Текст книги "Секретная зона: Исповедь генерального конструктора"

Автор книги: Григорий Кисунько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

Вскоре после этого мы узнали о новой реорганизации: КБ-1 и выделившееся из него ракетное ОКБ-2 из Минсредмаша передаются в Миноборонпром вместе с главком, сформированным из части сотрудников бывшего ТГУ. Остальные сотрудники составили костяк нового органа при Совмине, именовавшийся Спецкомитетом, его председателем был назначен Василий Михайлович Рябиков.

Об этой реорганизации мы в КБ-1 не просто узнали из бумаг. Мы с удовлетворением ощутили железную хватку Миноборонпрома и самого министра Устинова. Ему не надо было знакомиться в деталях с возвратившимся к нему КБ-1, которое он когда-то создавал и с которым все время продолжало работать его министерство независимо от происходивших ведомственных переподчинений КБ-1. Его первый приезд в КБ-1 был четко целенаправленным. Он лишь бегло поинтересовался работами по зенитно-ракетной и авиационно-ракетной тематике, а больше всего выспрашивал меня, Лукина и Чижова по вопросам ПРО. Тем самым он невольно вызвал и усилил у кое-кого ревниво-завистливую неприязнь ко мне и горстке моих «противоракетных ребят». А Устинов отчитывал нас за то, что эти ребята распылены и вкраплены по разным лабораториям зенитно-ракетного и других отделов. Я оправдывался тем, что для выполнявшегося нами чисто бумажного начального этапа это было не помехой. На это Дмитрий Федорович резко заметил:

– Вот это меня и интересует: когда и с чего будем начинать небумажные работы?

Отвечая на этот вопрос, я подчеркнул, что баллистические ракеты еще никто никакими локаторами не видел.

А между тем будущим локаторам ПРО придется обнаруживать и сопровождать их на расстояниях, в сотни раз больших, чем принято в противосамолетной обороне, – и это при том, что отражающая поверхность баллистической головки примерно на два порядка меньше, чем у самолета. Поэтому радиолокаторы ПРО должны будут иметь энергетический потенциал в десятки миллионов раз выше, чем у противосамолетных локаторов. Эту разницу придется наскребать везде: за счет сверхмощных передатчиков, сверхчувствительных приемников, но больше всего – за счет антенн с остронаправленными лучами. Это будут грандиозно крупногабаритные сооружения, в сравнении с которыми, например, антенны Б-200 будут выглядеть малютками. Поэтому одна из первых небумажных работ, с которой мы предлагаем начать, – это создание экспериментальной радиолокационной установки для слежения за баллистическими ракетами и исследования их радиолокационных характеристик.

– А вы хотя бы глазом, а не локатором видели эти самые баллистические ракеты, с которыми собираетесь воевать? – спросил Устинов.

– К сожалению, пробиться к нашим баллистическим до сих пор не удавалось, – ответил я.

– Свяжитесь с Королевым, я ему дам команду, что бы все показал и рассказал. Заодно расскажите ему о своих идеях, чтобы он знал, с чем могут встретиться его ракеты.

Сергей Павлович Королев принял меня весьма доброжелательно, напомнил о нашем знакомстве на антенном заводе, поинтересовался, – мол, как поживают ваши антенны? Он ответил на все мои вопросы сам и с привлечением своих ведущих специалистов, устроил мне и еще двум или трем моим сотрудникам экскурсию на капъярский полигон. Правда, в это время весь его арсенал состоял из Р-1, Р-2 и Р-5. На мой вопрос о межконтинентальной ракете Сергей Павлович ответил уклончиво: о ней мы мечтаем так же, как вы о своей ПРО. На мою просьбу поставить на ракеты датчики для исследования вращательных движений баллистических головок после их отделения от корпусов ракетоносителей ответил, что это будет сделано. Но через несколько дней СП позвонил мне с обидой:

– Нехорошо получается, Григорий Васильевич. Я получил письменное указание от ДФ об установке датчиков. Зачем такие бумаги, если мы с вами об этом все равно договорились?

– Сергей Павлович, я здесь ни при чем. Министр спросил меня о моем ознакомлении с вашими изделия ми, и я ему доложил обо всем, в том числе и об этой нашей договоренности.

– Так-то оно так, но теперь я уже не имею права ни одной ракеты запускать без этих датчиков. Вы уж давайте договариваться без нажима через министра.

Между тем министр продолжал постоянно держать в сфере своего внимания работы по ПРО. На заседании коллегии министерства он поставил мой ознакомительный доклад, ориентированный, как он говорил, на практическую сторону применительно к задачам, которые придется решать предприятиям министерства.

Я отметил, что начинать придется с создания экспериментальной радиолокационной установки, а в ней для министерства наиболее сложная работа – создание крупногабаритной антенны на заводах, изготавливавших антенны для станции Б-200. Устинов тут же распорядился об издании приказа о подключении заводов к этой работе.

Продолжая доклад, я особо подчеркнул важность подключения к нашим работам по ПРО коллектива разработчиков ЭВМ под руководством академика Сергея Алексеевича Лебедева. В системе ПРО роль ЭВМ будет заключаться в том, чтобы успевать в истинном масштабе времени полета ракеты принимать от объектов системы по линиям связи цифровую информацию, пересчитывать ее в команды управления и передавать их – опять-таки по линиям связи – на управляемые объекты. Это совершенно новый тип оснащения и использования ЭВМ, в отличие от привычных представлений об ЭВМ как инструменте для ускоренного выполнения счетных работ. При этом все взаимодействующие с ЭВМ средства ПРО будут выдавать ей и принимать от нее информацию только в форме цифровых кодов. Сплошная «цифровизация» – так можно охарактеризовать один из фундаментальных принципов построения ПРО. Поэтому надо уже сейчас начинать профилировать ряд заводов и серийных ОКБ на цифровую технику. На сегодня как минимум необходимо подключить к работам академика Лебедева завод, которому будет поручено изготовление первых ЭВМ для экспериментального комплекса средств ПРО на полигоне.

По этому вопросу Дмитрий Федорович тоже дал необходимые поручения, а потом задал мне вопрос:

– Как и чем собираетесь поражать баллистические боеголовки?

Я ответил, что баллистическая цель движется с такой огромной скоростью, что, даже наткнувшись на неподвижный осколок, будет им поражена. На самом же деле поле осколков, выставленное боевой частью противоракеты, будет тоже двигаться навстречу цели, так что скорость сближения и соответствующая ей кинетическая энергия соударения будут еще больше. Главным конструктором Козорезовым выдвинута очень интересная идея создания для противоракеты боевой части, формирующей плоское дискообразное поле осколков, начиненных тротилом. Такие осколки будут поражать цель не только за счет кинетической энергии сближения с целью, но и за счет взрыва тротиловой начинки.

Серьезные проблемы придется решать при создании противоракет. Это будут ракеты особого рода. Они должны «работать» в заатмосферной космической зоне и для этого иметь газодинамические органы управления, подобно баллистическим ракетам. Но на этом и кончается их сходство с баллистическими ракетами. В остальном между ними существенные различия. Баллистические ракеты не рассчитаны ни на маневрирование, ни на быстрый разгон при выведении боеголовки на заданную траекторию. Противоракета, наоборот, должна быть и высокоманевренной, и высокоскоростной, дело здесь не только в конструкции ракеты как летательного аппарата, но и особенно в ее системе управления. Здесь, как говорится, проблема на проблеме, и в первом полигонном комплексе придется довольствоваться функционально-макетным заменителем противоракеты по типу зенитной ракеты с экстраклассными характеристиками, которой всегда будет назначаться фиксированная высота точки поражения цели – 25 километров.

После заседания коллегии министр пригласил к себе в кабинет меня и начальника КБ-1 Владимира Петровича Чижова, спросил:

– Вот мы делаем все, что зависит от министерства, всех, кого надо, подключаем к работам по ПРО. А есть ли к кому подключать? Как обстоит дело у вас в КБ-1, в организации головного разработчика?

Чижов, еще не вполне освоившийся в своей новой должности, замялся, и я ответил за него:

– У нас по тематике ПРО работает комплексная лаборатория и специальные отраслевые группы в лабораториях моего отдела.

– Не густо, – заметил Устинов. – Как же вы сами, начальник отдела, не могли на эту работу выделить больше людей?

– Больше – это было бы в ущерб зенитно-ракетной тематике.

– Боишься обидеть Расплетина? Ты не стесняйся, у вас там в отделе хватит людей и для старых и для новых работ. Я думаю, что сейчас как раз время выделить противоракетную тематику в самостоятельное подразделение КБ-1. Причем не в отдел, а, например, в ОКБ, как у Королева: он в составе НИИ, но возглавляет в нем ОКБ. Надо и вам в КБ-1 переходить на такую структуру: отдельные СКБ или ОКБ по противоракетной тематике, по зенитно-ракетной тематике, по авиационным и крылатым ракетам. Продумайте у себя этот вопрос, и с предложениями – прямо ко мне.

Последние слова Устинова прозвучали в тоне прямого приказа начальнику КБ-1 Чижову.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В отряде бойцов не много,

но отвагой сердца их горят.

Пусть далека и трудна дорога -

не дрогнет тридцатый отряд.

Из песни об СКБ-30

Устинов был одним из участников памятного совещания у Берия, когда были посеяны, а может быть, только обнаружились ранее посеянные семена неприязни между мной и Расплетиным. И, может быть, поэтому он не стал ждать предложений из КБ-1 о разделении отдела зенитно-ракетных систем, а просто издал приказ об уточнении организационной структуры КБ-1 путем создания трех СКБ: № 30 – по тематике ПРО, начальник – главный конструктор СКБ Кисунько Г. В.; № 31 – по зенитно-ракетной тематике, начальник – главный конструктор СКБ Расплетин А. А.; № 41 – по авиационным системам ракетного оружия, начальник – главный конструктор СКБ Колосов А. А. Этим же приказом министр обязал начальника КБ-1 Чижова В. П. в двухнедельный срок завершить реорганизацию подразделений предприятия, связанную с созданием СКБ.

Чижов, ознакомив с приказом министра руководителей будущих СКБ-30 и СКБ-31, сказал:

– По существу, речь идет о выделении в СКБ Григория Васильевича людей из возглавлявшегося им отдела. Поэтому мы начнем… это дело… с ваших предложений, Григорий Васильевич.

– Мне из существующих подразделений достаточно всего пятьдесят человек. Вот предлагаемый мною список, – сказал я. – Остальных будем набирать по ходу дела из молодых специалистов.

Повертев в руках список, Расплетин швырнул его на стол:

– Вы хотите развалить работы по зенитно-ракетным системам. Согласен на передачу любых других специалистов, но только не этих.

Я ответил, что это те самые сотрудники, которые работают по новой проблеме и уже никакого отношения к зенитно-ракетным делам не имеют.

– Этих сотрудников вы сняли с моей тематики, пользуясь положением начальника отдела. Их надо вернуть на те дела, которые теперь оголены в результате вашего самоуправства.

– Отдел практически в ваше отсутствие создал экспериментальный образец С-75, – и при этом вы обвиняете меня в самоуправстве?

Чижов вмешался, чтобы прекратить перепалку:

– Сейчас отдел насчитывает более тысячи человек, а спор идет из-за пятидесяти. Министр приказал передать в новое СКБ сто пятьдесят… это дело… А Григорий Васильевич просит в три раза меньше. Так что хотим мы этого или нет… это дело… все равно надо договариваться и решать… это дело.

– Что вы пугаете меня министром? А вы здесь за чем? Чтоб потакать вот этим… иудейским штучкам? – Расплетин побагровел, ткнул пальцем в список и добавил: – Найдем управу и на министра! Срывать людей с живого дела… на ловлю каких-то мифических цветных бабочек над зелено-розовой лужайкой…

– Все это вы попробуйте объяснить самому министру… это дело… А я здесь для того, чтобы… это дело… выполнять его приказы, – ответил Чижов.

– Александр Андреевич, – примирительно обратился я к Расплетину, – думаю, что мы сможем спокойно договориться, если рассмотрим конкретно каждую кандидатуру из моего списка: кто по той же специальности остается у вас и какие вы можете предложить замены. Вот, например, Ковалев-Виноградов. Что вы предлагаете?

Расплетин, немного подумав, ответил:

– Берите любого из них, но не обоих.

– Вот видите, Александр Андреевич, вы даже не знаете, что это не два человека, а один с двойной фамилией. Между прочим, он много сделал для Б-200, его лично знали Елян, Куксенко и Серго… Особенно в связи с историей с «запитками».

Наступило неловкое молчание, которое нарушил Чижов:

– Это дело… Я думаю, что вам, Александр Андреебич, надо время, чтобы изучить список, посоветоваться со своими помощниками. А вы, Григорий Васильевич, тем временем подготовьте свои предложения еще на сто человек. Сто пятьдесят – категорическое указание министра.

Я ответил, что насчет остальных ста мне тоже надо посоветоваться со своими помощниками, а они появятся из этих пятидесяти, когда будет решен вопрос о первом списке.

За несколько дней при посредничестве Чижова и Лукина вырисовался согласованный список первых двадцати шести человек, переводимых в СКБ-30 из бывшего моего отдела. Устинов торопил Чижова, не отступал от назначенной им цифры 150, а у меня «горела» путевка в дом отдыха. Договорились, что я уезжаю в отпуск, а вместо меня дальнейшие переговоры о переводе людей будет вести мой первый зам по новому СКБ – Евгений Павлович Гренгаген. Он получил от меня список предполагаемых руководителей лабораторий, о согласии которых на переход в СКБ-30 у меня была личная договоренность. Все обошлось благополучно, если не считать того, что Пивоваров А. В. отказался от данного им ранее согласия перейти в СКБ-30, стал первым замом у Расплетина и от имени Расплетина вел дальнейшие переговоры с Гренгагеном. Узнав об этом по телефону от Евгения Павловича, я согласился назначить начальником лаборатории вместо «перебежчика» ведущего инженера Олега Ушакова. Я даже сказал, что в этом размене мы проиграли начальника, но выиграли толкового инженера.

Новый, 1956 год СКБ-30 встретило разработкой эскизного проекта экспериментальной радиолокационной установки РЭ для исследования радиолокационных характеристик баллистических ракет. Вместе со смежными организациями были определены общий технический облик, состав и технические характеристики экспериментального полигонного комплекса средств ПРО, задуманного как действующий макет будущей системы ПРО Москвы.

Министр Устинов и после создания СКБ-30 не оставлял меня в покое, интересуясь ходом набора новых сотрудников и тем, что делают другие подразделения предприятия по заданиям СКБ-30 и как складывается кооперация исполнителей в смежных организациях. Особенно рассердился он, когда узнал, что люди, переведенные в СКБ-30, продолжают находиться на своих прежних рабочих местах в подразделениях Расплетина.

Мне пришлось лично объяснять министру, что сейчас уплотнять другие подразделения, чтобы выкроить площади для СКБ-30, – это значит затеять территориальные «бои», вместо того чтобы нормализовать взаимоотношения между подразделениями. Лучше подождать ввода нового строящегося корпуса. Весь корпус будет готов не скоро, но можно вводить его по частям. По мере роста нового СКБ будут расти и производственные площади для него. К Новому году мы отметили и новоселье в своих законных помещениях.

По инициативе Устинова и Рябикова вместе с аппаратом министерства и Спецкомитета в январе 1956 года мы подготовили проект Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о работах по противоракетной обороне. Этот проект вместе с пояснительными альбомами теперь лежали в сейфе Устинова. Но, не дожидаясь принятия постановления, Дмитрий Федорович издал все необходимые приказы по министерству, как если бы постановление уже вышло. В этот период, когда старый год ушел в прошлое, а новый еще не раскачался, я решил побывать в Ленинграде на научно-технической конференции. До перехода в КБ-1 на всех таких конференциях я не упускал случая выступить с докладом, но потом словно бы в воду канул для всех, кто по работе не был связан с КБ-1. Поэтому факт моего появления на конференции был даже специально упомянут во вступительном слове председателя оргкомитета. Но почти сразу после этого в зал заседаний вошел дежурный офицер и объявил:

– Инженер-полковнику Кисунько приказано срочно позвонить по ВЧ министру.

Мой разговор с Устиновым продолжался не более двух минут. Сегодня же в любое время мне приказано быть у министра. С большим трудом удалось достать билет на самолет, следующий рейсом Хельсинки-Москва.

Устинов ждал меня, разложив на столе все хранившиеся у него материалы по ПРО, подготовленные для доклада в верхах. Меня он строго отчитал за самовольный, без его разрешения, выезд в Ленинград.

– Завтра, – сказал он, – в десять ноль-ноль мы будем у министра обороны маршала Жукова, и тебе надо будет доложить ему в течение пяти минут суть всех этих материалов. Может быть, потренируемся – я за Жукова, а ты за себя? Продумай, соберись с мыслями, чтобы все было коротко и ясно, по-военному. Кстати, надень форму. От министерства поедешь со мной.

По тому, что Дмитрий Федорович перешел со мной на «ты», я понял, что у него хорошее настроение.

Жуков встретил его уважительно, как человека, которого хорошо и давно знает. Я ему представился по-военному, он поздоровался со мной, по привычке окинув меня быстрым взглядом с ног до головы, сказал, взглянув на часы:

– Начинайте.

Выслушав доклад, сказал Устинову:

– Все это ты мне уже рассказывал, правда, не так подробно. Нам друг друга уговаривать не надо. Давай подписывать бумагу «наверх».

Устинов достал текст докладной записки в ЦК КПСС, оба министра ее подписали, Жуков сказал:

– Хорошо бы это отправить в ЦК с нарочным прямо сейчас, а я постараюсь, чтобы там успели все оформить к очередному заседанию Президиума ЦК.

Вернувшись в министерство, Устинов распорядился о срочной отправке документов в ЦК и начал снова инструктировать меня, – на этот раз по моему предстоящему докладу в ЦК:

– Учти, что там к тебе могут быть вопросы о возможности создания малогабаритных подвижных комплексов ПРО по типу автомобильных зенитно-ракетных комплексов, вплоть до совмещенных противоракетно-противосамолетных комплексов. В ЦК и Совмин поступает немало предложений в этом духе от твоего давнишнего знакомого, а ныне министра, Калмыкова. Да и кое-кто из твоих коллег-конструкторов не прочь добавить свою лепту в смятение умов вокруг твоих предложений.

Я начинаю замечать, что в определенных ситуациях Дмитрий Федорович в разговорах со мной переходил на «ты», чтобы оказать мне морально-психологическую поддержку.

На заседании Президиума ЦК КПСС предложения по работам в области ПРО рассматривались 3 февраля. В своем докладе, следуя предостережениям Устинова, я особо подчеркнул отличия проблем ПРО от проблем противосамолетной обороны и принципиальные различия относящихся к ним технических решений. Своим преподавательским чутьем я уловил, что доклад воспринимается с интересом, и немного увлекся, перебрал время, подсказанное мне Устиновым и Рябиковым. Ворошилов задал мне вопрос: не будут ли осколки рикошетировать от баллистической головки? Я ответил, что это исключено благодаря огромным скоростям сближения головки с осколками, тем более что и сами осколки (вернее – шрапнелины) будут начинены взрывчаткой. В знак согласия с моим ответом члены Президиума ЦК как-то дружно утвердительно закивали. А у меня промелькнула мысль: «Значит, и до кавалерийского маршала дошло, что поразить боеголовку баллистической ракеты – не то что поразить самолет».

Хрущев предложил по линии ЦК принять короткое принципиальное постановление с одобрением внесенного предложения Миноборонпрома и Минобороны, а Совмину поручить выпустить подробно развернутое постановление с указанием исполнителей и сроков работ по всем объектам экспериментального комплекса ПРО и по созданию противоракетного полигона. Постановление Совмина вышло 17 августа 1956 года, но к этому времени уже была произведена рекогносцировка мест дислокации и полным ходом шло проектирование объектов будущего полигона в организациях Минобороны; в июле на ближайшую к нему станцию начинали прибывать эшелоны военных строителей, была отдана директива Генштаба о создании полигонной войсковой части, которой был присвоен № 03080. В постановлениях ЦК и Совмина полигону был присвоен шифр «полигон А», экспериментальному комплексу ПРО – «система А».

Спустя несколько дней после заседания Президиума ЦК Устинов взял меня с собой на капъярский полигон ГЦП (Государственный центральный полигон). Летели мы самолетом, оборудованным для министра в салонном варианте. Вчера сидели допоздна, сегодня вылетели очень рано, чтобы успеть проскочить на место без болтанки, и мне очень хотелось спать. Но Устинов все время выспрашивал у меня всякие технические подробности о том, как будут обнаруживаться баллистические ракеты и наводиться на них противоракеты, и при этом каждый раз переводил разговор на то, не надо ли кого еще из министерства подключить к работам по системе «А». Теперь я снова, как и раньше много раз на заводах, в НИИ и КБ в период работ над «Беркутом», продолжал поражаться неутомимости Устинова. Спит ли этот человек когда-нибудь? Или, может быть, таким, как он и Рябиков, выдают особые таблетки из кремлевской аптеки, чтоб могли сколько надо работать и не спать?

На этот раз Дмитрий Федорович особенно настойчиво интересовался вопросами точности наведения противоракет на цели. И я понимал озабоченность министра этими вопросами, может быть навеянную заявлениями Минца, а вслед за ним Расплетина и Щукина, что это глупость – стрелять снарядом по снаряду.

– Вы, вероятно, заметили, – объяснял я Устинову, – что в станциях Б-200 мы все время мучились с угловыми точностями, а точности по дальности получались как бы сами собой с большим запасом по сравнению с требованиями технических условий, и все к этому привыкли. Так вот, напрашивается мысль, чтобы положение целей и противоракет определять по их дальностям, измеряемым тремя пространственно разнесенными дальномерами. Это можно назвать многопозиционной радиолокацией, или методом трех дальностей. Но и при этих условиях точность измерения дальности, то есть времени запаздывания радиолокационных эхо-сигналов, нам придется повышать в десять раз, а может быть, и больше. В более отдаленной перспективе не исключено применение головок самонаведения, работающих по естественному тепловому излучению баллистических боеголовок. Поэтому предусматривается и исследовательский вариант противоракеты с тепловым координатором для головки самонаведения. Однако в этом вопросе еще очень много неясного, все строится на догадках, и прояснить их можно только натурным полигонным экспериментом…

На полигонном аэродроме, где сел министерский Ил-14, нас встречал подполковник, присланный начальником полигона. Он увидел вышедших из самолета полковника и с ним похожего на монтажника человека в ватных брюках, ватной фуфайке, валенках, в нахлобученной ушанке. Подполковник решил, что министр не прилетел, а на полигон об этом не успели сообщить. Подошел к полковнику, начал отдавать рапорт. Но полковник – а это был я – его перебил и сказал, кивнув на «монтажника»:

– Докладывайте министру.

Добираться до стартовой площадки ракеты Р-5 подполковник предложил на выбор: на газике или вертолетом. Устинов выбрал вертолет, и от этого выбора у меня, что называется, «заекало»: в тот период нередкими были аварии вертолетов из-за поломок винтов.

В вертолете Устинов сначала с любопытством рассматривал его внутренние детали конструкции, пытался заговорить со мной, но в грохочущей коробке это не получилось. Тогда он поднялся со скамьи и начал заглядывать в хвостовой отсек. От его движений вертолет начал раскачиваться, и я подумал, что так и недолго грохнуться. В подтверждение этой догадки показалось рассвирепевшее лицо второго пилота. Он жестами показывал мне, чтобы я угомонил своего попутчика. Пришлось дернуть министра за ватник, жестами объяснить, в чем дело. Дмитрий Федорович неохотно вернулся на свое место на скамье, укоризненно покачал головой. По прибытии на место, прощаясь с экипажем, сказал:

– Спасибо за доставку. Но больше я на такой машине не ездок. Уж больно она у вас сурьезная: ни повернись, ни пошевелись.

На полигоне, где мы сейчас находились, мне довелось побывать в мае прошлого года. Тогда выдалась ранняя весна, и поэтому на бетонке от полевого аэродрома до городка попадалось много уже подросших молодых орлов. Они нехотя, с сердитым клекотом, слетали с дороги с приближением газика. А один, разозлившись, стал преследовать газик, спикировал на него и разбился насмерть о металлическую раму ветрового стекла с той стороны, где рядом с водителем сидел я. По этому случаю я потом в шутку сказал начальнику полигона:

– Что-то у вас, Василий Иванович, орлы начали дичать, совсем отвыкли от газиков, а молодые даже идут на таран.

Тогда нельзя было не заметить, что здесь установилось полное затишье. Показывая стартовые и измерительные площадки, сотрудники Королева говорили о них в прошедшем времени, как будто это уже музейные экспонаты. Теперь уже в другом месте велось строительство полигона для межконтинентальных ракет, а здесь все словно бы отмирало.

Но сейчас на полигоне все оживилось, как в былые времена. Предстоял пуск баллистической ракеты Р-5 с атомным зарядом. Столь серьезного события на полигоне еще не было. Прибыли маршал Неделин с большой группой помощников, Королев со своими коллегами – конструкторами, представителями атомных фирм во главе с замминистра. Запустить ракету Р-5 в привычный для полигона квадрат падения в песках – задача технически несложная: ракета серийная, боевой расчет – штатный военный, натренированный на таких пусках, все отлажено до звона, но… Все дело в том, что надо уловить подходящие погодные условия в районе точки падения боеголовки с атомным зарядом. В ожидании погоды прошло несколько дней, которые Устинов использовал для того, чтобы проехать вместе с Королевым в качестве экскурсовода и со мной и позднее прибывшим Гренгагеном в качестве экскурсантов по объектам полигона. А однажды все мы оказались в роли экскурсантов при демонстрации процесса сборки и разборки атомного заряда. Попутно замечу, что я тогда не задавался вопросом о том, есть ли технический смысл в этом пуске с подрывом атомного заряда всего в ста километрах севернее города Аральска и насколько безопасна эта идея экологически.

Вот она стоит на пусковом столе, готовая к пуску ракета, дьявольская штука, выкрашенная в ангельский белый цвет, чтобы лучше отпечаталась на пленках кинотеодолитов. Мы с Устиновым стоим рядом с нею. При виде ее в памяти министра, наверное, вырастают самые трудные годы первых забот и первых тревог в этой степи. Устинов был единственным из министров, который увидел горизонты и перспективы ракетной техники, тогда как многие специалисты, особенно в авиации, считали ракетную технику всего лишь модным заблуждением, которое скоро пройдет. Устинов создал в своем министерстве два центра по ракетной тематике: один – по баллистическим ракетам, второй – по системам самолетного и противосамолетного ракетного оружия. И здесь, на далеких степных просторах, под его личным присмотром были созданы полигоны для запусков ракет всех классов. И сейчас, при виде Р-5, он с особой остротой ощутил тяжесть и ответственность той ноши, которую взвалил и на себя и на этого рядом с ним стоящего идеалиста, который сосредоточенно смотрит на верхушку ракеты: похоже, что для него в ракете существует только ее боеголовка, по которой собирается стрелять. Молод еще, горяч и даже не подозревает, что по нему самому не утихает стрельба из нешуточных калибров еще с тех времен, когда он едва не угодил в антенные «вредители». Сейчас не те времена, но число охотников пострелять не убавляется, и ему в одиночку не отбиться от них без подмоги министерских калибров. Устинов помнил брезгливо-пренебрежительные ухмылки маститых и полумаститых скептиков: «Снарядом по снаряду? Ну что ж: безумству храбрых поем мы песню». Ничего, мы еще посмотрим, кто как запоет!

Еще до выхода постановления от 3 февраля у нас сложилась дружная кооперация коллективов разработчиков системы «А», возглавляемых главными конструкторами: центральной вычислительной станции (ЦВС) – главный конструктор академик Лебедев С.А.; системы дальнего обнаружения (СДО) в двух вариантах: главного конструктора Сосульникова В. П. и главного конструктора Минца А. Л.; противоракеты – главный конструктор П. Д. Грушин; пусковых установок – главный конструктор И. И. Иванов; радиолокационной станции вывода противоракет (РСВПР) – главный конструктор Рабинович С. П.; системы передачи данных (СПД) – главный конструктор Липсман Ф. П. Все эти организации работали по нашим техническим заданиям, причем КБ-1 разрабатывало общесистемные вопросы, систему управления противоракеты, радиолокаторы точного наведения, станцию передачи команд, автопилот, бортовую аппаратуру противоракет. У разработчиков указанных технических средств в свою очередь были соисполнители по входящим в них элементам, – например, для противоракеты В-1000: по двигателям первой и второй ступени, по боевым частям, а в специальных комплектациях – также по тепловым координаторам, оптическим и радиовзрывателям и т.п.

В марте 1956 года силами СКБ-30 и соисполнителей был выпущен эскизный проект системы «А» и входящих в нее средств и на этой основе были выданы исходные данные проектантам Министерства обороны. При этом все наши взаимоотношения с проектантами строились под постоянным личным шефством со стороны маршала артиллерии М. И. Неделина. Ему принадлежит и выбор местоположения противоракетного полигона, который определился в нашей первой встрече с ним, когда я показал Митрофану Ивановичу схему, изображавшую набор объектов системы «А» с привязкой их расположения относительно точек падения баллистических ракет С. П. Королева.

– Насколько мне известно, – добавил я, – это примерно в ста километрах от города Аральска, в песках.

– Правильно, но пока будет создаваться ваш комплекс, наши баллистические ракеты будут иметь большие дальности, и их точки падения будут перенесены вот сюда, – сказал Митрофан Иванович, показывая на карте район западнее озера Балхаш. – Это очень суровый пустынный район, необжитой, непригодный даже для выпаса отар. Каменистая бесплодная и безводная пустыня. Но главный жилгородок противоракетного полигона можно будет привязать к озеру Балхаш. В нем пресная, хотя и жестковатая, вода, и городок будет блаженствовать, если можно применить это слово к пустыне.