Текст книги "Вдова Клико"

Автор книги: Хелен Фрипп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцатая
ГЕНИЙ ВДОВЫ

Сентябрь 1811 года

Если смотреть на мир через бутылку, он выглядит куда лучше. Николь держала ее перед собой, подняв к свету, и смотрела, как искажаются лозы и все становится зеленым, как бутылочное стекло.

Эмиль сидел возле нее в маленькой комнатушке рядом с прессами, выходящей окном на виноградники. У него все еще была на глазах повязка, лицо в свежих шрамах. Она передала ему бутылку. Он взвесил ее на руках и улыбнулся:

– Тяжелая. Намного лучше, мадам.

Николь не смогла улыбнуться в ответ, думая о его страданиях. Мать, вопреки всем обстоятельствам, воспитала его гордым и независимым, и теперь вот такое несчастье. Она взяла у него бутылку и вспомнила дрожжевой запах взрывов, металлический вкус крови.

Она потрепала его по руке:

– Хорошо, на эти я соглашусь. Спасибо, Эмиль.

– Сегодня хороший день для сбора, мадам?

Николь взяла его под руку и вывела наружу.

– Рабочие уже в поле.

– Я их слышу!

– Отлично. Ты знаешь, как бывает, когда утренний туман еще цепляется за лозы, а небо синее и кристально чистое? Сегодня как раз такое утро.

– При такой влажности ягоды до самой давильни останутся гладкими и сочными.

– Ты знаешь больше меня, а ведь ты вдвое моложе! Он раздулся от гордости – как когда возил письма верхом.

– Я это делаю с младенчества, мадам. До сих пор делал, по крайней мере.

Она сжала его руку:

– И будешь делать всю оставшуюся жизнь, пока ты работаешь на меня.

Эмиль пожал ей руку в ответ.

Низкое, еще кирпично-оранжевое солнце заливало светом поля. Рабочие кометы – так она теперь их называла – появились ровно в шесть часов, как просили. Все они сдержали слово, и ни один не пошел на попятную. Какой же славный день! Комета виднелась на горизонте даже днем, и осеннее утро было восхитительно, как круассаны с ежевичным вареньем.

Николь помогла Эмилю дойти до посадок. Уже привычно стало видеть там Мари, работающую усерднее прочих, – хотя Николь и платила достаточно, чтобы людям не было нужды лезть вон из кожи. Мари взяла сына за руку и вложила в нее поводья осла. Юноше предстояло вести его под уздцы по указаниям Мари, чтобы виноград складывали в тележку.

Антуан был тут же, все еще записывая череду рабочих, а мадемуазель Вар из тайного дегустационного комитета устроила небольшие ясли для детей работниц. В эти напряженные времена даже бабушки и дедушки малышей выходили в поле.

Родители Николь приехали предложить свою поддержку. Отец, увидев, как она все обустроила, кивнул дочери, гордясь ее работой.

Она пошла меловой дорожкой обратно к своим книгам, которые, как она знала, ее не обрадуют. Вообще-то в пору уборки она хотела бы быть на винограднике, пробовать ягоды, прикидывая бленд.

Луи прибыл подменить Николь, подбежал к ней – весь энергия и энтузиазм.

– Наглость – второе счастье, дикарка! Где ты столько ее раздобыла?

– Здравствуй, Луи.

Ты убедила этих людей работать за половину того, что обещал им Моэт. Всюду только об этом и судачат.

– Сельский народ, Луи. Эти люди привыкли сажать семена и ждать награды от всходов.

– Я думал, что у меня есть дар забалтывать людей, но ты меня полностью затмила.

– Пришлось. Я не могла допустить, чтобы Моэт торжествовал после всего, что он сделал. Этот год особый, и я это чувствую. Знаю, ты считаешь меня суеверной деревенщиной, и ты прав. Этот урожай составит нам состояние, комета принесла перемены. Я чую их в воздухе, и все тоже чуют. Ты знаешь, что ее называют кометой Наполеона? Война наконец кончится, а мы заложим это вино в погреба, и оно в свое время принесет так нужную нам удачу.

– В глубине души они все знают, что ты одна из них, – сказал Луи.

– Как себя чувствует мадемуазель Рейнский Лес?

– Ты имеешь в виду мадам Бон? Отлично. Скоро уже должен появиться малыш.

– Все равно никогда тебе не прощу, что не позвал меня на свадьбу.

– Как я мог допустить, чтобы ты затмила невесту? – Он смотрел ей в глаза, стараясь прочесть там ответ.

– Не надо таких разговоров, мы оба сделали свой выбор. Я замужем за моей землей, и я счастлива.

«В хорошие дни мне и самой это кажется правдой», – подумала она.

– Нужно, чтобы ты с кем-то все это могла разделить.

– С тобой и делю – по-своему.

Если она немедленно не сменит тему, то не сможет за себя ручаться. И Николь решила поделиться с Луи своим самым главным секретом:

– Я давно работаю над одной идеей и хотела бы, чтобы ты ее оценил.

– А не хватит ли идей для одной недели?

– Не дразнись, я серьезно. Речь идет о том, чтобы сделать шампанское «Вдова Клико» самым прозрачным, самым игристым на рынке. Полная прозрачность для каждой бутылки в рекордное время.

– Если ты это сделаешь, случится чудо. Я бы разбогател, получая по франку с каждого владельца погреба, утверждающего, что все партии шипучки у него безупречны. Всегда оказывалось, что где-то что-то пошло не так. Проблему так и не разрешили за тысячи лет. Моя работа стала бы куда легче и прибыльней, если бы мне не приходилось давать скидку за бутылки с мутью в каждой партии. А Моэта ты просто убила бы! Ты когда-нибудь прекратишь меня удивлять?

– Ты сам знаешь ответ.

Он выдержал ее взгляд. Она быстро отвернулась и зашагала обратно в свой кабинет. Жизнь достаточно сложна и… довольно одинока. Маленькая Ментина вернется из парижского пансиона на Рождество, и тогда их семья, пусть и такая крошечная, снова воссоединится. Одиннадцать лет девочке, как нежный бутон, который вот-вот превратится в розу. Кажется, Ментина больше удалась в тетку, а не в мать, – светловолосая, красивая обычной красотой – молоко, роза и миндаль. Но своей Joie de vivre[51]51
  Жизнерадостность (фр.).


[Закрыть], любовью к поэзии и справедливости она так похожа на Франсуа в его лучших проявлениях! И ее общество становилось очень приятным.

Николь открыла книги и так глубоко в них ушла, что не услышала, как отворилась дверь. Сперва она подумала, что ей мерещится. На пороге, холодная, великолепная и прекрасная, как всегда, стояла Тереза. Николь бросилась в объятия подруги.

– Вы меня чуть до смерти не перепугали. Как вы это делаете – прокрадываетесь, куда хотите?

– Ну-ну, зачем же плакать? – Тереза вытерла ей слезы собственным платьем. – Я выручила вашего очаровательного коммивояжера и отправила к вам, и где он? Как он мог вот так бросить вас одну?

– Он дома с беременной женой.

– Как это беспечно с вашей стороны – дать ему проскользнуть между пальцами! Серьезно, не понимаю, почему вы не используете возможности, которые предоставляет вдовство, особенно в столь молодом возрасте?

Николь засмеялась, мотая головой.

– Так уже лучше. Только бросьте вы быть такой серьезной. Тем более глупо, потому что когда-то он был в вас влюблен. Полагаю, вы все еще убеждены, будто должны работать ради пропитания?

– Вы же знаете, Тереза, только работа придает мне силы и заставляет чувствовать себя живой. Вы распоряжаетесь мужчинами, я – бутылками.

– Вы обманываете себя, если и вправду так думаете. Все здешние мужчины давно у вас в кармане. Я слышала про эту «дегустацию» в пивной. Думаете, они записывались ради ваших талантов? Как же. Мужчины всюду одинаковы, даже в этом захолустье. Все они в вас влюблены, дорогая. Никто не может противостоять притяжению кружащегося рядом светлячка.

На секунду радость от встречи с Терезой затмилась воспоминанием о заложенном ожерелье. Но Николь изгнала эту мысль сразу же – умение, которое она выработала после встречи с Франсуа и без которого ей было бы не выжить.

– Хорошо бы при помощи обаяния справиться с Моэтом. Не сомневаюсь, он бы меня убил, если бы нашел способ не утратить при этом респектабельности.

– Вы бросили вызов самому богатому и самому могущественному человеку на сто миль вокруг. Чего вы ожидали?

Николь всмотрелась в Терезу. Узнала эту сталь, эту соблазняющую лесть, подобную шампанскому лучшего винтажа – редкому и веселящему. Счастливое сочетание белизны кожи, идеальных зубов, волос чернее лакрицы, таланта плевать на правила и быть за это любимой.

– Вы опять на меня так смотрите, словно пытаетесь разгадать загадку. Ничего ведь не найдете, кроме бравады и цинизма.

– Я вижу храбрость, приправленную сахаром, чтобы попытаться меня обмануть, – ответила Николь. По лицу Терезы пробежало выражение душевной боли, тут же сменившееся ослепительной улыбкой. – Но, кажется, и у вас дела идут не лучшим образом. Каково ваше последнее завоевание?

– Мне нужно передохнуть от этих буффонов[52]52
  Актер, играющий комические роли в оперетках и водевилях; шут, паяц.


[Закрыть]и скрыться в деревне – идеальный выбор. У Марии-Антуанетты был ее Малый Трианон. А у меня – ваш маленький мир с виноградом и рабочими. Вы же не поскупитесь для меня на небольшое развлечение?

– Я никогда не смогу вас отблагодарить за все, что вы для меня сделали.

Тереза хлопнула в ладоши:

– Я знала, что у вас под этой деловитой и серьезной оболочкой скрывается чувствительная душа!

– А я знаю, что у вас есть способ уводить внимание от своих неприятностей, когда вам становится плохо. Почему вы здесь?

– Мне нужно на время залечь в укрытие. В Париже стало несколько… неловко. Вы же знаете, каковы бывают разъяренные мужчины, особенно когда их считают важными людьми, а у моего теперешнего мужа очень высокое мнение о собственной персоне. Я надеялась, что вы могли бы добиться от вашего друга Моэта, чтобы он замолвил за меня словечко своему другу Наполеону, но вы начисто лишили меня этой возможности. Уже больше года прошло, как Жозефину отмели в сторону ради этой простокваши Марии-Луизы. В самом деле аристократы вырождаются. В молодой императрице чувствуется порода, но больше абсолютно ничего. Господь, когда раздавал остроумие, внешность и характеры, просто ее, бедняжку, не заметил. Опала Жозефины прихватила с собой и меня. И хотя финансово я обеспечена – не такая я дура, чтобы в своих браках не озаботиться своим и детей благополучием, – жизнь бесцветна, когда в ней нет приглашений, салонов, когда я не в гуще событий. Как вы без ваших виноградников, так и я без светской суеты – цветок без воды.

– Отчего именно вы скрываетесь? – спросила Николь.

– От чего может вообще скрываться уважающая себя взрослая женщина? Конечно же, от скандалов. Мой муж и его приятели – такие ханжи!

– Я очень вам рада, и вы можете оставаться, сколько захотите, – о подробностях я спрашивать не буду. Хотя моя сельская жизнь покажется вам скучной.

– Ну, обо мне не беспокойтесь – я сумею себя занять. Пусть тут мужчины слегка неотесаны, но я – хорошая учительница. Я могла бы даже над Моэтом поработать.

Николь схватила Терезу за руку – неожиданно холодную – и сжала.

– Если честно сказать, я буду рада компании.

– Я не соглашусь у вас жить, не оплатив этого. Что нужно, чтобы по всем правилам заложить в погреба ваше шампанское кометного винтажа?

– Как вы узнали?!

– Вы слишком много времени проводите за своими бухгалтерскими книгами. В этом городе больше ни о чем не говорят. Я здесь всего день, и то уже все про вас знаю. Местная красавица – не мотайте головой, моя милая, это факт, – одна-одинешенька в этой богом забытой деревне, одержимая виноделием, заманивающая в пивных мужчин на работу, тайные грузы, чудотворные кометы, – судя по тому, что я знаю о Франсуа, он бы вами гордился… Ну вот, вы опять собираетесь плакать. Не надо, от этого глаза опухают.

– Я не возьму ни одного су.

– Можете и возьмете наверняка. Это чисто деловые отношения. Я намереваюсь вложить в вас средства, показать вас всему Парижу и собрать сливки. Не пытайтесь мне помешать. Наполеон хочет завоевать мир, но никогда и ни за что он не завоюет меня. Мне не меньше, чем вам, моя милая, нужно это: независимость от мужчин, респектабельность, возможность стоять выше правил – как вы.

Как всегда, сопротивляться красивой подруге было невозможно. Да и зачем? Обеим выгодно, а у Николь к тому же будет дополнительная награда – общество Терезы в тех количествах, в каких та пожелает его предоставить. А большего от ветреной богини никто ожидать не станет.

– Пойдемте устроим вас. Жозетта приготовит вам комнату, а я попрошу Антуана и Ксавье остаться здесь и присматривать за рабочими.

– Верные вассалы? Кажется, мне еще многое предстоит о вас узнать, о властительница Реймсская!

– Верность – это все, что у меня сейчас осталось. И ваша намного ценнее, чем чья бы то ни было.

Конечно же, сельская жизнь не оказалась для Терезы унылой. Она пристроила Клодину шить ей крестьянские платья из лучшего шелка, который могла доставить одежная лавка, и бродила в них по округе, болтая с молочницами, пожевывая клевер, срывая осенние цветы с живых изгородей и вплетая их себе в волосы.

Целью ее был Моэт. Если кто-то во всем мире и мог отвлечь его от задачи уничтожить Николь, то только Тереза. Каждый день она гуляла по границе, где сходились виноградники Моэта и Клико, делая вид, что по поручению Николь осматривает лозы.

Пока Тереза изображала деревенскую девушку, Николь со своим доморощенным изобретением пропадала в погребе, прихватив одолженные у Антуана инструменты, и работала над сумасшедшей идеей, возникшей после долгих лет экспериментов с ремюажем бутылок в песке.

Кухонный стол, который она пожертвовала для этих целей, был старым и прочным, сделан из местного дуба и достаточно велик для шестидесяти бутылок. Когда она сверлила коловоротом отверстия, дерево благоухало ароматами смолы и опилок.

Жозетта постучала в дверь, и Николь досадливо щелкнула языком. Она же строго-настрого приказала: в кухонный погреб нельзя никому.

– Что случилось?

– Здесь мсье Бон, мадам. Я подумала, что вы, может быть, сделаете для него исключение.

Для Луи? Несомненно.

– Впустите его.

Луи поклонился:

– Мне оказана честь быть допущенным к твоим таинствам?

– Тебе можно.

– А что ты делаешь? Жозетта говорит, что ты здесь целые дни пропадаешь.

Николь подняла лампу, освещая старый кухонный стол с четырьмя аккуратными рядами перевернутых бутылок шампанского, всего шестьдесят штук. В горячке желания поскорее осуществить задуманное она все засыпала стружками, а столешница стала рябой от ее неудачных попыток, но диагональные отверстия получились именно такими, как она хотела. Старому столу здорово досталось, но ее идея сработала. Все эти годы Николь искала решение, столетиями ускользающее от усилий виноделов, – в память о Франсуа. Всего несколько изменений и усовершенствований – и voila! Все, что на самом деле было необходимо, это поверить, что у нее получится.

– Ты решила забросить виноделие и стать столяром? – спросил озадаченный Луи.

– Этот стол решит все проблемы с осадком!

– Узнаю этот твой взгляд. Ты придумала невероятный план, который поставит в неловкое положение твоего отца, даст всему городу пищу для сплетен, а мне – еще больше поводов за тебя беспокоиться. Что ты будешь делать с этой деревянной развалиной?

– Не важно, как она выглядит, Луи! Но эта старая деревяшка покончит с нашими нынешними трудностями и обеспечит наше будущее!

– У нас обоих больше сложностей, чем можно решить с помощью побитого кухонного стола, – осторожно заметил Луи.

– У нас больше не будет бракованных бутылок! Времена трудные, и для опытного мастера погреба нужны месяцы, чтобы добиться твоих стандартов прозрачности, когда речь идет о шампанском. Сколько раз ты мне говорил, чтобы я не присылала тебе мутных бутылок?

Луи принялся загибать пальцы, но они очень быстро закончились.

– Куда больше, чем можно показать, – рассмеялся он.

– Я решила проблему осадка, Луи! Больше не надо выкладывать бутылки в песок и надеяться, что выложил без перекоса и что осадок переместится к пробке, а не залипнет на дне и стенках. Не надо больше переливать из бутылки в бутылку, теряя всю игристость и часть драгоценного вина – не говоря уже о том, сколько времени на это уходит даже у лучших погребных работников. И никаких больше «осветлителей» из сомнительных источников.

Николь достала бутылку – очень осторожно, чтобы не взболтать, – и поднесла к фонарю.

– Смотри. Осадок скопился возле пробки, и его можно легко удалить, да так, что пузырьки никуда не денутся. – Она сняла скобу, прижала пробку большим пальцем, ощутила давление, посмотрела на воздушный пузырь, разделяющий вино и осадок. Все правильно, готов к выходу. Ловкое движение крышки – и осадок вылетел наружу, не потревожив шампанского. Быстро вставив пробку, Николь показала шампанское Луи: – Прозрачно, как бриллиант, и никаких потерь. На перемещение осадка к пробке уходит меньше времени, и затраты труда тоже меньше. Практически время обработки сокращается вдвое!

– Черт, ты гений! – Луи схватил бутылку и снова поднес ее к свету. – Чиста, как солнце. Боже мой, мы же сэкономим недели труда… – Он посмотрел на свет перевернутую бутылку, потом снова поставил ее прямо.

– Проще простого. Несколько усовершенствований к многовековому старинному способу, смотри.

Николь вытащила ящик с песком, который спрятала шесть лет назад, в день смерти Франсуа, и показала. Нагнулась, взяла две бутылки, выпрямилась, чуть их встряхнула, снова опустилась на колени возле ящика и поставила бутылки в песок. Потом за ремюажным столом продемонстрировала Луи тот же процесс, но с применением своего нового изобретения. Встав около стола высотой ей по пояс, где стояли все бутылки, она встряхнула и перевернула ряд из пятнадцати за то время, которое в песочнице требовалось для двух.

И наконец – гвоздь программы. Она показала Луи, уже готовому лопнуть от радостного волнения, горлышко бутылки.

– Четыре меловые отметки? – удивился он. Увиденное не произвело на него никакого впечатления.

– Да! Это же очевидно! Когда я ставлю бутылки обратно в песок, никогда не получается точно так же, как было, и снова надо шевелить осадок, если при выставлении угла ошибешься хоть на полсантиметра – а это удлиняет процесс. С моим ремюажным столом все, что должен сделать рабочий, – это выставить бутылку по меловой отметке, вот и все. С таким приспособлением я могу переворачивать тридцать пять тысяч бутылок в день, если хорошенько напрактиковаться. С каждым переворотом осадок придвигается чуть ближе к пробке. Все оказалось до смешного просто, как все лучшие идеи, но ведь работает! Похоже на упражнения на движение и время, как те, что видала я у папы на сукновальной фабрике.

– Пятнадцать тысяч бутылок в день для простых смертных, а для тебя и тридцать пять тысяч получится, не сомневаюсь! Тем не менее преимущество перед всеми нашими конкурентами, тысячи безупречных бутылок за долю того же времени и вполовину меньше трудозатрат. Ты это сделала, Бабушетта! Все наши жертвы и весь риск оказались не напрасны.

Она поклонилась, он зааплодировал.

– Но даже со всем этим наши нынешние трудности не исчезнут как по волшебству. Все равно пройдет еще много времени, прежде чем ты получишь деньги. Рынки все еще мертвы, пусть даже ты заложишь тысячи бутылок безупречного шампанского.

– Знаю, но это рано или поздно откроет для нас новые возможности, Луи. Для твоей семьи, для моей семьи, для всех тех рабочих, которым моя винодельня не чужая. И для себя тоже. Я хочу быть первой, хочу быть лучшей.

– Ты и так всегда ею была.

– Хочу быть лучшей в глазах всего мира. Не только Реймса, не только Франции. Это наша тайна, Луи. Антуан тоже о ней знает. Мы приплатим рабочим, чтобы держали язык за зубами, а работать в шампанских погребах будут лишь немногие избранные. Больше никто не должен об этом знать. Я заложу мое кометное шампанское на новые стойки и буду ждать. Война когда-нибудь кончится.

– Ты не можешь себе позволить ждать. Компания «Вдова Клико» уже стоит на коленях.

– Моя новая постоялица вложит деньги в наше дело, – ответила Николь.

Луи схватился за голову:

– Фея-крестная, Ла Тальен с ее неправедно нажитыми богатствами?

– Именно она. И чем они неправедней, тем лучше – по крайней мере, для меня.

– Тереза чудесная женщина, но рядом с ней всегда неподалеку ходит беда. Будь осторожна, прошу тебя.

Глава двадцать первая
БОГАЧКА, ВОР…

Сентябрь 1813 года

Дом мадам Тальен в Реймсе стал местом притяжения скандалов, но саму Терезу с ее вызывающим поведением более чем терпели. В эти спартанские времена там, где она появлялась, жизнь начинала играть яркими красками. Нынче в Шампани выбор товаров в магазинах оскудел. Наполеон вторгся в Россию, его война с жадностью заглатывала молодых свежих призывников и выплевывала их, изувеченных и сломленных. Тем, кто вернулся, повезло. Родители, видевшие в детстве, до революции, как уносит их любимых нищета, наблюдали теперь, как их собственных детей пожирает война. И Тереза служила желанным отвлечением от забот – возмутительная, блестящая местная знаменитость. Она дергала за ниточки великого Наполеона, ставила на колени могущественных генералов или, что куда более важно, могла замолвить словечко за честолюбивого сына.

Никто не знал, как и почему она может себе позволить такой роскошный особняк на Рю-де-ла-Ваш, но многие подозревали, что без Моэта тут не обошлось. Николь не спрашивала – предпочитала не знать. В год кометы деньги Терезы помогли ей уложить в погреба «Кюве де ля Комет», а заодно ее присутствие помогло Николь пережить рождение первенца у Луи, хотя сама Тереза о такой своей роли не догадывалась. При ней Николь было легче переносить сияние глаз Луи, когда он рассказывал о своем новорожденном сыне, а потом – все более уверенный вид его жены. Николь никогда не встречала их вместе, но видела ее пару раз в городе или когда подвозила Луи к давильне. Они составляли отличную маленькую семью, и Николь ненавидела себя за желчь, подступавшую к горлу при виде их радости.

Луи – ее деловой партнер, они виделись почти каждый день. И было бы вполне естественно принять эту пару как своих близких друзей, приглашать Луи с женой на светские мероприятия, покатать его сына на пони с тележкой по виноградникам. Но единственное, что Николь могла сделать, – улыбаться, глядя на его счастье, и желать им добра. Все остальное было слишком болезненным. Луи, казалось, интуитивно понимал ее и старался не упоминать слишком часто о жене и сыне. Она была молча благодарна другу за его такт, сама стыдясь собственных чувств.

Ее драгоценное вино кометы стояло на новых ремюажных столах в глубинах погребов, подальше от любопытных глаз, но все рынки оставались по-прежнему закрыты для него из-за торговых блокад и войны. Дело Николь, смысл ее жизни – все зависело от того, попадет ли шампанское на рынок.

После долгих военных лет дела шли плохо у всех. Столько мужчин ушло на войну, что урожай этого года собрать будет непросто. Отлучки Терезы в Париж становились чаще и продолжительней. Вечеринки, салоны – это было единственное, что оживляло ее искрометное веселье, а Реймс и его маленькие собрания ей быстро надоели. Николь скучала по своей жизнелюбивой подруге «Луи вернулся к работе, но каждый день уходил ровно в пять и спешил к семье, так что Николь обрадовалась, когда Жозетта подала ей записку, тщательно перевязанную дорогой светло-розовой шелковой ленточкой. Не пожалеть денег на такую прозу, как записка, могла только Тереза.

Моя дорогая, как же приятно снова вернуться в старый добрый Реймс! Париж меня душит. Я уверена, что мне было предназначено родиться сельской девушкой и жить среди волшебного воздуха, шампанского и светляков в звездной ночи. Прошу Вас, приходите ко мне сегодня выпить чаю и посплетничать. Мне есть, что Вам рассказать.

Николь сложила записку. Как правило, она избегала города – предпочитала получше приглядывать за своей землей, уклоняясь от сплетен и жалостливых взглядов, которые неизбежно ей доставались в каждый приезд. Но, пожалуй, стоило изменить своим привычкам, чтобы повидаться с Терезой.

Николь заехала в булочную к Наташе и, чувствуя свою вину, взялась за полированную медную ручку двери. Уже давно она не навещала подругу. Пекарня всегда была центром реймсской машины сплетен, и Николь просто не имела сил слышать их – или, если честно, Наташиных проницательных вопросов. Куда проще было тянуть лямку, нагружать себя бесконечной работой, чем сталкиваться с чем-нибудь подобным.

– Бабушетта, возвращение блудного сына! – Наташа неловко выбралась из-за прилавка и поцеловала подругу.

Она была бледнее, чем Николь помнила, и волосы казались уже скорее белыми, чем седыми.

Наташа поджала губы:

– Ты похудела с прошлого раза, как я тебя видела. Что ты там делаешь, в Бузи, одна-одинешенька, где не с кем словом перемолвиться?

– Общество виноградных лоз меня устраивает.

– Да, это я вижу. Ради них ты забываешь старых друзей.

– Так много работы и в давильне, и на полях. Крестьянские семьи и рады бы помочь, но им же свою землю тоже надо обрабатывать, а парни почти все на войне.

Наташа подбоченилась и прищурилась:

– А ну-ка, покажи руки.

– Зачем?

– Не пререкайся со старшими.

Николь неохотно сняла перчатки и выставила руки.

– Так я и думала. Ты сама работаешь в поле? Копаешь, подвязываешь, обрезаешь – как крестьянка?

– Не вижу в этом ничего позорного.

– За это я тебя и люблю. – Наташа обвела руками прилавок, магазин, печи в глубине помещения. – Хоть ты намного красивее и успешнее меня, но устроены мы с тобой одинаково.

Николь улыбнулась. Она сама не понимала, насколько ушла в свое отшельничество, читая теории Шапталя о виноделии, одержимо проверяя свои бухгалтерские книги, обходя виноградники и вникая во все мельчайшие детали, переворачивая бутылки в погребе, когда не хватало рабочих рук, проверяя, правильно ли идет брожение, и молясь святому Ремигию о добром урожае и какому ни на есть Богу о конце войны.

– Я приехала пораньше, чтобы взять лучшие релижьос. А где вообще всё?

Наташа глянула на нее печально:

– Давно ж ты уже нигде не была. Вообще-то идет война. Единственное, что у меня есть, это вот эти деревенские хлеба.

Николь уставилась на тяжелые коричневые караваи на голой полке, похожие на комья мокрой земли.

– Ты-то сама чем кормишься? – продолжала Наташа. – Крапива да ежевика?

– Все нормально, вполне виноградом своим обхожусь. Не стоит обо мне беспокоиться. А как же ты справляешься, когда продавать нечего?

– И обо мне не надо, – фыркнула Наташа. – Ты занимаешься своим делом, а я своим. И чтобы кто-нибудь тут суетился и волновался, мне ни к чему. Я хотя бы не продала самое драгоценное, что муж мне дарил.

У Николь дрогнуло сердце. Ожерелье-светлячок. Три года назад она его заложила.

– Перестань! Франсуа не захотел бы, чтобы я бросила наше дело, а для этого были нужны деньги.

– Знаю, – сказала Наташа уже мягче. – Я завела о нем разговор, чтобы ты поняла, что я знаю. И высматриваю твои интересы, даже когда ты держишься от меня подальше.

– И мне ничего от тебя не скрыть?

– Ничего. – Наташа сложила руки на груди. – У меня в этом городе куда больше связей, чем можно подумать, глядя на бедную вдову-булочницу. Мсье Надалье, владелец ссудной лавки, уже много лет мой клиент.

– Клиент?

– К нему приходят люди, попавшие в отчаянное положение. Им нужна хоть какая-то надежда на лучшее будущее. И я даю ее тем, кого он ко мне направляет. Эти люди верят, что я вижу их будущее. А я нахожу для них те утешения, которые удается отыскать. Ведь всегда может произойти хоть что-то хорошее, даже когда все плохо. Вот он мне и рассказал о вашей сделке. Ну что ж, с этими деньгами ты удержишься на своих виноградниках еще несколько лет, но все равно нехорошо. – Наташа укоризненно щелкнула языком и что-то про себя пробормотала.

А у Николь вдруг так перехватило горло от воспоминания о минуте, когда Франсуа подарил ей ожерелье, что она не смогла ответить. Вот именно поэтому она и избегала общества чересчур проницательной подруги – слишком это больно. Лучше заниматься своим делом.

Широко распахнулась дверь, и в нее вбежал ребенок. Рыжие кудри, карие глаза, пухлые румяные щечки, похожие на булочки. Мальчик подбежал к Николь и спрятался за ее юбками, крепко в них вцепившись. Такие волосы могли быть только у сына Луи. Она замерла и потупилась подострым взглядом Наташи.

За мальчиком влетела молодая мать, не старше девятнадцати-двадцати лет.

– Pas si vite, Misha! Arrete![53]53
  Не так быстро, Миша! Остановись! (фр.)


[Закрыть] — воскликнула она.

Акцент у нее напоминал Наташин. Черные волосы убраны назад, выбившиеся пряди обрамляют смуглое лицо с большими карими глазами и розовым бутоном губ. Еще Николь заметила, что у нее слишком большие руки, как Луи и говорил. А что она так молода и красива, он не сказал.

Женщина встревожилась, не увидев своего сына.

– Миша?

Наташа показала за спину Николь, и та ощутила укол зависти, как ожог крапивой.

Женщина сделала книксен:

– Ой, простите!

Она вытащила мальчика из юбок Николь, и тут в дверях показался Луи с выражением то ли паники, то ли сочувствия на лице.

Он схватил ребенка в охапку, взъерошил ему волосы:

– Миллион раз тебе говорил: нельзя убегать. Мальчишка обнял его, смеясь, и Луи растаял.

– Позволь представить тебе моего непутевого сына, – он взял ребенка за пухлую ручку, помахал ею, и Николь улыбнулась и помахала в ответ. – А это моя жена Марта.

Женщина бросила на Николь горделивый взгляд и жестом собственницы взяла Луи под руку.

Николь протянула для пожатия руку, отметив, что Марта не выразила восторга новым знакомством.

– Ну, Наташа, удалось ли тебе сотворить чудо? – спросил Луи излишне жизнерадостно.

Наташа слегка покраснела от смущения:

– А как же. Все для моего русского мальчика. С днем рождения.

Наташа ущипнула малыша за щеку, подмигнула Марте и принесла из кухни «Тысячелистник» – огромный, размером с кастрюлю, слоеный торт, украшенный ягодами ежевики.

– Каким образом ты умудрилась такое сотворить, когда у тебя только хлеба на продажу? – спросила Николь.

Наташа слегка щелкнула ее по носу:

– Не только ты умеешь вертеться.

– Шедевр! – объявил Луи и расцеловал Наташу в обе щеки.

Марта ничего не сказала, отметила Николь. Застенчивое, робкое создание.

Наташа и Марта обменялись несколькими словами по-русски. На своем ломаном русском к ним присоединился Луи, и Николь стало невыносимо одиноко. Наспех попрощавшись, она вышла, ругая себя за то, что ей все еще не безразличен брак старого друга.

У цветочника оказалась на продажу лишь клочковатая герань, поэтому Николь выбрала вишни из продуктовой лавки. Они отлично дополнят ежевичные нотки мерло, которое она собиралась выпить с Терезой. Ее великолепная, возмутительная подруга всегда умела развеять ее тревоги, пусть и на минуту.

Сложив все в корзинку, Николь поспешила в особняк на Рю-де-ла-Ваш.

Горничная провела Николь в оранжерею Терезы, влажную и теплую, с экзотическими растениями и апельсиновыми деревьями.

– Ma belle[54]54
  Моя красавица (фр.).


[Закрыть], у вас вид, будто вам призрак явился. Заходите и садитесь вот сюда.

Тереза лежала в кресле в прозрачном платье, и ее кожу, точно роса, покрывала испарина от жары, царящей в стеклянном зале.