Текст книги "Чары"

Автор книги: Хилари Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

5

Теплым сентябрьским утром 1950-го, через три года после того, как Александр покинул Цюрих, Эмили Габриэл оформила развод на основании исчезновения своего мужа и вышла замуж за богатого торговца оружием по имени Стефан Джулиус. Ему было сорок четыре года – на двенадцать лет старше Эмили. Это был второй брак для обоих. Они идеально подходили друг другу. Это был мужчина с пепельными волосами, серыми глазами и респектабельной, внушительной наружностью. Он угодил Грюндлям во всем – именно так ощущали себя Хильдегард и Эмили, угодил гораздо больше, чем когда-либо Амадеус и Александр, вместе взятые. С Джулиусом в дом семейства Грюндли пришел еще более грандиозный достаток; там, где раньше сквозило изящество и комфорт, теперь были роскошь и бьющее в глаза изобилие.

У Джулиуса не было детей от предыдущего брака, и поэтому Магги и Руди были единственными «подружками» и «пажами» невесты на бракосочетании в кирхе Святого Петера. Жизнь их теперь изменилась. Но если Руди от души радовался происходящему, то Магги была подневольной спутницей матери в этой новой ее жизни. Она терпеть не могла своего серого, безликого и расчетливого отчима, и Джулиус платил ей тем же. Он узурпировал место главы семьи, которое принадлежало по праву только ее отцу, и – к ее досаде и боли – как показало время, сделал это ловко, мастерски держа ситуацию под контролем. И, похоже, узурпировал навсегда.

– Я ненавижу его, – сказала она как-то Руди.

– Правда? – ее брат, которому было уже восемь, казалось, искренне удивился. – А мне он нравится.

– Потому что он приносит тебе подарки? – презрительно спросила сестра.

– И делает так, что мама смеется.

Этого Магги не могла не признать. Благодаря своему новому мужу к Эмили вновь вернулись ее прежние игриво-пустые, но претендующие на многое женские повадки, почти усохшие за время жизни с так разочаровавшим ее Александром. Она чувствовала себя довольной, на своем месте, и бесконечно счастливой, и это делало ее более приятным спутником жизни для окружающих. Хильдегард была за нее рада, одобряла ее брак, и ей приносило удовлетворение, что Стефан – хотя и внесший кое-какие перемены в их жизнь, все же оценил незыблемые ценности и имущественное положение Дома Грюндли и не собирался оспаривать ее статус матриарха дома и семейства. Руди же любил всякого, кто был с ним добр, в нем не было ни затаенной вражды, ни притворства. Только Магги оставалась саднящей занозой в плоти матери, диссонансом, вносящим беспорядок в ее новую полноценную и правильную жизнь.

– Ты что, не можешь сделать над собой усилие и быть полюбезнее со своим отчимом? – спросила Эмили свою дочь месяцев через шесть после свадьбы. – Пока вряд ли можно сказать, что ты хотя бы вежлива с ним. Он мирится с этим только ради меня, и я не вижу причин, почему он должен это делать.

– Он относится ко мне с неприязнью, – глухо сказала Магги.

– А почему он должен относиться иначе, если ты такая? – Эмили сделала паузу, пытаясь сдержать свой гнев и быть настолько терпеливой, насколько возможно. – Чего ты ждешь от него, Магги? От всех нас? Чего ты хочешь, детка?

– Я хочу видеть своего отца.

Все они говорили ей, что она забудет его, но Магги знала, что не забудет никогда, и однажды, всем им на зло, увидит его.

– Это невозможно, – слабо сказала Эмили.

– Почему ты так говоришь?

– Ты хорошо знаешь сама, почему.

– Это – неправда, – бирюзовые глаза Магги вызывающе смотрели на Эмили. Она никогда не простит своей матери то, что она забыла ее отца, и чем больше проходило времени, тем сильнее крепла решимость Магги. Она не простит.

– Ах, Магги, – вздохнула Эмили. – Неужели ты не можешь немножко смириться? Прошлое нельзя изменить – неважно, как горячи твои чувства.

Магги подождала минуту.

– Тогда дай мне по крайней мере увидеть дедушку.

Ее мать покачала головой.

– Ты никогда не успокоишься, не уступишь, ведь так? Ты и впрямь самая несносная девчонка на свете.

– Если ты дашь мне увидеть Опи, обещаю, я постараюсь вести себя иначе.

Если б это касалось другого ребенка, тут можно было бы заподозрить хитрость, но Эмили знала, что ее одиннадцатилетняя дочь была слишком честной, слишком прямой для этого. Внутренний мир Магги всецело строился на чувствах, но при этом в ней была необыкновенная решимость. Ее предложение было логичным, своего рода компромисс. Если они позволят ей увидеться с Амадеусом, тогда она – Эмили в это поверила – постарается по крайней мере сделать усилие.

– Я поговорю с твоим отчимом, – сказала Эмили. – Но я не могу тебе ничего обещать.

Оказалось, что ее плохие отношения со Стефаном имели одно преимущество, о котором Магги никогда не могла бы догадаться. Стефана она настолько раздражала, что он только обрадовался бы, если б ее отсутствие в доме длилось как можно дольше, и поэтому поездки Магги в Давос были узаконены, и атмосфера в доме стала чуть разряжаться.

Амадеусу не было и шестидесяти, но со своими побелевшими волосами и обветренной горным воздухом и частой зимней непогодой кожей он казался Магги очень старым. Он доехал до Ландкарта, чтоб встретить цюрихский поезд, и вся радость, переполнявшая его сердце, была написана у него на лице. Его голубые глаза сияли, его большие сильные руки крепко обняли ее, и Магги почувствовала, что ей не было так хорошо и спокойно уже много лет.

На второй вечер после приезда Магги сидела на террасе деревянного дома, когда Амадеус пошел к входной двери, услышав стук. Когда он вернулся, он был не один.

– Schätzli.

Голос заставил Магги прыжком вскочить на ноги. Глаза ее широко раскрылись, словно блюдца, щеки залил жаркий румянец радости.

– Папочка!

Оба они стояли, не двигаясь с места, а потом, через секунду, Магги бросилась на шею Александру, всхлипывая от счастья, а Амадеус смотрел от порога, ничего не говоря.

– Папочка, я знала, знала, что если приеду сюда, то увижу тебя! Ох, папочка, мне было так плохо без тебя! Я так ждала тебя! – все время плача навзрыд, Магги прижималась к отцу, и слова так и лились из нее фонтаном. – Где же ты был? Куда ты уехал? Почему они заставили тебя? Ведь они заставили тебя, правда?

Александр обнимал ее крепко, чувствуя ее рядом, видя ее, вдыхая ее сладкий запах, вновь ощущая любовь своей дочери. Никто – из всех, кого он знал – не любил его с такой силой, неистовостью и честностью, как его Магги, и горечь сознания того, что он покинул ее, была просто невыносимой.

Весь вечер она не переставала спрашивать и спрашивать его о той ночи, когда он покинул их дом. Но Александру удавалось уходить от ответов и ничего не сказать, кроме того, что он любил ее тогда и сейчас, и будет любить всегда – всем своим сердцем. Амадеус сидел молча и курил свою пенковую трубку, к чему недавно пристрастился, и смотрел задумчиво на них. Александр и Магги прижались друг к другу, и отец рассказывал дочери свои старые детективные истории, словно пытаясь вернуть утраченные счастливые дни – но его голос и манеры изменились. Он вообще во многом изменился, поняла Магги, он был гораздо более безрадостным и задумчивым, чем она его когда-либо видела, и глаза его были несчастливыми.

– Почему ты такой грустный, папа? – спросила она его мягко.

Александр улыбнулся.

– Совсем нет – не сейчас, когда я с тобой.

– Это хорошо, – сказала она и поцеловала его самым нежным из своих поцелуев. Но все равно он выглядел другим: худее, помятее, с кругами под глазами и руками, которые часто дрожали. И она поняла – по тому, как он продолжал уходить от ответов, – что он не скажет ей ничего; по крайней мере до тех пор, пока она еще ребенок. И она была расстроена, но не сердита. Разве могла она сердиться на своего папочку – ведь она так любила его, да и в любом случае теперь все это не имеет никакого значения. Главное, сейчас они снова вместе.

Но это была недолговечная радость. Хотя Магги приехала к Амадеусу на шесть дней, Александр уехал, пробыв всего двое суток.

– Ну почему ты должен ехать, папочка, почему? Она опять плакала – но теперь уже от безысходнейшего горя.

– У меня нет выбора, Schätzli.

– Но я не понимаю!

Дедушка попытался объяснить ей кое-что – как мог. Он сказал, что ее семья думает, Александра нет в Швейцарии. Могут быть неприятности, если они узнают, что он здесь. И Магги поклялась, что никому ничего не скажет. Но это ничего не изменило. Ее отец уезжает и покидает ее – опять.

– Ты такая несчастная, Магги. Не надо, – умолял он ее. Он выглядел таким подавленным, каким Магги не видела его никогда. – Я не смогу этого вынести.

– Тогда останься здесь.

– Я не могу.

– Еще один денечек, и я обещаю, что не буду мешать тебе уехать, – ее глаза заглядывали в его глаза с отчаянной надеждой. – Никто никогда не узнает, что ты…

– Это невозможно, Schätzli, – он остановил ее. – Но твой дедушка даст мне знать, когда ты опять приедешь к нему, и тогда – клянусь, я приеду к тебе опять.

– Но где ты будешь, папочка? Где? Куда ты едешь? – теперь Магги уже точно знала, что он ничего ей не скажет. Но она должна была спросить, должна сделать все, что в ее силах, чтобы остановить его, не пустить его назад в эту черную дыру, в это страшное, пустое, таинственное место, где он прячется от ее семьи. Но почему? Почему? Неужели она никогда не сможет понять?

Но ей по-прежнему было всего лишь одиннадцать, и ничто не было в ее власти. Она ненавидела это – быть ребенком. Пустая трата времени. Жизни. И она поклялась, что когда вырастет, никогда не выпустит свою судьбу из своих собственных рук.

– Когда я вырасту, – сказала она Александру перед самым его отъездом, – мне не придется ждать, пока они скажут – ты можешь ехать в Давос. И я не буду ждать, пока ты приедешь ко мне. И даже если ты не скажешь, где мне искать тебя, я все равно найду. Хоть на краю света! Я приеду и буду жить вместе с тобой.

Ее отец наклонился и взял ее за подбородок – так, чтобы были видны ее чудесные глаза.

– Когда ты вырастешь, моя маленькая Магги, ты станешь красивой женщиной, и много, много мужчин полюбят тебя, и у тебя не останется времени для твоего глупого, испорченного старого папочки.

– Ты – не испорченный, и у меня всегда, всегда будет время для тебя!

Александр проглотил слезы.

– На всем свете нет такой, как ты, моя Schätzli, – он поцеловал ее золотоволосую головку. – Благослови и храни тебя Бог.

И оба они были как потерянные – в слезах и скорби, прижимались друг к другу тесно-тесно, пока Амадеус не подошел и тихо не тронул сына за плечо, и не сказал ему, что пора ехать.

После этой встречи Магги ездила в Давос почти каждые каникулы, и дважды Руди было позволено поехать вместе с ней. И им было хорошо там всем вместе. Амадеус так радовался, что его внук тоже наконец навестил его, а Руди был все тем же мальчиком с добрым легким нравом. Но у него не было ни отваги, ни решимости сестры; он был послушным и податливым, и всегда делал то, что ему говорили. Когда Магги и дедушка хотели покататься на лыжах, он, естественно, соглашался, но когда Амадеус сажал его рядом с сестрой на стул горного подъемника, Руди становился белым, как снег, окружавший его, и всю дорогу дрожал так сильно, что это было заметно. Магги искренне жалела его, и ободряюще обнимала за плечи, чтобы защитить от страха, но потом она жаловалась Амадеусу:

– Лучше бы он не ходил с нами – он такой слабак.

– Это – не по-доброму, Магги, – Амадеус хмурился и смотрел с упреком из-под бровей, ставших немного лохматее с возрастом. – И непохоже на тебя.

– Но ему не нравится – на самом-то деле. Магги сделала паузу:

– Да и потом, когда Руди здесь, папочка не приезжает.

Амадеус погладил ее руку.

– Я знаю, Herzli,[14]14
  Сердечко (нем.).


[Закрыть] – это тяжело.

– Но почему он не может приехать, когда здесь Руди? Разве папа не доверяет ему?

Ее дедушка колебался, прежде чем ответить. Он испытывал противоречивые чувства. По правде говоря, у Александра не было такой же веры в сына, как в дочь. Симпатии Руди – если б случилось их испытать – были бы безо всякого сомнения на стороне Эмили и Стефана, и это вполне понятно, потому что мальчик едва ли помнил своего отца. Но в то же время Амадеусу казалось, что было бы неправильным дать понять Магги, что ее маленький брат не заслуживает доверия. Неважно, по какой причине.

– Руди не видел твоего папу с тех пор, как ему было четыре, – проговорил он наконец, как всегда сознавая, как это важно – говорить Магги правду. – И если он не испытывает к отцу тех же чувств, какие есть у тебя, Магги, это – не его вина. Он просто не может. Он очень искренний и открытый мальчик – такой же, как ты в его годы.

– Я никогда не была такой, как Руди, – сказала Магги со снисходительным отвращением.

– Ты всегда была открытой и честной – и такой же твой брат. Настолько такой же, что первое, что он сделает, приехав домой – если увидит твоего отца – это расскажет твоей матери и отчиму. Даже если мы попросим его не говорить, он может легко об этом забыть.

Но когда бы ни приезжала Магги в Давос одна, Александр появлялся там буквально через день-два после ее приезда. Он никогда не говорил, откуда приехал, и исчезал всегда так же загадочно, как и в их первую встречу. И Магги чувствовала, что по-настоящему живет только в те дни, когда она бывает вместе с Амадеусом и Александром. Там, внизу, в Цюрихе она просто существовала. И ждала.

Хотя Эмилия Джулиус и верила, что ее бывший муж благополучно исчез из Швейцарии, и не имела ни малейшего понятия о том, что ее дочь видит его регулярно, она была недовольна – Магги совершенно явно все больше попадала под влияние «первой паршивой овцы» семейства Габриэлов. Но Стефан по-прежнему поощрял эти поездки, и Эмили, впервые счастливая в своем замужестве, не собиралась делать что-то, что могло бы подвергнуть риску ее брак.

Если б только Магги могла бы быть такой, как ее дорогой Руди, – он был покладистым, хорошо вел себя дома. И он обожал своего отчима.

Приезд Магги в Давос в начале зимы 1953-го особенно запомнился. В первое же утро приехал Александр, неся в руках маленькую жесткошерстную таксу.

– Папочка, да она просто красавица, – у Магги перехватило дыхание, когда отец протянул ее ей. – Сколько ей?

– Всего шесть месяцев.

Амадеус был просто очарован.

– А у нее уже есть имя?

– Ее звали Хекси[15]15
  Hex (амер.) – колдунья.


[Закрыть] – потому что может так очаровать, что ты сделаешь все, что ей хочется.

Александр на мгновенье замолчал.

– Я никогда не забывал Аннушку, папа, и когда я увидел эту малышку и узнал, что она продается, то просто не мог устоять. Я подумал – она будет тебе неплохой компанией.

– Где ты нашел ее? – быстро спросила Магги, надеясь что-нибудь узнать об отце.

Александр улыбнулся.

– Во время одной из поездок, Schätzli.

Хекси была настоящая чаровница. Она была сильнее, смелее, и более открытой и общительной, чем Аннушка когда-то. Она была законченным воришкой, невероятно ловко стягивая кусочки ветчины с тарелок за ужином и тапочки из-под кроватей. Но когда ее начинали ругать, она только внимательно смотрела в их лица своими маленькими карими глазками, и через минуту все трое уже улыбались.

Двумя днями позже они сидели за лэнчем, когда услышали стук во входную дверь. Ни слова не говоря, Александр встал и поспешил наверх, а Амадеус быстро вымыл тарелки сына, бокал и протер стол там, где он только что сидел.

– Опи? – нервы Магги были на пределе. – А что делать мне? – прошептала она.

– Веди себя как обычно – мы с тобой одни, ты и я, ты понимаешь?

Она кивнула, и ее дедушка спокойно пошел открывать дверь.

– Кстати, о времени – я думал, что ты уже умер.

Амадеус разразился хохотом и обнял человека, стоявшего в дверях.

– Константин Иванович! Глазам своим не верю!

– Собственной персоной, вот он я во всей красе.

Магги, словно завороженная, наблюдала, как человек снимал меховую шапку. Она сразу его узнала, потому что тот почти не изменился. Его волосы были такими же рыжими, и усы все также безупречно ухожены и густы. Русский. Мужчина, с которым ушел ее отец в тот злополучный вечер, больше чем шесть лет назад.

– А кто эта очаровательная юная леди? – спросил по-французски Зелеев, заходя в комнату вместе с порывом холодного воздуха.

Амадеус закрыл входную дверь, оставив снаружи снег, который уже было начал залетать в дом.

– Это моя внучка, Магдален.

Магги встала, глядя в знакомые дружелюбные зеленые глаза.

– Возможно ли? – подмигнул Зелеев. – Девочка на лестнице? Но та была совсем ребенком, а вы – настоящая юная леди.

Он сделал паузу.

– Сколько вам лет – если это не очень нескромный вопрос?

– Мне – четырнадцать, мсье, – с достоинством ответила Магги.

– Константин! – Александр сбежал по ступенькам вниз. – Quelle bonne surprise![16]16
  Какой приятный сюрприз! (фр.)


[Закрыть]

– Для меня – тоже, – сказал Зелеев, и они тоже тепло обнялись. – Как ты жил, Александр?

Он отодвинул Александра на расстояние вытянутой руки и внимательно изучал его лицо.

– Не слишком хорошо, а?

Александр отстранился.

– Не все легко на свете.

На какой-то момент он залился багровой краской, но потом подошел к Магги и обнял ее.

– Вас уже представили моей дочери?

– Магдалене Александровне? – сумрачно сказал Зелеев. – Да, я имел это удовольствие.

– А почему вы меня так называете? – спросила Магги.

– Так обращаются друг к другу в России, – ответил он. – Это называется – отчество, но это второе имя означает просто то, что вы дочь Александра. Вам это нравится?

– Очень, – она сделала паузу. – Но немножко длинно для ежедневного общения, не так ли? Почти все зовут меня Магги.

– Тогда я внесу поправки – в своем вкусе, – улыбнулся Зелеев. – Конечно, Магги – это прелестно, но не очень подходит для такой обворожительной и умной молодой леди, как вы.

– Не пытайся обольстить мою внучку, ты, старый греховодник, – вмешался Амадеус и хихикнул.

Зелеев тоже засмеялся, но Александр отвернулся, и Магги, ощущая его беспокойство, подошла к нему и взяла его руку в свою. Несмотря на то, что папа был явно рад видеть русского, она чувствовала, что его присутствие тревожило его, и она понимала, почему. Та ночь. Ее тоже беспокоил этот человек, по-своему, но все же она была возбуждена – наконец-то она почувствовала, что можно будет узнать, что привело к неожиданному изгнанию ее отца. В лице их странного гостя.

Она ждала три дня. Магги уже достаточно хорошо узнала скрытность взрослых, чтоб понять – слишком прямое или поспешное приближение к интересующему ее вопросу сделает лишь то, что тайна шестилетней давности станет не за семью, а за восемью печатями. Они отлично нашли общий язык – она и Зелеев. Многие друзья и знакомые ее матери и отчима отпускали ей комплименты по поводу ее золотистых волос или цвета ее глаз, и она понимала, что эта лесть могла быть не всегда искренней; но русский смотрел на нее так, что она знала – он имел в виду то, что говорил: он находил ее особенной, ему нравилась ее индивидуальность. И хотя Магги еще ни разу не встречала никого, подобного ему – с такими странно утонченными, даже привередливыми замашками и внезапными взрывами юмора и темперамента, или не всегда понятных чувств, – она могла с уверенностью сказать, что он тоже ей нравился.

Ее шанс выпал однажды днем, когда они вместе поехали в Давос Плац. Зелеев хотел купить новую расческу – потому что его старая сломалась вечером, и он не успокоится до тех пор, пока не найдет ей замену. Конечно, что касается него, это не может быть просто любая расческа – какая ни попадя, жизненно важно, чтобы она была сделана в Англии, и если он не найдет здесь то, что ищет, то без всяких колебаний отправится в Цюрих. Амадеус и Александр отправились на весь день кататься на лыжах. Магги же чувствовала себя непривычно нехорошо, ей пришлось сидеть дома все утро. Прежде чем она решила ехать с Зелеевым.

К счастью, они нашли расческу Кэнт, которая как раз была ему и нужна, во втором же магазине, в который зашли, и у них осталась еще уйма времени до вечера. Они пошли в кафе Шнайдера. Зелеев заказал большой облитый шоколадом торт и хрустящие пончики в сахарной пудре, и какое-то время они сидели молча; русский ел уже второй кусок торта, а Магги с удовольствием уплетала пончики, запивая горячим чаем.

Зелеев заговорил первым.

– Ну-с, когда же это начнется?

– Что начнется?

– Допрос с пристрастием, – улыбнулся ей Зелеев. – Я ждал несколько дней. Ты была очень терпеливой.

Он увидел, как она покраснела.

– Не смущайся, ma chère.[17]17
  Моя дорогая (фр.).


[Закрыть] Было очень просто заметить огонек решимости в глазах, когда ты впервые попробовала расколоть меня.

Магги посмотрела на него.

– Вы имеете в виду – насчет папы?

– Конечно.

– Просто я… – Она замолчала и прикусила губу.

– Продолжай, продолжай.

– Просто я его очень люблю, и мне невыносимо не знать ничего – быть бессильной помочь ему.

– Ты помогаешь уже тем, что любишь его, – сказал Зелеев.

– Но этого недостаточно, – Магги говорила тихо, хотя за соседними столиками не было никого. – Он должен иметь возможность вернуться домой.

– Твои родители в разводе, Магги.

– Но тогда, по крайней мере, он мог бы жить в Цюрихе. Я даже не знаю, где живет мой собственный отец. – Она глубоко вздохнула. – И он так напуган. Вы бы видели его – когда приехали и постучали в дверь. Он просто побелел и сразу побежал наверх, словно…

– Словно что?

– Словно его сейчас арестуют или еще что-нибудь похуже.

Она замолчала.

– И я уверена, что он не сделал ничего, чего надо было бы стыдиться. Не сделал. Не мог сделать.

Зелеев наклонился ближе.

– Никто не собирается арестовывать твоего отца. Пока он осторожен, все будет в порядке.

– Но почему он должен быть осторожен? Я не понимаю. Мне нужно знать, что произошло той ночью. Вы ушли вместе с ним – Вы должны знать.

– Мне нечего сказать тебе, Магги, – проговорил Зелеев мягко. – Твой отец – единственный человек, который может…

– Но он не станет! – перебила его Магги, забыв на мгновение свое желание говорить тихо. – И как я могу помочь ему, если я ничегошеньки не знаю? Моя мама сказала, что папа влип в скандал, что он – пьяница, что он навлек позор и бесчестие на нашу семью. Но я знала, что она лжет – это все не может быть правдой!

Она помнила каждое слово, произнесенное Эмили, и жгучую, мучительную боль, которую причиняло ей каждое слово матери, каждый его слог.

– А ты уверена, что справедлива к своей матери, Магги?

– Но она говорила про него такие ужасные вещи! Даже если и был какой-то странный случай, даже если папа и пил…

Она запнулась и ждала, что скажет Зелеев, но он молчал.

– Мой отец – хороший человек, – настаивала Магги. – Добрый. Помните, как он принес дедушке таксу – он знал, что Опи очень одиноко.

– Да, это доброта.

– Я думаю, что получилась ужасная несправедливость – похожая на то, что произошло с капитаном Дрейфусом.

Магги внимательно слушала в школе, когда они проходили дело Дрейфуса, и это чудовищное недоразумение запало ей в душу, и Магги мечтала о том дне, когда ее семья будет умолять отца простить их.

– Мне жаль тебя, Магги, – сказал Зелеев, – больше, чем ты можешь себе представить.

– Ну тогда, пожалуйста, расскажите мне! Вы были с ним. И вы были в моем доме поздно ночью. Я вас видела – видела, как вас увез Максимилиан.

– Ты не можешь не понимать, что это – личное дело твоего отца. У меня нет права решать за него и рассказывать кому бы то ни было. Когда он сам решит, что пришло время объяснить тебе все, я не сомневаюсь, он сам расскажет тебе. Сам.

– Но он все еще думает, что я слишком маленькая.

– Может, и так. Тебе нужно набраться терпения, ma chère, и думать о том, что важнее всего.

– А что важнее всего?

– То, что вы вместе, прямо сейчас – ты и твой папочка, и дедушка, высоко в горах, в этом чудесном месте.

– И вы тоже.

Он улыбнулся.

– И я тоже.

Он протянул руку и нежно сжал ее ладонь.

– Вы должны научиться жить настоящим моментом, Магдалена Александровна. У вас по-прежнему есть отец – вопреки всем, и вы гордитесь друг другом. И никто не может у вас это отнять.

Магги ничего не ответила. Внезапно она ощутила себя просто выжатой – словно вся ее энергия ушла в эту мольбу. И теперь, хотя к ней снова вернулось то же томительное и напряженное ожидание и тревога, к которым она привыкла за эти годы, у нее не было больше сил бороться. Она вдруг почувствовала себя очень усталой и, извинившись, вышла из-за стола и пошла вниз в туалетную комнату. Когда вернулась, смесь смятения, беспокойства и страха снова были в ее душе.

Зелеев вежливо поднялся, но она не села снова за столик.

– Мы уже уходим? – спросил он.

– Пожалуйста…

Лицо ее было бледным, с двумя алыми пятнами краски на щеках.

– Но…

Она запнулась.

– Что случилось, ma petite?[18]18
  Малышка (фр.).


[Закрыть] – Зелеев нахмурился. – Тебе нехорошо? Ты заболела?

– Нет, – сказала она. – По крайней мере, мне так кажется.

Не говоря больше ни слова, Зелеев заплатил официантке, взял за руку Магги и вывел ее на улицу. Свежий холодный воздух слегка оживил ее, но смятение осталось.

– Может, поедем на санях?

Ему нравилось звяканье колокольчиков и лошадиные запахи пролетавших мимо саней – они напоминали ему о тройках, дома, в старые, но незабытые времена.

Магги беспомощно огляделась по сторонам.

– Мне нужно в…

– Что тебе нужно? Ты что-то хочешь купить?

– Да, – кивнула она. – В аптеке.

– Обязательно.

Он все еще держал ее руку, и он хотел уже было повести ее по направлению к ближайшей аптеке, но Магги словно застыла на месте и не двигалась. Он взглянул вниз на ее лицо.

– Что-то случилось, n'est-ce pas? Ты уверена, что с тобой все в порядке? Тебе плохо?

Она покачала головой, и ее щеки залила жаркая волна краски.

– Я не больна, но…

Она смотрела на белую, заметенную снегом землю, чувствуя просто пытку смущения.

– Я боюсь далеко идти, – сказала она с трудом.

– Но почему?

Отчаяние Магги стало просто невыносимым. В другое время, при обычных обстоятельствах, она не сказала бы ему ни за что на свете, но рядом не было никого другого, и уж лучше вытерпеть унижение перед одним мужчиной, чем перед целым городом незнакомцев. Она встала на цыпочки и прошептала:

– У меня кровотечение.

На одну мимолетную секунду Зелеев оказался в замешательстве, но потом он понял. Видя и понимая ее смущение, он тоже нагнул голову и спросил чуть хрипловатым голосом:

– Это – впервые, Магги?

Она кивнула, лицо ее все еще пылало. Она так мало знала об этом – кроме того, что у большинства ее одноклассниц уже началось, и для всех них, казалось, это было чем-то хорошо известным, потому что матери подготовили их. Эмили же ни словом не обмолвилась на эту тему, а сейчас внезапно, посреди улицы…

– Пойдем, ma petite, – Зелеев взял на себя ситуацию, останавливая проносившиеся мимо сани. – Залезай туда и накройся полостью.

Он помог ей и обратился к извозчику:

– Подождите меня немного – мне нужно кое-что купить.

Вскоре он уже спешил назад к ждущим его саням, держа в руках бумажный сверток. Он сел рядом с Магги.

– Все в порядке?

Она благодарно кивнула.

– Тогда давай поедем домой.

К тому времени, как они добрались назад в дом в горах, Магги чувствовала себя уже просто еле живой от стыда и тревоги. Обычно она носила брюки, но сегодня она надела клетчатую шерстяную юбку и привлекающую внимание своей изысканностью шляпку, которую Эмили купила ей в Цюрихе недели две назад.

Зелеев был в ударе. Он быстро выбрался из саней, пошел наверх и включил ей теплый душ, брызнув в ванну немного своего любимого бергамотного масла – обычно он не делился им ни с кем. А потом он отдал ей бумажный сверток из аптеки и спокойно, но осторожно объяснил, что нужно с ним делать.

– А теперь иди и прими душ, ma chère, а когда закончишь, мы слегка это отметим, пока не вернулись остальные.

Магги теперь была спокойнее, но ей все еще было неловко.

Зелеев нежно погладил ее по золотистым волосам.

– Ты становишься женщиной, – сказал он. – И я имел честь разделить с тобой этот момент.

Этот день как-то сблизил ее с русским. Магги ощущала его доброту и поддержку, и еще его такт, когда он оказался в несколько не обычной для мужчины роли, осторожно объясняя ей особенности ее женской природы. Он делал это так, что это звучало, словно он даже завидует ее способности к продолжению человеческого рода. Он успокоил ее, и даже дал ей свое любимое пушистое банное полотенце, и подбодрил, когда она устала за день. А после этого он больше никогда не возвращался к этому эпизоду, и за это Магги была ему благодарна – больше, чем за все остальное. Константин Иванович Зелеев, без сомненья, был человеком, которому можно доверить любой секрет, он доказал это, отказавшись предать доверие Александра – даже ей.

Спустя два дня после их поездки случился еще один запоминающийся эпизод. Это было чудесное солнечное утро, и все они завтракали вместе за столом на террасе, когда Амадеус встал.

– Я думаю, время пришло, Александр, – сказал он. – Пора показать твоей дочери Eternité. – Он сделал паузу. – Вы оба согласны?

– Как я могу быть против? – сказал Александр.

– Константин?

Улыбка Зелеева была немного кривой.

– Ты же знаешь – даже после всех этих лет, mon ami, – если б это зависело от меня, я показал бы ее всему свету. Но даже если это и так, нет ни одного человека, кому бы я хотел показать наше сокровище больше, чем Магги.

– Сокровище? – Магги с удивлением и любопытством посмотрела на дедушку.

– Зарытое сокровище, – вмешался Александр и засмеялся.

Они надели ботинки и вышли наружу, обойдя дом. Они дошли до его тыльной Части и зашли в конюшню. Куры Амадеуса, запертые внутри на зиму, подняли возню, раскудахтавшись, когда Амадеус подошел к сеновалу.

– Здесь? – спросила Магги.

– Потерпи, Schätzli, – засмеялся Александр, пока Амадеус и Зелеев орудовали граблями, чтобы скинуть вниз снопы сена. – Папа, дай я.

Александр взобрался на кучу, расшвырял сено и вытащил солому из тайника, а потом он забрался внутрь и вытащил спрятанную скульптуру.

– Вот она, – сказал он и мягко и бережно передал ее Амадеусу.

Как и у ее отца двадцать лет назад, у Магги перехватило дыхание от изумления, и глаза ее стали огромными.

– Ну? – вывел ее из забытья голос Зелеева.

– Это – водопад, да? Тот, что недалеко от долины? – спросила она еле слышно, глядя неотрывно на скульптуру и медля коснуться ее, словно боялась причинить ей вред. – Тот, что искрится даже в темноте.

– Ты права, – сказал Амадеус, бесконечно тронутый: она увидела не золото и бриллианты, а то, что видели они.

– Мы назвали его Eternité.

– А откуда она у вас?

– Ее сделали мы, – ответил Амадеус.

Она посмотрела на него, словно не веря его словам.

– Вы?

– Константин и я. Больше он, чем я – если по правде.

– Неужели? Разве это возможно? – она посмотрела на Зелеева, ища подтверждения. – Когда?

– Мы начали в 1926-м, – сказал Зелеев, его голос стал слегка мечтательным от воспоминаний. – И закончили через пять лет. В те дни я жил здесь, с твоим дедушкой и Аннушкой.