Текст книги "Фронтовое братство"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

На углу Альтер Валь и Рёдингсмаркт женщина издала пронзительный вопль безумного ужаса. На нее по-кошачьи бросился какой-то невысокий человек. Сильные пальцы стиснули горло и подавили вопль. Он пинал ее под колени, пока она не упала. Потом лихорадочно полез под облегающую юбку и разорвал топкие трусики. Женщина отчаянно сучила ногами, но они были бессильны против гибкого, сильного тела.

Дрожащий язык облизывал ей лицо, в ухо звучали пылкие, утешающие слова:

– Пожалуйста, уступи, пожалуйста! Что тут такого? Ничего с тобой не случится. Почему не уступить? – Голос его был почти нежным. – Потом отпущу тебя!

Женщина решила рискнуть. Лучше это, чем смерть. Она всхлипывала, стонала, скулила в испуге. Высоко над ними вспыхнула ель. От Альстерского канала донеслось бульканье. В небе висели ярко-белые осветительные ракеты. К нему вздымались столбы пыли и языки пламени. Земля дрожала, как женщина под насильником.

Молодая женщина шла к убежищу, когда на нее набросился этот душевнобольной подонок.

«Не кричи, – подумала она. – Позволь ему делать все, что захочет, иначе убьет».

Упала бомба. Они не ощутили, не заметили, что на них посыпались комья земли. Осторожно, нежно, мужчина стянул чулок с ноги женщины, провел по нему губами, поцеловал, уткнулся в него лицом. Дышал он часто, отрывисто. В свете окружающего пламени его глаза казались остекленелыми. Он впился зубами в лицо женщины, ухватил одной рукой ее волосы, а другой быстро обернул чулком ее шею и затянул его. Она захрипела, заколотила руками и ногами.

Мужчина смеялся.

Губы ее посинели. Глаза выкатились из орбит. Рот открылся. Она обмякла, оцепенела – и осталась лежать мертвой. Удавленной собственным чулком.

Мужчина сунул в карман ее трусики.

Он был снова спокоен. Посмотрел на оскверненный труп и улыбнулся. Опустился на колени и молитвенно сложил руки.

«О, Господи, Боже, святой правитель. Я твой бич. Дьяволица наказана, как ты велел мне!»

Потом нагнулся и вырезал на ее лбу крест. Громко засмеялся и скрылся за обугленными балками и мусором.

Вскоре убитую обнаружили две женщины. Разразились воплями. И, охваченные паникой, убежали со всех ног.

Это была пятая женщина, убитая за краткий промежуток времени.

Дело перешло от уголовной полиции к гестапо.

За расследование взялся криминальрат Билерт, «Красавчик Пауль», покровитель Доры.

Он молча стоял в черном пальто и белых перчатках, глядя на труп. Длинный серебряный мундштук свисал из уголка рта. На рукав упал пепел. Билерт благоговейно стряхнул его, потом поднес к носу надушенный платок.

Его подчиненные быстро работали, рявкая, как терьеры. Командовали, измеряли, фотографировали.

Врач поднялся на ноги. Старый, невзрачный. Типичный полицейский врач.

– Перед тем как задушить, ее изнасиловали. Порезы сделаны после смерти.

– Лучше скажи, кто это сделал! Мне придется подумать, пойдет ли тебе на пользу поездка на Восточный фронт!

Билерт повернулся спиной к врачу и медленно пошел по улице к Нойер Валь, где стоял его «Мерседес».

Он ничего не видел. Ничего не слышал. Мозг его работал с большим напряжением. На службе в гестапо этот мозг изобретал самые дьявольские методы пыток. Наконец-то этот мозг, который за несколько лет до начала войны помог отправить Эдгара Андре [96]96
  Немецкий герой-антифашист, казнен 4.11.1936 в Гамбурге. – Прим. ред.


[Закрыть]на виселицу, выполнял разумную задачу.

На четвертом этаже управления гестапо на Карл-Мук-платц подсчитывали убитых. Точно установить, сколько людей погибло и пропало без вести, было невозможно, но плюс-минус две сотни особого значения не имели. Старая, неряшливая машинистка собрала списки. После долгих пререканий гестаповцы насчитали 3418 убитых и столько же раненых. К ним добавилось большое число пропавших без вести. Многие были полностью сожжены огнеметами, которыми пользовались саперы, ведшие работы по расчистке.

Учетные карточки были перечеркнуты и подшиты. Полицейские выписали груду свидетельств о смерти с факсимильными подписями, и все было готово к очередному налету.

Цивилизованное общество должно поддерживать порядок.

Красавчик Пауль сидел с тремя коллегами в комнате № 367 на третьем этаже. Они разглядывали пять фотографий убитых женщин. Младшей было шестнадцать лет, старшей тридцать два года. У всех был вырезан крест на лбу. Все были задушены чулком, и у всех убийца забрал трусики.

– Убийца – кто-то из солдат, – неожиданно сказал Пауль Билерт, поднимаясь.

Коллеги посмотрели на него с удивлением. Эсэсовец подал ему пальто. Он натянул белые перчатки. И со свисающим изо рта серебряным мундшутком вышел из управления.

Билерт несколько часов ходил по задымленным улицам, прижимая ко рту надушенный платок. Одни прохожие поглядывали на него с опаской. Другие приветствовали значительного человека с Карл-Мук-платц робко, заискивающе.

Он зашел к Доре, где болтал с девицами и орал на сводника Эвальда до тех пор, пока у бедняги не ослабели от страха ноги. Потом неторопливо зашагал по Нойер Валль, заглянув по пути в несколько мест.

Под вечер Билерт зашел в роскошный подземный ресторан на Баум Валль. Снаружи он более всего походил на старый, ветхий подвальный магазин подержанных вещей, но когда посетитель спускался по двум пролетам крутой бетонной лестницы, его ждал сюрприз. Перед ним открывался новый мир. Подземные залы с автоматической вентиляцией и кондиционерами. Столики под белыми скатертями. В уютных комнатках и укромных нишах стояла превосходная фарфоровая и серебряная посуда. Настольные лампы в цветных абажурах усиливали очарование. Там были кресла в чехлах, толстые ковры на полу. Официанты в смокингах и их помощники в белых куртках с красными лацканами обслуживали веселых, элегантных гостей.

В этом роскошном подземном ресторане не было ни меню, ни карты вин. Посетителю требовалось лишь высказать желание. Цены определялись произвольно.

Полуодетая особа приняла у Красавчика Пауля пальто и шляпу. Он небрежно уселся за столик посреди зала. Не потрудился взглянуть на склонившегося официанта, заказывая куропатку с грибами и жареным картофелем и бутылку «опенхаймера» [97]97
  Немецкое белое полусухое вино. – Прим. ред.


[Закрыть]. Официант с бесстрастным выражением лица записал заказ.

Пауль Билерт откинулся на спинку кресла и стал разглядывать многочисленных гостей. Лощеных армейских офицеров в серых и зеленых мундирах. Моряков в темно-синем с блестящими золотыми галунами. Летчиков в серо-голубой парадной форме с белыми манишками. Затянутых в черное эсэсовских офицеров с серебром на плечах и петлицах. Партийных функционеров в броских золотистых мундирах с таким количеством золота и серебра, что им позавидовал бы фельдмаршал времен Франца-Иосифа. Дамы в дорогих шелковых платьях и мехах выглядели совершенно беззаботными и заливисто смеялись со своими кавалерами.

Пожилой адмирал сидел с двумя очень веселыми дамами. С его шеи свисал Рыцарский крест с мечами и дубовыми листьями, рядом висел орден «За боевые заслуги» времен Первой мировой войны [98]98
  Имеется в виду орден «Pour le Merite». Но за время войны ни один адмирал мечей к Рыцарскому кресту не получил, тем более имевший «Pour le Merite». – Прим. ред.


[Закрыть].

Пауль Билерт презрительно фыркнул, когда адмирал снисходительно взглянул на него. Адмирал задрожал бы как осиновый лист, если б мог прочесть мысли штандартенфюрера СС Пауля Билерта. «Погоди же, фат! Когда победа будет наконец одержана, побрякушки на твоей шее превратятся в ничто, едва твоя тупая башка свалится в корзину».

Красавчик Пауль ненавидел высшие классы, офицеров и юнкеров. Эту ненависть он проявил в полной мере, когда после покушения 20 июля стал подчиняться непосредственно начальнику Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннеру.

Куропатку Билерт ел молча. Жадно глодал косточки, не смущаясь тем, что другие гости смотрят на него со снисходительными улыбками. Косточки хрустели под его крепкими зубами. Время от времени он выплевывал обломки, открывал рот и ковырял в зубах вилкой. Однажды негромко рыгнул.

Проходивший мимо штатский господин с дамой приветствовал его робко, почти униженно. Пауль Билерт небрежно кивнул в ответ, не вынув изо рта ножку куропатки, которую держал обеими руками. Когда они отошли на безопасное расстояние, штатский прошептал даме:

– Высокий гестаповский чин! Один Бог знает, что привело его сюда!

Вошел партийный функционер в мундире фекально-желтого цвета, за ним три дамы с кавалерами. С важным видом заказал коньяк и шлепнул одну из дам по виляющему заду. Ее кавалер гневно вскинул брови, но осознав, кто нанес шлепок, улыбнулся и кивнул.

То же самое функционер предпринял по отношению к даме, танцевавшей с майором-летчиком. Майор возмутился, с его уст сорвались жалкие угрозы. Функционер усмехнулся и бросил взгляд на крест, одиноко поблескивающий на серо-голубой груди майора.

– Ты, кажется, ищешь геройской смерти, – сказал он. Круглое лицо летчика густо покраснело. Его дама взглянула на функционера с улыбкой.

– Что-нибудь еще? – вызывающе спросил функционер.

Летчик стал лиловым, рот его открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Он вытянулся и сказал слабым голосом функционеру:

– Вы еще услышите обо мне.

– А ты обо мне, – ответил функционер. Повел дам к стойке, с важным видом сел на высокий табурет и принялся оглядывать зал.

Красавчик Пауль вытер рот белой салфеткой и заказал кофе.

Вдали послышался то усиливающийся, то затихающий вой сирен. Толстые стальные двери с газовыми пробками закрыли. Мир огня был отрезан. Взрывы бомб ощущались лишь как легкое содрогание.

Официанты продолжали обслуживать гостей, как прежде, без спешки и страха. Спокойно, неторопливо. Не было никакой жалости к людям на улицах. К людям, проваливающимся с криками ужаса сквозь горящий асфальт. К катающимся в собственных внутренностях. К сгорающим в ярком пламени фосфора детям.

Отборный оркестр исполнял сентиментальную танцевальную музыку. Здесь можно было танцевать с благословения партии. Гости представляли собой сливки высшего общества Гамбурга. Бриллианты сверкали на обнаженных шеях женщин. На холеных пальцах блестели перстни, стоившие десятки тысяч марок.

Высоко вверху на прилегающих улицах таились призраки, наводнявшие город во время ночных налетов, в надежде на прямое попадание бомбы в шикарный ресторан. В последовавшей панике мародерам было бы раздолье. Среди них были и те, кто носил на лацканах свастику [99]99
  Наверное, имеется в виду партийный значок. – Прим. ред.


[Закрыть].

Одна из дам указала на смеющихся, пьющих, танцующих людей и прошептала кавалеру:

– Неужели у них совсем нет сердца? Неужели они не знают, что весь мир рушится, сгорает в огне зажигательных бомб?

Кавалер, пожилой офицер СС, отправил в рот кусочек сочного мяса и отпил глоток красного вина.

– Теперь мозг важнее сердца, моя дорогая. У бессердечных больший шанс выжить.

По центральному проходу медленно шла красивая дама в светло-голубом платье, в изящных туфлях на высоком каблуке. Остановилась у столика Билерта и приветливо улыбнулась.

– Здравствуй, Пауль. Ты здесь?

Глядя в сторону, держа в зубах длинный серебряный мундштук, он кивнул и указал на кресло напротив.

– Присаживайся, Элсебет. Давай немного поболтаем.

Элсебет села. Забросила ногу на ногу и одернула платье, обнажающее красивые ноги в чулках-паутинках.

– Разговор будет частным или официальным?

Красавчик Пауль отхлебнул вина и поджал губы. Живой глаз зловеще блеснул.

– У меня все разговоры официальные. Идет война, Элсебет.

Она саркастически засмеялась.

– Пауль, я это сознаю. Хотя потеряла всего-навсего мужа и трех братьев. – Закурила сигарету. – И сына, – добавила она задумчиво. – Единственного сына. Понимаешь ты, Пауль, что это значит?

– Это ничего не значит, Элсебет, совершенно ничего. Важно только, чтобы победу в конце концов одержала Германия. Погибнуть за фюрера должно быть высшим желанием всех немцев и немок. Это прекрасная смерть, Элсебет, и тебе должны завидовать. Не все могут похвастаться пятью павшими героями.

Элсебет долго смотрела на его мертвый глаз.

– Ты сказал – героями?

– Да, героями, павшими в битве за фюрера!

Произнося последнее слово, он слегка распрямился.

Она принужденно рассмеялась.

– Фрицу, моему мальчику, было семь лет. Ему переломила спину упавшая балка. Мой сынок, мой маленький фриц. Слышал бы ты, как он кричал!

– Элсебет, победы без слез не бывает. Это закон жизни. Мы должны страдать, чтобы жить. У фюрера тоже бывают тяжелые минуты.

Элсебет играла кольцом от салфетки. Официант принес стакан вина. Она пригубила его.

Принеся кофе, официант низко наклонился к Билерту.

– В Бармбеке и Ротенбурге последние двадцать минут стоял сильный грохот. Говорят, там сброшено много бомб.

Пауль Билерт приподнял бровь над мертвым глазом.

– Почему ты говоришь это мне? Ты это видел?

Официант вздрогнул.

– Нет. Слышал. Об этом все говорят.

Билерт отхлебнул кофе.

– Это слух, – заметил он угрожающе. – Распространение слухов – преступление, караемое народным судом. Ты это понимаешь? Между прочим, почему ты не в армии? Судя по виду, ты вполне мог бы с пулеметом на плече преодолеть полосу препятствий!

Официант побледнел. Провел холеным пальцем между воротником и шеей. Казалось, он вот-вот задохнется. Наконец он смог, запинаясь, пробормотать:

– Меня признали негодным к военной службе из-за болезни сердца.

– Болезнь сердца! – глумливо произнес Красавчик Пауль и громко засмеялся. – Сейчас это ровным счетом ничего не значит. Ты стреляешь рукой, а целишься глазом. Не так ли, мой друг? Сердце тут совершенно ни при чем, и тебе вовсе не нужно искать цель. Она сама придет прямо к тебе. Мы отправим тебя с твоим больным сердцем прямиком в окопы, и когда окажешься там, делать тебе нужно будет только одно: стрелять! Мы великая держава и делаем для своей пехоты многое. В большинстве других стран пехотинцам приходится бежать вперед на своих двоих, но у нас бойцов доставляют прямо на позиции. И все-таки злонамеренный болтун вроде тебя смеет говорить о больном сердце! – Билерт сунул в рот длинный мундштук и злобно прошипел: – Пока ты не носишь сердце на тарелочке, разрезанным на четыре части, я не признаю никакой сердечной болезни. Знаешь, кто ты? Ты вредитель, подрывающий оборону своей страны, дорогой мой. Гнусный пораженец, антиобщественный элемент!

Официант умоляюще посмотрел на сидевшего у стойки партийного функционера. Их глаза встретились.

Функционер поднялся, одернул мундир и с властным видом пошел вразвалку к столику Билерта. Официант стоял там в холодном поту.

– Что здесь происходит? – спросил функционер, дружески похлопав официанта по плечу и снисходительно усмехнувшись Паулю Билерту. Красавчик Пауль, развалившийся в удобном кресле, забросил ногу на ногу, стараясь не смять складку на брюках.

– Этот господин угрожает мне народным судом и фронтом, – прошептал официант, в голосе его все еще слышался ужас.

– Так-так, – прорычал функционер, приблизив круглое лицо с похотливым ртом к Паулю Билерту, который равнодушно покуривал сигарету в длинном мундштуке. – Вы не понимаете, что этот человек мой друг? – И, как школьный учитель, предостерегающе вскинул палец: – Если кто и поедет на восток, то, боюсь, вы. Предъявите документы!

Пауль Билерт ядовито улыбнулся. Водянисто-голубой здоровый глаз угрожающе вспыхнул. Он походил на змею, гипнотизирующую жертву перед тем, как съесть. Медленно, очень медленно он сунул руку в карман, достал удостоверение и, держа его двумя пальцами, сунул под нос изумленному функционеру. Тот щелкнул каблуками, увидев гестаповское удостоверение и прочтя в нем «штандартенфюрер» и «криминальрат».

Пауль Билерт перевел на миг взгляд с функционера на официанта.

– Господа, мы подробно обсудим ваши восточные маршруты завтра в десять пятнадцать в комнате номер триста тридцать восемь управления гестапо на Карл-Мук-платц.

Снисходительным кивком он отпустил их и продолжал разговор с Элсебет.

Официант с функционером услышали, как он сказал ей:

– Я буду беспощадно набрасываться на этих гнусных подлецов повсюду, где только найду.

– Ты сам был на фронте? – негромко спросила она.

– Не на том, который ты имеешь в виду, на другом, – ответил резким стаккато Билерт. – Адольф Гитлер, – произнося это имя, он заметно распрямился, – использует здесь тех людей, которые заботятся, чтобы все работало как хорошо смазанная машина. Людей, которые безжалостно выискивают предателей и антиобщественные элементы, следят, чтобы чумные бациллы пораженчества не уничтожили героический немецкий народ. Не думай, что наша работа – это безмятежное существование. Мы должны закалять свои сердца. Быть крепкими, как сталь Круппа! Не знать глупой жалости или детской мягкости. Поверь, я даже не знаю, что такое сердце!

Элсебет поглядела на него.

– Охотно верю.

Партийный функционер бранился.

– Тео, ты втянул меня в серьезную неприятность. Нужно остерегаться таких людей – а что делаешь ты, тупая свинья? Начинаешь с ним препираться! Даже такой осел, как ты, должен был понять, кто он. Гестаповца можно учуять за километр.

– Петер, но ты сам начал с ним спорить, – кротко возразил Тео.

– Заткнись! – вспылил функционер. И погрозил кулаком несчастному официанту. – На меня не рассчитывай.

Вот что получаешь в благодарность, когда вытаскиваешь из грязи типов вроде тебя. Но теперь ты… – Он красноречивым жестом опустил большой палец. – Не пройдет и недели, как окажешься в Путлосе или Зеннелагере, в учебном центре пехоты, а там можешь засунуть свое больное сердце себе в задницу. Не смей больше здороваться со мной. Я тебя не знаю. Никогда не знал и никогда не захочу знать!

Функционер вызвал администратора. Они стали шептаться, поглядывая на стоявшего у серванта Тео Хубера.

Администратор подобострастно кивал и отвечал:

– Охотно, герр ортсгруппенляйтер [100]100
  Руководитель основной низовой административно-территориальной единицы НСДАП – ортсгруппы, объединявшей не более 1500 домовых ячеек, а в исключительных случаях (в крупных городах) – до 3 тыс. домовых ячеек. – Прим. ред.


[Закрыть]. Конечно, герр ортсгруппенляйтер. В этом ресторане нам нужны только приличные, воспитанные работники. Будьте уверены, герр ортсгруппенляйтер.

Бывший друг Тео Хубера довольно потер руки. Открыто указал на официанта, который лихорадочно вытирал тарелку.

Администратор кивнул и напустился на Хубера. Придал лицу суровое выражение, как всегда делал в особых случаях. Он выпячивал челюсть и сводил брови в свирепого вида гущу волос. Он обрадовался, когда впервые увидел себя таким в зеркале и понял, каким зверем и сверхчеловеком выглядит с таким выражением лица. Потерев мягкие, молочно-белые руки, он принялся осыпать Тео Хубера бранью.

Десять минут спустя официант собрал свои вещи и покинул этот рай роскоши по узкой железной лесенке, предназначенной для обслуги. Массивная стальная дверь захлопнулась за ним с громким грохотом.

Его поразил слепящий свет.

Гамбург горел.

Хубер лег за какой-то грудой мусора. Он плакал. Всхлипывал от жалости к себе. Сердце его ныло. Слезы бежали по щекам при мысли о чудесном мире, который теперь закрыт для него навсегда.

Через полтора месяца солдат истребительно-противотанкового полка Тео Хубер сидел в русской крестьянской хибаре, курил махорочную самокрутку и устало болтал с тремя русскими крестьянами и двумя своими приятелями.

Они пили водку и играли в карты. Младший из них, парень семнадцати лет, перешучивался с крестьянской девушкой. Они хлопали себя по бедрам и громко смеялись. Никто из этих солдат, прибывших накануне как подменный расчет, еще не бывал на фронте.

В ночи раскатился протяжный, рычащий звук, похожий на рев раненого дикого зверя.

Все в доме оцепенели и повернулись к окну. Маленькому грязному окну высоко в стене [101]101
  Видно, что автор никогда не бывал в «русских крестьянских хибарах» западной части СССР. – Прим. ред.


[Закрыть]. Потом в отдалении раздался взрыв.

– Предсмертный час! – прошептала русская девушка, шутившая с семнадцатилетним солдатом. Погребальная песнь артиллерии.

– Господи, – воскликнул один из солдат, и тут снаряд угодил в дом. Крупнокалиберный снаряд ураганом смел все на своем пути, сломал фруктовые деревья, снес большой сруб колодца и разрушил хлев.

Но люди в доме этого не видели. Они только услышали нарастающий рев, увидели, как обвалился потолок и как на них рухнули стены. Ядовитый дым не давал им дышать.

Потом все было кончено.

Семнадцатилетний солдат взлетел в воздух и упал животом на острую верхушку сломанного пополам дерева. Два раза прокрутился, словно пропеллер, замахал руками, задрыгал ногами, издал долгий, пронзительный вопль. И умер.

Бывший официант Тео Хубер лежал на спине поперек балки, глядя в темноту тусклыми, почти потухшими глазами. Тяжелая артиллерия русских, бившая без промаха по немецким путям снабжения, заглушила его вопль.

Он провел рукой по животу. В нижней его части ощутил глубокую рану. Кровавую кашу с бесформенными стальными осколками величиной с блюдце.

И снова издал протяжный, жалобный вопль. Кровь текла по его лихорадочно шарящим пальцам.

Он умолк. Боль, казалось, отступила на миг. Прижал на место полуоторванную ногу и устало положил голову на балку. Лежал, будто во сне.

«Истеку кровью до смерти», – мелькнула у него мысль.

В наивной надежде остановить кровь он прижал руки к ране.

И снова завопил. Дом обрушился. Хубер отчаянно бился, чтобы не оказаться погребенным под обломками.

Нога оторвалась. Она плавала в кровавой луже с клочьями плоти.

Хубер монотонно стонал и всхлипывал. Его сотрясла неистовая дрожь. Руки отяжелели. Сознание медленно угасало.

Он умер, почти обезумев от боли.

В Гамбурге в подземном ресторане продолжались танцы.

Иногда кто-то из посетителей спрашивал администратора:

– Скажите, здесь не было официанта по имени Тео?

Администратор принимал задумчивый вид.

– Тео? Нет, не припоминаю такого.

И Тео Хубер был забыт. Брошен на навозную кучу восточнее реки Мемель [102]102
  Немецкое название р. Неман. – Прим. ред.


[Закрыть]. При жизни у него было больное сердце.

Исчезновения Тео Хубера не заметил никто.

Появлялись новые Тео. Об этом заботился «искатель героев».

Он рыскал в разных обличьях, тралил в госпиталях, охранных батальонах, полицейских участках, на заводах и в конторах. В его сеть попадали мальчишки, инвалиды и старики.

«Вперед, товарищи!» Они пели, маршируя, в учебных лагерях. Садисты-унтеры всегда приказывали петь «Es ist so schön, Soldat zu sein» [103]103
  Как прекрасно быть солдатом (нем.). – Прим. пер.


[Закрыть].

«Да здравствует великая Германия! Да здравствует Адольф Гитлер! Да здравствует геройская смерть!»

Красавчик Пауль был постоянно на ногах. Его можно было видеть повсюду. Однажды он сидел в тридцать втором полицейском участке, пил коньяк с начальником отдела уголовного розыска, глядя на Реепербан. Когда им стало скучно, они приказали привести для обыска двух женщин. Обыск продолжался два часа.

Покидая участок, Пауль Билерт был слегка разгоряченным и несколько усталым. «Обысканных» женщин освободили. Все имеет свою цену.

Через три дня произошло новое убийство с изнасилованием, на сей раз на Хайн-Хойерштрассе, в нескольких метрах от Реепербана. Не очень далеко от госпиталя.

Криминальрат Пауль Билерт пришел в бешенство. Вызвал добрый десяток ищеек и спустил их со сворки, напутствовав неистовыми угрозами.

– Не показывайтесь, болваны, – орал он, – пока не сможете представить какие-то результаты! Даю вам пять дней и ни секунды больше. Каждый, кто к этому времени не добьется хоть какого-то успеха, совершит длинное, но быстрое путешествие в образцовую дивизию СС на центральном участке Восточного фронта, и там будет квакать в болотах по военным уставам.

Они вышли по двое из большого серого здания на Карл-Мук-платц.

Шестой жертвой стала медсестра из госпиталя. Девушка двадцати одного года. Ее изнасиловали так же, как и остальных.