Текст книги "Эрос"

Автор книги: Хельмут Крауссер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Сентябрь 1951

В конце лета я решил прекратить розыски Софи и вместо этого переключился на поиски Биргит, ее подруги. Правда, считал маловероятным, что она знает что-либо о судьбе Софии. Да и вряд ли девушки все еще поддерживают контакт друг с другом. Но поскольку все мои предыдущие усилия ни к чему не привели, мне оставалось надеяться на последний шанс.

– Ее звали Биргит какая-то-там, жила она в доме номер десять по Хормайрштрассе. Выясните ее фамилию, воспользовавшись старыми списками жильцов. Так-с, чего же мы ждем?

Мои поисковики, и прежде всего Сильвия, взялись за дело с новым рвением, несмотря на то что в случае успеха остались бы без работы. Этого я и сам тогда не понимал. Поверьте, я очень сроднился с моей командой и ни за что не стал бы увольнять людей. Но неудачные поиски довели меня просто до исступления, а параноиком я был и раньше. Все чаще и чаще я шипел на подчиненных, пытался уличить их в недобросовестности и грозил выставить на улицу. Большие деньги очень меняют человека, – это истина, которая редко когда не сходится. В моем случае она оказалась верной, и мне очень стыдно за себя тогдашнего.

Однако нельзя упускать из виду, что я имел все основания опасаться нечистых на руку людей – они вились вокруг сотнями, и каждый чего-то хотел от меня. Они желали мне только добра, но на самом деле их интересовали мои деньги. Восхождение от глухонемого сумасшедшего до миллионера не прошло даром. На этом пути меня сопровождала масса всевозможных неприятностей, которые тяготили прежде всего, потому, что для меня не так важны были сами деньги, как возможности, открывающиеся перед состоятельными людьми.

Если бы моими помыслами не владела Софи, или, правильнее сказать, слабая надежда на встречу с нею, то я обошелся бы с Кеферлоэром по-другому, и дальше позволяя растаскивать фирму по кускам, лишь бы мне предоставили уютный домишко с двухразовым горячим питанием да оставили в покое до конца моих дней. Скорее всего сейчас вы не верите мне, но тем не менее это так. Хотя по прошествии времени уже невозможно что-то утверждать совершенно однозначно.

Несколько дней спустя Сильвия добыла ценную информацию. Фамилия той Биргит – Крамер, ее родители в марте 1945 года внесены в списки горожан, лишившихся жилья при бомбежке. Место их убытия – «к родственникам в Вупперталь». Поданным справочной службы, в Вуппертале числилась девушка по имени Биргит Крамер, возраст которой соответствовал заданному. Она училась в университете на юридическом факультете. Ее отец Клаус, а мать – ой, уже не помню, и в официальных бумагах упоминалось еще о каком-то… удочерении. О Боги! Передо мной ярко вспыхнуло новое имя моей возлюбленной – Софи Крамер, урожденная Курц. Вокруг все закрутилось бешеной каруселью, и мне недосуг было свергать Кеферлоэра с трона. Вместо этого я на всех парусах помчался в Вупперталь, совершенно один, потеряв голову, безо всякой предварительной подготовки. А ведь я мог поступить разумнее, но куда там…

Октябрь 1951

Обычный осенний день. Держась за руки, Биргит, Рольф (в середине) и Софи идут через площадь, напевая: «Братья, к свободе и солнцу!» [12]12
  «Братья, к свободе и солнцу!»(«Brueder, zur Sonne, zur Freiheit!») – немецкий вариант песни «Смело, товарищи, в ногу!» на слова русского революционера Л.П. Радина (1860–1900). (Примеч. пер.)


[Закрыть]Прохожие сверлят их уничтожающими взглядами. Какой-то пожилой мужчина, на вид, казалось бы, неагрессивный, даже замахивается на них тростью. Друзья убегают от него и смеются. Трио теперь существует в несколько другой интерпретации: хотя Рольф и Биргит все еще вместе, о женитьбе речи уже не идет. Софи рада встречам с ними, потому что это позволяет ей вырваться из ненавистной атмосферы детского сада. Подавив в себе все страсти, в том числе и ревность, Софи с удовольствием гуляет с друзьями, впитывая новые впечатления.

Биргит интересуется, почему песня звучит так патриархально.

– Почему там поется «братья»? Почему не «сестры»? Или, скажем, «братья и сестры»?

– И правда, почему? – смеется Софи, облокачиваясь спиной на афишную тумбу.

Рольф заявляет, что в последнем случае песня напоминала бы призыв к сексу на нудистском пляже. Девушки смеются.

– Или, как заявил недавно на собрании кружка один деятель, «борьба человека за свои права неразрывно связана с борьбой за права женщин».

Все прыскают от смеха еще громче.

Рольф берет девушек под руки:

– Пошли! – Затем смачно целует обеих – сначала Биргит, затем Софи.

Биргит, недовольно фыркнув, не дает ему взять себя за руку. Софи в замешательстве раздумывает, как расценивать этот поцелуй, невинен ли он? Может быть. Однако столь интимный жест нарушает определенные рамки взаимоотношений.

– Эй! Что с тобой? – с презрением спрашивает Биргит.

Ее тон кажется Рольфу несправедливым.

– Ничего. Все нормально.

Биргит отвечает примирительным тоном, но в ее глазах продолжает сверкать недовольство.

– Раз ничего, то перестань. – Внезапно она поворачивается к Софи. – И почему ты все еще не нашла себе парня?

– Что-о?

– Сама знаешь, что правду говорю. Имею право спросить!

– Какое тебе до этого дело?

Воздержавшись от объяснений по этому поводу, Биргит оглядывается на своего Рольфа:

– Вот не пересеклись бы мы с тобой случайно в универе – и сейчас ты был бы с ней! Так?

Рольф не прочь поиграть чувствами:

– Мы встретились совсем не случайно. Ведь ты искала встречи со мной. Ты устроила мне засаду.

– Спасибо!

Биргит чувствует себя уязвленной, свирепеет и грозится отвесить Рольфу парочку звонких пощечин. Тот раскаивается в своих словах:

– Ладно, хватит мелочиться. Я просто пошутил.

– Нет, это не шуточки. Ты рассказываешь это при ней и выставляешь меня идиоткой!

Софи уже надоела их перебранка.

– Слушайте, ругайтесь в следующий раз наедине, ладно? Не в моем присутствии.

Рольф извиняется перед ней за испорченное настроение.

– И нечего извиняться за меня! – восклицает Биргит.

– А я и не думал за тебя извиняться…

– Чао! – Софи собирается уходить. Она ни в чем не виновата и не хочет больше быть свидетелем подобных сцен.

– Не уходи! Все это скоро пройдет! – кричит Рольф ей вслед.

Биргит окончательно выходит из себя.

– Ты говоришь обо мне, будто о законченной сумасшедшей! Ты хоть сам понимаешь это? – Она хватает Рольфа за руку.

– Судя по всему, мелкие отклонения у тебя все-таки есть.

Залепив ему в качестве аванса одну из обещанных пощечин, Биргит бросается прочь, несмотря на свои высокие каблуки. Софи, чтобы не усугублять и без того щекотливую ситуацию, тоже спешит ретироваться. Она уходит не за Биргит, а в другом направлении, и двигаться ей гораздо удобнее – каблуки ее туфель не такие высокие.

Рольф остается всеми покинутый и часто моргает, будто не веря в произошедшее. Прислонившись к афишной тумбе, раздумывает, в чем же он виноват? Если хорошенько прислушаться к себе, то можно расслышать голос совести. Да, ему есть в чем себя упрекнуть. Он с удовольствием переспал бы с Софи. Ведь это так естественно. Но хотеть чего-либо – не значит тут же реализовать это в действительности. Хотя если Биргит будет и дальше вести себя как последняя истеричка, то почему бы и нет?… Эта капризная телка ему уже всю плешь проела.

Вечер. Доходный дом. Софи распахивает дверь подъезда. Под дверью сидит Александр, одетый неприметно, даже можно сказать, бедно. Она его не узнает; Он глядит на нее. Он узнает ее.

Софи проходит мимо, взбегает вверх по лестнице, переступает порог своей однокомнатной квартирки. Рядом с кроватью стоит велосипед. Софи швыряет пальто и сумочку на кровать. Начинает рыдать. Потом идет в ванную и умывается. Звонок в дверь. Софи открывает. За дверью стоит Александр. Их глаза встречаются. Он тронут.

– Чего вы хотели?

– Ох, я, кажется, некстати?…

Его лицо ей будто знакомо. Очень отдаленно. Где она его видела?

– В чем дело?

Глаза Софи наполняются слезами, и она, не дожидаясь ответа, закрывает дверь.

Алекс беспомощно жестикулирует. Он не понимает, что делать, хочет постучать, но не решается. Постояв немного, садится на коврик, об которые вытирают обувь.

Дверь медленно приоткрывается вновь. Софи наконец овладела собой.

– Извините. Итак, вы хотели?…

Александр подскакивает как ужаленный, он весь напряжен, его движения довольно неловкие, ведь ситуация очень сложная и он вынужден как-то разруливать ее…

– Вы меня не помните? Мы были когда-то знакомы…

Не знаю, какими словами объяснить вам мое тогдашнее состояние. Здесь необходимы мистические преувеличения. Так, должно быть, чувствовал себя Орфей, снова свидевшись с Эвридикой в Гадесе, когда повелитель царства мертвых дозволил ему одним глазком взглянуть на потерянную возлюбленную и посулил вернуть ее в мир живых. Именно такие ощущения были у меня в тот момент, когда после долгой дороги, измученный стрельбой сигнальными ракетами, раздававшейся в моих ушах, я наконец увидел ее. Смысл моей жизни, частица меня самого стояла передо мной, впереди у нас была вся жизнь, моя и ее, открывались невероятные возможности, словно я родился во второй раз и заново переживаю все великолепие бытия глазами младенца, испытывая такую же эйфорию, такой же экстаз! Вы уже смирились с болью, вы обладаете глубокими познаниями космоса, поэтому сумеете найти верные слова, правдивые и невысокопарные, хотя, я понимаю, что любые слова покажутся читателю высокопарными, ведь такие вещи не просто высказать, они непередаваемы и способны понять их только избранные. Банально выражаясь, сердце мое готово было выпрыгнуть из груди от волнения.

– Александр?

О счастье! Она вспомнила мое имя!

– Я не вовремя?

– Блин. Ладно, входи.

Да, сначала ее уста произнесли мое имя, а следующим словом значился «блин». А ведь в то время молодело, не швырялась этим словцом налево и направо, тем более перед посторонними.

Представьте, я вхожу в ее квартиру, и Софи, моя любимая, тут же начинает выкладывать мне свои проблемы, про Рольфа и вообще про жизнь. Поскольку ей требовалось поплакаться кому-нибудь в жилетку. Все равно кому. И тут внезапно подвернулся я.

– Мне кажется, я все еще влюблена в него. И Биргит это чувствует. Она хитрая девка, а я – просто дура.

– Гм. – Я протянул ей свой носовой платок.

– Но я не могу ничего с собой поделать!

– А кто он такой, этот Рольф?

– Он играет на тромбоне.

Это как соль на рану.

– Я тоже когда-то играл на тромбоне. Очень давно.

– А что ты, собственно, здесь делаешь?

Наконец-то она спросила у меня хоть что-то.

– Ох…

– Ведь ты тут не случайно, правда?

Что я должен был отвечать? И чем я вообще думал? Ворвавшись так скоропалительно в ее жизнь, я совершил явную ошибку. И усугубил ее еще больше, спросив, что она делает сегодня вечером.

– Сегодня вечером? Ничего.

Софи вернула мне носовой платок, совсем промокший. Я храню его до сих пор.

– Найти тебя было так нелегко. Ты поменяла фамилию…

– Ты что, разыскивал меня?

Софи произнесла это с таким укором, что я моментально почувствовал себя навязчивым.

– Мне лучше уйти?

Ответить определенно она не решалась и мялась в раздумьях. Затем нерешительно сказала, что я могу остаться, ведь теперь это не имеет никакого значения. Я обнял ее. Сначала Софи не сопротивлялась, но через несколько мгновений мягко отстранила меня от себя:

– Все, мне уже лучше. Мы с тобой едва знакомы.

– Может, поужинаем сегодня вечером у меня?

– А что на ужин?

– Я не знаю. Что-нибудь вкусное. То, что ты хочешь.

– Почему бы и нет? День был такой отвратный. Как хорошо, что он сдох…

– Если мы решили поужинать у меня, тогда… тогда нам нужно лететь на самолете.

– Чего? – На ее лице отразилось недоумение.

Боже, какое счастье: она действительно не понимала, кто стоит перед ней, и видела во мне всего-навсего глупенького подростка из прошлого.

– Я живу далеко отсюда. Доехать туда на поезде мы сегодня уже не успеем.

Софи разинула рот от удивления. Но быстро справилась с собой, чтобы не показаться слишком наивной, или, как выразилась бы нынешняя молодежь, чтобы не облажаться.

– С тобой все ясно!

Должен вам сказать, что в тот момент я совершенно помешался на мыслях о том, что заберу Софи из Вупперталя и увезу с собой. Я распорядился, чтобы в Дюссельдорфе, в близлежащем аэропорту, меня ждал один из заводских служебных самолетов. Это был шестиместный «Юнкерс-160», заслуженный пятнадцатилетний дедушка. Ничего особенного, но все-таки достаточно, чтобы произвести впечатление. Ведь в молодости люди так охотно задаются, гнут из себя арабских шейхов.

Перед доходным домом, где снимала квартиру Софи, нас должен был ожидать лимузин с шофером, но тут вышла небольшая накладка. Быстро организовать лимузин в пятьдесят первом году было непросто, хотя и не чрезмерно сложно, вот только шофер, к сожалению, перепутал адреса. И вот я уже предстаю перед ней идиотом. Ситуация просто патовая.

– Чего же мы ждем?

– Подожди минутку, сейчас точно придет!

– Что-то я сомневаюсь!

Просто ужасно, ведь лимузин так и не пришел, и, подождав двадцать минут, мы пошли ловить такси. В это трудно поверить, но по дороге мы почти не разговаривали. Через некоторое время доехали до аэропорта, и я повел Софи к ангару, из которого самолет выезжал прямо на взлетную полосу.

Я трясся от страха и должен был победить этот страх вместе с Софи, ведь это был первый мой полет после того, жуткого. Я обливался потом и почти не мог говорить. Меня колотило, и Софи спросила:

– Ты что это, серьезно?

– Деваться некуда. – Именно в тот момент у меня вырвалась любимая присказка моей матери.

– Ладно.

Позже я готов был часами хлестать себя по щекам, содрогаясь от стыда за то, как я держался. Рядом с ней я выглядел скованно, неуклюже, скучно, за исключением того момента, когда меня заколотило от страха перед полетом. Тогда я попытался скрыть его, изображая из себя особо важную персону. Я лопался от заносчивости. Представляю, Какое неприятное впечатление производил, и только жгучее любопытство Софи все-таки привело ее на борт самолета. Может, она хотела получить представление о том, что именно я могу ей предложить?

Это стало моей извечной проблемой: сближаясь со мной, люди всегда сначала изучали возможности, которые предоставляло им мое богатство, и лишь затем обращали внимание на меня самого. Я словно был не человек, а некое существо с щупальцами-возможностями, разновидность древа желаний, золотая рыбка, только и озабоченная тем, чтобы сбывались чужие мечты.

Софи не являлась расчетливой, хотя и была жадной до всего нового, но не до денег – ведь в этом случае окрутить ее не составило бы никакого труда. Но я уверен, что Софи хотела знать, какими резервами она обладает в моем лице. И если бы в тот вечер я проявил себя с лучшей стороны, показал себя элегантным, обаятельным, остроумным, предстал перед ней не чудовищем с щупальцами, а человеком, достойным любви и уважения, тогда, возможно, все пошло бы совсем по-другому…

Фон Брюккен опустил плечи и сгорбился, словно хотел спрятаться, вжавшись в кресло, потом застонал.

Боже мой! Разве я не достоин любви? Я был щедрым, добродушным, открытым, кроме того, далеко не безобразным внешне! Но ко всему этому я был еще и слишком молод, глуп и несдержан. И – нельзя забывать – немного не в себе. Вернее, абсолютно не в себе, потому что та, которую я боготворил, сидела рядом со мной, и не во сне, а в реальности, она находилась рядом, самая прекрасная, самая обожаемая женщина на Земле. И я ошибочно полагал, что она создана для меня, только для меня одного, что стоит только отыскать Софи и привезти ее в дом – и все пойдет своим чередом сложится так, как и уготовано звездами. Ничего другого я и представить себе не мог. Мы будем любить друг друга, жить друг для друга, это очевидно.

Самолет приземлился в Дурахе, в крошечном аэропорту. Нас поджидала машина, на которой мы добрались до Ойленнеста всего за полчаса. К тому времени руин здесь уже не было, правда, требовалось еще немало поработать над стилем и убранством интерьеров замка, но в целом он выглядел довольно неплохо. Сказочная архитектура с налетом романтики, дворец с чертами колдовства – одним словом, после однокомнатной халупы в стандартном вуппертальском квартале мое жилище более чем впечатляло. Увидев замок, Софи даже переменилась в лице, словно перед ней появилось нечто нереальное. Я ошибочно расценил ее мимику как выражение растерянности или стеснительности. На самом деле она уже чувствовала себя неуютно в моем обществе и, похоже, раздумывала, как выпутаться из создавшейся ситуации. Ей было страшно, а я, приняв ее страх за изумление, внутренне ликовал, довольный произведенным эффектом.

– Вот здесь я теперь живу, – пояснил я таким непринужденным тоном, будто указывал на дырявую бочку, валяющуюся на обочине.

Все окна в замке были освещены, что смотрелось на фоне синих сумерек особенно загадочно и уютно. Что происходило в душе Софи в эти минуты? Наверное, она осознала, что придется последовать за чудовищем в его крепость. Уединенность замка Ойленнест, безлюдная местность вокруг – все это подействовало на Софи, и внезапно она стала вести себя иначе, словно ощущая себя жертвой собственного легкомыслия. В ней проснулся дух борьбы. Она превратилась в строптивицу, которую силком доставили в резиденцию кондотьера, и он может сделать с ней все, что только пожелает.

– О боже!

Для меня эта короткая фраза прозвучала как признание, а ведь на самом деле в ней заключалось отчуждение. По моему распоряжению обеденный зал освещали сотни свечей в канделябрах – и это при том, что электричество функционировало без перебоев. Еще никогда мои слуги не обязаны были так тщательно соблюдать форму одежды – в этот вечер я приказал всем надеть темные костюмы, чтобы выглядеть более торжественно, но они смотрелись скорее как привидения. Я был незрелым человеком, впитавшим пафос исторических полотен. Желая придать моменту особое величие, я пользовался набором давно устаревших, вычурных ритуалов и, сам того не желая, только усугублял атмосферу страха.

Мы чинно уселись друг напротив друга за огромным столом, и я предложил Софи заказать ее любимые блюда. Она назвала жареного цыпленка и эльзасский открытый пирог с луком, сливками и беконом. Вскоре все это былосервировано, и я остался страшно доволен тем, что как хозяин оказался на высоте.

Еще никогда в жизни она не пила шампанского, и я велел принести его нам, и не первого попавшегося, а самого лучшего, хотя, по большому счету, это было излишним: Софи все равно не понимала всех тонких различий во вкусе. С расстояния прожитых лет мне кажется, что тогда я пытался приручить дикого зверька, совершенно упустив из виду его ограниченность.

Стоп! Это звучит слишком уничижительно, я хочу выразить это по-другому: вместо того чтобы создать атмосферу тепла и непринужденности я насильно загонял Софи в чуждый ей сказочный мир, наполненный чопорными условностями, а ведь в любой сказке имеется не только добрый, но и мрачный, сюрреалистический элемент.

– Слушай, да ты с ума сошел!

Она сказала это мне прямо в лицо, но тем не менее я ничего не понял.

– Ну как, вкусно? – спросил я. – Неплохо, правда?

Мы ели просто изумительного цыпленка, мясо было сочным и пряным. Я смаковал вкус блюда, Софи же с каждой минутой становилась все более испуганной.

– Ты живешь здесь один?

– Если не считать прислуги, то да.

– Но ведь это… – Покачав головой, она попыталась приободриться.

– Раньше я жил в более стесненных условиях, – произнес я с намеком. Боже мой, если бы я в тот момент рассказал ей о том, как жил раньше, обо воем, что мне пришлось пережить, может, это спасло бы ситуацию. Однако мне, болвану, показалось неподобающим докучать ей жалостливыми историями.

– Чем ты занимался все это время?

Софи готова была протянуть мне руку помощи, но изо всех сил сражалась с той судьбоносной атмосферой, которой я окружил ее.

– Да так, ничем особенным. Я думал о тебе.

И почему я не рассказал ей свою жизнь? Почему?

– Вот на что ты тратил свое время! Чего ты от меня хочешь? Это просто безумие. Такой зал! Здесь вообще невозможно разговаривать.

– Ко всему привыкаешь.

– …раздался голос из склепа! – добавила она.

Я испугался и попросил прощения.

Идиот, я совсем позабыл про музыку. По моему звонку явился скрипач во фраке и заиграл цыганские мелодии Листа и Брамса. Я рассчитывал на то, что скрипка будет звучать романтично, но в действительности музыка больше напоминала пляску смерти, вернее, жалкую пародию на нее.

Софи не могла проглотить больше ни кусочка. Она подняла плечи, словно ей стало холодно, и спросила:

– Значит, ты так представляешь себе это?

– Что именно?

– Наши с тобой отношения.

– У меня… совсем нет опыта.

Внезапно мне стало не по себе от ее слов. Ведь я хотел угодить ей, только-то и всего. На несколько мгновений я разозлился на Софи, но только на несколько коротких мгновений – сердиться на нее я совершенно не мог, поэтому начал злиться на самого себя. Я хотел предстать перед ней солидным, галантным кавалером, мечтал донести до нее свою любовь, а вместо этого превратился в карикатуру, в жалкого паяца.

– Послушай, Александр, ты что, серьезно? Ты действительно в меня влюблен? Все еще? Только потому, что я тогда поцеловала тебя?

– Ты не должна так говорить»… Как будто бы ничего не было.

– Но ведь на самом деле ничего не было! – воскликнула Софи, делая очередной глоток шампанского. Она пила его слишком быстро и помногу. – Зачем ты показываешь мне все это?

– Я показал тебе далеко не все. Еще у меня есть бассейн. И кинопроектор. Мы можем посмотреть с тобой какой-нибудь фильм. Конюшня у меня пустует – я не люблю лошадей. Но если тыих любишь, то мы обязательно их заведем.

– Алекс, так дело не пойдет. Я не люблю тебя. Ты покупаешь меня, как… как кусок масла!

– У меня и в мыслях не было покупать тебя.

– Что за дьявольщина!!!

Она была на грани истерики. Мне стало нехорошо.

– Ежу понятно – ты хочешь меня соблазнить! Ты вообще соображаешь, что со мной делаешь?

– Разве я чем-то обидел тебя?

Странно, но мой голос звучал еще пьянее, чем у нее. Определенно. Софи разговаривала со мной таким злым тоном, и, когда перешла на шепот, я готов был возненавидеть ее.

– Гляди-ка, ты и в самом деле думаешь, что я… Но… Вот был у меня американец, лейтенантик. Он дарил мне цветы целую неделю. И я могла уехать с ним. Я не любила его. И тем не менее разрешала таскать мне цветы, и не только их, но и более полезные вещи, все сплошь дефицитное: масло, кофе, сигареты… И я позволяла ему целовать меня, и мы рассуждали с ним о нашем будущем… Мне было семнадцать.

– Для чего ты рассказываешь мне все это? – Я мысленно метался в поисках кнопки, чтобы выключить ее невыносимые речи.

– Я вела себя как проститутка. Этого я себе никогда больше не позволю. Я чуть-чуть не продалась ему. Сейчас бы я жила припеваючи в Америке, начала бы жизнь с чистого листа. Ведь это так элементарно, так логично. Он сделал бы для меня все. И внешне он был очень даже ничего, ну а в постели – просто тигр…

Сейчас она сознательно мучила меня. Позже я узнал, что ее отношения с лейтенантом ограничились лишь парой невинных поцелуев. Только и всего.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Что, не нравится? Не желаешь слушать? Разве тебе это понять? Ты голодал в жизни хоть когда-нибудь? Хоть один день?

В тот момент я понял, что Бог существует и что он бывает очень жестоким. Что я должен отвечать? Любой, абсолютно любой мой ответ мог показаться неискренним и притянутым за уши.

Софи понесло. Ока добивала меня, словно охотник раненую дичь.

– Я на волосок удержалась от того, чтобы продать себя! И тут нарисовался ты, такое гадство! Вот я сейчас из кожи лезу, чтобы отыскать в душе хоть малюсенькую крохотулечку любви к тебе, а что в итоге? Можешь догадаться? Ты представляешь себе, что значит быть никем и не иметь ни гроша? Да ты сейчас изнасилуешь меня ко всем чертям, прямо тут, не сходя с места!

Я был слишком ошеломлен, чтобы сказать в ответ хоть что-то.

– Факт состоит в том, что тебя не оказалось рядом, когда ты был нужен мне… Я не знаю, где ты пропадал все эти годы. Иногда я вспоминала о тебе, пыталась представить, что из тебя вышло, воображала, как ты явишься, чтобы вытащить меня из дерьма. А теперь я вляпалась в дерьмо окончательно. Во-первых, влюблена в друга моей сводной сестры, во-вторых, сажусь в самолет, чтобы поужинать в каком-то идиотском замке с привидениями… – Она разразилась бурными рыданиями, и слезы закапали в ее тарелку с куском пирога. Мне пришлось сделать знак скрипачу, чтобы тот удалился.

– Прости меня.

Я сказал это с усилием: в тот момент мне больше хотелось отдубасить или изнасиловать ее, настолько несправедливо она обращалась со мной.

– Ой, как быстро я опьянела. Я почти ничего не соображаю. Ты, конечно, воспользуешься этим?

Может, она сама хотела этого? По сей день я теряюсь в догадках. Была ли в ней какая-то доля испорченности, которая в тот вечер алкала насилия? Но над всем этим я начал ломать голову позже. В тот момент я лишь сказал негромко:

– Я люблю тебя.

– Ты ненормальный. Я хочу домой.

Неловко выбравшись из-за стола, она поцеловала меня в губы. Я сразу же понял, что этот поцелуй – копия того, что был в гравийном карьере, этакий дубль, своего рода доплата.

– Спасибо за ужин. Пусть меня отвезут в Мюнхен, к поезду. Можно?

– Я буду любить тебя всегда, Софи.

– Ну и на здоровье! – фыркнула она в ответ.

Переживай поражения с достоинством, с высоко поднятой головой. Мудрость наших предков дремлет где-то у нас в подкорке и в самые неподходящие моменты жизни дает о себе знать. Достоинство можно истолковывать по-разному. Вероятно, мой отец тоже считал, что сохраняет достоинство.

Я вызвал машину и спросил водителя, может ли он отвезти Софи в Вупперталь прямо сегодня ночью.

Тот ответил утвердительно. Возможно, он просто побоялся дать мне, своему работодателю, другой ответ. Софи же настаивала на том, чтобы ее довезли лишь до Мюнхена – оттуда наверняка идет ночной поезд. В романе эту дискуссию лучше опустить, она покажется читателю слишком мелочной. Мы стояли внизу. Шофер переспросил еще раз, как ему поступить. Я ответил, чтобы он предоставил решать этот вопрос даме. Господи, я хотел дать Софи денег – на железнодорожный билет или на ночлег в отеле. Но я не мог превозмочь себя и предложить ей денег – боялся, как буду выглядеть в ее глазах. Однако если любишь, ты непременно беспокоишься за любимую, и неважно, как это выглядит со стороны. О, как бы я хотел рассказать вам сейчас что-нибудь более романтичное… В такой горький, решающий миг я был поглощен мыслями о том, давать ей денег или нет. Деньги, деньги, деньги.

Именно тот момент судьба выбрала для того, чтобы дать мне понять, что и самого себя я оцениваю только сквозь призму денег.

В конце концов я услышал свой жалкий лепет:

– Послушай, если тебе потребуется помощь, когда-нибудь, то…

– Возможно, ты неплохой парень, Александр, а я – сумасшедшая дура. Наверное, я еще пожалею об этом. Видимо, мир устроен действительно странно, но сначала мне нужно разобраться во всем самой. Ты живешь в своем мире, а я – в своем, и нет никакой нужды в том, чтобы они пересекались. – Она помедлила. Следующие фразы наверняка показались ей самой слишком истеричными, слишком патетическими: – Считай, что я умерла! Всех благ! Еще раз спасибо за прием.

Я закурил сигарету и почувствовал потребность напиться до беспамятства. Софи села в автомобиль, тот газанул с места…

Вот и погасли огни на сцене, оборвался наш совместный сценарий. По моим щекам текли слезы, я понимал, что Софи больше нет рядом. Я был готов побежать вслед за машиной, громко закричать, приказать водителю остановиться, чтобы развернуть уходящее будущее вспять – на это оставалось три-четыре секунды, затем стало слишком поздно.

Этой ночью я отослал в отпуск всю прислугу, чтобы побыть одному в «замке с привидениями», наедине с гневом и разочарованием. О, если бы на меня в тот момент снизошла очищающая ненависть к Софи, какие громадные возможности это сулило бы мне в жизни. Если бы я только сумел ее возненавидеть! Однако ненависть, которая обязана была возникнуть, словно определенное вещество в результате химической реакции, бумерангом поразила меня самого. Я проклинал себя, и правильно делал. Как много ошибок я допустил! Я перепутал свою возлюбленную с самой обычной девчонкой. Если бы в ту ночь в замке хранилось огнестрельное оружие, мы с вами никогда бы не встретились. Собственно, это было очень и очень странно, но никакого оружия, даже самой захудалой охотничьей винтовки, в доме не отыскалось.

Мне стало немного жаль фон Брюккена. С огромным удивлением я поймал себя на этой мысли, и тут же попытался отогнать ее, словно чувствуя себя обманутым в эмоциональном плане. Я считал своим долгом сказать что-нибудь, что несколько приглушит сентиментальность момента, и позволил себе заметить, что Софи оказалась довольно неврастеничной особой. Если у женщины есть принципы, то это нормально, но вот если она истеричка…

– Что? Не смейте говорить о ней так! Она была довольно энергичной, это да. Но истеричкой?! Что вы несете? Конечно лее, она вынужденабыла реагировать истерично, ведь на нее свалилось слишком много впечатлений за такое короткое время. Она чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому ее реакция была совершенно естественной. В конце концов, она явно боялась меня.

– Простите, может, вы и правы, но, если позволите, один вопрос…

– Да?

– Я никак не пойму, за что вы ее полюбили. Что в ней было такого привлекательного?

Фон Брюккен широко раскрыл глаза:

– За что я ее полюбил? Откуда мне знать? Этот вопрос, собственно, я хотел задать вам.

– А-а… Вот как…

– Почему люди влюбляются друг в друга практически с первого взгляда? Потому что это чувство сильнее их, разве нет?

В его голосе зазвучали жесткие, гневные нотки. Фон Брюккен сам почувствовал это и глубоко вздохнул, заставляя себя расслабиться.

Вупперталь. Утром Софи, как обычно, появилась у себя на работе в детском саду. Страшно невыспавшаяся, она вешает куртку на маленький крючок, что прикручен к деревянной планке, прибитой очень низко, на уровне ее пояса.

Из чайной комнаты раздается недовольный голос старшей воспитательницы:

– Значит, опаздываем?

– Простите, пожалуйста. – Эти слова Софи скорее выдыхает, чем произносит.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Да, немножко. Спасибо.

К ней несется Эмиль, с разбегу обхватывает ее колени. Софи вынуждена придержаться за стенку. Она не может высказать этого вслух, но она терпеть не может Эмиля. Да, да, малыш вызывает у нее почти что гадливость.

Затем она начинает плакать.