Текст книги "Салка Валка"

Автор книги: Халлдор Лакснесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– Кто он? – спросила девочка.

Херборг поставила кофейник на печку, подошла к девочке и, указывая большим белым пальцем на фотографию, сказала:

– Ты не находишь, что у него красивые глаза? И рот? Ах, какой формы рот! Но самое удивительное у него – это голос. Этого, конечно, на фотографии не увидишь. Удивительный голос. Ты спрашиваешь, кто он? Да кем он только не был! Посмотри на ямочку на подбородке. Никто не мог устоять перед ней, должна тебе сказать.

– Ямочка на подбородке? – тупо переспросила девочка.

– Что же это я разболталась, – спохватилась Херборг и быстро повернулась к плите. – Не очень-то умно с моей стороны. Просто стыд.

– Я никому не расскажу, – душевно сказала девочка.

– Чего не расскажешь? – разгневалась Херборг. – Что ты еще придумала!

И, не сказав больше ни слова, она выхватила из рук Салки Валки альбом, как будто девочка в чем-то серьезно провинилась, отнесла его в другую комнату и заперла в комод.

Уже стемнело. В кухне слабо горела подвешенная на стене лампа. Комната оставалась во мраке. И вдруг они увидели Арнальдура, сидящего в углу. Он так тихо вернулся домой, что они не слышали. Возможно, он был свидетелем большей части разговора между Херборг и Салкой Валкой.

– Что это ты прячешься в темноте, дитя мое? Почему не дал знать, что ты пришел, а бродишь по дому, как привидение?

– Ну, я пошла, – крикнула Салка Валка из кухни. – До свиданья!

– Ну что за глупости? Я вижу, вы оба не в себе. Я для тебя готовила кофе, Сальвор, хлопотала, а ты уходишь. А ты, Арнальдур, почему не идешь в кухню? Иди сюда, поговори с Салкой. А то ведешь себя как чудак. На тебя уж стали жаловаться, что ты не признаешь людей, не здороваешься с ними! Я-то всегда думала, что вы ладите между собой. Садитесь, попейте вместе кофе!

Арнальдур вошел в кухню, бледный и серьезный. Девочка боялась взглянуть ему в глаза. На нем был воротничок и галстук, волосы подстрижены. Девочка не ответила на его приветствие и повернулась к нему спиной. Его тетка продолжала:

– Боже мой, как ты выглядишь? Бледный, точно мертвец. Где это ты пропадал вчера ночью, что заявился так поздно? Имей в виду, сегодня вечером ты у меня шагу не сделаешь из дома!

– Перестань, пожалуйста, – раздраженно возразил Арнальдур. Голос его дрожал и, казалось, вот-вот сорвется. – Оставь меня в покое!

– Я вижу, ты возомнил себя слишком взрослым, начинаешь пререкаться со старшими. Ладно, садись и поговори с Салкой. Она чувствует себя несчастной. Все неласковы с ней, друзей у нее нет. Ты плохо поступил, что перестал с ней дружить.

– Насколько я понял, ты уже успела рассказать Салке все, что, по-твоему, ей нужно знать обо мне и других людях. К тому же ей безразлично, говорю я с ней или нет. Я прекрасно слышал, Салка, как недавно в лавке ты сказала, что не собираешься разговаривать со мной, хоть и не знаю, в чем я перед тобой провинился. Не помню, чтобы я был груб или невежлив с тобой.

– Не хочу я с тобой разговаривать, – отрезала девочка, держа чашку кофе в руках и отворачиваясь к стене.

– В чем дело? – удивленно рассмеялась Херборг. – Уже не влюбились ли вы, дети, друг в друга?

– О нет, тот, кто все видит и знает, тому известно, что нет. Про нас этого не скажешь! Ничего похожего!

– Рад это слышать, – обиженно отозвался мальчик. – По правде говоря, я даже не представляю, что мог бы влюбиться в тебя, по крайней мере до тех пор, пока ты ходишь в штанах, глупая. Вот когда наденешь юбку, тогда видно будет.

– Да, конечно. Особенно если я наряжусь в меховое пальто и буду гонять тебя по ночам за водкой, чтобы потом напиваться, как теленок, – выпалила девочка, сильно покраснев. Она потеряла контроль над собой, и лицо ее стало почти безобразным.

– Теперь мне ясно, зачем ты пришла к нам сегодня, – вскипел Арнальдур. – Ты пришла, чтобы оболгать меня перед моими родными. Ну что ж, яблоко от яблони недалеко падает. Ты ничем не отличаешься от своей матери. Всем известно, что произошло между тобой и женихом твоей матери, когда ты была еще совсем маленькой паршивой девчонкой…

– Арнальдур, постыдись, что ты говоришь! – прервала его тетка. – Придется, видно, задать тебе хорошую трепку!

Салка Валка отшатнулась, как от удара хлыста, она уронила чашку, пролив кофе на брюки, она затряслась всем телом, ее душили рыдания. Вскочив на ноги, девочка остановилась посреди комнаты, ее глаза были полны слез, каждый мускул дрожал от гнева и стыда. В эту минуту Салке Валке казалось, что ей никогда не приходилось видеть более страшного чудовища в человеческом облике, чем Арнальдур Бьернссон. Нет слов, чтоб выразить, какое он чудовище. Как ужасно она ошибалась в нем до сего дня.

– Я знаю, моя мама несчастна. У нее нет денег, чтобы купить приличную тряпку и прикрыть ею свое тело…

Девочка, вероятно, собиралась высказать им все то, что уже наболело, но слезы душили ее, и она не смогла произнести больше ни слова. И, прежде чем Херборг успела подойти к ней и успокоить се, она уже скрылась за дверью.

– Салка! – кричала ей вслед Херборг. Но девочка была уже во дворе.

– Салка Валка! – кричала Херборг, следуя за ней. Но девочка проскочила в калитку, быстро спустилась с холма и исчезла в темноте.

Глава 16

Незнакомец в поселке! Какая новость может произвести большее впечатление, чем весть о появлении незнакомца среди зимы, когда жителям рыбачьего поселка уже до смерти надоело смотреть друг на друга и когда им уже не доставляет удовольствия даже злословить о веснушках и бородавках на носу своего соседа. К людям неожиданно возвращается вежливость – удивительно приятное качество, обычно выходящее из обихода в маленьких городках. Повстречав незнакомца на дороге, они снимают шляпу, раскланиваются, расспрашивают обо всем – как зовут его, что привело его в здешние места, женат ли он, каков выдался в прошлом году улов в его краях. Стоит только показаться незнакомцу, как во всех домах у дороги приподнимаются занавески, к окнам приникают женщины, молодые и старые, в потрепанных кофтах, многие с младенцами на руках. Малыши упираются пальчиками ног в ржавые жестяные или эмалированные банки, заменяющие цветочные горшки, в которых торчат унылые, безжизненные стебли, возможно – единственное украшение в бедняцком доме. Женщина, завидев незнакомца, выходит на крылечко и долго стоит, сложив руки под передником, и смотрит ему вслед с невыразимой тоской в глазах, с той благоговейной тоской, которую в больших городах считают признаком отсутствия моральных устоев у простых женщин. Ребятишки, засунув пальцы в рот, затаив дыхание, стоят у дороги по щиколотку в снежной слякоти и зачарованно смотрят на пришельца до тех пор, пока не окоченеют ноги в драных ботинках.

Салка Валка встретилась с незнакомцем как-то утром по дороге в школу. Он, вероятно, вышел подышать свежим воздухом, как заведено у Йохана Богесена и ему подобных господ. На незнакомце был непромокаемый серый плащ, шляпа с широкими полями, в руке он держал палку. Время от времени он останавливался, рассматривал то, что попадалось ему на глаза. Неизвестно почему, но девочке почудилось, что она знает его и что и он ее тоже узнал. Что-то было доверительное в его взгляде. Она даже вообразила, что он улыбнулся ей как-то лукаво, будто знал все ее тайны. Она так смутилась, что вся кровь бросилась ей в лицо. Девочка пустилась бежать и бежала, не решаясь оглянуться, до тех пор, пока не оказалась на большом расстоянии от него. Когда она наконец обернулась, то увидела, что незнакомец забыл о ней и с интересом рассматривает что-то другое. Боже мой, до чего же жарко! Кто бы это мог быть?

Вскоре она узнала, кто это такой. В школе и на причале все уже было известно. Оказывается, это Бьерн Бьернссон, отец Арнальдура из Кофа. Теперь Салка Валка поняла, почему он показался ей таким знакомым: ямочка на подбородке. Он приехал с Юга, где был большой персоной, владел всем на свете, на суше и на море, точь-в-точь как Йохан Богесен здесь, в Осейри. Такому человеку ничего не стоило платить за содержание сына, хотя старик Йоун особенно не распространялся об этом. Что привело отца Арнальдура в эти края, пока еще никто не знал. Было только известно, что он остановился у своего тестя и что Херборг набрала в лавке всякой всячины – лимонных корочек, цукатов, гвоздики, мармелада, корицы, кардамона. В Кофе с утра до вечера жарили, парили, тушили, варили, пекли. Старый Йоун, этот неисправимый брюзга и скряга, был так ошеломлен приездом знатного гостя, что отпускал покупателям все, что только у него не попросят, – с любой полки, из любого ящика, не возражая ни единым словом и не напоминая никому о предстоящих похоронах. Кое-кто высказал предположение, что Бьерн Бьернссон купит Коф и построит на этом месте особняк не хуже, чем у Йохана Богесена. Когда же удалось выяснить, что он является пайщиком акционерного общества тральщиков в столице, всем стало ясно, что он построит базу для траулеров в Осейри у Аксларфьорда и начнет конкурировать с Йоханом Богесеном. А кое-кто подозревал, что он приехал обследовать золотую жилу, на которую несколько лет назад наткнулся один немец в горах. Кто может знать, что у этих людей на уме?

Был один из унылых воскресных вечеров в конце зимы, когда каждый порыв ветра приносит дождь или град и фьорд окрашивается в угрюмый серый цвет, мало располагающий к поэтическим размышлениям. Улицы, переулки поселка представляли сплошное море грязи. V плохо обутых жителей поселка ноги были вечно мокрые, и это не способствовало поднятию настроения. В ущельях лежал грязноватый, осевший от дождя снег. Никогда так печально не выглядят рыбачьи хижины, как в сумерки пасмурного зимнего дня: ветхие, источенные бесконечными ветрами, они издали кажутся унылыми восклицательными знаками, рассыпанными на заброшенном берегу. Мелькали в окнах грязные детские лица, посиневшие от вечного плача и водянистой каши, зевающие физиономии взрослых, которым нищета мешает оценить по достоинству благовесть дня. Таков был этот вечер.

Неожиданно на пороге кухни в Марарбуде появился Арнальдур Бьернссон в синем костюме, в воротничке. Он не снял кепки, ни с кем не поздоровался. Он был очень серьезен.

– Сальвор, – сказал он, – можно мне поговорить с тобой?

Казалось, он не видел на кухне никого, кроме нее. Но дело в том, что Салка Валка приняла твердое решение – никогда в жизни больше не разговаривать с Арнальдуром Бьернссоном. Никого и никогда не изгоняли так окончательно и бесповоротно из ума и сердца, как был изгнан Арнальдур из ума и сердца Сальвор Вальгердур Йоунсдоттир. Принять такое решение побудила ее не только недавняя ссора. Увидев отца Арнальдура, Салка поняла, какая пропасть лежит между этим мальчиком и ею, девчонкой, растущей без отца и если хорошенько разобраться, то и без матери, нищей, грязной оборванной. Раньше она обвиняла Арнальдура в том, что он тянется к богачам, преклоняется перед ними, теперь ей стало ясно, что дело вовсе не в преклонении. Мальчик, у которого такой отец, сам принадлежит к знати. Теперь он казался ей таким же далеким и чужим, как семейство купца Богесена. Нет, никогда, никогда в жизни она не заговорит с ним. Тем не менее, как только он позвал ее, она быстро поднялась и вышла с ним из комнаты.

– Ты не пройдешься со мной к берегу? – спросил мальчик.

Девочка стала подыскивать в своем словарном запасе такие выражения, которые бы на всю жизнь запали ему в сердце. Но прежде чем она успела найти эти горькие, уничтожающие слова, которые заставили бы его попять, что даже сама вечность неспособна затушить бушующее пламя вражды между ними, неспособна поглотить то безбрежное море, которое разделило их навсегда, он успел сказать все, что собирался.

– Салка, я пришел проститься с тобой. Я уезжаю.

Она остановилась посреди выгона, где все еще было сковано морозом, и посмотрела на него.

– Уезжаешь? Куда?

Он произнес прекрасные солнечные слова, так долго волновавшие ее детские мечты, обещавшие осуществление всех надежд – когда-то давным-давно, еще до того, как время обогатило ее печальным опытом; когда она и мать еще не были «двумя женщинами», а имеете мечтали о путешествии и о достижении желанной цели.

– На Юг!

Когда он произнес эти два слова, ей показалось, что все ее старые мечты встали перед ней, как мираж, и опустились в море; так однажды Красное море поглотило египтян. Над фьордом пронеслась дождевая тучка. Ее подхватил ветер, закружил, и Салка почувствовала у себя на лице первые капли дождя.

– Ты думаешь, меня это интересует? – спросила девочка с притворным безразличием. Жизнь очень рано научает наше сердце притворяться, чтобы оградить его от ударов судьбы.

– Я знаю, я поступил плохо с тобой, очень плохо, – начал мальчик, с трудом произнося слова. – Но человека окружает много злых духов…

Девочка не отвечала. Она вдруг сконфузилась, ей стало обидно и неприятно, что ей всего лишь тринадцать лет. Она внушила себе, будто зла на него, но сейчас обнаружила, что только испугалась, испугалась так сильно, что ей хотелось бежать куда глаза глядят и спрятаться. Они подошли к берегу. Грозовая туча висела прямо над ними. Град полосовал воздух и бил воду, как целое полчище белых иголок. Мальчик поднял воротник куртки. Он был еще не так богат, чтобы носить непромокаемый плащ.

– Я знаю здесь на берегу одно место под скалой, – наконец сказала девочка, – там можно спрятаться. Пошли, я там иногда сижу.

Они побежали, она впереди. Забравшись в укрытие под скалой, они некоторое время молча наблюдали, как град барабанит по прибрежной гальке; постепенно он становился мягче, превратился сначала в снежные хлопья и наконец в дождь.

– Салка, – начал мальчик. – Злые духи хотят подчинить меня своей воле, иногда они являются ко мне ночью, становятся у изголовья, начинают гримасничать и смеяться мне в лицо. Они внушают мне разные мысли. Они хотят заставить меня делать такие ужасные вещи, что я даже сказать тебе не могу. Иногда эти духи принимают образ страшных женщин… Никому на свете я не решусь рассказать, как они выглядят или что они делают.

– Чепуха, – заявила девочка, не глядя на него. – Все это выдумки вроде тех, что ты мне рассказывал о женщине, которая исчезла за голубыми горами. Эту историю о твоей матери ты выдумал. Ты сочинил, что она уехала в какую-то красивую страну. Она ушла навсегда. Она умерла, как умирают другие люди. Теперь мне все понятно. Это когда я была маленькая, я верила всякой чепухе, что ты мне говорил.

Девочка сама себе удивлялась, как это она сидит с ним наедине и высказывает все, что думает. Но никому, кроме бога, не было известно, как билось сейчас ее сердце. У мальчика, как у фанатика, вера которого подвергается нападкам, – в глазах появился подозрительный блеск, он потерял контроль над своим голосом.

– Сальвор, любой может сказать: это ложь, что ты существуешь. Быть может, то, что ты существуешь, выдумка, но все же я сижу здесь и говорю с тобой, выдумка это или нет. Мне совершенно безразлично, сумеет ли Херборг убедить тебя и других в том, что я лгу. Мне лучше других известно, с кем я разговариваю ночью, во сне, и днем. Я знаю тех, кто хочет погубить меня. Я знаю, кто спасет меня и вырвет из их лап.

– Неужто ты думаешь, меня может интересовать все, что тебе кажется и чудится? – сказала девочка. – Ну, мне пора, я замерзла. Счастливого пути! Прощай!

Она поднялась и вышла из укрытия, собираясь бежать домой.

Мальчик вскочил на ноги и преградил ей путь.

– Нехорошо, Салка, так относиться ко мне, я пришел к тебе как друг. Я не сказал и половины того, что собирался. Подожди немного. Я знаю, я неправильно поступал, что носил коньяк Аугусте, но поверь – больше ничего не было. Она смеялась и издевалась надо мной и даже назвала меня молокососом. Я думал, она хорошая девушка, но видишь, какая она оказалась. Женщина-дух предупредила меня, чтобы я остерегался Аугусты. Этот же дух сказал мне, чтобы я пришел к тебе и попросил у тебя прощенья.

– Женщина-дух? О чем ты говоришь? Ничего не понимаю!

– Она предсказала все, что должно со мной случиться. Она предсказывала, что приедет мой отец и увезет меня на Юг, и многое, многое другое. Она охраняет меня.

– Так я и поверила всей твоей болтовне о духах и привидениях! Черта с два! Ты сам сказал мне, кто я такая, и я не забуду этого до самой смерти.

– Салка, как ты можешь сердиться, когда к тебе приходят по-хорошему? Тебе всего тринадцать лет, а мне пятнадцать. Мы еще дети. Не уходи. Не смотри так на меня. Салка, ты же знаешь, я пришел проститься с тобой. Может быть, мы никогда больше не увидимся. Я уезжаю на Юг, папа хочет, чтобы я поступил там учиться. Я стану студентом и буду разъезжать по свету и, наверное, никогда не вернусь в Исландию. Я хотел бы подарить тебе одну вещицу, потому что ты такая необычная, так не похожа на других. Еще когда мы были совсем маленькими, Салка, я всегда видел только тебя, я не замечал других детей, ты была такая независимая. Помнишь, как весело нам иногда было, как мы баловались и смеялись по вечерам?

Он достал из кармана маленький серебряный медальон на цепочке и протянул его Салке.

– Зачем он мне? – спросила девочка.

– Это мамин. Внутри моя фотография… когда я был совсем маленьким.

Девочка с удивлением смотрела на драгоценность, затем крепко зажала ее в руке как бы для того, чтобы спрятать от дождя. Ей и во сне не снилось такое сокровище. Она быстро взглянула в глубокие, мечтательные глаза мальчика, которые отличали его от всех других людей на земле, протянула ему руку и прошептала:

– Спасибо!

Противоречивые чувства раздирали ее душу. Она убежала, оставив его одного.

Никакое расставание позже в жизни не кажется таким тяжким, как первое. Как первая любовь – единственно истинная любовь, а все позднейшие только ее отзвуки и отражения, так и позднейшие разлуки всего лишь поэтические отзвуки первой разлуки. Такое расставание – единственное запоминающееся до последнего дня жизни.

– Ты что, не собираешься ложиться, Салка? – спросила старушка.

Время было позднее, а девочка сидела на кухне у огня, делая вид, что читает. Пароход еще не подошел. Не было слышно его гудков. Должно быть, он задержался из-за тумана. Но когда все легли спать, девочка надела на себя толстую коричневую фуфайку и отправилась в поселок. Время приближалось к полуночи.

На пристани, дожидаясь парохода, сидело несколько человек со своими пожитками – вещевыми мешками, ящиками, перевязанными веревкой, – бедняки ведь редко держат свое имущество на солидных запорах. Среди них было несколько поселян из близлежащих деревень. Они направлялись к Югу, одни в поисках работы, другие ехали лечиться. Часть пассажиров еще не прибыла. Пароход мог подойти каждую минуту. Обычно больше получаса он здесь не задерживался. Хлестал холодный, пронизывающий ветер с дождем. Поселок давно уже спал, и ни в одной из хижин не горел огонь. Лодка, принадлежащая торговому дому, на сей раз большая моторка, ждала у причала наготове со включенным мотором, чтобы в любую минуту доставить на борт парохода пассажиров и захватить оттуда почту. Слабый фонарик на лодке освещал ее палубу. Теплый отработанный воздух от мотора ударял девочке прямо в лицо, и в холодной ночной тьме даже его запах казался благоуханием. Холодной, неприветливой ночи нет никакого дела до неспокойного сердца, бьющегося в груди человека. Дождь припустил сильнее, но девочка не обращала на него внимания и не собиралась искать убежища. Она все стояла и стояла под дождем. Холодные капли падали ей на голову, с волос вода стекала на шею и вниз по спине. Пальцы совсем окоченели от холода, но она не замечала этого. Рядом с ней неподвижно, словно неживые, стояли две женщины, закутанные в шали. Незавидна судьба тех людей, что среди ночи, под проливным дождем, ждут своего часа, чтобы отправиться в далекое путешествие. Мужчины давно позабыли вкус табака, но в душе у них теплится надежда, что в других местах лучше, чем здесь.

Высокий мужчина в резиновых сапогах, с испачканным лицом высунулся из рубки посмотреть, не изменилась ли погода. Изменений к лучшему не намечалось, дождь, видимо, зарядил надолго.

– Эй ты, в брюках, что стоишь и мерзнешь на холоде? – обратился он к Салке. – Смотри, закоченеешь!

– Да хочу попрощаться с одной женщиной, – ответила Салка и смахнула с носа дождевую каплю.

– Скажи тем несчастным пугалам, чтобы шли в рубку, не то примерзнут к пристани.

В рубке горел огонь. Команда ожидала, когда закипит большой чайник. Они собирались варить кофе. Двое мужчин лежали на скамейках и вели мирную беседу о рыбной ловле. Молодой парень с обветренными руками, сонный и угрюмый, по-видимому не брившийся более месяца, готовил чашки и сахар. Женщинам предложили сесть на скамейки. Моряки пытались развлечь их разговором, но они сидели грустные, мрачные, как на похоронах. Та, что помоложе, казалась заплаканной. А может быть, у нее распух нос от насморка? Она чуточку косила. У пожилой женщины болели зубы. Салка Валка забралась в уголок у самого входа и притаилась там, стараясь быть совсем незаметной. Перед ней стоял огромный крестьянин в кожаных штанах. Наконец поспел долгожданный кофе, горячий, благоухающий, его наливали в большие кружки и давали к нему по большому куску коричневого жженого сахара. Ну что за кофе это был! Один матрос принялся рассказывать историю о каком-то начальнике уездного суда с Юга, имевшего привычку подъезжать к французским траулерам и выпрашивать тресковые головы. Французы ни слова не понимали, что он говорил. Ну и потеха же была! Женщина с зубной болью не удержалась и заметила, что это мало похоже на правду, а косоглазая отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Затем сам шкипер рассказал историю про одного капитана парусного судна, который два дня сряду ругал свою команду за то, что она разбила иллюминатор. Потом снова разливали кофе, предлагали еще сахару – не стесняйтесь, берите. Но тут раздался гудок рейсового парохода. Все поспешно опорожнили кружки, оборвалась интересная история, вдруг утратившая свои достоинства, – все заторопились к выходу. Над морем висел удивительный голубоватый свет, и при виде его возникала слабая надежда, что завтра над фьордом поднимется заря, точь-в-точь как и каждое утро.

– Все готово? – закричал шкипер, выпроваживая Салку Валку на берег. Здесь ей делать было нечего.

Когда девочка уже спустилась на пристань, она увидела двух бегущих мужчин, они опаздывали на пароход.

– Минуточку! – закричал Бьерн Бьернссон мужчинам в лодке, собиравшимся отчалить.

– Поторопитесь! – раздалось ему в ответ. И едва успели мужчины водвориться на палубу, как пароход снялся с якоря. Никто и не заметил Салку Валку.

Арнальдур стоял у мачты под фонарем. На нем было новое пальто. Девочка не могла отчетливо разглядеть его лицо, но ей казалось, что он пристально всматривается в берег. И ни в одном из окошек не было света. Господи, не дай бог, кто-нибудь узнает, что она слоняется здесь среди ночи! Какое счастье, что он не видел ее! Что бы он подумал? Ведь ей только тринадцать лет! Девочка отправилась в обратный путь.

«Ну а если б и заметил, что в этом плохого? – думала она. – Он научил меня читать и писать, а теперь он уезжает в большой мир, чтобы стать важным человеком, и я, наверное, никогда его не увижу».

Она хотела уже повернуться и побежать опять к морю, чтобы в последний раз крикнуть ему «прощай», если корабль еще не успел уйти далеко. Но в этот момент она заметила женскую фигуру в широкой юбке, закутанную в шаль. Наверное, кому-то еще хотелось сказать последнее «прощай». Заметив Салку Валку, женщина резко повернулась и быстро исчезла в темноте. Почему Салка Валка невольно подумала о Херборг из Кофа? Совсем не похоже на нее бегать по ночам и прятаться от людей. Такая женщина выходит только среди бела дня, величественная и торжественная, словно намереваясь осветить своим гордым светом всю вселенную. Может быть, Салке Валке это только почудилось?

Но как бы там ни было, пароход уже скрылся из виду. Он увозил с собой Арнальдура. Арнальдур уехал и никогда не вернется. Ничто не возвращается обратно.

Вот какой это был вечер.