Текст книги "Нет Адама в раю"

Автор книги: Грейс Металиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Анжелика пристально взглянула на него.

– Убирайся отсюда, Майлс, – сказала она и голос ее задрожал. Убирайся отсюда, пока я тебя не убила.

Майлс Гордон поставил пустую рюмку.

– Сейчас ухожу, Ваше Величество, – сказал он, и его усмешка была совсем лишена юмора.

Он тихо закрыл за собой дверь. Анжелика допила рюмку и закурила. Когда она направилась к лестнице, Алана тихо вошла в спальню, где спала Лесли. Когда Анжелика появилась на верхней ступеньке, Алана открыла дверь спальни и вышла в холл.

– Привет, мама, – сказала она. – Я не слышала, как ты пришла. Лесли спит. Доктор Гордон рассказал тебе, что случилось?

– Да, – ответила Анжелика. – Я приехала сразу, как только смогла, но было трудно поймать такси. Я собиралась войти и взглянуть на Лесли.

– Пойду выпью стакан молока, – сказала Алана. – Мы не обедали.

– Ты не умрешь, если не поешь лишний раз, – ответила Анжелика с отсутствующим видом. – Это только полезно для фигуры.

Спускаясь по ступенькам, Алана подумала, что ни мать, ни Майлс Гордон даже не подумали спросить, где с Лесли случилась авария и как ей удалось добраться до дома с поврежденным коленом.

Алана взглянула через плечо, чтобы убедиться, что Анжелики не видно. Тогда она бесшумно сняла с крючка телефонную трубку и небрежно накинула сверху свой свитер.

Во всяком случае она не хоетла, чтобы Джино Донати звонил, когда Анжелика дома.

Прошло больше года, прежде чем Анжелика де Монтиньи поняла, насколько ее дочь Лесли увлечена Джино Донати. Конечно, несколько раз она видела Джино в доме, но ей и в голову не приходило, что он может быть чем-то большим, чем школьным товарищем Лесли. Она не представляла себе, что он окончил школу и почти пять лет работает, по той простой причине, что не удосужилась спросить. Для Анжелики Джино был просто приятным молодым мальчиком, который иногда приходил к его дочери. Один из приятелей Лесли.

Если все это время Лесли звонила чаще, чем обычно, она относила это к тому, что Лесли уже исполнилось семнадцать лет и она училась в старшем классе средней школы. Вполне естественно, что она стала чаще выходить из дому, когда девушка пользуется успехом, ведь чтобы удачно выйти замуж, ей придется встречаться с самыми разными мужчинами.

Анжелика просчитала на годы вперед будущее своих дочерей. Из них вырастут уравновешенные привлекательные девушки, они поступят в хороший колледж и в конце концов выйдут замуж за богатых мужчин. Однажды она сказала это Майлсу Гордону и он с недоверием уставился на нее.

– Анжелика, – сказал он. – Это же несерьезно? Ты действительно думаешь, что так просто воспитать двух дочерей? Ты знаешь, ведь это люди. Ты не можешь сказать: "Хорошо, ты будешь заниматься этим", или: "Ты поступишь так-то", или: "Ты подходишь для этой группы".

– Не смеши меня, – ответила Анжелика. – Почему это все не пойдет так, как я планирую? Я дала этим девочкам все, и даже больше. У них хороший дом, красивая одежда, я показываю им хороший пример, как следить за собой и как себя вести. Так почему же будет не так, как я хочу?

Майлс Гордон покачал головой:

– Анжелика, Анжелика, однажды ты получишь такой удар.

– Ты смешон, Майлс. Но ты увидишь. В конце концов, ты будешь вынужден признать, что я права.

Анжелика была так убеждена в этом, что буквально не поверила своим глазам, когда Лесли на Рождество пришла домой с бриллиантовым обручальным кольцом на пальце.

Каждое Рождество Анжелика устраивала то, что она называла "более или менее открытый дом". В большой серебряной чаше готовили горячий грог и две дочери Мэгги Донован, одетые в черные платья и белые чепцы с оборками, обслуживали гостей. На одном конце гостиной всегда стояло огромное великолепно украшенное дерево, над дверями висели пучки омелы, а окна были украшены цветочными гирляндами.

Едва ли кто-нибудь мог заметить некоторые необычные вещи на рождестве у Анжелики. Только Алана и Лесли да еще парочка остроглазых анжеликиных друзей заметили, например, что у рождественского ангела, стоявшего на верхушке дерева, было фарфоровое лицо, разрисованное от руки, и оно было точной копией лица Анжелики. Это сделал для нее один художник из Нью-Йорка, с которым она однажды провела три недели.

Было заметно, что гости, которые проходили в "более или менее открытый дом", были все одного типа. Это были люди, которые слишком много пили, обменивались женами и мужьями на уик-энды, покупали своим детям слишком дорогие подарки и которым на Рождество Евы было некуда больше пойти.

– Тебе не понравится эта вечеринка, дорогой, – сказала Лесли, когда Джино остановил машину напротив дома. – Я считаю, что мамины друзья – люди совсем другого круга. Но я хочу, чтобы она знала о нас. Я хочу, чтобы все знали.

Она подняла левую руку, и Джино засмеялся.

– Этот бриллиант почти не виден при дневном свете, – сказал он, нужно оставаться в темноте.

Он поцеловал ее руку, а затем палец, на который было надето его кольцо.

– О Джино. Дорогой, я так счастлива.

Он взял ее лицо в руки и нежно поцеловал.

– Я постараюсь, чтобы ты всегда была счастливой, – сказал он, – я это обещаю.

Она вздохнула и прижалась к нему:

– О Джино, я так тебя люблю.

– Наполовину сильней?

– В два раза сильней.

Они засмеялись. Это был секретный код, которым они всюду пользовались. Посреди огромной толпы они могли взглянуть друг на друга и один из них спрашивал: "Наполовину сильней?" – И ответ всегда был одним: "В два раза сильней".

– Нам лучше войти, – сказал Джино.

– Да. Я хочу застать Алану одну и сказать ей первой.

– А я бы лучше подумал, как уговорить твою мать.

Джино никогда не нравилась Анжелика. Он считал ее эгоистичной, поверхностной и небрежной по отношению к дочерям и, хотя он никогда не говорил этого Лесли, у него было чувство, что Анжелика точно знает, как он к ней относится. Сейчас он нервничал и побаивался предстоящей встречи с ней.

– Не глупи, Джино, – удивленно сказала Лесли. – Она будет рада до смерти. Мама всегда говорила, что замужество – единственный правильный путь для девушки.

– Хорошо, милая, – ответил он. Давай войдем.

Они постояли в холле, пока Лесли не удалось поймать глазами Алану и кивнуть ей.

– Привет, – сказала Алана, в черном платье и на высоких каблуках она выглядела очень привлекательно и немного старше своих шестнадцати лет. В руках она держала серебряную чашку, до краев полную грога. – Что с вами?

– Пойдем наверх. Я должна тебе что-то показать, – прошептала Лесли. Идем, Джино.

Они втроем пошли в спальню Аланы и Лесли, и, как только дверь закрылась, Лесли закружилась и крепко обняла Алану.

– Мы обручились! – сказала Лесли. – Посмотри!

Она подняла руку, чтобы Алана увидела кольцо, искрящееся у нее на пальце.

– О, Лесли. Я так рада.

Алана крепко обняла Лесли, а затем подошла к Джино и положила руки ему на плечи.

– Мне не надо говорить, как тебе повезло, правда? – сказала она, и глаза ее были полны слез.

Джино поцедлвал ее в кончик носа.

– Нет, тебе не надо говорить, как мне повезло.

Алана повернулась к Лесли:

– Ты собираешься сказать Анжелике?

– Конечно, – ответила Лесли.

Алана быстро взглянула на Джино, который ответил ей таким же взглядом.

– Не делай этого, Лесли, – сказала Алана. – Не говори ей.

– Ты с ума сошла? Конечно, мы ей скажем. И прямо сейчас. Идем, Джино.

– Подожди, – сказала Алана. – Пожалуйста, подожди, Лесли. Не говори ей.

– Алана, что с тобой, в конце концов? Она моя мать и я хочу сказать ей.

Алана пожала плечами:

– Тогда иди. – Она вздохнула и вышла из спальни следом за Лесли. Что касается меня, то я хочу еще грога. И вы бы тоже лучше выпили.

– Привет, детка, – воскликнула Анжелика, когда Лесли подошла к ней, держа Джино за руку. – Счастливого Рождества и выпей немного грога.

Анжелика была чуточку пьяна и Лесли почувствовала себя неловко. Будучи навеселе, сначала Анжелика проявляла большую нежность к дочерям, называя их "детка", "любимая", "дорогая". Затем наступала вторая стадия, когда она станвоилась очень величественной и очень англичанкой. Тогда она пыталась говорить с английским акцентом, и на этом этапе все, включая Алану и Лесли, становились ниже ее и были недостойны ее внимания. Когда Анжелика выпивала столько, что становилась англичанкой, она становилась очень царственной, и казалась себе настоящей принцессой, не подозревая о насмешках своих друзей и о том стыде и смущении, которое испытывали ее дети.

– А кто этот божественно красивый мальчик? – спросила Анжелика.

Слова "божественно красивый" были произнесены преувеличенно растянуто и Лесли почувствовала, что бледнеет.

– Мама, – сказала она, стараясь говорить спокойно и чтобы ее было слышно на фоне шума в гостиной. – Ты помнишь Джино, правда? Джино Донати. Ты должна помнить.

Анжелика уставилась на Джино.

– О, конечно, дорогая. Джино. Один из твоих дружков.

– Мама, – в отчаянии прошептала Лесли. – Мама, пожалуйста. Послушай меня. Мы с Джино обручились.

Анжелика поставила свою серебряную чашку.

– Извини?

Ее лицо было спокойным, за исключением поднятой левой брови, и Лесли с ужасом, охватившим все ее существо, поняла, что ее мать сию минуту превратится в Англичанку.

– Мы обручились, – повторила Лесли. – Мы с Джино собираемся пожениться.

Анжелика откинула назад свою белокурую голову и засмеялась. Лесли дрожала, рука, которую держал Джино, стала влажной. Она смотрела на прекрасную белую гладкую шею, дрожащую от смеха, и вдруг увидела красную полосу, искажающую эту восхитительную белизну.

– Идем, милая, – сказал Джино. – Сейчас не время и не место для разговора.

Алана встала рядом с Лесли и Джино, а Анжелика все продолжала смеяться.

Все, кто находился в комнате, замолчали и повернулись к Анжелике, улыбаясь и надеясь принять участие в шутке. Алана, Лесли и Джино повернулись, чтобы уйти, и вдруг смех прекратился.

– Минуточку, – сказала она властно, и все трое обернулись. – Так что ты сказала, Лесли?

– Миссис де Монтиньи, – сказал Джино, прежде чем Лесли успела открыть рот. – Я просил Лесли выйти за меня замуж, и она согласилась.

– Лесли, – произнесла Анжелика в английской манере. – Как, ты сказала, зовут этого молодого человека?

– Джино, – с ужасом прошептала Лесли. – Джино Донати.

Анжелика свысока взглянула на Джино, все замерли.

– Молодой человек, – сказала она, – я не помню, чтобы приглашала вас в мой дом сегодня вечером.

– Мама! – воскликнула Лесли.

– Более того, – продолжала Анжелика, не обращая внимания на пронизанный ужасом голос Лесли, – я не люблю плохих шуток. А теперь я действительно должна попросить вас уйти отсюда. И немедленно.

– Мама, – прошептала Лесли. – Мама, мы собираемся пожениться7

Она забыла, что в комнате были другие люди и что это Рождество. Она забыла обо всем, кроме той мечты, которую они с Джино лелеяли так давно.

– Как только я кончу школу, – продолжала Лесли, – мы собираемся пожениться. На следующий день после моего окончания.

Она говорила, запинаясь, и Джино сжал ее руку.

– Милая, не сейчас...

– Джино накопил денег, – продолжала Лесли, говоря слишком быстро, – и вот, посмотри. – Она протянула левую руку. – Кольцо полностью оплачено и после Нового года мы собираемся покупать обстановку. – Онв даже не чувствовала, что слезы текут по ее щекам. – Мама, разве ты не счастлива за меня? За нас?

Левая бровь Анжелики была по-прежнему приподнята и презрительная усмешка искривила ее губы.

– А как интересно этот, – она махнула рукой в сторону Джино, – этот ученик собирается тебя содержать? – спросила она. – Или он планирует переложить на меня эту заботу?

– Ради Бога, мама, – вмешалась Алана, – Джино уже пять лет как кончил школу. У него есть работа, и очень неплохая.

– Да? – спросила Анжелика. – И что же вы делаете, мистер Донати?

Джино посмотрел ей прямо в глаза.

– Я вожу грузовик в Этвиллской транспортной конторе.

В комнате повисло напряженное молчание, и Лесли подумала, что она сейчас закричит, но Анжелика медленно повернулась к одной из дочерей Мэгги Донован, которая стояла как вкопанная, держа поднос с закусками.

– Кэтлин. Ты можешь принести мне шотландское виски со льдом? И пожалуйста, быстро.

– Да, миссис де Монтиньи, – ответила Кэтлин, благодарная за возможность поставить поднос и убежать в кухню. Кэтлин, которой было тоже семнадцать лет, готова была зарыдать вместе с Лесли. – Сейчас, миссис де Монтиньи.

Где-то в другом конце комнаты кашлянула женщина, вдруг заговорил мужчина и кто-то завел грамофон. Но внимание всех присутствовавших было приковано к Анжелике, которая все еще стояла, глядя свысока на Лесли и Джино.

Кэтлин вернулась, неся на подносе бокал, и Анжелика медленно сделала большой глоток, прежде чем повернулась к Джино.

– Водитель грузовика. Это потрясающе.

– Миссис де Монтиньи, – сказал Джино. – Я уверен, что мы сумеем обсудить это более подробно в другое время.

Анжелика допила содержимое бокала.

– Кэтлин, – сказала она, протягивая его, – налей мне еще. – Она снова повернулась к Джино. – А ты, милый мальчик, стой, где стоишь.

И тогда Алана поняла, раньше всех в комнате, что у Анжелики наступил третий этап опьянения.

– Конец, – прошептала Алана Лесли и Джино. – Уходите отсюда сейчас же.

– Нет, – твердо ответил Джино. – Если ваша мать предпочитает продолжать разговор, мы останемся и послушаем ее.

– А, – сказала Анжелика, берясь за новый бокал. – Я вижу, у него хорошие манеры, у нашего водителя грузовика.

– Беги, Лесли, – шепнула Алана.

– Да, Лесли. У твоего грязного вонючего водителя грузовика хорошие манеры. Или по крайней мере, он на это претендует.

– Мама... – начала Лесли.

– Заткнись, проклятая потаскушка, – заорала Анжелика.

Лесли слишком поздно поняла, что ей нужно было уйти, когда предлагала Алана. Напиваясь до крайней точки, Анжелика начинала швырять вещи и ругалась, как грузчик.

– Ты дура, шлюха развратная, – орала Анжелика. – Скажи мне, до чего вы с ним дошли.

Лесли не могла пошевелиться, а лицо Джино стало багровым.

– Миссис де Монтиньи...

– Заткнись! – сказала Анжелика и повернулась к гостям. – Убирайтесь к чертям отсюда. Вы тут достаточно повеселились на холяву. Пошли вон. Идите пить свое пойло.

Друзья, пожав плечами, занялись поисками своих пальто, галстуков6 сумок. Они даже не обиделись, потому для них все это было не в новинку. Потом, многие, напившись, вели себя ничуть не лучше.

– Уходите, – сказала Алана Лесли и Джино, – скорей.

– Алана, – крикнула Анжелика. – Я буду тебе признательна, если ты заткнешь свою проклятую глотку. – Она повернулась к Джино: – А ты отвяжись к чертям от моей дочери и убирайся вон из моего дома!

– Миссис де Монтиньи, во всем этом нет никакого смысла, – спокойно ответил Джино. – Я люблю Лесли и, что бы вы не говорили и не делали, это ничего не изменит.

– Любовь! – завопила Анжелика. – Ты, несчастный ублюдок, ты меня не обманешь. Я знаю все про тебя и таких как ты. Для тебя любовь – это твой здоровый член, вот и все.

Джино, который проводил достаточно много времени с грубыми и жесткими людьми, был буквально ошарашен.

– И еще я скажу тебе, ты, помешанный на спагетти, сукин сын, продолжала Анжелика. – Если увижу, что ты снова крутишься возле Лесли, полетишь в тюрьму, да так быстро, что не узнаешь, кто тебе врезал. Моей дочери семнадцать, она несовершеннолетняя, не забывай об этом. А теперь самое лучшее, что ты можешь сделать – убраться отсюда и побыстрей.

Нетвердыми шаками она направилась к телефону.

– Пожалуйста, Джино! – в истерике закричала Лесли, – пожалуйста, уходи! Она сделает, что говорит!

– Нет, – сказал Джино. – Я не собираюсь оставлять тебя с ней одну. Она сумасшедшая.

– Посмотрим, что подумает полиция, какая я сумасшедшая! – закричала Анжелика. – Карабинеры. Ведь так вы, итальянские свиньи, их называете.

– Пожалуйста, ну, пожалуйста, – рыдала Лесли.

Даже Алана, обычно жесткая и упругая, как резиновый мячик, вся дрожала.

– Тебе лучше уйти, Джино, – сказала она, дрожа. – Если ты останешься, будет только хуже.

В конце концов, Джино согласился уйти.

– Я позвоню тебе, Лесли.

– Нет, нет, нет, – закричала Лесли. – Я сама тебе позвоню. Завтра утром, я обещаю.

Когда он ушел, в гостиной стояла полная тишина, кроме сводящего с ума щелканья грамофона. Последняя пластинка кончилась, и игла постоянно щелкала, а Анжелика, Лесли и Алана стояли неподвижно глядя друг на друга.

Но Лесли не выдержала. Она шагнула к Анжелике, сжав кулаки, и слезы текли по ее щекам.

– Я ненавижу тебя, – сказала она. И снова: – Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя! – Каждый раз все более высоким голосом, и наконец она разрыдалась.

– А что ты думаешь, как я к тебе отношусь, сучка вонючая! – заорала Анжелика. – Лечь с такой грязью, как этот водитель грузовика!

Лесли вспыхнула и убежала наверх, а Алана продолжала, с отвращением глядеть на мать.

– Боже мой, какая ты отвратительная, Анжелика!

– Не смей так разговаривать со мной, – сказала Анжелика! – Ты должна разговаривать вежливо. Мало у меня проблем с одной задницей?

– Не волнуйся насчет Лесли, Анжелика, – сказала Алана, и теперь ее голос был спокоен. – Если она беременная, ты что-нибудь придумаешь.

– О чем, черт побери, ты говоришь? – спросила Анжелика, подходя к грамофону и снова поставив пластинку.

Очаровательные звуки рождественского гимна заполнили комнату.

– Если бы Лесли была беременной, – сказала Алана, – ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт.

Анжелика застыла с сигаретой в руке.

– Я сказала, – повторила Алана, – что если бы Лесли была беременна, ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт. Она подошла к Анжелике и, приблизив свое лицо вплотную к материнскому, улыбнулась глухо зашептала – Или лучше было бы тебе подождать. Да, лучше подождать, пока у Лесли родится ребенок, и тогда доктор Гордон сможет его убить.

Анжелика побледнела.

– Что... – начала она и обизнула губы, – Алана, что...

– Да, – продолжала Алана тем же жутким голосом, но уже громче. – Да. Подожди, пока родится ребенок, а потом пусть доктор Гордон убьет его.

– Пожалуйста, Алана...

– Да, убьет, – сказала Алана, – как он это сделал для тебя. Как он убил моего брата.

"Приди, приди в Вифлием. Приди и посмотри на него, рожденного Царя Ангелов..."

– Алана...

– Доктор Гордон – убийца, – сказала Алана, – и ты убийца. И вам даже не больно. Лесли не беременна. Она девственница, хотя ты наверое, не помнишь, что когда-нибудь была ею! – Она повернулась и убежала из комнаты, но у лестницы остановилась и посмотрела на мать.

– Убийца! – крикнула она. – Убийца!

"О! Как мы любили Его, как мы любили Его..."

Анжелика де Монтиньи опустилась на пол около граммофона, и содержимое бокала медленно растекалось по ее платью.

– Всегда что-нибудь случится, – прошептала она. – Всегда что-нибудь случится, чтобы испортить мне вечеринку.

И она заплакала.

Глава пятая

Уже три года Джино и Лесли были женаты. Она родила ему двух красивых здоровых сыновей, которых назвали Джузеппе и Марчелло в честь отца и старшего брата Джино. В семье их звали Джо и Марк, и у них была очаровательная большеглазая сестренка, названная Джулией в честь матери Джино. Джино не замечал, да ему и было все равно, что Лесли уже не носит платья десятого размера, а ее длинные волосы не всегда падают сверкающим, хорошо расчесанным водопадом, как было раньше. Он знал только, что ее глаза загораются, когда она смотрит на него, и только ему одному улыбается мягкой удивительной улыбкой. Джино любил маленький мягкий животик своей жены и ее полные груди с большими сосками, и как она сразу оборачивалась на его прикосновение, полная ответной страсти.

По утрам, когда дети еще спали, а Лесли на кухне готовила завтрак, он часто тихо подходил к ней сзади, крепко прижимал к себе и целовал в шею, а его руки ловко расстегивали ее пижаму.

– Кофе убежит, – предупреждала Лесли.

– Да, – соглашался Джино, и его руки были полны ею, а пальцы поглаживали ждущие соски.

– Я не могу ничего делать, когда я возбуждена.

– Я тебя возбуждаю?

– Да.

– А как? Вот так? Или так?

– Да.

– Или так?

– Да, да.

И чаще всего дело заканчивалось тем, что совершенно обнаженную Лесли Донати муж относил назад в их смятую постель.

– Надеюсь, что в этот раз мы сделали ребенка, – скажет потом Лесли.

– Как? Опять?

– Да, – ответит она, нежно целуя его после страстных объятий.– Я хочу иметь дюжину детей с тобой, для тебя. Две дюжины. Сотню.

– И всех за одно утро? – смеялся Джино.

– В любое утро. Или ночь, или вечер.

– Если я не начну торопиться, чтобы попасть на работу, мы не сможем прокормить и тех троих, что у нас уже есть, – говорил он, гладя ее. – Я люблю тебя трогать.

– И никогда не переставай, – отвечала Лесли. – Я бы умерла, если бы ты не захотел меня трогать.

– Ты – это все! – говорил Джино. – Все, чего я хочу.

А когда Джино уходил, Лесли Донати оставалась со своей бело-голубой кухней, где на подоконнике цвела красная герань, бледно-желтой ванной и гостиной с камином, полом из сосновых досок и ковром ручной работы. Трое ее детей были пухленькими, жизнерадостными и редко плакали, за исключением тех случаев, которые Лесли называла "легкими вспышками латинского темперамента".

– О, Джо, – скажет она (или "О, Марк", или "О, Джули), – ты опять начинаешь проявлять свой латинский темперамент. Да? Хорошо. Ну, давай. Продолжай, теперь погромче. Раз, два, три. Давай!

И в большинстве случаев дети начинали смеяться и обнимать ее пухлыми рученками.

Лесли Донати часто говорила себе, что у нее есть абсолютно все, чего бы она могла пожелать. У нее был прекрасный дом, и она знала, что ее любят. Семья мужа обожала ее, а сам Джино восхищался не только ее телом; ему было приятно находиться рядом с ней, говорить с ней, быть там, где была она. Он был добрым и нежным, любящим отцом и хорошо обеспечивал семью.

В первый год после их женитьбы Джино оставил Этвиллскую транспортную контору и вошел в дело с отцом и братьями. Теперь он был полноправным партнером в фирме "Донати и сыновья – Оптовая торговля фруктами и продуктами", и очень хорошо зарабатывал. Он мог позволить себе немного побаловать жену, доставить ей удовольствие.

Только одного он не мог понять – неослабевающей любви Лесли к матери, Анжелике, и сестре, Алане. Единственное, из-за чего Джино и Лесли спорили друг с другом, но всегда один из них вовремя останавливался, чтобы спор не вышел из-под контроля. Однако отношение Лесли к матери и сестре всегда оставалось тем, что разделяло их, в чем они не могли достичь полного согласия.

– Послушай, милая, в этих двоих нет ничего хорошего. Ни для тебя, ни для меня, ни для детей. Даже для самих себя. Они ни к чему не пригодны. Посмотри, как они ведут себя.

– Дорогой, ты не понимаешь...

– Ты чертовски права, что я не понимаю! И больше всего не понимаю, как ты можешь защищать их. После всех гадостей, которые они тебе сделали. Не знаю, как ты выносишь их присутствие.

– Джино, это моя мать и моя сестра.

– Да, я знаю. Но любой прохожий на улице, которого ты никогда не видела, лучше бы отнесся к тебе.

– Ты не понимаешь...

Конечно, он не понимает, думала Лесли. Да и как ему понять?

Семья Донати была полной противоположностью семье де Монтиньи, а она была той меркой, по которой судил Джино.

Лесли улыбалась. Семья Донати – это было что-то необыкновенное, удивительное и теплое, и так тесно связанное, как пальцы на руке. Джулия Донати обожала своего большого веселого мужа Джузеппе и своих сыновей Марчелло, Джино, Роберто, и своих дочерей – Софию и Адриану, а все они, в свою очередь, смотрели на Джулию, как на единственную в мире личность, вокруг которой вращаются Солнце и Луна. Донати пели, смеялись, плакали и спорили с грубокой яростью и хорошим чувством юмора. Когда Анжелике де Монтиньи не удалось поссорить свою дочь и Джино в то памятное Рождество, она смирилась с поражением, но предприняла атаку в новом направлении.

– Эти итальянские семьи все одинаковы, – говорила Анжелика. Они вечно грызутся друг с другом.

– Они очень дружны, – отвечала Лесли, стараясь не поругаться с матерью.

– Как отвратительно все это, – продолжала Анжелика, – все эти спагетти, сыр, чеснок, оливковое масло. Здоровые толстые мужчины и неаккуратные неряшливые женщины. Ты воспитана не так, Лесли. Поверь мне, тебе очень быстро все это надоест.

После серии таких выступлений Лесли отказалась обсуждать с матерью семью Донати. Она поняла бессмысленность стараний убедить Анжелику в том, что существует большая разница между семьей Донати и семьей в итальянской комической опере с толстыми животами и ужасным акцентом. Джулия часто готовила итальянские блюда, но она также с редким талантом умела жарить бифштексы на углях и кукурузные початки. Родив пятерых детей, Джулия Донати прекрасно влезала в плятья двенадцатого размера. А обе ее дочери, София и Адриана, были обладательницами талий в двадцать два дюйма, отчего их подруги не итальянки зеленели от зависти.

Нет, не было никакого смысла спорить с Анжеликой с ее ограниченным взглядом и неприкрытой ложью.

Самая большая ложь, сочиненная Анжеликой, состояла в том, что Донати ни за что на свете не примут в свою семью не итальянку. Однако со дня их встречи с Джино, Лесли не видела от Джулии ничего, кроме доброты, и когда Джино объявил, что он собирается жениться на Лесли, Джулия заплакала от радости.

– Я позвоню твоей маме и приглашу ее на ужин. Мы должны отпраздновать это событие.

– Пожалуйста... – начала Лесли.

– Что, дорогая? – спросила Джулия.

– Она не придет, – сказала Лесли с несчастным видом. – И потом, я ей еще не сказала.

– Так скажи, – запротестовала Джулия. – Идите сейчас же вместе с Джино и скажите ей. А потом я позвоню твоей маме и приглашу ее на ужин.

– Пожалуйста, не надо, – ответила Лесли. – Я хочу сказать ей на Рождество. У нее в этот день всегда бывает вечеринка.

– Конечно, детка. Тогда ей и скажешь. А праздник устроим после каникул.

Но после ухода Лесли Джулия сказала мужу:

– Мне не нравится это, Джузеппе. Похоже, что она боится сказать своей собственной матери.

– Все будет в порядке, – спокойно ответил Джузеппе. – Мать согласится, как только поймет, что дети действительно любят друг друга.

– Джузеппе, – сказала Джулия, – у меня такое чувство, что миссис де Монтиньи не знает, что такое любовь.,

– Ерунда, – ответил ее муж, вновь погружаясь в чтение газеты.

Но после того как Джино привел Лесли домой на Рождество, никто в семействе Донати уже не сомневался, что чувство, которое испытывает Джулия, – не ерунда.

У Лесли начиналась истерика, когда она пыталась рассказать Джулии, что случилось на Рождество у Анжелики.

– Я показала ей кольцо, – плакала Лесли, – а она даже не посмотрела на него! Она называла Джино такими словами. Она сказала...

И пока Джулия старалась успокоить Лесли, Джузеппе пытался узнать о случившемся от сына.

– Но это чудовищно, – сказала позже Джулия. – Что же это за женщина, которая может так обращаться со своей плотью и кровью?

– Может быть, Джино стоит подождать, – ответил Джузеппе. – Если бы Лесли была совершеннолетней, может быть...

– Нет, – сказала Джулия. – Все это полное идиотство. Я позвоню миссис де Монтиньи и приглашу ее на ужин. Может быть, она, по крайней мере, объяснит нам.

Но когда Джулия позвонила и представилась, Анжелика холодно ответила:

– Извините, вы ошиблись номером.

– Я не ошиблась номером, – сказала Джулия мужу. – Она просто не хотела со мной разговаривать.

Джулия пыталась еще несколько раз поговорить с Анжеликой и, наконец, пошла к ней домой. Анжелика не пустила ее дальше входной двери. Она даже не пригласила ее войти в дом.

– Миссис Донати, нам абсолютно нечего сказать друг другу. Я хочу, чтобы ваш сын держался подальше от моей дочери.

– Но, миссис де Монтиньи, – возразила Джулия, – они собираются пожениться.

– Лесли – еще ребенок, – ответила Анжелика. – Она скоро забудет эту глупость.

– Но, пожалуйста, выслушайте меня...

– До свидания, миссис Донати, – сказала Анжелика и прикрыла дверь, еще Джулия услышала, как она закрыла ее на задвижку.

– Как будто я воровка! – кричала Джулия мужу. – Я говорю тебе, она заперла дверь, как будто я силой собираюсь войти в ее дом!

– Это пройдет, – сказал Джузеппе. – Попробуй еще раз. Напиши ей письмо и пригласи на ужин. Может быть, она придет.

И Лесли, и Алана ужасно удивились, когда Анжелика решила принять письменное приглашение Джулии Донати.

– Как странно, – сказала Анжелика. – Ужин. Я уже столько лет не слышала, чтобы так называли обед.

– Мне это не нравится, – призналась Алана Лесли. – Все это мне ни капельки не нравится.

Но в назначенный день Анжелика сделала великолепную прическу, свежий маникюр и надела черное платье, приготовленное для вечеринки с коктейлями у Милли Тэрнер. Она давно не выглядела так привлекательно и Лесли сказала ей об этом.

– Ну, конечно, дорогая, – ответила Анжелика, смеясь. – Я не хочу, чтобы эти Донати думали, что твоя мать – старая карга.

– Похоже, что все будет нормально, – сказала Лесли Алане перед выходом.

– Не рассчитывай на это, детка.

– Не глупи, Алана.

– Хорошо, милая. Надеюсь, что все пройдет благополучно.

– Конечно, – ответила Лесли.

Но почему же, удивлялась Лесли, садясь в такси с Аланой и Анжеликой, направляясь на ужин к Донати, у нее дрожат колени, а руки, одетые в белые перчатки, совсем влажные.

Гостиная дома Донати сверкала блеском и чистотой и, уставленная свежими цветами, выглядела великолепно.

Играла музыка. Но не итальянские песни о любви, которые так нравились Лесли и которые так часто заводила ей Джулия, а американская фортепианная музыка.

– А, миссис де Монтиньи, – сказал Джузеппе в своей самой располагающей и жизнерадостной манере. – Говорят, что я делаю лучшее мартини в Ливингстоне. Но я с этим не соглашусь, пока вы мне сами не скажете.

– Как это мило, мистер Донати, – ответила Анжелика очаровательно улыбаясь.

После второго мартини Алана заметила, что Анжелика положила ногу на ногу, и начала болтать ею.

Как мерзкая кошка, подумала Алана. Кошка, которая крутит хвостом, готовая вцепиться когтями. О Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы все прошло хорошо.

– Вы знаете, я думаю, что вы правы, – сказала Анжелика, вертя бокал в руках. – Вы делаете удивительное мартини, Джузеп...

– Джузеппе, – поправил он. – Налить еще, Анжелика?

– Конечно, Джузеп...

– Джузеппе.

– О, да, – ответила Анжелика. – Иногда я никак не могу запомнить иностранные имена.

Джузеппе Донати засмеялся:

– Тогда называйте меня Джо. Это и то же самое и проще.

– Да, конечно, – ответила Анжелика. – Это проще. Джо. Но так обыкновенно.

Алана не могла удержаться:

– А что за имя Анжелика, старобостонское?

Анжелика медленно повернула голову и посмотрела на Алану: