Текст книги "Дьявольский полк"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Замолчи, – проворчал Старик, сердито оттолкнув Хайде в сторону. – Герр подполковник, этим особым подразделением командую я, фельдфебель Вилли Байер.

Офицер кивнул.

– Тогда научи своих людей, как обращаться к офицеру.

– Да плюнь ты на это дерьмо, – сказал Порта. – Подполковник – жалкий военнопленный. Дай ему пару раз по башке. Мы получим то же самое, если они нас схватят. Какая тварь! Подполковник!

Англичанин даже не потрудился взглянуть на Порту.

– Ты должен поддерживать дисциплину, фельдфебель, иначе я пожалуюсь, когда встречусь с твоим командиром.

Порта взмахнул своим цилиндром, это был жест, достойный французского аристократа семнадцатого столетия, щегольски вставил в глазницу выщербленный монокль, достал табакерку и сунул щепотку табака в ноздрю.

– Господин подполковник, позвольте представиться. – Сунул щепотку в другую и продолжал гнусаво говорить: – Я знаменитый Божией милостью обер-ефрейтор Йозеф Порта из Веддинга [184]184
  Район Берлина. – Прим. ред.


[Закрыть]. Пожалуй, я могу оказать вам услугу – например, дать пинка в зад. – Обошел офицера, с любопытством разглядывая его в свой монокль. – Фельдфебель Байер, где, черт возьми, ты взял этого субчика? Комичный, должен сказать, тип!

Английский офицер гневно обратился к Старику:

– Я не потерплю этого.

– Потерпишь, никуда не денешься, – усмехнулся Барселона.

Порта снова подошел к возмущавшемуся подполковнику и начал считать вслух:

– Один, два, три.

Подполковник посмотрел на него непонимающе.

– Сколько у вас золотых зубов, сэр? Я досчитал до трех.

Голос подполковника поднялся до яростного визга. Он грозил Старику всевозможными несчастьями.

– Оставь его. Он только напакостит нам, если доведем его живым, – раздраженно сказал Старик.

Несмотря на шумные протесты Малыша, петлю с шеи пленника сняли. Потом к нему вплотную подошел Легионер.

– Mon [185]185
  Мой (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]подполковник, один только писк, и я распорю тебе брюхо, – сказал он и с улыбкой достал свой мавританский нож.

С передовой доносилась орудийная стрельба. Наступил день, появились транспортные колонны и шедшая походным порядком пехота. Какое-то время мы шли рядом с батальоном марокканцев, они принимали нас в нашем маскировочном обмундировании за какое-то особое подразделение. Один прыжок, и английский офицер оказался бы в безопасности, но в бок ему упиралось острие ножа Легионера, а спиной он ощущал дуло пистолета Барселона. Перед ним была громадная спина Малыша. Сделать такую попытку означало неминуемую смерть.

Мы спрятались в укрытии за американскими позициями и ждали ночи. Фронт был неспокоен. Повсюду воздух чертили трассирующие снаряды и пули.

Вскоре после полуночи мы двинулись в путь, перебегая от воронки к воронке. Двух оказавшихся на пути индусов мы скосили и потеряли трех человек от огня нашей же пехоты.

Изнеможенные, мы, шатаясь, вошли в блиндаж командира батальона. Одноглазый подошел и обнял каждого, Майк угостил нас своими большими сигарами. Падре Эмануэль пожал всем руки. Люди из других секторов приходили поздравить нас с возвращением. Мы потеряли половину своих людей, в том числе Рудольфа и Оле Карлсона.

Нам дали пять дней увольнения. Когда мы отправлялись в тыл, мимо пронесся защитного цвета «мерседес». Наш английский пленник сидел на заднем сиденье рядом с немецким генералом. Нас обрызгало грязью.

Мы плюнули вслед большой, роскошной машине. Потом стали представлять себе, что будем делать, когда явимся в бордель Бледной Иды, и при мысли о ее девицах забыли обо всем остальном.

XII

Гора содрогалась, словно умирающее животное. Над монастырем висела густая желтая туча дыма и пыли, она медленно краснела от пляшущих языков пламени. Мы знали, что там оставалось еще несколько монахов; но не знали, что они в это время служили мессу под базиликой.

– От них, должно быть, и следа не осталось, – пробормотал Барселона, когда мы в ужасе смотрели на дымящиеся развалины.

Из-за большой лужи грязи появился майор Майк. С ним был падре.

– Добровольцы пойти в монастырь – ко мне.

Мы составили винтовки в козлы. Минометы молчали. Мы побежали вверх по склону, за нами пристально наблюдали американцы, англичане и французы. Позади остались руины стен. Падре Эмануэль бежал первым, следом за ним – врач. Мы надели противогазы, когда вошли в монастырь и стали собирать то, что могли найти в том, что недавно представляло собой внутренний двор.

Монахи молча выходили из монастыря, неся во главе длинной колонны большое деревянное распятие. Мы дошли с ними до поворота. Там они запели псалом. Вышло солнце. Казалось, что Бог на миг взглянул на нас с небес.

Американцы стояли на брустверах траншей, глядя на странную процессию. На нашей стороне поднялись десантники и танковые стрелки. Кто-то приказал: «Снять каски!» По-немецки или по-английски? Мы сняли их и стояли, благоговейно склонив головы.

Последнее, что мы увидели, было распятие, словно бы плывущее в воздухе.

Потом мы побежали на свои позиции, и дула наших пулеметов снова стали смотреть вперед.

Рядом со мной вдруг упал ефрейтор Шенк. В двухстах метрах перед нами погибла американская огнеметная команда. Французский лейтенант шел в атаку вниз по вьющейся дороге. Он сошел с ума.

В течение нескольких кратких минут мы были людьми. Теперь это забылось.

ГИБЕЛЬ МОНАСТЫРЯ

Монастырь представлял собой груду развалин. Его непрерывно обстреливали из орудий. Повсюду пылало пламя.

Мы по одному пробежали через открытое пространство перед воротами и скатились в какой-то подвал. Окопавшиеся там десантники начали дразнить нас.

– Продали свои танки? – насмехались они.

Пламя лизало вырезанное над воротами слово PAX [186]186
  Мир (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть]. Центральный внутренний двор со статуями святого Бенедикта и святой Схоластики был завален битым кирпичом. Мы окопались.

В ту ночь на монастырь совершили налет двести тяжелых бомбардировщиков. За два часа они сбросили на нас две с половиной тысячи тонн бомб. Наши окопы сровнялись с землей.

Мы с Портой лежали бок о бок, когда увидели, как в воздух взлетел громадный кусок кирпичной кладки. Мы наблюдали за ним.

– Бегите! – крикнул Порта.

Мы вскочили и помчались стрелой. Кладка с оглушительным грохотом упала как раз туда, где мы все только что лежали. Под ней оказалась погребена треть роты. Откапывать этих людей было безнадежно.

Когда рассвело, мы вытащили из земли и грязи свои пулеметы, установили на треноги, зарядили их, проверили ленты. Все было в порядке.

– Они скоро пойдут в наступление, – предсказал Порта.

К нам подполз Майк. Он потерял каску. Один глаз ему закрывал свисающий лоскут кожи.

– Как дела? – спросил он, попыхивая толстой сигарой.

– Ужасно.

– Будет еще хуже.

Майк был прав. Дела стали гораздо хуже. Святая гора содрогалась, как умирающий бык на арене. Громадные куски камня разлетались во все стороны. Плиты многовековой давности превратились в порошок. Из развалин неистово выбивались языки пламени.

Мы ушли со своих позиций в крипту [187]187
  Крипта – подземная церковь под храмом. – Прим. пер.


[Закрыть]; снаружи никто не мог бы уцелеть. Нашли за алтарем помещение и растянулись там. Потолок двухметровой толщины начал подаваться. Он ходил вверх-вниз, будто бурное море. Несколько десантников пытались его подпереть.

Ничего не вышло. Потолок с грохотом рухнул, похоронив их.

Наш новый музыкант, ефрейтор Бранс, получил контузию. Схватил свою трубу и принялся играть джаз. Потом ему взбрело в голову, что он должен нас всех взорвать. Малыш отнял у него противотанковую мину и швырнул ее во двор; грохот взрыва заглушил гром рвущихся снарядов.

Посреди пола лежал в луже крови десантник, которому обе ноги раздавило рухнувшей кладкой.

– Застрелите меня, застрелите! О, Господи, дай мне умереть!

Всегда готовый Хайде поднял пистолет, но Старик выбил оружие у него из руки. Санитар Глезер наклонился над кричащим, вонзил иглу шприца с морфием сквозь мундир и сделал укол в охваченное болью тело.

– Вот и все, что я могу сделать для тебя, приятель. Будь ты лошадью, мы бы тебя пристрелили. Бог милостив.

И злобно плюнул на распятие.

Падре Эмануэль, весь белый от пыли, пробрался между грудами кладки. Наклонился над изувеченным десантником, поднес распятие к его губам, сложил руки и стал молиться. Лицо его было рассечено снарядным осколком. Глезер хотел перевязать ему рану, но падре сердито оттолкнул его и пошел к гауптштурмфюреру СС, которому разорвало живот зажигательным снарядом.

– Убирайтесь, падре, – прошипел умирающий офицер. – И заберите с собой своего Бога.

Он осыпал бранью все на свете.

Падре Эмануэль оставался глух к ней. Отделаться от него было невозможно. Он поднял святой крест над бранящимся гауптштурмфюрером. У того из разорванного живота вылезали кишки.

Подбежал Глезер и попытался вернуть окровавленную массу на место. Раненый завопил. Порта задумчиво поиграл пистолетом. Малыш взял дубинку. Если этот человек не умрет в течение ближайших секунд, мы убьем его. От его воплей кровь в жилах стыла даже у нас.

Морфия у Глезера больше не было.

– Заткните ему рот! – крикнул Порта в отчаянии.

Падре Эмануэль пошел к другим умирающим. Их было много. Как только они умирали, мы выбрасывали их наружу. Невыносимо было видеть, как на них набрасываются крысы.

Над криптой взорвалась десятитонная бомба [188]188
  Первое применение английской бомбы Grand Slam (9988 кг, носитель – тяжелый бомбардировщик «Ланкастер»), о которой говорит автор, произошло 13 марта 1945 г. – год с лишним спустя после бомбардировки Монте-Кассино. – Прим. ред.


[Закрыть], посыпались балки и кладка. Мы оказались замурованными за алтарем.

Бомбы продолжали взрываться. Мы едва не задыхались от пыли. Бомбежка продолжалась час за часом. Мы утратили чувство времени, не представляя, день сейчас или ночь.

Падре Эмануэль сидел посреди пола, мундир его был в лохмотьях, лицо – в крови и в копоти. Он оглядывался по сторонам, ища, куда бы переместить огромную балку. Падре был силен, как бык.

Мы насмешливо наблюдали, как он силится ее передвинуть. Для этого потребовался бы трактор.

– Слуга Божий стремится покинуть дом Господень, – с усмешкой сказал Хайде. – Сядьте, падре, и умрите вместе с нами. В Божьем раю прекрасно. Или сами не верите в свой вздор?

Это была любимая тема Юлиуса. Бога он ненавидел так же, как евреев.

Падре Эмануэль повернулся к нему. На лице его была широкая улыбка, но глаза опасно сверкали. И неторопливо пошел к Хайде; тот нервозно прижался спиной к стене и выхватил нож.

Падре ударил его ногой по руке, и нож вылетел, описав широкую дугу. Потом схватил Хайде за мундир, оттащил от алтаря и ударил его головой о стену рядом с большим распятием.

– Юлиус, если ты еще будешь насмехаться над Богом, я размажу твои мозги по стене. Ты будешь не первым, кому я проломил башку. Не заблуждайся на этот счет, хоть я и священник. Если кто-то здесь и боится встречи со своим Господом, это ты, Юлиус.

Взрыв громадной бомбы сбросил всех нас в кучу. Падре Эмануэль покачал головой и сплюнул кровь. Старик протянул ему фляжку с водой. Падре благодарно улыбнулся.

Мимо его головы просвистел большой камень. Хайде стоял, держа наготове еще один.

Падре распрямился. Сунул свое распятие в нагрудный карман, сорвал свой жесткий высокий воротник и пошел к Хайде проворным, расчетливым шагом опытного борца.

Хайде ударил его камнем, молниеносно метнулся в сторону и нанес ему удар ногой в пах. Но падре был сделан из крутого теста. Он схватил Юлиуса за горло и швырнул на пол. После этого Хайде притих.

Падре вернулся, как ни в чем не бывало, к балке. Малыш поплевал на руки и пришел ему на помощь. Они – священник и убийца, каждый могуч, как лошадь, – уперлись в нее ногами, и произошло невероятное: балка сдвинулась. Они с гордостью улыбнулись друг другу. Больше никто не смог бы сделать этого.

Мы кое-как прорыли небольшой туннель и перебрались в передний зал.

Крыша базилики обрушилась; там лежал, широко раскинув руки, полковник, глаза его были широко раскрыты.

– Черт возьми, на что вытаращился, полковник? – воскликнул Порта. – Если ты мертв, приятель, закрой гляделки!

По полу бежала стая крыс. Я злобно запустил в них каской. Одна из них что-то выронила из зубов. Это была половина кисти руки. На одном из пальцев был перстень со свастикой [189]189
  Либо самодел, либо кольцо «Мертвая голова» – там свастика была; но ее так сразу не разглядишь. – Прим. ред.


[Закрыть]. Ефрейтор Бранс, наш музыкант, отшвырнул ее пинком.

Падре Эмануэль склонился над полковником. Тот был убит взрывом. Лицо его походило на яйцо с мягкой скорлупой. Под кожей все было раздавлено. Мы часто видели такое после взрыва больших мин.

– Оттащите его к стене, – приказал Старик.

Малыш взял труп за руку и потянул. И вдруг обнаружил, что рука оторвалась. Растерялся. Потом пожал кисть руки.

– Всего наилучшего, старина. Я не собирался отрывать тебе лапу.

Потом запустил рукой в пищавших крыс, пытавшихся взобраться по стене.

Порта жадно посмотрел на высокие черные офицерские сапоги мертвеца.

– Пожалуй, возьму себе эти грелки для ног.

Лейтенант-десантник отвернулся и что-то пробормотал о мародерстве. Порта стянул с полковника сапоги. Они пришлись ему впору, словно были на него сшиты. Увидев сидевшего в углу Орла, Порта потребовал, чтобы он отдал им честь. Сказал, что разжалованный в рядовые штабс-фельдфебель просто обязан отдавать честь сапогам полковника.

Орел отказался, как всегда, но, получив удар по голове, подчинился.

– Ты недоумок, Штальшмидт, и всегда будешь недоумком! Теперь, вставая на задние ноги, будешь получать пинка в зад сапогами полковника.

Бомбардировка продолжалась беспрерывно. Монастырь содрогался. Мы рассыпались по базилике и сидели, сжимая в руках оружие. Времени больше не существовало. Порта пытался рассказать какую-то историю о торговце собаками в Бремене, некоем герре Шульце, но никто не трудился слушать его.

Обер-фельдфебель Лютц сошел в ума и с разбегу ударился головой о стену.

По базилике сновало множество крыс. Сотни. От страха они все обезумели. Взбирались с писком нам на ноги. У них была лишь одна цель: прочь из этого огненного ада. Мы били их саперными лопатками. Почуяв свежую кровь, они бросались друг на друга: образовывалось столпотворение рычащих, окровавленных, царапающихся существ.

Падре Эмануэль стоял, прижавшись спиной к стене, и яростно размахивал лопаткой. На его плече сидела крыса с наполовину спаленной шерстью и шипела на других, нападавших на нее. Падре уронил свое распятие, и одна из крыс принялась яростно его кусать. Малыш размозжил каблуком ей голову. Нам следовало быть признательными крысам. Они спасали нас от безумия.

Бомбардировка прервалась, но вскоре возобновилась с новой яростью. Впоследствии мы узнали, что нас бомбили две тысячи «летающих крепостей» [190]190
  Американские тяжелые бомбардировщики B-17G «Flying Fortress». Вообще Монте-Кассино бомбили отнюдь не только американцы. Указанная цифра отражает не количество самолетов, а число боевых вылетов. – Прим. ред.


[Закрыть]. За те сутки на нашу маленькую территорию было сброшено больше бомб, чем за всю войну на Берлин.

Падре Эмануэль протянул к нам свое распятие и благословил нас. Мы соорудили новый алтарь из ящиков и переломанных балок. Чтобы подвигнуть нас к этому, ему пришлось нанести несколько ударов и подзатыльников; но раз падре хотел отслужить мессу, мы ничего не могли поделать.

Мы собрались вокруг него. Он сверкнул на нас глазами.

– Снять каски! Встать на колени для молитвы!

Малыш замешкался и получил звонкую затрещину, чтобы поторапливался.

После этого падре прочел молитву. Это была не та молитва, какую он мог выучить в семинарии, но она придала нам мужества. Потом стал произносить проповедь. Его рокочущий голос заглушал даже разрывы бомб.

– Не воображай, что Бог тебя боится, – сказал он, укоризненно указывая пальцем на Малыша. – Затрещину ты получил по велению Бога. Ты хнычешь от страха при мысли о смерти, но без колебаний убиваешь других. Рота за три дня потеряла восемьдесят шесть человек убитыми. Это много. Будет еще больше. Вам нужно искать Бога через меня, пока есть время.

Он еще с четверть часа обрушивался на нас со своей самодельной кафедры.

– Жаль, что он не генерал, – прошептал Порта. – Из него получился бы превосходный командир.

На монастырь обрушился град снарядов.

Взрывной волной падре сбросило с кафедры. С кровью, текущей по всему лицу из глубокой раны, он снова поднялся на нее. И, подняв высоко над головой автомат, угрожающе навел его в нашу сторону.

– Не думайте, что это единственная на свете сила. Не закрывайте дверь перед ликом Бога. Жизнь дается только на время. В том, что имеет отношение к Богу, автоматы ничего не значат. Я знаю вас. Знаю, что вы думаете. Не усмехайся, Порта. Даже твое непристойное берлинское остроумие не поможет тебе при встрече с Богом. Не верьте тому, что написано у вас на пряжках ремней. Бог не с вами. И не с противником. Война – предел человеческой глупости. Дело дьявола. Кое-кто называет эту войну крестовым походом. Это богохульство. Это война ради грабежа. Небывалый акт человекоубийства.

Оглушительный грохот окончательно прервал его проповедь. Базилика развалилась. Большие свечи погасли. Мы неистово старались выбраться из задымленного помещения, проползая на брюхе между грудами камней. Теперь бомбардировка обрела иное звучание. Раздавался не выматывающий нервы вой бомб, а свист снарядов. По монастырю била артиллерия. Более сосредоточенно. Размеренно. Слаженно.

Мы лежали в одиночных окопах, со страхом глядя на охваченную пламенем, изрытую снарядами землю. Сколько еще это будет продолжаться?

Кто-то бежал со всех ног по тропинке в нашу сторону. Большой прыжок, и он приземлился в нашей яме.

Это был Орел. Наш батальонный связной. Он тяжело дышал. Майк ударил его кулаком.

– Что случилось?

– Батальон уничтожен, герр майор, – пропыхтел он между выдохами. – Третья рота похоронена заживо.

– Чушь, – отрывисто произнес Майк. Поманил к себе Порту. – Выясните со Свеном, что там такое.

Мы взяли автоматы, сунули в голенища несколько гранат и хлопнули Орла по плечу.

– Веди нас, тюремная крыса.

– Не могу, – простонал он и скорчился от ужаса на дне ямы.

Порта пнул его.

– Вставай, жирная свинья. Можешь – не можешь, а пойдешь.

От страха Орел почти обезумел. Мы пустили в ход приклады. Бесполезно. Возили его лицом по грязи, хватали за чувствительные места, делали все, что могли, но безрезультатно. И то, чего не могли мы добиться жесткостью, сделал командный голос Майка.

– Штальшмидт, – заорал он. – Бери свой автомат и ступай! Это приказ.

Орел подскочил, вытянулся в струнку под градом осколков и пролаял:

– Jawohl, герр майор!

И понесся так быстро, что мы с Портой едва поспевали за ним.

– Следуйте за мной! – крикнул он. Потом вообразил, что видит американца, и разрядил в него весь рожок, – но это был всего лишь труп.

Предостерегающий свист заставил нас пуститься бегом. Мы все забрызгались грязью. Только глаза двигались в толстых грязевых масках, покрывавших наши лица. То, что было некогда позицией третьей роты, представляло теперь собой лунный ландшафт; из него торчала рука в рукаве от маскировочного обмундирования, напоминавшая какой-то одинокий цветок.

– Прямое попадание, – объяснил Орел. – Только я вышел из штаба роты, как туда угодило. Должно быть, крупнокалиберный снаряд.

– Видно, что не винтовочная граната, – проворчал Порта. Потом взгляд его упал на огромный неразорвавшийся снаряд в воронке [191]191
  Имеется в виду снаряд как часть артиллерийского выстрела – то есть боеголовка с несработавшим взрывателем (в данном случае, механическим дистанционным). Но вообще приведенное далее описание носит мифический характер. – Прим. ред.


[Закрыть]. – Видишь этого медного пьянчугу? Он дорого стоит! Поможешь мне осторожно его вытащить? В нем по меньшей мере три ночи у Бледной Иды.

Я сглотнул. При этой мысли в груди у меня что-то опустилось. Если снаряд взорвется, от нас не останется даже пуговицы. Но отказаться я не посмел. Общими силами мы поставили медного пьянчугу вертикально. Порта плюнул на него, перекрестил и три раза опустился на колени. Орел был бледен, как смерть, и я наверняка тоже.

– Теперь держите его, а то взлетите на воздух вместе с потрохами, – скомандовал Порта, доставая из рюкзака инструменты, которые аккуратно складывал на краю громадной воронки.

Итальянцы платили нам по три доллара за фунт меди, а в этой махине ее было не меньше центнера. Порта и Малыш были алчными собирателями. Как-то у них был целый грузовик меди. Они не раз выползали на ничейную землю и снимали со снарядов кольца прямо перед американскими позициями. Но на той стороне тоже были собиратели, и случалось, что соперничающие группы ожесточенно дрались из-за одного-двух неразорвавшихся снарядов.

Порта задумчиво покачал на ладони плоскогубцы с загнутыми концами. И едва собрался взяться ими за кончик снаряда, над нами раздался вой, заставивший нас броситься на дно воронки. Мы осторожно выглянули через край, миновала ли опасность.

Порта плюнул и приказал Орлу сесть верхом на снаряд. Орел расплакался и стал просить сохранить ему жизнь.

– Это убийство, – провизжал он в отчаянии.

– Убийство будет, если не станешь делать, что тебе говорят, – сухо ответил Порта и начал работать плоскогубцами.

Взяв другие плоскогубцы, я стал помогать ему. Порта прилагал все силы, и Орел отчаянно старался удержать снаряд на месте.

Порта стонал, по его лицу струился пот, не от страха, а от физического напряжения.

– Если снаряд начнет шипеть, драпайте со всех ног, не то будем любоваться этим видом с луны! – Он положил плоскогубцы, поплевал на ладони и снова принялся за дело. – Хотел бы я видеть парня, который завинчивал эту штуку. Сказал бы ему пару ласковых. – Сдвинул на затылок желтый цилиндр и, сощурясь, посмотрел на белого, как простыня, Орла. – Удобно тебе, Штальшмидт?

Орел всхлипнул.

– Будь проклят день, когда я оказался в этой чертовой роте.

– Поддается! – торжествующе воскликнул Порта и повернул плоскогубцы. Сняв наконечник снаряда, он встал на колени и заглянул внутрь. Потом запустил туда руку.

Я ждал, что эта штука вот-вот взорвется. Никто не станет разбирать снаряд таким образом, если только ему жить не надоело. Орел до крови искусал губы. Глаза его выкатились. Он походил на больную курицу.

– Где же взрыватель, черт возьми? – ругнулся Порта, вся его рука находилась внутри снаряда. – Ничего не понимаю. Там масса колесиков и зубчиков. Теперь эта штука начинает тикать. Прислушайтесь!

– Там часовой механизм! – отчаянно крикнул Орел.

Порта щелкнул зажигалкой, чтобы было лучше видно.

Я весь покрылся гусиной кожей.

– Тьфу ты, черт, – удивленно воскликнул Порта. – Здесь внутри непонятно что, и все движется. Похоже на механизм будильника.

Орел издал хриплый вопль, спрыгнул со снаряда и бросился наутек. Порта, всецело поглощенный любопытным снарядом, не заметил этого. Он достал изнутри полоску асбеста, потом трубку, с виду стеклянную, после чего снаряд засвистел, как чайник.

Меня охватила паника, я бросил плоскогубцы, побежал и бросился в снарядную воронку, находившуюся в двадцати метрах. Оглянулся на громадный снаряд. Цилиндр Порты поднимался и опускался, как ручка насоса.

Прошло пять минут. Потом Порта поманил меня к себе.

– Иди, помоги, трусишка. Я вынул из него часовой механизм.

Я нерешительно пополз обратно. Орел исчез. Перед Портой лежала куча колесиков и винтиков.

С вымученной веселостью мы продолжали разбирать снаряд.

– Странный тип, – с удивлением сказал Порта. – Никак не могу найти взрыватель. Он должен где-то быть.

– Думаешь, он еще может взорваться? – с опасением спросил я.

– Конечно, – ответил Порта. – Будем надеяться, что не взорвется, пока мы не снимем всю медь.

Когда Порта наконец объявил, что удовлетворен, между нами лежала впечатляющая груда медных деталей. Напоследок он лег рядом со снарядом и приложил к нему ухо.

– Теперь снова тикает. Может, разобрать его полностью, чтобы понять его действие? Иначе потом будет слегка опасно.

– Ради бога, пошли отсюда! – крикнул я, перепуганный насмерть, и побежал со всех ног.

Вскоре следом затрусил нагруженный медью Порта. Едва он поравнялся со мной, земля словно бы поднялась к небу, и меня сбила с ног волна воздуха. Это взорвался наш снаряд.

Порта стал ползать, ища свой цилиндр. И нашел за обгорелыми кустами. Его пробил осколок, сорвав ленту с дубовыми листьями и кокарду.

Орел лежал, плача, на дне глубокой воронки. Он был сильно потрясен. При виде нас бедняга пришел в полное бешенство. Пришлось стукнуть его по башке саперной лопаткой.

От второй роты осталось всего сорок человек, командовал ими единственный уцелевший из младших командиров, фельдфебель. Третья рота погибла полностью. Четвертая состояла теперь из семерых человек, четверо были тяжело ранены. Командир роты, восемнадцатилетний лейтенант, сидел с громадной повязкой на животе в углу траншеи.

– Как дела, лейтенант? – спросил Порта в своей бесцеремонной манере.

Лейтенант слабо улыбнулся. Погладил стоявший возле него пулемет и ответил:

– Мы готовы встретить их, когда они появятся, эти гады. Они узнают нас.

На том месте, где была позиция первой роты, мы обнаружили десяток торчавших из земли пулеметных стволов и груду окровавленных тел. Больше от нее ничего не осталось.

Из семисот человек в батальоне выжили только сто семнадцать. Вскоре прибыло пополнение, проходя через все напасти этой Долины Смерти. Снаряды летели и летели в монастырь. Колонна с боеприпасами на извилистой подъездной дороге получила прямое попадание; куски человеческих тел и машин, земля, камни, железо посыпались градом со всех сторон. Батальоны и полки исчезали. Появлялись новые. Из нас не было ни единого, не получившего рану. Но уносили только умирающих. Ефрейтор Кнут пошел на полевой перевязочный пункт, у него оторвало три пальца на руке, но врач прогнал его. У врача не было времени на «легкие» ранения, менее серьезные, чем оторванная рука.

Вскоре после восхода солнца этот обстрел прекратился. Святую гору окутал желтый, отвратительный дым. Мы прислушались. Звук, словно бы издаваемый флейтой, которого не слышали раньше. Новая разновидность снарядов?

Майор-десантник торопливо надел противогаз.

– Га-азы, га-азы!

Этот предостерегающий крик несся от человека к человеку. Снаряды взрывались со странным хлопком, выпуская зеленовато-желтый пар.

Мы начали кашлять. Этот пар жег нам легкие. В горле першило. Мы почувствовали, что задыхаемся. Глаза резало. Несколько человек сошли с ума и выскочили из укрытий.

– Га-азы, га-азы!

Тревога передавалась от воронки к воронке.

Мы сбросили каски и надели противогазы. Стекла запотевали, слепя нас. Мы потели, чувствуя, как железные пальцы страха сжимают нам горло. Теперь на концах наших винтовок блестели штыки. Мы были готовы к отчаянной схватке.

День перешел в ночь. В черных газовых масках мы выглядели жутко.

То был не газ, а дымовые снаряды, заставившие нас хлебнуть лиха. Несколько человек задохнулись в этой «безвредной» дымовой завесе.

Потом появились американцы. Уверенные в победе. Сперва мы услышали сулящий смерть лязг гусениц. Густые скопления танков выезжали, переваливаясь, из дыма. Они ныряли широкими передками в воронки и выезжали наверх по почти вертикальным стенкам. Лязгающие гусеницы давили и мертвых, и раненых. Люки были открыты, командиры стояли в башнях, высматривая жертвы в зеленовато-желтом ядовитом дыму, усмехающиеся, уверенные в победе.

– Отправляйся в ад, фриц, это мы на «шерманах»!

Они вели ураганный огонь из орудий, поливали землю пулеметными очередями. Роту гренадеров, Испуганно жавшуюся к каменной стене, сожгли огнеметами.

Но американцы не принимали в расчет нас, танкистов, принявших на себя роль пехоты. Не боявшихся их лязгающих гусениц. Мы знали, как разделываться с этими тварями. Хайде установил на ножки ручной пулемет, поднял броневой козырек. Мы отвернули колпачки с гранат и сунули их за ремни рукоятками вверх. Кольца мы выдергивали зубами [192]192
  Дальнейшее описание изобилует «геройствованием» и преувеличениями. – Прим. ред.


[Закрыть].

Ревущие стальные чудовища были уже совсем близко. Нас охватила безумная ненависть. Теперь мы поквитаемся за выпущенные по нам тысячи снарядов.

Малыш выбежал вперед со связками гранат подмышками. В правой руке он держал противотанковую мину. Остановился в нескольких метрах перед «шерманом», чуть согнул колени и швырнул ее. Мина задела лицо стоявшего в башне молодого командира танка. Оглушительный взрыв. Командира выбросило вверх. Громадный танк опрокинулся – гусеницы его неистово работали в воздухе.

Малыш уже разбирался с очередным. Порта повис на пушке другого. Бросил в ствол две гранаты с выдернутыми чеками и скатился на землю. Танк проехал над ним, но Порта знал, как нужно прижиматься к земле, и гусеницы даже не задели его. В следующий миг он был уже на задней площадке другого.

Хайде занял позицию между гусеницами сгоревшего танка и прикрывал нас пулеметным огнем.

Американцы остановились. Они не понимали, что происходит, почему один их танк за другим превращается в погребальный костер.

– Аллах акбар! – раздался вновь боевой клич Легионера. – Vive la Légion!

Он вытащил командира танка из башенного люка и бросил туда гранату.

Я взял противотанковую мину и бросил ее в ближайший «шерман». Она угодила в гусеницу. Взрыв отбросил меня под горящий танк, где лежали два обгорелых тела. Поднимайся! Снова вперед! Очередная мина.

Через минуту мы сошлись в рукопашной. Необузданное, беспощадное убийство.

Среди нас упала с грохотом сорванная танковая башня. В люке оставалась половина тела командира. Пушка вращалась, как волчок. Разлетелись окровавленные куски плоти.

Стремительно подбежал Майк, в одной руке у него был пистолет, в другой самурайский меч.

– Ко мне и за мной! – заорал он.

За кричавшим майором с самурайским мечом последовали десантники, пехотинцы, гренадеры, артиллеристы, санитары и падре.

Легионер, Порта и Малыш догнали Майка. Среди них был Орел. Он потерял каску, ноги его работали, как барабанные палочки. Он, должно быть, лишился разума, но сражался, как лев. В руках у него была новая английская автоматическая винтовка со штыком, и он всаживал его во все, что подворачивалось.

Несколько индусов в тюрбанах подняли руки [193]193
  Автор имеет в виду солдат-сикхов из национальных частей британской армии. – Прим. ред.


[Закрыть]. И тут же закружились живыми факелами.

Хайде – а это он подобрал огнемет убитого американца – торжествующе заорал.

В штабе дивизии царило неистовое смятение. Забрызганный кровью дежурный офицер, стоя перед Одноглазым и начальником штаба, докладывал о положении дел.

– Большинство рот уничтожено, герр генерал-майор. Все наши позиции стерты с лица земли. Все батареи подавлены. Вся связь нарушена, но мы сражаемся повсюду.

– Все уничтожены и тем не менее сражаются. Кто же сражается, черт возьми? – истерически заорал Одноглазый. – Как мне, черт побери, командовать дивизией, которой не существует?

Зазвонил телефон. На связь вышел артиллерийский наблюдатель из монастыря.

– Герр генерал, с северо-востока и с юга атакуют большие танковые подразделения. Противотанковых орудий у нас нет. Ради бога, пришлите подкрепления!

Речь его закончилась истерическим всхлипом. У несчастного артиллериста сдали нервы.

Одноглазый бросился к висевшей на стене большой карте. Плюнул на нее. Это не помогло. Все было в беспорядке. Он заорал на адъютанта, который стоял, держа в обеих руках телефонные трубки:

– Чего таращишься, Мюллер, черт побери? Поддерни брюки и расшевели все это дерьмо в тылу! Поднимай резервы. Я требую подкрепления! Всех поваров, всех госпитальных санитаров. Гони всех с перевязочных пунктов. Отнимай у них костыли, давай винтовки. Сейчас не время портить воздух в госпитале!