Текст книги "Хроники Каторги: Цой жив (СИ)"

Автор книги: Григорий Ярцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Умно.

Следом внимание привлекли листы плотной желтоватой бумаги, разложенные на столе. В них Цой узнал Монструм, собранный воедино из нескольких разных, но явно неполный и пока пытался понять, сколько каторжан погибло за эти листки, через плотные занавески, словно пантера сквозь листву, в комнату скользнула женщина. Стройное тело плотно запеленовано в прочную темную ткань, поверх которой крепились металлические щитки и множество ремешков, удерживающих одежду. Каждое движение, каждый шаг – легок и прытливо игрив. Острые черты смуглого лица, на котором красовалась бездонная пара темных, как чернильные капли глаз. Медовая грива волос, заплетенная в тяжелую косу, опускалась ниже поясницы, напоминая хвост скорпиона, увенчанный изогнутым лезвием, точно жалом. И длинные черные перья, вместе с лентами вплетенные в забранные волосы, тлели на концах, струясь дымком, издававшим приятный аромат.

– Кара, – почтительно произнес сопровождавший бездомный, преклонив колено и опустив голову, – как и было велено, – продолжил, не поднимая головы, – мы доставили бежавших, – дикарь поднялся и небольшая речь, после которой Кара отпустила его, осталась понятной только им.

Бездомный удалился, звеня их снаряжением.

– Кара, – представилась женщина, приложив ладонь к груди, неожиданно приятным, как мед, голосом. – Воевода люда. Удивлен знанием речи?

Искатель молчал, но лицо выдало удивление.

Подходила неспешно, каждый шаг вымерен и точен. Обманчиво медленная походка настораживала. Кара не пыталась скрыть оценивающего взгляда; смотрела сначала на него, а затем и на нее так, словно пыталась понять, оправдались ли известные ей одной надежды. Подошла к Цою почти вплотную и влилась в него глазами, прищурилась; черная дымка вокруг глаз делала их хищнее. Пристально рассматривала лицо. Осторожно провела пальцами по шрамам:

– Откуда они?

– Не помню, – честно признался искатель. Анна удивилась не меньше Кары: как это, не помнить, откуда такие отметины на голове? Ладно бы маленькие, но запамятовать те, что в половину лица. И неожиданно поняла: практически ничего не знает о спасшем ее человеке, а сама рассказала ему столько всего. С ее-то профессией рассказать больше, чем выслушать – проявление вопиющей некомпетентности; слушать должна она, а не ее.

Девочка продолжала мазюкать стены, оставляя разводы руками и рисуя нечто пока совершенно неведомое. Кара погладила малютку по сальным волосам, уплетенным в две торчащих косички, а после обошла Цоя несколько раз, присматриваясь.

– Кто ты и твоя женщина?

– Меня зовут Цой, – спокойно назвался искатель, – а женщину Анна. Она упала с небес, – честно признался он, на что Кара отреагировала бархатным смехом.

– Ты об упавшем огоньке, а? – изогнула брови, как бы посмеиваясь над наивностью искателя. – Люди не летают на горящих кометах, Цой, – ответила Кара, и добавила более холодно: – Еще раз: кто вы?

Молчаливый поединок взглядов; осторожничали, опасаясь один другого.

– Я – искатель, женщина – моя смена, – не зная, как еще объяснить присутствие Анны, соврал Цой, не моргнув глазом. Кара поверила; кое-что не изменилось: скажи правду, и тебе не поверят, соври и слова покажутся неоспоримой истиной.

– Знаешь, зачем вы здесь, искатель?

– Казематы?

– Казематы, – кивнув, подтвердила Кара вновь приятным голосом. – Лазутчики видели ваш побег, – запнулась, будто в последний раз раздумывала над тем, стоит ли посвящать незнакомцев в ее намеренья. Анна заметила, как в чернильные глаза девушки закралось смятение; как сменился тон голоса. Наверное, не стоило говорить, но иначе, как поняла Анна, она не могла. Цена неудачи слишком высока и воевода все решила.

– Многие луны мы готовились, и когда Черный Клык восходящим светом осветил башни, стало ясно – пора. На рассвете мы выступим и возьмем Казематы, или умрем, сражаясь за лучшую жизнь.

Цой молчал, прекрасно понимая, что бездомные, насколько бы хорошо не подготовились, не пройдут за ворота Каземат. Оборонители изрешетят их оружием Старого мира еще на подходе. Так случилось в первую Зиму; дикие звери, бежавшие от нее, пытались пробиться внутрь, но погибли, окрасив стены в цвет собственной крови.

– ...Я не хочу вести люд на верную гибель, Цой, – надрывным голосом продолжила Кара, не скрывая переживаний. – Когда узнала побеге, велела доставить вас сюда, и спрашиваю: у Каземат есть еще подобные ходы?

– Еще? – недоумевая, переспросил искатель.

– Люк, которым ушли вы, завалили вскоре после побега. Там не пройти, – воевода не дала искателю вставить слово и продолжила: – Я не хочу смертей, их и без того слишком много, только одной, домового Непроизносимого, да? Кажется, теперь он зовет себя так. Каторга слишком долго терпит старого дурака.

Тут не поспорить. Непроизносимый жил дольше всех, даже Старый из-за него не мог в полной мере насладиться собственным прозвищем.

– Цой, я не хочу жертвовать жизнями воителей, не хочу лишать жизни живущих в башнях, но готова отдать свою, – со всей серьезностью сказала она. – Вот значит как, искатель Баззарра: ты и я. Мы отправимся в Казематы. Ты тайно проведешь меня, я убью домового и подарю люду желаемый дом. Никто больше не пострадает, ни мы, ни жители Каземат.

Цой сам не питал симпатий к Непроизносимому с момента их первой встречи, когда тот велел бросить его в камеру, и теперь домовой явно замышлял недоброе, но убийство – не выход. Только в крайнем случае. Да и смерть его вряд ли поможет. Решают каторжане, но никак не домовой. И потом, Цой не знал, есть ли другие лазейки снаружи, ведущие в Казематы. Лис рассказал только об одной, той, которую Непроизносимый оставил для себя любимого. Шахта позволяла незаметно пробраться в несколько мест Каземат, в том числе и в покои домового, а теперь еще и на арену и, наверное, в место, куда пытались пробиться старатели. Подобные ходы внутри зданий Каземат интересовали Лиса, но он так и не выяснил, кто и с какой целью соорудил те тоннели.

– А если других люков нет? Убьешь?

Кара одарила искателя снисходительной улыбкой.

– Ты не слушаешь. Я не хочу смертей, да и смерти ты не боишься, я вижу, все боятся, а ты нет, – перевела чернильные глаза на Анну, – вот твоя спутница боится и правильно, но пусть не изводит себя, здесь не умрет. Обещаю, – вытянула из волос дымящееся перо и вручила Анне; приняла дар дрожащими руками.

Кара с легкостью подхватила девчушку на руки, словно та была невесомым перышком, и звонкий детский голосок разрядил комнату радостью. Девочка счастливо улыбалась одной из тех детских неповторимых и чистых улыбок. Прекрасное лицо, с единственным изъяном – рубцом, тянувшимся от подбородка и лишившим ухо мочки. Каторга добралась, показав, где девочке уготовано жить.

Девчушка как раз закончила украшать стену, на которой изобразила мужчину, женщину и ребенка. Анна удивилась не только общей красоте рисунка, но и тому, насколько точно маленькой девочке удалось передать гендерные различия. Кара прикрыла отсутствующую мочку и шрам сальными локонами девчушки, посмотрела на нее, как на самое сокровенное и спросила, с трудом сдерживая подступающую горечь:

– Знаешь, скольким детям удалось дожить до союза, искатель? – Цой молчал. – Двадцати семи и каждый после того, как я объединила люд. Мы людонем Казематы и собственными руками вырвем будущее для наших детей, а если потребуется, уплатим жизнями.

– Не начинайте того, от чего будущие поколения будут страдать, или не смогут пережить, – почти умоляя, добавила Анна. Искателю показалось, что она понимала, о чем говорит.

– Не начинать? – Кара вонзила в Анну полный презрения взгляд, вмиг рассказавший о том, что она думает о ее словах и мнении. – Когда с неба спускается полузмея-полуптица, хватает женщину, ребенка и уносит прочь, или червяки втрое больше тебя выползают из-под земли посреди ночи... Не начинать? – вспыхнула Кара.

Анна не нашла, что ответить.

Снаружи застучали барабаны. Девушка заметила, как руки искателя рефлекторно сжались в кулаки до хруста суставов. Кара устремилась к выходу; стало ясно без слов, – нужно идти за ней.

Совсем стемнело и огни, тянувшиеся по кругу вдоль десятков уступов, убедили Анну в правильности подобранного названия. Воевода остановилась у самого края, отсалютовав куда-то вниз. Приветствие встретили диким ором.

Искатель и его спутница подходили не спеша, как бы страшась поджидавшего их зрелища; у Анны в глазах потемнело, когда внизу увидала орду дикарей, точно черти, пытавшиеся выбраться на свободу из подземного мира. Мужчины и женщины в самодельной броне. Одни в тяжелой, другие в более легкой, но каждый крепко сжимал оружие; огнестрельное, холодное, поблескивающее в огнях от остроты. Глаза полны ярости, отваги, ни капли слабоумия.

И пока внизу разносились величественные крики, за полным решимостью лицом Кары пряталась печаль понимания того, сколько воинов не познают жизни, за которую будут бороться. Цой, как и Кара с сожалением представлял, сколько мужчин и женщин погибнет при штурме Каземат. С таким количеством им вполне может удастся миновать стены. Устелют подножия стен собственными телами, позволив позади идущим подняться по трупам и те, кто пройдут, озлобленные и опьяненные кровью, вырежут каждого каторжника за стенами.

Под ногами искателя стояла армия живых мертвецов. Он понимал, сколько людей погибнет. С обеих сторон. Понял и Кару; она не демонстрировала силу, а показала тех, кто умрет, если не найдется способ пробраться внутрь. Столько жизней можно спасти, будь у него возможность провести Кару тайно, но летать он не умел, только падать.

Барабаны стихли, позволив воцариться ее голосу.

– Кто вы?! – бойко бросила воевода в толпу.

– Воители! – в едином порыве откликнулись мужчины и женщины.

– Что несут воители?!

– Смерть!

– Что получит враг?!

– Смерть! Смерть! Смерть! – одичавший гул поднимался выше, резонируя с лязгом оружия, топотом и сотрясая все вокруг, как вдруг, прервался беспечным голоском:

– Слушай, – начал Лис, ловко балансируя на стреле крана, возвышавшегося над ордой бездомных, – может враг получит смерть как-нибудь в другой раз?

Дикарей, готовых запустить в неожиданно появившегося оратора всем, что держали в руках, резко осадил приказ Кары. Лис в благодарном, и полном шарма реверансе, улыбнулся несказанно радостный за то, что в него не послали сотни пуль, копий, тысячи стрел и камней.

От прежних одеяний ни следа: облачился в обмундирование точь-в-точь дикарское, но несколько свисавшее из-за худощавой комплекции. Вырядился, притворившись варваром, и проник внутрь.

– Твои воины...

– Воители! – грозно и незамедлительно вскричала орда.

– Твои воители, – обезоруживающе вскинув руки, извинился Лис, и продолжил, пошатнувшись от их ора, – пройдут за стены Каземат с огромными, или скорее даже колоссальными потерями. Но есть другое решение, намного менее кровожадное и я готов его озвучить, – немного помолчав, он добавил: – Или шепнуть на ушко, если захочешь, – и перевел многозначительный взгляд на потрясенную Анну, стоявшую рядом с Карой.

Воевода велела привести Лиса.

– Что за решение? – спросила она, когда двое рослых детин принесли незваного гостя, схватив под руки. Лис высвободился, выпрямился, в приветствии мотнул головой и объяснил:

– Тебе не понадобятся ни искатель, создавший Монструм, ни его бедовая спутница, их можно отпустить.

Не самая удачная попытка манипуляции, однако Кара посмотрела на Цоя иначе, он не разобрал ее восхищенного взгляда, а вот Анна вмиг раскусила: она выбрала его, в точности так, как женщина обычно смотрит на того самого, единственного мужчину-избранника. Кара, с трудом заставив себя перевести внимание обратно на Лиса, сказала:

– Они останутся, – на что он беспретензионно пожал плечами, будто в действительности и не пытался их высвободить. – Ты хотел предложить мне решение, – напомнила Кара.

– Да-да! – продолжил Лис, оторвав игривый и немного мечтательный взгляд от смущенной Анны. – И хочу тебя... тебе его предложить. Мы могли бы пройти внутрь, – указал на вход в покои воеводы, – сесть за чудесный расписной стол... обговорить детали. Как в древности!

Кара не знала, откуда незнакомцу известно как выглядели ее покои изнутри. Предположила, что он не раз пробирался в Людоводск под видом бездомного.

– Говори здесь, – приказала воевода, дав понять: совсем скоро растеряет остатки терпения.

– Как угодно, – ответил Лис, вложив в улыбку все свое очарование. – Непроизносимый староват, ворчлив и несговорчив, но это за стенами Каземат, а за их пределами? – воцарилось молчание, в котором каждый пытался понять, к чему клонит Лис. – Я выманю Непроизносимого за ворота, и ты уговоришь старика принять твой народ.

– Люд, – поправила Кара.

Лис кивнул и продолжил:

– Мне бы только спросить... Имя Мира... – продолжать не понадобилось, по увлажнившимся маслинам глаз Кары стало ясно: имя знакомо и говорило и о многом. – Каторжники изменились с тех пор, они примут вас и знают, как важно продолжение жизни.

– И я должна верить?

Лис поджал губы.

– Я стою здесь, перед тобой, а не бегу к Казематам, желая предупредить о готовящейся атаке. Разве не достаточно? – вынул из-из спины сверток и продолжил, не дав Каре ответить: – План Каземат, правда, множество раз переписанный написателями, но нисколько не потерявший оттого в точности. А за столом было бы удобнее, – кольнул он, разворачивая твердый пергамент. – Как видишь, ходов нет, а единственный люк, которым ушел Цой, – перечеркнул угольком обозначение на плане, благодаря которому искатель знал о лазейках Каземат, – закрыли вскоре после побега.

– Знаю, – холодно сказала Кара. – Не знаю только, зачем помогаешь.

Цою тоже хотелось знать ответ, но Лис лишь улыбнулся неизменной беззаботной улыбкой, мастерски скрывающей истинный замысел, а затем сказал полуправду:

– Убивая друг друга, начиная войны, нам не выжить. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо в будущем, и если есть возможность избежать смертей... в общем, нужно их избегать. Как-то так.

Зная Лиса, Цой мог сказать наверняка: речи ему готовить совершенно не обязательно, нужные слова сами, как по волшебству, расставлялись в правильном порядке и всегда долетали до нужных ушей, но до умов доходили реже, и вины Лиса в том обычно не бывало, виноваты неспособные понять. Кара, поглаживая перышко, переступила с ноги на ногу. Стало ясно: слова попали в цель и Лис нарочно смазал окончание речи, чтобы та не показалась больно идеальной.

Мысленно Кара согласилась, но хотела убедиться наверняка:

– И ты уверен в том, что выманишь Непроизносимого на переговоры?

– Абсолютно, – без промедления ответил Лис. Слово заставило Кару нахмуриться; не поняла значения. – Лу мне поможет, да? – Девчушка, сидевшая на руках Кары, улыбнулась Лису, услышав собственное имя. Кара старательно сдерживала гнев: незнакомец знал слишком много, и предположить не могла, откуда. – А если ты не уверена, – продолжил Лис, – можешь собирать воинов...

– Воителей! – вновь вскрикнула толпа.

– ...Воителей, припрятать их в лесу и, если мне не удастся уболтать домового, – Лис пожал плечами, – пойдете в атаку и поставите последнее кровавое пятно в записях написателей.

– Каков твой замысел?

Лис не стал юлить и рассказал, как собирается выманить домового, после чего Кара вызовет его на бой в Яму, а поскольку тот не примет вызова, не останется ничего, кроме как принять воеводу и ее люд. А если нет, то он собственными руками выкрасит ее тело желтым и лично поведет под венец Ямы.

– С чего бы мне вызывать его?

– За Миру... – Лис был готов продолжить, но Кара выставила руку, дав понять: достаточно.

Она решила, но не все.

Посмотрела на искателя. Лис почему-то улыбнулся, но кроме Анны, в страхе молчавшей все это время и маленькой девочки Лу, улыбки никто не заметил.

– Твой друг не соврал? – Цой не сразу сообразил, о чем речь, – Монструм, твое? Ты разузнал все в одиночку? Искатель кивнул без капли гордости. Воспринимал тяжкий труд, как должное, как обязательство. Кара добро улыбнулась, не сумев скрыть восхищения. Одному столько узнать о Каторге, ее чудовищах и местах, уместить все знания на бумагу, умудриться не сгинуть и выжить, – достойно.

– Поселите рядом со мной, – велела дикарю, указав на Лиса и Анну. Опустила девочку и Лу упетляла, игриво смеясь. – Идем, – обратилась к искателю неожиданно теплым и приятным голосом. – Знаешь, Цой, первое, сделанное мной, будучи лидером и воеводой люда? – Искатель шел молча, внимательно слушая и пытаясь понять к чему разговор. – Я запретила бессмысленную беготню за пустышками и их барахлом. Так, понял искатель, бездомный люд называл болвашек и вдруг осознал, почему давно не видел дикарей, бегающих в Ненормальную у Обелиска.

– Наши жизни ценнее всякой безделушки, и не нужно ничего доказывать тем, кто жизнь давно утратил.

Они шли мимо домиков; какие-то располагались в расщелинах камня, какие-то собраны из рухляди вдоль стен уступов и почти в каждом горели огоньки, доносились смех, игривые крики, из некоторых – стоны, которые Кара встречала странной улыбкой.

– Чего тебе нужно? – прямо спросил искатель.

Кару обрадовала решительность.

– Нужен ты, – ответила не менее прямо. – Я хочу от тебя дитя.

Как пуля в лоб; такого откровения не ожидал. Ноги отказались идти, и он остановился, но Кара, ловко взяв его под руку, увлекла за собой и продолжила: – Ты силен, ловок и хитер раз создал Монструм. Как тебе удалось? – поняв, что не дождется ответа, продолжила: – Знаешь, скольких спас твой труд? – причудливо изогнув бровки, поинтересовалась она. Никогда раньше он не ощущал себя настолько сконфуженно, ребенок совсем выбил из колеи и слова Кары доносились обрывками. – Я, как и каждый из нас, верю: чем сильнее пара, тем сильнее их чадо.

Цой кривился лицом, пытаясь найти хоть какой-то ответ.

– Я знаю, что не найду мужчины достойней, или я не нравлюсь тебе? – хищно прищурившись, прошипела она, пальчиком поиграв одной частью шнуровки из гладеньких каменьев в то время как другая часть игриво пряталась в ложбинке меж грудей, маняще обтянутых темным материалом. Цой не признался в том, что счел Кару самой привлекательной из всех женщин, когда-то встречавшихся ему; хотя их было не то, чтобы много. Животный магнетизм, агрессивная красота, коса, за которую так хотелось потянуть и увидеть, как в наслаждении, запрокинется голова, хорошее, упругое тело не могли не нравиться. Она не могла не нравиться. Искатель не мог убедить себя дать жизнь младенцу на просторах Каторги, не мог позволить кому-то испытать мучения, пережитые им, не хотел сеять жизнь среди смерти, но Кара не отступала, она не просила, а утверждала, решив все для себя и за него:

– Прими меня, если, не желая, то во имя того, ради чего живет каждый из нас. Ради надежды на лучшее будущее. Иначе, какой в этом смысл, если в том самом лучшем будущем будет некому жить?

ГЛАВА 12

Анну и Лиса не без пренебрежения поселили в небольшой, не лишенной уюта комнатушке. Прежде чем тот, кто привел их, зажег светильник и успел удалиться, Анна попыталась выпросить свою сумку с медикаментами. Надзиратель выслушал мольбу с непроницаемо-дубовым лицом и вместо требуемого привел другого дикаря – старшего, – с тремя шрамами через лицо.

Повторила просьбу, объяснив, что поплохеет без лекарств, хранящихся в медкейсе. Бездомный выслушал мольбу не менее прохладно. Тогда подключился Лис, взял перо и рук Анны и пригрозил им бездомному.

Когда сумку доставили, Анна незамедлительно вынула цилиндрик и с пугающим фанатизмом вонзила в бедро, следом приняла две красно-белых пилюли, упавших в ладонь от нажатия на грань другого цилиндрика.

Лис наблюдал, не скрывая интереса. Действо оказалось увлекательным настолько, что какое-то время он совсем не говорил; это редкость.

Анна объяснила с тем чудным произношением, вызывавшем улыбку на лице:: в космосе кости скелета не испытывали нагрузок, которым подвергались на земле и регенерационные процессы останавливались, как следствие, костяная ткань, истощаясь и поглощалась организмом, но не восстанавливалась. Это и делало кости довольно хрупкими. Ученым в большей степени удалось решить проблему, эмитировав на станции земную гравитацию, но не полностью. Вследствие чего, для восстановления прежнего состояния в течение нескольких месяцев необходимо принимать таблетки и вещество, обогащенные дозированным кальцием.

Во время чудесных откровений Лис смотрел на нее как на умалишенную. Очень милую, по его мнению, умалишенную.

Анна поделилась и историями, что рассказала Цою; об их миссии, о кораблях пришельцев, разбившихся о Землю, о том, как они окончательно подтолкнули их покинуть родную планету.

Лис слушал молча, только мерил шагами комнату, рассматривая полки, заставленные мутными бутылями, да консервными баночками, и поправляя, зачем-то выстраивал их в ровную батарею. Бутыли и консервы на первый взгляд показались Анне застоявшимся хламом.

– Как ти нас нашиол?

Лис не выдержал и засмеялся. Беззаботный, звонкий смех сковал низкий полукруглый потолок погреба. Смех непринужденный, будто бы их не схватили и держат не взаперти, а радушно приняли, как гостей.

– Что-что? – переспросил, отвлекшись от банок.

– Как ти нас нашиол?

– Нашиол, – добро передразнил он и улыбнулся шире. – Что с твоей речью? Ты говоришь... как-то странно. Пьяная что ли? Может пыльцы нюхнула?

– Ничего не нюхала я. Русский не мой родной язик, – робко призналась девушка, вспомнив Василия, в точности как Лис, подшучивал над ее произношением.

Вылупил удивленные глаза; не знал, как назывался язык, на котором говорит он, Цой, все вокруг. – Мне пришлось учить русский, как и другим членам команди. Иначе никак.

– А бывает родной? Это какой?

– Français, – ответила интонацией, заставившей собеседника застыть в удивлении от инородности речи. – Французский.

Красиво звучит, а меня научишь? Мы можем обменяться языками, – запнулся и, ухмыльнувшись, продолжил: – Как-то двусмысленно вышло, но ничего, меня устроят оба варианта, можно даже одновременно.

– На это уйдиот немало времени, но да, смогу, – невозмутимо ответила Анна, не разобрав двусмысленности, и подозрительно сощурив глаза, повторила вопрос: – Так как ти нашиол нас?

– Ы-ы-Е-Йо-о, – изображая чудные гримасы, Лис одновременно уклонялся от ответа, и не оставлял попыток обучить девушку правильному произношению, но затем, беспечно отмахнувшись, признался: – А я и не искал, я шел за вами. Мы с Цоем условились встретиться в убежище.

И когда только успели? Не знала.

– Милаха-мордаха, – переполненный оптимизмом вдруг начал Лис, пока Анна гадала, когда они могли договориться, не обмолвившись и словом, – нас с тобой заперли в погребе. Этим нельзя не воспользоваться! – продолжил выискивать на стеллажах что-то по одному ему понятному принципу и наконец, обнаружив, достал трехлитровый бутыль. – Гон! – объявил восхваляюще. Приятным звуком, откупорив деревянную пробку, сделал жадный глоток. Сильно поморщился, приложив кулак ко рту, и носом втянул воздух. На глазах выступили слезы.

Протянул бутыль Анне.

Приняла недоверчиво, осторожно. Кивком как бы сказал ей: «Смелее, делай как я». Анна приложилась губами, хлебнула чуть-чуть и все внутри, будто напалмом прожгло. Жар поднимался из чрева сродни извергающемуся вулкану и выплеснул хмель в голову, точно лаву. Анна чуть поплыла и впервые почувствовала, как расслабилась. Вкусом гон напомнил водку, только мягче и, одновременно, крепче. Как добились такого вкуса – не понимала. Выпила еще, капельку больше. Жгучая жидкость растеклась огнем, и тело ему подчинилось; приятно отпустило.

– Тише, тише, – улыбнувшись одной из этих, никому не понятных улыбок, осадил Лис, учтиво забрав бутыль из еще бледных, но уже грязноватых рук.

– Почему гон?

– Ты удивишься, но потому что гонят в Гоне, – ответил Лис, присев рядом и уперся головой в переплетенные пальцы рук.

– Гон гонят в Гоне, – произнесла заплетающимся языком, как незамысловатую скороговорку и уголки губ расплылись в подобии улыбки.

– Верно, каждый из семи Домов производит что-то, способствующее выживанию. Домовые составляют списки нужного дому, и водители доставляют довольствие по Вене. Это такая дорога, Милаха-мордаха.

– Прекрати меня так називать. У меня имя есть – Анна!

В ответ на разгоряченный алкоголем тон, Лис приложил ладонь к груди, блестяще отыграв напущенное глубочайшее оскорбление; широко открыл рот, пытаясь вдохнуть воздух, но потом на лицо вернулась насмешка и он промурлыкал: – Знаешь... от Милахи-мордахи, до Милахи-какахи совсем немного, – разойдясь в широченной улыбке чеширского кота, посмотрел в крохотный просвет между подушечками большого и указательного пальцев. Даже опьяненный мозг Анны подсказал: уж лучше мордаха, чем какаха. Больше к этому не возвращались.

– Что производят семь Домов? – спросила она.

Лис хлебнул пойла и со свойственным красноречием, и жестикуляцией во время речи, поведал о том, как слаженные действия и взаимовыручка помогают Домам выживать в Каторге.

Баззарр, как поняла Анна, крайне полезен грином, выращиваемый каторжниками под руководством Старого. Водоросли грина высушивали и получали пайки; их хватало, чтобы прокормить каждого в семи Домах, а это, не много, не мало – почти десять тысяч человек.

Лис многозначительно посмотрел на бутыль, давая понять, чем полезен и что производит Дом Гона. Чернь занимается добычей и переработкой черни – топлива для тягачей, генераторов и всего того, что в нем нуждается.

Анна быстро поняла, как у каторжников скудно с фантазией на названия, не то, что в ее время – каждая вещичка, даже самая незначительная, имела свое наименование, и зачастую далеко не одно.

Там же, по словам Лиса, в Черни есть и небольшое предприятие, восстанавливающее оружие Старого мира и производившее патроны; годным получался один из трех, и это, надо заметить, большой успех, поскольку раньше выходил один к пяти.

Догма обучала детишек, которых, к сожалению, все меньше. Детей учили всему: чтению, написательству, устройству уцелевших технологий Старого мира, помогавших каторжанам выживать, например, обслуживание генераторов, тягачей, выращивание того же грина и прочее-прочее. Догма содержала и написателей, ведущих хронику Каторги. Сейчас Даг, домовой Догмы, пытается организовать единый класс обучения искателей и врачевателей, которых когда-то готовили там, где сейчас лежит Пепелище. Мяснинск...

– Мяснинск? – перебила Анна, сладко хихикнув, и взяв бутыль гона, сделала глоток.

– Верно, – кивнув, забрал бутыль и перенял эстафету распития.

– Они, стало бить, делают мясо? – поинтересовалась, доставая из кейса тюбики с едой, послужившие закуской.

– Поразительная наблюдательность! Делают, – подтвердил Лис и добавил: – А еще молоко. Вкусное очень, но хранить долго не выходит. Холодильники обжорливые на энергию хуже, чем мясники на собственное мясо.

– У них есть ферма?

– Что-то вроде, да.

– И много скота?

– Три коровы.

– Три? Давно три корови дают молоко и мясо? – недоумевая, спросила Анна.

– Точно не скажу, лет шестьдесят или около того.

Анна ушам не верила. Решила, напилась и не расслышала, переспросила. Лис повторил. Шестьдесят, может и больше. Чушь какая. Молоко ладно, можно понять, но как одна и та же корова давала мясо на протяжении шестидесяти лет? Как прожить столько умудрилась? Чуть ли не в три раза больше обычного.

– Коровы не совсем обыкновенные, – объяснил Лис, отпив гона и закусив красной пастой из тюбика. Распробовав вкус, моментально позабыл о корове: – Бесья мать, вкусно-то как! Что это?

– Творог с черносмородиновым пюре, – ответила девушка. Он замычал, сраженный одолевавшими вкусовыми ощущениями и продолжил, когда экстаз отступил:

– Дело было так. Как-то в Мяснинске родилось дитя. Впервые, по-моему, лет за пять. Ну, такое событие, ясное дело, не могли не отметить. Закатили, значит, пир да зарубили одну корову, другую. Всю ночь пили, гуляли, да так, что на радостях еще чадо зачали, может, и не одно, а на утро, глядят, и из одной отрубленной головы понемногу отрастает тельце. Малехонькое совсем, как у теленка. Коровья голова глазами вытаращенными в страхе шевелит, да неокрепшими копытцами по сенной трухе перебирает, и башка вокруг оси круги наматывает, явно потрясенная происходящим. Половина от увиденного прямо там без чувств попадала. Корова через два дня как новая, туша на месте, – как не рубили. Ну, мясники смекнули, попытались наладить производство, отрубая только конечности, но из тех почему-то ничего не отрастало. Только из головы. Однажды корова дала потомство со схожими возможностями, тогда-то дела и пошли в гору. А вот следующие поколения таким чудом пока не овладели, это немного огорчило жителей Мяснинска, как и внезапная смерть их потомственного домового, не сумевшего в ту ночь перенести издевательства над животным, – Лис хлебнул гона за упокой и добавил: – Кажется, мужичка звали Допиндер.

«Merde!», – подумала Анна, хорошо хоть не две головы.

Казематы, считал Лис, самый бестолковый ныне дом, а когда-то был крайне полезен: собирали пыльцу с дурума, растущего в округе и, обрабатывая парами гона, получали обезболивающее, пока врачеватель Рок не сообразил увеличить дозу, получив препарат, кратковременно увеличивающие силу организма. На том не остановились, продолжили наращивать сбор и увеличивать дозировку, так и создали наркотик, бодривший мозг, но вызывающий жуткие галлюцинации, а порой и смерть от передоза.

Казематы служили и местом заточения негодяев, нарушавших порядок или поступивших не по совести, но времена меняются и вместе с ними изменились устои. Лис сильно обеспокоился, предположив, что расчищая площадь на нижних этажах, взрывом открыл проход, обнаруженный Непроизносимым. Его работа закончилась, и теперь по приказу домового там орудуют старатели, коверкая кирками бетонные породы. Лис изучал план Каземат и не нашел ничего, а они, стало быть, нашли что-то, что поможет Непроизносимому выжить в Каторге без поддержки Домов.

– Почему зовиот себя Непроизносимий? Цой мне не ответил.

– А Цой и не знает, но в все довольно просто, – улыбка не сходила с лица, – Непроизносимый прожил уже почти сто двадцать лет и искренне верит в свой секрет долголетия. Он решил, что Каторга не знает его настоящего имени и именно поэтому не может убить.

Анна удивилась годам домового; на вид тучному мужичку около семидесяти. Наверное, окружающая среда, очищенная от всяческих отходов, вырабатываемых людьми в катастрофических масштабах, способствовала увеличению продолжительности жизни. Столько всего необходимо проверить, добравшись до лаборатории Резервации.