Текст книги "Цотнэ, или падение и возвышение грузин"

Автор книги: Григол Абашидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Ну и что ж что был у грузин? – взревел Чормагон и посмотрел на Бичу.

– Ты ведь знаешь, что из-за нехватки продуктов мы прекратили грузинам выдачу пайка. Они и без того роптали, а вчера совсем распоясались. Собирались снять осаду и разбежаться по домам. Чагатай сам взялся утихомирить грузин и отправился к ним… Но они слушать его не стали, едва не набросились. Если б не я с моей сотней, то, наверное, живым бы он не ушёл.

– Если до сих пор тайно шептались, то теперь подняли головы, угрожают, – послышался второй голос.

– Вчера вечером грузины околачивались здесь. Я сам их видел. Нет сомнения – нойона Чагатая убили они. Так это, люди? – обратился Хайду к воинам.

– Так, грузины убили! – загудели воины.

– Нечего выяснять. Кто грозился убить, тот и убил. Смерть! – закричал Хайду, выхватывая саблю из ножен.

– Смерть! Смерть! – взревели воины, и Чормагона смутил возбуждённый блеск их глаз.

– Командиры! – рявкнул Чормагон. – Тишина и порядок!

Командиры выступили вперёд и застыли.

– Грузинские князья сегодня утром по своей воле явились к нам, извинились за вчерашние беспорядки и изъявили полную покорность.

– Грузины лицемерят!

– Уходят от ответственности!

– Смерть убийцам Чагатая! – шумело войско.

– Я их арестовал, хотя о смерти Чагатая ещё не знал ничего.

– Смерть убийцам Чагатая! – шумело войско.

– Если грузины участвовали в убийстве Чагатая, смерти им не миновать. Но я хорошо знаю грузин. Измена и убийство исподтишка им не свойственны.

Гнев как будто утих, воины, замолкнув, прислушивались.

– Поспешность повредит делу. Сначала хорошенько расследуем, изобличим виновных, а потом накажем.

А пока окружим грузинское войско и всех обезоружим, чтобы не попытались освободить своих князей и не пролилась кровь.

– Сровнять их лагерь с землёй!

– Всех перебить! – с новой силой загалдели воины.

– Следуйте за мной в полном боевом порядке. Каждый за малейшее нарушение и самовольство жестоко поплатится! – старший нойон маленькими огненными глазками впился в командиров.

Подчинённые, не раз испытавшие на себе беспощадную жестокость нойона, не выдержав грозного взгляда, склонили головы. Воины ещё немного пошумели, огромное море ещё поволновалось, побурлило и постепенно успокоилось.

Начальники отдавали распоряжения. В воздухе засвистели нагайки. Воины расходились по своим сотням.

Сотник Хайду подошёл к повелителю и дрожащим голосом проговорил:

– Великий нойон! Моя сотня всегда сражалась под знаменем Чагатая! Мы никому не уступим его убийц – отомстить должны мы!

– Будьте около меня, скоро вы мне пригодитесь, – Чормагон сел на коня и повёл войско.

Оставшись один, Бадрадин с трудом пробрался через густые заросли тростника. Гашиш, волнение и усталость осилили его, он расстелил бурку и тотчас заснул. Бадрадину приснился сон.

Исполнив свой долг, он входит в Аламутскую крепость. Навстречу является сам Аллааддин. Бадрадин протягивает ему окровавленный нож и почтительно докладывает:

– Я выполнил твоё поручение, властитель. Этим ножом я убил нойона Чагатая, и теперь его душа мучается в аду.

– Знаю, Бадрадин, мне уже доложили о твоей верности и преданности братству мулидов. Ты уже стал федави, и тебя ждёт блаженство в раю. Пожалуй сюда, Бадри! Вся Аламутская крепость и город празднует твою победу.

Аллааддин повёл Бадрадина и ввёл его в украшенную золотом и драгоценными камнями обширную залу.

Бедного федави облекли в дорогие одежды, посадили за золотой столик, подали ему изысканную пищу и напитки. Аламутцы в белых одеждах, упав на колени, возносили хвалу Бадрадину. Высоко под сводами сонмы ангелов пели гимны в честь самоотверженного Бадрадина.

От славословий и песнопений Бадрадин и без пищи сделался сыт, ему надоело глядеть на драгоценности, и убийца Чагатая взмолился перед властителем:

– Теперь, помилуй, властитель, и если аллах твоими устами не собирается дать мне нового поручения, отпусти из этого мира, довольно мне слоняться по грешной земле.

– У аллаха нет больше для тебя поручений, Ты уже очищен от грехов, твоя душа может расстаться с временным своим обиталищем и начать бесконечное путешествие по телам счастливых существ.

– Так пожелайте же мне доброго пути, властитель! – взмолился Бадрадин и преклонил колени.

Аллааддин долго напутствовал святого федави, благословил его и, проливая слёзы, попрощался.

Бадрадин закрыл глаза. Почувствовал, что почва уходит из-под ног, а он куда-то плывёт, или, вернее, его куда-то влекут. Вот уже Бадрадина кладут в могилу, и благоверному исмаилиту становится смешно: неужели им не ведомо, что он и минуты не побудет в могиле, прилетят ангелы, откроют могилу, и душа его, исполненная блаженства, начнёт своё счастливое путешествие из тела одного существа в другое.

Все ушли. Бадрадин один лежит в могиле и ждёт появления ангелов.

Стемнело. Весь мир объят сном и тишиной. Могила открылась, и прилетели два ангела. Бадрадин узнал ангелов: это Мункир и Накир. Они должны выполнить обряд: допросить покойного. Наверно, Бадрадина долго не задержат, они ведь от Аллааддина знают о самоотверженности преставившегося. Просто напутствуют на дорогу и отправят душу святого федави вселяться в тела других существ. Но у ангелов суровые лица, и в руках вместо цветов они держат калёное железо. Гневно сверкая глазами, направляются они к Бадрадину. Даже не поприветствовав святого покойника, схватили, повалили и начали избивать калёными прутьями по голому телу.

– Я федави! Я свято, безгрешно прошёл все ступени! – закричал, корчась от боли, Бадрадин.

– Величайший грех ты совершил как раз перед смертью! – вскричал Мункир и огрел его ещё раз раскалённым прутом.

– Ты спрятался, и грузин обвинили в убийстве нойона Чагатая. Ты погубил множество безвинных людей! – добавил Накир и хлестнул его прутом.

– Кто тебе простит, несчастный, их смерть? Вся твоя святая жизнь пропала из-за одного неразумного шага. Теперь тебя ждут адские муки. Твоя душа вместо того чтобы вселиться в прекрасные существа, будет заключена в огромный камень и навеки останется замурованной в нём.

– Я федави! О моей святости спросите у Аллааддина.

– Что Аллааддин? Сам аллах не в силах помочь тебе, так как содеянный тобою тяжкий грех непростителен! Довольно его бить, прикатим камень и заключим в него этого грешника, – сказал ангел Мункир. Он отбросил калёное железо в сторону и прикатил к могиле камень, огромный, как гора. Камень постепенно разверзся. Ангелы схватили Бадрадина и начали силой запихивать его душу в камень. Бадрадин чувствует, что гибнет навсегда, что настал его конец, ещё немного, и его душу замуруют в этот огромный камень, откуда она не выйдет и в день второго пришествия. Какая страшная мука и как душно, когда заключают в камень!

– Пустите… Только отпустите, я ещё успею спасти грузин! – вскричал в отчаянии Бадрадин.

Ангелы на мгновение остановились.

– Как? Разве грузин ещё не перебили? – спросил Мункир.

– Нет, ещё есть время. Чормагон дал им время до полудня. Если до полудня выявится убийца, грузины спасены, – говорит Накир.

– Если так, то отпустим, – заключил Мункир.

– Отпустим, – согласился Накир, и душу Бадрадина вытащили из камня.

– Ну, а теперь иди спасай невинных. Только знай, если не спасёшь, не уйти твоей душе от навечного заключения в камень! – закричал Накир и крепко хлестнул Бадрадина ещё раз, напоследок.

Бадрадин проснулся.

Он лежал на разостланной в тростниках бурке на солнцепёке. Вспомнив сон, вскочил, как ужаленный змеёй. Солнце близилось к полудню. Раздумывать было некогда.

Сунув за пазуху нож с запёкшейся кровью, Бадрадин пошёл по направлению к грузинскому лагерю. Медленно, с трудом пробивал он дорогу среди тростника. Из грузинского лагеря доносился шум. Чем ближе подходил он к лагерю, тем сильнее становился шум и под конец превратился в протяжный гул.

Бадрадин достиг берега. Раздвинув тростники, выглянул.

Всё войско стояло на молитве. Коленопреклонённые воины бились головой о землю, возносили господу молитвы и причитали обречёнными голосами. В середине лагеря возвышалась гора сабель, кинжалов, луков и стрел.

Бадрадин вышел из тростников и пустился бежать по склону.

Между тем монгольские войска, окружавшие грузин, пришли в движение.

Поднялась пыль. Разворачивались конные сотни. Послышалось ржанье коней, гул, бряцание оружия. Войском монголов командовал сам Чормагон. Его глазам предстало удивительное зрелище.

Целое войско обезоруженных грузин как один человек стояло на коленях и молилось. Посреди лагеря возвышалась гора оружия.

Направляясь сюда, Чормагон ожидал встретить бунт и сопротивление. Зрелище смутило нойона, и он пришёл в замешательство: разоружившиеся по собственному желанию грузины не только не собирались сопротивляться и вступать в бой, но полностью вручали ему свою судьбу и жизнь.

– Ман куштэм Чагата! – раздался вдруг крик, и Чормагон очнулся от забытья. На возвышенности стоял Бадрадин и в поднятой руке держал нож с запёкшейся кровью.

– Ман куштэм Чагата!

– Что он говорит?

– Говорит, я убил Чагатая!

Монголы взревели и только собрались ринуться, чтобы растерзать мулида, как Чормагон поднял руку и все застыли на месте.

– Ман куштэм Чагата! Ман куштэм Чагата! – вопил Бадрадин, размахивая окровавленным ножом и прыгая на месте как бес.

Чормагон дал знак Хаиду.

Сотник и его нукеры накинулись и схватили убийцу Чагатая.

На допросе Бадрадин во всём признался. Не упустил своего сна и чистосердечно рассказал, что принудило его выйти из тростникового болота и самому, по собственной воле сдаться врагам.

Грузинские князья, с которых было снято обвинение в убийстве Чагатая, были оправданы, получили пищу, дали клятву верности и с миром вернулись в свой лагерь.

Но спасение от смерти вовсе не умаляет героического самопожертвования Григола Сурамели.

Монголы вывели мулида Бадрадина на площадь и мечом рассекли на две половины.

Исполнивший свой долг мулид встретил взмах меча блаженной улыбкой.

На Палеастомском озере, на судостроительных верфях стояли жаркие дни. Многое уже было сделано. До намеченного срока, когда готовый флот должен был через устье Фазиса выйти в море, оставалось меньше года.

Царь спешил. С венецианским и генуэзским послами, с каждым в отдельности, велись тайные переговоры о приобретении кораблей и о строительстве портов на Черноморском побережье. Выбор всё же остановился на Венеции. Посол властительницы морей обещал грузинскому царю от имени дожа продать на льготных условиях военные корабли и устроить порты. Царь снарядил в Венецию посольство под руководством Цотнэ, который стал к этому времени правителем Одиши. Ему поручалось провести окончательные переговоры и заключить договор с дожем Венеции.

Помимо того, Цотнэ вёз с собой грузинских моряков и кораблестроителей, дабы вместе с ними на венецианских верфях за полгода освоить искусство судостроения. Долго готовили посольство к отправке. Несколько кораблей нагрузили продуктами и ценными товарами, предназначенными для правителей Венеции.

– Знай, что от успеха твоего посольства во многом будет зависеть могущество Грузии, – ещё раз повторил царь, прощаясь с Цотнэ.

Одишский князь и сам понимал, что порученное ему дело имеет большое государственное значение. Он прилежно изучал условия договора, вникал во все тонкости морского дела, кораблестроения и заранее обдумывал каждый шаг будущей своей деятельности.

Грузинскому посольству предстоял длинный, чреватый опасностями и сопряжённый с риском путь. На Чёрном море безнаказанно хозяйничали французские и греческие, венецианские и генуэзские пираты, грабили и убивали мирных путешественников и торговцев.

Путешествие было опасным, но правитель Одиши как большого праздника ждал дня отъезда в это, столь значительное для его будущего, путешествие.

Только раз защемило сердце и он чуть не заплакал. Это, когда, прощаясь с сыном, слепой отец и обессилевшая мать, стеная и причитая, обнимали его.

– Вряд ли дождусь я твоего возвращения, – заплакал Шергил.

– Хоть бы оставил нам, как надежду, жену и сына. А без этого что может согревать нашу жизнь, сынок! – Натэла расплакалась. Тогда и Цотнэ на мгновение почувствовал слабость, к горлу подкатил ком.

Он осторожно высвободился из объятий матери, поднялся на корабль и в последний раз обвёл заплаканными глазами прибрежные холмы Грузии…

…Грузинского князя вышли встречать в море. Три военных корабля отсалютовали ему по военному обычаю. Потом передовой корабль подошёл вплотную, и правитель города Винченцо в сопровождении свиты вступил на корабль Цотнэ и предстал перед князем Грузинского царства. От имени дожа и граждан Венеции он поздравил грузин с благополучным прибытием.

Князь от имени царя и грузинского народа передал лучшие пожелания венецианцам.

Церемониал ещё не был окончен, а корабль по Главному каналу уже вошёл в город.

Цотнэ удивлённо глядел на стоявшие в воде каменные дворцы, на многочисленные каналы, гондолы, скользящие как бы прямо по городским улицам.

Корабль причалил на площади Святого Марка. Князь не в силах был скрыть восторга от всего увиденного. Здесь действительно всё было сказочно прекрасно – и высокие башни, и удивительные дворцы и храмы, и вымощенные мрамором площади. Правитель города распрощался с гостями.

– Сегодня вы устали и нуждаетесь в отдыхе. Вам отведён дворец со слугами и служанками. Завтра вас примет сам дож Венеции. В назначенное время я заеду за вами и провожу во дворец. – Винченцо любезно раскланялся.

Лодка Цотнэ вошла в узкий канал и остановилась у спускающейся к самой воде лестницы из цветного камня. Их проводили в парадные двери трёхэтажного здания. И без того светлые, залы блистали от многочисленных люстр.

На другой день грузинского князя пригласили во дворец. Краткий церемониал закончился, и стороны сели за круглый стол для ведения переговоров. Дож Венеции начал прямо, без обиняков:

– Мой друг, грузинский царь, пожелал укрепить наши добрые отношения новым договором. Грузинскому князю и всему миру известно, что венецианские корабли нельзя сравнить с генуэзскими и пизонскими судами ни по боевым качествам, ни по скороходности, ни по прочности. Вместе с тем, Венеция на своих друзей распространяет и льготы. Если мы договоримся о передаче нам некоторых портов Грузинского побережья, то грузинский царь получит и отсрочку в уплате денег. Чтобы наш договор был взаимно выгодным, лучше сегодня же выяснить ваши и наши намерения. Сколько кораблей собирается приобрести грузинский царь и какого типа? Это имеет значение, так как нам передали, что ваше государство пока не располагает портом для приёма больших военных кораблей и не имеет пока соответственно оборудованных причалов. – Дож дважды произнёс слово «пока» и оба раза произнёс его явно подчёркнуто. У Цотнэ мелькнуло подозрение: не разузнали ли венецианцы откуда-нибудь о наших сооружениях на Палеастомском озере?

– Больших портов, какими располагают властелины морей, у нас нет, да они нам и не нужны. Мы хотим только оборонять наше побережье. Царь поручил нам приобрести несколько галер и ознакомиться с вашими судостроительными верфями. Мы намерены освоить кораблестроение. Для этого со мной приехало несколько грузинских юношей. Наш царь также уполномочил нас договориться с вами о сооружении одной большой судостроительной верфи, узнать ваши условия, и если мы найдём их выгодными, то заключить договор.

Дож попросил время, чтобы обдумать и обсудить все эти предложения.

– До окончательного уточнения условий договора мы ещё встретимся и продолжим переговоры. Мы широко откроем двери наших верфей для грузинского князя и его судостроителей, предоставим им возможность основательно ознакомиться и изучить искусство судостроения.

Собираясь уже вставать, дож обратился к Цотнэ:

– Завтра у нас самый большой наш праздник. Вознесение Христа. Двести лет тому назад, когда дож Пьетро Ореола покорил Далмацию, было решено каждый год торжественно праздновать Вознесение. Папа римский тогда передал дожу золотое кольцо и объявил Венецию обручённой с морем. С тех пор этот обряд обручения с морем превратился во всенародное празднество. Посланник грузинского царя пожаловал как раз в подходящее время. Утром за вами заедет Винченцо на моей гондоле, и, если вы пожелаете, посмотрите праздник обручения с морем. На празднике и на пиру вы будете моими почётными гостями.

Цотнэ поблагодарил и сказал, что с удовольствием воспользуется любезным приглашением.

Дворец, отведённый грузинскому князю, был богато обставлен. Мебель красного дерева и бархат, шёлковые занавеси и белоснежные постели, драгоценная хрустальная посуда на столах и полках, картины венецианских и иностранных великих мастеров на стенах – всё говорило о богатстве и о изысканном вкусе владетелей дворца.

Цотнэ поглядел в узкое окно.

Над Венецией стояла ночь. Усыпанное звёздами небо сливалось с морем, как бы продолжая его. Свет из окон дворцов отражался в воде. По каналам скользили освещённые фонарями гондолы.

Князь глубоко вдыхал морской воздух. Было в нём что-то привычное, родное, точно влажное дуновение Одиши. Он успокоенно отошёл от окна, разделся, помолился и лёг в постель.

Переполненный впечатлениями минувшего дня, он в мыслях ещё некоторое время бродил по залам Дворца дожей и по собору Святого Марка. Перед ним снова возникли расписанные золотом и украшенные драгоценными камнями колонны, покрытый утончённой мозаикой потолок и расписанные стены. Он закрыл глаза, усталость и сон овладели им.

Цотнэ уже успел заснуть, когда послышалась песня. Он прислушался к знакомым звукам и, не поверив себе, решил, что это во сне.

 
Воу нана, дидавой нана…
 

Жалостно, душераздирающе выводил кто-то печальный мотив. Цотнэ вслушивался и ничего не мог понять. Не только песня, но и сам голос был ему знаком.

Песня понемногу отдалилась, некоторое время звучала вдалеке, а потом стихла. Цотнэ окончательно проснулся. Вскочил на ноги, распахнул окно, не помня себя, прокричал на своём языке:

– Эй, кто это там поёт по-мегрельски… Отзовись, я тоже мегрел! – Не получив ответа, ещё раз прокричал во весь голос:

– Эге-ге-геей…

Венеция спала. Огорчённый Цотнэ махнул рукой, отошёл от окна и вернулся к постели.

Кто мог петь так душевно и проникновенно? И такую знакомую песню? И голос как будто знакомый. Будто эту песню слышал не раз. Цотнэ напрягал память, мысленно уносился к холмам Одиши, но не мог вспомнить, где он её слышал, эту песню, чей был этот знакомый голос.

Утром князь проснулся не в духе. Во время завтрака спросил у своих:

– Вы, наверное, вчера спали как убитые?

– Спали точно мёртвые, не поднимая головы, – в один голос ответили спутники.

– А песню не слышали?

– Здесь всё время поют песни. Лодочники, гоняя свои гондолы, только и делают, что поют.

– Итальянцы созданы для песни. Что бы они ни делали, где бы ни были – на улице, в таверне или в бане, они всюду распевают. Язык их точно создан для песни, и все они от мала до велика прекрасно поют.

– Я не удивляюсь, что они поют, но вчера мне послышалась наша песня. Кто-то из наших пел «Воу нана».

– Из наших?

– Безусловно, это был кто-то из наших, из одишцев. Песня так проникла в душу, всё нутро у меня перевернулось. Сначала я подумал, что это во сне. Но потом очнулся. Певец был уже далеко, я его звал, но не дозвался.

– Неужели земляк?

– Откуда здесь взяться земляку?

– В Венеции живёт тьма различного люда, не удивительно, если попал сюда и какой-нибудь грузин.

– Давайте спросим у здешних, может, кто знает и сведёт нас с земляком. Было бы большой удачей встретиться с грузином, знакомым со здешними порядками.

– Будем искать…

– Под землёй найдём! – в один голос заверили спутники.

– Я всю ночь буду бодрствовать и если где-нибудь опять появится этот одишец, непременно встречусь с ним, – заверил Антиа.

– Бодрствовать нет нужды. Если он будет проезжать мимо наших окон, я и сам проснусь. Но боюсь, что он больше не появится.

Слуга доложил князю о приходе Винченцо. Завтракающие поднялись, приветствуя правителя города, и пригласили его разделить с ними трапезу.

Винченцо извинился, объяснив, что нельзя опаздывать. Всё же, соблазняясь грузинским вином, он осушил чашу и пригласил князя:

– Моя гондола ждёт у порога!

Цотнэ повесил саблю, огладил усы и бороду, направился к выходу.

Они разместились в крытой гондоле на мягких креслах. Во всю длину лодки разостлан был мягкий ковёр, накрыт стол.

Плыли медленно. Узкие каналы были переполнены празднично разукрашенными гондолами. На улицах гуляли ярко разодетые, оживлённые венецианцы. Все спешили к тому месту на берегу Адриатического моря, где дож ещё раз должен был кинуть в море освящённое папой римским золотое кольцо.

– Наш лодочник что-то приуныл… Почему он не поёт? – спросил Цотнэ.

– Шум, суета. Песне нужны тишина и спокойствие. Человек, чтобы петь, должен остаться наедине со своей радостью или печалью. Поэтому гондольеры поют по вечерам, в предвечерних сумерках, когда утихает городской шум, а знатоки могут послушать и оценить песню.

– Вчера я засыпал, когда меня разбудила задушевная песня.

– В нашем городе поздно ночью, когда погашены фонари, петь запрещено, а если кто посмеет запеть, то его жестоко наказывают, – нахмурив брови, сказал Винченцо. – Может быть, князь желает сменить квартиру?

– Нет, благодарю вас. Вчера я устал с дороги и рано уснул. Фонари на улицах ещё горели, – Цотнэ решил перевести разговор на другое. – Что делает на плаце свинья? – спросил он, показывая рукой на площадь Святого Марка.

На площади маленький мальчик погонял хворостиной жирную свинью. Свинья упиралась, меняла направление, пыталась бежать в обратную сторону. Мальчишке надоело всё это. Он стегал свинью и громко ругался. Винченцо рассмеялся.

– По этой мраморной площади человек должен ступать с благоговением, а тут свинья! – заметил Цотнэ.

– Венецианцы уважают свинью. И это благодаря святому, имя которого носит площадь.

– Как же так?

– Когда святой Марк отправился в Египет проповедовать христианскую веру, там его встретил ангел и предсказал, что местом вечного упокоения его будет Венеция. Проповедника в Египте убили неверующие, а к телу в Александрии приставили караул, чтобы христиане не похитили его. Об этом узнали прибывшие в Александрию отважные венецианские моряки. Они решили выкрасть тело святого. Долго они кружили вокруг караульщика, сторожившего тело покойного, и решили сообщить ему о своём намерении, но тот и слышать их не хотел.

– Что поделаешь, придётся подождать, пока сам святой не прикажет отвезти его в Венецию, – сказали моряки.

Прошло время, господь вразумил стражника, и он сам явился к венецианцам:

– Как нам перевезти святого так, чтобы не узнали неверные?

– Это наше дело, – ответили моряки.

Они всё подготовили для вывоза покойника. Тело переложили в корзину, сверху покрыли его капустными листьями, а поверх листьев кусками свинины. Корзину с останками святого Марка перевезли на корабль и повесили на мачте. У агарян всё же возникли сомнения, они поднялись на венецианский корабль и учинили там обыск. Обыскав все углы корабля и не найдя ничего, они увидели и висящую на мачте корзину, но, посмотрев и учуяв, что в ней свиное мясо, схватившись за носы, отплёвываясь и повторяя «ханзир, ханзир», с отвращением покинули корабль. Корабль вышел в море и повёз драгоценные останки в Венецию. Эта история святого Марка подробно изложена в надписи на фасаде храма. Тому, кто посетит этот храм, на семь лет отпускаются все грехи. Так что, если грузинский князь найдёт время, мы советуем посетить храм и получить отпущение грехов.

– Я обязательно приду в собор Святого Марка, но скажите, не придётся ли мне преклоняться и перед изображением свиньи, спасшей останки святого.

– Ну, хоть свинья в Венеции и пользуется почётом, но до свинопоклонничества дело не дошло. Мы, венецианцы, с удовольствим едим свиное филе.

Гондола Винченцо поравнялась с огромной баркой. Празднично разодетый дож и сопровождающая его свита поднялась на барку, и судно отчалило.

– Посмотри на гребцов, видишь? – показал рукой Винченцо. – Это всё сыновья вельмож.

Цотнэ восторженно взирал на богато одетых, красивых как на подбор юношей.

На Лидо дожа встретил епископ, преподнёс на подносе каштаны, красное вино и розы. Глава государства отведал вина и каштанов, понюхал розы и принял из рук епископа священное золотое кольцо. Епископ произнёс молитву, дож поднял руку и, прежде чем бросить кольцо в море, произнёс по-латински: «Desponsamus te, mare, in Signum veri perper – tuique dominii Serenissimal Republical Venetae».

Размахнувшись что было силы, он бросил кольцо далеко в море. Золотое колечко мелькнуло в воздухе и исчезло в морской пучине.

– Молим господа бога упрочить нас на море, и да будет мир со всеми, кто плавает по нему.

Дож вознёс господу молитву, потом спел псалом, облобызал крест епископа и обратился к нему с просьбой:

– Окропи меня священной водой, владыка, дабы очиститься от грехов!

Епископ окропил водой дожа и сопровождающих его, и все направились в храм.

После окончания службы всем находившимся в храме были отпущены грехи.

Дож вышел на площадь, и перед ним предстали с поздравлениями вельможи и почётные гости. Дож по-отечески обнял Цотнэ, спросил о здоровье и пригласил вечером на пир. Затем дож и знатные люди поднялись на специально сооружённый помост, и начался парад. Сначала прошли в строю военные галеры. Моряки распевали гимн в честь покровителя Венеции. Затем проследовали корабли подвластных Венеции островов. На кораблях развевались знамёна. Этим закончился парад моряков.

На площадь вступили граждане Венеции. Ремесленники вышли на парад со своими цеховыми знамёнами, которые несли старейшины цехов.

Первыми шли кузнецы, высоко подняв в руках молоты. Они несли также выкованные из железа музыкальные инструменты. За кузнецами следовали одетые в горностаевые и соболиные одежды скорняки. На головах у них были шапки из драгоценного меха.

Перед ткачами шли в белоснежных одеждах парусные мастера. С песнями и плясками прошли вязальщики и портные, показывая зрителям тысячи различных тканей и драгоценных вышивок.

Головы золотошвей украшали отделанные жемчугами золотые венцы, перед собою они вели детей, одетых в драгоценные ткани. За цехом сапожников следовали торговцы шёлком и бархатом, сыром, птицей и рыбой. За богато разодетыми менялами, брадобреями и стекольщиками шли мастера, изготовляющие фонари и гребни. У фонарщиков в фонарях сидели птицы. Проходя мимо дожа, фонарщики выпустили пернатых, и тысячи птиц взлетели в воздух, вызвав восторженные крики присутствующих.

Шествие ремесленников завершали златокузнецы. Они были увенчаны золотыми венцами, украшены золотыми брошами. Их одежда ослепительно блестела от драгоценных камней.

Цотнэ был не столь уж изумлён военным парадом. Он много слышал о военном могуществе Венеции, и количество прошедших на параде боевых кораблей и их вооружение по сравнению с молвой показалось ему даже скромным.

Но его поразило богатство венецианских ремесленников, то, что все они были одеты в дорогие одежды, украшены золотом и драгоценными камнями. Грузинский князь не смог скрыть своего восторга и обратился к Винченцо:

– Если мастера и простые ремесленники столь богаты, то, видно, в Венеции бедняков не осталось.

– Откуда им взяться, если богатства всего мира непрекращающимся потоком текут к властительнице морей – Венеции? – самодовольно сказал правитель города и показал рукой в сторону набережной. – Наши порты не справляются с разгрузкой приходящих со всех сторон кораблей. Если и остались где-нибудь золото, драгоценности или произведения искусства, то все их свозят в Венецию. Мастера не успевают подбирать место для их размещения, дабы сделать достоянием города.

Цотнэ и раньше заметил наваленные вдоль набережной колонны из разноцветного мрамора, бронзовые статуи, деревянные и металлические изделия, которые в своё время являлись украшением замечательных дворцов различных столиц, а теперь были свезены сюда венецианцами как военная добыча или куплены на золото. У республики, прославленной мастерами и ремесленниками, не хватало рук и места, чтобы с достойным блеском разместить всё это в подходящих местах.

На площади Святого Марка гомонил праздничный торг. Каких только товаров там не было! Винами и пивом торговали на каждом углу. Тут же пили и ели. Слышалась разноязычная речь.

– Эта ярмарка устраивается ежегодно после праздника обручения и продолжается целую неделю. Всю неделю венецианцы будут слоняться по торжищам. Целую неделю будут только продавать и покупать, для других дел не останется времени.

– Чем они будут торговать целую неделю? – удивился Цотнэ.

– Как, чем торговать? Если на целом свете есть какой-нибудь плод или изделие, всё свозится сюда. Как говорится, здесь даже птичье молоко можно достать. Все торговцы мира стремятся сюда, свозят различные товары, соперничают друг с другом, поэтому здесь такая невиданная дешевизна.

Венецианцы в красивых праздничных одеждах наводняли питейные и игорные дома, непотребно ругались и горланили песни.

Все улицы и каналы тянулись в одном направлении, чтобы внезапно соединиться на Риальто – душе и сердце Венеции. Между бесчисленными ларьками, как пчёлы, роились люди. Местные торговцы, прибывшие из всех стран мира, караванщики, маклеры и перекупщики рассказывали новости, хвалили свои товары и сманивали друг у друга покупателей.

Полуобнажённые продажные женщины бесстыдно зазывали мужчин. Они тянулись к богато одетому Цотнэ, задевали его, загораживали ему дорогу.

– Вчера вечером они, как мухи, крутились около нашего дома, – пожаловался Цотнэ.

– Вечером уличным девкам запрещено гулять по городу. Они обязаны находиться в отведённом для них районе – Касталето. Но кто в праздник соблюдает закон? Нам лучше уйти отсюда, улыбаясь сказал Винченцо, беря Цотнэ под руку и увлекая его к Риальто.

Праздник завершился большим пиром, и когда Цотнэ вернулся домой, солнце уже зашло. Там ожидали его двое незнакомых людей.

– Князь, наверное, не помнит меня, – начал более пожилой из них. – Два года тому назад я был при дворе грузинского царя в качестве посла Генуи.

– Как же, помню, помню! – у Цотнэ просветлело лицо. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Гости расположились в креслах.

– Теперь, находясь в Венеции, я узнал о вашем пребывании здесь и решил повидать вас, преподнести небольшие подарки: наше вино, шерстяные ткани, изделия из слоновой кости, ювелирные безделушки, привезённые нашими смелыми моряками из заморских стран.

– Не следовало беспокоиться, к чему это?

– Какое же беспокойство! Если бы я заранее знал о вашем здесь пребывании, тогда я не ограничился бы такими незначительными подарками.