Текст книги "Эрос"

Автор книги: Хельмут Крауссер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Передача

Инге Шульц страшно пугается, когда слышит, что из магазина выгоняют всех покупателей.

– Магазин закрывается на инвентаризацию! Просьба освободить помещение!

С места, где прячется Инге, слышны лишь голоса, звук закрываемой двери и защелкивание замков.

«Меня сдал Фриц!» – вихрем проносится у нее в голове, однако, бросив взгляд на побелевшее лицо Лангеншайдта, она понимает, что это вовсе не обязательно его рук дело. Трое сотрудников Штази медленно обходят прилавок, затем встают как вкопанные, широко расставив ноги, и не говорят, чего они хотят. Что же касается Инге, то она должна сохранять спокойствие, оставаться на месте и молчать.

Фриц мысленно терзает себя неразрешимыми вопросами – что такое происходит, во что же он вляпался и как это все объяснять вечером жене. На улице начинает падать мягкий снежок.

– В чем меня обвиняют? – то и дело шепотом повторяет Инге.

Торговцу велят передать ключи от магазина, после чего он может идти. Поспешно воспользовавшись этим правом, Фриц торопится прочь, даже не удостоив взглядом лучшую свою покупательницу. На какое-то время повисает мертвая тишина.

Сотрудники госбезопасности закуривают и угощают сигаретой и Инге, хотя она не просит об этом. Агенты ведут себя так, словно все происходящее находится в порядке вещей и не требует никаких объяснений. Они обсуждают фильм, который идет на этой неделе, хвалят игру актрисы, исполняющей главную роль. Инге кажется, что они на что-то намекают, говорят шифрованными фразами, но на самом деле это всего лишь обычная болтовня для того, чтобы скоротать время. Если подопечная пытается встать, то чья-либо рука сразу осаждает ее, и она остается сидеть, задавая вопросы, на которые никто не собирается отвечать.

Внезапно раздается стук в дверь. В замке снова поворачивается ключ, и в магазин заходит какой-то мужчина с растерянным лицом. Его лоб покрыт бисеринками пота, в глазах читается неуверенность – туда ли он вообще попал? Инге встает, и на сей раз ей никто не препятствует.

Кто это такой? Лицо мужчины ей чем-то знакомо, хотя годы сильно изменили его. Где она его видела?

Уже немолодой, но стройный и жилистый человек прокашливается и произносит:

– Ну вот.

Что «ну вот»? Что здесь происходит? Ему никто не отвечает. Может, это палач?

– Значит, я забираю госпожу Шульц.

Этот человек с бесцветным голосом не похож на сотрудника Штази, хотя по большому счету ничего нельзя утверждать. Какие конкретные приметы имеют сотрудники Штази? Мужчина поворачивается. Почему на его лице написаны растерянность и смятение?

– Госпожа Инге Шульц?

– Да…

– Пожалуйста, пройдемте со мной.

Откуда-то она знает этого человека и напрягает память, чтобы вспомнить откуда?

Инге делает несколько шагов в его сторону, и три соглядатая из Штази относятся к этому благосклонно. Они совершенно не возражают. Мужчина протягивает руку, но Инге не отвечает на этот дружественный жест, и рука мужчины повисает в воздухе.

– Госпожа Шульц, я приехал за вами. Пожалуйста, следуйте за мной. Вы можете мне доверять.

Я не знал, что говорить. Каждую секунду я ожидал, что случится нечто непредвиденное, что вся эта хрупкая зыбкость момента разрушится и полетит в тартарары. Наверное, я должен был твердо сказать себе: я – Александр фон Брюккен, и никто не может причинить мне вреда, иначе между нашими государствами разразится война. Но что я должен говорить Софи? Я видел, что она напугана до смерти. И тем не менее благоразумнее было не вываливать ей сразу всю правду. Хотя, честно говоря, я и сам не знал, какую именно правду выбрать. Очевидно, она уже приняла на грудь: ее ноги неуверенно заплетались, однако голова оставалась ясной.

Я посадил ее на переднее сиденье моей машины. Автомобиль стоял в тесном гараже на территории магазина. На улице уже стемнело.

– Послушай, – сказал я, – ты должна мне верить. Ты помнишь меня?

Инге уже припомнила его, однако не признается в этом и медленно качает головой. Этот Борис, таксист – оказывается, агент Штази!Как грустно. Она понимает, что на карту поставлено все. К чему лицемерие? К чему пустая болтовня?

Она не ответила мне. Ее лицо – сама меланхолия, музыка, в которой перекликаются ноты ожидания, страха, надежды, разочарования, всего сразу, и эта музыка слышна лишь мне одному. Сначала я не хотел говорить, не хотел произносить ни слова, чтобы не нарушить немое звучание этой печальной симфонии. Но через какое-то время я понял, что обязан что-то сказать, все равно что. Нет, не все равно. Абсолютно не все равно.

– Слушай меня внимательно. Мы с тобой покидаем этот город и едем на Запад. К сожалению, те бе нельзя сидеть рядом со мной. Никто не должен тебя видеть. Можно тебя попросить устроиться в багажнике? Понимаю, там тесновато, но поверь, это совсем ненадолго. Как только мы выедем за пределы Лейпцига, ты снова сядешь вперед, как сейчас. Ну как, потерпишь?

– Я должна ехать в багажнике?

– Только пятнадцать минут. Пожалуйста!

Перед полураскрытыми воротами гаража стояли трое людей из Штази. Засунув руки в карманы, они с интересом наблюдали за нами. У меня не было права на ошибку.

– Мне придется лезть в багажник?!

– Да, да, Софи, я прошу тебя это сделать.

– Но я не хочу!

– Я прекрасно тебя понимаю. Но тем не менее – лезь! Это пойдет тебе только на пользу. Только на пользу!

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я с трудом сдерживался, чтобы не заплакать.

Софи огляделась, словно дикий зверь, который ищет лазейку, чтобы убежать из клетки. В конце концов она все же улеглась в багажник, с таким видом, словно прощается с миром.

Какую боль я вынужден причинять моей возлюбленной! Я все же расплакался и молча глотал слезы, а сотрудники Штази смотрели на меня, ухмыляясь. Меня попросили не останавливаться без особой нужды. Я нажал на газ, но находился в таком состоянии, что едва удерживал руль в руках. Еще никогда я не ощущал такую близость, такое единство с Софи. Нет, никогда. До сих пор удивляюсь, как мне удалось проехать по оживленному центру Лейпцига – казалось, эти маневры длились бесконечно, часами, хотя на самом деле я потратил всего минут двадцать. С грехом пополам выбравшись на загородную трассу, я остановил машину в глухом месте, посреди степи, и открыл багажник.

В глазах Софи застыл немой ужас. Она наверняка думала, что ее везут на расстрел, и не расставалась с этими мыслями даже тогда, когда я вежливо пригласил ее сесть рядом со мной. Мы ехали дальше по плохо освещенной дороге. Я решил, что разрядить обстановку поможет музыка, и включил кассетный магнитофон. Из динамиков полилась мелодия «Битлз». Вскоре начал накрапывать дождь, переходящий в мокрый снег, что падал крупными мягкими хлопьями. Я вынужден был следить за дорогой с особым вниманием.

– Так куда же мы едем? – нарушил тишину ее голос.

– На границу. Прошу тебя, не бойся. Тебе совершенно нечего бояться. Через несколько часов ты будешь на территории ФРГ.

– Это звучит слишком заманчиво, чтобы быть правдой.

– Но это правда.

– А что потом? Там, за кордоном? Меня арестуют?

– Не исключено, однако в любом случае – не сразу. А может, этого вообще не будет. Все зависит от тебя самой.

До чего неуклюже я выражался! Я протянул Софи ее новый паспорт. Она открыла его, увидела свою девичью фамилию и не знала, что и подумать. Хотя нет, это, скорее, моя интерпретация: на самом деле это я не знал, какие мысли у нее в голове. С ее губ сорвался едва слышный вздох облегчения. Похоже, она окончательно поняла, что ее везут не на расстрел. По крайней мере, у моей любимой появилась надежда.

– Тебя зовут Борис, верно? Таксист? Я сразу тебя узнала.

– У тебя хорошая память.

– На самом деле ты никакой не таксист, правда?

– Да.

Возникла напряженная пауза. Снежные хлопья кружились и в моих мыслях, не давая им успокоиться. Я твердо решил не говорить Софи, кто я такой на самом деле. Может быть, я когда-нибудь и признаюсь ей, но только не сейчас. Софи должна решать сама, как ей жить дальше, и я не хочу вмешиваться в ее жизнь. Там, по ту сторону границы, я сделаю ей одно предложение, это само собой разумеется. Предложение будет простым, безо всяких обязательств, условий, задних мыслей… Ведь ей необходимо место, где можно преклонить голову – где-нибудь на этой Земле, где она будет чувствовать себя в полной безопасности. Вот чем были заняты мои мысли. А через несколько секунд, на крутом повороте, мне пришлось резко затормозить, и машину занесло, но все обошлось, мы устояли. На дороге образовался гололед, и поэтому ехать пришлось в темпе улитки. Снегопад становился все сильнее и сильнее.

Вообразите себе: мы ехали по страшному захолустью, пробираясь сквозь непроглядную тьму. Может, нам стоило переночевать в какой-нибудь деревне? Но как показаться там на машине с западными номерами?! Сколько вопросов неизбежно посыплется на нашу голову! Сколько неприятностей может подстерегать нас, вплоть до срыва всей операции! Я взял на себя многое и уже многого достиг. До финиша осталось совсем немного – неужели ставить все под удар только потому, что ноябрьское небо страдает недержанием? Злая шутка, если на небе действительно есть Бог.

Отыскав более-менее удобное место, я остановил машину на обочине:

– Ехать дальше нет никакого смысла. Мы окажемся в кювете.

– И что же мы теперь будем делать?

– Ждать.

Как назло, бензобак оказался заполнен лишь наполовину. Правда, винить в этом было некого – только самого себя. До границы бензина бы еще хватило, с натяжкой, но о том, чтобы переночевать в машине с работающим двигателем, не могло быть и речи. А на улице очень холодно – ноль градусов. В багажнике лежали шерстяные одеяла, и я пошел за ними. Но едва мне стоило отлучиться, как Софи распахнула дверцу и кинулась прочь, по заснеженному полю, перепаханному глубокими бороздами. К счастью, ей не удалось убежать далеко – она споткнулась, ушибла лодыжку, и я сумел догнать ее и на руках понес обратно в машину. О Боже, если ты действительно не так жесток, как я думал, и послал снег, чтобы у меня появился предлог взять Софи на руки, тогда я прощаю тебе все.

Она зарыдала, прижав к лицу кулаки, которые дрожали не только от холода.

– Кто ты такой?! – закричала она на меня. – Чего тебе от меня нужно?

Я накинул оба одеяла на ее трясущееся тело, отодвинул с ее лба взмокшие пряди растрепанных волос и попытался успокоить ее.

– Не бойся, – шептал я. – Ничего не бойся!

Что сказали бы вы на моем месте? Нашлись бы у вас лучшие слова? Все еще играла музыка, последняя песня на кассете. Пели знакомые голоса, а я держал Софи за руку – любящий согревал любимую. Такой странный, такой неуловимый, по сути, момент – прекрасный и страшный одновременно. Она плакала, я тоже, и в какой-то момент Софи перестала плакать и стала удивляться тому, что мужчина плачет.

Я ощутил ее прикосновение к моим волосам, движение ее пальцев по моему виску.

– Кто же ты такой на самом деле? – спросила она, на сей раз спокойно и даже с нежностью.

И я поцеловал ее – запечатлел на ее губах один-единственный короткий поцелуй – и промолчал.

И по сей день я не знаю, узнала ли она меня в тот момент? Мне показалось, ее лицо озарилось какой-то догадкой, может быть, я не знаю, но тот поцелуй, боже мой, тот поцелуй…

После минутной паузы из магнитофона вдруг понеслась дополнительная песня, совершенно неуместная в данный момент. Божественное мгновение, когда на тебя снисходит неведомая до того благодать, случается в жизни лишь однажды, а затем все возвращается на свои места. Теплый западный ветер принес нам спасение. Снегопад утих, капал лишь дождь, и то несильно, а вскоре утих и он. Я снова вырулил на шоссе, и при очень медленной езде мы достигли границы примерно к часу ночи. Я протянул пограничнику паспорта, он внимательно изучил их, затем вгляделся в наши лица – и вернул мне документы. Я протянул паспорта Софи, чтобы та положила их в бардачок, и она не преминула заглянуть в мой паспорт. Увидев, что я тоже ношу ее девичью фамилию или по меньшей мере выбрал ее для прикрытия, она рассмеялась. Впервые в жизни я слышал такойсмех – сдавленный, хриплый, едва ли не повизгивающий. Описать его в точности выше моих сил. Но ведь вы сделаете это за меня? Все опишете и все объясните. Верно?

По ту сторону границы, на территории ФРГ, Софи попросила меня остановить машину. Я подумал, что ей нужно в туалет, и свернул на ближайшей площадке для отдыха. Софи взяла свой паспорт, сунула его в карман, вылезла из машины и распрощалась со мной. Совершенно буднично, без малейшего волнения.

– Спасибо тебе.

– Куда же ты пойдешь? Наверное, тебе нужны деньги?

– Можешь не беспокоиться! – огрызнулась она и исчезла.

Я прождал ее несколько часов. Я искал ее и долго бродил по округе, выкрикивая в ночи ее имя.

Больше я Софи никогда не видел. Возможно, ее подобрала какая-нибудь попутка.

Утром в местных новостях Лейпцига сообщили, что в квартире Инге Ш., служащей музея имени Димитрова, произошел пожар. Женщину спасти не удалось, и пожарные извлекли наружу лишь ее обгорелый труп. Существует даже официальная могила Инге Шульц.

Я вернулся в Ойленнест, ожидая, что Софи даст о себе знать. Но ждать оказалось бессмысленно. Похоже, она прекрасно устроилась и без меня. С тех пор прошло уже почти пятнадцать лет.

Софи Крамер так и не арестовали. После воссоединения двух Германий выяснилось, под каким именем Софи жила в ФРГ, однако Инге Шульц уже не было в живых. В полиции все же сомневались в подлинности данных и даже собирались провести эксгумацию со сравнением ДНК, однако мне удалось предотвратить это мероприятие. С тех пор ее перестали разыскивать. Софи живет где-то на этом свете, но я не знаю где. Я не делал больше никаких попыток разыскать ее. На какие средства она живет, если еще жива, я тоже не знаю. Меня это не касается. Да. Вот и все. А вы надеялись на хеппи-энд?

– Но это и есть хеппи-энд.

– Вы так считаете? Ну хорошо. Возможно, вы и правы.

Фон Брюккен совсем выбился из сил. Он опустил голову на подушку и прикрыл глаза. Некоторое время я сидел рядом с ним, пока не спохватился вызвать врача.

Вечером Лукиан высказал мнение, что в моем дальнейшем присутствии в замке нет никакой необходимости. Кроме приветствий и добрых пожеланий, хозяину дома больше нечего мне сказать. Восполнить недостающее мне поможет фантазия, но я должен изменить все имена, подождать с публикацией несколько лет и обязательно упомянуть в конце книги, что это не документальная история, а художественный вымысел. Насчет гонорара беспокоиться не стоит. Мне предоставят две кожаные папки с заметками, протоколами и магнитофонными записями, но не насовсем, а во временное распоряжение (это Лукиан подчеркнул особо). После этого разговора он сам отвез меня на вокзал.

– Можно мне задать вам еще пару вопросов?

– Нет.

Это было его последнее слово, Затем Лукиан молча пожал мне руку.

Необычные повороты

Александр Фон Брюккен написал мне еще одно письмо, в котором благодарил за плодотворное сотрудничество.

Написанные нетвердой старческой рукой строчки наползали друг на друга и разобрать слова можно было с огромным трудом, однако общий тон письма оставался светлым и беспечальным.

Старик писал, что в жизни часто случаются весьма необычные повороты. Одним людям суждено сидеть в зрительном зале, другие же рождены актерами, и он до сих пор не разобрался, что из этого достойнее. Никто не может быть до конца уверен, в какой именно функции он действует в том огромном театре, который представляет собой мир, и этот феномен удивляет фон Брюккена больше всего. Искусству подвластно все: оно может сделать из билетеров главных героев, и наоборот. Сама жизнь – это огромная глыба материала, из которого можно создать очень разные вещи или же обратить в ничто. Однако в целом он доволен своей жизнью, хотя ему и есть в чем упрекнуть себя. Его жизнью властвовал Эрос – сложное, многогранное, могущественное начало. Человека, попавшего в жернова любви, может растереть в пыль, однако при этом он хотя бы не чувствует себя одиноким и незначительным существом. Он будет очень рад, если я прислушаюсь к его словам.

«Искренне желаю Вам удачи».

Нечто

Через несколько месяцев меня пригласили на похороны. Я мог позволить себе доехать от Мюнхена на такси, но на душе у меня лежал камень – мне было совестно, что работа над романом все еще не начата. Чего-то явно не хватало, но я не понимал чего.

Такси въехало по подъему к замку. Ойленнест недавно отремонтировали, он сверкал свежей краской – именно так я представлял себе сияние Ледяного дворца. Парк с березовым перелеском смотрелся по-идиллически живописно, нежная молодая зелень газона гармонично перекликалась с небесной синевой. День клонился к вечеру, и края облаков за деревьями уже окрасились алым.

Меня не только никто не приветствовал – здесь как будто вообще не замечали моего присутствия. Это были очень тихие похороны. Немного музыки и никаких надгробных речей, как и пожелал Александр в своем завещании.

Специальный гидравлический лифт плавно опустил гроб в могилу. В общей сложности на церемонии присутствовали чуть больше десятка человек, в том числе несколько пожилых мужчин в черных костюмах, похожих на униформу. Некоторые бросили в могилу по красной розе, другие стояли просто так. Лукиан держался далеко в стороне и потерянно бродил под деревьями, покрытыми свежей листвой, напоенной солнцем ласкового майского дня.

Постояв немного у открытой могилы, участники траурной церемонии один за другим покидали парк и брели в направлении замка. Люди почти не разговаривали. Я не понимал, что мне делать, к кому обращаться и нужно ли обговаривать что-то еще с Лукианом.

Внезапно рядом с Лукианом, что стоял на тополиной аллее, возникла женщина в черном платье и черной шляпе с вуалью. Лукиан взял ее за руку, и они медленно пошли к могиле. Женщина передвигалась с трудом, что выдавало ее почтенный возраст. Дряхлой рукой она бросила в могилу нечто легкое – я не разобрал, что именно. Этот неведомый предмет подхватило ветром, и он качался в воздухе несколько секунд перед тем, как упасть на гроб. Возможно, это был просто кусочек цветной бумаги. Оба постояли молча с четверть часа, затем Лукиан сделал знак, и каменные створки над могилой закрылись. Сгорая от любопытства, я медленно подступал ближе к этой паре, и теперь стоял в каких-то двух метрах от них. Лукиан обернулся и подмигнул мне. Женщина положила руку на его плечо. Она явно устала. Черты ее лица были почти неразличимы под вуалью. Я назвался по имени и сделал учтивый полупоклон, но она лишь бегло кивнула в ответ и без единого слова прошла мимо меня, очевидно, давая понять, что для меня вся эта история подошла к концу.

Эпилог

Вопреки настоятельному желанию фон Брюккена, почти все, что он наговорил на диктофон, я оставил практически без изменений. Недоговоренность, умолчания и отказ от подробных описаний показались мне более красноречивыми, чем любые орнаменты вымысла.

Несколько лет спустя я отправил Лукиану готовый машинописный вариант романа с предложением внести свои изменения и дополнения. Теперь ему предоставлялась последняя возможность для этого. Лукиан не ответил.

Вместо этого я получил очень дружелюбное письмо из Асунсьона, столицы Парагвая. Дама по имени Констанца да Понте писала мне, что ее очень позабавила моя интерпретация всей этой истории. К сожалению, ее брат Александр не рассказал мне всей правды, но не стоит что-то менять в книге из-за этого. Напротив, вносить изменения ни в коем случае нельзя – просто для нее очень важно, чтобы я узнал правду. Или хотя бы ее частицу. Ведь это помогает лучше понять личность Александра. Возможно, он утаил информацию из лучших побуждений, не желая бросать тень на своих сестер.

Их отец, Кнут фон Брюккен, отправил на тот свет свою супругу с ее добровольного согласия, что подтверждается в прощальном письме, а затем покончил с собой: будучи убежденным национал-социалистом, он не мог представить себе мир без Гитлера. А вот детей своих он не убивал. По инициативе старого Кеферлоэра незадолго до конца войны их переправили на самолете через Италию в Парагвай – и девочек, и Александра, который впоследствии порвал с прошлым своей семьи, но всю жизнь стыдился его. В 1950 году он вернулся в Мюнхен, чтобы приступить к управлению предприятиями на правах прямого наследника. Старик Кеферлоэр, изображенный в моем романе таким интриганом, никогда не оказывал Александру активного сопротивления – он лишь сомневался в его профессиональной компетенции, только и всего.

Судить об окончании истории она не может. Александр прекрасно обеспечил и ее, и другую сестру, Козиму, которая скончалась в 1991 году. Обе прожили всю свою жизнь в Парагвае, сменили фамилии и нашли свое счастье. Одним словом, они жили так счастливо, как только может мечтать человек.

* * *

Это произведение – роман. Все его герои, как и их имена, вымышлены. Подлинные исторические события служат лишь фоном, на котором действуют персонажи. В отдельных случаях потребовалось немного адаптировать фон в соответствии с условиями, продиктованными самим текстом. Автор просит не считать это неуважением к памяти реальных лиц и приносит особую благодарность Сюзанне Мюллер-Вольфф из Лейпцига за ценные советы, что позволили точнее описать повседневную жизнь в ГДР.