Текст книги "Доля казачья"

Автор книги: Григорий Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Никто не понял коменданта Ершина, когда же лучше отказаться, всё одно, по его намеку, исход ясен, в любом случае – смерть!

Но все советские люди включились в работу для фронта под лозунгом: «Всё для фронта!»

Трасса была, действительно, непредсказуемо трудной. Тут не только тракторы, но и лошади вязли так, что их не могли вытащить из болота. Одна голова лошадиная торчит из топи, и вытащить её оттуда уже невозможно. Обезумевшее животное разрывается от вопля о помощи, но никто уже не в состоянии помочь лошади. И она плачет нечеловечьими слезами, крупными и прозрачными. И молит людей: помогите! Тогда охранник выстрелом в ухо прекращал её муки. И он не мог смотреть спокойно на всё происходящее.

Работали мы и в утреннем тумане, который тяжёлым смогом висел над болотами. И холодно было, как в погребе. И в полуденный зной, когда не знали рабочие, куда деться от болотных испарений. И начинались различные заболевания, которые могли перейти в эпидемию.

Но люди превозмогали себя и находили в себе силы подняться и идти на работу, и так каждый день, пока не падал человек в горячечном бреду. Тогда уже всё было ему простительно, он болен, и серьёзно.

И непонятно было, откуда здесь, на этой каторге мог быть такой патриотизм. Но он был и невиданного размаха. И если бы тогда людям сказали, им надо лечь вместо шпал под рельсы для того, чтобы пошёл паровоз, то они сделали бы это не задумываясь, так надо фронту!

По болотам мостили гати из срубленных деревьев, засыпали их грунтом и на них уже клали шпалы и рельсы. Но бывали такие места, что бревна клали и в два и в три слоя. Но дорога, не смотря ни на что, строилась необычайно быстрыми темпами. И никого не надо было подгонять. Надо!

И мы написали письмо Сталину. Нет, мы не жаловались на нашу каторжную работу и бытовые трудности. Мы просились на фронт и только на фронт.

Ответ был очень и очень лаконичный, в его неповторимом духе вождя.

«Уважаемые товарищи!

Григорий Лукич и Роман Григорьевич!

Я остался очень доволен, прочитав ваше письмо. Искренне рад, что у нас есть такие герои как вы. Но ваше время ещё не пришло, надо подождать! Сейчас ваш фронт – работа! И только работа. Ваши трудовые показатели изумляют меня и не только меня, но и остальных руководителей. Таких, как Лаврентий Берия и другие товарищи, которые не верят даже самим себе.

Казаки успешно воюют на фронте и побеждают!

Ждите! И никогда не теряйте надежды.

Иосиф Виссарионович Сталин»

Это письмо многих повергло чуть не в шоковое состояние. И в первую очередь коменданта Ершина Ивана Ксенофонтовича. Снял он свою, разом промокшую фуражку с головы, и тяжело присел на крыльцо комендатуры проветривать свою лысину. И на мощный его нос катились капельки пота, но он не замечал их. И они болтались там, тоскливо ожидая своей участи.

– Да, Бодровы, с вами точно скучать не будешь. И без погон оставите и без штанов.

Много ещё чего рассказывал наш дедушка нам, своим внукам. Но больше всего нас затронула одна интересная для любого ребенка новость – на бывшем участке, где раньше стоял огромный дом Бодровых в нашей родной станице, зарыт клад. И зарыл его сам дедушка, в самые трудные для него времена. Подтверждала это и бабушка Екатерина Даниловна, но что там было спрятано, они нам не говорили.

– Возле дома стоит один могучий кедр, во всей округе нет там кедров, так что ошибиться никак невозможно. Под ним есть камень, кусок скалы, тоже больших размеров. И с его восточной стороны зарыт наш клад. Только даётся он хорошим людям, добрым и честным, именно такими вы и должны быть в жизни. Тогда клад вам и откроется, только чистым людям.

Доброе лицо дедушки сияет своими голубыми, небесной чистоты, глазами. Сейчас они разгорелись юношеским задором.

– Может и не даться клад, если вы к нему с плохими мыслями подойдёте, и такое в жизни бывает. Но отрыть его надо обязательно, для вас казачат, моих внуков, это много значит. Вся ваша жизнь будет у вас, как на ладони, когда к кладу подойдёте. И если где-то в вашей жизни у вас всё же ошибка вышла, то тогда вы это почувствуете сами. Поэтому старайтесь, мои внучата, и живите мои милые, за всех нас живите. А клад, он и сам будет рад вам открыться, и он давно ждёт вас.

Лишь бы кедр наш уцелел, его ещё Василий Иванович, мой дедушка, посадил. Он так и сказал тогда:

– Это веха в жизни всего рода Бодровых, уцелеет он, значит, живы и мы будем, берегите его.

Не дожил дед до окончания своего срока выселок, что-то плохо ему стало прямо на лесной деляне, кольнуло сердце. Застонал он и потихоньку присел на ближайшее поваленное дерево:

– Тяжко мне. Не надо врача, не суетитесь, знать и мой час пришёл. Не суетись, Роман, это уже ни к чему, всё без толку будет! Положите меня под кедр умирать, я свой дом вспомню. Пусть и меня кедры простят, не душегуб я какой, а жизнь наша такая. И всё же она интересная, хотелось бы ещё пожить. И дожить до хороших времён, ой как хочется!

Тут и кукушка неизвестно откуда взялась и села на соседнее дерево, деловито поправив свой застиранный сарафан. Улыбнулся через силу Григорий Лукич и тихо её спрашивает.

– Кукушка, кукушка! Сколько мне жить осталось.

А та старается, бестия, отсчитывает ему года, и дедушке легче стало на душе.

– Я всегда знал, что ты лукавишь и нас обманываешь, но ты хорошее дело делаешь, иначе и жить бы не стоило. Я люблю вас всех! – и рука его безжизненно упала на мох, как на самую мягкую в мире постель.

Так и похоронили его там, на выселках, где только его душа и освободилась. Присела она на ветки дерева и тоскливо смотрела на плачущих людей, а их очень много было. Трёхкратно отсалютовал ему комендантский взвод охраны, уже как истинному герою-казаку. А казаки наши все его поцеловали на прощанье. Со слезами на своих затуманенных глазах.

– Прощай, наш атаман, один из лучших сынов Амурского казачества. Без тебя пусто стало в нашей жизни, невосполнимая потеря у нас!

Сейчас дедушка был негласно свободен. И поэтому был достоин всех этих и других почестей, как истинный герой. Хотя он довольствовался и здесь, в этой нелёгкой жизни, самым и самым малым..

А бумага о полной его реабилитации придёт намного позже, через многие годы. Всего лишь невесомая и серая бумажка, а за ней золотая душа человека, которого уже давно нет. И напрашивается простой, но очень трагичный вопрос – за что он страдал и погиб.

Нет человека! И никак его уже не вернуть, очень обидно, до слёз! Через сорок лет мы, любимые внуки его, отроем тот заветный дедушкин клад. По-другому у нас всё не получалось. Все мы были уже взрослыми людьми, обременённые своими и общественными делами.

Не было уже того могучего, нашего заветного кедра, от него остался только грандиозный по размеру пень. А вокруг его два молодых кедрёнка весело штурмовали такое влекущее своей лазурью небо. Наверно его внуки, как и мы, новое поколение. Нашли мы и камень, который столько ждал нас и наконец-то дождался внуков. Но и он молчун не выдержал, его северная сторона, покрытая мхом, вся увлажнилась.

– Родненькие вы мои! – может, нам показалось, а может, всё это звучало в наших душах.

И камень не выдержал, вот тебе и «бессердечный, как камень». Напрасно так говорят, напрасно!

С восточной стороны мы копали там землю, и всё происходило, как на кладбище. Может быть потому у нас так ассоциировались все чувства, что тоскливо смотрел на нас ещё крепкий фундамент нашего родового дома-гнезда. Но дома уже давно не было, и вот эта гулкая пустота и навевала нам кладбищенскую тишину. Скоро лопата уткнулась во что-то твёрдое, это была крышка сундука, всё, как в романах о пиратах. Только у нас день был на дворе и светило яркое летнее солнце.

Вместо тёмной ночи, да ещё редко выглядывающей бледной и окровавленной луной в романтических произведениях.

Окованный железом дубовый сундучок сохранился в самом лучшем виде. Видимо, дедушка наш знал, что делал и дуб выбрал не напрасно. Даже время не смогло источить его доски, сундук гудел под нашими руками, как настоящий бубен. И создавалось такое впечатление, что он стал крепче. Крышка его легко открылась и мы увидели там медный кувшин древней работы то ли маньчжуров, то ли гольдов. Скорее всего первых, а сколько ему было лет, никто того не узнает.

Под залитой воском горловиной оказался кусок холста и далее мешочек, который весил довольно прилично. Неужели золото, и дедушка наш ничего не сказал об этом – разом подумали мы, многие из его внуков. Нет, не такой был он человек, тут что-то другое.

Там чинно лежали четыре серебряных Георгиевских Креста и множество медалей, его и Луки Васильевича – целая коллекция. А на самом дне сундучка лежал самурайский меч Сэцуо Тарада, подарок Луке Васильевичу. И великолепно сохранившийся именной маузер Григория Лукича. Золотая пластинка на нём гласила:

Лучшему командиру Красной Армии,

Григорию Лукичу Бодрову!

Командарм Михаил Блюхер.

1919 год.

Значит ценили деда нашего дороже буржуазного золота.

Казацкому роду нет переводу
(послесловие)

На этом повествование Григория Лукича заканчивается, но не заканчивается история жизни его и всего Амурского казачества.

Принял почётную дедушкину эстафету его внук, Александр. Не может он оставаться безучастным ко всей этой истории его семьи и всего Амурского казачества. Как и все Бодровы русоволосый и голубоглазый. С седеющей головой, седина только придаёт ему ещё большего уважения. И он действительно заслужил его всей своей жизнью. Потому что она является продолжателем всей жизни Бодровых, славных казаков Амурского казачества. Не закончились и сюрпризы для ныне живущих Бодровых.

– Уже будучи в командировке в Америке, – рассказывает он, – я случайно попал на одну художественную выставку, посвящённую Маньчжурской войне 1900 года. Заинтересовала она меня, так как отзывы об этой выставке буквально всколыхнули всю Америку. Мало кто из рядовых американцев вообще знал, что была когда-то такая война. А то, что там принимали участие и американцы, для них был нонсенс. Имя самого художника, Генри Страха, мне совершенно ничего не говорило. Но когда я увидел его великолепные картины, я сразу понял, что знаю его по рассказам моего дедушки Григория Лукича. На первой картине, на фоне бронепоезда, режутся в карты два веселых товарища. Один из них в американской форме, другой был, несомненно, русский казак, при своей шашке и папахе.

Вальяжно полуразвалясь в креслах за чудным маленьким столиком, в окружении и русских казаков и американских военных, да ещё при бутылках спиртного американского образца, знакомых с того самого времени, чуть ли не революционного.

Один только задорный вид этих парней вызывал у зрителей не только симпатии, но и бурю восторга.

– Вот это отдых у них между боями, классные парни!

Но что меня больше всего поразило, так это то, что на бронепоезде краской было написано: Чингиз Хан!

Тут уже и я сам был полностью заинтригован всеми изображенным на этой необычной картине и чудесным поворотом внезапно осенившей меня мысли.

– Кто же здесь изображён, на этом полотне? Неужели Алексей Федоркин и сам Генри Страх? Вот это дела, тут любой человек от такой удачи на седьмом небе от счастья окажется.

Женщина-экскурсовод представилась мне внучкой малоизвестного художника.

– А сейчас проходит выставка ранее неизвестных его полотен.

И звучала уже буря восторга от всего увиденного на тех картинах, не только у американских зрителей, но и других посетителей.

– Пожалуйста, посмотрите на следующее полотно, где мой дедушка стоит рядом с русским великим казаком-атаманом, Лукой Васильевичем Бодровым. Этого атамана и звали все там, на той неизвестной войне, не иначе, как Чингиз Хан Бодров. Очень душевный был человек, Лука Васильевич. Но очень добрый был, этот Чингиз Хан, хоть и воинственный. И дедушку моего очень даже уважал. Он так и сказал нашему американскому консулу.

– Ты давай не жмись, господин консул, а моему другу Генри орден вынь из своей заначки. Да на грудь ему приколи, заслужил он этого. Иначе я на тебя, господин консул, очень обижусь. И свои лохматые брови на глаза насупонил.

– Да ещё звания ему генеральского надо дать, он не то что армией, но и страной руководить сможет. Ваш Генри из наших, казацких кровей, крутой вояка и товарищ мой! Никак нельзя его обижать. И что ты думаешь, наградили моего дедушку орденом. И звание полковника ему дали, а уже потом он до генерала дослужился.

Умолкла пожилая старушка, и её распирала гордость за своего любимого дедушку.

– Чудак он был, каких мало на свете. И всю свою жизнь искал того казака на картине, с кем в карты играл, Алексея Федоркина.

– Таких людей, как мой друг, по всей Америке не найти, голова он, только русские казаки такими рождаются, – любил говорить он.

Но так и не нашёл он его, затерялся тот где-то на просторах России, революция там была. И гражданская война была и голод и разруха. И сама я почти что русская, моя бабушка из Киева, душа моя русская.

– Я и есть Бодров Александр! – представился я старушке. А Лука Васильевич – это мой прадедушка, тот казацкий атаман.

Охнула тихонько старушка и совсем по-русски всплеснула руками.

Подвела она меня к следующей картине, а там казацкий атаман Чингиз Хан Лука Васильевич Бодров. Без оружия бьётся с маньчжурским бойцом Фу То До и одним ударом кулака убивает его.

– Вот этот последний фрагмент боя и постарался отобразить исключительно талантливый художник Генри Страх. И это ему полностью удалось, аналогов такой картине не было во всём мире, не то что в Америке или России. А вот другая картина, где русский поп, да ещё казак, сражается за свою веру с обидчиком своего отца, чёрным монахом, и побеждает его. Тот уже стоит на коленях и готов к смерти. Неописуемое зрелище. И на заднем плане, сама императрица Цы Си.

Всего было выставлено на этой выставке около двадцати полотен Генри Страха. И они произвели на всю Америку и весь мир полнейший фурор.

Элизабет Страх представила меня всей аудитории и что здесь началось, как сказали бы в Одессе, мамочка моя! Отец и дед самого Генри Страха были родом из нашей великой Одессы. И им светлая память. Как всё в этом мире перепуталось.

Все эти картины сразу же подорожали в десять раз, потом в сто и в тысячу раз. Вот такая судьба у Генри Страха и его уникальных картин, повторяю, что аналогов им нет, и, наверно, уже никогда не будет.

– А вас, господин Бодров, попрошу никогда не забывать старую уже Элизабет Страх. Этот чудный день нашей встречи продлил мне жизнь на два десятка лет, спасибо вам!

И старушка утирала слёзы умиления на своих глазах.

– Я ещё обязательно к вам приеду в гости, обязательно! Теперь я богатая и могу позволить себе это чудо!

Довелось мне побывать в служебной командировке и в Социалистическом Китае, – продолжал Александр Романович, – и там мне пришлось побывать в их историческом музее. Я хоть и не планировал себе никаких культпоходов, но отказываться организаторам было уже как-то неудобно, и я согласился.

И ни на секунду потом не пожалел об этом, я был зачарован всем там увиденным. Но совсем меня выбило из толку то, что девушка-экскурсовод на чистейшем русском языке всем объясняла.

– В сокровищнице культуры императрицы Цы Си лежит письмо, написанное ей русским казаком, атаманом Бодровым Лукой. Сначала это письмо привело её в ярость, очень дерзко оно было написано, и без должного уважения к ее Светлейшей Особе. Но когда она сама познакомилась с автором, именно он и спас её от заговора приближённых людей. И целые сутки со своими казаками охранял от врагов, пытавшихся уничтожить её. Вот тогда она прониклась уважением к этому благородному человеку и простила ему все обиды. И сама лично наградила его орденом. Это была наша глубочайшая ошибка, что мы втянули Россию в войну. С ней нам надо жить всегда дружно, и тогда нам никакие враги не будут страшны.

Меня тут же спросили китайские коллеги об этом письме и о моих родственных связях. Конечно, всё это было завуалировано в шутку, не более того.

Но я решил их, как говорится по-русски, хорошо озадачить, и мне это удалось с большим эффектом.

– Несомненно, это мой прадедушка Лука Васильевич, только я сам ни разу не видел его. И дедушка мой, Григорий Лукич, будучи совсем ещё подростком, тоже участвовал в той войне. Именно он мне много рассказывал обо всем ходе тех давних событий, и об этом письме тоже. Так что и дедушка мой – герой. А можно посмотреть это письмо поближе, как говорится у нас, русских, воочию убедиться.

Замерли все присутствующие в зале люди в ожидании интересной, интригующей всех, развязки этой неожиданной истории.

Подошёл сам директор музея и очень тактично, с глубоким поклоном, мне сообщил.

– Только в виде исключения, потому что никому это не дозволено делать, это исторический документ. Но вы составляете исключение из этих правил.

Вот так довелось мне подержать в своих руках исторический документ. И меня не покидала мысль, что так же держали его в своих руках и дед мой и прадед.

И посыпались совсем провокационные вопросы.

– А вы сами, казак будете, или нет.

Что им ответить? И вряд ли они поймут меня правильно. А тем более всю нашу трагическую историю всего Российского казачества. И не перескажешь её, не найдётся слов.

– Сейчас я государственный чиновник, а казак я только в душе!

Мне зааплодировали.

– Вы большой дипломат, Александр.

Как я мог им всем рассказать, что я родился в тайге, прямо на лесной деляне. И роды у моей мамы принимал совсем не врач, а бабушка Екатерина Даниловна. И что, не задумываясь, я возвестил весь этот лесной мир своим звонким криком. Вот, мол, родился новый человек, радуйтесь этому лесные люди. И хоть вся природа благоухала на самом высоком уровне, и солнце и небо, низы радоваться не торопились, пошумели между собой деревья и угомонились. Лично они от людей никогда и ничего хорошего не видели.

Но чёрный ворон, возмущенный таким их поведением, громко возмутился.

– Этот маленький рождённый человечек далеко пойдёт в жизни. И у него большое предназначение там, раз небо и солнце за него, то и нам надо воздать ему славу.

И первый захлопал своими, чернее ночи крыльями, гортанно изливая свои чувства. Никто не посмел ему перечить, так как дедушка ворон был очень мудр, и возраст его перевалил за триста лет.

И возликовала вся Природа, уже без остатка, не было равнодушных участников столь великого события.

Рассказал еще Александр Бодров:

– Была в моей жизни ещё одна замечательная встреча, но уже в Японии, где я так же оказался по долгу службы в государственном историческом музее. Среди множества боевого японского оружия я увидел видавшую виды казацкую шашку. Она сразу же привлекла моё внимание, от неё исходила странная энергия.

При взгляде на нее я сразу же почувствовал что-то родное, далёкое и почти забытое.

Я попросил экскурсовода мне прочесть, что же там написано, на этой казачьей шашке?

Оказалось, что она принадлежит знаменитому в Японии, славному роду Тарада. А именно, Сэцуо Тарада, который ещё в девятнадцатом веке поменялся своим оружием с русским славным казаком Василием Бодровым.

– Они подружились и сохранили свою дружбу до конца своих дней. И это боевое оружие стало достоянием всего рода Тарада. Но и оно не стояло без дела, как говорится у русских, не ржавело в ножнах. В Русско-Японскую Войну внук славного Василия Бодрова, Григорий, будучи совсем ещё молодым, раненым попал в плен и лечился в наших госпиталях.

Несмотря на свой молодой возраст, он уже имел два Георгиевских Креста и полученные ранее медали за войну с Маньчжурией. Так что это был очень опытный боец. Вот этим оружием, своей дедовской шашкой, он отстаивал честь всей России на нашем параде Победы. Перед самим императором и японским народом. И победил своего титулованного соперника, за что и получил обещанную ему свободу.

Трагическая смерть господина Тарада и его дочери Идиллии, последних представителей славного рода, сыграла знаменательную роль и с этим казацким оружием, оно было передано в национальный исторический музей. И стало достоянием всего японского народа.

А о романтической любви казака Григория и красавицы Идиллии у нас в Японии слагались песни. Она трагически погибла, прикрыв своим телом жениха, исключительно редкое самопожертвование. Кстати, убийцей красавицы Идиллии был русский пленный генерал Тряпицин.

Вот такая интересная судьба у этого русского оружия.

– А почему вас так заинтересовала вся эта романтическая история?

Мне ничего не оставалось делать, как признаться, что я и есть представитель династии Бодровых. И я тронут заботой Японского правительства о русских национальных ценностях. Я очень благодарен всему японскому народу за то, что они сохранили хорошую и добрую память, о моём дедушке, Григории Лукиче.

Я гордился за моих предков, но, в то же время, на душе было очень горько, такое двоякое чувство.

И всё потому, что никто из здесь присутствующих людей не знает о трагической кончине Григория Лукича. И о трагической судьбе всего Амурского казачества. Как можно объяснить этим зажиточным и счастливым людям, что из восьми детей, что были у моего отца Романа Григорьевича, в живых осталось только четыре ребёнка. Три моих сестры и брат умерли от голода и болезней во время жизни на выселках. Как объяснить им, что грамоте меня учил ссыльный солдат Михаил Киятов, то ли осетин, то ли черкес по национальности. Тогда в стране властвовал интернационал, и это было действительно достижением молодой страны. Он же, Михаил Киятов, и привил мне любовь к книгам. И носил мне их, маленькому ребёнку, и сам мне много читал и рассказывал.

Как всё им рассказать, японским людям, о благородной женщине – комиссаре Гордеевой. Которая именем Советской Республики и своей человечностью спасла тысячи ни в чём не повинных людей. Это её подвиг. Ведь это она, по-своему, по-революционному, боролась с чиновниками и бюрократами. Словом и маузером! И могла она за просто так расстрелять любого, кто не вписывался в линию партии, без всякого суда и следствия. Но тогда было время такое, как на фронте, и иначе было нельзя поступать. Всё моё детство прошло в военное и послевоенное время. И, тем не менее, несмотря на все трудности и голод, я успешно окончил среднюю школу. По-настоящему сыт я был тогда всего несколько раз, их можно было по пальцам посчитать. Но это был удел того поколения людей, а не только мой.

И это не мешало мне быть хорошим пионером и комсомольцем, а со временем и комсомольским организатором и парторгом. Пройти всю мудреную школу общественного организатора и руководителя.

Так же успешно я закончил высшее учебное заведение, отслужил в Советской Армии. И успешно продвигался по служебной лестнице. И скоро занял место главного инженера предприятия, а затем директора. И уже позднее перешёл на государственную службу. Но где был у меня настоящий пробел, так это в восстановлении Амурского казачества. Здесь всё происходило очень болезненно. Потому что всё надо было начинать с нуля. И порой просто опускались руки.

И хоть дано было нашим правительством нужное направление на восстановлении казачества, но весь вопрос упирался в отсутствии грамотных и патриотично настроенных молодых кадров.

Где их взять?

Это надо вырастить не одно поколение молодых людей. И именно, воспитанных на образе казаков-героев славного Амурского казачества. Конечно, есть такие герои в роду самих Бодровых, которые и Берлин штурмовали, и с Японскими милитаристами воевали, и имена их известны.

И именно они из тех внуков, что так взволнованно слушали своего дедушку, Григория Лукича, его интересное повествование не только о родственниках, но и обо всем Амурском казачестве. И их неслыханной по своим размахам трагедии – репрессиям.

И, тем не менее, словом и мыслью преподавалось патриотическое чувство внукам, во славу нашего Отечества.

Алексей Иванович служил танкистом, горел в танке, участвовал в штурме Берлина, жив и сейчас этот герой.

Слава ему, и долгих лет жизни!

Григорий Александрович с тысяча девятьсот сорок второго года служил в армии. Участвовал в Японской войне. Моряк-десантник, погиб в Корее!

Вечная слава ему!

Не уронили они чести Амурских казаков и всего славного рада Бодровых.

Огромнейшею работу по сбору архивных документов об Амурском казачестве провели Евгения Кабанцова и сам Александр Бодров, озвучивание их через средства массовой информации – Виктор Горелов. Его потрясающие газетные статьи о казаках до сих пор будоражат умы многих читателей, неужели всё это было?

И возрождается слава Амурского казачества. Настолько понятно всё там написано, и настолько бережно само отношение автора к героям. Есть о чем задуматься любому читателю!

Работы по восстановлению казачества непочатый край, на весь долгий век хватит.

Вот такая трудная задача стоит сейчас перед Амурским казачеством. Решить её на нашей Дальневосточной земле – почётная миссия. Так пожелаем же ему доброго здоровья и счастья! И успехов во всех казачьих делах!

– Любо, атаман!

17 апреля 2009 г.