Текст книги "Помни о русалке (ЛП)"

Автор книги: Х. Мэллори

Соавторы: Х. Мэллори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

«Помни о русалке»

Х.П. Мэллори и Дж. Р. Рейн

Серия «Русалка средних лет» #3

Над книгой работала:

Переводчик/редактор: Лена Меренкова

Обложка: Лена Меренкова

Переводы выполнен для группы https://vk.com/beautiful_translation в 2023 г.

Глава первая

Проходит вечность, пока мне удается встать на ноги, они болят, и я спотыкаюсь о мокрый песок.

Каждый дюйм моего покрытого синяками тела болит, усталость сковывает мой разум. Я стараюсь не смотреть на океан, потому что он напоминает мне о нем, о Каллене. Вместо этого я не отвожу взгляда от земли. Сойер ловит меня за локоть, когда я спотыкаюсь; и когда я смотрю на него с благодарностью, я понимаю, что он выглядит не лучше, чем я себя чувствую.

– Я больше не хочу быть здесь, – тихо шепчу я, мои слова повисают в воздухе, когда я снова смотрю на море. – Я хочу пойти домой.

Когда – то тут было мое безопасное место, прикосновение волн к береговой линии теперь вызывает у меня тошноту. Горечь подступает к горлу при мысли о волнах, тянущих меня под воду, как кандалы, удерживающие от свободы под открытым небом, к которой я так привыкла в Шелл – Харбор.

Мара поднимается на ноги, стряхивая со своего тела куски ракушек и песок.

– Рука Майера выглядит не очень хорошо, – бормочет она, – что нам с ним делать?

Мой взгляд опускается к Майеру, который лежит на песке, устроив голову между коленями. Судя по синякам и порезам по всему телу, он пострадал больше всех нас. Тем не менее, я не знаю, что нам с ним делать. Я даже не знаю, как относиться к нему.

Правда в том, что мои чувства – это запутанный беспорядок в моей груди. В конце концов, Майер помог мне, когда это было важнее всего. Даже если изначально он работал на моего врага, на Каллена. Тем не менее… Наше последнее свидание всплывает в глубине моей памяти… мы едим пирожные с кофе, он медленно разглядывает меня. Тем не менее, я чувствую, как между нами выстраивается стена, когда я думаю обо всем, что он сделал – обо всей этой лжи, манипуляциях, скрытности.

Я не могу простить ему работу с Калленом.

– Оставим этого мерзавца одного – пусть он тонет или всплывет. Если бы он утонул, это сослужило бы ему хорошую службу, – ядовито говорит Сойер, не заботясь о том, чтобы его голос звучал достаточно тихо, чтобы Майер не мог услышать.

Злость покалывает мою кожу от слов Сойера, но мне удается сохранять молчание, даже когда я удивляюсь, почему моя первая реакция – вскочить на защиту Майера. Он этого не заслуживает, и, возможно, Сойер имеет право чувствовать себя так.

– Начнем с того, что из – за него мы в этой каше, – продолжает Сойер, проводя рукой по небритой челюсти и морщась, когда его пальцы находят темный синяк, проступающий там. Я тянусь к его лицу, автоматически отвожу его руки в сторону. Я беспокоюсь о нем и хочу убедиться, что его травмы не серьезные.

– Он сражался с Калленом, когда дошло до этого, – говорю я, качая головой, потому что я все еще не знаю, что чувствовать и что думать, когда дело касается Майера. Да, он все это время работал с Калленом, но то, что он перешел на другую сторону, что – то означало… не так ли?

На самом деле, я не знаю.

– Я чувствую, что должна быть благодарна за тот факт, что, когда было важно, Майер доказал, что он верен мне, а не Каллену, – продолжаю я.

– Благодарна? – спрашивает Сойер, качая головой, его брови сдвигаются на лбу. – Ты вообще ничего не должна к нему чувствовать, – заканчивает он, его глаза сердиты.

Я закрываю рот, подавляя кипящее возражение. Майер не заслужил моей верности, это правда. Сойер заслужил. Так откуда взялась эта необходимость защищать Майера… Маршалла… хм, как бы он себя ни называл? Я могу только надеяться, что это не случай неуместной верности просто потому, что Майер и я одного вида? Но нет, вряд ли это так – по крайней мере, я никогда не была русалкой, плывущей по течению, так зачем мне ачинать сейчас? Но я и не могу не задаться вопросом, защищаю ли я Майера просто потому, что он был первым русалом, который обращался со мной как с равной?

Надеюсь, нет. Если жизнь на суше меня чему – то и научила, так это тому, что равенство нужно давать непреднамеренно, за такое не требуют благодарности.

– Майер, в конце концов, сделал правильный выбор, – шепчу я Сойеру.

– Это не значит, что ты ему что – то должна, – возражает Сойер. – Что с того, что он помог тебе сбежать от Каллена? Он поставил тебя в положение, когда тебе было больно, и только за это его нельзя прощать.

– Ты дрался с Калленом уже дважды, – отвечаю я, качая головой. – Ты знаешь, как трудно победить Каллена – насколько он силен, – я глубоко вздыхаю, когда понимаю, что по этому поводу Сойер не поколеблется. И я решаю сменить тактику. – И я все думаю, может, неплохая идея оставить Майера рядом, так как он объявил себя врагом Каллена, – я смотрю на Сойера. – Что за человеческую фразу вы все так любите использовать?

– Враг моего врага – мой друг, – бормочет Сойер. – Но…

Он смотрит на мутный прибой, его темные глаза полны эмоций, которые я не могу назвать. Я жду, пока он продолжит, но он ничего не говорит.

– Что ты думаешь, Мара? – спрашиваю я, поворачиваясь к ней лицом туда, где она слоняется позади нас.

Взгляд Мары перескакивает с меня на Майера, лежащего на мягком песке в холодном мраке, все так же обхватив голову руками. Никому из нас он не сказал ни слова, даже головы не поднял. Я не знаю, что с этим делать.

Она снова переводит взгляд на меня.

– Думаю, тебе следует держать Майера поближе, чтобы ты могла присматривать за ним.

– Держать его рядом? После того, что он сделал? – спрашивает Сойер. – Вы обе понимаете, что он был правой рукой Каллена?

Мара качает головой.

– Именно поэтому я думаю, что Ева должна следить за ним, – возражает она, а затем кивает на Майера подбородком. – С такой рукой Майер не представляет угрозы ни для кого из нас. И, может, он действительно передумал, но я не думаю, что проблема в этом… Дело в том, что нам нужно следить за ним. Мы точно не хотим его возвращения к Каллену.

Я полагаю, что она права; но на самом деле, я не думаю, что Майер вернулся бы к Каллену, даже если бы он был полностью здоров. Это было бы слишком рискованно; Майер прекрасно понимает, что Каллен не прощает, и Каллен лишит Майера головы за то, что он отвернулся от него так. Каллен известен морским народам Корсики как суровый и жестокий король с отсталой моралью и легендарным пылом. Если бы Майер вернулся на Корсику, его встретили бы холодным и резким приветствием – в виде гарпуна.

Я делаю вдох и ловлю взгляд Майера, когда он, наконец, поднимает голову. Я вижу огонек надежды в его зеленых глазах. Они цвета приливных заводей в сумерках, и когда – то я была счастлива их видеть – даже взволнована. Теперь? Теперь ползучая усталость, проникающая в мои кости, не дает мне чувствовать ничего, кроме тупого принятия того, что произошло. Что я знаю, так это то, что у меня больше нет энергии, чтобы позволить себе быть наполненной гневом. Гнев ничем не поможет.

– Давайте просто вернемся ко мне домой, – мягко говорю я, поворачиваясь к Сойеру и Маре. Я не могу больше смотреть на него. – В помещении я чувствовала бы себя в большей безопасности.

Хотя я знаю, что Каллен не вернется сегодня вечером, его эго слишком уязвлено, чтобы рисковать новым столкновением, жуткое чувство начинает ползти по моей спине. Каллен никогда не терял времени даром, и я почти уверена, что он где – то во тьме океанских впадин вынашивает план, как схватить меня. Победить.

Я поворачиваюсь к Майеру, опускаюсь рядом с ним и вздрагиваю, когда боль пронзает мои ноги. Бой с Калленом выбил из меня все, и мне нужно думать о собственных ранах. Майер смотрит на меня прищуренными глазами, словно не может решить, радоваться моему присутствию или опасаться его.

– Что ты собираешься делать со мной?

Голос Майера строгий и жесткий, будто готовый принять любые последствия за свои действия, но тело выдает его. Его глаза блуждают, разглядывая меня, будто это может быть последняя возможность сделать это. Я стараюсь не обращать внимания на глупый трепет своего сердца в ответ. Хотя в прошлом между нами могло быть что – то, сейчас оно мертво. Должно быть.

– Ничего, – отвечаю я, – пока. Ты можешь идти?

Я протягиваю руку, чтобы помочь ему подняться, но Майер отталкивает ее. Затем он самостоятельно встает на ноги, морщась от каждого движения и баюкая руку. Даже сквозь ткань его рубашки я вижу, что его рука опухла и покрыта синяками – она вполне могла быть сломана или раздавлена. К счастью для него, он – русал, а это значит, что его тело довольно быстро исцеляется.

Никто из нас не говорит, пока мы тащимся обратно к моему дому. Я иду впереди, Сойер рядом со мной, мы оба стараемся не выглядеть побежденными, пока идем к моей улице. Мара задерживается, возможно, чтобы присмотреть за Майером или, может, чтобы убедиться, что он не сделает какой – нибудь глупости, например, не попытается сбежать. Хотя, если бы он это сделал, я не знаю, смог бы кто – нибудь из нас его остановить. Мы все истощены и ранены. Хотя и он тоже.

Когда я начинаю открывать входную дверь, я понимаю, что она не заперта, и медная ручка легко поддается. В доме темно и тихо, будто мрачно, после событий на пляже. Мы вползаем внутрь, шуршание песка под нашими ногами царапает деревянный пол, и наше дыхание – единственный звук в устрашающе тихом воздухе.

Мои глаза щиплет, когда я включаю свет, и позади меня кто – то удивленно шипит.

– Извиняюсь, – бормочу я, но извинения не очень искренние. – Где – то здесь есть аптечка. Венди настояла, чтобы я купила ее, когда въехала.

О, верно. Венди.

Со всей этой драмой я забыла о Венди и Томе, нашем общем псе. Печаль сжимает мое сердце, сменяясь паникой, когда я задаюсь вопросом, ненавидит ли меня теперь Венди и верит ли она в ложь, которую помог распространить Майер, – ложь в виде фальшивых газетных статей, в которых меня объявляют воровкой в бегах.

Я не знаю, как я когда – нибудь смогу помириться с Венди, потому что я никак не могу улучшить ситуацию. Объяснение потребует правды, что подвергнет ее еще большей опасности, чем она уже находилась. Как я могу отплатить за ее доброту, втянув ее в эту ужасную передрягу с Калленом? С другой стороны, может, я должна ей правду.

Я пытаюсь вытряхнуть из головы беспорядок мыслей и сомнений. Сейчас нет времени беспокоиться. Я даю себе молчаливое обещание, что все расскажу Венди… в какой – то момент, когда придет время – и в безопасности. Но неизвестно, когда это время наступит.

Я блуждаю на кухне в поисках маленькой металлической аптечки, задаваясь вопросом, сколько пользы от нее может быть. Лейкопластыри и квадратные салфетки со спиртом, вероятно, мало чем помогут с травмами Майера. Его рука будет в порядке благодаря быстрому исцелению русалов и нашей выносливости в целом. Я мало чем могу помочь Сойеру, так как не знакома с анатомией человека. Я надеюсь, что смогу перевязать его там, где он в этом нуждается, и дать то ничтожное количество обезболивающих, что у меня есть.

Медицинская аптечка спрятана под раковиной, среди прочего хлама, который я накопила за несколько месяцев. Но промахнуться невозможно: ярко – красная коробка с белым крестом посередине. Когда я возвращаюсь с набором, первое, что я вижу, это лицо Сойера. Его синяк приобрел неприятный фиолетовый цвет, расползся по челюсти. Ему повезло, что он вообще в сознании. Я видела, как Каллен сражался с более крупными и сильными русалами и выходил победителем. И, Сойер, человек, отделавшийся только порезами и синяками, – просто чудо.

Сойер вздрагивает, когда я промокаю один из его порезов спиртовой салфеткой. Затем он стискивает зубы от боли, и его глаза сужаются от собственного гнева – гнева, который он до сих пор не высвободил, и интересно, высвободит ли он его когда – нибудь. Может, эта ситуация будет означать разрушение нашей дружбы? Как бы я ни надеялась, что так не будет, я бы не стала его винить.

Его челюсть выглядит так же, как и моя – ужасно – воспаленная и кровоточащая в одних местах, багровая и опухшая в других. Я надеюсь, что это худшее из его ранений, потому что он не может пойти в больницу. Больницы будут задавать вопросы, и на любые их вопросы мы не сможем ответить, не распространяя еще больше лжи, чем я уже сделала.

– Где болит? – спрашиваю я.

Я испытываю приступ вины, когда тянусь к лицу Сойера, зная, что большую часть боя я была без сознания. Если бы я не отключилась и была в состоянии помочь, пошла бы битва по – другому? Были бы мы втроем; Сойер, Майер и я смогли бы победить Каллена, еще и с меньшими травмами?

– Ты не должна суетиться из – за меня, Ева, – меня удивляет нежность в голосе Сойера, и он добродушно улыбается. – Ты даже не проверила свои раны.

Я открываю еще один ватный антисептический квадратик и тянусь к его челюсти. Я не могу справиться с чувством вины, которое переполняет меня, когда я думаю о том, что Сойер вполне мог лишиться жизни из – за меня. Я глубоко вдыхаю, а затем выдыхаю все слова, которые хочу сказать, но ни одно из них не приходит.

– Не надо, – мягко говорит он, отстраняясь, – я знаю, о чем ты думаешь, и это неправда.

Я не смотрю на него, возясь с маленьким мокрым квадратом в руке, и сомневаюсь, что он действительно понимает, о чем я думаю, поэтому я говорю ему:

– Я втянула тебя всех в это, – бормочу я, – из – за меня ты пострадал, а Мара изгнана…

Он протягивает руку и обхватывает мой подбородок ладонью, медленно наклоняя мое лицо, чтобы увидеть его. Мое сердце сжимается от прикосновения. Это слишком близко, слишком много.

– Это не из – за тебя, – бормочет он, глядя мягко и непоколебимо близко. Я чувствую, как слезы покалывают уголки моих глаз. Я пытаюсь отвести взгляд, но он держит мое лицо на месте. – В этом нет твоей вины. Ты не можешь помешать тому, что делает Каллен.

Каким – то образом мне удается улыбнуться: со слезами, но по – настоящему. Улыбка исчезает, вызвав в моей ноющей челюсти укол боли. Я сжимаю губы, пытаясь сдержать вздох боли. От боли щиплет глаза, но могло быть намного хуже. Я благодарна, что мы все еще живы.

– Вот, – говорит Сойер, пытаясь забрать квадратик из моей руки. – Позволь мне помочь. Будет меньше болеть.

Я хочу возразить. Мои травмы кажутся пустяками перед лицом того, что он перенес, но его взгляд непоколебим. Я неохотно отдаю квадратик.

Пальцы Сойера смыкаются вокруг моего подбородка, и он осторожно наклоняет мою голову, чтобы добраться до самых сильных порезов. Салфетка жалит, но приятно, когда из раны удален песок. Через мгновение он лезет в аптечку и достает тюбик чего – то и пластырь.

– Что это? – спрашиваю я.

– Неоспорин, – объясняет он, нанося немного на меня. Консистенция маслянистая, но более приятная, чем салфетка. Он снимает целлофан с пластыря и заклеивает первую из моих ран. – Ну вот.

– Спасибо, – я не жду его ответа. Вместо этого я роюсь в беспорядке в аптечке, нахожу небольшую упаковку болеутоляющих в фольге. Я рву ее зубами, предлагая сначала Сойеру. Я собираюсь спросить его, не хочет ли он воды, но он глотает их сухими, морщась от вкуса.

– У тебя все нормально? – спрашиваю я, раздумывая, не отвезти ли его в больницу.

– Я в порядке, – настаивает он, – правда.

Он не может быть в порядке – он сидит слишком прямо, его суставы плохо движутся, лицо бледное от боли.

– Пожалуйста, – говорю я тихо, – просто скажи мне, где у тебя болит, и… может, нам стоит отвезти тебя в больницу.

Он качает головой.

– Ты же знаешь, что мы не можем этого сделать.

– Если твои раны достаточно серьезны, Сойер…

– Ничего не сломано. Я просто в синяках. Как я уже сказал, я буду в порядке.

Почему у меня возникают сомнения?

Глава вторая

Сойер морщится, кривя губы, и, прежде чем я успеваю его остановить, он начинает раскрывать рубашку, медленно расстегивая пуговицы. Он борется с ними, его плечи напряжены и дергаются, когда он давит ту же пуговицу в третий раз – очевидно, ему больно. Я инстинктивно отворачиваюсь, щеки пылают румянцем, но вместо этого я тянусь, чтобы помочь ему.

Я избегаю его взгляда, расстегивая его рубашку, мои руки трясутся, и эта дрожь не имеет ничего общего с болью, которая, кажется, пронзает меня рикошетом. Вместо этого я чувствую себя странно обманутой из – за того, что вижу Сойера раздетым именно так. И тут же мне становится стыдно за то, что я вообще так думаю в такое время.

Я стягиваю фланель с его широких плеч, чувствуя, как тепло исходит от его груди, когда я приближаюсь. Неспешно убирая ткань, я не могу оторвать взгляда от его загорелой кожи, влажной от пота. Капли катятся по холмам его щедрых мускулов, следуя по дорожке к темным волосам, поднимающейся чуть выше его талии. Проходит несколько вдохов, прежде чем я понимаю, что пялюсь. Но со всеми этими мышцами трудно не сделать этого.

Когда я заставляю себя посмотреть на него полностью, жар, обжигающий мое лицо, испаряется, и его место занимает беспокойство. Его плечи испещрены синяками, все они крупнее и темнее, чем тот, что на его челюсти. Они представляют собой калейдоскоп темно – синего и сливового цветов, спиралевидно спускающихся по его плечам, спине и позвоночнику. Когда он ерзает, он не пытается скрыть, как сильно это действие причиняет ему боль. Неудивительно, что он не мог сам расстегнуть рубашку.

Я смотрю на него, не в силах подобрать слова, чтобы выразить свой шок и гнев по поводу того, что Каллен вполне мог убить его.

Я ухожу на кухню за чистой влажной тряпкой, наполняю фарфоровую миску водой, пока смачиваю тряпку. Когда я возвращаюсь к Сойеру, я аккуратно смываю пот и кровь с его кожи осторожными движениями, глядя, как вода в миске становится розовой. На левом предплечье неприятная рана, липкая от полузасохшей крови. Я очищаю ее, прежде чем со вздохом взглянуть на остальные его раны.

Пока я работаю, Сойер неловко ерзает, крепко сжав ладонями колени. Я не знаю, то ли это боль от этих ужасных травм, то ли дискомфорт от того, что я так близко.

– Я почти уверена, что на некоторые из этих порезов стоит наложить швы, – говорю я.

– Не больница, – отвечает он.

Я смотрю на него, и его челюсти напряжены, глаза сужены.

– Сойер…

– Просто перевяжи их покрепче – они заживут.

Он немногословен, снова закрывается, без сомнения, напоминая себе, что это все моя вина. Затем он сердито смотрит поверх моего плеча на что – то вдалеке. Я полагаю, что Мара и Майер должны быть в поле зрения. Сойер закрывает рот и больше не произносит ни слова, пока я смотрю на них сама. Когда я снова поворачиваюсь к нему лицом, я не пытаюсь спорить – он имеет право злиться на меня за все это. Он, должно быть, думает, что от меня больше проблем, чем пользы, и он не ошибается.

Я больше не оглядываюсь на Мару и Майера, хотя могу сказать, что они устроились в другом конце гостиной. Ни один из них не говорит, оба перевязывают свои раны остатками бинты, что был у меня в ванной. Им не нужно много, так как оба быстро заживают из – за природы того, чем они являются. Хотела бы я каким – то образом сделать то же самое и для Сойера.

Я чувствую, как напряжение исходит от них во время работы, густое и ощутимое в тихом доме. Я не могу сказать, то ли это взаимная неприязнь, то ли весомое знание того, с чем мы столкнулись, или с кем мы столкнулись. И всегда есть понимание того, что Каллен вернется. Он не закончил. И в следующий раз он не будет возиться со шпионом. Он вызовет стражу. Возможно, всю стражу.

Мара говорит первой, когда идет на кухню, чтобы выбросить обертки от бинтов в мусорное ведро, а неиспользованные бинты кладет в аптечку. Тени окружают ее глаза, и я чувствую, как у меня по шее пробегает беспричинное раздражение, когда она сердито смотрит на меня.

У нее нет никакого права злиться: все, что она делала, это сидела, как дрожащая креветка под камнем, и смотрела, как Каллен пытался нас уничтожить, а меня – затащить обратно в океан.

Но я знаю, что злиться на нее несправедливо – она не воин, так чего же я ожидала от нее? Что она возьмет копье и проткнет Каллена? Никто из нас не справился бы с ним, и мы обе это знаем. Мара особенно, учитывая одержимость Каллена мной, а не ею. Если бы она была схвачена им, он убил бы ее. А этого я точно не хочу.

– Я иду спать, – тихо говорит она, устремив усталый взгляд на дверь гостиной. – Увидимся утром.

Я киваю и смотрю, как она исчезает наверху, пока негромкий стук ее шагов не становится единственным признаком ее присутствия. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю другого человека в гостиной – того, о ком я до сих пор не знаю, что думать, не говоря уже о том, что с ним делать. Я пытаюсь расслабить плечи, дышу, пока гнев не пройдет. Затем я поворачиваюсь и смотрю на Майера.

Вот кто заслуживает моего гнева. Я должна кричать и требовать от него ответов. Он лжец. Он выставил меня дурой, заявив, что он – друг, хотя все это время собирался сдать меня Каллену. Это так раздражает, я едва могу дышать, и все же…

– Что теперь? – мягко спрашивает он, и его взгляд останавливается на мне.

Что – то горит в его взгляде, что – то, чего я не могу определить, и вскоре он отводит взгляд. Всегда отводит взгляд: в «Мокко Пот», на моей кухне и по дороге домой – всегда отводит от меня взгляд. Будто он не может смотреть мне в глаза. Я хочу спросить, является ли причиной его вина, или есть что – то еще. Но я не спрашиваю. Боюсь, мне не понравится его ответ.

– Пока ты останешься здесь, – говорю я прерывающимся голосом. Я не могу долго сдерживать гнев в своем тоне.

Сойер поворачивается ко мне широко раскрытыми от недоверия глазами.

– Ты же не позволишь ему остаться здесь? С тобой? – он поворачивается к Майеру, сжав руки так крепко, что костяшки его пальцев белеют. Покачав головой в явном несогласии, он снова поворачивается ко мне. – Он может навредить тебе, затащить тебя к Каллену посреди ночи, он может сделать с тобой все, что захочет. Ты здесь с ним – легкая добыча.

– Я бы не причинил ей вреда, – отрезает Майер. – Это уже должно быть совершенно ясно.

– И я не верю ни одному проклятому слову, которое исходит из твоего рта, – отвечает Сойер.

Майер внезапно вскакивает на ноги, и двое мужчин становятся лицом друг к другу, почти грудью к груди. Взгляд Майера мог соскоблить ракушки с лодки.

– Ты знаешь, что Каллен сделал бы со мной, если бы увидел меня снова? – Майер кипит.

Сойер усмехается, не впечатленный.

– Награда за возвращение Евы перевесит затраты, я уверен.

В один момент я уверена, что кто – то из них нанесет удар. Но через несколько секунд Майер отступает, нарушая тяжелую, пропитанную тестостероном тишину. Я благодарна ему за это – даже несмотря на то, что он ранен, он все равно может нанести серьезный вред Сойеру. Сильнее, чем Сойер мог сделать с ним.

– У меня были свои причины, – тихо говорит он.

– Уверен, что так и было, – саркастически говорит Сойер.

Майер поворачивается ко мне.

– Ты не представляешь, как сильно я сожалею обо всем… что я сделал, – он молчит пару секунд, а затем кивает. – Я сделаю все правильно, даже если мне придется умереть в процессе. И, Ева, я могу найти другое место для ночлега, если тебе так будет удобнее.

– Как насчет океана? – рычит Сойер, снова приближаясь к Майеру. – Ползи туда, откуда пришел, и…

– Прекрати, – рявкаю я и, прежде чем успеваю подумать, опускаю ладони им на плечи, физически раздвигая их. – Я не могу… больше терпеть эту борьбу, – я делаю глубокий вдох. – Майер, ты можешь спать на диване, а Сойер… ты тоже можешь остаться… конечно.

Долгий момент никто не двигается и даже не дышит, пока они оба смотрят друг на друга. Напряжение настолько сильное из – за невысказанных слов, что я чувствую, что могу проглотить их. И если бы эти слова имели вкус, они были бы горькими.

Как только напряжение становится почти невыносимым, Сойер тихонько фыркает и поворачивается к прихожей.

– Хорошо, – говорит он, пытаясь стряхнуть гнев. Это не работает. – Но я все еще не доверяю ему.

– Тебе не обязательно ему доверять, – говорю я, беря его за руку. Взяв его, я нежно сжимаю ладонь, что заставляет его остановиться. – Ты должен доверять мне. Ты можешь это сделать?

Он делает глубокий прерывистый вдох, и я могу поклясться, что слышу, как его дыхание сбивается, прежде чем он спрашивает:

– Не знаю. Могу я? – я смотрю на него, и он разглядывает меня несколько ударов сердца, прежде чем качает головой и вздыхает, отпуская мою руку и отступая от меня на шаг. – Я пойду домой, приму душ и смою эту кровь.

Он направляется к входной двери, и вдруг я не хочу, чтобы он уходил.

– Сойер, почему бы тебе… ты можешь принять душ здесь… то есть, если ты хочешь.

Он делает паузу, а затем поворачивается ко мне, прежде чем бросить взгляд на Майера. Затем он кивает и направляется к лестнице. Перила скрипят под его весом, когда он сжимает их в поисках опоры, и я снова задаюсь вопросом, не стоит ли ему отправиться в больницу. Я смотрю на его удаляющуюся спину, комок подступает к горлу.

– Прости, – говорит Майер.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и обнаруживаю, что он ближе, чем я ожидала. Я смотрю на него.

– За что именно ты извиняешься? За попытку сдать меня Каллену или причинить боль Сойеру?

Он наклоняет голову, не желая встречаться со мной взглядом.

– За все. И я… говорил честно. Я могу спать в другом месте. Твой друг прав. Я не заслуживаю доброты, которую ты проявляешь ко мне.

– Заманчиво, но нет, – начинаю я, скрещивая руки на груди. – Я тебе не доверяю, поэтому лучшее место для тебя там, где я могу наблюдать за тобой, – он ничего не говорит, а только кивает, будто говоря, что понимает. Я сужаю глаза и продолжаю. – Но давай проясним одну вещь. Ты здесь не гость. И ты мне не друг.

Он кивает, глядя на свои руки.

– Прости, – снова бормочет он, на этот раз почти шепотом. – Я не хотел, чтобы это произошло.

– И все же это произошло.

– Просто для протокола и… чтобы ты знала… как только я встретил тебя, я понял, что не смогу реализовать планы Каллена, – он делает паузу, его голос становится мягче. – Но он не оставил мне выбора.

– Угроза изгнания?

Майер бросает взгляд на мои глаза, и я вижу бурю, бушующую в их ярко – зеленых глубинах.

– Есть вещи похуже изгнания, Ева.

Я думаю о словах Каллена. Ты любишь ее? Он задал этот вопрос Майеру на пляже в ярости. Какое наказание было бы для Майера, если бы Каллен верил, что Майер влюблен в меня, в предполагаемую невесту Каллена? Смерть конечно, но после пыток.

С трудом сглатывая, я падаю на ближайший стул, и накидка вздымается вокруг меня. У меня болит голова, и я чувствую синяк на лице при каждом движении челюсти. Я не знаю, что еще сказать ему, поэтому позволяю тишине задержаться. Я слышу, как Сойер включает воду наверху, готовясь принять душ, трубы дома скрипят в стенах, измученные так же, как и я.

В конце концов, Майер садится на диван напротив меня, выпрямив спину. Через мгновение он перегибается через подлокотник дивана, его рука находит мою. Я убираю ее, прежде чем он успевает схватиться. Он еще не заслужил этого – не после всего, что произошло.

Я не вижу его выражения, но чувствую, как он вздрагивает.

– Я не хотел тебя обидеть, Ева. Я видел тебя на пляже… и я… я не смог реализовать план Каллена.

– Я помню.

Майер делает паузу. Я чувствую его взгляд на себе, но не встречаюсь с ним. Он кажется задетым. Может, он ждал, что я скажу что – то – что – то, что успокоит его, заставит его думать, что я, в конце концов, прощу его, – что мы сможем вернуться к тому, что было раньше. Что ж, он заблуждается. Я устала потворствовать каждому мужчине, который думает, что имеет на меня право.

– Рыцари Корсики приносят клятву, – говорит он. – Даже в изгнании я не мог игнорировать Каллена, – он качает головой. – Но потом я познакомился с тобой и я… ну, остальное ты знаешь, – он смотрит на меня, и тяжесть его действий отражается в его глазах, в его выражении лица. – Я сожалею обо всем больше, чем ты когда – либо узнаешь.

Эти слова должны быть утешением, но они кажутся пустыми в свете того, что он сделал. Тупая боль в груди нарастает. Я не могу заставить себя смотреть на него.

– Я иду спать, – тихо говорю я. – Дополнительные одеяла и подушки в шкафу в прихожей.

Без лишних слов я ухожу.

Глава третья

Солнечный свет проникает сквозь щели между штор.

Обычно я держала бы их открытыми, но после того, что произошло прошлой ночью, любой барьер между Калленом и мной кажется важным, каким бы надуманным или глупым он ни был. Я подношу к губам чашку с кофе и изумленно фыркаю. Может, вместо занавесок стоит повесить сети – тяжелые рыболовные сети с вплетенными в концы крючками. Разве это не было бы зрелищем? Король Каллен, пронзенный занавесом. Да, мысль привлекает немного, даже если это совершенно невероятно.

Я смотрю на вторую чашку кофе возле своего локтя. Я проснулась двадцать минут назад, налила себе и Сойеру по чашке и обнаружила, что он ушел ночью. Я не могу винить его. У него есть дети, о которых нужно заботиться, и я уверена, что было трудно уговорить няню остаться на ночь, но… я также не могу отрицать, что разочарована. Нам еще так много нужно сказать друг другу.

Я вздрагиваю, когда звонит мой телефон, и инстинктивно надеюсь, что это Сойер.

Но это не так.

Это Венди. Опять.

Она звонила и писала большую часть ночи. Я хочу ответить. Честно, хочу, но реальность необходимости встретиться с ней, чтобы объяснить клубок событий и предысторию этого клубка, пугает. Не говоря уже об опасности, которой это подвергнет ее. Чем больше она узнает о Каллене, тем хуже ей будет.

Венди заслуживает гораздо большего, чем то, что я ей даю, и она была для меня лучшей подругой, чем я для нее, это точно… она не лгала о большей части своей жизни. Да, я действовала по необходимости, но стала ли эта правда, в конце концов, менее болезненной?

Еще одно сообщение мелькает на моем экране.

Ева, я знаю, что ты получаешь мои сообщения.

Я вздрагиваю и со вздохом роняю телефон на кухонную стойку, чувство вины скручивает мои внутренности. Если я не отвечу, Венди может решить зайти ко мне лично. По крайней мере, сейчас я могу ответить и притвориться, что все в порядке, чтобы сохранить дистанцию ​​между нами. Это расстояние мне не нравится, но оно необходимо. По крайней мере, на данный момент. Пока я не придумаю, что делать и что ей сказать.

Извини, – отвечаю я трясущимися руками, пока печатаю, – я в порядке, обещаю.

Как только я нажимаю «Отправить», ее ответ появляется жирным резким шрифтом. Экран слишком ярко светится в полутемной кухне.

Ты не можешь дальше игнорировать меня! Я просто хочу знать, что происходит!

Конечно, хочет. Почему я думала, что банальности и фальшивое веселье переубедят ее? Я бы не позволила врать, если бы мы поменялись местами. С другой стороны, мне хотелось бы думать, что в этом случае я не обвиняла бы ее, но…