела с Хекси на полу багажного вагона и стала стараться думать здраво. Она едет в Женеву потому, что когда в последний раз видела Константина Зелеева, он сказал, что там он работает. Записка папы ясно сказала ей, что русский – единственный человек на свете, кому она может доверять. Магги во что бы то ни стало нужно найти Зелеева.

Она опустошила свою копилку – забавную фарфоровую хрюшку, которую подарил ей отец, когда Магги было четыре, и в которую он почти ежедневно – пока не ушел – бросал монетки и бумажные денежки; а еще она взяла с робой свою личную чековую книжку – на ее имя открыли счет в «Швейцерише Банкверейн» в день ее двенадцатилетия. Она понимала, что, может, ей не удастся снять деньги со счета без разрешения родителей, а средства, вложенные для нее в Грюндли Банке, потеряны навсегда, но все же она может попытаться. На ней были две дорогие, украшенные драгоценностями, вещи – платиновые часы «Патек Филипп», подаренные Хильдегард на день рожденья в прошлом году, и маленькое золотое кольцо-печатка с выгравированными на нем ее инициалами – последний дар ее отца. Она оставила им все свои драгоценности: ее прелестные сережки с сапфирами, чудесный золотой браслет и восемнадцатикаратовый золотой крест и ожерелье, подаренные в день Конфирмации. Все это она получила уже после того, как мать вышла замуж за Стефана Джулиуса, и Магги не хотела иметь у себя их подарки. Она лучше умрет, чем продаст свое золотое кольцо, но если будут нужны деньги, она расстанется с часами.

Путешествие было восхитительным, но больше всего ее поразила, при выезде из Лозанны, красота Женевского озера – такого захватывающего дух великолепия Магги не видела еще никогда, и когда она наконец очутилась на вокзале Корнавин, она была уже просто в экстазе восторга. Она знала, что Женева меньше Цюриха, но город казался больше – он был более броским, нарядным и «иностранным». Глядя по сторонам широко раскрытыми глазами, она положила свой чемодан в ячейку камеры хранения, купила плитку молочного шоколада, которую съела вместе с Хекси, а потом вышла наружу, на Альпийскую улицу, и очутилась на набережной де Монблан у Женевского озера.

Утро было ясным и холодным, ледяной ветер дул с озера, когда Магги пересекла Женевский рейд, глядя на живописные суденышки и знаменитый фонтан, извергавший струи воды высоко в небо. Больше двух часов она бродила по улицам, вдоль озера, переходила туда-сюда Рону, с одного берега на другой, наслаждаясь ярким солнечным светом, звуками французской речи и глазея с любопытством в витрины магазинов. Это был город часов, подумала она, видя сотни и сотни часов, дорогих и красивых; «Бауме-э-Мерсье», «Блан-пэн», «Ролекс», «Одемар Пике», «Вашерон Константэн». Ясно, что Женева была не тем городом, где нужно пытаться продать свои «Патек Филипп». Она опять вспомнила, как терпеть не могла ходить за покупками дома – хотя магазины казались нарядными и веселыми, а Банхофштрассе – чудесной, когда липы были в цвету, но всегда ее очарование рассеивалось от нравоучений и муштры матери или Оми; но этим утром она была наконец свободна от них. Вот только одно отравляло ей удовольствие: Магги понимала, что не может остаться здесь долго – риск был слишком велик. Корпорация Джулиуса имела большие офисы на рю Ротшильд, и ее отчим регулярно, каждую неделю, ездил в Женеву, обычно по понедельникам, и хотя сегодня была среда, но Магги не хотела неприятных случайностей. Да и потом она приехала сюда с единственной целью.

Зелеев говорил ей о фирме золотых дел мастеров, называвшейся «Перро и сыновья». И Магги, потуже натянув поводок Хекси, зашла в телефонную будку и легко нашла адрес в книге. Ее настроение поднялось – скоро она снова увидит русского, а потом найдет своего отца.

Здание фирмы «Перро и сыновья» на рю дю Рон было старым и внушительным с виду, демонстрационный зал для розничной продажи занимал два этажа – тихое место, дышавшее атмосферой чинности и респектабельности, напоминавшее Магги Большой Зал их семейного банка. На обитом бархатом стуле в дальнем углу сидела дама, которую обслуживал седовласый господин в серой визитке. На даме были меха, и она прижимала к груди крохотную собачку. Магги, увидев бледно-розовый ковер, сделала то же самое с Хекси; такса отчаянно пыталась вырваться, но Магги прижала ее к себе еще крепче, когда другой элегантный продавец подошел к ней.

– Bonjour, Mademoiselle.[23]23
  Добрый день, мадемуазель (фр.).


[Закрыть]

Он говорил с безукоризненной вежливостью и галантностью, но неодобрение сквозило в каждой черточке его лица. Этим она обязана своей одежде, мгновенно поняла Магги. Обладая гардеробом, набитым дорогой, высшего класса одеждой, выбранной, в основном, Эмили – туалетами, которые были бы пропуском и гарантировали прием и уважение в любом самом респектабельном месте и обществе, – она убежала из дома в своих любимых черных лыжных брюках, ярком бирюзовом просторном пуловере и старом пиджаке из овечьей шерсти. Такое можно было надеть в горах, на Шварцхорне, но не в это святилище истеблишмента и изысканности, да к тому же еще и после ночи, проведенной в умывальной комнате для дам и после путешествия в багажном вагоне.

– Я ищу мсье Зелеева, – сказала она и затаила дыхание. Хекси вертелась у нее в руках и поскуливала.

Лицо продавца осталось бесстрастным.

– Вы должны встретиться с этим господином здесь, мадемуазель?

– Нет, мсье. То есть, я надеюсь с ним встретиться, но…

Она остановилась в замешательстве.

– Мсье – наш клиент?

Он слегка наклонил голову.

– Боюсь, я не смогу вспомнить клиента по фамилии…

Он колебался.

– Зелеев, – повторила Магги. – Он работает здесь.

Неодобрение возвратилось опять.

– Нет, мадемуазель.

Сердце Магги замерло.

– Или он работал здесь раньше. Недавно.

– Как давно это было?

Дверь открылась, и почтенного вида пожилая чета появилась на пороге. Продавец поклонился в их направлении.

– Два или три года назад, – ответила Магги, – но мсье Зелеев не работал в демонстрационном зале. Он – ювелир.

Она прочла скуку в его глазах, и попробовала более сильное средство.

– Раньше он работал на Дом Фаберже в Санкт-Петербурге.

– Правда? – его рот криво изогнулся в уголках губ. – Догадываюсь, что это было так давно, n'est-ce pas? Как бы там ни было, но этот господин не работает в данный момент на «Перро и сыновей». Очень сожалею.

Но Магги заехала слишком далеко от дома, чтобы так вот просто сдаться.

– Может, вы могли бы посмотреть в ваших старых записях?

– В этом нет необходимости.

– Но мне это необходимо, – настаивала она. Хекси подвывала в ее руках; настырный негромкий звук из самой глубины ее пасти. – Для меня жизненно важно найти мсье Зелеева.

Неодобрение превратилось в неприязнь.

– Тогда я могу предложить вам оставить свое имя и адрес, если отыщется какой-нибудь след этого господина, мы вам напишем.

– Я не могу этого сделать – я имею в виду, что не смогу дожидаться записки. Это – очень срочное дело.

– В таком случае, я ничего не могу для вас сделать – только пожелать вам приятно провести сегодняшний день.

Он плавно двинулся к двери и взялся за ручку.

– Пожалуйста, мсье, – Магги просила его в последний раз, но без всякого толку. Дверь была открыта.

– Bonjour, Mademoiselle.

Продавец намеренно не сказал ей au revoir.[24]24
  До свидания (фр.).


[Закрыть] Дверь за ней закрылась. Магги ободряюще погладила таксу – потому что собаке тоже пришлось натерпеться – и спустила ее на землю.

– А что теперь? – спросила она, и не получив ответа, сама ответила на свой вопрос. – Мы пойдем дальше.

Зная, что не может позволить себе тратить время попусту, Магги быстро обежала столько ювелирных магазинов, торгующих золотом, серебром и драгоценностями, сколько смогла найти. Перед ее глазами промелькнула целая вереница блистательных магазинов на рю де Рон, набережной Женераль Гизан, Пляс дю Моляр и на другом берегу реки, на Пляс де Берже. Впечатления были яркие, но удручающие – никто не знал Зелеева и никогда не слышал о его существовании. Магги зашла в почтовое отделение на рю де Мон Блан и начала рыться в книге адресов города и окружавших его пригородов, но не нашла жителей с его фамилией. Тогда она подошла к кассе и разменяла франки на сантимы и стала звонить из автомата в каждый ювелирный магазин и лавочку, в которые не смогла зайти сама. Хекси, устав и проголодавшись, стала совсем беспокойной – она вертелась, скулила, виляла хвостом, царапала когтями стену, а потом начала лаять, не давая Магги слышать то, что говорилось в трубку. Но Магги уже поняла, что ее затея провалилась. У нее было мало времени, и если Зелеев и жил в Женеве – в чем она уже сильно сомневалась – она его не найдет.

Впервые после ухода из дома она почувствовала, что нервы ее на пределе. Скоро будет темно, а ей негде было остановиться на ночь. Конечно, ее окружали экстравагантные, красивые отели, но какой от них прок? Ведь Магги понимала – если она начнет платить за подобные номера, ее деньги не задержатся в ее кармане больше нескольких дней. Но если она сейчас сдастся, вернется в Цюрих, она будет быстро сожрана жадным настырным миром Грюндлей и Джулиусов, словно беззащитная устрица, поданная на блюде. Ее индивидуальность, ее надежды и стремления будут растерты в порошок. И она может больше никогда не увидеть отца.

Она побрела, теперь уже медленно, к маленькому парку возле озера, где Хекси, под покровом вечера, растянулась на траве и блаженствовала несколько минут, но потом, словно вспомнив о голоде и усталости, побежала назад к Магги и стала царапать ее своими маленькими лапками, пока Магги наконец не сдалась и не взяла ее на руки.

– Ну, что теперь? – проговорила она.

Она сёла на скамейку, посадив на колени Хекси.

– Как тебе понравится провести здесь ночь?

Такса сунула свой длинный нос в карман Магги, где, она помнила, лежала съеденная теперь шоколадка. В парке, казалось, было безопасно, размышляла Магги… но если ее начнет расспрашивать полиция, она наверняка к рассвету уже окажется в Цюрихе, и это будет конец для Хекси. И для нее тоже.

Но потом собственный ответ поразил ее своей очевидностью. Конечно, им нужно идти вперед – но не просто лишь бы куда. Ведь на самом деле она знает одно-единственное место, словно посланное ей самой судьбой. Господи, да как это она сразу не сообразила! Город, о котором столько говорил Зелеев – так восторженно, живо, так поэтично; город, в котором была так счастлива Ирина Валентиновна – женщина, которую Магги никогда не встречала, но на которую она, как ей часто казалось, была похожа больше, чем на свою собственную мать. Именно туда мог поехать Зелеев, если он покинул Женеву. Город, в котором, так он говорил Магги, она блеснет.

– Именно так, – пробормотала она и поцеловала Хекси в жесткое ухо.

Она приняла решение. Она вернется к железнодорожному вокзалу и найдет комнатку в дешевой меблирашке, а утром сделает еще одну попытку отыскать русского в этом городе. А потом она и Хекси сядут на ближайший отходящий поезд и покинут Швейцарию.

Они поедут в Париж.

Она успела на утренний поезд, и началась еще одна поездка без всяких удобств, потому что хотя на этот раз Магги и попыталась устроиться в вагоне второго класса вместе с Хекси, проводник вагона решил отправить непоседливую собачку в багажное отделение одну, и Магги пришлось отправиться вслед за ней.

Но Магги не замечала неудобств, потому что за окном проносился мир во всех своих красках. Паспорт Магги проверяли уже дважды – первый раз на швейцарской стороне, а второй – на французской. Альпы остались позади нее, они ненадолго остановились в Лионе, а теперь ехали вдоль реки Соны на север через южную Бургундию. За окном медленно проплывал сельский пейзаж, казавшийся таким прелестным, несмотря на тусклый февраль – покатые холмы, леса, луга, виноградники и стада скота.

Сразу после их остановки в Дижоне проводник, чувствовавший себя неловко оттого, что изгнал красивую девушку в багажное отделение, появился в дверях, держа маленький поднос. На нем была тарелка с сыром камамбер, паштетом и корзиночка с хрустящим хлебом, бокал красного вина и льняная салфетка.

– Pour vous, Mademoiselle, avec mes compliments.[25]25
  Это – вам, мадемуазель, – вместе с моими комплиментами (фр.).


[Закрыть]

Он поставил поднос на один из упакованных контейнеров и улыбнулся на таксу, не знавшую покоя – она постоянно виляла хвостом и поскуливала от голода.

– Может, вашей petite amie[26]26
  Маленькая подружка (фр.).


[Закрыть] понравится паштет, – сказал он. – А что касается вас, мадемуазель… мы недавно проехали чудесный городок Бон. А так как это почти богохульство – уехать из этих мест и даже просто не попробовать, я принес вам стаканчик превосходного местного вина с отличного виноградника.