Текст книги "Майор, спеши меня любить (СИ)"
Автор книги: Хелен Кир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
33. Тебя одну.
В домике никого. На задних замечаю, сейчас все плывет, кроме Яны никого не вижу. Разрывает от эмоций, в который раз плющит, не до конца доходит, что могу такое ощущать. Раскопала девочка во мне, разбила броню накрепко, вытащила живое и пульсирующее наружу.
Так и не понял, как подскочил к ней. В себя прихожу окончательно от прикосновения. Яна такая тонкая, хрупкая, худенькая-худенькая.
– Ян, – мучительно шепчу, будто боль испытываю. С трудом ослабляю зажим, немного отпускаю, а кажется, что совсем. Это нереально терпеть. Посадить бы ее за пазуху, не выпускать больше. – Придавил, да? Прости.
– Держи, Миш, – сама прыгает, смыкает ногами, сжимает бока. Хомут оглушительно сладкий и терпкий, втыкается сухими кипяточными губами в шею. От плотного касания шпарит по спине, ноги ватными становятся. Да моя ты … Моя … – Как же без тебя было страшно.
Поддерживаю под сладкую попочку, надежнее фиксирую. От слов шарашит разрывными пулями. Они дробятся на звуки и намертво входят в кровь, тотчас же, становясь ее частью, теряю голову, лезу под огромный свитер, и как только кожи касаюсь, вздрагиваем.
– Все закончилось, – вжимаюсь лбом. Неудобно жесть, но я хочу ее взгляд. Яночка словно чувствует звериную потребность, ищет точку, где не расплываемся. Как только настраивается видимость, превращаемся в один сплошной кадр. Буквально пожираем друг друга. И снова бьет по венам: моя, моя же! – Ян, чуть с ума не сошел. Девочка … Сладкая … Маленькая …
– Миша, – в одурелой горячке ищет губы, неловко впечатывается. Отвечаю безусловно. Ах, ты же моя Санта Эсмеральда. Горячая, как кипящая лава. Океан бушующий! Все крепче втискиваю в себя, в своем диком лютом желании затолкать под кожу, с вышки слетаю. Яна гладит, блестит слезами, что-то говорит, но я не слышу. Окончательно одуревший, не могу насмотреться. – Я знала, что найдешь. Поэтому сбежала. Я сбежала, Миша-а-а! Не могу! – качает головой. – Я не смогу больше без тебя. Забери меня себе, – отчаянно сверкает глазами, – никогда не отпускай больше.
– Ты чего, малыш? – голосом еле управляю. Редко пугаюсь, но теперь же сам с собой сражаюсь, чтобы оставаться твердым и нерушимым. Что Янка со мной делает, м? Да, конечно, не отпущу! Разве не за этим искал ее. Не понимает? – Ян, ты со мной до конца … – впиваюсь в губки. Они такие мягкие, теплые. – Навсегда. Детка … Детка …
Яна закусывает язык и оставаясь на весу, закрывает лицо руками. Трясется, задыхается. Я понимаю, это отходняк. Надо аккуратнее.
– Как представлю, что … если бы он дотронулся … – пищит, а меня после слов выворачивать из шкуры начинает. – Я бы жить не захотела больше.
– Ш-ш-ш.
Душа в клочья. Найду, убью тварь. С огромным трудом давлю ярость, нельзя пугать малышку. Пусть все стороной пройдет.
Мне плевать, где Федя. Абрек. Уверен, на улице разговаривают, давая нам шанс поговорить тоже. И лучше бы они не заходили в ближайшие полчаса, потому что … Потому что!
– Тихо, – вытираю слезы. – На меня взгляни. Вот так, – глажу скулы. – Никто и никогда не прикоснется к тебе, кроме меня. Никто. Никогда. Поняла, малыш? – много раз подряд кивает. – Остальное забудь сейчас. Все потом. Надо выбираться, поняла?
– Да, Миш. Все сделаю, как скажешь.
– Ян, – тихо говорю. – Мы вместе сделаем, – выделяю слово. – Вместе. Ты просто послушайся меня немного. И не бойся ничего.
– Да. Я поняла, – старается успокоиться. – Поняла.
Еще раз внимательно осматриваю лицо, мельком ощупываю тело на момент повреждений. Не морщится. Смотрит, заливает лучистой синью. Блестящей. Влажной. Манкой.
– Ян, – затягиваю «осмотр», медленнее веду по спине, перехватываю под попочку. – Яночка, – голос сам по себе падает до хрипа. – Ты … – чувствую, как кожа покрывается мурашками и начинает мелко дрожать. Пьянею мгновенно. Осоловело разлепляю глаза, пытаюсь продышаться, потому что нельзя давить. С трудом отлепляю от себя, хочу спустись на пол, или на за что не отвечаю. Но моя сирена, как обезьянка держится. – Что ты делаешь, м?
Опираюсь о деревянное перекрытие, пока Яна тяжело дышит в мои губы. Рот сам по себе распахивается. Держусь ровно мгновение, а потом …
Захлестывает с головой, даже перехлестывает. Не контролирую ничего, прижимаю к стене, поддаю сверху бедрами. Мы целуемся, будто с цепи сорвались.
Стоны, хрипы, жадный захват губ, сплетение языков. Люто … Люто разматывает. Как во сне перехватываем друг друга. Яна дрожит сильно, я перевозбужден так, что рванет сейчас.
– Зайдут … Миш.
– Никто не зайдет, – слепо обещаю, стаскивая мешковатые штаны. Глажу бедра, нежно сминаю. – Не бойся.
– Д-да? Я не знаю …
А сама не прекращает ничего из того, что делает. Да что ж так … пленительно и сладко …
– Прости, – каюсь, хотя понимаю, что уже не остановиться. Все равно прямо тут ее … Прямо тут. Не могу больше. Все в тар-тарары летит нахрен. Лишь одна она значение имеет. – Не могу ждать, – признаюсь бессильно, насилую рот Яночки, нежно и все на грани едва сдерживаемой, сметающей все пределы похоти.
– Дверь!
Дотягиваюсь рукой, бью по щеколде. Она с грохотом падает одновременно со штанами Яны.
– Ближе, – держу на весу за бедра, раскрываю. Ее жар сметает, ее запах дурманит круче любого наркотика.
– М-м-м , – наперебой ряд звуков выдаем.
Освобождаю распухшую от передоза головку и врываюсь. Первые секунды ошарашено прислушиваюсь к волнам, что бегут по телу.
– Не больно?
– Нет! – почти кричит. – Нет!
Почти теряю привычный контроль, Яна дрожит. Ее звонкое «нет» как стартовый пистолет в ушах бахает, позволяя сорваться в пропасть. Наш секс горячий, быстрый, резкий. Обхватываю руками, насаживаю на себя. Малышка сама поддается то вверх, то вниз. Кусает за губу, впивается то в подбородок, то в ухо.
– Скучал! – толкаюсь. – С ума сходил! Яна! – резко, напористо. – Ян …
Упирается затылком в дерево, волосы падают по плечам, путаются. Смотрит пронзительно, горячо. Со стоном пью эмоции, отдаю свои. Рычу, еще раз врываюсь, чуть сильнее, чуть … А-а-а …
– Миш-ша-а-а … Люблю тебя … Тебя одного! Всегда!
34. Приехали.
– Миха, – в дверь громкий стук и тревожный голос Федора. – Быстро собирайтесь. Бегом! Миха, блядь!
С испугом замираю. Стук в дверь заполняет уши тревожным грохотом, а я еще в эйфории плаваю. Подгоняющий голос вносит сумятицу в голову, не могу понять как же так, ведь только что было здорово и опять надо куда-то бежать?
Миша спускает меня, надевает штаны и приводит себя в порядок. Запрокидывает голову, мягко целует в губы.
– Сейчас разберемся.
Толкает щеколду, впуская ледяной воздух. Федя врывается в избушку стремительно и резко, двигается в облаке пара. Мельком осматривает меня, коротко кивает. Заторможено киваю в ответ. Становится снова неуютно, ежусь. Какой он все же неприветливый, кажется, что ненавидит за то, что причиняю массу неприятностей его брату.
Миша без слов прижимает к себе и ласково гладит, для полного успокоения целует в висок.
– Все хорошо. Не бойся. Он лишь с виду такой. Да, Федь? – с нажимом.
– Ага, – рыщет беспокойным взглядом по окну. – Собираемся быстро. Мих, выйдем. А ты одевайся. Только бегом.
– Я куртку выбросила и ботинки.
– Да блядь! – взрывается Федя.
– Не ори! – осекает Громобой.
– Жди, – Феде все равно, что на него кричат. Идет к своему напролом. – Мих!
Они скрываются за дверью. Подлетаю к щелке, вижу, как втроем встревоженно что-то обсуждают. Абрек настойчиво вызывает по рации людей, говорит координаты. Миша спорит, Федя руками активно жестикулирует, показывая направление.
Бесцельно мечусь по комнате, подхожу к вешалке, а там накрытая другими вещами висит под простынью женская куртка. Достаю. Это девичья. Понимаю, лучше не трогать, но размер мой. И еще не могу пойти раздетой, там очень холодно.
Натягиваю. Она мне в пору. Хлопает дверь, появляется Абрек. Замираю, он тоже останавливается. Мы молчим, потому что мужчина становится смертельно белого цвета. Замерев, не отрываясь смотрит. А я не знаю, что сказать.
– Простите, я сейчас сниму.
Абрек садится на чурбан, на миг закрывает лицо руками, плечи и грудь ходуном ходят. А потом, резко выдыхает.
– Верни потом. Дочки это моей.
– Я сейчас могу.
– Нет. Замерзнешь. Я ей специально для холодов брал. Сейчас, ботинки еще …
Абрек роется в сундуке, достает высокие до колена берцы. С заклепками и обильной фурнитурой. Бросает и велит быстрее обуваться. Примеряю, сели по ноге как влитые. Мельком на задворках мысль мелькает, странная обувь. Что же такое произошло с его дочкой, ведь судя по элементам и в одежде и обуви, это либо юношеский взбрык, как у меня или что-то совершенно противоположное протесту. В любом случае, все кричит о том, что она как могла обращала на себя внимание. Спросить не решаюсь, он и так белый, как мел.
– Простите, как Ваше имя? Настоящее?
– Зачем тебе? – прищуривается.
– Да, так, – смущаюсь, – не называть же по прозвищу.
Он кивает, думает с пару секунд.
За окном жесткая движуха. Вижу, как Федор и мой Громобой четко передвигаются по снегу, Миша кладет покрытое рогожкой что-то длинное. Гремит.
– Называй Сергей.
– Хорошо, – про отчество не выпытываю. – Поняла.
– Идем, Ян.
Торопливо выходим во двор. Миша машет, бегу к нему. Громобой внимательно наблюдает, как спешу. На подходе зрачки значительно расширяются. Он подхватывает. Умудряется ласково прижаться губами к виску, а я крепко шею обхватываю.
– Да садитесь вы! – ругается Федор. – Неразлучники.
Миша усмехается. Открывает дверь и подсаживает на заднее сиденье. Сам впереди с братом, а Абрек за нами на невесть откуда взявшимся внедорожнике. Налаживают рации, проверяют связь друг с другом. Пока разговаривают, оборачиваюсь. Позади меня в багажнике из-под рогожки выглядывает оружие. Много!
Зачем это? Разве мы не выедем из леса без этого? В голове смешивается куча опасений. Снова соображения ноль. Хлопает дверь, Миша выскальзывает, подкручивает колесо. Изгибаюсь, не вижу ясно, что же там не так.
– Ян, – вздрагиваю. Впервые слышу человеческий голос от Феди. Медленно встречаюсь с ним взглядом. Боже мой, он как у змеи, лишь на дне теплится жизнь. Я так его боюсь. Федя замечает страх, недовольно цокает и закатывает гремучие глаза. – Да прекрати ты! Нормально все. Ты с оружием умеешь обращаться?
Вытягивает с пояса маленький пистолет, показывает. Как рыба хватаю воздух. Машу головой.
– Смотри, – объясняет. – Я снял с предохранителя. Так надежнее. Бери крепко, поняла? Если придется стрелять, не бойся. Не бойся, поняла? Вот … Локтевой выпрямлен полностью, сгиба чтобы не было. Вот так, глянь сюда, – вытягивает руку. – Шею освободи, не напрягайся. Целься, вот тут, взгляд на мушке фокусируй. Возьми, – сует в руку, – да быстрее, Ян, че ты ссышь? Вот сюда смотри. Целься хорошо! И пали на задержке дыхания. Курок не дергай, как в припадке. Жми до конца. Поняла?
– Зачем, Федя? – шепчу бледными губами. – Зачем мне стрелять?
– Ян! – злится. – Не тупи! На хер, дай сюда. Вот предохранитель. Смотри, ставлю. Снимать, вот …
Внимательно смотрю, пытаясь запомнить. Вроде откладывается, как надо, надеюсь, что ничего не перепутаю. Прячу в карман. Федор, отворачивается как ни в чем не бывало копается в проводах.
– Федя, – зову.
– Че?
– Спасибо тебе.
– Мгм. Забей.
Понимаю, что Громобоя работа, но я так благодарна. Хотя бы немножко перестаю бояться младшего Юматова. Наконец, Миша возвращается и коротко осмотрев нас, убеждается, что меня никто не обидел. Оборачивается, подмигивает. Слова ни к чему, мы невербально общаемся. Захлестывает от его близости. Нахожу руку Миши, сжимаю. Он целует ладошку, просит сесть поудобнее, потому что дорога сложная, ухабистая.
Слушаю беспрекословно.
Начинаем свой путь. Парни коротко переговариваются. Машину потряхивает на ухабах. Юматовы постоянно пытаются связаться с коллегами по работе, но их связь молчит. Позади едет Сергей. И вроде бы все пока нормально, а в душе расцветает гадливое чувство. Гоню от себя, оно настырно не пропадает. Все ширится и растет.
– 351-й, ответь … 351 -й … прием.
Тишина в эфире.
– По ходу что-то случилось у них.
Миша молчит. Падаем все в паузу, липкую и затяжную. Напряжение возрастает. Чувствую, что не так идет, как планировалось, но ничего не спрашиваю. Я слепо доверяю Юматовым. Да и что я могу им ценного посоветовать.
Раздается дикий мат. По звуки какофонии подпрыгиваю так высоко, ногу ударяет тяжелое. Но мне все равно. Прямо перед нами падает огромное дерево. Шум, скрежет по капоту. Разбивается лобовое, кричу в страхе за Мишу, удар на его сторону. Нас обсыпает снегом и осколками острого.
– Яна, закрой голову, ложись на сиденье! – крик Миши.
Сворачиваюсь клубком и в мою сторону со всей дури лупит тяжелое. От удара сваливаюсь на пол, попадаю ребрами на разделитель. Скулю от боли, как больной щенок. Господи, что происходит? В воздухе бахает, будто петарды взрываются, пахнет гарью.
35. Грехо-мен.
– Ох, сууук!
Стонет брат. Осторожно верчу головой, проверяю себя на счет травм. Глаза не открываю, прежде всего стираю разный сор с лица. Вроде бы все хорошо. Слепо цапаю между сидений. Писк Яны рвет грудь.
– Яна, – зову, пытаясь вывернуться. Машина застряла колесом на какой-то колдоебине, хрипло кашляюще рычит, проворачивая колесо. – Малыш, цела?
– Ребрааа, – плачет.
Ломаю спинку, откидываю. С трудом поддается. Осторожнее надо бы, но тревога за девочку выносит все разумные мысли. Все ходуном, добиваю рукой сиденье, расшатываю, боясь сильнее зацепить Яну. В разбитое окно сыплется снег и хвоя.
– Не шатай машину, – предостерегает Федя. – Хрен знамо, где висим.
– Да понял я! – огрызаясь, схожу с ума. Нечеловечески выворачиваюсь, проверяя Яну. Вижу лишь до пояса. Бледненькая вся, мучительно губу прикусила. Терпит маленькая. – Встать постарайся, пожалуйста, Янусь. Детка, – подбадриваю. – Давай, попробуй пошевелись. Все цело?
Шевелится и тут же назад падает. Мычит от боли. Я зверею и готов на все наплевать лишь бы прорваться на заднее.
– Янка, – вдруг тарабанит Федя, – слушай сюда. Бегом давай. Если твой кабан назад полезет, улетим куда-нибудь.
– Заткнись! – предупреждаю. – Не пугай ее.
Брат отмахивается. Тревожно смотрит по бокам. Я тоже смотрю, пока тишина. Есть же время девчонку вытащить, что он?
– Ян, – оборачивается. – Дышать недолго. Там они, сечешь? Да вставай ты!
– Сученыш, – ругаю его и наплевав на все, лезу за ней. Машина перевешивается и скрежещет. Мы плавно качаемся, я замираю, чтобы амплитуду уменьшить. – Где Абрек? Федь, у тебя зеркало, – ору.
– Да нету! – трет, высматривает. – Провалился куда-то. Мих, оружие надо доставать. Прости, не ее. Нам все тогда. Этого, – показывает на наши пистолеты, – не хватит.
– Знаю. Короче, – принимаю решение, – надо понять, где висим. Я вылезаю.
– Нет! – чеканит брат.
– Нет! – орет Яна.
– Да.
Открываю дверь. В копилку падает еще один не самый умный поступок, но делать нечего. Вытекаю из двери и благо огромная ель, что свалилась на мою сторону прикрывает хорошо. Повезло, сучья выворочены, ползу как по тоннелю. Доползаю до огромного бревна, куда впечатались. Ничего. Просто наехали. Никакого обрыва нет.
– Че там? – спрашивает Федя, когда вваливаюсь назад.
– Ничего, можно качать, не свалимся. Некуда.
– Тихо, – прижимает палец к губам.
Затихаем. Издалека раздается невнятный голос, точнее голоса. Их много. Голоса и лай собак. Сдавленно материмся оба. Короче, самый трешак случается. Не угомонились, твари.
– Пиздееец. Секта вышла на охоту.
Сжав зубы, прислушиваюсь. Они приближаются. На нас открыта охота. В силу того, что по ходу это общинные угодья, нам шиздец. Но хер им, выкусят. За дешево никто сдаваться не собирается. И за дорого тоже.
– М-м-м, – стон Яны возвращает в реальность.
Наплевав на все, перемахиваю и осторожно поднимаю на сиденье. Задираю свитер, бегло осматриваю. Перелома нет, сильный ушиб. Стягиваю с себя футболку, рву и фиксирую наподобием корсета.
– Потерпи, пожалуйста.
– Миш, – хватает за руку. – Не отдавай меня.
– Ты чего? Ян, ты чего?! Ты моя девочка. Поняла?
Кивает быстро-быстро, а сама ревет. Успокаиваю, глажу и ласкаю немножко. Глупенькая. Куда без нее теперь? Да ни за что в жизни не отдам никому. Ни за какие сокровища.
– Миха! – предупреждающе шипит брат.
– Считай до нуля.
С сожалением отрываюсь от Яны. Загребаю из багажника стволы. Ловлю в зеркало странный знак брата Яне. Че он ей там показывает. Пальцами вроде курок нажимает. Так … всунул пистолет, что ли?
– Где твоя куртка? – вызверяюсь на Яночку.
Ответить не успевает.
– Выходите с поднятыми руками, – раздается в громкоговорилке почти рядом. Голос эхом по лесу раскатывается. – В вашей машине сбежавшая преступница.
Даже так? Интересно кто присвоил ей этот статус?
Подмигиваю Яне ободряюще. Не реагирует. Она белая, как мел. Глаза стеклянные, будто ослепла. Пот над губой выступил, в секунду становится невменяемой.
– Ян?
– Это он, – чужой интонацией говорит.
– Кто? – поворачивается Федор.
– Он. Никодим … Его голос …
36. Свора.
– Отлично, – подмигивает Громобой. – Сам пришел. А я уж думал ехать придется.
Завороженно смотрю на злую улыбку Миши. Никогда его таким не видела. Я такого не знаю. Он преображается на глазах, мускулы резко ткань натягивают. Юматов спокоен и выдержан, но я ярко ощущаю бушующий внутренний вулкан. Всего лишь один неосторожный толчок и лава выплеснется, сжигая все вокруг.
– Миш, ты не представляешь кто он, – предостерегаю. – Чудовище.
– Такой сильный? – тщательно проверяет оружие. – Или как?
– Он один не ходит. Там наверняка орда.
Начинаю заикаться от волнения, вспоминая его свиту. Не за себя сейчас опасаюсь, за Мишу. Они что хочешь могут сделать. Растерзать, собаками затравить. Никодим у сектантов царь и бог. Да он и есть живой бог для них.
Нас четверо. Всего четверо. Я тоже не отдамся просто так. Не зря же Федя оружие дал. Сколько будет патронов, все до единого использую. Лишь бы не промахнуться.
Снаружи снова приказывают сдаться без боя. Закусив губу, слушаю, как подробно рассказывают, что нам тут каюк. С тоской смотрю на Юматова. Роднее него у меня никого. Отец отрекся давно. Не к месту в голове кадры с мамой проносятся. Я задурила тогда и все. Отец стал считать меня виновной в смерти матери. Появившейся вовремя Ядвиге осталось лишь разогнать пламя и случилось то, что случилось.
– Орда? Н-ну … – дурашливо тянет с долбанутой задоринкой.
Ведь вижу, как злость в себе разгоняет. Примиряюще беру за руку. А Миша снова подмигивает. Не понимаю. Как реагировать-то? Отмирает Федя.
– Янка, слухай сюдой, – хлопаю глазами. – Все пошли – и я пошел, все нашли – и я нашел. А сегодня поутру все помр …
– Молчи, Федя, – бросаюсь тигрицей, звонко прикладываю ладонь к губам и крепко сжимаю. – Никто не помрет!
Он что-то говорит, ошарашено моргая, а потом начинает смеяться. Нет, они правда неадекваты. Там опасность, а Юматовы ржут. Куда годится? Убираю руку.
– Миха, – двигает губами, – поздравляю. Вот это у меня невестка. Чуть рот не порвала. Хошь совет? – прищуривается. – Яйца береги, а то хоп! Ла-лай-ла!
– Вы в уме? – обескураженно шепчу. – Там вообще-то враги у нас.
Федя щелкает пальцами.
– Точно! Мих, ангажирую на выход.
И все приходит в движение. Мгновенно преображается обстановка. Федя уже успел передать координаты. По разговору понимаю, что надо продержаться пока нас не найдут. Вроде быстро должны, но кто знает, что может случиться в дороге.
– Елочка удачно упала, – бормочет Громобой, открывая дверь.
У меня сердце напополам трескается. Хочется вслед за ним змеей вытечь. Затыкаю рот, чтобы не гундеть и не терзать нытьем. Ему тоже непросто, я еще вдобавок заною, выдержит ли? Так что покорно молчу, внутри себя атомные взрывы переживаю.
– Ян, – не отрываясь от обзора шепчет Федя. – Если нам шизда, то стреляй. Не бойся. Я твое дело надежному человеку передал. Если что, сегодняшняя жопа за самооборону прокатит. Стреляй хорошо, поняла? Не ссы главное. Помни локоть прямой и целься. Курок плавно. Поняла?
– Ф-федя, – лязгаю зубами. – Он трус, только за рабами своими сильный. Садист подземный, – ругаюсь. Сам из себя мало что представляет. Единственная сила – язык. Но если что случиться, – обещаю, не представляя как сделаю. Зажмуриваюсь и глотаю слезы. – Отрежу. Сама своими руками отрежу. Я выстрелю … – как заговоренная не могу остановиться. – Я выстрелю …
– Тихо, глянь на меня, – впиваюсь в него взглядом. – Ооо, так не пойдет.
Резкая боль обжигает щеку. Лицо мгновенно в краску бросает. Как чумная хватаюсь за скулу, пялюсь на Федю.
– Так лучше? – цедит, продолжая смотреть за тем, как Миша ползет. – Это вынужденная мера. Если почувствуешь, будто в зомбиленд валишься, делай себе больно. Любая боль, слышишь? Любая!
Киваю. Думать особо некогда, но я должна признать, что будто с того света вернулась и заново все увидела. Приникаю к окну. Миша целится сквозь лапы, мне ни черта не видно, что там, сколько их. Федор бросает тихо, чтобы сидела и тоже выскальзывает, только ползет он в другую сторону. А мне что делать?
Тянусь за курткой, вытаскиваю пистолет, сую себе за пояс. Рация шипит и скрипит, вызывая Федора. Перемахиваю через сиденья, тычу в кнопки, попадаю куда-то.
– Прием. 351 на связи. Монах, прием.
– Это Яна.
Рация замирает. Кто-то кашляет и потом снова повторяет. Я тоже снова говорю, что это я и ни Федя, ни Миша подойти не может.
– Яна, где Юматовы.
– В елке залегли. Мы в осаде. Их много. Очень много. Мы в лесу.
– Рацию не глуши.
– Что?
– Рацию, твою мать, не глуши. То есть извини. Они живы?
– Да.
– Помощь в пути.
Аккуратно кладу прибор на панель. Высовываю нос, проверяя целы ли братья. Миша головы не поворачивает. Сосредоточен. Он сам как мощное оружие, даже в опасной обстановке любуюсь им. Ничего с собой не поделать. Изо всех сил блокирую желание подбежать и затаиться рядом, буду мешать же. Молюсь крепко, люто молюсь чтобы повезло ему. Я люблю его больше жизни, так люблю, что страшно становится.
Молитвы не помогают. Видно, в этих краях правит другой бог и пока он сильнее моего. В нашу сторону раздаются хлопки. Сначала думаю, что это плетки, но по крыше что-то сильно хлопает, аж шатает. С запозданием понимаю, это пули.
Начинается ужас. Лупит со всех сторон. Долбит до грохота в ушах, до онемения в нервах. Пищу от ужаса, немножко даже кричу. И тут же ругаюсь на себя. Неимоверным усилием сгребаюсь. Да что я как … А ну-ка! Затыкаю рот и со злости смахиваю слезы.
Проверяю на месте ли оружие. Толкаю дверь, а ее заклинило. Лезу на первое сиденье. С ужасом понимаю, что ни Феди, ни Миши нет! Хватаю рацию и начинаю в нее кричать, что братья исчезли. Там молчок. Или от дикого шума ничего не слышно. Не умолкает ни на минуту.
Впервые в жизни ругаюсь отборным матом. Толкаю водительскую и сразу ныряю в снег. Ползу, пытаясь что-то увидеть. И лучше бы мне ослепнуть. Миша отстреливается, стоя на одном колене. Вторая нога в крови. Под ним лужа. Душу в себе крик.
Федя лежа палит. Оскалившись, стреляет без передыха. И он тоже ранен.
Этих тварей в тулупах море! Их человек двадцать. Собаки с пеной у ртов рвут поводки. Захлебываются в своей злобе. Я знаю этих тварей, они специально выращены и обучены рвать людей. Для них особых тренеров вызывали, которые собак на бои настраивают. Если они сорвутся, нам всем жить на пару вдохов осталось.
– Стооой!
Громкий крик перекрывает поляну. И меня вновь парализует. Оружие замолкает. Никодим подходит к мужикам. Переговорив, по всей видимости, приказывает убрать собак. Те беспрекословно заводят их в фургон.
– Поговорим? – останавливается в шагах пятнадцати от Миши.
– Что надо? – рубит Громобой, вставая на ноги.
Ему больно, он ранен, но поднимается во весть могучий рост. Никодим перед ним шпендель в шляпе мохнатой. Грудь Миши мехами кузнечными расходится, руки как кувалды. Я слишком хорошо знаю Никодима. Превосходство Юматова его раздражает очень сильно. Отсюда вижу, как кожа на щеке дергается.
– Отдай мне беглянку.
– Зачем? – нехорошо улыбается Громобой.
– Мне ее на воспитание хорошие люди отдали. Мать волнуется. Отец в коме. А она все сбегает и сбегает. Дурная кровь. В миру ей делать нечего.
Достаю пистолет. Вытягиваю руку, как учил Федя. Целюсь.
– Правда? А мне она понравилась.
– Отдай. Неужто из-за девки хочешь здесь, – обводит кнутом вокруг, – навсегда остаться в моих лесах.
– Прям твоих? – недобро жмурится Миша.
Никодим кивает.
– Здесь все мое. Власть. Природа. Люди. Твоего здесь ничего нет.
– Ну тогда пойди, – сплевывает сукровицу. – Забери.
Взвожу курок. В голове как по маслу всплывают указания Юматова.
– Не желаешь добром, значит.
– На хуй. Пошел.
Четкие слова Громобоя взрывают лес. По толпе катится рокот. Возмущаются твари. Бога живого обидели. Только бог ли это? Тупые вы бараньи головы, набитые соломой. Это же сам дьявол стоит.
– Слышь, Никодим, – надрывно смеется в стороне Федя. Ошалело смотрю, как он, перекатываясь, выдирает из снега какую-то трубу. Вскидывает на плечо. – Хочешь полетать?
– Братия-я-я!
– Я тебе сука щас дам «братию»! – орет Миша, вскидывая пистолет. – Ты Янку пальцем больше не тронешь даже в своих ебаных извращенных мечтах.
Гул и грохот сотрясают воздух. Позади мужиков, что сидят за деревьями, появляется Абрек. Он похож на демона возмездия. Откуда взял снегоход не понимаю, еще больше не понимаю, как он стреляет в двух рук. Чем он руль держит. Начинается какой-то ад.
Все кричат, все тонет в пальбе и шуме. Слежу за тремя парнями. Миша перезаряжает, снова и снова лупит, не переставая. Федя взрывает, до меня доходит что у него гранатомет. Так, кажется, эта штука называется. Абрек, спрыгивая со снегохода, с маху налетает на огромного бородача и вступает с ним в схватку. Остервенело сбивая с ног, садится сверху, методично превращая его лицо в кровавую маску.
Вдруг Миша спотыкается и приседает. Как во сне вижу, что Федя кричит, обращаясь к брату. Наплевав на все, выныриваю из укрытия и бегу к нему. Плевать на все. Несколько метров растягиваются в вечность. Прибавляю шаг. Падаю около и тормошу Громобоя. Трясу, схватив за толстый свитер.
– Мишенька, что с тобой?
Он молчит. Поднимаю ладони, а на них кровь. И все. Меня выключает.
– Миш. Миш. Миша.
Монотонно повторяю. Не знаю и знать не хочу отчего, но ресницы Громобоя дергаются. Он смотрит мутным взглядом, а потом разлепляет горячие сухие губы.
– Ревешь, что ли? А ну прекрати.
Судорожно киваю.
– Все нормально. Я просто. Мне что-то в глаз попало.
– Ян! – тревожно ревет и в тот же миг ощущаю на загривке хват. Никодим!
– Попалась? Что же ты бегаешь? – еще раз встряхивает, выворачиваюсь. – Прощайся с женихом-то. Домой пора. А он тут уснет. Навсегда.
Миша поднимается. Кровь хлыщет на снег, но он твердо стоит. Пистолет в метре от него. Ищу его взгляд, прошу не делать глупостей, потому что оружие Никодима направлено прямо ему в голову.
– Я пойду, – овечьим голосом блею.
– Готова пройти обряд очищения от скверны?
– Готова.
– Я добрый сегодня, – издевательски смеется. – Прощайся. А потом в скиты. Тебя уже ждут там.
«Стой» одними губами шепчу Юматову. В глазах Миши бешеная злоба. Если сорвется, голыми руками погань задавит, но пистолет, направленный в голову, меня пугает до одури. Ради жизни своего Громобоя делаю невозможное. Сую руку за пояс и выдергиваю свой.
– Чтоб ты сдох, адский демон, – выворачиваюсь из руки Никодима, подгадав момент.
Одновременно с этим Миша проезжает на коленях по снегу, хватает ТТ, и мы одновременно направляем стволы на Никодима.
– И кто кого?
Никодим целится в Мишу, а мы вдвоем в него. Пока думаю, что сказать, раздается хлопок. Поверженный демонический бог кулем валится на землю.
– Я с блядьми не торгуюсь, – выплевывает Громобой. – Я их убиваю.
И падает на снег без сознания.
Из всех щелей наезжают машины. Цветные мигалки окрашивают снег, выбегают люди в форме, а я опускаюсь около Громобоя и начинаю безудержно рыдать, пока меня не оттаскивают.
– Янка, – хрипит Федя, прижимая к заледенелому свитеру. – Он выживет. Мы с ним еще не из такой жопы вылазили. О, Абрек, а тебя че тоже подрали? Ну собаки в тулупах! Падлы, а не люди.
