Текст книги "Гейдар Алиев"

Автор книги: Гусейнбала Мираламов

Соавторы: Виктор Андриянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

Пройдут десятки лет, сменятся эпохи – и Гейдар Алиевич Алиев скажет ретивым «обновителям» истории: «Нельзя перечеркивать прожитые годы ради кого-то, чего-то. Ибо они, хорошие ли, плохие ли – история, а перечеркивать историю никому не дано». Это был и ответ оппонентам, и совет умудренного жизнью человека. Ему и его поколению нечего стыдиться своей молодости – студенческой, комсомольской, военной…

1939 году он с отличием окончил педагогическое училище – так теперь называли их техникум. «Гражданин Алиев Гейдар Алирза оглы как выполнивший все установленные учебным планом 1938/39 г. требования, – говорится в дипломе, – пользуется правом преподавания в начальной школе, 1–4 классы неполной средней и средней школы».

Документ написан на двух языках – азербайджанском и русском и бережно хранится сейчас в Нахичеванском музее Гейдара Алиева.

Рядышком на стенде коллективный снимок: студенты и преподаватели. Сначала, конечно, профили Ленина-Сталина, а потом, в традиционных овалах, педагоги. Иманов, Гусейнов, Земанов, Аббасов, Исрафилов, Бекташи, Искендер (погиб в Великую Отечественную), Ахундов, Григорьев, Мкртычян, Газиев… Даже по фамилиям под тусклыми снимками видно, что учили ребят люди разных национальностей, а больше всего среди них было, понятно, азербайджанцев.

Заканчивались тридцатые годы, славные и горькие. Ударные стройки и ночные «воронки»… Исчезли с газетных страниц строки Гусейна Джавида. Целые полосы занимали теперь отчеты с исступленных митингов: «Трудящиеся Баку единодушно приветствуют приговор Военной коллегии Верховного суда СССР над фашистской бандой троцкистских ублюдков. Над головами демонстранты несут тысячи портретов товарища Сталина и его ближайших соратников, знамена, транспаранты. Отвратительные рожи бандита Троцкого и осужденных глядят с карикатур, где подлые псы изображены со своими фашистскими хозяевами» (газета «Молодой рабочий», орган ЦК и Бакинского горкома ЛКСМ Азербайджана. 1937, 2 февраля). Самед Вургун написал первые главы «Комсомольской поэмы», представил привлекательный образ Герай-бека, хотя это и был по идеологическим меркам представитель «враждебного класса». Только через годы придут к читателям романы «Мы» Замятина, «Котлован» и «Чевенгур» Платонова. Естественно, наш герой еще не мог осознавать всех тонкостей тотального нивелирования мысли. Но юный Гейдар Алиев не мог не знать о кампании, направленной против национального музыкального инструмента – тара (в России пытались даже ополчиться против скрипки); он читал стихи вдохновенного Мушфика «Звени, тар!». Черный тридцать седьмой оборвал и эти струны.

Спустя десятилетия Гейдар Алиев, первый секретарь ЦК КП Азербайджана, защитит Бахтияра Вагабзаде и его поэму «Гюлистан», в которой, вопреки запретам, говорилось о расчленении Азербайджана.

В те же годы Халил Рза написал «крамольные» строки:

 
Не желаю свободы за граммом грамм,
Хочу разорвать оковы, связавшие по рукам и ногам!
 

Когда Азербайджан стал независимой республикой, Президент Гейдар Алиев вручил одну из самых высоких премий страны Бахтияру Вагабзаде, Халилу Рзе Улутюрку, Мамеду Аразу, поэту пронзительно – искреннего таланта.

Но пока идут тридцатые годы. Гейдар Алиев окончил с отличием педагогическое училище, получил похвальную грамоту и аттестацию школьного учителя. Однако в школе поработать ему не довелось…

Довлата Мамедова призвали в армию. В школу-восьмилетку села Бананияр Джульфинского района он вернулся после демобилизации, позвякивая боевыми наградами. В этой школе начал учительствовать младший брат Гейдара Алиева, Джалал.

А у Гейдара был свой фронт. О нем до поры до времени полагалось помалкивать.

Глава II ЗДЕСЬ ТОЖЕ ФРОНТ

22 июня 1941 года, Нахичевань

Популярную до Великой Отечественной войны песню про дальневосточную границу, над которой тучи ходят хмуро, пограничники Нахичеванского отряда напевали на свой лад:

 
Над Араксом тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят…

 

Про тучи в солнечном краю, конечно, говорилось в переносном смысле. Потому что каждый день, каждую ночь на тысячекилометровой реке, а большая ее часть была пограничной, ждали сигнала тревоги. Прорывались с сопредельной стороны банды и грабили крестьян, угоняли стада. Шли на свой промысел контрабандисты. Иранская ^{1} (тогда писали: персидская) и турецкая погранохрана обстреливала советские наряды. «27 июля 1931 г. в 10 ч. 30 мин. в районе заставы Карагулук Нахичеванского погранотряда, – докладывал в Наркомат иностранных дел Союза ССР заместитель начальника Главного управления пограничной охраны и войск ОГПУ Бобрышев, – персидский аэроплан нарушил границу и перелетел на нашу территорию. Пролетая над нашей территорией, аэроплан взял направление на юго-восток (вдоль границы) и на участке заставы Базбаши возвратился обратно в Персию». Задолго до нападения фашистской Германии на СССР в Тегеране издали карту «Новое административно-территориальное деление государства Иран». «Границы Ирана, – говорилось в примечании к карте, изданной по решению меджлиса, – за исключением границы с Турцией, не являются официальными». Соседи фактически претендовали на Советский – в их лексике – Кавказский Азербайджан, на столицу республики Баку, которая даже в официальной переписке в Иране значилась под древним персидским названием Бад Кубе. Сам Иран гитлеровцы планомерно превращали в антисоветский плацдарм. «Германский легион» становился своеобразным соединением вермахта на территории этой страны, – отмечается в «Истории Второй мировой войны». – В пограничных с СССР северных районах Ирана гитлеровцы устраивали склады оружия и взрывчатки; формировались диверсионные и террористические группы для переброски в Советский Союз, прежде всего в районы бакинских нефтепромыслов и Туркменистана».

Словом, на южной границе, как и на западной, пахло порохом.

В Нахичевани первыми из гражданских о войне узнали железнодорожники. Их перевели на военное положение и сказали, что теперь они приравнены к солдатам. Так понял Алирза Алиев слова парторга депо, который, путая русские и азербайджанские слова, прокричал на митинге, что здесь тоже фронт и проходит он по Араксу, пограничной реке. Парторг, недавний кочегар паровоза, был недалек от истины. Он бросал слова, яростные и зажигающие, как уголь в топку своей горячей машины.

– Помните, товарищи, с той стороны Аракса готовят свой поход навстречу гитлеровской армии, точат зубы на наши нефтяные промыслы.

Тем летом, как и раньше, по всей Нахичеванской республике открылись пионерские лагеря. Их предстояло срочно эвакуировать, отправить детей по домам. На помощь сотрудникам лагерей, пионервожатым отправили из Нахичевани несколько групп крепких ребят. В одной из них, как вспоминают ветераны, был и восемнадцатилетний Гейдар Алиев. Уже тогда он мог познакомиться с будущим знаменитым геологом Фарманом Салмановым.

Фарман набирался сил в пионерском лагере в горах. Двадцать второго июня вожатые обещали повести ребят в поход. Но в тот страшный день на лагерную линейку вместо энергичного и жизнерадостного физрука выбежала растерянная начальница. И дрожащим голосом объявила, что началась война, гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз, а потому лагерь закрывается. Всем надо срочно вернуться домой.

Но как вернуться? Единственный автобус поломался. Предстоит спускаться по крутому спуску километров двадцать. Такая дорога детворе не под силу. «Несколько километров нес меня на плечах крепкий молодой армянин, – вспоминает Фарман Курбанович. – Теперь и не помню, кем он работал в пионерском лагере, но детей нес он поочередно весь этот долгий и длинный путь».

В мемуарах выдающегося ученого, лауреата Ленинской премии, Героя Социалистического Труда, одного из первооткрывателей тюменской нефти Фармана Салманова – россыпи таких выразительных эпизодов. Он умеет подметить деталь, оценить в человеке самое главное. Как живой, встает со страниц его книги дедушка Сулейман, которого на два десятка лет упекли в Сибирь за неподчинение властям, его жена-сибирячка Ольга – в Азербайджане, куда она вернулась с мужем, ее нарекли Фирюзой. А в память о далеких краях младшую сестру самого Фармана назвали Амурой – по дальневосточной реке Амур…

Родину, как и родителей, не выбирают. Кавказ – общий дом азербайджанцев и армян, грузин и осетин, дагестанцев, чеченцев, ингушей, абхазцев… Встретится ли детям в этом многонациональном доме такой вожатый, как тот армянский паренек? Или теперь в моде другие наставники, у которых глаза выжжены ненавистью? Но это отдельная тема.

…С началом войны на улицах Нахичевани заметно прибавилось военных и военной техники. Даже непосвященные в армейские дела люди понимали, что готовится какая-то операция.

В ночь с 25 на 26 августа 1941 года советские войска вошли в Иран. Это было сделано в соответствии с советско-иранским договором 1921 года. Шахская армия сопротивлялась недолго: на отдельных участках до 13 часов 26 августа. Одновременно южные районы Ирана заняли войска Великобритании. В начале сентября английские и советские части вошли в Тегеран. На юге Ирана заняли позиции и около 30 тысяч американских солдат…

О событиях в Иранском Азербайджане ^{2} до самого последнего времени писали глухо и туманно. Вроде того, что там развертывалось освободительное движение, возглавлявшееся Азербайджанской демократической партией. Имя лидера этой Партии, главы Азербайджанской Демократической Республики Джафара Пишевари, «забывали» даже академические издания.

Национальное правительство Южного Азербайджана, созданное в конце 1945–го, просуществовало всего год. На подконтрольной ему территории трудились тысячи советских инженеров, геологов, строителей, учителей, работников культуры. Доктор исторических наук, один из самых глубоких исследователей этой темы Джамиль Гасанлы считает их помощь бескорыстной и самоотверженной. «Южный Азербайджан: начало холодной войны» – так называется его книга, охватывающая события с 1941 по 1946 год. События вокруг Южного Азербайджана самым непосредственным образом затронули и жизнь Гейдара Алиева.

…10 мая сорок первого друзья поздравили его с днем рождения. Впереди была сессия, летние каникулы, далеко за ними маячил сентябрь, третий курс. Но первого сентября индустриальный институт многих студентов не досчитался. Кто-то пошел на завод, заменив отца, призванного в армию, кто-то получил направление в военное училище, кого-то, как Алиева, отозвали в распоряжение военкомата по месту жительства. И уже 23 июня Гейдар принял дела в секретной части архивного отдела НКВД Нахичеванской АССР.

Он возвращался домой поздним вечером, нередко затемно. На вымерших улицах Нахичевани гулко отдавались шаги. Иногда из темноты возникал патруль: «Ваши документы!»

Во дворе просторно стояли топчаны – по давней привычке нахичеванцы летом спали под открытым небом, дома – душно. Из комнат выносили постели, посуду. Иззет-ханум склонялась к примусу, накрывала стол Гейдару. Он теперь был за старшего в доме: отец почти все время в командировках, Гасан в армии, Гусейн в Баку… С ним, Гейдаром, советовался Джалал, когда узнал, что за учебу теперь надо платить – 150 рублей за год. Для семьи Алиевых – деньги невероятно большие. В семейном кругу посоветовали Джалалу поступить на подготовительное отделение в учительский институт. Там учили бесплатно да еще выдавали по 50 граммов хлеба в день.

– Сегодня Джалал принес свой хлеб домой, – с тихой гордостью сказала Иззет Гейдару.

– Спасибо, мамочка, – отозвался тот. – Я только чаю попью. Иззет-ханум полила ему на руки воду из кувшина, подала кусочек моющей глины гюль-аби, заменившей в годы войны азербайджанским семьям и туалетное мыло, и стиральное.

Однажды на рассвете, когда небо только отрывалось от земли, Алиевых разбудил плач в соседнем дворе. Там жила семья Хуршид-ханум. Муж был на фронте, с ней – пятеро детей, мал мала меньше. Иззет-ханум окликнула соседку:

– Чем помочь?

– Дети голодны, не могут заснуть! Иззет позвала Гейдара:

– Сыночек, помоги…

Они собрали лаваш, сыр, сахар, консервы и передали Хуршид. Обе матери расплакались.

Засыпая, Гейдар видел, как мама, присев на краешек тахты, обхватила голову руками. Похоже, в ту ночь со своими горькими думами она так и не заснула. Пробудившись от птичьего звона, Гейдар увидел ее на той же тахте. Иззет-ханум встрепенулась:

– Сейчас я приготовлю тебе завтрак, сыночек!

В тот день он решил еще раз попытать счастья в военкомате, может быть, удастся добиться отправления на фронт. Похожие сцены происходили тогда по всей стране. Военкомы, сами писавшие заявления по начальству с просьбой командировать в действующую армию, устало отбивались от просителей.

– Вы и здесь (варианты: на границе, в милиции, училище, в шахте) нужны.

Примерно так же отрезал Гейдару Алиеву дежурный в нахичеванском военкомате и на этот раз.

– Здесь тоже фронт. Закавказский. Когда будет надо, призовем и тебя.

Советская миссия в Южном Азербайджане

К тому времени в Азербайджане для отправки в Иран, помимо военных, были мобилизованы 3816 гражданских лиц. (Статистику отыскал Джамиль Гасанлы.)По его сведениям, в этом списке было 82 партийных работника, 100 сотрудников советских организаций, 200 чекистов, 400 милиционеров, 245 железнодорожников, 42 геолога-нефтяника. Возглавил все это хозяйство – «Советскую миссию в Южном Азербайджане» – секретарь ЦК Компартии Азербайджана Алиев Азиз Мамед Керим оглы.

Решение о составе миссии и ее главе принималось в Кремле. Азиза Мамедовича утвердили членом Военного совета 47–й армии, она размещалась в древнем Тебризе, столице Южного Азербайджана. Миссия действовала с июля-августа сорок первого года до лета сорок второго, когда события на советско-германском фронте заслонили все другие. К тому же через Иран Советский Союз получат теперь военно-стратегическую помощь от союзников. Поставки от Персидского залива шли через весь Иран на Каспий и дальше по Волге или по железной дороге.

Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафар Багиров был одним из самых деятельных организаторов похода в Южный Азербайджан. Утверждают, что он проводил аналогию с освободительным походом Красной Армии в 1939 году в Западную Украину и Западную Белоруссию, после которого Украина и Беларусь приросли за счет земель, отторгнутых прежде Австро-Венгрией и Польшей.

Для того чтобы ознакомиться с ситуацией в Южном Азербайджане, Багиров тайно выехал в Тебриз через Нахичевань. Для таких, как он, граница с Ираном была прозрачной. Джамиль Гасанлы приводит его свидетельство об этой поездке: «Будучи в Нахичевани, я на 3–4 часа посетил Тебриз… Несколько раз в Тебризе мне попадались на пути стайки мальчишек и девчонок. Когда я захотел с ними побеседовать и попросил остановить машину, они бросились бежать. Я им сказал по-азербайджански: «Идите сюда». Услышав мою речь, они подошли ко мне… Земля Южного Азербайджана – наша настоящая Родина. Живущие на границе нашей республики граждане уже давно разлучены со своими родственниками… – Затем он остановился у висевшей на стене карты и сказал: – Когда иранское правительство делило страну на области, то указало Азербайджан вот таким (показал на карте). Это – ложь. Азербайджан расположен отсюда до сих пор (показал на карте). Если не кривить душой, то и Тегеран входит в азербайджанские земли». На одном из совещаний в ЦК товарищ, вернувшийся из командировки, рассказал, что они проходили через село Туркменчай. Багиров бросил реплику:

– В этом селе большой азербаджанский народ был разделен на две части…

Жарким летом 1827 года, во время войны России и Персии, войска генерала Паскевича осадили Эривань (Ереван), а затем штурмом взяли крепость Аббас-Абад в десяти верстах от Нахичевани. Начались переговоры о мире. По поручению командующего русской армией в Закавказье их вел Александр Сергеевич Грибоедов, надворный советник Иностранной коллегии Российской империи и уже известный поэт.

Из донесения Грибоедова Паскевичу о переговорах с персидским шахом Аббасом-Мирзой:

«…Я вынужден был сказать, что не имею поручения разбирать то, что предшествовало войне, что это не мое дело.

– Так все вы говорите: не мое дело, – но разве нет суда на этом свете!

– Ваше высочество сами поставили себя судьею в собственном деле и предпочли решить его оружием. Не отнимая у вас ни благоразумия, ни храбрости, ни силы, замечу одно только: кто первый начинает войну, никогда не может сказать, чем она закончится.

– Правда, – отвечал он.

– Прошлого года персидские войска внезапно и довольно далеко проникли в наши владения по сю сторону Кавказа. Нынче мы, пройдя Эриванскую и Нахичеванскую области, стали на Араксе, овладели Аббас-Абадом, откуда я приехал.

– Овладели! Взяли! Вам сдал Аббас-Абад, зять мой, трус, – он женщина, хуже женщины.

– Сделайте то, что мы сделали против какой-либо крепости, и она сдастся вашему высочеству.

– Нет, вы умрете на стене, ни один живой не останется; мои не умели этого сделать, иначе вам никогда бы не овладеть Аббас-Абадом.

– Как бы то ни было, при настоящем положении дел уже три раза, как генерал получал от вас предложения о мире, и ни одно из ваших сообщений несходно с условиями, мимо которых с нашей стороны не приступят ни к каким переговорам. Такова есть воля государя… При окончании каждой войны, несправедливо начатой с нами, мы отдаляем наши пределы и вместе с тем неприятеля, который бы отважился переступить их. Вот отчего в настоящих обстоятельствах требуется уступка областей Эриванской и Нахичеванской. Деньги – также род оружия, без которого нельзя вести войну. Это не торг, ваше величество, даже не вознаграждение за претерпенные убытки: требуя денег, мы лишаем неприятеля способов вредить нам на долгое время».

По Туркменчайскому договору граница между Россией и Персией теперь проходила по Араксу. Шах, уступая России две области и соглашаясь на огромную дань деньгами, уверял царского посла в вечной дружбе с его державой. Передавая эти слова, Грибоедов замечал: «Впоследствии, однако, подтвердились наблюдения, не одним мною сделанные, что у персиян слова с делами в вечном между собою раздоре». Следует, однако, заметить, что эти земли всегда привлекали пристальное внимание англичан, и всевозможные стычки и неприятные инциденты могли возникать не без их участия.

В Нахичевани и ныне сохранился дом генерал-губернатора (здесь размещается замечательный Музей ковров), где в июле 1827 года останавливался великий русский поэт и дипломат. Отсюда открывался превосходный вид на долину: «…я часто поднимал голову над бумагами и направлял подзорную трубу туда, где происходило сражение. Я видел неприятельскую кавалерию, скачущую по всем направлениям и переправлявшуюся через Аракс, чтобы отрезать Муравьева и его две сотни казаков. Он отлично выпутался из беды, не было никакой серьезной стычки, и вернулся к нам цел и невредим, хотя и не смог высмотреть того, что хотел».

Через год с небольшим разъяренная толпа разгромила в Тегеране Российскую императорскую миссию. Погибли 37 человек, среди них и Александр Грибоедов. Его везли к месту последнего упокоения в Тифлис, где осталась юная беременная вдова, Нина Чавчавадзе, по той же дороге, по которой он совсем недавно мчался на юг с особо важной государственной миссией. Проехали Нахичевань, дом генерал-губернатора; 11 июня (по старому стилю) неподалеку от крепости Гергеры скрипучую арбу встретил Пушкин. Вы помните, конечно, эти строки из его «Путешествия в Арзрум»:

«Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу.

– Откуда вы? – спросил я. – «Из Тегерана». – Что вы везете? – «Грибоеда». – Это было тело убитого Грибоедова, которое сопровождали в Тифлис».

И еще век прошумел над Араксом. Над домом генерал-губернатора, откуда в подзорную трубу смотрел в неведомую даль русский поэт и сокрушался «о скудности познаний об этом крае», подняли красный флаг. В городском театре на азербайджанском и русском объяснялись с миром его герои – Чацкий, Молчалин, Скалозуб… Афиши к спектаклю по просьбе друзей рисовал студент педтехникума Гейдар Алиев.

Гейдар знал в лицо своего однофамильца Азиза Алиева, невысокого человека с орденами на гимнастерке, но мог ли тогда предположить, как сведет их судьба?

К концу сорок второго года советскую миссию в Иране почти свернули; только железнодорожники день и ночь несли свою бессменную вахту… Десятого мая сорок третьего отец вырвался домой, чтобы поздравить Гейдара с двадцатилетием, а через неделю слег: истощение. Двадцатого мая Алирзу Алиева похоронили. Первая потеря в семье Алиевых. И о ней с полным правом можно сказать: фронтовая потеря.

Южным Азербайджаном Москва вновь занялась весной 1944 года. Шестого марта Совнарком Союза рассмотрел вопрос «О мероприятиях по усилению культурной и экономической помощи населению Южного Азербайджана». Исход Великой Отечественной войны был уже ясен, хотя до победы еще оставались тысячи верст, еще предстояло освобождать Крым и Севастополь, 250 суток отражавший фашистский штурм, большую часть правобережной Украины, Белоруссию, Прибалтику, Европу, восстанавливать разрушенные города и села. В этой сумасшедшей круговерти дел, военных и мирных, Сталин не забыл о Южном Азербайджане. Может быть, в интересе Сталина к этой проблематике сказались и его юношеские бакинские впечатления и вообще личное понимание кавказской проблемы? Возможно, навела на новые решения Тегеранская конференция? Оставляем эти вопросы на полях нашей книги, потому что поиск ответов увел бы далеко от главной темы.

По программе, принятой Совнаркомом Союза, в Тебризе предстояло открыть азербайджанскую школу-десятилетку, создать показательную агротехническую станцию, построить трикотажно-чулочную фабрику… 10 июня 1945 года Сталин подписал секретное постановление «Об организации советских промышленных предприятий в Северном Иране». Открывались, филиалы азербайджанских фабрик и заводов с участием советских специалистов. «Постановление Совнаркома СССР от 10 июня, – замечает Д. Гасанлы, – предвещало в ближайшем будущем объединение Иранского Азербайджана с советским Азербайджаном». 21 июня того же 1945 года И. В. Сталин подписал постановление ГКО № 9168 «О геологоразведочных работах на нефть в Северном Иране». Нефтяники ехали под видом сотрудников гидрогеологического отряда, прикомандированного к штабу советских войск в Иране. В других районах Ирана, тоже под прикрытием поисков воды, нефть и руду искали англичане.

Формировалась, разумеется, также по согласованию с Москвой, Азербайджанская демократическая партия (АДП). По предложению Багирова АДП возглавил редактор тегеранской газеты «Ажир» Мир Джафар Пишевари. (В ряде документов его еще называют Сеидом Джафаром.)

Вот как характеризовал этого незаурядного человека Багиров в письме Молотову, Берии и Маленкову 6 июля 1945 года: «Пишевари, уроженец южного Азербайджана, бывший член Коммунистической партии, долгое время занимал ответственные партийно-советские посты в Советском Азербайджане. В 1927 году Коминтерном переброшен на работу в Иран, где правительством шаха Резы был арестован и в течение 10 лет просидел в тюрьме, освобожден в 1941 году после прихода советских войск в Иран. Два его родных брата живут в Советском Союзе. Один из них служит в Советской Армии, капитан медицинской службы».

Пишевари, как обоснованно утверждает Д. Гасанлы, считал политически бесперспективным получение Азербайджаном национальной независимости в составе Ирана. Он рассчитывал создать Азербайджанскую народно-демократическую республику под эгидой СССР по типу Монголии, а в дальнейшем воссоединить ее с Азербайджаном. Не его вина, что международные карты легли не так.

…В Южный Азербайджан потоком шли автомашины, станки, книги – на азербайджанском и фарси, пластинки с азербайджанскими песнями. И оружие – но только не советское, а любых других марок, итальянское, чехословацкое. 21 октября 1945 года командующий Бакинским военным округом генерал армии И. И. Масленников и М. Дж. Багиров доложили Л. П. Берии:

«Во исполнение решения ЦК ВКП(б) от 8 октября 1945 года по вопросу Иранского Азербайджана и Северного Курдистана, нами проведено следующее:

Выделено 21 опытных оперативных работников НКВД и НКГБ Азербайджанской ССР, способных организовать работу по ликвидации лиц и организаций, мешающих развитию автономистского движения в Иранском Азербайджане. Эти же товарищи должны организовать вооруженные партизанские отряды из местного населения».

Второго октября 1945 года на первом учредительном съезде АДП Мир Джафар Пишевари был избран председателем президиума партии. Двенадцатого декабря 1945 года первая сессия Азербайджанского Милли меджлиса (Национального собрания) сформировала национальное правительство. Премьер-министром стал Пишевари.

В те же дни в Южный Азербайджан были переброшены 80 оперативников-чекистов, прошедших спецподготовку.

А в Вашингтоне вышел номер журнала «Тайм», посвященный событиям в Иране. На обложке был портрет шаха Мохаммеда Резы. И подпись: «Шах Ирана. Его влиятельные друзья желают его нефти». На карте, опубликованной в журнале, Южный Азербайджан охватывал серп, рукоятка которого упиралась в Баку.

Национальное правительство Южного Азербайджана предложило широкую программу политических и социально-экономических реформ. Государственным языком стал азербайджанский. В Тебризе открылся государственный Университет. Сюда направили преподавателей из Баку. Для сирот и беспризорных открыли детские дома – два для мальчиков и два для девочек.

Однако все эти планы могли стать реальностью лишь при поддержке Москвы. А Москва не могла не считаться с волей Вашингтона и Лондона. Послевоенный мир на деле был многополярным. Советский Союз начал вывод войск из Ирана.

Уходили солдаты – среди них было много азербайджанцев.

– Мы будем недалеко, по ту сторону Аракса!

– Да высохнет Аракс до самого дна! – отвечали им.

Но Аракс нес свои быстрые воды, как и века назад, и вновь ему было суждено разделять один народ на две страны.

Москва еще пыталась защитить своих союзников, но дело было сделано: в северные районы своей страны Иран вводил свои войска. У частей Азербайджанской демократической республики оставались «4 пушки без снарядов и 2 миномета без мин». Азербайджан был готов сражаться, но Москва обещала только моральную поддержку.

11 декабря 1946 года Пишевари и его коллегам передали шифровку от Сталина.

«Кавам как премьер-министр имеет формальное право послать войска в любую часть Ирана, в том числе и в Азербайджан, поэтому дальнейшее вооруженное сопротивление нецелесообразно, ненужно и невыгодно. Объявите, что вы не возражаете против вступления правительственных войск в Азербайджан для соблюдения спокойствия во время выборов. Мотивируйте, что вы делаете это в интересах единства иранского народа, в интересах его свободы и независимости».

Так и сделали. Так и мотивировали.

…За несколько дней в захваченном Тебризе расстреляли свыше трех тысяч человек. Азербайджанские учебники и книги пылали в кострах. Были закрыты Азербайджанский университет, Национальный театр, филармония, музеи. Снесены памятники национальным героям. Власть наводила конституционный порядок.

После настойчивых требований Багирова Кремль разрешил открыть пограничные пункты в Джульфе, Худаферине, Биласуфаре и Астаре. За два дня советскую границу перешли 5295 человек.

Группа партийных работников во главе с Пишевари временно осталась в Нахичевани. Затем его поселили в Баку. Он писал в Москву, передавал Багирову новые предложения. «Чтобы его успокоить, в мае 1947 года был создан специальный секретный комитет, якобы готовивший отряды федаев для засылки в Южный Азербайджан, – пишет Д. Гасанлы. – Но засылать никого не пришлось. Третьего июля

1946 года на 14–м километре трассы Евлах – Гянджа автомобиль Пишевари попал в аварию. Через несколько часов он скончался в районной больнице».

Неуемного политэмигранта похоронили на его даче в Бузовнах, это окраина Баку. На могиле, скрывая захоронение, посадили цветы. И только в марте 1960 года прах Пишевари перенесли в Аллею Почетных захоронений, созданную еще до войны, в 30–е годы. Пролетело время – и вот судьба – рядом с ним похоронили Азиза Алиева, потом его сына Тамерлана и дочь Зарифу, жену Гейдара Алиева. А в декабре 2003 года и Гейдар Али Рза оглы Алиев нашел последнее упокоение рядом с ними.

Все, чем они жили, что их тревожило, взрывало мысли и души, – теперь прошлое, достояние историй.

Ветер с моря гонит опавшие листья. Чуть пониже – памятники героям карабахской войны. На одном и втором, и третьем – красные ленточки. Так бакинцы выделили могилы руководителей республики, погибших в 1991 году. Госсекретарь, академик Тофик Исмайлов, министр внутренних дел, генерал Магомед Асадов, генеральный прокурор Исмат Гаибов, заместитель председателя Совета министров Зулфи Гаджиев… Они погибли в вертолете, который сбили армянские сепаратисты.

«Мы никогда не сможем распустить наши вооруженные силы, – настаивал Пишевари. – Нам именно надо сохранить всю нашу вооруженную силу и беречь ее».

«Мне кажется, что Вы неверно оцениваете обстановку, сложившуюся как внутри страны, так и на международной арене, – отвечал ему Сталин. – Во-первых. Вы хотите добиться всех революционных требований Азербайджана немедленно. Однако нынешняя ситуация исключает возможность осуществления подобной программы…

Во-вторых. Безусловно, в случае, если бы Советские войска продолжали оставаться в Иране, Вы могли бы надеяться на достижение успеха борьбы за революционные требования азербайджанского народа. Но мы не можем держать их в Иране, в первую очередь потому, что нахождение Советских войск в Иране подрывает нашу освободительную политику в Европе и Азии. Англичане и американцы говорят нам: если Советские войска могут оставаться в Иране, то почему бы английским войскам не оставаться в Египте, Сирии, Индонезии и Греции, а американским в Китае, Исландии и Дании. Мы приняли решение о выводе войск из Ирана и Китая для того, чтобы вырвать это оружие из рук англичан и американцев и, расширяя освободительное движение в колониях, сделать свою освободительную политику более обоснованной и полезной. Вы, как революционер, конечно же, понимаете, что мы не можем поступить иначе».

Было еще и в-третьих – о политической ситуации в Иране, в-четвертых…

«Как нам стало известно, Вы сказали, что в начале мы вознесли Вас до небес, а затем стащили в пропасть и этим дискредитировали Вас. Если это правда, тогда это вызывает у нас удивление. Что же произошло на самом деле? Мы здесь применили обычный революционный прием, известный каждому революционеру. В тех условиях, которые сложились в Иране для того, чтобы обеспечить для себя выполнение известных, минимальных требований движения, необходимо это движение подгонять, исходя из минимальных требований, и создавать угрозу правительству, создавать возможности для уступок, которые будут сделаны правительством. Не забегая вперед, в нынешнем положении Ирана Вы не смогли бы получить возможности добиться исполнения тех требований, на которых правительство Кавама вынуждено сейчас согласиться. Таков закон революционных движений. Здесь не может быть и речи о каком-либо унижении для Вас. Очень странно, если Вы думаете, что мы могли бы допустить Ваше унижение. Напротив, если Вы разумно себя поведете и за счет нашей моральной поддержки сможете добиться исполнения требований, легализующих нынешнее фактическое положение Азербайджана, то тогда Вас, как пионера прогрессивно-демократического движения на Ближнем Востоке, благословят и азербайджанцы, и Иран».