Текст книги "Морской узел"

Автор книги: Гвюдлейгюр Арасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава восемнадцатая

Лои беспокойно заворочался, когда к нему на койку залез Рудольф.

– Испугался, милок? – шепотом спросил он, одной рукой обнимая Лои.

Тот покачал головой.

Судно зарывалось носом в волны, которые обрушивались на палубу над их головами; окатив крышку люка, вода уходила обратно через штормовые портики. Машину на минуту застопорили, «Слейпнир» тяжело перевалился на правый борт, затем снова прибавил ход.

Хорошо было сейчас иметь кого-то под боком. Обхватив Рудольфа за шею, Лои крепко прижался к нему. Очень уж неуютно чувствуешь себя посреди моря, которое бушует вокруг, сверху и снизу, справа и слева.

– Не стихает, а?

– Нет, обещают, что разыграется еще больше… Но это не страшно, утречком мы будем уже в Эскифьордюре.

Все спали крепким сном. От лампочки, горевшей над плитой, по кубрику разливался слабый свет. Машина то и дело снижала обороты, судно зарывалось носом в воду и грузно переваливалось на другой борт, а потом долго не могло выровняться. Надежды на улучшение погоды не было никакой.

– Ты не слышал, кто-нибудь идет с полным грузом? – спросил Лои.

– Нет, до шторма по-настоящему повезло нам одним. Небольшой улов взяли еще две-три шхуны.

– А «Морской волне» что-нибудь попалось?

– Нет.

– Вот и хорошо. Как ты считаешь, сколько мы сдадим рыбы?

Рудольф ничего не ответил. Видимо, он уже заснул.

Лои не представлял себе, долго ли проспал. Разбудил его мощный удар, который пришелся на нос судна и сотряс весь корпус. «Слейпнир» бросило вверх, потом вниз, наконец накренило на правый борт. Судно начало было выправляться, но новый удар положил его на другой борт.

В кубрике потух свет, и все повскакали с коек, готовые по первому зову кинуться наверх.

– Он что, собирается нас ко дну пустить, этот чертов кэп? – сердито проговорил Хёйкюр.

Одна из створок дверей была оставлена открытой, чтобы в кубрик поступал свежий воздух. Теперь туда хлынула вода. Поплыли сапоги и ботинки, шкафчик под умывальником распахнулся и был мгновенно залит водой. Опрокинулось мусорное ведро, вдребезги разлетелись две тарелки. Из висевшего над плитой бака для воды выпал кран, и на горячие конфорки потекла вода, которая с шипением обращалась в пар.

Море продолжало наступать на кубрик. Похоже было, что нос судна все больше погружается в воду.

Команда уже не ждала приказаний. Без лишних слов матросы ринулись на палубу, велев Лои не высовывать носа из кубрика.

С палубы донеслись громкие голоса. Дверь в кубрик захлопнули, доступ воде был прекращен.

Лои остался в одиночестве.

С койки он видел, как внизу, словно потерявший управление корабль, плавает черный башмак. Вот его занесло в нишу между плитой и умывальником, и он, покачавшись некоторое время на волнах среди объедков и кофейной гущи, набрал воды и затонул.

«Слейпнир» никак не мог выровняться. С палубы слышны были крики и громкие команды. Затем раздались оглушительные удары.

Сперва Лои показалось, будто колотят в дверь кубрика. Может, матросы пытаются проникнуть сюда, за ним? Не иначе как пора пересаживаться в спасательные шлюпки… А вдруг судно пойдет ко дну раньше, чем им удастся открыть дверь? Нет, этого не может быть. «Слейпнир» – корабль остойчивый, он на всю флотилию славится тем, что способен выдерживать сильное волнение. Теперь Лои отчетливо различал, что стучат совсем не в дверь. Через световой люк он видел зажегшийся свет. Стук продолжался долго, наконец Лои услышал треск дерева.

Двигатель включили на полные обороты, и судно повернуло вправо. Все в кубрике тряслось и дребезжало. Бились друг о друга кружки, гремела дверца шкафа, раскачивалась из стороны в сторону висевшая над плитой одежда.

Лои обеими руками уперся в потолок у себя над головой.

– Давай же, выравнивайся…

Мало-помалу центр тяжести судна начал смещаться, оно постепенно выравнивалось.

Помедлив еще немного, «Слейпнир» поднял притопленный нос и стал на ровный киль.

Лои не скоро дождался возвращения матросов в кубрик. Оказывается, им пришлось для облегчения судна пробить отверстие в фальшборте.

Только тогда «Слейпнир» сумел всплыть.

– Значит, выбросили всю сельдь с передней палубы? – спросил Лои.

– Да, – ответил Мюнди. – Сначала мы очистили оба прохода, но это не помогло. В такую погоду только сумасшедшие загружают судно «под завязку».

Впрочем, словам Мюнди можно было не придавать особого значения: все знали его страх перед морем.

Машина прибавила обороты. Матросы переглянулись между собой, но ничего не сказали.

Конни открыл крышку люка, ведущего к днищевому отсеку, где жили чушки, и выпустил туда воду из кубрика. Промокшие члены экипажа переоделись в сухое и легли по койкам, готовые, если потребуется, опять мчаться на палубу.

Рудольф ушел в рулевую рубку, сказав, что до подхода к берегу останется там.

«Слейпнир» врезался форштевнем в волну, получал удар, взмывал по круче вверх и снова проваливался в глубину.

– А теперь, Лои, попробуй-ка заснуть, – сказал Конни. – Утром проснешься, глядишь, одежда твоя и высохла.

Разбудил Лои какой-то шум и гам. В нос ударило паленым. Ну вот, в довершение всего судно теперь горит.

Он с трудом продрал глаза и свесил голову с койки. Гюнни схватил какую-то тряпку, полыхавшую над плитой, и швырнул ее в раковину. Все проснулись; Хёйкюр тоже вскочил и помогал Гюнни тушить огонь.

– Чем ты думал, когда вешал свои штаны прямо над плитой? – возмутился Гюнни, сердито взглянув наверх, где лежал Лои. – Пожар захотел устроить?

Лои попытался возразить, что брюки повесил туда не он, а кок, но слова застряли у него в горле. Он положил голову обратно на подушку и притворился спящим. Однако любопытство взяло свое: сквозь неплотно прикрытые веки он видел, как Хёйкюр сорвал с веревки его подштанники и закинул их в шкаф. Носки и нижняя рубашка полетели туда же.

Когда все утихомирились, Лои еще долго не спал, думая про свои злополучные штаны. Зря он все-таки не сбегал к Лёйвей за выстиранными брюками… Что он наденет на берегу? Нельзя же вечно щеголять в кальсонах! А денег на новые брюки у него нет. Всю свою наличность он истратил на сладости.

Как ни посмотри, выхода не было. Теперь его, наверное, отошлют на самолете домой. И вполне возможно, что ему придется пробыть в подштанниках до самого Акюрейри, где его встретит у самолета мама с парадными клетчатыми брюками, которые она сшила ему на рождество. Ведь ни с одного из матросов штаны ему не годятся. А может, ему предстоит лежать на койке до самого возвращения в Рёйвархёбн?

Лои укрылся с головой одеялом и заплакал. Удача улыбнулась ему лишь на миг. Не успел он насладиться ею, как она изменила ему и оставила в чужих подштанниках, с запахом гари в носу.

Будь он сейчас на берегу, он бы просто-напросто открыл шкаф и взял другие штаны. В море все гораздо сложнее.

Лои долго ворочался без сна, думал. Его совершенно не утешало то, что у него есть бахилы. В эту минуту он готов был отдать все бахилы на свете за парусиновые штаны.

Зачем человеку бахилы, если у него нет штанов? Человек без штанов – это ноль без палочки.

Глава девятнадцатая

Лои барахтался, пытаясь всплыть, тянулся, чтобы ухватиться за леер, но это ему никак не удавалось. Когда он наконец вынырнул, спасательная шлюпка была уже далеко. Конни помахал ему рукой, призывая плыть следом, но Лои опять ушел под воду. Задыхаясь, он порывался позвать на помощь. И не мог издать ни звука. Он тонул. Почему лодка не подойдет, чтобы спасти его?

Лои проснулся, больно стукнувшись рукой о край койки. Оказывается, Рудольф будил его, зажав ему нос.

– Что с тобой? Плохой сон приснился? – с улыбкой спросил Рудольф. – Слезай, каша уже на столе.

У Лои затекли суставы, его всего ломало. Через полчаса они придут в Эскифьордюр, сказал кто-то. Часы показывали семь.

«Слейпнир» совсем не качало, как будто он стоял в гавани. В ночной суматохе выключили плиту, которая обогревала кубрик. Теперь там было промозгло и сыро. В углу валялся скатанный в рулон мокрый коврик с пола.

– Ну вот, Божья Рыбка проснулась, – дружелюбно заметил Конни, когда Лои, полусонный, сполз с койки.

Кок, по своему обыкновению, всю ночь мучился морской болезнью, но теперь понемногу оправлялся. Как только Лои сел за стол, кок нагнулся к помойному ведру и извлек из него то, что осталось от брюк.

– Мне кажется, девочки в Эскифьордюре будут сражены наповал, увидев нашего Поганенка в этих обгоревших тряпках, – с усмешкой произнес он, демонстрируя всем брюки, у которых не хватало одной штанины.

Сонные лица, оторвавшись от мисок с кашей, заулыбались.

– Пожалуй, я буду на берегу показывать его за деньги. Как ты на это смотришь, а, Лои?

– Да замолчи ты! Это мои единственные штаны… Вторая пара осталась в Рёйвархёбне.

Все обернулись к Лои.

– В Рёйвархёбне? Почему это они там остались?

– Потому что… потому что Лёйвей взялась их мне постирать, а я про них забыл…

Отсмеявшись и бросив штаны обратно в ведро, кок сказал, что такого он еще не слыхивал.

Все в один голос заговорили о том, что нужно что-нибудь придумать: негоже мальчишке ходить беспорточником.

Лои, шмыгая носом, уткнулся в свою овсянку. Он не смел поднять глаз – сейчас решалась его участь. Суд, перед которым он предстал, должен был огласить приговор: быть ли ему беспорточником. Если быть, значит, матросы наградят его еще одним почетным прозвищем. Мало того, что его уже называют Божьей Рыбкой, Лабарданом и Поганенком. Теперь его окрестят Беспорточником.

– На таких недомерков и брюк-то не найдешь, – сказал кок. – Можно было бы, конечно, попросить какую-нибудь девчонку со склада сшить ему штаны. Но ведь ее надо ублажать. Лои на это не согласится.

– Сам и ублажай, – огрызнулся Лои, подтягивая повыше кальсоны.

Кок, однако, на этом не успокоился.

– Зато тогда у тебя были бы штаны, а теперь, сам понимаешь, придется топать в магазин в исподнем.

– Зачем же в исподнем? – вставил Гюнни. – Мы его посадим в мешок и отнесем на закорках.

– Или зашьем в брезент, – предложил Лейфи.

Так они и чесали языками, пока с палубы не крикнули, что берег уже близко.

Лои, который обычно при подходе к гавани бежал на палубу, забрался на койку и натянул одеяло до самого подбородка.

Когда «Слейпнир» пришвартовался, в кубрик зашел Ауси. Вытащив из-под мышки пару брюк, он велел Лои примерить их.

– Как только откроется лавка, мы с тобой сходим в нее и узнаем, не найдется ли на тебя штанов.

– Но у меня нет денег…

– Я одолжу. Отдашь, когда получишь за промысел.

Лои облачился в непомерно большие брюки. Ауси несколько раз подвернул штанины и кое-как добился нужной длины, потом вытащил из кармана кусок линя, продел его в шлевки брюк и завязал концы.

– Вот и прекрасно!

Теперь можно было без стеснения показаться на глаза людям.

В рубке Лои узнал, что ночью все находившееся на палубе смыло за борт. Пропали бочки с солониной и требухой, чан соленой рыбы, даже ялик… С ними исчезла и Лоина синяя куртка.

Лои принялся рассматривать лежавшую на штурманском столе карту. Он знал, что в последний раз они заметывали там, где на карте стояла цифра 180. Лои решил запомнить это место: видимо, там всегда можно взять хороший улов. Когда-нибудь, став капитаном, он непременно вернется туда.

– Ну как, научился определять курс? – спросил Паульми, подходя к Лои.

– Не совсем. Но я могу, например, определить курс от Дальвика к заливу Хунафлоуи, как мы шли в самый первый раз…

– А куда мы пошли потом, помнишь?

– Сначала вот сюда, – показал по карте Лои. – Потом сюда. Здесь мы сделали замет и повернули домой… А потом мы пошли вот сюда, но тут нам ничего не попалось, и мы направились на восток, к тому месту, где обнаружили сельдь раньше…

И он подробно объяснил, куда они ходили и что делали с тех пор, как он попал на «Слейпнир».

– А потом мы завели невод вот тут, у этой цифры, и пошли в Эскифьордюр.

Паульми недоверчиво смотрел на Лои.

– Ну и ну! Ты все помнишь гораздо лучше меня!

– Где уж мне равняться с капитаном настоящего промыслового судна, – скромно заметил Лои.

Расхохотавшись, Паульми прошел в рулевую рубку. Там он пересказал Йоуну и Магнусу свой разговор с Лои.

– Оно и видно, что не умеет определять курса… Прибедняется, – сказал Йоун, засовывая трубку в бороду.

Лои просидел за штурманским столом, пока его не позвал Ауси: магазин должен был уже открыться.

Гюнни и Лейфи вызвались пойти с ними.

Время от времени рыбакам приходилось останавливаться и ждать Лои. Он подворачивал штанины, которые при ходьбе начинали волочиться по земле.

Больше всего Лои опасался, как бы им на пути не попалась какая-нибудь женщина. Ребята непременно расскажут ей о сгоревших брюках – этой темы они еще не исчерпали.

Рыбаки уже почти поравнялись с магазином, когда из дома напротив вышли две девушки. Лои спрятался за спину Ауси, чтобы девушки не заметили его. Но им, видимо, не было никакого дела до незнакомых моряков – зажав под мышками передники, они бегом припустились к сельдяному складу.

Пронесло.

В лавке было пусто. Старик-продавец в сером балахоне сказал, что брюки на такого мальчика у них, конечно, найдутся, и вытащил парусиновые штаны, очень похожие на те, что сгорели.

Но тут из боковой комнаты появилась темноволосая женщина. Услышав, что им нужны штаны для Лои, женщина всплеснула руками: она не допустит, чтобы такой симпатичный молодой человек ходил в грубых, дешевых штанах.

– Посмотрите лучше вот эти, – сказала она, доставая с верхней полки черные брюки из водоотталкивающей ткани. – Это наша новинка.

Штаны были единственные в своем роде. Черные, блестящие, они напоминали хорошо просмоленное днище корабля и были отделаны ярко-желтой строчкой, которая выделялась на темном фоне, как треска, попавшая в косяк сельди. Больше всего Лои понравилась желтая буква «Т», пришитая на одном из задних карманов.

– Мы их так и называем: брюки «Т», – сказала продавщица. – Мальчикам сейчас никто других не покупает.

Как и положено заправскому моряку, которым Лои стал не только на словах, но и на деле, он мгновенно влюбился в эту темноволосую женщину.

– Фартовые штаны, – заметил Ауси. – То есть… я хотел спросить, они не очень маркие?

– За это я ручаюсь, – уверила продавщица. – Хотя, конечно, их нужно беречь, не попадать, скажем, в селедочный жир.

– Ну, с жиром наш Лои дела не имеет, – ответил Ауси. – Только, пожалуй, к таким роскошным штанам твоя фуфайка уже не годится.

– Ничего, сойдет.

– «Черт с ней, с пяткой, лишь бы носок блестел», как сказала старушка, – засмеялся Лейфи Сутулый и втянул голову в плечи.

Выйдя в соседнюю комнату, Лои примерил брюки и вернулся в них в лавку. Продавщица захлопала в ладоши. Теперь ему только в кино сниматься, сказала она.

– Ну что, покупаем? – спросил Ауси.

– Да.

Брюки, которые Лои снял, уложили в пакет – было решено, что он может остаться в новых. Пока Ауси расплачивался, Лои несколько раз прошелся из угла в угол. Потом он поцеловал Ауси.

Взглянув на улыбающуюся продавщицу, Лои хотел было и ей броситься на шею, поблагодарить ее, но сдержался – рыбаки его бы задразнили.

Теперь Лои чувствовал себя гораздо увереннее, у него словно камень с души свалился. Он сунул в карман новых брюк пакет с леденцами, который ему дал Гюнни, и они тронулись в обратный путь.

По дороге к пристани Лои то и дело оборачивался, чтобы лишний раз полюбоваться буквой на заднем кармане брюк. Уж очень хорошо желтый цвет сочетался с черным. Будущей весной он непременно покрасит борта «Оладьи» желтым, а днище заново просмолит.

Когда они вернулись на «Слейпнир», Лои помчался в кубрик – показать обновку команде. Но не успел он спуститься и до половины трапа, как на него посыпались насмешки.

Матросы потешались над ним, уверяя, что в таком виде он наверняка распугает им всю рыбу. Мало того, что брюки чернее самого черта, на заду у них еще присобачена буква «Т», которая не иначе как означает «Тощий кошелек».

Лои предпочел подобру-поздорову убраться из кубрика, пока кок не исполнил своей угрозы – выкинуть штаны за борт.

На этих матросов никогда не угодишь. Теперь, видите ли, буква «Т» означает «Тощий кошелек», и «Слейпнир» из-за этого ждет безрыбье…

Лои решил прогуляться к лавке. Может, ему повезет и удастся еще разок увидеть темноволосую продавщицу.

Он встал напротив магазина и сделал вид, будто рассматривает витрину. Продавщица за прилавком улыбалась двум покупателям. Она чем-то напоминала ему маму.

Лои не отводил взгляда от продавщицы, пока она не посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились. Она помахала Лои рукой и что-то проговорила, указывая на него. Оба покупателя взглянули на Лои.

Он повернулся и ушел.

Лои внезапно охватило уныние. Интересно, что сейчас поделывает Нонни? Может, изобрел новый вид паруса, который способен тянуть против ветра? Может, он сейчас рыбачит на «Оладье»? Почему бы ему не выйти в море, если он не забывает вычерпывать из лодки воду? А может, он взял какого-нибудь приятеля охотиться с гарпуном? Или ловит на ярус? Как там, интересно, мама?..

По привычке мальчик направился к берегу. Ему вспомнились слова учителя о том, что все живое берет начало и имеет конец в море.

Здесь в это трудно было поверить: на камнях осели сгустки рыбьего жира, в волнах, лизавших кромку берега, плавала тина. Здешний берег разительно отличался от того, к которому Лои привык дома: тут не было песка, одни только скользкие от ворвани валуны.

И вдруг Лои почудилось между камней какое-то шевеление. Он сжался в комок. Крыса? Лои чуть было не дал деру, но все-таки любопытство взяло вверх, и он присмотрелся повнимательнее.

В лужице между двумя камнями бессильно барахтался птенец, перепачканный тиной и ворванью. Перья его слиплись.

Взяв птенца в руки, Лои, как мог, обтер ему крылья и грудку.

Потом решил отнести его на корабль и вымыть.

Кок дал Лои мыло, налил в ведро горячей воды и показал, как лучше искупать птицу.

– Это короткоклювая кайра. Вот бедняжка! – сочувственно проговорил он. – Когда вымоешь, отнеси ее в рубку и посади возле печки.

Лои до сих пор не выбросил коробку из-под бахил, и теперь она пришлась весьма кстати. В рулевой рубке была небольшая печурка. Устроив в коробке гнездо для птенца, Лои поставил ее рядом с печкой.

Теперь надо было выбрать птенцу имя – нельзя же всегда звать его короткоклювой кайрой. Но Лои в первый раз нарекал птицу, и сознание своей ответственности мешало ему Придумать что-нибудь путное.

Когда «Слейпнир» закончил разгрузку, Лои отнес птенца в кубрик и попросил команду дать ему хорошее имя.

Кайру нужно назвать Лёйвей, и никак иначе, тут же подсказали ему.

– Нет, Лёйвей не годится, – возразил Лои. – Это же самец.

– Дай-ка я посмотрю, – попросил Гюнни и заглянул птице под хвост.

– Ничего подобного, – твердо сказал он, – это самка, я разбираюсь в этом лучше тебя. Лёйвей Лоидоухтир[19]19
  Фамилий у исландцев почти не бывает, вместо них широко используется имя отца в сочетании со словами «доухтир» (дочь) или «сон» (сын).


[Закрыть], очень даже неплохое имя для кайры.

На том они и порешили.

Глава двадцатая

На промысле время течет иначе, чем на берегу.

Если у тебя много дел и мысли поглощены работой, сутки так и мелькают; люди утрачивают ощущение времени и забывают про еду, они сыты одним только видом трепещущей сельди. Эта рыба обладает необъяснимым свойством: стоит взрослому мужчине завидеть ее, как он превращается в мальчишку.

Но если делать на промысле нечего, минуты кажутся часами. Тогда и молодых, здоровых матросов словно подкашивает, они валятся по койкам и без посторонней помощи не могут даже слезть к обеду.

Именно в таком состоянии находился экипаж «Слейпнира», когда судно покидало гавань Эскифьордюра, где команда три дня отсыпалась.

Лои с тяжелой головой поднялся из каюты по трапу. В рулевой рубке несли вахту Ауси и Конни, они молча смотрели на море.

– Есть новости? – спросил Лои, потягиваясь и вставая у окна по правому борту.

– Как-то хило с новостями, – пробормотал Ауси.

– Что это за остров? – спросил Лои, показывая на скалистый утес неподалеку от берега.

– Скрудюр.

– Там кто-нибудь живет?

– Да, скрудюрский хозяин.

Лои недоверчиво взглянул на Конни:

– Какой еще хозяин?

– Ты никогда не слышал сказку про скрудюрского хозяина?

– Нет, а что это за сказка?

И Конни поведал Лои историю о дочери пастора, которая однажды исчезла со своего хутора в заливе Фаускрудс-фьорд. Никто не знал, что с нею сталось. Но как-то раз на остров Скрудюр попали рыбаки, они решили укрыться там от непогоды. На берегу они обнаружили большую пещеру и спрятались в ней. Был среди рыбаков матрос по имени Торстейн, и он начал читать риму[20]20
  Рима – один из видов исландской поэзии, длинное повествовательное произведение в стихах.


[Закрыть] про Христа. Не успел Торстейн прочитать нескольких строф, как из глубины пещеры донесся голос: «Этим ты потешил мою женушку, но не меня». Тогда Торстейн начал читать другую риму, и через несколько строф из глубины пещеры опять послышался голос: «А теперь ты потешил меня, но не мою женушку. Угощайся кашей, Стейни».

Тут же из стены появился огромный черпак, полный овсяной каши. Ее хватило на всю команду.

– Это правда? – спросил Лои.

– А через несколько лет заходит пастор в свою церковь и видит в углу неизвестно откуда взявшийся гроб. Открыл пастор гроб, а там его дочь. И когда дочь пастора хоронили, возле кладбища стоял старый тролль и горько-горько плакал. Как только похороны закончились, тролль на глазах у всех спустился на берег и вошел в море. Но он не утонул, а заскользил по воде, как на лыжах. Так он пересек Фаускрудс-фьорд и вышел на остров Скрудюр. С тех пор туда никто не заглядывал.

– Может, зайдем к нему на чашку кофе? – предложил Ауси.

– Какую ты знаешь уйму историй! – восхитился Лои. – Откуда?

Но Ауси не дал Конни ответить.

– Да он их выдумывает. Когда Конни скучно, он начинает сочинять сказки. Он у нас, к твоему сведению, сочинитель, скальд.

– Ну да?

– Конечно. Конни такой фантазер, что сам не отличает правду от выдумки.

– Ты, Лои, не обращай внимания на Ауси, у него с самого Рёйвархёбна мозги набекрень. А история про скрудюрского хозяина – это древнее народное предание.

– И про пастора на Кольбейнсее тоже?

Конни кивнул.

– И про мальчика и белого медведя?

– Конечно.

Не было такого мыса или острова, о котором Конни не знал бы какой-нибудь истории. За то время, что Лои плавал на «Слейпнире», он услышал множество сказок и стихов, связанных с различными местами.

– Читать ты, видно, так и не выучишься, только и остается, что рассказывать тебе истории, – заметил однажды Конни.

Эти слова задели Лои за живое.

– Как это не выучусь! – возмутился он. – Вот возьму и выучусь.

Теперь, когда ему было некуда девать время, он все чаще брался за «Морской ежегодник» и по складам читал его.

Ночи стали заметно длиннее, экипаж начала одолевать усталость. Лои все дни казались на одно лицо, они больше не приносили неожиданностей: он слишком хорошо знал, что будет происходить в следующую минуту. Теперь при аврале он даже не слезал с койки, только прислушивался к оборотам машины и мысленно присутствовал на палубе.

Первый же замет по выходе из Эскифьордюра оказался удачным, и «Слейпнир» доставил улов в Сейдисфьордюр. Кэп снова был в ударе, рыбаки давно уже не делали промахов, невод раз за разом приносил хороший улов. Сельди попадалось все больше и больше, «Слейпнир» занимал одно из первых мест среди судов промысловой флотилии. Путина обещала быть рекордной.

Однажды вечером Лои лег спать расстроенный – его тревожила Лёйвей. Кайра стала на судне всеобщей любимицей, и удачи последнего времени приписывались исключительно ей. Но птица вдруг отказалась есть и целый день пролежала в коробке из-под бахил, дрожа от озноба.

Тревога не давала Лои уснуть. Он долго ворочался, потом встал и пошел проведать птицу.

Войдя в рубку, он не обнаружил там коробки.

– Где Лёйвей?

– Умерла, – ответил Ауси. – Я отнес ее на корму.

Такое просто не укладывалось в голове. Но вот Лои прошел за рубку, увидел птицу с застывшими, поднятыми кверху лапками, и сомнений у него не осталось.

Всегда больно лишаться лучшего друга, даже если это самая обыкновенная короткоклювая кайра. Пока Лёйвей была жива, Лои каждое утро бежал проведать птицу, выяснить, хватает ли у нее воды, не протухла ли еда – кусочки сельди в жестянке из-под табака, которую ему дал Мюнди. Теперь дни потянутся еще медленнее.

– Что будем делать? – спросил Лои, когда следом за ним на корму вышел Ауси. – Подождем с похоронами до берега?

– Нет, мы ее пустим ко дну. Так всегда хоронят моряков, если нельзя доставить их на сушу.

Лои согласился, и они начали приготовления к похоронам. Ауси положил в коробку грузило от невода, крест-накрест перевязал ее.

– Теперь нужно придумать Лёйвей хорошую надгробную надпись, – сказал он, вытаскивая карандаш.

И написал на коробке печатными буквами:

«Здесь покоится приносящая удачу птица Лёйвей Лоидоухтир, благодаря которой экипажу „Слейпнира“ везло с уловами. Вечная ей память».

Ауси протянул коробку Лои.

– Ну вот, теперь все как положено. Остается только опустить гроб в море.

– Жалко, что мы не можем положить на гроб цветы…

– Мы ей положим цветок, который она любила больше всего, – сказал Лои и прикрепил к гробу селедку.

Лои бережно опустил коробку за борт. Оба молча проводили взглядами белый гроб, пока тот не затонул в глубине.

– Вот и ушла от нас Лёйвей, – сказал Ауси. – Прощай, Франция![21]21
  Слова, приписываемые шотландской королеве Марии Стюарт.


[Закрыть] Нельзя привязываться к женщине, она непременно уйдет…

Похороны происходили посреди Рейдар-фьорда. Накануне двум судам попалась здесь мелкая сельдь, и теперь в залив стекалась вся флотилия.

Целый день поиск косяка был безуспешным. Но стоило коку подать на стол ужин, как прозвучала команда: «Приготовиться!» Побросав ножи и вилки, матросы кинулись на палубу.

Когда были подняты стяжные кольца, рыбаки увидели, что сельдь на редкость мелкая: чуть не в каждой ячейке кошеля застряло по рыбешке, невод в воде раздулся, словно парус. В довершение всего на этот раз попалось много медуз, которые обжигали лицо и руки.

Выборка невода шла очень медленно. Все время приходилось выпутывать сельдей из ячеек. Когда Лои, уже за полночь, отправился спать, команда «Слейпнира», вздохнув с облегчением, побила все рекорды по сквернословию.

Проснулся Лои около полудня, а рыбаки все еще вытаскивали невод. «Слейпнир» тем временем вышел из залива в открытое море, там дул попутный ветер. Выборку невода закончили лишь поздно вечером.

В конечном счете набралось несколько бочек сельди. Их оставили перекатываться в трюме, пока сельдь не превратилась в бурую кашицу, провонявшую все судно.

Потом эту рыбу отвезли в Эскифьордюр, где ее переработали на удобрения.

Лето шло на убыль, и Лои все чаще слышал разговоры о том, что скоро конец промыслу. Сельдь теперь держалась в глубине, уходя все дальше от берега, добираться до нее становилось все сложнее, да и заметывать с шлюпки над бездонной пучиной, когда, того гляди, налетит шторм, было небезопасно.

Вечерами, после наступления сумерек, «Слейпнир» все чаще ложился в дрейф – искать сельдь в темноте не имело смысла.

Нередко во время дрейфа рыбаки вместо сна развлекались тем, что включали рацию. В эфире носились громкие звуки гармони: это какие-то весельчаки, тайком пробравшись в радиорубку, пока их капитан спал, забавляли себя и других песенками. Многим такие забавы нравились, но всегда найдется какой-нибудь совестливый моряк, который нагрянет в рубку в самый разгар веселья и велит прекратить эти завывания: не можете без них жить, сидите на берегу…

Обычно вскоре рация разносила язвительные стишки про такого совестливого.

К середине августа стали поступать вести о судах, прекративших промысел. На «Слейпнире» чувствовался разброд, ребята устали и тоже хотели поскорее заканчивать.

Лои радовался разговорам о завершении промысла. Он свое получил, и теперь его уже тянуло домой. Тоска по дому была настолько сильной, что он даже с удовольствием думал о школе.

Последний месяц Лои усердно преодолевал рифы «Морского ежегодника» и, как ему казалось, наконец-то вошел в тихую заводь. Если весной он еле-еле успевал по чтению, то теперь рассчитывал на твердую тройку. А большего, ему и не надо.

За это лето он освоил многое другое, гораздо важнее чтения.

Магнус еще давно нарисовал ему компас, обозначив на нем основные румбы. Этот рисунок Лои прилепил на потолке над своей койкой, чтобы он каждый день попадался ему на глаза. После вечерней молитвы Лои обязательно рассматривал его и вскоре знал назубок все страны света.

Кроме того, Лои научился определять курс по навигационной карте, высчитывать расстояния в морских милях, разбираться в магнитном склонении и в приливно-отливных течениях по всему побережью.

За лето его представления о промысле сильно изменились. Он убедился, что лов сельди – отнюдь не забава, не приятная прогулка под полуночным солнцем в проливе Гримсейярсюнд. Он познал ожидание, познал однообразие круглосуточного поиска сельди по всему морю, познал безнадежность, которая охватывает рыбаков, вытащивших пустыря, познал радость удачного замета. Он испытал, каково это – месяцами находиться на судне с одними и теми же людьми, неделю за неделей слушать их разговоры об одном и том же, быть поверенным их надежд и устремлений, главным образом связанных с тем, чтобы поскорее попасть на берег, имея возможность сообщить о семидесяти тоннах рыбы на брата – ведь от этого зависело благополучие их семей.

Чтобы стать рыбаком, мало было надеть бахилы и взойти на борт судна. Морское дело, вроде замысловатой головоломки, состояло из множества разнообразных деталей, которые должны были определенным образом совпасть, сложиться в одно целое – иначе ничего не получится. Нужно было изучить компас, уметь вязать беседочный узел, быть проворным, ловким и сильным, иметь хорошее зрение, чтобы издалека видеть идущую сельдь, привыкнуть спать не раздеваясь, уметь определять курс и драить палубу после разгрузки рыбы, а самое главное – нюхом чуять, где скорее всего есть надежда на улов.

То, чем Лои занимался с утра до поздней ночи, отнюдь не было забавой. Теперь он знал, что иногда от крепости рук, от того, сумеешь ли ты вовремя ухватиться за леер, зависит твоя жизнь. Опыт одного мгновения бывал здесь дороже опыта многих лет на берегу.

Жалко, что в школе его не будут экзаменовать по этому материалу.

Во время последнего захода в порт кок звонил домой, чтобы узнать про жену. Ее уже поместили в больницу, но исход родов пока не ясен, состояние у нее тяжелое, сказали ему.

Команда приуныла и с трепетом ждала дальнейших новостей, все приготовились к самому худшему. Кок был непривычно молчалив, даже не отругал Лои, когда тот попался ему на глаза с полным ртом изюма.

И вот однажды «Слейпнир» вызвала ночью Служба поиска сельди с мыса Далатаунги и сообщила, что получена радиограмма для Сайвара Йоунссона. Лои вместе с Паульми находился в это время у рации, он слышал, как радист прочитал: