Текст книги "Эрос"
Автор книги: Хельмут Крауссер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Февраль 1951
– Я никогда этого не забуду, Луки. Ты сделал выбор в мою пользу…
Он смутился и уставился в пол. Я спросил, чем он планирует заниматься в жизни. Лукиан лишь пожал плечами. Под обильным снегопадом мы долго гуляли по лесным тропам.
Наступил февраль 1951 года. Пришло время посвятить Лукиана во все мои тайны и окончательно перетянуть на свою сторону. Конечно, я рисковал, но необходимо было как можно скорее разделить с кем-то тот груз, что давил на мои плечи, иначе он просто раздавил бы меня. При мыслях о предстоящей борьбе за власть мне сразу становилось дурно. В правлении насчитывалось предостаточно коррумпированных членов, которые обеими руками проголосовали бы за старого Кеферлоэра. Мое имя исчезло из газетных заголовков, и уже никому не было до меня никакого дела. Тетушка Хильда уже три недели как тихо отошла в мир иной.
– В следующем месяце мне исполнится двадцать один, и тогда я вышвырну твоего отца вон, – честно, хотя и жестоко сообщил я.
Крепко сжав губы, Лукиан глядел в снег.
– Фихтнер уже на моей стороне. Он говорил, что может дать показания против него, Конради тоже за меня. И Мельхиор. Вся верхушка падет. Вся.
Это была на две трети наглая ложь. Никакого контакта с Конради я не имел, то же самое касалось и Мельхиора.
– Я не хочу, чтобы его посадили.
– Никто и не собирается его сажать. Кому это надо?
– Хорошо.
Лукиан никогда не был особенно словоохотлив, и это краткое «хорошо» равнялось в его устах целой декларации о согласии. Но тем не менее мне непременно хотелось услышать это слово еще и еще раз.
– Хорошо?
– Хорошо.
– Хорошо.
Лукиан и Фихтнер обеспечили меня материалами, которые мы положили на хранение нотариусу. Эти бумаги обеспечивали такой мощный компромат на Кеферлоэра, что если бы я, например, внезапно умер от гриппа, то старика обвинили бы в том, что он специально заразил меня бациллами. Затем в моем доме ни с того ни с сего объявился Конради и провозгласил свою лояльность ко мне. По отношению к Кеферлоэру он повел себя точно так же. Если хотите, в романе вы можете все немного драматизировать, но не переусердствуйте, ладно? Я впал в эйфорию, подобную той, что ощущали в древности римские императоры в тот момент, когда преодолевали последние препятствия на пути к трону.
Вот вы не спрашиваете, как у меня обстояли дела по женской части, но я все равно отвечу: женщин у меня не было. Ни одной. Кроме Софи – эфемерной идеи. Она существовала больше в моих мыслях, чем являлась реальной девушкой. Я бился за выживание. Сам этот процесс был напитан эросом, и эротизм выживания постепенно трансформировался у меня в эротику власти.
Счета теперь находились в полном моем распоряжении. Возможностей передо мной открывалось – без счета. Как раз вовремя, можно сказать, в последний момент я освоил все премудрости, связанные с финансами. Я был еще наполовину ребенком, однако хитрым и прожженным не по годам. Трансформированная в идею тоска по Софи возобладала над моими сексуальными желаниями и нейтрализовала их. Бог ты мой, сколько соблазнов роилось вокруг меня, сколько девушек и женщин предлагали себя мне, причем порою развязнее, чем суки в течке. Среди них встречались привлекательные, очень хорошенькие, и некоторые из них даже были достойны любви. Выбрав одну, я мог, наверное, стать счастливым и прожил бы привилегированную, однако пошлую жизнь.
Мысль о Софи не допускала этого. Настолько велика оказалась власть ее образа надо мной. Если я,мастурбируя, думал о другой, то потом стыдился своих мысленных похождений на сторону так, словно мне было пятнадцать.
Да-да, понимаю. Это выглядит, словно… Поэтому я решил обратиться именно к вам. Можете прокомментировать это в своей обычной непочтительной манере, даже с сарказмом, дело ваше, но только прошу, пусть в ваших словах не будет злобы, пожалуйста, не надо, это совсем не тот случай. То, что творилось во мне, напоминало крестовый поход, а ведь крестовые походы, сколько бы зла они ни приносили, все же нельзя однозначно назвать преступлениями.
В том, что нам так и не удавалось найти Софи, я обвинял только себя. Я посыпал, что называется, голову пеплом, укоряя себя в отсутствии ума и фантазии. Но разве я не просчитал все до единой возможности? Что она погибла, или вышла замуж, или выехала из страны… И только одно я совершенно упустил из виду: вариант ее удочерения. А ведь эта версия, по большому счету, лежала на поверхности… Родители ее подруги Биргит Крамер удочерили ее и переехали вместе с ней в Вупперталь. Но это еще предстояло узнать… На это у меня ушли годы. Но они не стали временем, потраченным впустую: поискиСофи уже сами по себе стали дорогойк Софи и… Но я воздержусь от пошлостей. Скажу только, что других дел у меня тоже было предостаточно.
Я покупал людей. Как другие собирают марки или монеты, так и я вносил людей в свои коллекционные каталоги. Кому-то платил наличными, кому-то – чеками, одним делал завуалированные подарки, другие обходились «валютой» в виде договоренностей или только слабых намеков на мою благосклонность. Я покупал женщин, красавиц и умниц, покупал мужчин, не отягощенных совестью и умеющих молчать. Я вел книгу учета моей постоянно растущей армии, напротив каждой фамилии записывал достоинства и недостатки данной персоны, ее заслуги, возможные риски с моей стороны… По каждой человеческой единице, словно это были акции, я делал прогнозы прибылей и убытков. Большинство людей не знали, что их имена занесены в мои амбарные книги. Другие не были уверены насчет того, с какого именно момента я их завербовал, однако чувствовали себя завербованными.
Почему вы изменились в лице? Думаете, это касается и вас? В вашем случае дело обстоит совершенно иначе. Я предельно откровенен с вами, у нас четкая деловая договоренность, и в этом нет ничего унизительного.
– Я вовсе не менялся в лице.
– Хорошо. Будем считать, что мне показалось.
Апрель 1951
Биргит наконец-то выполняет обещание и берет Софи с собой в кружок – недоброй славы клуб, где проходили жаркие политические дебаты левых города Вупперталя. Высокопарно названное «Центром политического образования», заведение располагалось в одном из пригородных пивных погребков, и субботними вечерами в нем просвещались студенты, которых не устраивало то, как подавались политические вопросы в университетской программе. Кто финансировал эти сборища, до конца не ясно, скорее всего КПГ, [10]10
КПГ– Коммунистическая партия Германии. (Примеч. пер.)
[Закрыть]но это обстоятельство нисколько не волновало капиталиста-хозяина: пускай горланит кто угодно, лишь бы напитков покупали побольше.
Софи чувствует себя слишком скованно в чужой обстановке, сидит в напряженной позе в заднем ряду рядом с Биргит. По ходу дела у нее возникают разные вопросы, но она не решается задать ни одного из них – они кажутся ей слишком глупыми. Дамочка-оратор вещает напористым тоном о позднем капитализме и грозящем мировом кризисе. КПГ, в то время представленная в бундестаге, заявляет об опасности ремилитаризации ФРГ и выступает за тесную связь с ГДР. Талантливым студентам коммунисты обещают карьеру при социализме. В клубе царит агитаторская атмосфера, слушатели ведут себя на удивление дисциплинированно, и весь процесс скорее напоминает организованное политзанятие, чем свободные дебаты. Сочетание «мир во всем мире» звучит здесь так часто, что у слушателей невольно появляется ощущение огромной важности всего происходящего, и многие из них ловят это ощущение едва ли не с жадностью. Иногда здесь демонстрируют учебные фильмы про образцовые предприятия или производственные кооперативы, где трудятся счастливые рабочие и вдумчивые специалисты с университетским дипломом, доблестные работники физического и умственного труда.
Софи, стажер в детском саду, не очень-то понимает, почему на востоке страны она принесет больше пользы как воспитательница, чем здесь. Напротив, запад очень нуждается в воспитателях, которые способны привить детям социалистические взгляды. Конечно, если Софи действительно захочет остаться на этом посту. Ведь она стремится к самосовершенствованию, мечтает стать такой же ученой, как Биргит, и только война помешала ей получить аттестат. Хотя, если честно, бумажки об окончании реального училища все равно было бы мало при ее талантах и запросах. Предоставляют ли в ГДР талантливым воспитательницам возможность окончить среднюю школу? Вопрос более чем трудный, и даже в местной ячейке компартии на него не могут дать определенного ответа.
Дамочка-оратор заканчивает свой доклад словами надежды на то, что каждый из присутствующих понимает всю важность и обязательность такого мероприятия, как предстоящая первомайская демонстрация в Кёльне. В этот момент Рольф Шнитгерханс вырывает из своего маленького блокнота листок и передает его вперед. Кстати, Рольф вынужден стоять, ведь на мероприятии присутствуют более семидесяти человек и сидячих мест на всех не хватает. Итак, на листке изображены Биргит и Софи со спины, и рисунок довольно неплох. Приняв листочек из его рук, Биргит оборачивается.
Рольф носит черные роговые очки, которые ни капельки его не уродуют. Это кудрявый шатен со спортивной фигурой примерно двадцати двух лет от роду. Белый свитер под бежевым кордовым пиджаком выдает его происхождение из благополучного среднего класса. Он глядит на них с дружелюбной ухмылкой, и, поскольку заигрывает сразу с двумя девушками (просчитанная тактика!), ни одна из них не решается сразу же дать ему от ворот поворот.
Молодые люди знакомятся. Засунув в рот по сигарете, они протягивают друг другу руки и представляются:
– Рольф. Рольф Шнитгерханс.
– Биргит Крамер.
– Софи. Тоже Крамер.
– Выходит, вы сестры?
– Почти. Мои родители удочерили Соф.
Софи негромко фыркает. Она терпеть не может, когда ее называют Соф. От своего баварского акцента, и без того несильного, она давно избавилась. Слегка наклонив вперед голову, Рольф разглядывает то одну девушку, то другую, словно ювелир, сравнивающей два драгоценных камня. Он смотрит на них с близкого расстояния, и это выглядит нагловато, хотя и довольно забавно.
– А я уже успел удивиться. Ведь вы ни капельки не похожи.
Биргит кокетливо интересуется, не значит ли это, что она уступает Софи по внешности? То, что ее вопрос задевает подругу и создает конкуренцию, Биргит осознает лишь условно. Рольф, гораздо более чувствительный, чем Биргит, отделывается беспомощным смешком.
– Вовсе нет. Вы обе редкостные красавицы. Может, сходим куда-нибудь? Хотите послушать музыку?
Полчаса спустя они уже сидят в «Хмельном сапоге», популярнейшей забегаловке Вупперталя, где играет отличный джаз, и пьют пиво. В тесном зале шумно и накурено. На сцене трио – контрабас, саксофон и рояль.
– Ты куда собираешься, в судьи или в адвокаты? – спрашивает Рольф у Биргит.
– Пока не знаю. Ведь у меня всего лишь первый семестр.
– А ты?
– Я воспитательница в садике.
– Серьезно?
Это известие не отталкивает, но и не слишком-то очаровывает Рольфа. К сожалению.
– А я – тромбонист. Честно-честно. Занимаюсь на тромбоне. Параллельно изучаю органостроение. Да я и сам играю в небольшом джазе. Клатромбасакко.
– Чего-чего? – требует пояснений Биргит.
– Кларнет, тромбон, контрабас, аккордеон. Состав, честно говоря, оставляет желать лучшего, но тут уж ничего не поделаешь. Выбора у нас нет. Мы играем здесь. Например, завтра вечером. Придете?
Его дамы не отвечают, однако молча улыбаются и, затягиваясь сигаретами, немного стыдливо смотрят в сторонку. Нет, конечно, они придут, но обещать это так сразу не собираются. Не хватало еще показаться слишком падкими на приглашения! Выпив несколько кружек пива, они прощаются на улице, и Биргит снова начинает выяснять предпочтения Рольфа в отношении ее и Софи – на сей раз совершенно сознательно. Помахав в воздухе листочком с рисунком, она спрашивает:
– Так кому же из нас принадлежит твой рисунок?
Недвусмысленность ее слов однозначна. С тем же успехом она могла потребовать, чтобы Рольф сообщил, кого из них он окучивает.
Несколько мгновений тот медлит, раздумывая, как вывернуться, и в конце концов отвечает, уже на ходу:
– Подарите его вашим родителям!
Биргит и Софи косятся друг на дружку, усмехаются и одновременно понимают, что Рольф запал в душу обеим и что они, если потребуется, будут за него бороться. Биргит засовывает рисунок в свою сумочку. По пути домой обе молчат, и это молчание с каждой секундой становится все тягостнее, хотя и та и другая раздумывают, как же его поудачнее нарушить. Ситуация усугубляется до такой степени, что заговорить первой теперь означает добровольно признать себя слабейшей. На холме, что возвышается у южного въезда в городок, их ждет домик родителей Биргит. Попрощавшись лишь небрежным кивком, подруги без единого слова расходятся по своим комнатам.
Наутро за завтраком Биргит пытается загладить свою небольшую вину. Обстановка разряжается, когда она действительно вручает рисунок родителям. Правильное решение. Названые сестрички обнимаются.
После обеда Софи вдруг кажется, что солнце неподвижно зависло на небе, а вместе с ним – и земное время. Дети играют рядом. Скрестив руки на груди, Софи тупо глядит на серое дневное небо, будто на стену, отделяющую ее от вечера. Дома она накладывает яркий макияж, что вызывает бурю едких замечаний со стороны приемных родителей. На плечах – поношенное пальтишко, другого у нее нет, а под ним – нарядное платье, ее самое лучшее, светло-голубое с серебряным пояском и широким отложным воротником. За пятнадцать минут до назначенного времени она переступает порог пивнушки. Слишком поздно.
У барной стойки стоят Рольф и Биргит. Он держит девушку за руку и накручивает на палец пряди ее волос. Заметив Софи, Биргит призывно машет ей, и за этим жестом скрываются и собственническая гордость, и злорадство, и отчасти вызов. Так подойди же ближе, Софи, прими свершившееся как данность и поздравь сладкую парочку.
– Мы случайно пересеклись в университете, – бросает Биргит, опережая упреки в нечестном соревновании.
Софи молчит. Повернуться и уйти?… Но она не может так поступить, ведь это означает признать свое поражение.
Кабак полон до отказа, настроение у посетителей шумное и приподнятое. Рольф, одетый во все черное, приветствует Софи поцелуйчиками в обе щеки и тут же машет рукой: дескать, мне пора. Его джазовый коллектив выходит на сцену и начинает играть, причем довольно прилично. Они исполняют нечто очень резкое, немного зловещее – авангардный джаз, где отсутствуют мелодические элементы, общий шумовой фон нарушают осколочные тона, каждый из которых не длиннее такта. Нарочитая какофония, вроде торта с перцем или бульона с вареньем. Такая музыка нравится слушателям (или те просто думают, что нравится?). Рольф одаренный тромбонист. Он владеет интонациями, владеет свингом, а остальные члены группы неистовствуют, словно бьются в невидимой ритмической клетке. Их гнев выплескивается в фальшивые ноты или оборачивается неожиданными модуляциями. Между тем хозяин пивной делает музыкантам энергичные знаки – дескать, надо ведь и потанцевать!
Софи постепенно хмелеет от пива. Биргит, ни на секунду не сводя глаз с Рольфа, слегка приобнимает ее:
– Только не дуйся на меня, ладно?
– Я нисколько не дуюсь.
– Нет, дуешься! Я же вижу! Но послушай… Ведь ты его совсем не знаешь!
– А ты?…
– Софи, внутренний голос подсказывает мне что он – мой, он именно тот, кого я ждала всю жизнь. Значит, нужно брать быка за рога! Ты должна все понять и принять. Ну давай же помиримся!
Но Софи не желает ничего понимать и сбрасывает руку Биргит со своего плеча. Обиженно надувает губы. И все-таки до того, что Рольф – именно тот, кого она тоже ждала всю жизнь, Софи не додумалась. Что ж, значит, один-ноль в пользу Биргит, с ее решительностью и безоглядной влюбленностью. Ах ты, коза паршивая. Еще одна кружка пива, и Софи пожелает подружке бесконечного счастья, но это заговорит в ней покладистость пьяных, а раненое сердце так и будет молчать.
Мобилизация
Размах моей деятельности и расходные операции с банковского счета беспокоили старика Кеферлоэра все больше. Он потребовал к себе Лукиана. Что все это значит, черт подери? Что за люди? Они не числятся в зарплатной ведомости.
– Что он там затевает? Хочет завести себе телохранителей?
– Нет, это не то, что ты думаешь. Он разыскивает свою первую любовь. Зовут ее Софи, Софи Курц. Ее родители раньше работали у нас. Они погибли при бомбежке.
– Вот как?
Кеферлоэр даже сказал, что смутно припоминает их. Но ведь соврал, точно соврал!
– Сейчас он ищет Софи по всей стране. Именно для этого ему нужны люди.
– Сказки он тебе рассказывает, а ты и уши развесил!
– Здесь тебе нечего бояться, папа.
– А чего же, скажи на милость, я должен бояться?
– Говорю же тебе – бояться нечего.
Мы с Лукианом открыли контору на северо-западе Мюнхена. Большая комната с несколькими телефонными линиями, уставленная канцелярскими шкафами, – это и было бюро по розыску Софи. Еженедельно я оплачивал поиски наличными деньгами. Пять-шесть молодых людей моего возраста воодушевились необычной задачей. Шеф из меня получился щедрый. Во-первых, я мог себе это позволить, во-вторых, мне было самому приятно, в-третьих, повышалась мотивация работников. Каждый понедельник я появлялся в конторе, чтобы выслушать отчеты.
– Мы нашли некую Софи Курц, шеф.
– Где?
– В Гамбурге. Проблема только в том, что ей двадцать три года.
Проверить. Она могла прибавить себе возраст. Поезжайте туда, сфотографируйте ее.
У нас есть еще одна Софи Куртц, правда, в фамилии есть лишняя буква «т». Ей двадцать лет. По мужу она зовется Шварценбек.
– То же самое. Проверяйте. От объявлений газетах есть хоть какой-то толк?
– Масса откликов, но сплошь ложная тревога, – отозвалась Сильвия, единственная представительница прекрасного пола в нашей команде, самая трудолюбивая из всех. Поисковая акция казалась ей невероятно романтичной, а от меня Сильвия была без ума.
– Ничего страшного. Мы все-таки подадим еще одну серию объявлений. В этот раз они займут половину полосы. Если опять не поможет, расклеим везде плакаты. По всей стране, в каждом городе.
Да, благословенное время. Я обладал властью и имел определенную цель. Людям, нанятым на работу, я сделал благое дело, избавив от банальных и скучных обязанностей, какие они выполняли до этого. И я находился на пути к Софи.Да, я наслаждался теми месяцами, видит Бог, это было золотое время, весь ход которого определялся еще невинным влечением, неустанным движением к ней, моей возлюбленной.
Май 1951
Рольф и Биргит завтракают в постели. Биргит читает газету, Рольф наливает себе кофе.
Она переворачивает газетную страницу и обнаруживает объявление на половину полосы. Крупный шрифт:
Разыскивается Софи Курц, возраст примерно 20 лет, ранее проживала в Мюнхене (район Аллах), в ноябре 1944 года уехала в эвакуацию. Родителей потеряла в войну. Тому, кто знает что-либо о судьбе указанной персоны, просьба обращаться по телефону… По вашему желанию соблюдаем конфиденциальность.
В то время подобные объявления встречались в газетах довольно часто.
– Что ты там увидела?
– Да так, ничего, – складывает газету Биргит.
Рольф заявляет, что больше не будет ходить в кружок. Дескать, ничего толкового из этого не выйдет, радикализм голимый. Биргит возражает. Чтобы чего-то добиться, всегда необходима толика радикализма и непримиримая последовательность тактики. Иначе скоро опять введут всеобщую воинскую повинность.
– Скорее по Средиземному морю поплывут льдины! – улыбается Рольф.
– Не беспокойся, тебя еще призовут, милашка.
– Я хочу тебя, – шепчет Рольф. Он ластится к ней.
Биргит отбивается:
– Отвяжись, слышишь?
– Что случилось? Я тебе теперь что, классовый враг?
Биргит не отвечает. Обозвать благоразумные вещи голимым радикализмомможет только инфантил и дурак. Надо же! Ее просто передергивает от обиды.
Летом девушки снимают себе по отдельной квартире и резко ограничивают общение друг с другом. Растущее безразличие Рольфа к политическим событиям действует Биргит на нервы все сильнее. Он все чаще требует от нее половой близости – просто так, ради удовлетворения желания, безо всяких политических дискуссий. Рольф начинает раздражать Биргит, и однажды она решает навестить Софи в детском садике.
– Как у тебя дела? – спрашивает Биргит, в то время как вокруг них вьются дети. – Ты видела ту газету?
– Газету? Какую газету?
Биргит немного медлит и уже открывает рот, чтобы пересказать Софи то объявление… как вдруг рядом с ними возникает старшая воспитательниц; и начинает метать громы и молнии.
Случилась трагедия. Маленького Эмиля рвет над унитазом. Вот если бы он не ел бутерброда с несвежим сырым фаршем [11]11
Сырой мясной фарш с минимумом приправ (Hackepeter) относится к числу немецких национальных блюд. (Примеч. пер.)
[Закрыть]… Но онвсе-таки съел, и теперь его выворачивает наизнанку. Софи пулей вы летает из комнаты.
С нескрываемым сарказмом старшая спрашивает у Биргит, не оторвала ли она их от более важных дел, и девушка отвечает не менее ядовитым тоном:
– Разве на свете бывает что-то важнее блюющего ребенка?
Ее слова сильно злят старшую:
– Нет, но чтобы понять это своей головкой, вам потребуется еще несколько лет!
– Мои годы тянутся очень долго.
– Ну и бог с вами!
Между тем Софи уже вытерла рот маленькому Эмилю и горько плачет. Малыш чувствует себя виноватым и тоже начинает всхлипывать.
Биргит проходит мимо мусорной корзины и едва не швыряет туда принесенную с собой газету. Не что-то удерживает ее, и она снова кладет газету в свою сумочку. Почему она не сделала того, что собиралась, почему не показала Софи газету, не предоставила ей самой решать эту проблему, Биргит и сама не знает. Она не может разобраться даже в том, забота это с ее стороны или зависть.