Текст книги "Помни о русалке (ЛП)"

Автор книги: Х. Мэллори

Соавторы: Х. Мэллори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Смотри, как ты говоришь со мной, дорогая. Ты заботишься о сыновьях Мары, да? Будет обидно, если кто – то из них пострадает.

Мара скулит. Именно этот мягкий, ломаный звук дает мне силы делать то, что я буду делать дальше. Я даю Каллену то, что он хочет. Мои плечи сгибаются в поражении, и я опускаю голову, будто я слишком устала, чтобы держать ее дольше. Я видела, как другие русалки принимают эту позу, чтобы мужья не причиняли им вреда. Это жест капитуляции.

Я позволяю Каллену думать, что он победил меня, и это самое сложное, что я когда – либо делала.

Каллен удовлетворенно вздыхает и отпускает Зрайруса. Он легонько толкает мальчика, и мальчик падает на песок, непривыкший к сухопутным ногам. Он испуганно смотрит на Каллена.

– А что насчет предателя Майера? – спрашивает Каллен у Мары, не сводя с меня глаз.

– Он в хижине, – лжет Мара, медленно пятясь, подзывая своих мальчиков следовать за ней, что они охотно делают. – Он все еще без сознания, мой король. Думаю, я дала ему слишком много транквилизатора. Он не должен причинять особых хлопот.

Каллен улыбается.

– Ты хорошо поработала, Мара. Возьми своих детишек и иди.

– Спасибо, мой король, – задыхаясь, говорит Мара.

Элдон ковыляет к ней, чуть не опрокинувшись дважды. Она с рыданием обнимает обоих.

– Мне так жаль, – шепчет она, отворачиваясь от меня.

– Нет, не жаль, – отрезаю я, не забывая играть свою роль. – Делай то, что у тебя получается лучше всего, и исчезни.

Улыбка Каллена источает самодовольство. Мне трудно не стереть это выражение с его глупо красивого лица. Его глаза блестят от радости, он доволен тем, что вбил клин между нами.

– Вражда между сестрами – женами. Какое разочарование, – говорит он.

У него улыбка, как у акулы, и я ненавижу его с такой силой, что могу сжечь мясо с его костей. Улыбка, которую я ему дарю, сияющая и фальшивая, но он, кажется, верит ей.

– Я знала, что, в конце концов, она сделает что – то подобное, – небрежно говорю я. – Она всегда ревновала.

Каллен подходит ближе, глядя на мой рот. Мои внутренности корчатся, как взволнованные угри. Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне. Тем не менее, я должна позволить ему сделать это. Ради Майера и Мары.

– О, это так?

Я наклоняюсь к нему с заговорщицким шепотом и слегка вздрагиваю, когда он кладет ладонь на мою щеку.

– Это так, – отвечаю я. – Эвард всегда любил меня больше, чем Мару, хотя я не могла дать ему детей. Потом она вышла за тебя, а ты все еще хотел меня. Она согласилась помочь тебе, потому что ненавидит меня… так сильно.

Я говорю ерунду, пытаясь тянуть время. Я вижу, как некоторые из изгнанников приближаются сбоку. В моей груди трепещет паника, потому что я не хочу, чтобы Каллен их заметил. Недолго думая, я приподнимаюсь на носках и прижимаюсь губами к губам Каллена, прежде чем он успевает повернуть голову.

Каллен издает звук, нечто среднее между вздохом шока, смехом и рычанием. Его губы сжимают мои, давя с такой силой, что мои зубы врезаются внутрь губы. Его руки впиваются мне в волосы, дергая так сильно, что слезы наворачиваются на глаза. Его дыхание соленое и прохладное на моих губах, и я ненавижу его. Все, что связано с поцелуем, вызывает у меня тошноту. Тем не менее, это заставляет стражей смотреть на песок. И все это время я держу руки за спиной, чтобы поддерживать иллюзию, что они все еще связаны.

Он притягивает меня ближе и проводит руками по моей груди, сжимая ее. Я поддаюсь ему, просто чтобы провести собственную разведку – в попытке понять, какое оружие он прячет. Глядя на линию его груди, я вижу нож в кожаных ножнах прямо под его грудной клеткой слева. А по красной коралловой ручке я почти уверена, что это мой охотничий нож – свадебный подарок от Эварда.

Каллен не торопится, исследуя меня, прежде чем отступить, покраснев и тяжело дыша. Я в жизни не видела более высокомерного мужчину. По победоносному выражению его лица видно, что он уже отправил меня в графу «завоевание», а значит, я не буду привлекать его буквально через несколько месяцев.

Не то чтобы я планировала дать ему так много времени.

Я жду, пока Мара доберется до зарослей, прежде чем вытащить руки из – за спины, ударяя ими по ушам Каллена со всей силой, на которую я способна. «Надрать ему уши», – так это звал Майер. Он показал эту технику во время наших тренировок, но отказывался применять ее на мне. По – видимому, это вызывает сильную боль, а иногда и глухоту. В то время я была настроена скептически. Это казалось слишком простым, чтобы быть эффективным.

Теперь я сожалею, что когда – либо сомневалась в Майере.

Каллен отшатывается, стонет в агонии. Он сильно кренится в сторону, а его стражи слишком потрясены, чтобы двигаться, не говоря уже о том, чтобы поймать своего раненого короля.

«Беги, Ева! – говорю я себе. – Беги и догони Мару и мальчиков».

Но я не могу.

Я не могу отвернуться от Каллена – я должна довести это до конца. До горького конца. Поэтому я бросаюсь к нему, пригибаясь, чтобы избежать широкого взмаха его рук, и выхватываю свой охотничий нож.

Моя внезапная атака кажется сигналом, которого ждали изгнанники. Они выходят из теней, крича и ругаясь, набрасываясь на стражей с оружием наизготовку. И их оружие разнообразно – от настоящих боевых клинков до кухонных ножей и даже садовых инструментов.

Вуран держит лопату, а человек рядом с ним, кажется, держит вилы. У Фриды более впечатляющее оружие, копье из кости, заточенное до смертоносного острия. Страж, в которого она целилась, бледнеет и чуть не роняет собственное оружие, когда она приближается. Я почти уверена, что он в шоке из – за того, какая она, и, без сомнения, из – за ужасных историй, которые он слышал в детстве.

Губы Каллена отрывают его зубы в самом диком оскале, который я когда – либо видела на лице русала. Он, пошатываясь, идет ко мне, неровно тянется к другому оружию на поясе. Мои руки так трясутся, что я боюсь уронить нож.

До сих пор я никогда не верила, что Каллен убьет меня. Ранит? Да. Изувечит меня? Может быть. Убьет? Нет. Это было бы признанием поражения. Но теперь правда в его глазах: я опозорила его перед стражей. Я возглавила мини – восстание, намереваясь добиться его свержения. Он не может этого простить.

– Ты пожалеешь об этом, бесполезная шлюха, – рычит он.

Каллен сильный. Может, слишком силен, чтобы его победить, и я сама знала, насколько жестоким он может быть.

– Я убью тебя, – продолжает он, все еще с той же ужасной ухмылкой. – Но сначала я собираюсь превратить твоего любовника и его маленькую семью в фарш и скормить их акулам. Каждый раз, когда ты будешь умолять меня остановиться, я буду резать немного глубже.

Мои пальцы сгибаются вокруг рукоятки ножа, внезапно обретая твердость. Мое зрение приобретает красноватый оттенок, когда я смотрю на выражение превосходства на его лице, и я закипаю. То, что происходит дальше, происходит так быстро, что я едва могу в это поверить.

Все, о чем я могу думать, это уроки Майера и то, как он сказал мне использовать элемент неожиданности, чтобы мой противник думал, что он имеет преимущество. Чтобы он думал, что я не собираюсь сопротивляться.

Внезапно я чувствую, что наклоняюсь, отводя руку назад, прежде чем снова вытянуть ее вперед, когда я сбиваю голову Каллена в сторону сильным ударом. Что – то в его челюсти щелкает. Он удивленно охает, его шея смещается в сторону, но затем он отбрасывает мою руку в сторону, чтобы избежать дальнейших повреждений. Я чувствую, как что – то щелкает в моем локте, а потом меня пронзает сильная боль, но я не могу заставить себя об этом беспокоиться.

С вызывающим криком я разворачиваюсь, а затем опускаюсь на корточки и вижу шанс – я параллельна его груди. Недолго думая, я тянусь вперед и вонзаю нож в живот Каллена, вкладывая всю свою силу в удар.

В его животе остается рана шириной в четыре дюйма, и я не отпускаю лезвие, а продолжаю тянуть вниз, разрезая его живот пополам. Он замирает на месте, недоверчиво глядя на себя. Я не останавливаюсь. Я вытаскиваю нож и снова наношу ему удар, на этот раз в грудь.

Между моими пальцами хлещет кровь, и он пытается оттолкнуть меня от себя, но внезапно ослабевает – и я понимаю почему – он умирает.

Я вытаскиваю из него нож, а затем опускаю его снова и снова. Движение приобретает тошнотворный звук метронома, совпадающий с гулким пульсом в моих ушах.

Грудь. Горло. Лицо.

Везде, куда я могу дотянуться, я наношу удар.

Когда он падает, я забираюсь на него верхом и продолжаю, чувство болезненного удовлетворения пульсирует во мне, когда он булькает и хрипит, умоляя меня остановиться взглядом, потому что, по – видимому, он больше не может говорить.

Я не останавливаюсь.

Я поднимаю руку, чтобы нанести еще один удар, когда кто – то хватает меня за запястье и сильно трясет. Я оборачиваюсь настолько, насколько позволяет мое положение, чтобы посмотреть, кто это был. К моему удивлению, это Майер, его лицо искажает беспокойство.

– Его уже нет, Ева. Он больше не может причинить тебе боль, – он делает паузу и переводит взгляд на мою окровавленную руку. – Отпусти нож.

Я моргаю, не до конца понимая.

Каллен все еще хрипит, да? Он все еще жив. Он все еще может причинить нам боль. Он навредит нам, если его не остановить.

Но когда я замираю, чтобы прислушаться, я ничего не слышу из – за собственного затрудненного дыхания. Пляж устрашающе тихий. Оглядевшись, я обнаруживаю, что стражи Каллена либо мертвы, либо сбежали в море.

И мужчина подо мной…

Боги.

Мужчина подо мной похож на сырой гамбургер. Едва ли есть дюйм кожи, которая не была порезана или измельчена. Он едва ли похож на мужчину, не говоря уже о короле. Я смотрю в нарастающем ужасе на то, что я сделала.

Я чувствую, как подступает крик, но когда я поднимаю руки, чтобы прикрыть рот, они оказываются скользкими от крови.

Я слезаю с Каллена, когда до меня доходит вся тяжесть всего, что только что произошло.

Я убила его.

Мир вращается, и я сгибаюсь пополам, меня тошнит.

Я не ела несколько часов, и ничего не выходит. Тем не менее, когти кислоты вцепились мне в горло.

Каллен мертв, и я убила его.

Ужасно.

Когда я снова могу выпрямиться, я поворачиваюсь спиной к Майеру и бегу.

Глава двадцать первая

– Ева!

Я шатаюсь, в оцепенении.

Я не знаю, куда я иду, просто мне нужно покинуть это место. Мне нужно уйти от всего, что только что произошло, от ненависти и гнева внутри себя.

Мокрый песок засасывает мои ботинки, и я в панике сбрасываю их.

Такое ощущение, что даже пляж сговорился удержать меня здесь. Песчинки скользят между пальцами ног, и в моем повышенном состоянии сознания это кажется слишком грубым. Я слышу шаги позади себя, слышу ропот остальных, которые обсуждают, что делать с телами.

Слово скользит, как ледяное копье, меж моих ребер.

Тела.

Тело Каллена.

Тела его стражей.

Его кровь на моих руках, на моей рубашке и просачивается в песок позади меня. Я не хочу смотреть, не хочу смотреть в лицо тому, что я сделала. Я и раньше билась с ножом с другими существами. Я видела, как они бьются и извиваются, и удерживала их, пока они умирали, – обычно в целях самообороны или для того, чтобы добыть еду.

Но я никогда не делала этого с русалкой. Никогда ни с кем из моего народа.

На данный момент преступления Каллена не имеют значения.

Неважно, что он был монстром и заслуживал смерти. Неважно даже, что он собирался со мной сделать, если бы он затащил меня обратно на Корсику. Я просто не могу перестать думать о том, что то, что я только что сделала… забрала еще одну жизнь… было… неправильно. Я должна была просто ударить его ножом – один раз. Я должна была убедиться, что он мертв (что определенно было сделано первым ударом). Вместо этого я жестоко убила его.

То, что я могу смотреть ему в лицо и делать такое… это делает и меня монстром.

Майер догоняет меня, останавливая перед густыми деревьями, отделяющими нас от внешнего мира.

Я ищу брешь в деревьях. Мне нужно уйти с этого пляжа. Я не знаю, куда я пойду после этого, но не могу оставаться здесь и слушать хладнокровные дебаты о захоронении трупа Каллена.

– Ева, подожди, – говорит Майер, вполовину поворачивая меня к себе лицом. Не знаю, какое у меня выражение лица, но оно заставляет его вздрогнуть.

– Что? – рявкаю я. Или, по крайней мере, пытаюсь рявкнуть. Но я не звучу достаточно сердито, чтобы применить этот термин. Я просто звучу… устало.

Может, немного подавленно.

– Там нельзя выходить, – говорит Майер, указывая на небольшой просвет в деревьях. А, вот он. Я пытаюсь двигаться туда, но он снова ловит меня. – Ева, ты должна подумать.

– Нет, не должна, – бормочу я. – Я должна уйти… от всего этого.

Хватка Майера не ослабевает.

Я подумываю использовать некоторые из своих новообретенных боевых навыков, чтобы избавиться от него, но отказываюсь от этого. Я еще новичок, а он – обученный страж. Я превзошла Каллена только потому, что он не ожидал этого от меня. Майер знает лучше.

Он бросает на меня быстрый взгляд и вздыхает.

– Ева, ты вся в крови. Если ты просто уйдешь отсюда, что, по – твоему, произойдет?

Страх проводит холодным пальцем по моему позвоночнику.

Он прав.

Если я буду бродить по улице в крови Каллена, кто – нибудь вызовет полицию. Я не уверена, что кровь Каллена будет зарегистрирована как человеческая, когда они проведут тесты, но, тем не менее, она вызовет переполох. Моя и без того испорченная репутация будет разрушена безвозвратно. Меня могут даже запереть, пока они не найдут способ обвинить меня в убийстве.

И это они сделают правильно.

У меня вырывается всхлип, и я падаю на песок пляжа.

Даже после смерти Каллен крадет мою свободу.

Я шарахаюсь от Майера, когда он становится на колени рядом со мной. Он позволяет своей руке упасть с хмурым взглядом.

– Все будет хорошо, – начинает он. Я не даю ему закончить ложь.

– Как ты можешь говорить такое? – почти кричу ему я. – Я только что убила мужчину, Майер! Он лежит мертвый на пляже, и я сделала это! Я! Я наносила ему ножевые ранения снова и снова, и более того – я не могла остановиться. Я знала, что делаю, но… не могла остановиться.

И это отвратительная правда.

Дело не только в том, что я убила его. Дело в том, что я опустилась до его уровня, совершила акт жестокости, который должен быть немыслимым для меня. Слова Мары неприятным эхом отдаются в глубине моего сознания: «Ты хуже Каллена. По крайней мере, он не притворяется хорошим».

Майер приближается на несколько дюймов, но больше не пытается прикоснуться ко мне.

Я благодарна. Все кажется слишком резким. Пронзительный звон появился у меня в ушах и бьет по черепу изнутри. Меня вот – вот стошнит? Вырубит? Это будет облегчением? Я не знаю.

– Тяжело в первый раз, – тихо говорит он. – Даже если ты убиваешь врага, который этого заслуживает. Если у тебя есть хоть какое – то подобие совести, убивать тяжело. А что касается Каллена… ну, никто не будет винить тебя. На самом деле, ты оказала всем нам услугу. И, Ева, ты знаешь, что было бы, если бы он победил. Он бы тебя изнасиловал.

– Я знаю.

– Он превратил твою жизнь в ад с тех пор, как ты покинула Корсику… и даже раньше. И он сделал то же самое для каждого на этом пляже сегодня вечером. Он заставил Мару принять решение, которое она никогда не должна была принимать.

– Я знаю.

– Ты поступила правильно.

– Я знаю! – наконец, кричу на него я.

Я даже возмущения вызвать не могу. Я просто смотрю на него, ничего не выражая, глаза такие же плоские и холодные, как изнанка луча. Он действительно думает, что эта маленькая речь поможет мне почувствовать себя лучше? На моих руках до сих пор кровь. Я пытаюсь стереть ее о рубашку или джинсы, но только больше пачкаюсь. Кровь повсюду.

Желчь подступает к горлу, и мне приходится сглатывать рвотные массы.

Внезапно избавиться от крови Каллена – это все, что имеет значение.

Майер не пытается остановить меня, когда я ползу к океану. Он просто встает и следует на безопасном расстоянии. Голоса изгнанников, армии Фриды, становятся все громче, поскольку они начинают спорить о том, что делать с Калленом и телами стражей. Я должна быть благодарна за их помощь, но я могу представить их только как стервятников, ссорящихся из – за туши. Я хочу крикнуть им, чтобы они столкнули его в океан и покончили с этим. Бросьте Каллена, его стражей и других мертвецов в океан. Если Корсика хочет вернуть своего короля, они могут его получить.

Я достигаю океана до того, как начинаются нешуточные слезы. Боль пронзает мои руки, когда соленая вода хлюпает в порезы, но я стискиваю зубы и проталкиваюсь сквозь нее. Прилив лижет мои руки, лишая их крови менее чем за минуту.

Этого не достаточно.

Я раздеваюсь и устраиваюсь в приливе, желая, чтобы соль вымыла остальную часть меня, смыла с меня все, что произошло сегодня ночью.

Я знала, что Каллена можно остановить только насилием. Я просто никогда не ожидала, что я буду тем, кто совершит это. Да, у меня были веские причины, но…

* * *

Я не знаю, как долго я остаюсь в океане, но когда я, наконец, возвращаюсь к берегу, я благодарна облакам, скрывающим лунный свет. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы Майер увидел мою наготу. Он держит голову повернутой, когда протягивает мне одежду, и я вытираюсь. Затем он протягивает мне еще несколько вещей, и когда я их осматриваю, я обнаруживаю мужскую рубашку, порванную, но все еще относительно чистую. Ниже джинсы, грязные, но без крови. Я поднимаю на него взгляд, ничего не понимая.

– Это твоя одежда, – глухо говорю я.

– Была, – кивает он. – Но теперь она твоя, и она понадобится тебе, чтобы уйти отсюда и вернуться домой так, чтобы никто не заметил.

– Но тогда ты застрял в трусах? – указываю я и чувствую, как непрошеный жар заливает мои щеки, когда я указываю на этот факт – он стоит полуголый передо мной. Не теряя времени, я набрасываю его рубашку через голову, а затем встаю, замечая, что она опускается почти до колен. Вряд ли его джинсы мне подойдут, но я все равно их натягиваю.

Майер делает долгую паузу, прежде чем сказать:

– Они мне не понадобятся.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… я не вернусь в Шелл – Харбор.

– Что? Но ты живешь здесь?

– Нет, ты живешь здесь, – поправляет он, и я не могу не хмуриться.

– Но ты сказал…

– Я решил изменить курс, – прерывает он. – Теперь, когда Каллен умер… Я собираюсь вернуться на Корсику с Марой и некоторыми другими стражами. Как мать законных наследников престола, Мара является королевой – регентшей, пока им не исполнится пятнадцать.

– Королева – регент? – повторяю я, качая головой, гадая, не сошел ли он с ума. – Этого не существует.

– Существует, но на Корсике никогда не было королевы – регента, так что неизвестно, как народ примет это. Маре понадобится верная охрана, на тот случай, если одной из других жен взбредет в голову попытаться ее свергнуть.

Я смотрю на него, слишком потрясенная, чтобы говорить. Вернуться на Корсику? Сейчас? И посадить Мару на трон вместо Каллена? Он не серьезно. Корсика не свергла Каллена с престола, даже когда он оказался эгоистичным и жестоким королем. Как он может ожидать, что нежная и покладистая Мара будет нести тяжесть королевства на своих узких плечах?

– Мара не может быть королевой! Пройдет не менее пяти лет, прежде чем Элдон станет достаточно взрослым, чтобы править. Они столько не проживут! Вы все должны оставаться на земле. Это безопасно.

Улыбка Майера задумчива, но лишена горечи.

– Возможно, но наше место не на суше.

– Ты… ты давно думал об этом, да?

Он кивает.

– Пока я жил с тобой, я думал о будущем Корсики. Каллен убран с дороги, и у нас есть возможность что – то изменить. То, что Фрида, ее армия и любые другие изгнанники вернутся с нами, только поможет гарантировать, что все пойдет так, как мы хотим.

– А Мара?

Он кивает.

– У меня есть ее согласие.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не близко ли она.

– Где она?

– Она и мальчики спрятались в деревьях после того, как Каллен отпустил их. Когда они поняли, что это безопасно, они вернулись.

– И она согласна с этим твоим планом? Вернуться на Корсику?

Он снова кивает.

– Да.

– Но… я думала, тебе нравится на суше? Я думала, ты хочешь сделать Шелл – Харбор своим домом?

– У меня была только одна причина остаться здесь… и это была ты, Ева.

Он протягивает руку и переплетает свои пальцы с моими. Прикасаться к нему приятно, но… это не то же самое, как когда Сойер прикасается ко мне. Между Майером и мной есть нежность, влечение, а теперь и немного скупого уважения, но я не чувствую бури эмоций. То, что я чувствую к Сойеру, настолько сильно, что иногда трудно дышать. Мне кажется, что я расплавлюсь или сгорю. Когда Сойер прикасается ко мне, я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Майер ощущается… комфортно.

Между нами больше химии, чем когда – либо было с Эвардом, но я не могу отрицать, что это бледная тень того, что я чувствую к Сойеру. И я вдруг понимаю, откуда берутся Майер и Мара. Земля была моей мечтой, а не их. Им здесь не нравится так, как мне. Море у них в крови – это их место.

– Прости, – шепчу я, высвобождая свою руку из его. – Я бы хотела… я бы хотела, чтобы между нами все было по – другому.

Он заправляет прядь волос мне за ухо, все еще улыбаясь.

– Я знаю, твоя доброта – одна из причин, почему я люблю тебя.

Я опускаю голову, когда свежие слезы затуманивают мое зрение. Когда я слышу слово «люблю», мне становится еще хуже. Это было невысказанным между нами, и теперь это открыто, обнажено и уязвимо. Я даже не могу сказать это в ответ, поэтому я не говорю. Мы оба знали, что это неправда.

Я могла бы полюбить его.

Если бы я никогда не встретила Сойера, я бы никогда не узнала разницу между покоем и страстью. Я была довольна Эвардом. Я могла бы быть довольна Майером. Мои чувства к нему более сильны, чем к моему покойному мужу. Я могла до смерти любить Майера по – своему. Но сейчас это не имеет значения, потому что я встретила Сойера.

И я влюблена в него.

– Я позабочусь о Маре и мальчиках, – грустно говорит он.

– Спасибо, – шепчу я.

Майер наклоняется и целует меня в щеку. Все мое лицо горит. Несправедливо реагировать на него таким образом, особенно сейчас, когда мы расстаемся, но так все есть.

Он уходит от меня, прежде чем я успеваю что – то сказать, на мелководье океана. Когда он достигает трех футов, его ноги сменяются хвостом, и я наблюдаю, как мускулы на его спине напрягаются, когда он ныряет под воду.

Затем он уплывает, и я остаюсь смотреть на рябь, которую он оставил после себя. Я слышу звуки других, следующих за ним, и я предполагаю, что Мара и ее мальчики среди них.

Я думаю о том, что мне так и не удалось попрощаться с Марой, но потом думаю, что так будет лучше. Со всем, что произошло между нами, я знаю, что она даже не знала бы, что сказать. Я тоже. Так нам не нужно ничего говорить.

Прямо сейчас я могу думать только о том, что хочу найти Сойера.

Я должна сказать ему, что страх и боль прошли, что Каллену конец. И я должна сказать ему, что люблю его. И самое главное, что я никогда не оставлю его или его детей. Никогда.

Эпилог

Костры выбрасывают искры в небо, а треск пламени идеально гармонирует со смехом, доносящимся дальше по пляжу.

Тусовщики отбрасывают длинные тени, проходя мимо нашей маленькой ниши. Здесь удобно сидеть на коленях у Сойера и смотреть на залитый лунным светом океан, пока остальные наедаются знаменитой рыбой, приготовленной Венди.

Усы Сойера касаются моего уха. В последние несколько месяцев он позволил своей бороде отрасти. Я не знала насчет бороды, когда он упомянул ее, но была удивлена, обнаружив, что она мне нравится. Щетина щекочет, когда мы целуемся или когда он кладет голову мне на плечо, как сейчас.

Он – теплое плотное присутствие позади меня, его руки небрежно лежат на моих бедрах, пока мы смотрим на мой отремонтированный дом. Трудно сказать, что несколько месяцев назад на кухне был пожар. С другой стороны, Сойер знает несколько очень хороших подрядчиков.

Мои щеки немного нагреваются, когда его губы скользят поцелуями по моей ключице. Я откидываюсь на него, и он принимает мой вес без усилий. Я вытягиваю шею, чтобы видеть его лицо. Точнее, его профиль. Он занят своей задачей и только ухмыляется, когда я игриво толкаю его.

– Веди себя прилично. Мы на публике, – упрекаю я его со смехом. – И твои дети здесь.

Я добавляю последнее, зная, что это лучший аргумент, который у меня есть. Не то чтобы мне не нравилось то внимание, которое он мне уделяет (правда, я получаю от этого больше удовольствия, чем следовало бы), но позволить Сойеру пойти дальше кажется неприличным. Как сказала бы Венди, это не та вечеринка. Новоселье определенно больше… как бы сказал Сойер… семейная вечеринка?

– Убийца веселья, – бормочет он, отступая от меня на шаг.

Он берет меня за руку вместо того, чтобы обнимать.

Кажется, он не может перестать прикасаться ко мне в эти дни. Особенно в ночное время. Посейдон, он ненасытен ночью. Я удивлена, что мы еще не разбудили детей. Все приняло определенно… любовный оборот, когда мы начали жить вместе. Я пыталась настоять на том, чтобы остаться в гостинице, пока мой дом не восстановят после пожара. Сойер и слышать об этом не хотел. Вместо этого на следующий день он переселил меня в свою комнату для гостей. А через месяц я переехала в его спальню.

– Если бы нас поймали, тебе было бы стыдно, – дразню я.

Хотя я не совсем уверена, что я права. «Бесстыдный» кажется его вторым именем в эти дни. Присутствие меня в его доме все эти месяцы придало ему смелости.

Действительно, после смерти Каллена жизнь вошла в легкий ритм. Ритм, к которому я очень привыкла. Я присматривала за Тейлором и Хизер, пока Сойер работает дополнительные часы. А я несколько месяцев работала спасателем, каждый из нас вносил деньги в фонд ремонта дома – страховка не обо всем позаботилась.

Я виновато смотрю на отремонтированный и перестроенный дом.

Из – за меня это место чуть не сгорело. Если бы я буквально не влезла в жизнь Сойера или Венди, для них все могло быть совсем иначе. Иногда мне приходится прикусывать язык, чтобы перестать извиняться. Сойер говорит, что это глупо и не о чем сожалеть, но он неправ.

Мне кажется, я так много у него забрала. Время, пространство, спокойствие.

И хотя Каллен мертв, это душевное спокойствие все еще не вернулось ко мне полностью.

Возможность возвращения Каллена преследует меня тихими ночами, когда дом дрожит и стонет, и я убеждена, что по лестнице крадется призрачный убийца, чтобы зарезать нас всех в наших кроватях. Сойер научился хорошо читать меня в те ночи и соответственно отвлекает меня. Ни один призрак – убийца нас пока не прервал.

Сойер щиплет меня за зад, и я выкрикиваю его имя. Он только смеется.

– Ты снова думаешь об этом.

– Извини, – отвечаю я со вздохом.

– Разве ты не можешь хоть раз вырваться из головы и просто наслаждаться вещами? Думаю, Фриде и остальным изгнанникам это понравится.

Я еще раз бросила виноватый взгляд на дом, который когда – то принадлежал мне, а теперь будет сдан горстке изгнанников. Я рада за них и рада за себя.

Что касается дома, он выглядит красиво. Он светлее и просторнее, чем раньше, со светлой обшивкой и яркими красными ставнями, которые привлекают внимание к широким эркерам. Коричневые акценты на дверях и лепнине. Это напоминает мне раковины гребешков, которые мы с Хизер собираем на пляже. У нее в комнате около дюжины, и она все умоляет меня показать ей, как заплести их в волосы, как это делают корсиканки в особых случаях. Сегодня ей удалось заплести маленькую косу с раковинами каури и небольшими кусочками морского ушка.

Некоторые из изгнанников вернулись на Корсику с Майером и Марой, но шокирующее количество из них решило быть на суше. Полагаю, после многих лет скитаний среди людей возвращение домой было бы улучшением. Я подозреваю, что Мара внесет изменения как королева – регент, но это будет медленно. Слишком медленно для меня.

Некоторые истории изгнанников просто душераздирающие. Самые удачливые смогли сделать то же, что и я (найти средства, чтобы жить среди людей и подружиться с ними). ​​Большинство из них были кочевниками, жили на разных побережьях, охотились на океанских отмелях или в приливных водоемах, чтобы прокормить себя. Это неизбежно привлекало внимание людей, и они были вынуждены бежать на другое побережье, в другой человеческий город… и так далее, и так далее, годами. Этот дом – единственное постоянное наземное жилище, известное большинству из них.

– Я просто беспокоюсь, как они смогут себе все позволить.

– Теперь у них у всех есть работа, – говорит Сойер. – И они смогут наслаждаться жизнью так, как никогда раньше.

Я поджимаю губы и скептически смотрю на него. Это еще одна вещь, о которой я хотела спросить его. Эта загадочная ситуация с работой, которую нашли русалы, является чрезвычайно подозрительной. У меня есть подозрение, что Сойер нанимает их и платит им наличными, не сказав мне об этом. Это похоже на бескорыстный поступок, и, хотя я люблю его за это, я не могу просить его рисковать своими финансами ради меня или моего народа.

– Об этом, – начинаю я. Я ожидаю, что он вздрогнет от осуждения в моем тоне, но на самом деле он усмехается. – Где именно они работают? Это ведь не автомагазин, верно?

– Нет, – говорит он. Доверие к нему несколько подрывается его низким, лишенным раскаяния смехом. – Нет, они не работают на меня. По крайней мере, не только на меня.

Я разрываюсь между изумлением и раздражением.

Его глаза светятся хорошим настроением, а рот, который хочется поцеловать, растянут в широкой заразительной улыбке. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь в ответ, не желая этого.

– Что это должно значить? – спрашиваю я, щурясь.

Я намерена заставить его ерзать. Он только смеется и стаскивает меня с колен, поддерживая, когда я шатаюсь. Его пальцы прижимаются к моим бедрам, совсем чуть – чуть, и я ощущаю жар, вспоминая все ночи, когда он держал меня вот так. Сарафана тогда не было. Наши взгляды встречаются, и я вижу жар в его взгляде. Боги, этот человек. Этот взгляд должен быть незаконным. Неправильно так часто желать сбросить с себя одежду, тем более перед компанией.

– Значит, мне есть что тебе показать, – говорит он, выпрямляясь во весь рост. – Ты не против прогуляться со мной?

Он протягивает руку, и я сжимаю ее, озадаченная.

Пока мы идем, я улавливаю пару заговорщических смешков Хизер и Тейлор, но Сойер протаскивает меня мимо, прежде чем я успеваю уловить, о чем они шепчутся.

– В чем дело? – спрашиваю я, бросая тревожный взгляд на новый дом. Все сейчас смотрят на нас.

Единственный ответ Сойера – идти быстрее, а мне приходится почти бежать, чтобы не отставать. Мы ловим несколько взглядов, пока спешим по переулкам к пляжу. Он тихо смеется, когда мы добираемся до пляжа. Я не могу понять, почему. Он поднимает руку, чтобы прижать ее к моей щеке, и поднимает мой подбородок, прежде чем провести большим пальцем по моей щеке, вызывая покалывания и тепло. Каждый раз, когда он прикасается ко мне, это как в первый раз. Я не думаю, что когда – нибудь устану чувствовать это.