Текст книги "101 Рейкьявик"

Автор книги: Хатльгрим Хельгасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Непонятно, считать ли это остроумием. Или ослоумием.

«Колдун» умеет предсказывать погоду по пене в стакане пива, определять по следу от ботинка, как пройдет застолье, гадать по дыму – разумеется, сигаретному. Он может сказать тебе, заразился ты или нет, по тому, как из тебя выходит дым от «Уинстона», или определить, когда заплатят его приятелям – журналистам: завтра или вообще никогда. Тимур! Бесподобный тип. И безволосый. Он всё сбривает.

– Зачем ты голову бреешь? – спросил его какой-то эрудит-ерундит во время одной из этих бесконечных пресс-конференций у него за столиком.

– И не только голову, – говорит Тимур, точнее, шепчет.

Он разговаривает с помощью так называемого чревовещания: он такой жирный, что его голос просто не может выбраться наружу через весь этот жир. И после слов, которые он говорит, он все время ставит точку. Наверно, у него это единственные точки приложения. И каждая точка сопровождается тонким выдохом через нос. Словно для того, чтобы показать, что каждое слово он вдыхает глубоко в себя. Или, точнее, что ему пришлось ради этой своей мудрости вдохнуть несколько тонн кокаина.

– Не только голову. Руки тоже. И ноги. Знаете, почему у индейцев волос на теле нет? Дело в чувствительности. Чувствительность. Сотни вещей на тебе скрывают от тебя сотню вещей вне тебя.

– Поэтому ты и бреешься?

– Вальдорф говорит, – отвечает Тимур, его веки тяжелеют, он откидывается назад, скрестив руки, как всегда, когда он ссылается на своего гуpy, наверно, он сейчас выйдет на связь, – волосы – есть время. Hair is time, – повторяет он с архисерьезным выражением лица, словно это есть высшая американская правда.

Да. Да. Да.

– Время? В каком смысле? – спрашивает кто-то.

– Время не течет сквозь меня. Я сам теку по времени. Внешняя гармония, you know[268]268
  Вы знаете (англ.).


[Закрыть].

– А борода, борода такая длинная тебе зачем? – спрашивает жидкобородый коллега Трёст с понятным интересом.

И он прав. Тимур весь бритый, но у него очень длинная борода. Наверно, поэтому все его умозаключения тоже «с бородой».

– Потому что это корни. Корни.

Мы находимся в начале бронзового века. Настроение «F. К.». «Пусть свечи горят». И в ухе у него ка-кой-то камешек. И вот мы начинаем говорить о камне. Ему только балахона не хватает. Философы Лао-Цзы и Пей-Чай. С ромом и коктейльной трубочкой.

Народ перестал задавать вопросы. Мы просто смиренно молимся в надежде, что нам будет ниспослано дальнейшее объяснение. Он сосет свой напиток через трубочку. Когда он наклоняется к трубочке, видно, что мозг у него бритый налысо. Сейчас он что-то скажет. Что-нибудь такое монашистое.

– Это не борода, – говорит он и выдыхает из ноздрей. – Корни мудрости очевидны. Истина – в перемотке назад. What you see is what I say[269]269
  То, что вы видите, – это то, что я говорю (англ.).


[Закрыть]. Это Дебби Харри[270]270
  Дебби (Дебора) Харри (р. 1945) – лидер нью-йоркской рок-группы Blondie. сформировавшейся в 1970-х гг. (в ранний период играли панк-рок, затем переключились на нью-вейв). Именем «Блонди» часто ошибочно называют не группу, а саму Д. Харри.


[Закрыть] сказала. Мне. Let the flower grow inside you. But the water is from the outside[271]271
  Расти внутри себя цветок. Но вода берется снаружи (англ.).


[Закрыть].

Он не смеется. И мы не смеемся. У него во всем один сплошной мегавинегрет. От Будды до Блонди. История человечества, спрессованная в ста сорока семи килограммах («седьмой дзен»: 7x3x7). Тимур – это клинический случай. Case. Кейс. Плотно набитый. Налысо бритый борец сумо с бородищей, как у ZZ-Top. Все тип-топ.

На самом деле, как сказал мне Трёст, его зовут Торгрим. За годы учебы в Америке «Thorgrimur» превратился в Тимура. Или когда он был в «обучении» у индейцев в пустыне Невада. Правда, ходят слухи, что он все это время проторчал в круглосуточных барах в Лас-Вегасе, года на два завис в каком-то псевдоэлвисовском притоне. Хотя ему вроде бы удалось закончить какие-то курсы татуировщиков. Он иногда на пати показывает народу свою выпускную работу. На бритой груди недурно сделанная картина, представляющая, как он встретил Блонди (ц. 95 000) на какой-то тусовке в Л. А. Наверно, тогда он и сподобился своего откровения, а может, одурения и решил обратиться в «бодизм» и верить в Вальдорфа (Кейси сказал, что на самом деле это название салата). Да, пожалуй, в голове у него какие-то овощи. Помню, как он рассказывал про эту тусовку:

«И я стоял у кромки воды. Только что встретив Дебби. И вот так смотрел в бассейн. И тогда я увидел в воде такой вот лимузин. То есть, вода стала как белый лимузин. И тогда я понял. И не только из-за того, что Вальдорф явился мне на белом лимузине. Хотя и это тоже. Это был такой сайн[272]272
  Sign (англ.) – знак.


[Закрыть]. Хотя это скорее для того, чтобы make all the puzzles fall into place[273]273
  Расставить все детали головоломки по местам (англ.).


[Закрыть] He только это, но и то, что… It's all on the outside[274]274
  Это все вовне (англ).


[Закрыть]. И вот тогда я обрел эту внешнюю гармонию. Outer peace. О котором говорит Учитель. Это все очевидно. Тебе никогда не выстроить в своей голове такое tornato-state-of-mind[275]275
  Помидорное умонастроение (англ.).


[Закрыть]. То есть дело в том, что мысли – это погода. Don't fight the impossible. Go for the possible[276]276
  Не борись с невозможным. Ищи возможного (англ.).


[Закрыть]. Единственное, что тебе остается, – это полировать машину. Полировать машину».

Да, а заодно и свою лысину. Этого у него не отнять. Тимур всегда уравновешен. Точнее, всегда навешан – ура. Когда он говорит, или когда за него говорит этот нашептыватель. А больше всего – когда он вообще ничего не говорит. В том, что он говорит, легко можно захлебнуться. У этого лимузинового бассейна, должно быть, глубина нешуточная. Тимур говорит, что лет ему столько же, сколько Сиду Вишесу. А Сид уже давно умер.

Представьте себе ясный вечер в четверг в районе 101 Рейкьявик, когда ничто никуда не движется, кроме туч. А у меня какой-то мандраж. Решаю проветрить мозги. Мозги, набитые помидорами: даже сосредоточиться на «э»-кране телевизора я и то не в силах. На часах нет никакого времени, и все ларьки стоят открытыми, как рты, – рты полненьких продавщиц, которые пялятся на тебя из-за страниц эротических журналов, когда ты шкандыбаешь мимо. Я иду по Клаппастиг. Бодро чирикающая ватага пацанят выбегает из-за угла, и один из них кричит мне: «Motherfucker!» Это ваще! Ему лет десять, не больше, а уже выучил все матюги, которые только нашлись в языке лос-анджелесских бандитов. А все же они правы. Motherfucker. Ко мне это подходит. На Лёйгавег гондолятся какие-то туристы, все так чинно-благородно. Над городом официально утвержденный штиль, центр весь вымер, только в «К-баре» наблюдаются признаки духовной жизни: сто килограммов медитации в углу.

Это один из этих прекрасных весенних вечеров в Рейкьявике, когда все сидят дома и смотрят телевизор и в баре только самые фанатичные алики. I like it[277]277
  Мне это нравится (англ.).


[Закрыть].

Помещение пусто, но Тимур сидит в своем углу и трудится над какими-то изделиями. По всему столу разложены сигареты и фильтры, распотрошенные папиросные бумажки. Сбоку – ром и трубочка. Я решаю не мешать ему, иду к стойке:

– Два больших стакана.

– Два?

– Да, я сегодня один.

Я стою у стойки и попеременно отпиваю из обоих стаканов. Смотрю, как Тимур потрошит сигареты. Терпеть не могу, когда люди заняты работой. Решаю вмешаться.

На столе двадцать-тридцать очищенных фильтров, кусочков ваты. Какие у Тимура пальцы проворные! Борец сумо, – только здесь не рукопашная, а рукодельная.

– Ну, что у тебя тут за аврал? – спрашиваю я.

Он выдыхает из ноздрей. Я отпиваю глоток. Торможу. Смотрю на улицу. Женщина (ц. 7000) в пальто. Джип «ниссан» (ц. 320 000). Тимур кончает очищать фильтр от желтой бумажки. Потом берет кусочек ваты двумя пальцами и с самым серьезным видом подносит мне к глазам. Шепчет из глубины бороды:

– Что это?

– Ну, фильтр.

Он молчит. Я делаю еще одну попытку:

– «Уинстон». Фильтр от «Уинстона».

– Это исландская смекалка. Наша промышленность. Экспорт. Национальный доход.

– Ага.

– Смотри: сигареты мы ввозим из-за границы. Эти козлы запрещают разводить табак в теплицах в Кверрагерди. И что мы тогда делаем? Сколько вот в США домашних животных?

– Не знаю. М… Много.

– Хлин! Тебя ведь Хлин зовут, да? Ну, вот тебе задачка. Миллионы. There are millions of those fucking little creeps[278]278
  Этих маленьких гадов – миллионы (англ.).


[Закрыть]. Кошки. Хомяки. Морские свинки. You name it[279]279
  И прочее (англ.).


[Закрыть]. А сколько из них female[280]280
  Женского пола (англ.).


[Закрыть]? Ну, самок у них там сколько?

– Э-э, ну, наверно, половина из них.

– Exactly[281]281
  Точно (англ.).


[Закрыть]. И вот считай. Тут речь идет о сделках на миллиарды. О суперпупергипертоваросбыте. О мегаторговле.

– Фильтрами?

– Смотри: вот сюда продевается коротенькая белая ниточка. Я свою маму на это дело подписал, – шепчет Тимур и указывает на растрепанный белый фильтр на столе. – И что мы получаем?

Я попал на викторину в сумасшедшем доме. Ведущий щурится на меня. А потом без тени улыбки продолжает:

– Гигиенические тампоны для кошек и прочей мелкой живности!

Тимур – тип-топ. Его нипочем не собьешь, он всегда гнет свою линию. И все же я молча стою над столиком и попиваю пиво, пока он продолжает потрошить фильтры. Я иду в сортир, и когда я застегиваю штаны перед зеркалом и считаю, что это самое интересное зрелище во всем городе, до меня доходит, что я закосел. Я застегиваю штаны. В кого я превратился? В друга Тимура? Когда я вернулся за столик, он уже распотрошил целую пачку «Уинстона».

– А сигареты, – спрашиваю я, – их ты куда будешь девать?

Он слегка оживляется и говорит, не так навешанно, как прежде:

– А их – на внутренний рынок. Pre-rolled joints.

– Полуфабрикаты косяков? – Я сам доволен своим смешным переводом. Выражение его рта не меняется. Здесь его шоу. Он продолжает – борода покачивается:

– А знаешь, почему у «Мальборо» в Америке фильтры белые, а в Европе желтые?

– Э-э… Нет.

– Чтобы Кит Ричардс[282]282
  Кит Ричардс (р. 1943) – гитарист, основатель группы The Rolling Stones.


[Закрыть] знал, в какой части света находится.

Тимур делает в своей конвейерной работе перекур и рассказывает про свои прошлые коммерческие успехи. Он открыл первый на Поплавке татуировочный салон в гараже в Брейдхольте. Когда вернулся на родину из «обучения». А потом продал ее за те 40 880 чашек чая с ромом (16x365x7), которые он всосал в себя в «К-баре». Сказал, что сейчас он по уши в долгах, но уверен, что три года торговли тампонами для домашних животных принесут ему по семьдесят миллионов в год. Я взял еще два пива. Пузырьки в стаканах поднимаются к небесам. Тимур говорит, что ему в последнее время удавалось держаться на плаву в финансовом море за счет «спецзаказов», которые, независимо от того, что он говорит, всегда оказываются каким-то колдовством. Тимур – вольнонаемный колдун.

– Никакое это не колдовство. Индеец постучит себе по груди – и может разговаривать со своим другом на расстоянии семи миль. А если расстояние больше, то не факт, что это удастся. Это просто такая чувствительность.

– Как по телефону, что ли?

– Для них это – как нам сходить пописать. Как пис ов кейк[283]283
  Piece of cake (англ.) – нечто легкое (букв.: кусок пирога).


[Закрыть]. Вот в нашей стране все закупают тоннами какие-то примочки. А человеку на самом деле ничего этого не нужно. У нас все вот здесь, – говорит он, выдыхая из носа, и указывает себе на грудь. Я так и не понял, что он имел в виду: бороду или то, что под ней. – Вот, смотри. Мне достаточно вот так откинуться на стул, и я вхожу в контакт со стариной Дорфи. Я к нему на маунтейн захожу, не буду врать, по три раза в день. Но для более масштабных заданий нужны приборы.

Тимур говорит о мини-операциях на сердце, молниеносном вытрезвлении своих друзей, когда им нужно быть на свадьбе или похоронах, и о кратковременных перевоплощениях. «Temporary reincarnations»[284]284
  «Временные реинкарнации» (англ.).


[Закрыть]. Он рассказывает, как помог своим бездетным приятелям заиметь ребенка. И не просто на словах. Нет, акция была гораздо масштабнее:

– У нас все это заняло… Да, все это заняло суток двое, не меньше. Мне пришлось две ночи у них ночевать. Я после этого не скоро в себя пришел. Но… Мне это принесло двести тысяч крон. Чистой прибыли. В таких акциях по лечению бесплодия тебе нужно… Да, нужен аккумулятор. И батут. Конечно, не большой. Сойдет и мини-сайз. А еще нужно молоко. Много молока…

Я не даю ему закончить. Внезапно меня осеняет:

– А вот аборты… Аборт ты можешь сделать?

– Аборт?

– Ага.

– Да, да. Я этим уже давно не занимался. Но… Это элементарно. Значит, тебе надо устроить аборт?

– Э-э, да.

– На каком она месяце?

Я смотрю на часы. 23 мая.

– На пятом.

– Пять месяцев. Подходит.

– Сколько ты за это берешь?

– Недорого. Но пять месяцев… Я за каждый месяц сверх трех беру надбавку. Скажем так, двадцать тысяч крон.

– Двадцать тысяч?

– Да. Но тебе я сделаю скидку на пять тысяч. Потому что это ты. Стандарт – пятнадцать тысяч. Как в обычных абортариях. Только у меня все будет пейнлесс[285]285
  Painless (англ.) – без боли.


[Закрыть]. Who's the lucky one?[286]286
  Кто эта счастливица? (англ.)


[Закрыть]

– Что?

– Кто эта счастливица?

– Это ее подруга… Моя подруга.

– Ага. Нам надо все провернуть по-быстрому, лучше всего в ближайшие дни. Делать все будем дома. Приводи ее ко мне после выходных.

– Э, нет… Она сама против…

– I see[287]287
  Понятно (англ.).


[Закрыть]. Значит, ты имеешь в виду пересылку?

– Пересылку?

– Да. Мы все провернем по телефону.

– По телефону?

– Да. Ты же должен обеспечить аксесс[288]288
  Access (англ.) – доступ.


[Закрыть] к даме. Лучше всего ночью. Don't worry[289]289
  Не волнуйся (англ.).


[Закрыть]. Это займет от силы два часа. Просто как долгий телефонный разговор в пределах города. Но раз уж так, я беру тридцать тысяч.

– Тридцать тысяч!

– Ага. Расходы на пересылку.

– Расходы на пересылку?!

– Ага. Мы же о пересылке говорим. Значит, больше усилий. Больше всяких приборов.

– А как ты это сделаешь?

– Погоди.

Тимур откидывается на спинку стула и скрещивает свои жирные руки над бородой. Под горловиной майки просматривается татуировка. Он минут семь пялится в окно. В нижних слоях жира слабые подземные толчки. В бар вошли какие-то люди. Я смотрю на то, как они смотрят на нас. Когда я опять перевожу взгляд на Тимура, у него перед глазами трепещут бабочкины крылья. А потом:

– Он передает привет. Сообщение таково: «Пусть пиво стоит. Пусть пиво стоит».

«Пусть пиво стоит». Я свое допил до половины. Святый Халлдоре Кильяне! Я разговариваю с винегретом. Весьма опасным винегретом. Уголовным дурным винегретом. Хотя Bad Company[290]290
  «Дурная компания» (англ.).


[Закрыть] была неплохая группа.

– Ты о чем это?

– Ну. Не волнуйся. I know what I mean when I mean it[291]291
  Я знаю, о чем говорю, когда говорю серьезно (англ.).


[Закрыть].

– Но как же… А вдруг ничего не сработает? Если не сработает, то я и платить не стану.

– Половину после родов, а остальное – когда будет виден результат.

– Какие роды, мы с тобой об аборте говорим!

– Ну-ну… Знаешь, для того, чтоб это сработало, нужно время.

* * *

Я умудрился не видеть Лоллу почти неделю. Она все на своих дежурствах, а я все в своем сне между ними. В своем сне. Звучит убого. Убого, как задрипанный вонючий беззубый худобородый китайский беженец, тянущий по улицам Рейкьявика свою старую побитую тележку с хот-догами. Лолла мне больше не катит. Больше нет – с тех пор, как у нее в животе стала поспевать эта квашня, этот заговор против меня и мамы: этот вспухающий живот, который разъединит нас. Наш общий маленький сынок. Лолла будет его мамой, а мама – папой, а я – старшим братом, но я же – его отец, и я же – сын его бабушки, и бывший любовник его матери. А сам он каким будет? Двуполый старичок в подгузнике. Внук и сын сына своей матери, обрюхатившего мать ее сына. Он по-братски положит материнскую руку себе на ногу и будет отечески бормотать себе под нос. Акранесец, акранесец! Забей гол, укрой меня в матке! Акранесец, акранесец! Забей гол, укрой меня в матке! Сынок, я жду тебя! Давай выползай из Лоллы с кожанкой на голове, в кедах на ногах, цементным привкусом во рту и щетиной, достойной Тейта Тордарсона![292]292
  Тейт Тордарсон – тренер рейкьявикской футбольной команды.


[Закрыть] Халле-73, а может, 74. В ГДР мы добились ничьей благодаря поросячьему голу Маттиаса Хатльгримссона. Повезло как поросятам. Исландцы никогда ни в чем не преуспевали с тех пор, как Греттир впал в маразм, и до тех самых пор, пока Йоун Пауль как следует не оброс мышцами. А в промежутке между ними – только какая-то нервная дрожь. Тысячелетний комплекс неполноценности. Мы стояли в очереди и ждали, пока нас впустят. В мир. В бар.

Уж не помню, как это я умудрился, но здесь, в очереди из пяти человек на вход в «К-бар», только один я в ботинках. Летнее солнце над городом – белое и безразличное, как лицо Игги Попа с похмелья. Какие-то эрудиты-ерундиты на улице трясут хаером. Midnight Oil[293]293
  «Полночное масло» (англ.) – название австралийской рок-группы; происходит от выражения «to burn midnight oil», т. е. жечь полночную лампаду, засиживаться за работой.


[Закрыть]. Я бы увидел Эсью, если б чуть-чуть повернул голову назад. Что я и делаю. Эсья мне покатила после того, как я услышал, будто Боб Дилан целую ночь смотрел на нее из потного окошка одноименной гостиницы, а перед ним на подоконнике лежала другая белая гора. Иногда такие вещи нужны. Наверно, стоит дать Эсье еще один шанс. Может, в ней таится какой-нибудь новый хит. Какой-нибудь хит-рый слой затаившейся породы. Вот чайка над крышами крыльями отгребает от себя воздух. Вдруг у меня в глазах – она в close-up-view[294]294
  Крупным планом (англ.).


[Закрыть]. Грязное хлопанье крыльев режет ухо. Мой внутренний человек, очевидно, оператор.

Вставляю в рот сигарету. Мать (ц. 70 000) девушки, которая стоит передо мной, раньше была экскурсоводом, а еще работала в магазине одежды «Карнабайр». Помню ее груди – по рекламе. Помню «City». Помню «Utd». Помню время, когда результаты футбольных матчей были важнее всего. «Волки» выиграли у «Суиндона». Помню время, когда в нашей стране никакой порнухи не было, кроме разве что реклам про рак матки. Наверно, меня испортило воспитание. Двадцать лет бес-передачной скуки. На экране – черно-белые шахматные задачки. Или какой-нибудь закос под Клио Лейн (ц. 45 000). Во мне сидит бестелевизорный четверг[295]295
  До 1981 г. в Исландии не было телевещания по четвергам.


[Закрыть]. Как незакрашенное место в мозгу. Мне никогда его ничем не заполнить. Женщины не такие похотливые, как мы. Это, наверно, из-за беременности. Не пустят к себе кого попало. Хотя нет… Вот, наши исландские матери-одиночки… Если бы эта – которая стоит передо мной – обернулась и спросила: «Не хочешь пойти ко мне домой и переспать со мной?» – я бы сразу пошел ловить машину. А если б я потормошил ее за плечо и спросил: «Прости, могу ли я попросить разрешения пойти к тебе домой и переспать с тобой?», она бы ответила: «Еще чего! Дрочи!» А я бы спросил: «Прямо здесь?» У женщин есть время на размышления. У них мышление не скатывается каждые сорок секунд ниже пояса, они могут весь день давать ему более изысканную пищу: философствовать о жизни после смерти или смерти после жизни и тому подобное. Они – летящие птицы. Мы – мочащиеся быки. Привязанные в загоне. В хлеву халявы. Где весь пол загажен. Есть ли половая жизнь после смерти. А у женщин есть время, свободное от половых фантазий, они свободны от когтей зверя ниже пояса и могут на досуге спокойно думать. Поэтому так обидно, что они не думают. Что у нее в голове? Дети, дом, директор. Мать, домохозяйка, секретарша. Ага. А еще, хорошо ли она выглядит. Почему женщины всегда думают о своем внешнем виде, когда нам всего-навсего хочется к ним внутрь? Вечно у женщин какая-то реклама для туристов: спешите посетить меня! Помада привлекает. Макияж, чтоб подделывать красоту. Далекий бог на пятидесяти каналах! Дай мне хоть одно неподдельное пятнышко красоты! Ну да… Женщина! Мы думаем о ней. А она думает о том, думаем ли мы о ней.

Я тереблю ту, что стоит передо мной, за плечо. Она поворачивается. Она (ц. 35 000) блондинка, а вокруг глаз у нее синее. Примерно двадцать пять зим. Дошла где-то до семнадцати. Женщины – подержанные машины. Сколько лет на тебе ездили? Мне захотелось высосать у нее сопли. Но вместо этого я ограничиваюсь вопросом:

– Эй! У тебя ремень есть?

– Есть, – говорит она.

– Дай посмотреть, – говорю я.

Она задирает кофту. Виднеется пупок. Кожа коричневая. Blue Moon. I saw you standin'alone[296]296
  Голубая луна. Я увидел, как ты стоишь одна (англ.) – искаженная цитата (на самом деле «…you saw me standing alone») из баллады «Blue Moon» Ричарда Роджерса и Лоренца Харта (1934), исполнявшейся Копии Босуэллом, Билли Холидей, Фрэнком Синатрой, Дином Мартином и др.


[Закрыть].

– Он у тебя пристегнут как следует? – спрашиваю я и просовываю руку за ремень и вниз по животу.

Я едва успел нащупать волосы кончиками пальцев, как она выдергивает мою руку из штанов с криком: «Ну ты, жопа!»

– На бесптичье и жопа – соловей, – отвечаю я.

Фиолетовый вечер в баре. Я туда. Dr Hook and the Medicine Show[297]297
  Доктор Хук и шоу лекарств (англ.).


[Закрыть]. Жду, пока меня обслужат. На полках бутылки как фотографии из выпускного класса. «Голый мужчина лег на женщину». Какая-то основа в этом есть. Как будто лиса набросилась на ягненка. Рядом со мной какой-то бухой фил. С другой стороны – какой-то философский треп. Кажется, обсуждают барабанщика из R.E.M.

– А я думал, он в аварию попал.

– Нет, просто опухоль. В мозгу.

– Постой, как же его зовут? Какой-то Билл…

– Вроде да.

– Опухоль в мозгу, прикинь, это, наверно, жуть полная, им из-за этого гастроли пришлось отменить. Я на них ходил несколько лет назад в Гётеборге. Концерт вообще офигительный. Суперский концерт был.

– R.E.M-то? Ага. Они с каждым годом крепчают.

– Как хорошее вино.

– Ага, точно, как вино.

Надо будет посмотреть, кто там такой умный. «Как хорошее вино». Такие умные разговоры не каждый день услышишь. Я поворачиваю голову, как желтый дом на экскаваторе. Они моложе меня. Они в пальто. У одного из них очки. На лицах у них – как бы печать того, что последние полмесяца сквозь их мозг пробиралась пуля, от затылка ко лбу: скоро она проступит из него и упадет им в стакан. Они настолько boring[298]298
  Скучные (англ).


[Закрыть], что даже пуля, попав в них, теряет желание лететь. Они продолжают:

– А что вообще значит R. Е. М? Я над этим долго думал… Может, ты знаешь?

– Я не уверен, но я где-то слышал, что это вроде бы означает «Real English Men»[299]299
  Настоящие Английские Мужчины (англ.).


[Закрыть].

– Real English Men?

– Ага.

– Они же вроде из Америки?

– Вроде да. Они из Афин в штате Джорджия, то есть они группу основали там, а сами они, по-моему, из Калифорнии. А название… ну, это просто им так пришло в голову.

– Ага. Ну, на них, конечно, повлиял английский нью-вейв… В свое время.

– Во-во. Television там, и Wire, и все эти группы… Патти Смит…

– Но она же из Америки?

– Патти-то? Ага, вроде из Америки… По-моему.

– Родилась в Чикаго тридцать первого декабря, – вставляю я. – В тысяча девятьсот сорок шестом году.

Они смотрят на меня. Рассматривают. Я продолжаю:

– И Television тоже, если на то пошло. Нехилая группа. Том Верлен…

– Какая группа? Милая?

– Нет, одна из этих сиби-джибишных групп.

– Правда? – спрашивают две пары неврубающихся глаз.

– «CBGB», их главная точка в Нью-Йорке.

– Правда?

– А R.E.M означает «rapid eyes movement»[300]300
  Букв.: быстрые движения глаз (англ.).


[Закрыть], это такая стадия сна, на которой человеку снятся сны.

– Да, да…

– И что? А ты чего-нибудь знаешь про эту опухоль в мозгу у барабанщика?

– Да. У барабанщиков в рок-группах это обычное явление. Они же там отбивают один и тот же ритм двадцать лет подряд, ну, естественно, у них под конец мозги заклинивает… Мне, пожалуйста, один большой стакан. «Туборг».

– И что? И он больше не сможет выступать? Если не сможет, это для команды будет полный аут.

– Почему же не сможет? Уильям Томас Берри. Вообще-то он вполне может поправиться, только им тогда придется ритм поменять, – говорю я.

Bachman Turner Overdrive[301]301
  Название канадской хард-рок-группы, основанной в 1970-х гг.


[Закрыть]. Я отворачиваюсь и думаю над фразой (вот о ней, думаю о пиве, вот об этой, у которой я нащупал волосы, ее могли бы звать Шампунь, она отпивает глоток, «Билли кристал», она на меня не смотрит, Шам Пунь Дрёвн, а Тимур на своем месте, аборт, давно я Хофи не видел, она во время совокупления закрывает глаза, помню: наволочка с бурыми подпалинами, что бы это ни значило, вон эта симпатичная (ц. 75 000), которая проводит розыгрыш лотереи, Пьетюр Ормслев[302]302
  Пьетюр Ормслев – исландский футболист, играет в рейкьявикской команде «Fram» («Вперед»).


[Закрыть] в середине был хорош, у него отец саксофонист, ему было что сказать), – и этой фразы хватает на весь путь до столика, где сидят Трёс и Map. Они сегодня какие-то притухшие.

– Что такое?

– Ты слышал, что с Херой?

– С Хертой Берлин?

– Ага. Она в реанимации. Ее в прошлые выходные избили. На улице, – говорит Трёст. – Она при смерти.

Короткая пауза. Смотрю на Марри. Он с ней спал. Лицо у него такое, будто он решает, стоит ли ему печалиться. Спал с той, которая сейчас неподвижна. Ага.

Печаль здесь кстати. При смерти. Это такой момент невесомости. Сейчас Херта Берлин парит над белой койкой в Центральной больнице, и еще не ясно, воспарит ли она вверх, чтобы вылететь в космос, или упадет обратно – в текущий момент. Я нарушаю молчание:

– Вы «DV» читали? Там такая статья была – «Голый мужчина лег на женщину».

Я и сам удивился, каким радостным тоном это сказал.

– «Голый мужчина лег на женщину». – Это Марри. Для него это типично. Марри – такой тип, которому для того, чтоб быть самим собой, нужно быть под наркотиками.

– Ага. А если бы наоборот: «Голая женщина легла на мужчину»? – спрашивает Трёст.

– Ты хочешь сказать: «Хофи охренела», – говорю я.

Трёст смеется странным смешком, а Марри деланно гогочет и смотрит на него. У них тут явно какой-то общий бизнес. Типа Ингвар и Гильви[303]303
  Ингвар и Гильви (по названию магазина спальных гарнитуров в Рейкьявике) – ситуация, когда двое обсуждают тайные сношения одного из них или обоих с общей подругой (их и третьего лица).


[Закрыть]. А я больше не хочу покрывать беременный живот и говорю:

– О'кей. Она беременна.

Содержимое их стаканов убывает. Трест глотает, но потом отрыгивает из-под кадыка несколько слов:

– Ты про это знал?

– Да.

– Это она тебе сказала?

– Да.

– Надо же. А мне не сказала, – говорит Трёст.

– А почему она должна была тебе это сказать? – спрашиваю я.

– Ну, просто… Хотя нет, я все понял. Вы же с ней были вместе. Или как?

– Да так, была кой-какая серия.

– Ага. А сейчас все кончилось?

– Да, господи, там ничего, собственно, и не было.

– Но вот беременность… Она больше не беременна.

– Правда? – спрашиваю я. Я ваще.

– Да. А ты не знал? – спрашивает Трёст и теребит нервные окончания, торчащие из подбородка.

– Нет. То есть по ней было особенно не заметно. Но ведь в этом деле постоянно изобретают что-то новенькое, как и везде. Она что, аборт сделала?

– Наверно. Не знаю. Тебе чего-нибудь принести? Еще один стакан того же самого? – спрашивает Трёст, встает и показывает на мой почти пустой стакан.

Я мотаю головой и провожаю его взглядом до стойки. Тимур там. И другие завсегдатаи бейбоманы. Сотая серия «Babewatch»[304]304
  По созвучию с сериалом «Baywatch», известным у нас как «Спасатели Малибу».


[Закрыть]. Но сегодня возникли какие-то перебои из-за проигрывателя у стола. Blur или Oasis. Вокруг них очень плотная пиздоволосая толпа. И все же на уровне моих глаз одна женская задница. Джинсовая. Отчего по ним все с ума сходят? По задницам. Всего лишь какие-то две толстые щеки. Всего лишь два мячика из плоти. Всего лишь два килограмма белой муки. Которую ветры сдувают с костей. И все же… Я бы за такую задницу милю на карачках прополз. Солнце восходит между ягодиц и заходит между грудей. Вот так. Нет ничего прекраснее, чем пышная женская задница, легонько трясущаяся в ритме любовного акта, – как желе на шатающейся тарелке, – в аккуратной съемке сзади. В замедленной.

Осклизлые комки плоти выходят из женщин. Мертвые, умерщвленные. Густые, как смола, капли, капающие на землю. Отходы. Несостоявшиеся жизни. Засохшая недолепленная глина. Или будущие сверхчеловеки, которые возжелали слишком многого, слишком рано рвались наружу, чтобы убивать направо-налево? Скольких Эйнш тейнов отправили в газовые камеры? Скольких Каспаровых исторгли из чрева вчера? Ответ: двоих. Одному я крестный отец, а другому просто отец. Похороны были вчера, а мусор вынесут завтра. Мечта о тройняшках растаяла. «Волки» выиграли у «Суиндона». Вся надежда на Лоллу. She will deliver[305]305
  Она не подведет (англ.).


[Закрыть].

Тридцать человек перед «К-баром» белой июньской ночью, плюс я: за домом, мочусь желтым в чужой зеленый сад. Перед тем как опять выйти к людям, засовываю в рот сигарету, будто она – такой фильтр для человеческих взаимоотношений. Human League[306]306
  «Человеческая лига» (англ.) – название британской синти-поп-группы, работающей с 1977 г.


[Закрыть]. Меня вдруг охватывает желание сделать ребенка всем стоящим тут девушкам. Только вот с кого начать? Марри протягивает бутылку шикарному личику (ц. 60 000). Как будто это верный способ. Рядом какой-то бомж. На шее у него запертый велосипедный замок. Case Closed[307]307
  Дело закрыто (англ.).


[Закрыть]. Я поправляю очки. И – оп-ля! Вот и Хофи. Облегченная.

– Давно я тебя не видел! Ты уже родила?

– Нет.

– Но по тебе ничего не заметно.

– Ага.

– Или ты свое пузо дома оставила? Оно у тебя портативное? Такая заочная форма?

– Ну, можно сказать и так…

– Аборт?

– Да.

– И мне ни слова?

– А я должна была тебе все сказать?

– Или хотя бы передать со своим папой. Он иногда заходит ко мне поболтать.

– Он говорит, что ты псих.

– Правда? Я… Я думал, он у нас специалист по зубам, а не по мозгам. С каких это пор зубные врачи стали решать, кто псих, а кто нет?

– Чтоб это увидеть, не надо быть зубным врачом.

– Значит, ты так решила. Что я ненормальный.

– По крайней мере, у тебя с головой не все в порядке.

– Ага, и поэтому ты решила сделать аборт? Решила не рисковать с сумасшедшей спермой?

– Вот именно.

Красный цвет с ее волос постепенно перешел мне на лицо. Злое молчание. Я бросаю недокуренную сигарету на землю. Меня начала бить дрожь. Я тщательно затаптываю ее ногой. Говорю, стараясь держаться спокойного тона:

– Уж могла бы мне и сказать.

– А я разве не сказала?

– Да, но ты уже там все сделала без меня. Могла бы уж поставить отца в известность. До того, как его сына выкинули в помойку. Он, может, сам бы донес его до мусорного бака. Воздал бы долг…

– До мусорного бака?

– Ага. Или куда их выбрасывают? В водосток?

– Эт-то еще что? Я же помню, ты сам хотел для этого вызвать службу по уничтожению вредных животных! А теперь еще обижается! Вот если б ты сам через все это прошел…

– У меня тут просто был напряг…

– У ТЕБЯ напряг?

– Ага.

– И какой же?

– С нервами. А еще с финансами. Я так долго и упорно трудился, чтобы собрать на алименты.

– Ну-ну… И как же ты трудился?

– Да стеклотару собирал… пробирки… из-под искусственных детей.

– Ах, вот как…

– Хотя они мне никогда не нравились.

– Кто?

– Да «Искусственные дети». Отстойная группа.

– Джизус Крайст! Остряк-самоучка!

Да, а ты – самодрючка. Она поворачивается и исчезает в толпе. Я за ней. Лечу, как мышь. Никогда не бежал за человеком, чтобы с ним поговорить. У меня плохо получается. А она заслуживает хорошего наезда. Летучая мышка нападает на лягушку в замедленной съемке.

– Эй, Хофи! Почему ты мне об этом не сказала?

– Ты хочешь сказать, ты был бы против?

– Против детоубийства?

– Ну, зачем так выражаться!

– Ну, затем, что… Не знаю… Может, ты бы одумалась…

– Если тебе от этого легче, то это был не твой ребенок!

– Правда?

– Правда!

– То есть как это, не мой?! – Вот те раз! Этот беременный живот целых полгода не шел у меня из головы, там даже опухоль из-за него образовалась, и вот теперь: здрасьте! Не мой ребенок! Какую кашу она там заварила у себя в голове? – А чей же он тогда… был? Кто этот счастливчик?

– Разве это важно?

– Да. Кто он?

– А ты ревнуешь? Только не говори мне, что ревнуешь!

На лице по имени Хофи появляется ухмылка. Она стала шатенкой. Как будто у нее на голове настала весна. Мне хочется подать заявку, чтоб эту женщину удалили путем аборта. Но сейчас, наверно, уже поздно. Говорят, в Советском Союзе такие заявки так долго шли сквозь колеса бюрократической машины, что, когда наконец приходило разрешение на аборт, ребенок успевал подрасти и пойти в школу. «Для того чтоб сработало, нужно время», – сказал Тимур.

– Ревную? Как тебе вообще удалось сменить отца ребенка перед абортом? Что это еще за новости науки? Такое дистанционное управление?

– Я только сперва думала, что это ты.

– Ну-ну… – говорю я, и вдруг у меня в голове происходит какое-то осенение. В моей голове встает подбородок с нервными окончаниями. Тридцать первое декабря… «Ты эту даму завербовал?»