Текст книги "Вдова Клико"

Автор книги: Хелен Фрипп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать восьмая
ПЛЕНИТЕЛЬНАЯ ЛУНА

Май 1814 года

В пекарне пахло дрожжами и корицей, поблескивали на солнце отдраенные мраморные прилавки, приятно прохладные в полдневную жару. Наташа закрутила воду воронкой в стоящем на огне медном котле и беззвучно прочитала заклинание. Потом поманила Николь к себе:

– Закрой глаза и держи лицо над водой.

Теплые бисеринки испарины покрыли лицо, напомнив, как Алексей закутывал ее в свой мундир, застегивая пуговицы.

– Теперь отойди, я посмотрю, – сказала Наташа и протянула ей накрахмаленную салфетку. – На, вытрись.

Салфетка пахла свежестью, розовой водой и лимоном. Наташа высматривала фигуры в клубах пара.

– Рыба прыгает… художник… весельная лодка… – шептала она.

Снова закрутила воду в котле, нахмурилась, вынула котел из печи и долила воды. Поднялся клуб пара.

– Быстро снова подыши над котлом!

Николь вздрогнула от дохнувшего на нее жара.

– Не шевелись, – предупредила подруга.

– А теперь что видишь? – спросила Николь.

– Отойди, – велела Наташа, что-то высматривая, разгоняя пар клубами, пока вся кухня не наполнилась им. – Еще счастье с востока. – Она прикусила губу, сосредоточившись. – Вижу корабль на холодном море. Любовь, но не так, как ты ожидаешь. – Пар клубился, уходил от потолка вниз. – Счастье и опасность в равной мере. – Она распахнула окна. Пар начал рассеиваться. – И хватит уже, все равно это все – чушь.

– Ты всегда так говоришь и все равно делаешь, – подозрительно заметила Николь.

– А как еще, чтобы до тебя дошел смысл.

– То есть?

– Давно у тебя любовь с генералом Мариным?

– Наташа! И близко нет!

– Ты поосторожнее. Мадам Оливье говорит, что видела тебя с ним в лодке в Туре. До самого позднего вечера.

– Есть ли что-то на свете, чего эта женщина не знает? Я думала, она мне подруга.

– А еще у нее самый длинный язык во всей Шампани. Перед такой сочной сплетней ей не устоять, будь она тебе хоть сто раз подруга. Я ей велела держать язык за зубами и даже верю, что она это сделает – на этот раз. Но не давай ей новых поводов.

– Так ты это не в клубах пара видела?

Наташа прищурилась:

– Ты о любви?

– Нет никакой любви!

– Мне для этого пар не нужен. Я тебя знаю лучше, чем ты думаешь.

– А какая разница? Он не причинит мне вреда.

– Откуда ты знаешь?

– А откуда я знаю, когда вино созрело? Знаю, и все.

– Но не ожидай слишком многого – вот что говорит мне пар. Любовь не всегда приходит так, как ты этого хочешь. Так что пусть уж будет, какая есть. – Наташа обняла ее: – Тут у меня хорошее предчувствие, насколько вообще человек может что-то предсказывать. Хотя люди не всегда такие, какими кажутся. Будь осторожна и осмотрительна, Бабушетта: в стенах этого города скрыто больше глаз и ушей, чем ты себе представляешь.

Вдоль дороги к дому в Бузи цвели наперстянки, лютики, купырь, переплетаясь между собой, и майский цвет переливался на ветвях деревьев бело-розовой метелью. Николь представила себе, как солдаты возвращаются с фронта к этой земной красоте, и возблагодарила Бога, что война окончена и Наполеон, сосланный на Эльбу, теперь не опасен.

На виноградники уже вернулись самые верные из ее рабочих. Они копали канавы, формировали ряды, согласно местным правилам planter a la route — аккуратные и упорядоченные. Но бог с ними, с цветами, – рабочих не хватает, чтобы закончить все вовремя. Николь хлестнула Пино, ускоряя рысь, и когда подъехала ко двору давильни, подошел Эмиль и принял поводья.

– Вам пакет.

– Спасибо, Эмиль. День жаркий, ты присмотри, чтобы у Пино воды было вволю.

Она похлопала коня по холке, и Эмиль повел его в конюшню, обняв за голову, а жеребец тыкался в него мягкими ноздрями.

Пакет лежал на столе, и на нем было что-то написано рукой Алексея. Николь разорвала пакет и развернула пелерину из того же материала, что и мундир, который генерал ей одолжил и который все еще лежал у нее в комнате рядом с кроватью. Отколов от воротника записку, Николь подошла к окну и прочла ее.

Свой мундир я Вам отдал, чтобы Вы не замерзли, милая, но это военное имущество, и мне нужно будет его вернуть, как только кончится эта война. Сегодня вечером я буду проезжать мимо Ваших погребов в Реймсе. Может быть, Вы сможете сохранить эту пелерину и вернуть мне обратно мой мундир? Я мог бы Вас там встретить в восемь вечера. Пошлите Вашего паренька в лагерь с ответом.

Алексей

В прозрачных сумерках висела в небе начищенная раздутая луна и освещала Николь дорогу к погребам на площади Прав Человека, где уже ждал ее Алексей. Она сняла с пояса большой ключ отпереть погреб – все рабочие уже ушли.

Алексей улыбнулся:

– Вы ее надели. Спасибо.

Он поднял воротник ее пелерины, защищающий шею от холода, Николь зажгла лампу, и они вошли внутрь, закрыв за собой дверь.

– Я принесла ваш мундир. Тяжелый! – Она протянула ему сложенный мундир.

Алексей его надел.

– Тяжелее, чем вы можете себе представить. Но ничего другого я не знал последние годы. – Он кивнул на уходящие вниз ступени: – Сколько там у вас километров?

– Практически без края, примерно двадцать пять. Но я знаю каждый дюйм.

– Не сомневаюсь. И покажете мне?

– На это же вся ночь уйдет!

– Именно так.

– Осторожнее на ступенях, все факелы погашены. Топлива мало, а люди разошлись по домам.

Воздух в погребах был прохладен, окутывал все предметы бархатно-черным коконом. Николь подняла лампу повыше.

– Вот самая первая стойка, которую я увидела в жизни – в тот день, когда в Реймс пришла революция.

– Как это случилось?

– Я была сорванцом и сдуру влезла в драку с большими мальчишками. Наверху творился хаос, и Ксавье меня сюда затолкал, чтобы спрятать от них. Мне показалось, что я попала в пещеру фей.

– Значит, ничего особенно не изменилось. А наверху мир меняется слишком быстро, – заметил Алексей.

И они пошли в молчании по лабиринту погребов. Километры вина, тележек, дымовых труб – она хотела, чтобы это никогда не кончалось. Возле того места она остановилась, засунула руку за этажерку с vin de Sillery[59]59
  Вино из Сийери (фр.).


[Закрыть] и смахнула пыль. На стене было вырезано:

ФК ♥НП

Алексей тронул ее за руку:

– У вас есть Ментина.

– Да, она – моя радость. Забавно, как ты стараешься изо всех сил навязать детям свою волю, а они делают, что хотят, хоть ты разорвись. Идемте дальше.

Они шли и шли, и у каждого коридора была своя история. Он внимательно слушал, задавая бесконечные вопросы. Много часов прошло, пока они прошли полпути и двинулись обратно. Невозможно было понять, день уже или еще ночь, но утро должно было быть близко.

– Вы столько обо мне слышали, а что же сами? Расскажите мне о себе. Я же о вас ничего не знаю, только то, что вы русский генерал и знаете все, что только можно знать о вине… И еще что у вас шрам, о котором вы не хотите говорить.

– Я бы предпочел сегодня затеряться в вашем мире. Обещаю, что когда-нибудь все расскажу, но сейчас мы у вас, и лучше говорите вы. Своими историями вы помогли мне забыться. Я, как правило, не сплю. Это делает меня прекрасным солдатом, но очень несчастным человеком. Давайте пойдем дальше?

Они отправились дальше, вдвоем, в тишине и темноте. Николь не хотела, чтобы утро наступило слишком быстро. С того дня, как умер Франсуа, она постоянно ощущала тяжелое одиночество. Сегодня с Алексеем w нет.

– Вот здесь. Это была вершина, лучший урожай всех времен, тысяча восемьсот одиннадцатый год. Мой год вина кометы. Эти стойки восстановили после того, как я была тут в последний раз. Часть вина вылакали ваши люди, когда напали на мои погреба.

– Я сделал все, что мог, чтобы это возместить… То есть я надеюсь, что это так. Но вот одна вещь меня заинтриговала. В той партии, что мы помогли грузить, были тысячи бутылок шампанского, но не оказалось ни одной мутной или испорченной, насколько я могу судить. Как вы этого добиваетесь?

Она снова улыбнулась его бесконечным познаниям. Конечно, прозрачное шампанское он заметил. Его взгляд не пропускал ничего.

– Совершенно секретные сведения, даже для вас.

– Даже сейчас, когда мы здесь только вдвоем?

– Это знают всего четыре человека во всем мире.

– Секретные сведения – моя специальность. – Он отдал честь. – Все разведданные дальше меня не идут.

Она смотрела на него несколько секунд, не зная, готова ли поделиться своим главным преимуществом. Этот человек не имел никакого отношения к ее делу, к Реймсу и ни к кому вообще, кого она знала в этом городке. Она не видела от него ничего, кроме добра и помощи, и он был бесконечно очарован обаянием виноделия. Он не был безнравствен, как Тереза, и не был слаб, как Ксавье. А главное – ее переполняло желание поделиться с ним всем. С ним, с человеком, появившимся в ее жизни так же таинственно и знаменательно, как комета. От Терезы остался в сердце осколок льда, но Алексей совсем другой. Если бы он захотел, то мог бы силой пробиться к ее секретным погребам еще в самом начале, и она не в силах была бы ему помешать.

– Идите за мной, – сказала она, решившись и нашаривая ключ – самый большой на связке.

Отцепив ключ, Николь передала его Алексею и направилась к двери ремюажной. Он вложил ключ в замок, но дверь открылась сама.

– Луи! Ты что здесь делаешь в такой час?

– Раннее начало рабочего дня, – ответил он, разглядывая Алексея. – С кем имею честь?

Уже утро значит, они всю ночь проходили по подвалам.

Алексей протянул руку:

– Генерал Марин. Доброе утро.

– Да, конечно, наш самый крупный покупатель. Кажется, мадам Клико делает мою работу вместо меня, – ответил Луи, закрывая за собой дверь. – Мне запереть?

– Не нужно, я показываю генералу наши погреба.

– Но ведь не эту комнату?

– И ее тоже. Ему интересно. Ты не волнуйся, я ему верю. Хотя в этом русском мундире он может выглядеть не столь достойным доверия.

– Не стоит переживать на мой счет, я интересуюсь всего лишь из любопытства, – заверил Алексей.

Николь нахмурилась, потому что Луи уставился на него в упор. Зачем такая грубость?

– Ты сейчас должен быть у давильни, встречать доставку бутылок?

– Да, мадам Клико. Иду сию минуту.

– Хорошо.

Он вышел, хлопнув дверью.

– Кажется, я кому-то наступил на мозоль, – сказал Алексей.

– Здесь решения принимаю я, – ответила она.

Я помню, что не стоит становиться у вас на дороге! – Он открыл дверь: – После вас, мадам Клико.

– Подождите здесь, но закройте глаза.

Николь быстро обошла комнату, зажигая лампы и выворачивая фитили на полную мощность. Здесь она всегда чувствовала душевное волнение. Стали видны столы: бутылки ряд за рядом, наполненные чистым золотом.

– Можете открывать.

Он оглядел столы, провел рукой по перевернутым бутылкам.

– Вот это и есть ваш секрет? Так вы добиваетесь постоянной прозрачности вашего шампанского?

Он прошелся туда-сюда, любуясь упорядоченными рядами ремюажных столов, а она объясняла, как это работает.

– Невероятно просто и дает решающий перевес над противником, как и все лучшие военные кампании, – сказал он. – Но никто раньше до такого не додумался.

Это принесет вам состояние, пока вы сможете отбивать натиск русских орд.

– По крайней мере один человек из этих орд всегда здесь желанный гость. Если я смогу доставить это все в Россию, стоить оно будет на вес золота.

– Из-за войны никто сейчас не покупает?

– Это невозможно. Экспорт из Франции полностью запрещен. Луи, с которым вы только что познакомились, в последней своей поездке туда был арестован как французский шпион. Я не могу рисковать своими людьми, или возможной конфискацией груза, или тем, что его уничтожат, если не смогут обеспечить доставку.

– Позвольте мне вам помочь. У меня есть некоторое влияние при императорском дворе, и когда мы наконец-то вернемся домой, вся страна примется это праздновать. – Он погладил Николь по щеке. – Вот от этого у вас даже глаза засияли и появился румянец.

И тут она его поцеловала, и увидела мысленным взором сверкающую луну, поднимающийся клубами пар в кухне у Наташи, а потом заметила слезы в глазах Алексея, и он внезапно оттолкнул ее.

– Простите меня, я не должна была… – начала она сбивчиво.

– Извиняться должен я. Тот, кто на деле виноват…

– Не говорите больше ничего. Я так привыкла, что со мной всегда соглашаются, что все всегда выходит по-моему…

– Остановимся на этом, чтобы я сохранил свою решимость ради нас обоих, – Он взял ее за плечи: – Дайте мне посмотреть на вас, по-настоящему посмотреть. Здесь, внизу, совсем другая жизнь. Здесь существуем только вы и я, здесь любые наши мечты возможны. Там, снаружи, – нет.

Минута прошла, и она увидела в его глазах ту, другую жизнь.

– У вас в кармане мундира перочинный нож – дайте его мне, – сказала Николь.

И нацарапала на стене:

АМ + БНК

Он взял у нее из руки нож и нарисовал внизу комету.

– Спасибо за ночную прогулку по вашему миру. Я ее никогда не забуду.

Это еще не весь мой мир.

Они держались за руки, пока не вышли наверх, моргая при свете ясного утра.

Мадам Оливье с корзиной в руке направлялась в булочную.

– А, русский генерал и французский винодел у дверей погреба! Доброе утро вам обоим, дорогие мои, bonne journee[60]60
  Доброго пути! (фр.)


[Закрыть]!

И поспешила прочь – Николь не успела и слова сказать.

– Мне пора, милая. Если останусь, создам лишние проблемы. Но я напишу вам записку, и мы еще увидимся.

На следующий день пришла почта с кучей счетов, и на следующий, и на следующий… Николь, как всегда, была занята, на ногах с рассвета и до заката. Дни, полные работы, и вечера с Ментиной. Но как бы там ни было, Николь не могла перестать ожидать обещанной записки, не могла запретить себе представлять совместное будущее между Реймсом и Санкт-Петербургом, мечтать о том, как ее винная империя запускает в Россию щупальца своих виноградных лоз.

Но вестей от него не было, а через неделю в булочной пошли разговоры, что русские войска направляются обратно к границе. Но ведь не может же он уехать не попрощавшись!

Пино был счастлив, что его оседлали, и быстро несся по пыльной дороге. Однако лагерь оказался покинут. Остались только проплешины от костров и сотни пятен на местах, где стояли палатки. Пара солдат собирала мусор и щепки, волоча за собой мешки.

Николь пришпорила Пино, направляясь к этим людям. Они прекратили работу и отдали честь.

– Добрый день, мадам! – сказал тот, у кого было больше медалей на мундире.

– Bonjour, capitaine[61]61
  Добрый день, капитан (фр.).


[Закрыть]. Где все?

– Ушли, мадам. Мы наконец возвращаемся домой. Дорога долгая, но она ведет к счастью, и самое время на нее выходить. Моему сыну скоро исполнится четыре, а когда я уходил, он был еще младенцем.

– Мне нужно закончить одно дело с генералом Мариным. Когда он уехал?

– Его уже неделю здесь нет, мадам, но он недалеко, в имении мсье Моэта в Эперне. Кто может его осудить? Там поудобнее, чем в полевой палатке, к тому же они старые друзья.

Пино топнул копытом, когда она стиснула ему бока.

– Меня здесь оставили, чтобы завершить дела, но на самом деле я уже рвусь в дорогу, догонять ребят. – Солдат покопался в кармане и вытащил помятое письмо с печатью. – Если вы обратно в Реймс, могу ли я попросить вас об одолжении? Генерал велел мне доставить это письмо перед отъездом, но, если вы меня выручите, я сберег бы для себя несколько часов.

Николь всмотрелась, моргая. На письме стояло ее имя. Она вымученно улыбнулась:

– Удачное совпадение: это мне! Все-таки он не забыл оделе, и я рада, что помогла вам выполнить поручение. Удачи вам, друг мой. Возвращайтесь к семье и заботьтесь о ней как следует – вы заслужили мир до конца жизни!

Он еще раз отдал честь, приторочил мешок и ранец к седлу, вскочил на коня и поскакал прочь, свистом подзывая своего товарища.

Как только они скрылись из виду, Николь вскрыла записку. Одно слово: «Простите».

И внизу в конверте – что-то металлическое. Николь поднесла это к свету: круглый инструмент для нанесения клейма на пробку, на нем гравировка кометы – точно такая, какой он соединил их имена на стене погреба.

Осознание пришло как удар под дых. Она отдала ему – а теперь Моэту – ремюажные столы.

Глава двадцать девятая
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Середина мая 1814 года

Дверь дома на Рю-де-Мур обветшала и болталась, средневековые стены состарились и покосились. Зная Луи уже бог знает сколько лет, Николь никогда не бывала у него дома. Поперек улицы висело выстиранное белье, прямо под окнами громоздились кучи мусора. Она так была занята своими бедами, что ни разу даже не задумалась о жизненных обстоятельствах своего ближайшего и вернейшего товарища, а он никогда ни слова не сказал насчет той жалкой милостыни, что платила она ему в эти трудные времена.

Она постучала в дверь. Открыла Марта, его жена. Она была стройнее, чем помнилось Николь, руки у нее были обветренно-красные.

– Мадам Клико? – спросила она ледяным тоном. – Что вас сюда привело?

– Луи… мсье Бон дома?

Марта кивком пригласила ее войти, и Николь протиснулась мимо нее в узкий коридор.

– Вы меня простите, что я беспокою вас дома, но дело срочное.

– Подождите здесь.

У Марты русский акцент был намного сильнее, чем у Алексея.

Прибежал Луи, на ходу застегивая рубашку и вытирая рот салфеткой.

– Что случилось?

– Мы можем где-нибудь поговорить?

Он прищурился:

– Да, конечно. Идем.

Луи отвел ее в гостиную, выходящую окном в сад, и пододвинул ей стул. В углу стояла потертая лошадка-качалка, в очаге догорал огонь, солнце просвечивало сквозь домотканые шторы. Счастливый уютный дом, и Николь остро ощутила себя незваным гостем.

– Что случилось? – повторил он.

– Я дура.

– Не соглашусь. Ты рискуешь, это да, но ты не дура. Расскажи, в чем дело.

– Зря я тебе помешала запереть дверь в ремюажную в тот раз.

Он помрачнел:

– Ты про того русского покупателя? Какого черта он там учудил?

– Он все видел, он все знает, а сейчас он живет у Жана-Реми. И не дал о себе знать ни разу с тех пор…

– А ты ждала?

– И отчаянно надеялась. Какого же я сваляла дурака – после всего, что мы вместе пережили!

Он накрыл ее руку своей:

– Ты просто женщина, способная на любовь и на ошибки, как все. Ну ладно уж…

Николь вытерла глаза платком и стала смотреть в окно. Весь сад был отведен под огород, и Марта вскапывала сухую землю. Она глянула в их сторону – и Луи резко отдернул руку.

– Мне не надо было приходить, – сказала Николь.

– Я рад, что ты пришла. Это не самая большая беда, что нам пришлось пережить вместе. Твоя тайна рано или поздно должна была выйти наружу, а кстати, ты пока не знаешь, вышла или нет.

– Я знала, что ты поймешь, дорогой мой Луи. Я вижу, что ты нужен здесь, нужен своей семье, но если ты согласишься, у меня есть план. Мы можем попытаться хоть что-то спасти в этом крушении. Я рассчитываю, что у нас еще есть месяцы преимущества перед другими виноделами, если мы первыми начнем поставки в Россию. Мое шампанское уже произвело впечатление на достаточное число покупателей в этой стране. Но это означает, что тебе придется поехать в Париж, возобновить все связи, которые ты найдешь, и найти способ отгрузить шампанское кометы до того, как эта идея придет в голову всем остальным. Я знаю, что прошу слишком многого, учитывая, что Париж повергнут в хаос союзными войсками. Я с радостью отправилась бы сама, но женщина будет вызывать слишком много подозрений при режиме с комендантским часом и всем прочим…

Луи поднял руку:

– Можешь не продолжать. Конечно, я поеду. У меня возникла бы та же идея, если бы она не пришла в голову тебе. Мы пережили засухи, тюрьму, революцию, едва ли не банкротство. По сравнению с этим теперешнее – мелкое неудобство, и только.

– Это более чем неудобство, и целиком по моей вине. Я упустила единственное преимущество, которое у нас было.

– Я найду способ наладить поставки. Но дело ж не только в вине, правда? Ты по уши влюбилась в этого мерзавца. Он тебя не заслуживает, но это уже не мое дело. – Луи нахмурился. – Странно, как мы оба запали на русских, и оба на этом попались. Если бы сложилось иначе…

На пороге появилась Марта, держа за руку Мишу – уменьшенную копию своего отца, только с глазами матери.

– Луи, милый, Миша просится к тебе.

– Да, конечно, извини, мне пора, – сдавленным голосом сказала Николь.

Рю-де-Мур расплывалась за пеленой слез. Марта имела полное право сражаться за свою семью. Луи – лучший коммивояжер в Реймсе и мог бы найти работу у любого торговца в радиусе тридцати километров. Но оставался с Николь, и поэтому Марте приходится работать в огороде, чтобы прокормить семью. Значит, план Николь должен принести успех, ради Луи и его семьи, ради всех работников, которые зависят от нее.

Вернувшись к погребам, она увидела у себя в конторе мадам Оливье. Густой слой пудры очень плохо скрывал кровоподтек под распухшим глазом.

– Что такое? – спросила Николь.

– Выглядит страшно, а на самом деле ерунда. Надо аккуратнее обращаться с амбарной дверью. Он мне говорил – починит, но упор оторвался неделю назад, и он ничего за неделю не сделал. Тут я сама виновата – недосмотрела. Мне будет намного легче, если вы не станете обращать внимания.

Николь взъярилась:

– Мой вам совет: бросьте вы эти оторвавшиеся упоры, торчащие гвозди и сломанные ступени, которые так регулярно забывает ваш муж, и никогда к ним не возвращайтесь!

– Есть вещи поважнее пары синяков. Уж лучше я смирюсь с синяками, чем навлеку на себя скандал – вот как вы. Извините, что упомянула.

– Что значит – как я?

– Не хочу совать свой нос в ваши дела или распускать сплетни, но нельзя было не заметить ваших встреч с вашим последним покупателем и особенный огонек у вас в глазах – который сейчас редко увидишь, – когда вы проводили с ним время, что, не могу не заметить, случалось чаще, чем позволяют приличия.

Милая мадам Оливье. Она так любила слухи, что не могла устоять перед искушением посудачить, но и о Николь всегда заботилась.

– Если вы таким образом мне советуете быть осторожнее, то нужды в этом нет. Между мной и этим человеком абсолютно ничего не было. И от вас не могло ускользнуть, что все русские войска ушли из города – вместе с ним.

– Он-то никуда не ушел… Я его встретила у мсье Моэта. Совершенно очаровательный господин, правда, он оскорбил мсье Моэта восхвалениями в ваш адрес.

– Это как?

– Он был вчера в Эперне на дегустации. И настаивал, что ни одно вино мсье Моэта в подметки не годится вашему, что тому никогда не победить в этой конкуренции, на что мсье Моэт довольно грубо ответил…

– Предпочитаю этого не знать, – перебила Николь. – Уже тошнит от всех этих склок. Но вам, как всегда, спасибо за свежие новости. Знаете, наверное, в этом больше нет необходимости. Меня беспокоит, что это из-за меня у вас синяк под глазом за все эти… рыскания и разведывания.

– Спасибо, но мне нравится мое занятие. А смешно, правда, что общественному мнению абсолютно наплевать на это вот, – она коснулась глаза, – но все в четыре глаза следят за всеми вашими движениями, которые никого не касаются и никому не вредят.

Ладно, мне пора, но я думала, что вам надо это знать, вот и все.

– И я очень вам благодарна, мадам Оливье, серьезно. Просто как-то не могу собраться с духом, как умела когда-то.

Мадам Оливье укоризненно поцокала языком, поцеловала Николь, сказала на прощание: «Ну-ну, не время киснуть, выше голову!» – и ушла.

Николь плюхнулась в кресло, открыла книгу учета, вздрогнула, увидев красные записи, и тут же ее закрыла.

Медленно прошла неделя. Даже воздух вокруг казался каким-то вязким, и столь же вяло чувствовала себя Николь. Что-нибудь делать она даже не пыталась. Мысль о погребах, виноградниках, о чем угодно, связанном с делом, вызывала приступ отчаяния, воспоминания о величайшем своем преимуществе, которое она, быть может, своими руками отдала самому крупному своему сопернику. Оставалось только одно – ждать вестей от «Луи.

Николь сидела на веранде, лениво поглядывая на грядки лаванды и пытаясь ни о чем не думать, когда чуть ли не бегом примчалась по дорожке мадам Оливье, размахивая двумя письмами.

– Я обещала Тома на почте доставить это письмо, поскольку все равно иду сюда. Интересно, от кого это?

Николь взяла письма:

– Не от того, от кого вы себе воображаете, но спасибо вам, что сделали крюк, мадам Оливье.

– Ну, оставляю их вам, – ответила та, мучительно желая узнать содержание писем. – Разве что вы хотите, чтобы я подождала ответа? Я как раз пойду в ту сторону.

– Вы очень любезны, но спасибо, я справлюсь.

Николь поспешила к себе в контору, чтобы распечатать письма без помех. Одно было от Луи, а второе – по дорогой привязанной ленте сразу понятно от кого: от Терезы!

Письмо от Луи Николь открыла первым.

Он уже был в Париже, где, видимо, народу было битком, номеров в отелях просто не осталось. Луи спал на сундуке в отеле у приятеля, как он сказал, хотя Николь подумала, что у него просто ни на что другое нет средств. Та малость, которую она смогла наскрести ему на эту поездку, была просто жалкой. Повсюду попадались британские и русские военные, готовящиеся к дороге домой, но город праздновал и радовался восстановлению порядка. Луи хотел на следующий день попытаться получить аудиенцию у русского посла и для этой цели нашел место, где повесить единственный оставшийся у него приличный костюм, слегка потрепанный и уже вышедший из моды, но все же респектабельный.

Она вспомнила, как впервые увидела Луи – румяные щеки, копна пшеничных волос, мохнатая волчья шуба и сапоги до колен, весь – дружба и товарищество. Сейчас волосы у него поредели, и все, что осталось, – потрепанный костюм и надежда. И надежда эта опиралась только на плечи Николь. Она горячо желала, чтобы вера Луи в нее не оказалась ошибочной.

Лента на письме Терезы была скользкой и гладкой. Давно уже пальцы Николь не касались такого хорошего материала. Она аккуратно разложила ее на столе (Ментане понравится) и распечатала письмо.

Я снова в Реймсе, в вашем тихом захолустье! Париж кишит солдатами и такой скучной политикой, что я сбежала сюда ради покоя. Мы ведь снова друзья? Приходите ко мне на Рю-де-ла-Ваш прямо сейчас! С совершенным почтением и т. д.

Ваша Тереза

Против этого приглашения невозможно было устоять. Николь постояла у зеркала, пригладила волосы, пощипала щеки и поспешила к особняку Терезы. Последний раз она там была вместе с Ксавье, глубокой ночью. Где бы ни находилась ее взбалмошная подруга, рядом с ней всегда витал сладковатый запашок скандала, который сейчас мог отвлечь Николь от мучительного ожидания новостей.

Какой бедняга на этот раз пал жертвой ее чар?

– Вы пришли! Значит, мы правда снова друзья?! – воскликнула Тереза и так крепко обняла Николь, что у той волосы рассыпались. Она снова собрала их в узел.

– Конечно. Вы же знаете, что никто не может вам долго сопротивляться.

Она знала, что никогда больше не будет с Терезой так беспечна. Но как же с ней весело! Приезжая в город, Тереза расцвечивала мир вокруг яркими красками, придавала ему остроту опасности, и мысль о том, чтобы выбросить ее из своей жизни, была для Николь невыносима.

– Не говорите глупостей. Пойдемте!

Она повлекла Николь через весь дом, устроилась с ней на софе в оранжерее и велела принести свой модный английский чай. Тереза казалась так же свежа, как при первой их встрече девять лет назад. Даже не сосчитать, сколько мужей назад это было.

Она взяла Николь за руку.

– В последнюю нашу встречу вы с вашей чудесной Ментиной отчаянно удирали из Парижа. Вы утверждаете, что ваша жизнь скучна по сравнению с моей, но на самом деле это у вас все время происходит нечто невероятно драматическое. Расскажите же мне все последние сплетни!

– Да все как обычно. Дела мои не то что пошатнулись, а уже на коленях, и весь город смакует мое крушение. По их мнению, я это полностью заслужила своим дерзким намерением прокормить себя работой.

– Ай-ай-ай, дорогая моя. Я вижу ту искорку, что осталась от моего деревенского светлячка?

– У меня бывают успехи, но и крах всегда бродит где-то поблизости.

– Вы о своем друге генерале Марине?

– Так-то вы не знаете городских сплетен?

– Слыхала я, как вы в одиночку отбивались от десяти русских мародеров, как вас спас их красавец генерал, и с тех пор он покупает ваше вино как воду и таскается за вами как щенок.

– Вы очень, очень ошибаетесь.

– Не думаю, cherie. Это он сам мне и рассказал.

– Вы хотите сказать, что он – очередное имя в длинном списке ваших жертв?

– Алексей? Он мой друг… даже уже не помню, с каких времен. Да не смотрите на меня так, не в этом смысле друг. Конечно, попытаться надо было, но он слишком переполнен понятием чести для чего-либо подобного.

Вопреки всему, Николь захлестнуло облегчение.

– Может, сменим тему?

– Так вы все-таки в него слегка влюблены. Как и он в вас, хотя изо всех сил старается этого не показывать. Послушайте, я его хорошо знаю. Он женат и, в отличие от большинства мужчин, до конца верен слову, каково бы ни было искушение. Его жена в нем нуждается, и он ни за что не отдаст ее в сумасшедший дом, хотя, видит бог, ей бы там было лучше всего. Она совершенно не в себе с тех пор, как их сын умер на руках у Алексея на поле боя. Он смотрел, как мальчик истекает кровью, и ничего не мог поделать. Говорят, он рыдал как ребенок, а его жена, когда ей рассказали, лишилась чувств и с тех пор напоминает ходячего мертвеца – жива, но безжизненна.

Все встало на свои места. А он ей по-всякому пытался намекнуть. И в тот день на площади, когда видел ее с Ментиной по дороге в одежный магазин, и когда на его рисунке недоставало шестого утенка. И в глазах у него всегда страдание.

– Он хотел вам помочь, но не хотел, чтобы вы знали.

– Не понимаю. Во всей Франции нет человека, который желал бы моего провала больше, чем Жан-Реми, а Алексей сделал все, чтобы помочь тому в достижении этой цели.

– Позвольте мне немножко подтолкнуть ход событий, – сказала Тереза.

Николь не успела возразить, как подруга пронеслась через большой бальный зал и распахнула двери в соседнюю комнату.

– Я вас оставлю поболтать, – сказала она.

У камина в напряженной позе сидел Алексей. Он вскочил на ноги.

– Завтра я уезжаю в Париж, потом дальше, к границе и в Россию. Хотел объясниться.

– Надо было мне сказать, что у вас семья.

Даже для самой Николь оказалось неожиданным, что сперва она заговорила об этом, а не потребовала с него ответа за то, что он переметнулся к Моэту.

– Я не хотел разрушать очарование…

– Я рада, что у вас были добрые намерения.

– Мне Тереза кое-что передала, – сказал он.

Вот тут она и увидела кожаный мешочек на кресле, где сидел Алексей.

– Ожерелье Терезы, подарок царя! Как вы его раздобыли? Последний раз я его видела, когда запирала у себя в ящике стола.

– Она сказала, вы у нее его украли, так что она его вернула себе. Не спрашивайте меня как. Другого, кто настолько превосходил бы меня в умении маневрировать, я за всю свою армейскую службу не встречал. Не сердитесь. Я боялся, что вы мне не поверите, и Тереза сказала, что это поможет. – Он протянул ей кожаный мешочек. – Вот доказательство, что я на вашей стороне. Вы знаете, я мог этим купить себе множество милостей или продать ожерелье Моэту. Но оно должно быть у вас.