Текст книги "Забрать ее душу (ЛП)"

Автор книги: Харли Лару

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

45 Рэй

Я ударилась о грязь, кувыркнулась, соскользнула с выступа и падала, пока не погрузилась в ледяную воду. Было так холодно, что я задохнулась, мои мышцы свело судорогой, когда я отчаянно пыталась плыть. Я вынырнула на поверхность, замахала руками и поняла, что мои ноги могут коснуться густой грязи внизу. Я поплелась вперед, совершенно слепая, раскинув руки в темноте. Вода стала мелеть, и я выползла на мокрую, усыпанную галькой землю.

Мои очки пропали, потерялись при падении. Надо мной вход, через который меня протолкнули, был бледно-серым квадратом в полной темноте, с которого капали капли дождя в бассейн, из которого я только что выбралась. Пока я наблюдала, даже этот бледный свет начал исчезать со стуком молотков.

Они заколачивали шахту. Они запечатывали меня в темноте.

Дрожа, наблюдая, как исчезает мой единственный источник света, я заплакала.

Я всхлипнула, отчаяние охватило меня так сильно, что на мгновение мне захотелось только свернуться калачиком и ждать. Ждать смерти, зачахнуть в темноте или быть съеденной каким-нибудь монстром, живущим здесь внизу. Я плакала до тех пор, пока стук молотка не прекратился, а потом тишина стала намного хуже.

Я была одна. Полностью и бесконечно одинока.

Леон, должно быть, умер в том лесу, где его оставил Жнец. Мой защитник ушел, его жизнь была отдана ради моей защиты – и напрасно. Либири принесли свою последнюю жертву. Бог освободится. Возможно, так было лучше, что я умру прежде, чем смогу увидеть, что стало с этим миром под властью злого Бога.

Но когда мои слезы прекратились, а минуты шли, я поняла, что не могу просто лежать и ждать смерти. Не тогда, когда Леон так упорно боролся за меня. Когда во мне еще были силы. Пока у меня еще было оружие.

Я пошарила в ботинке, убеждая себя, что кинжал все еще там. Это был всего лишь один маленький нож с неизвестными магическими свойствами, но это означало, что я не была полностью беспомощна. Без очков у меня было дерьмовое зрение, но я вытащила зажигалку из заднего кармана и после нескольких попыток сумела ее зажечь. Пещера вокруг меня была размытым пятном темных очертаний с немногими отчетливыми чертами, но, по крайней мере, теперь я могла видеть достаточно перед собой, чтобы знать, не собираюсь ли я спуститься в яму.

В мерцающем свете я поняла, что рядом со мной в грязи что-то лежит, наполовину погруженное в мутную воду. Нахмурившись, я поднесла зажигалку чуть ближе…

И поняла, что смотрю на грязный обнаженный труп Виктории.

Я отползла в сторону, и меня затошнило, но в моем желудке не было ничего, что могло бы выйти наружу. В задней части пещеры был туннель, и я, спотыкаясь, направилась к нему; все, что угодно, лишь бы увеличить расстояние между собой и телом. Леон был прав: Джереми убил свою сестру и бросил ее здесь гнить в темноте. Я сильно дрожала, и мне пришлось прислониться к входу в туннель, чтобы подавить панику. Даже зная, что Виктория намеревалась убить меня, видеть ее мертвой было ужасно.

Я ела с ней, пила с ней, смеялась с ней. Злодейка она или нет, но когда-то я считала её подругой.

Я должна взять себя в руки. Я должна продолжать двигаться. Где-нибудь наверняка должен быть другой выход. Я не собиралась так заканчивать. Не собиралась становиться забытым трупом, заброшенным под землю.

Нет, черт возьми, нет.

В пещерах было пугающе тихо. Шарканье моих ботинок отдавалось эхом, когда я тащилась по узкому туннелю, освещая путь только своей зажигалкой. Я остановилась у двух разветвляющихся туннелей, пытаясь выровнять свое учащенное дыхание. В этом был какой-то подвох, не так ли? Что-то вроде, если из одного туннеля дул ветерок, то выход был именно там? Но я направила зажигалку в обе стороны, и ни то, ни другое, казалось, не имело никакого значения.

Я пошла направо.

В туннеле было так холодно, моя одежда промокла насквозь, и я неудержимо дрожала. Запах здесь, внизу, был странный: сырой и затхлый, грибковый и слегка океанический. В воздухе стоял привкус соли, а также резкий запах тухлой рыбы. Чем глубже я погружалась, тем больше мне казалось, что я снова блуждаю по одному из своих ночных кошмаров. Эти черные туннели казались бесконечными. С каждым шагом я боялась, что мое мерцающее пламя осветит что-нибудь в темноте. С каждым вдохом я боялась, что не смогу получить достаточно кислорода, поскольку погружался все глубже и глубже.

Туннель сузился и круто пошел вниз. Я осторожно спустилась по склону, поскользнувшись и остановившись, когда мой ботинок коснулся воды. Путь впереди был затоплен, вода была слишком мутной, чтобы разглядеть, насколько она глубока. Если я хочу продолжать, мне придется плыть и полностью погрузиться с головой.

Я понятия не имела, насколько длинным был этот туннель и когда я снова смогу выбраться на поверхность. Если он и дальше будет вести глубже, то есть шанс, что остальная часть пути пройдет полностью под водой. Рисковать не стоило, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Мне придется вернуться назад, воспользоваться другим ответвляющимся туннелем и надеяться, что он приведет меня дальше вверх, а не вниз.

Я повернулась, чтобы идти обратно, и резко остановилась. Я слышала, как что-то движется в туннеле позади меня. Принюхиваясь к воздуху, он медленно шел – крадучись.

Я затаила дыхание, слишком напуганная, чтобы издать хоть звук, и протянула туда свет. Он едва проникал сквозь темноту, чернота за пределами его свечения была совершенно полной. Но медленно на свет появилась длинная, тонкая, костлявая конечность. Скелетообразная собачья голова. Гнилое, покрытое шерстью тело.

Чудовище открыло пасть и завыло, и у меня не было выбора. Я сунула зажигалку в карман и нырнула в воду.

Вода была ледяной, сковывая мое и без того холодное тело. Мне приходилось бороться с болезненными судорогами, пока я плыла, мои размахивающие руки и брыкающиеся ноги натыкались на стены узкого туннеля. Когда я открыла глаза, меня встретила только темнота. Мои легкие болели, и я выпустила немного воздуха. Мне пришлось плыть быстрее.

Что-то коснулось моей ноги и исчезло, когда я отчаянно ударила по нему ногой. Черт, черт, черт! Мое сердце забилось сильнее, а легким стало не хватать воздуха. Теперь я не могла повернуть назад. Туннель сузился настолько, что я скорее ползла, чем плыла, не в силах раскинуть руки, потому что стены и потолок были так близко. Меня охватила клаустрофобия, когда я отчаянно пробиралась вперед, в ужасе от того, что в любой момент туннель сузится настолько, что я вообще не смогу двигаться. Мои легкие молили о воздухе, горели желанием высвободить застоявшийся в них углекислый газ.

Иди ко мне.

Паника заставила меня выпустить остатки кислорода. Мне казалось, что на мои легкие лег груз, медленно сдавливающий их под давлением. Теперь я была в отчаянии. Мне пришлось впиться ногтями в грязь, чтобы подтянуться, потому что туннель был слишком узким, чтобы я мог передвигаться ногами.

Приди… приди…

Голос был шепотом мне на ухо, вибрацией в воде, навязчивой, всепроникающей мыслью, которая эхом отдавалась в моей голове. Я отогнала его прочь, пытаясь отгородить свои мысли решительной внутренней мантрой: просто продолжай идти. Иди. Иди. Иди.

Туннель открылся. Я поплыла по открытой воде навстречу слабому серебристому сиянию. Я вынырнула на поверхность, задыхаясь, кашляя, мои легкие отчаянно вбирали в себя все, что могли, до последней капли кислорода. Было темно, но здесь был свет: все было серым и бледным. Я увидела темный берег и поплыла к нему, забравшись на влажный камень, где легла на спину, глядя на сталактиты высоко вверху, с которых на мое лицо капала ледяная вода.

Только когда мои легкие перестали болеть, я села. Помещение, в котором я оказалась, было большим, источник бледно-серого света определить было невозможно. У дальней стены были сложены старые деревянные ящики, а в центре комнаты находился еще один пруд. Он был совершенно черный, как пролитые чернила. Кроме того, из другого входа в туннель обрушилась груда щебня.

Выхода не было. Только назад, через воду, к чудовищу, которое ждало на другом берегу.

Выхода нет.

Я сидела в тишине, глядя на темный пруд, пока у меня не заболели глаза. В животе у меня заурчало, а во рту так пересохло, что я отхлебнула немного мутной воды из туннеля, по которому только что проплыла, но на вкус она была горькой и мутной и никак не утоляла мою жажду.

Этого не могло быть. Этого не могло быть. Никто никогда не найдет меня здесь, внизу. Мои родители…Инайя… они никогда не узнают, что со мной случилось. Чизкейк никогда не поймёт, почему я не вернулась домой. Я сгнию в темноте, так и не похороненная, потерянная, как те шахтеры более века назад.

Я порылась в заднем кармане, протягивая руку к свету, и мои пальцы дрожали, когда я вытаскивала вырванную, намокшую страницу из гримуара.

Я не смогла прочитать латынь на странице. Я не могла вспомнить круг, который нарисовала, чтобы вызвать Леона, сколько бы я ни пыталась вспомнить его детали, и у меня не было мела, чтобы нарисовать его. Шансы на то, что он все еще жив, были невелики. Я могла только догадываться, что с тех пор, как меня похитили, прошло несколько дней, и если он еще не нашел меня, то…

Значит, он и не собирался этого делать.

Моя душа предназначалась ему, а не Богу. Я была уверен в этом. Моя душа предназначалась тому, кто защищал меня, кто пожертвовал своей бессмертной жизнью ради смертной. Мне следовало предложить ему её раньше. Я сомневалась, что это изменило бы ситуацию, но, по крайней мере, у меня была бы надежда, что, может быть, когда я уйду из этой жизни, я снова найду его.

«Мое имя… в твоей плоти… и… крови…»

Я знала, что теперь уже слишком поздно. Было слишком поздно для сожалений, слишком поздно для бесполезных символических жестов. Но, несмотря на это, я аккуратно разложила страницу гримуара перед собой. Я стянула сапоги, стянула промокшие брюки и отложила их в сторону, мои голые ноги покрылись мурашками. Джереми отметил меня для Бога, но я не принадлежала его Богу. Если бы у меня был какой-то выбор в отношении того, куда отправиться моей душе, было бы только одно существо, которому я хотела бы принадлежать.

Мне было так холодно, что я даже не почувствовала этого, когда провела ножом по своему бедру. Я проследила за изгибами и линиями метки Леона, воссоздавая ее на своей коже. Ее покалывало, но не так больно, как от лезвия Джереми. Это было просто плавное давление. Когда она начала кровоточить, я не испугалась.

Меня больше не волновало, буду ли я истекать кровью, лишь бы я истекала кровью ради любви. Это была единственная благодарность, которую я могла предложить – моя последняя преданность, о которой он, скорее всего, даже не узнает. Но, по крайней мере, теперь мой выбор был ясен. Моя душа принадлежала Леону, даже если Бог украдет её. Она всегда принадлежала ему, как и я.

Я положила нож, чувствуя себя спокойной, когда посмотрела на отметину на своем бедре. Это было утешением, вызовом уродливым порезам на моей груди. Я прижалась спиной к стене пещеры, подтянув ноги к груди с тяжелым вздохом.

– Моя душа твоя, Леон, – прошептала я. – Если ты все еще жив… если ты можешь слышать меня… она твоя.

Я закрыла глаза, когда усталость накрыла меня тяжелым одеялом. Сейчас я хотела спать; спать, пока все это не закончится. Но когда мои затуманенные глаза отяжелели, прямо перед тем, как они закрылись, я увидела, как этот совершенно неподвижный черный пруд зашевелился.

Что-то появлялось.

46 Леон

Джереми посмотрел на меня сверху вниз, его голубые глаза сияли. Он толкнул меня ботинком и усмехнулся, когда я застонал.

– Жнец сломал тебя. Теперь ты бесполезен, не так ли?

– Пошел… ты…

Мой голос хрипел из-за боли в горле. Я хотел разорвать его на части, но у меня не осталось сил. Они забрали Рэй. Увели ее, кричащую. И я ничего не сделал.

Я ничего не мог поделать.

– Оставьте его здесь гнить. Мне ни к чему сломанный инструмент.

Эти слова эхом отдавались еще долго после того, как Джереми ушел, еще долго после того, как запах Рэй исчез из леса вокруг меня. Прошли часы. Может быть, дни. Время шло не с тиканьем часов, а с хрустом моих костей, когда они медленно срастались обратно. Мышцы и сухожилия восстанавливались, кровь болезненно пульсировала по моим венам, мое сердце колотилось так сильно, что, несмотря на то, насколько я был слаб, это не давало мне уснуть. Я не мог уснуть.

Я мог только лежать, замерзая, пока вокруг меня шел дождь. Существа приблизились, с любопытством принюхиваясь, но ни одно из них не осмелилось нападать.

Я не был мертв.

Ещё нет.

Все, о чем я мог думать – это она. Пока я лежал, бессмертная магия восстанавливала это мясистое тело, ее лицо оставалось в моем сознании. Она вернулась. Она пришла за мной. Чертовски упрямая женщина. Не смогла подчиниться, чтобы спасти свою жизнь. Но она вернулась, как будто… как будто могла защитить меня. Словно она могла сражаться рядом со мной.

Одно это заставило немного тепла вернуться в мою грудь. Она была чертовски глупа, но она… она любила меня.

Она сказала это.

Это было почти смешно, потому что с чего бы такой энергичной, такой живой женщине любить чудовище из Ада? Зачем ей рисковать своей жизнью, чтобы вернуться за мной, или предлагать свою душу, когда я уже отдал все, что мог, чтобы защитить ее, когда мне больше нечего было дать взамен?

Любовь. Потому что она… любила меня.

Как просто и глупо это звучало. Слова из четырех букв было недостаточно, чтобы описать мое отчаяние, страстное желание, потребность вернуться к ней. Этого было недостаточно, чтобы описать абсолютную ярость, с которой я обрушился на тех, кто отнял ее у меня, кто осмелился поднять на нее руки. А если они убили ее…

Я уничтожу их всех. Я выслежу их, всех до единого, каждого человека, который когда-либо осмеливался присягнуть на верность Либири. Я заставлю их всех молить о пощаде и не пощажу. Убийства, которые принесли мне мою репутацию, были бы ничем по сравнению с резней, которую я устрою им.

Я должен верить, что она все еще жива. Я должен верить, что у меня еще есть время спасти ее.

Ливень был сильный, но я наконец-то смог пошевелить пальцами рук и ног. Все болело, но мои движения возвращались. Я просто был таким слабым, таким чертовски слабым.

Дождь пах океаном, и это пугало меня. Влияние Бога росло. Если он ещё не заполучил ее…Это произойдет скоро.

Что-то пронеслось в моем сознании, мягкое, почти как зов призывателя, но почему-то более мягкое. Это было прикосновение перышка по сравнению с глубокими, пронзающими крюками призывателя. Толчок, ласка в глубине моего существа.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это было мое имя, произнесенное так, как могло быть только скрытое имя демона: кто-то писал его.

Я отдал его Рэй, и хотя у меня не было гарантий, что Джереми не нашел его спрятанным в ее одежде и не забрал, что-то подсказывало мне, что это не дело рук Джереми. Это было слишком нежно, как прикосновение ее рук к моей груди, когда она промывала мои раны, или то, как ее глаза смотрели на меня с кровати, или то, как ее губы изогнулись в этой ее нетерпеливой улыбке. Это было мягко, как протянутые руки, как шепот.

– Она твоя.

Мои глаза широко раскрылись. Мне было… тепло.

Не только это, но и моя кровь горела в моих венах, мое сердце было как уголь в груди. Я снова глубоко дышал, хотя мои легкие болели. Каким-то образом я становился сильнее.

– …если ты слышишь меня… она твоя.

Я попытался встать слишком быстро, и мои ноги подогнулись подо мной. Я знал, что это была она, и знал, что это ее руки написали мое имя. Я попробовал еще раз и смог подняться на ноги, задыхаясь, когда мое заживление болезненно ускорилось, и я мог чувствовать, как формируется каждая новая клетка, как туго натягивается каждое переплетенное мышечное волокно.

Я знал, что это. Я знал, почему я внезапно почувствовал, как она касается моего разума, как я мог прикоснуться к ее разуму, почему я мог слышать ее голос, чувствовать ее так, как будто она была прямо здесь.

Она сделала это; она отдала мне свою душу. Каждая проходящая секунда связывала нас все крепче, запирая ее яркую смертную душу в моей. Я чувствовал ее, как нить, все туже и туже обвивающуюся вокруг меня и тянущую, отчаянно тянущую, пытаясь притянуть ближе.

Она была жива. Она была там, снаружи, и жива.

И я не собирался терять ее.

С каждой проходящей секундой я становился сильнее. Достаточно сильный, чтобы ходить, а затем и бегать. Достаточно сильный, чтобы уловить ее запах, достаточно сильный, чтобы уловить притяжение ее души к моей. Я украду ее из рук Самого Господа, если придется.

47 Рэй

– Наконец-то ты пришла ко мне, Рэйлинн Лоусон.

Мой разум не мог постичь того, что видели мои глаза. Несмотря на то, что у меня не было очков, каким-то образом то, что лежало передо мной, было совершенно ясно. Существо, поднявшееся из черного пруда, было одновременно непостижимо большим и ростом всего с человека. Оно постоянно трансформировалось, увеличивалось и уменьшалось в размерах, являя собой смесь цвета, света и абсолютной тьмы. Это должно было быть невозможно; ни одно земное существо не должно было быть способно принять такую форму. Когда Оно заговорило, голос его был таким же древним и холодным, как выбеленные кости.

Это был голос, который преследовал меня во сне. Голос Бога.

И Бог был одновременно мучительно прекрасен и невыразимо ужасен.

Звук его шагов, медленно приближающихся ко мне по влажным камням, заставил меня вздрогнуть, и мне пришлось прикрыть глаза, потому что я не могла на это смотреть. Мне хотелось убежать, спрятаться. Я бы бросилась в яму, если бы это означало возможность спастись. Но я не могла пошевелиться. Даже поднять руки, чтобы прикрыть глаза, казалось мне огромным усилием, а держать их закрытыми было еще хуже. Я не могла этого вынести. Мои руки, дрожа, опустились по бокам, а горящие глаза не закрывались, даже когда слезы потекли по моему лицу.

Он стоял передо мной, огромный, всеобъемлющий. Пещера вокруг нас расширялась бесконечно, стены были туманными, неспособными вместить истинную массу существа внутри. От его близости меня затошнило, но в то же время оно наполнило меня таким удовольствием, что я едва могла дышать.

Среди быстро меняющихся, не поддающихся описанию цветов, из которых состояло Его существо, я могла разглядеть что-то похожее на человеческое лицо, бледное, как туман, с многочисленными глазами, которые медленно открывались и закрывались, когда Он говорил.

– Всего лишь столетие назад я пощадил троих из вашего рода, чтобы они вернулись в мир, подготовили его для меня, распространили слово пробуждения. Три спасенные жизни однажды должны быть возвращены. Работа выполнена. Клятва исполнена. Посмотри на меня, смертная.

Чем дольше я смотрела, плача, с болью в груди, как будто я тонула, тем больше затвердевало Его туманное лицо. Он мог быть высечен из мрамора, мог быть нарисован Микеланджело или создан с помощью какого-нибудь компьютерного алгоритма с непоколебимым совершенством. Так красиво, что это было пугающе, так ошеломляюще, что я думала растаю и превращусь в ничто просто от того, что Он смотрит на меня.

– Я ждал тебя, Рэйлинн Лоусон. Я звал тебя, даже когда ты забрела так далеко от своего дома. Но ты вернулась ко мне, как и было задумано.

Я попыталась покачать головой, но мои движения казались такими медленными.

– Нет. – прошептала я. – Я не твоя. Не твоя.

В его совершенстве был какой-то изъян. Помимо красоты, я могла видеть серую, скользкую кожу. Я могла видеть массивную фигуру с извивающимися щупальцами, покрытую десятками моргающих бледно-белых глаз. Я почувствовала запах гниющей рыбы. Я чувствовала запах океана.

Бог улыбнулся, обнажив идеальные белые зубы. Словно статические помехи, прорезающие телевизионный экран, на мгновение эти зубы стали зазубренными, изогнутыми и острыми, как у какого-нибудь хищника из самых глубоких уголков океана. Потом это исчезло, и в моем мозгу словно щелкнул выключатель, и я разучилась бояться.

– Не бойся своей судьбы.

Его голос эхом разнесся по пещере, отдаваясь глубоко в моих костях.

– Ты всегда была предназначена для меня. Тебе всегда было суждено вернуться. Это место позвало тебя обратно, и ты охотно откликнулась.

Раздался еще один грохочущий звук, более глубокий и мрачный, от которого волосы у меня на шее встали дыбом. Бог смеялся.

– Ты пришла ко мне. Ты оставила свою семью. Ты следовала за моим голосом в своих снах. Даже когда ты блуждала во тьме этого глубокого места, ты выбрала путь, который привел тебя ко мне.

Я была здесь не по своей воле, совсем не по своей. Но пока Он говорил, мои протесты затихли почти без борьбы. Он потянулся ко мне, и мне так сильно захотелось съежиться, закричать и бороться, но я просто… не могла. Он коснулся моего лица, но его пальцы совсем не походили на пальцы из плоти и крови. Они были холодными, толстыми и скользкими, и везде, где они касались меня, моя кожа немела.

Затем Он прижал ладонь к моему лбу, и мне показалось, что мой череп раскололся, как яйцо. Воспоминания, такие яркие и отчетливые, как будто я переживала их заново, промелькнули у меня перед глазами. Я была ребенком, бегала босиком по деревьям, перелезал через упавшие бревна и забирался на замшелые пни. Я услышала голос, зовущий меня, и подумала, что это мои феи. Я бежала и бежала, как будто это была игра, а они прятались от меня. Затем я остановилась, опустился на колени и прижался ухом к земле. Голос был там, внизу. Я вонзила свои крошечные пальчики в землю, как будто могла докопаться до него.

Потом воспоминание исчезло, и я оказалась в другом времени, в другом месте.

Калифорнийский закат над океаном был бледно-розовым и кроваво-красным. Мои ноги свисали с края пирса, раскачиваясь над водой. Я смотрела вниз, на клубящуюся пену, на волны, разбивающиеся о столбы пирса, и представляла, как погружаюсь в эти темные глубины. Я представляла себе, что если я зайду достаточно глубоко, то все будет тихо. В глубине души у меня было постоянное чувство, что я что-то забыла, что было что-то невероятно важное, что я должна была сделать, и все же, как бы я ни старалась, я не знала, что именно. Я была неугомонна, так неутешительна. Может быть, если я погружусь под волны, может быть, если погружусь достаточно глубоко, беспокойство прекратится.

Моя голова раскололась еще шире. Это было невыносимо, подавляюще. Я знала, что мое тело сильно дергалось, и я кричала, а затем у меня начались судороги, но я не могла остановиться.

Мои родители снова говорили об Испании. Они хотели переехать, они хотели купить дом и уединиться на побережье. Мой папа посмотрел на меня и спросил:

– Итак, какой у нас план, душечка?

Именно тогда я поняла, что хочу вернуться домой. Домой, в Абелаум. Домой, к деревьям и дождю, к призракам моего детства. Домой, в то место, которое никогда не переставало звать меня. Может быть, если я вернусь, беспокойство прекратится. Может быть, я вспомню, что мне суждено сделать.

Я упала на колени. Камни были такими холодными, и я рыдала, мои слезы смешивались с лужицами воды у ног Бога. Это было мучительно, но и радостно. Это был самый глубокий, неподдельный ужас, который я могла себе представить, такой ужасный, что мне захотелось умереть.

Все это имело смысл. Мне суждено было быть здесь. Я должна была прийти. Каждый шаг, который я делала, каждый выбор приводил меня сюда. Даже когда я так отчаянно боролась, чтобы убежать, я снова сталкивалась с опасностью.

Мое чувство самосохранения было не просто плохим – оно активно толкало меня в это место, в эту холодную пещеру глубоко под землей, чтобы пасть к ногам моего Бога.

– Видишь, дитя мое? Твоя душа принадлежит мне, и я обречен на вечность изысканных страданий среди всех тех, кто был до меня. Маркус Кайнс, Виктория Хэдли, а теперь и ты, Рэйлинн Лоусон. Жертвоприношение завершено. Когда я сбегу из этого места, и мир изменится под моей рукой, ты увидишь все это. Ты почувствуешь агонию, боль, праведный страх человечества. Такова судьба моих избранных – быть благословленными вечно страдать за меня. Чувствовать такую боль – это прекрасно. Это конечная, предельная цель твоей души.

Я подняла глаза и посмотрела в лицо Богу сквозь водянистую пелену слез.

– Неужели я умру?

– Никогда, – сказал Он. – Твоя плоть сгниет, съеденная моими слугами. Но ты останешься со мной навсегда. Этому не будет конца. Покоя не будет. Не будет ни передышки, ни утешения. Только совершенное, святое страдание.

В тенях за пределами Бога я могла видеть ожидающего Эльда, я могла чувствовать исходящий от них смертельный смрад. Они жадно смотрели на меня, густая слюна капала с их зазубренных зубов. Я бы еще даже не умерла, когда они набросились на меня. Я бы умирала медленно, разрываемая на части, пока моя душа не покинула бы это тело.

Бог схватил меня за челюсть, заставляя вернуться взглядом к Его прекрасному, ужасному лицу.

– Ты моя. Вечность ждет тебя. Время пришло.

Ощущение, что моя голова снова раскалывается, заставило меня закричать. Словно жестокие, холодные пальцы вдавливались в трещины моего черепа, раздирая его на части. Но на этот раз меня заставили погрузиться не в воспоминания. Кружащиеся цвета, из которых состояло существо Бога, окружили меня. Я не знала, падаю я или плыву, разрывают ли меня на куски или сжимают так сильно, что я скоро перестану существовать. Было больно смотреть, было больно, но я не могла закрыть глаза. Среди мириадов цветов я могла видеть формы, структуры, сотканные из радужного света. Было так ослепительно ярко и так холодно.

Затем раздался крик.

Не мой, а крики десятков, если не сотен, то тысяч голосов. Крики настоящей агонии, такой звук, от которого меня затошнило, просто услышав его. Мои крики растворились среди них, и я поняла, что это никогда не закончится. Это саднящее чувство в моем горле будет продолжаться, эта боль будет продолжаться, это раздирающее чувство не прекратится. Это было то бесконечное, святое страдание, о котором говорил Бог. Такова была судьба моей души.

Но как бы сильно это ни терзало меня, каким бы разбитым ни был мой разум в его тисках, я была привязана, и моя душа не отпускала меня. Бог не мог забрать меня, потому что я связала себя с другим.

К Леону.

И когда я поняла это, цвета вокруг меня внезапно исчезли, и я начала бороться, извиваться, а затем вырываться из Божьей хватки, крича:

– Нет! Нет, нет, нет! Я не твоя!

Я прижалась спиной к каменной стене пещеры, задыхаясь, мое зрение то появлялось, то исчезало из фокуса. Совершенное лицо Бога подергивалось, быстро превращаясь из прекрасного в мерзкое. Иллюзия рассеивалась, и мне казалось, что я могу видеть и то, и другое одновременно: ужасающую реальность Его массивной формы с щупальцами и слишком совершенную маску прекрасного существа.

– Ты не можешь забрать меня!

Чем громче я кричала, тем больше я могла дышать, тем больше я могла двигаться. С контролем, который он имел надо мной, можно было бороться, и я яростно боролась. – Ты никогда не освободишься из этого места, потому что у тебя никогда не будет твоей последней жертвы!

Я истерически рассмеялась, положив руку на отметину Леона на своем бедре, порезы все еще были болезненными, но больше не кровоточили. Где-то Леон все еще был жив. Он выжил. Когда Бог попытался забрать меня, попытался отделить мое тело от души, я почувствовала, как моя привязь к нему натянулась и удерживает меня, отказываясь отпускать.

Каждый путь, который я избирала, каждое, казалось бы, несущественное решение привело к этому моменту. Выбор между двумя вечностями, выбор, который был только моим. Я сделала выбор. Я знала, кому принадлежит моя душа, и это не был безжалостный Бог.

Она принадлежала другому монстру, монстру, который нашел меня и защитил, несмотря на свою тьму. Она принадлежала демону, который, как я знала, даже сейчас пытался достучаться до меня. Чтобы защитить меня, спасти. Я выпрямилась, прижавшись к стене, хотя никогда еще мне не было так страшно.

Может быть, это был бы тот день, когда я умру. Может быть, это действительно была моя судьба. Но, в конце концов, выбор все равно был за мной. Я добралась до самых глубоких глубин этой тьмы и увидела истинный ужас. Я боролась на каждом шагу этого пути.

Если мне суждено было умереть, то я умру, продолжая сражаться.