Текст книги "Вдова Клико"

Автор книги: Хелен Фрипп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава восьмая
КОНТРАБАНДА

Февраль 1806 года

По республиканскому календарю: революционный календарь отменен

Николь поехала к Моэту той же дорогой, что и в тот день, когда впервые встретила Франсуа. Как же приятно снова оказаться среди лоз, даже в это тусклое февральское утро. Трясясь в повозке, она мысленным взором видела рядом с собой Франсуа, тогда еще совсем чужого. Он показывал ей жаворонков, парящих над маками. Трудно было сосредоточиться на его словах, глядя в его улыбающиеся сине-зеленые глаза под ласковым солнцем жатвы, плавящим воздух. Он говорил тогда о терруаре и сортах ягод, спелых и тяжелых. Сегодня все лозы почернели и уснули до весны, жаворонки давно улетели, а предчувствие встречи с Моэтом наполняло душу страхом и одиночеством.

Николь вдохнула затхлый запах мокрой земли. Ничего, и черные лозы тоже скоро выпустят свежие побеги.

Встреча происходила в собственном Малом Трианоне Моэта – копии версальского летнего дворца, построенной специально для посещений Наполеона – этакий свадебный торт-переросток. Даже дрожащее отражение Николь в зеркале пруда выглядело куда уверенней, чем она себя чувствовала, пока шла по дорожке, глотая прохладный воздух, свежий, как винью-верде.

Моэт ждал ее в дверях, нетерпеливо маня за собой.

– Идемте, ma chere, все уже устроено. Вы приняли правильное решение. Оно пойдет на пользу всей вашей семье.

Он вел ее под локоток, целеустремленно, как овчарка ведет овцу, но все-таки остановился похвастаться своей галереей.

– Всего несколько миниатюр Изабе, – заметил он нарочито небрежно.

Изабе был любимцем модного Парижа. Он писал портреты-миниатюры за отнюдь не миниатюрные гонорары, и у Моэта этих работ была полная стена. В основном на портретах был он, его семья, Жозефина, Наполеон – самый влиятельный человек в Шампани, в винодельческой отрасли, да и во всей Европе. Слово Наполеона означало продажи на тысячи франков. Мсье Моэт хотел показать, что у него хватит глубины карманов, чтобы совсем уничтожить виноградники Клико, но Николь не собиралась добавлять к его богатствам свои виноградники.

Сейчас она ответила так, как он и ожидал.

– Весьма впечатляет, – согласилась Николь. – Но перед тем как мы двинемся дальше, я…

– Вам достаточно много пришлось перенести, Николь. Я заранее продумал все детали, – сказал Жан-Реми, подавая ей какой-то пакет. – Пожалуйста, ни слова, пока вы его не откроете.

Она из вежливости развязала ленту. В пакете лежали толстые луковицы.

– Виноград – огромная морока и требует массы умений, а это – ирисы, очень ароматные. Я слыхал, вы их обожаете. Вы увлекаетесь выращиванием растений?

Сажайте их сами, цените, что у вас под ногтями земля, и увидите, что возиться с цветами куда женственней, чем с лозами.

Она затолкала луковицы обратно в пакет и отдала ему. Он абсолютно никогда ее не понимал. Как он мог подумать, что она удовлетворится такой ерундой?! О чем она вообще думала, когда рассматривала возможность выйти за него или вот сейчас, когда собралась продать ему виноградники?

– Как ни печально, Жан-Реми, но я приехала сообщить, что все-таки ничего не продаю.

– Я ничего не ожидаю взамен. Вы ведь уже давно разъяснили мне свои чувства в этом смысле, но я настоятельно хотел бы помочь умной молодой вдове в час нужды. Еще только одно, и вы свободны. Откройте конверт, и я не сомневаюсь, что это вас убедит.

Он протянул ей конверт, и Николь его вскрыла. Это был чек за винодельню и виноградники – вдвое больше против того, что они стоили.

– Я не продаю, – повторила она, сомневаясь, то ли он действительно ее не услышал, то ли просто притворяется.

– Виноградники завянут и погибнут, это будет ужасная потеря – а ради чего? Поиграть в настоящее дело, для которого у вас не хватит мозгов? Вы найдете другие способы отвлечься от ужасной трагедии – потери мужа. Эта сумма сделает вас независимой женщиной со средствами. Я преподношу вам свободу! – заявил он с пафосом.

– Жан-Реми, мне кажется, вы меня не понимаете…

Этот человек был таким надутым индюком, что не слышал никого кроме себя.

– Берите, и ни слова больше.

– Нет. Я не продаю виноградники. И вернулась в Реймс, чтобы управлять ими самостоятельно.

Взгляд Моэта затвердел.

– Продаете, продаете. Вы уже дали согласие и должны понимать, что порядочный человек назад не пятится. Тут вам не салонная игра, мадам, где можно закапризничать и передумать. Никогда виноградниками в Реймсе не управляла женщина. Так просто не бывает. Мне, конечно, не стоило предлагать вам лишнее: вы горды и в этом не нуждаетесь. Я выпишу вам чек на ту сумму, которую мы оговорили, чтобы никогда не возникала мысль, будто вы мне обязаны, – раз она вам так ненавистна. – Он подошел к письменному столу и поспешно выписал новый чек. – Возьмите. Я о ваших же интересах забочусь: я уже не буду так щедр, когда ваши виноградники прогорят и вам нечем будет платить работникам. Придется жить с долгами, которых вам никогда не выплатить. И своих несчастных родителей вы, падая, увлечете за собой.

– Не будет никаких драматических падений, как бы вам этого ни хотелось. И я не иду на попятный: я ведь говорила вам, что еще не приняла решения. Так вот, я его приняла: не продаю. И мои родители это решение полностью поддерживают.

– Это верно. Они не придерживались должных правил, когда вас воспитывали, – я уже имел возможность им это заметить. Неудивительно, что вы такая целеустремленная, но это не слишком подходящее качество для женщины! Но я дам вам еще время. До сих пор я защищал вас от слухов о вашем муже, но вам следует знать: говорят, что у Клико – дурная кровь. Может быть, я на это и ссылался раньше, в раздражении, но разговоры идут. Глупые предрассудки, но вы знаете этот город не хуже меня. Вести с вами дела никто не станет.

– Думать им больше не о чем! – отрезала она в запале. – Вам нет смысла ждать. У меня в крови виноградные лозы и ничего другого. Я им всем докажу, что они ошиблись.

Жан-Реми прищурился и несколько долгих секунд смотрел на Николь. Когда он заговорил снова, голос его звучал холодно:

– Это город вина, и он принадлежит мне. Когда вы потерпите крах, приходите, и я куплю у вас виноградники за ту малость, которую они тогда будут стоить. А тем временем я буду внимательно наблюдать за всеми глупостями, которые вы будете творить. В добрый путь.

Он зажег чек от пламени свечи и бросил пылающий лист в ее сторону. Бумага повисла в воздухе, подхваченная жаром, пеплом упала на пол между Николь и Моэ-том и рассыпалась.

Слава богу, что она попросила карету подождать. Только что она сделала своим врагом самого могущественного виноградаря Шампани, и нельзя было терять время попусту.

Все удалось организовать меньше чем за неделю. Ночь выдалась волшебная: чернильно-темная, усыпанная звездами, бархатная, с морозцем, покусывавшим за щеки и подгонявшим людей. Конюшни тонули в темноте, но лошади все-таки были в наглазниках, чтобы не пугались, пока Эмиль запрягал их в телеги – самых быстрых коней, которых сумела раздобыть Николь. Копыта у них были замотаны мешковиной, как было велено. «Отлично. Все идет как надо».

Она выскользнула в боковую дверь конюшни. Фонарь ей был не нужен: на пути к давильне и погребам Бузи она знала каждую ступеньку.

Бледные дорожки виноградников выступали на фоне темных лоз. Если бы кто-нибудь приблизился, его легко было бы заметить. Прямо впереди стояла деревушка – несколько домов вдоль дороги. Полно мест, где укрыться соглядатаю, но сельчане вряд ли проснутся. Эти люди предсказуемы, как закат и рассвет, и точно таким же природным ритмом определяется вся их жизнь.

В погребах при виде бутылок Николь успокоилась. Она помнила каждую – сосчитала и отметила их для сборщика налогов. Николь уже забыла, как много значат для нее эти неподвижные зеленые куколки, наполненные золотистой жидкостью, такой же нежной и недолговечной, как вылупляющиеся бабочки. Где закончится их путь? В сверкающем бальном зале в Москве? На тайном свидании любовников? На свадебном торжестве под деревьями у моря, где привкус соли обостряет чувства?

Николь провела руками по гладкому стеклу бутылок. Некоторым, как Франсуа, никогда не суждено будет достигнуть зрелости. В других уже развивается рак: осадок, ждущий момента испортить вино.

Пятьдесят тысяч бутылок, и все должны быть погружены в эту ночь под покровом темноты. Антуан, Клодина, Ксавье и Наташа паковали ящики со всей быстротой, на которую были способны.

Пробил час, и Николь подбежала к Ксавье:

– Не справимся.

– Сколько надо, столько и будем работать, – упрямо ответил тот. – Все должно получиться. Иначе нас обдерут как липку. Эти голландские таможенники под любым предлогом конфискуют вино и потащат в ближайший бордель спаивать своих девок, лить им в глотки, как помои. А теперь пойди кому-нибудь другому сядь на уши, пока я не сбился со счета и не запорол всю партию.

Он закрыл бутылки мешками, и запах кофейных зерен поплыл в воздухе, когда крышка ящика захлопнулась. Николь при свете огарка прочла надпись: «Cafe. Pays d’origine, Reunion»[38]38
  Кофе. Страна происхождения – Реюньон (фр.).


[Закрыть]

Французские вина таможня задерживала, но кофе пропускала.

– Прошу прощения, мадам!

Николь отступила в сторону, давая работнику возможность поставить ящик на приготовленную телегу. Рабочий этот был тощ подобно скелету, но тяжелый ящик ворочал как пустой.

Ксавье поднял фонарь, чтобы ему посветить.

– Урони только, и я тебя за яйца подвешу.

Человек добродушно улыбнулся.

– Я с ними осторожно, camarade[39]39
  Товарищ (фр.).


[Закрыть], — сказал он, аккуратно ставя ящик на телегу.

Николь обернулась к Ксавье, обеспокоенная присутствием незнакомца:

– Ты не представил своего друга.

– Нам ведь нужны крепкие рабочие руки, а у мсье Шатле хоть вид и чахоточный, зато сил как у быка, – усмехнулся Ксавье. – Ты не волнуйся, я с ним в поле работал не один год. Разговаривает как хлыщ, зато работает как зверь. Он упакует и погрузит эту партию за то время, что другой успеет только отлить. Ты же просила меня найти кучера, которому можно доверять? – Он хлопнул работника по спине. – Чистое золото!

– К вашим услугам, – мсье Шатле поклонился. – Ксавье отвечает за всю стратегию, а я всего лишь исполнитель, и так как он только что предупредил меня о последствиях, которые наступят, если я вовремя не погружу все бутылки, то прошу прощения… – он криво улыбнулся.

Николь пристально наблюдала за ним, пока он работал, – просто чтобы унять беспокойство. Было что-то подозрительное в этом мсье Шатле, держался он прямо и уверенно, и кожа слишком светлая, и руки без мозолей. Слово camarade прозвучало четко, не реймсский говор. И одет тоже иначе. В заплатах, но штаны из чистого сукна. После революции множество состояний сменили хозяев. Этот человек наверняка знавал лучшие времена, но что он умеет работать – несомненно.

Наташа перестала паковать бутылки и сидела в углу, уставившись на расстеленный перед ней пергамент.

– Всего три часа до отъезда! – разозлилась Николь, заметив, что подруга сидит без дела.

Сейчас ей нужна была работа от всех, даже от нее, иначе ни за что не успеть.

Подруга не подняла глаз.

– Ты хочешь, чтобы я пошла вместе со всеми паковать бутылки? Не сейчас. Я смотрю расположение звезд для нашего путешествия. Нам следует день выждать, – сказала она с убеждением.

– Не получится. Есть только один голландский морской капитан в Амстердаме, готовый нас взять, и этот корсар отплывает через три недели. Один только путь на барже обычно занимает три с половиной недели, а еще надо добавить два дня по суше до Шарлевиль-Мезьера. Нам и так придется плыть день и ночь.

– Вечно спешишь, Бабушетта. Ты, как всегда, пропускаешь мои советы мимо ушей, но если слишком торопиться, может случиться беда. – Наташа достала из какого-то мешочка красный порошок и начертила им на мокрой земле узкую линию вокруг телеги. – Это должно помочь, но ничего не обещаю.

– Если так тебе легче. У меня все продумано до мельчайших деталей.

– Все мы считаем себя хозяевами собственной судьбы, – нахмурилась подруга. – Так нам легче.

Пробило полчетвертого. В предрассветные часы время иногда кажется нескончаемым, но не в эту ночь. Часы сжались и побежали быстрее, один за другим, высасывая нужное людям время. Николь снова вышла наружу посмотреть, нет ли шпионов Моэта. Эта поставка может создать ей репутацию, заткнуть глотки всем городским злопыхателям. Но если она провалится, Николь станет посмешищем, Филипп Клико потеряет свои вложения, а Моэт снова будет заставлять ее продать виноградники – на этот раз за гроши, как он и грозился.

Преодолевая страх, она двинулась к виноградникам. Стоило ей выйти из уютного помещения, как вокруг сгустилась тьма. Звезды погасли, скрывшись за тучами, а впереди маячил силуэт человека – или зверя? Николь подобрала лопату и двинулась вперед, сжимая черенок.

– Вы же не будете бить меня этой штукой?

Мягкие губы коснулись щеки Николь.

– Тереза!

Эта женщина – ходячая неожиданность! Николь смешалась, испытывая одновременно радость и гнев.

– Положите наконец эту штуку, вы заставляете меня нервничать.

Николь встала спиной к прессу, высматривая, не наблюдает ли кто из темноты.

– Ради всего святого, мы же не в Бастилии! Я вас уверяю, что никто меня не видел.

– Когда я вам написала, меньше всего ждала, что вы приедете сюда из самого Парижа.

Тереза снова ее поцеловала.

– Вы так горячитесь, что ваше секретное предприятие за милю можно учуять.

– Нервы, – засмеялась Николь. – Я уезжаю сегодня ночью и не могу задержаться, даже притом, что вы приехали издалека.

– Без вас в Париже стало скучно, но, может быть, есть еще и крохотный личный интерес. Помните того генерала с глазами убийцы?

– Генерал Русильон?

Какая у вас хорошая память! Их там столько, что я уже почти не различаю. Он человек могущественный, а я, быть может, подала ему слишком сильную надежду. Неутоленная любовь – вещь опасная.

Николь кивнула, вспомнив Моэта.

– Моя дорогая, я проделала весь этот путь от Парижа, чтобы вас увидеть, и даже просила кучера не менять лошадей, чтобы успеть сюда вовремя. Я здесь, чтобы участвовать в вашем маленьком приключении. Правда, это будет весело? Мы с вами вдвоем.

Вмешался с возражением мужской голос:

– Николь, кто это такая? Мы же договорились: без посторонних.

– Тереза, познакомьтесь с Филиппом Клико – это отец Франсуа и мой деловой партнер.

Слава богу, есть на что ее отвлечь. Тереза ни за что не выдержала бы жизни в дороге с ее трудностями и лишениями. Николь никому и ничему не позволит стать у нее на пути, но ей нужно было время обдумать предложение Терезы.

Тереза, одарив Филиппа своей самой обворожительной улыбкой, протянула руку:

– Очень приятно. Теперь я вижу, в кого удался красавец муж Николь.

Филипп руки не принял. Он и без того сильно переживал из-за всего этого плана, и с непредвиденными событиями ему трудно было справляться в любых обстоятельствах, тем более в таких.

– Я бы хотел перемолвиться с тобой парой слов наедине, дорогая, – сказал Филипп, бросив извиняющийся взгляд на Терезу. Он терпеть не мог обижать людей.

Отведя Николь в сторонку, он с мрачным лицом развернул какое-то письмо. Оно было от Моэта.

Мсье Клико!

Необходимость писать эти строки меня глубоко огорчает. Мы с Вами были деловыми партнерами много лет, и я всегда уважал в Вас порядочность. По нашей древней традиции производство вина было до сих пор почтенным делом благородных мужей, и я рассматриваю Ваше сотрудничество с Николь Клико как грубое нарушение наших старинных правил и считаю, что Вы, как ее свекор, действуете против ее истинных интересов.

Ее винодельня и земли были практически моими, не хватало только последней подписи на контракте. Если Вы откажетесь поддержать мою претензию, я категорически намерен сделать все, что в моих силах, чтобы помешать Вашей авантюре и спасти мадам Клико – недавно овдовевшую и находящуюся не совсем в здравом уме – от дальнейших публичных скандалов.

Искренне Ваш Жан-Реми Моэт

– И каков будет ваш ответ? – спросила Николь, взбешенная тем, что Моэт расстроил Филиппа.

– Не будем сейчас тратить на это время. И даже не думай во мне сомневаться по этому поводу. Я тебе полностью доверяю. – Однако письмо дрожало в руке Филиппа.

Умение рисковать не было его главным достоинством, но у Николь дерзости хватило бы на двоих.

– Спасибо за доверие, Филипп. Как только этот груз будет доставлен и оплачен, Моэт станет нам не опасен. И мы знаем, для кого это делаем, – добавила она тихо.

– Конечно, я тебе доверяю безоговорочно, – суетливо заговорил Филипп, – но ведь чем больше людей знает, тем больше шансов нас накрыть? Я о тебе беспокоюсь.

Тереза – мастер подслушивания с самой невероятной дистанции – подплыла к Филиппу прежде, чем Николь успела ответить, и блеснула своей самой победной улыбкой.

– Не забывайте, что я сумела сбежать из Бастилии, даже волоска на голове не потеряв. Парижское общество – это клубок змей, и я очень хорошо знаю, как надо поступать с людьми вроде Моэта. Прошу вас, не думайте об этом больше, мсье Клико. Я буду очень полезна, – промурлыкала она.

Когда часы пробили три, воз был нагружен точно по графику, и как-то само собой решилось, что Тереза все же едет с ними, вопреки всеобщим предчувствиям. Николь, Тереза и Наташа нагрузили свои пожитки в карету и запрыгнули вслед за мсье Шатле, который шепотом уговаривал обеспокоенных лошадей.

Через два часа, когда солнце встало над деревней Иль-Сюр-Сюип, Николь снова смогла дышать спокойно. Так далеко от Монтань-де-Реймс их уже не узнают, и впереди, сколько хватало глаз, лежала открытая дорога, ровная и прямая.

Глава девятая
ПЕРЕМЕНА МЕСТ

Февраль 1806 года

– Только три вида тортов! – презрительно воскликнула Наташа, проезжая мимо пекарни в Ретеле.

Тереза и Валентин Шатле усмехнулись. Мсье Шатле отказывался участвовать в посторонних разговорах, радоваться по поводу удачно совершившегося бегства, любоваться восходами и вообще быть равноправным товарищем по приключению. Он либо бесстрастно ждал приказаний, либо держался возле лошадей. Только вот каждый раз, когда говорила Тереза, его безразличное выражение лица смягчалось.

«Чертов дурак», – думала Николь, подавляя острый укол ревности.

В Сольс-Монклене Наташа чуть не расплакалась при виде красивых изделий в окне булочной, и Николь согласилась на короткую остановку ради нее. Наташа купила изысканное миндальное пирожное и свежее пирожное с кремом, разобрала их вкусы по составляющим, вспоминая, что они с Даниэлем выпекали в молодости.

– Если мать доживет до моего приезда, я ей вот это и приготовлю, – вздохнула она.

Ландшафт был плоский, как русский пирог Путники проезжали мимо работников и их хозяев, и те всегда останавливались и махали им вслед. После ночного тайного бегства день прошел без тревог и волнений. Проезжая через деревни и города, путешественники привлекали к себе всеобщее внимание, хотя изо всех сил старались выглядеть неприметными. Молочно-белая красавица с испанским акцентом, необыкновенная женщина из России – любительница миндальных пирожных, высматривающая в небесах знамения, – и молодая вдова, куда-то безбожно спешащая с грузом кофе, да еще и работник, совсем на работника не похожий.

Измученных лошадей гнали без остановки, пока не оказались в безопасности в городе Франшевиле. Взмыленные лошади тяжело отдувались. Мсье Шатле остановил фургон возле гостиницы в нескольких километрах от Шарлевиль-Мезьера, где на следующее утро их должна была ждать баржа. Одеревеневшая и пропыленная от долгой дороги Николь дала хозяину золотой, чтобы фургон заперли в сарае, а Валентин Шатле согласился там ночевать для охраны.

Но когда он пришел поужинать вместе со всеми и фургон на пару часов остался без присмотра, Николь сидела как на иголках. Все ее будущее зависело от того, что было в том сарае. Чтобы хоть как-то успокоиться, она заказала бутылку крепкого франшевильского бургундского.

У каждого места – свой характер, свое ощущение и свой запах, и сейчас она чувствовала в этом вине обертоны ванильного солнца на канале Мез – напоминание о следующем этапе путешествия.

Почти всю бутылку выпил Валентин, так что Николь заказала еще одну. Она не возражала – может быть, вино развяжет ему язык.

– У вас есть семья? – спросила она.

– Нет, – ответил он, не отрываясь от ужина. Тереза полыхнула на него любопытным взглядом:

– Да бросьте! Такой симпатичный мужчина, как вы, с такими ласковыми карими глазами? Не могу поверить. Неужели не выходит к воротам золотоволосая жена – посмотреть, не вернулись ли вы? Ни одна бедная обманутая девушка в цепочке унылых деревень не глядит в небо, надеясь, что вы видите одну и ту же луну? Ну не томите нас больше! Нам еще не меньше двух-трех недель путешествовать вместе, а вы напускаете на себя такую таинственность! Это несправедливо!

– Жизнь вообще несправедлива, мадам Тальен. – Он помрачнел.

– Оставьте его с его тайнами, если он не хочет ими делиться, – сказала Николь. – Как-нибудь развлечемся сами.

Она заказала Валентину бренди. Он покатал жидкость в бокале, закрыл глаза, вдохнул аромат.

– Вот это хорошо, – сказал он, поднимая бокал. Николь последовала его примеру.

– «Гранд Шампань Коньяк» из Бордо. Не совсем тот напиток, который обычно пьют работники.

– Если выносишь тайну на свет, тени исчезают, – сказала Наташа.

Валентин налил себе второй бокал.

– У меня была жена. И дети. Сейчас нет. Этих сведений достаточно для вашего небольшого суаре?

– Если это всё, что вы желаете рассказать, – ответила Наташа.

– Всё.

– У меня был муж, а детей не было, – сообщила она в ответ. – Когда его застрелили, его кровь вытекла мне на юбку.

Валентин осушил бокал:

– Соболезную вашей утрате.

– Революция? – поинтересовалась Тереза.

Он кивнул.

– Многие лучшие мои друзья приняли смерть на эшафоте. Их единственное преступление было в том, что они родились аристократами, – сочувственно сказала Тереза.

– Вы-то отлично выжили, – ответил он едко. – Вашу историю знают все.

Ту историю, которую я хочу рассказывать, – отпарировала Тереза. – Все мы выживали, кто как умел.

– Прошу прощения. Революция сделала из нас актеров. Мы подменили старую личность новой, такой, которая смогла бы нас защитить, – сказал он осторожно.

– Боюсь, что ваша новая личность не слишком убедительна, мсье Шатле. Среди работников вы торчите, как сломанный палец. Если что, дальше нашего общества ваш рассказ не пойдет.

Он перевел дыхание, будто готовясь заговорить.

– У меня была дочь, белокурая, зеленоглазая. Она не давала обижать пауков, любила лошадей и меня. Ей отрезали голову.

Николь вспомнила свою милую, идеальную Ментину, и сердце ее исполнилось сочувствия к этой страдающей душе.

– Я была в Бастилии. – Голос Терезы был тих. – Те, кого больше с нами нет, все еще живут в моем сердце. Оно заполнено доверху. Я не буду больше любить.

– Моя жена, мои дочь и сын погибли на эшафоте у меня на глазах. Моя жизнь окончена, но у меня не хватает мужества умереть. Добавить к этому мне нечего. – Он встал и поклонился Николь. – Вашему грузу при мне ничто не угрожает. Мой рассказ как минимум уверит вас, что защищать груз я буду не щадя жизни, которая для меня ничего не значит. Доброй ночи.

Тереза вышла вслед за ним.

Когда она, крадучись, вернулась в комнату, часы на колокольне пробили четыре утра. «Ровно пять часов», – подумала Николь.

Тереза пахла сеном и ночным воздухом. Ее рука очертила контуры тела Николь под тонкой простыней, заставив вспыхнуть огнем желания, но рука тут же исчезла. Тереза легла на свою кровать.

Мысль о ней и о Шатле была мучительной, но Терезе никто не хозяин, и меньше всех Николь. Тереза как пылающий закат, как падучая звезда – просто радуйся, если ты их случайно увидишь.

Николь стала дышать реже и заставила себя сосредоточиться на следующем пункте своего плана, мысленно перебирая все его детали, пока не погрузилась в беспокойный сон, полный видениями семьи Шатле у гильотины.

На следующее утро Николь увидела, что все в порядке: мсье Шатле готов и ждет, фургон запряжен, лошади отдохнули. На дорогу до Шарлевиля, где в шесть утра их должна ждать баржа, надо было отвести примерно час. Еще час на погрузку – и в путь по Мезу, и дальше водой до самого Амстердама. Две с половиной недели дороги, дай-то бог…

Светило солнце, лошади резво бежали рысью, вчерашние облака развеялись, и в этот момент все были заняты только путешествием. Горе не отпускало Николь, накатывая волнами, а рассказ Валентина Шатле слишком его оживил. Но пусть за отступившей волной придет еще более сильная, промежутки между ними надо использовать по максимуму. Во всяком случае, сегодня вода спокойна для всех.

Через пару часов дороги путешественники увидели шагающий в их сторону отряд солдат. Шатле взял правее, пропуская их, но офицер велел остановиться. Николь стала разглядывать красные мундиры и треуголки на скучающих молодых позерах с палашами.

Офицер шагнул вперед и поклонился Шатле:

– Документы, мсье?

Николь достала бумаги из сумки.

– Все документы в порядке, это мой груз, а кучер – мой работник.

Офицер встряхнул бумаги, чтобы развернуть, и стал не спеша их изучать.

Наташа тайком нарисовала на юбке восьмерку.

– Беда. Предупреждала я тебя, – шепнула она.

– Что-то очень большой груз выходит для одинокого поселянина и трех его попутчиц?

– Груз принадлежит вдове. Это кофе, направляется в Россию, – ответил Шатле.

Тереза выпрыгнула из фургона:

– Это груз милосердия. Вот эта старая женщина все свои сбережения вложила в кофе, чтобы передать своей умирающей матери и родственникам в России. Ей предстоит очень далекий путь, и она устала с дороги. Так что нам и вправду надо спешить в Шарлевиль-Мезьер, чтобы встретить нашу грузовую баржу.

Лицо офицера стало жестче:

– Просто душераздирающе трогательно. А вам известно, что все торговые пути в Россию перекрыты?

– Мы решили рискнуть. Пропустите нас, – сказал Шатле. – По какому праву вы останавливаете на дороге свободных граждан?

Офицер подошел к нему, вытаскивая палаш.

– По такому. Что-то ты слишком заносчив для крестьянина! Что-то скрываем, гражданин? Или, лучше сказать, сеньор?

Шатле промолчал. Малейший намек на «аристократа» будет для этих скучающих юных громил отличным поводом покуражиться.

– Слазь со своего скакуна – и на колени.

Солдаты пересмеивались.

– Вы не имеете права. – Шатле не двинулся с места.

Офицер почесал горло Шатле острием палаша:

– Вот оно, мое право. Слезай, мразь, и на колени.

Шатле спрыгнул, не торопясь, и плюнул офицеру в глаза.

Тот немедленно сбил его с ног и прижал палашом к земле.

– Аристократ вшивый. Себя считаешь лучше меня? Лижи сапог!

Шатле снова плюнул. Офицер ткнул палашом, и Николь отвернулась, услышав его крик. Глаза Терезы стали решительными, а Наташа перекрестилась.

– Как вы смеете! – крикнула Тереза пронзительнее выстрела. – Отойдите немедленно, или об этом безобразии узнает генерал Тальен! Ваше имя и звание, быстро!

Офицер убрал палаш от окровавленной груди Шатле, но с места не стронулся.

– Мы люди рабочие, мы честные граждане, как вы, – молила Наташа. – Пропустите нас! Хороший командир должен показывать своим людям пример милосердия, или миру конец.

– Пусть лежит, где лежит, не подходить! – скомандовал офицер, когда Тереза бросилась к Шатле. – Проверить фургоны. Что-то они там прячут.

Кровь Шатле застыла на пыльной дороге лужицей.

Двое солдат раскрыли кофейный ящик и стали копаться в зернах. Николь затаила дыхание.

– Довольны? – окликнула офицера Тереза. – Кажется, вы мне не поверили? Я Тереза Тальен! Если вы услышите от меня кодовые слова «белый гусь», они вам что-нибудь скажут, глупец?

Офицер вытаращил глаза и шагнул в сторону, отдавая честь:

– Виноват, мадам Тальен! Мои глубочайшие извинения. Знаете, осторожность не бывает лиш…

– Вы злоупотребляете своей властью, офицер. Сейчас вам это сойдет с рук, но в дальнейшем не теряйте головы. Власть вам дана для защиты людей, а не чтобы похваляться ею, как ополоумевший юнец. Велите своим людям оставить нам аптечку и следуйте своим путем.

– Слушаюсь, мадам.

Он махнул рукой молодому солдату с розовыми щеками, явно не старше пятнадцати лет. Мальчик опустил к ногам Терезы кожаную сумку с аптечкой, попятился и побежал догонять уходящий отряд.

Наташа тут же принялась останавливать кровь и осматривать рану. Николь не могла на это смотреть.

– На будущее: в своем желании смерти постарайся не прихватить с собой и нас, – укоризненно сказала Тереза. Наташа разорвала бинт зубами.

– Прижми вот здесь, как следует, – велела она Николь.

Шатле в полубессознательном состоянии погрузили на фургон и устроили по возможности поудобнее.

– Его надо как можно скорее везти в Шарлевиль, – сказала Тереза.

– Я возьму вожжи, – отозвалась Николь.

– Молодец, моя деревенская девочка. Вы и правда сможете править четверкой лошадей?

– Никогда не пробовала, но уверена, что она не сильно отличается от пары.

Двинулись медленно. Наташа держала Шатле у себя на коленях и пела ему русские колыбельные. Через час пути руки у Николь покрылись волдырями от вожжей. Облегчение накатило волной, когда она увидела гостеприимные крыши Шарлевиля и канал посреди города.

– Он что-то скрывает, – шепнула Наташа, когда Шатле заснул. – Еще что-то. Уж не родственник ли он тому графу, что убил Даниэля? В жизни полно тупиков, но бывает и так, что она ходит по кругу. Может быть, поэтому он сейчас здесь и его кровь течет мне на юбку.

– Это просто мысли у вас меланхоличные, – упрекнула ее Тереза. – Жизнь не обязательно должна быть унылой. Мы встретили опасность лицом к лицу и одолели ее.

– Пока да, – ответила Наташа, шурясь на горизонт. Они добрались до канала, где ждала ярко окрашенная баржа, но Николь сперва внимательно осмотрелась и только потом решилась приблизиться.

Люди вокруг занимались своими делами: грузились и разгружались, кричали и ругались, когда сталкивались ящики. Огромные клади ездили на лебедках через канал в обе стороны и опускались на баржи, направляющиеся в порт или дальше, в глубь материка. Все казалось обычным, но не работает ли кто-то из этих людей на Моэта? Кого из них послали за ней шпионить или, хуже того, ей помешать?

Но узнать об этом не было никакакой возможности. Оставалось только продолжить путь.

– Этот человек не сможет ехать дальше. Ему отчаянно нужен отдых. – Наташа осторожно отдирала бинты от раны, чтобы заменить их новыми. – Нужно остановиться здесь на ночь.

– Она права, согласилась Тереза. – Он совсем плох. Я останусь с ним, а вы езжайте. Двое вызывают меньше подозрений, нежели четверо, а лоцман баржи знает, куда ее вести. Я нас двоих запишу в гостинице как мужа и жену, и никто ничего не заподозрит.