Текст книги "Нет Адама в раю"

Автор книги: Грейс Металиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Анжелика, – начал он. – Я собираюсь сказать тебе все прямо, а не ходить вокруг и около.

Анжелика мягко засмеялась.

– Боже мой, ты говоришь так, как будто собираешься приговорить меня к тюремному заключению или сделать что-то в этом роде.

– Анжелика, я хочу, чтобы ты стала моей девушкой. Моей постоянной девушкой.

Воцарилось долгое-долгое молчание и затем Анжелика сказала:

– Можно я возьму сигарету?

– Ты с ума сошла? – спросил Билл. – Ребенок – и курит? Ты заболеешь.

– Нет, – сухо ответила Анжелика. – Я уже курила. Дома в моей комнате.

– Что говорит твоя мать по этому поводу?

– Ничего. Ты сказал Джилл?

За последние недели Билл привык к тому, что Анжелика резко меняет тему разговора.

– Нет.

– Разве это не странно? – спокойно спросила Анжелика. – Как ты можешь просить меня стать твоей девушкой, если у тебя уже есть девушка?

– Я скажу ей. Сегодня не было подходящего момента, вот и все.

– Это неправда, – ровным голосом возразила Анжелика и выпустила кольцо дыма. – На самом деле ты не сказал Джилл, потому что хотел быть уверенным, что я скажу "да". Разве не так?

– Нет, – возразил Билл. – Я не мог ей сказать сегодня. Но какая разница? Я хочу, чтобы ты была моей девушкой. А не Джилл.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой?

– Потому, что я не могу думать ни о ком другом. Я не хочу быть ни с кем другим. А если это случается, я думаю только о тебе.

– Ты должен сказать Джилл.

– Я скажу ей, – ответил Билл. – Только скажи "да", Анжелика. Пожалуйста.

– Нет.

– Разве ты меня совсем не любишь? – спросил Билл. – Все это время я думал, что тебе нравлюсь.

– Ты мне нравишься. Но я не собираюсь быть твоей девушкой, пока ты не скажешь Джилл. Тогда, может быть, я скажу "да". Я должна подумать.

– Я скажу ей.

– Когда?

– Завтра.

– Завтра когда?

– Завтра во второй половине дня.

– Ты уверен?

– Да, Боже мой. Ты будешь, Анжелика?

– Я сказала тебе, что мне надо подумать.

– И долго ты будешь думать?

Анжелика засмеялась:

– Я полагаю, до завтрашнего вечера. Завтра вечером, после того, как ты скажешь Джилл.

– Ты знаешь, что я схожу по тебе с ума, Анжелика?

– Не говори так, – резко ответила Анжелика. – Почему люди никогда не говорят о любви? Почему говорят, что сходят с ума друг по другу.

– Хорошо. Я люблю тебя.

Он наклонился к ней и слегка привлек к себе, но эта нежность давалась ему с трудом и это смутило его. Он хотел схватить ее, сделать ей больно, но в то же время почувствовал переполнявшую его любовь к ней. Ее губы были мягкими, и он чувствовал в них сильное желание и скpытую силу, и поцеловал ее кpепче. Он почувствовал ее учащенное дыхание, и в тот же момент его руки обхватили ее, и он прижал ее к себе изо всех сил, чувствуя как она становится мягкой и податливой. Он положил одну руку ей на грудь и почувствовал ее упругий сосок через одежду. Другой рукой он крепко обнимал ее за голову, чтобы в любой момент можно было прижаться к ней губами. Он чувствовал, как ее тело выгибается, как будто в спазме.

– О Боже, – сказал он, целуя ее.

Она вырвалась из его объятий и отодвинулась.

– Нет, пожалуйста, – сказала она жалобным голосом. – Ты пугаешь меня.

Он снова попробовал прижать ее к себе, но она не поддавалась, и отвернула голову, как будто не хотела, чтобы он видел ее слезы. Но он слышал, как она всхлипывает.

– Я никогда не думала, что существуют такие страстные мужчины, сказала она. – Это меня пугает. Пожалуйста. Ты должен быть со мной очень терпеливым, Билл. Ты должен научить меня.

Он убрал руки.

– Не бойся, Анжелика.

– Нет. Не надо, – сказала она, отворачиваясь от него.

По какой-то непонятной, необъяснимой причине он вспомнил Джилл с ее маленькой, почти плоской грудью и как методично и прозаично она раздвигала для него ноги.

– Я не хотел испугать тебя, Анжелика, – сказал он. – Я буду очень осторожным. Я тебя никогда не испугаю.

Она вышла из машины.

– Завтра, если ты скажешь Джилл, приезжай сюда. Я тебя встречу. Голос заглушался носовым платком, который она держала у лица.

– Я буду здесь, – сказал Билл. – В восемь часов.

– Нет, давай в весемь тридцать.

– Хорошо, – сказал он. – В весемь тридцать.

– Анжелик Берджерон! – воскликнула Паула, мать Билла Эндикотта. – Кто она такая?

– Просто девочка, мама.

– Просто девочка! – воскликнула Паула.

– Я познакомился с ней в школе, – осторожно сказал Билл. Он подумал, что сейчас упадет и умрет, если ему придется выдержать сцену с матерью после часа объяснений с Джилл Роббинс. И нельзя сказать, чтобы Джилл повела себя стервозно, нет. – Сцену она закатывать не стала. Но выглядела очень странно. Кожа ее побелела и как будто сжалась вокруг губ.

– Я понимаю, Билл, – сказала она. – Я знала, что тебя что-то мучает.

– Честное слово, Джилл. Мне очень жаль.

– Я знаю, Билл, – ответила она. – А теперь я хочу, чтобы ты ушел. Пожалуйста.

– Ну, конечно, Джилл, – ответил он. – Как ты скажешь.

И он вернулся домой, чтобы предстать перед отцом и матерью.

– Да кто когда-нибудь слышал такое имя! – сказала Паула Эндикотт. Оно звучит странно, как у тех людей, что работают на фабриках. Подумайте только, Анджалик Беджерон.

– Ее отец умер, – отвечал Билл терпеливо, как будто урок. – Но ее мать не работает на фабрике. Она сидит дома.

– Как же они живут? – спросила Паула.

– Не знаю.

– Ну, а что ты вообще знаешь об этой... этой Анджалик?

– Я хочу, чтобы она была моей девушкой.

– Ты с ума сошел? – визгливо закричала Паула. – А как же Джилл?

– Я уже сказал ей.

– Сказал ей что? – спросила Паула, и Биллу пришло в голову, что его мать почти всегда говорит, подчеркивая слова. – Сказал ей, что ты ее бросил? И из-за девушки, о которой никто из нас прежде не слышал? Билл, ты несешь чепуху.

– Мама... – начал Билл, но она не дала ему закончить.

– Я не собираюсь слушать эти глупости. Не собираюсь. Фредерик, поговори с ним.

Фредерик Эндикотт был плотного телосложения и всегда выглядел небритым. Он был главным управляющим Ливингстонской Компании по энергетике и освещению, а кроме того любил отпускать грязные шуточки, а свою точку зрения излагал с помощью локтя, тыча им в бок собеседника. Фредерик Эндикотт курил гаванские сигары, был членом всех ливингстонских клубов и думал о своей жене как о чистом сосуде, данном ему для того, чтобы вынашивать его детей и следить за домом. Но это совсем не означало, что он был человеком узких взглядов. Ни в коем случае. Напротив, на любом собрании, проходившем за пределами города, Фред Эндикотт был душой любой компании. Вы всегда могли рассчитывать на старину Фреда, если не знали, где посмотреть хорошее шоу со стриптизом и куда позвонить, чтобы вызвать девушек для развлечений.

– Послушай, Паула – сказал Фредерик Эндикотт своей жене. – Предоставь это мне. Пойдем в мой кабинет, сын. Нам давно пора немного потолковать.

Билл Эндикотт знал, что его отец слишком много пьет и pазглагольствует на вечеринках, он всегда склонен выразить свои чувства к чужой жене, если ему удается уговорить ее сходить с ним на кухню за кубиками льда. Но его отец был также очень уважаем на работе, имел бессчетное количество друзей и сумел создать хорошую жизнь для своей семьи. Следовательно, он был человеком, с которым стоило считаться и которого стоило слушать. Все знали, каким прекрасным человеком был Фредерик Эндикотт.

– Послушай меня, сын, – сказал Фредерик Эндикотт, когда оба они уселись в его кабинете. – Ты хочешь поступить в колледж на следующий год, так?

– Да, папа.

– Ты хочешь стать когда-нибудь юристом, так?

– Конечно, папа.

– И ты знаешь, как важны в таких делах семейные связи, так?

Каждый раз, когда Фредерик Эндикотт произносил "так", он тыкал сигарой Биллу в лицо, и вдруг Биллу ужасно захотелось закричать. Боже мой, хотелось ему воскликнуть, ты не хочешь положить эту проклятую сигару?

– Да, папа.

– Теперь смотри, Билл, – сказал отец, терпеливо улыбаясь. – Я знаю, что ты чувствуешь. Каждый молодой парень должен почувствовать свою силу. Это я понимаю. Ничего плохого нет в том, что парень хочет побеситься с девушкой. Черт возьми, я бы начал беспокоиться, если бы это было не так. Я бы подумал, что с тобой что-то не в порядке. Но никто не принимает всерьез девушек, с которыми развлекаются.

И снова Билл увидел Джилл с раздвинутыми бедрами, как это было предыдущей ночью. А потом подумал об Анжелике, которая испугалась до слез, потому что он ее поцеловал и держал руку на груди.

– Анжелика не из тех девушек, с которыми развлекаются, – сказал Билл.

– Послушай, Билл, – сказал Фредерик Эндикотт. – Я прожил в Ливингстоне всю жизнь и, поверь мне, кое-что знаю про этих канадских девушек с Южной стороны. – Он замолчал, чтобы зажечь сигару, и хихикнул. Да, у них все в порядке, у этих канадских кисок.

Билл смотрел на отца и ему стало нехорошо.

– Пожалуйста, папа.

– Нет. А теперь послушай меня, сын, – сказал Фредерик Эндикотт. Хороший совет никому не помешает. Хочешь немного выпить? Если ты уже достаточно вырос, чтобы задирать хвосты канадским кискам, то ты достаточно взрослый, чтобы выпить. Ну, как?

– Нет, спасибо, папа.

Его отец налил себе и снова сел напротив Билла.

– Послушай, сын. ты можешь быть откровенным со своим стариком. Она тебе отдалась, да? И тебе понравилось в этом маленьком уютном местечке, да? Ну скажи мне, мальчик.

Два года назад Билл был в летнем лагере вместе с мальчиком, которого звали Фрэнк Боурн, он приехал из Нью-Йорка. У Фрэнка была целая коллекция книжек про секс, и, когда он читал вслух одну из них, у него на лице появилось выражение, которого Билл никогда раньше не видел. С этим же выражением он описывал свои сексуальные победы или слушал, как рассказывают о них другие, или рассказывал кому-нибудь вроде Билла о прелестях сексуальной техники.

– Послушай, детка, – говорил Фрэнк. – Вот что ты делаешь, когда снял с девушки трусики, посмотри.

Или:

– Скажи мне, детка, что ты чувствуешь, когда воображаешь, что ты с девушкой, а? Ну давай, скажи мне.

А теперь, сидя напротив отца, Билл Эндикотт увидел то же выражение на его лице. Взгляд Фрэнка Боурна на лице его отца.

– Все не так, папа, – сказал он, проглотив слюну. – Я просто – я просто ее люблю, вот и все.

С тех пор как родился Билл, Фредерик Эндикотт неоднократно повторял себе, что он никогда не должен пренебрегать никакими потребностями своего сына. Когда Билл вырос, Фредерик Эндикотт решил, что как-нибудь, до отъезда Билла в колледж, он возьмет его с собой на одно из их сборищ.

– Когда молодой козлик начинает об этом задумываться, – часто повторял Фредерик, – значит, его старику пора что-то предпринимать. Когда мой сын подрастет, я возьму его с собой в Бостон или Нью-Йорк или еще куда-нибудь и отведу прямо в самый лучший публичный дом, который смогу найти. И пусть хорошая проститутка научит его всему, что необходимо знать мужчине.

– Сводите мальчишку к хорошей проститутке, – говорил Фредерик Эндикотт, – и он не будет бродить в поисках хорошенькой девочки, чтобы спать с ней. И парень удовлетворен, и молодым девушкам спокойно. Уверяю вас, если бы все так поступали, вынужденные браки вышли бы из моды.

Фредерик Эндикотт считался среди своих сверстников человеком цивилизованным и современных взглядов.

– Послушай, сын, – сказал Фредерик Эндикотт. – Как насчет того, чтобы поехать со мной в Бостон на следующий уик-энд? Я знаю там девочек, которые дадут тебе все, что ты хочешь, без всяких условий. Не может же мой сын болтаться с какой-то канадской потаскушкой.

Этого Билл не мог вынести. Он вскочил и встал лицом к лицу с отцом.

– Я сказал тебе, что все не так, – закричал он. – Неужели ты должен все испачкать своим развращенным умом?

Фредерик Эндикотт густо покраснел.

– Не вижу смысла разговаривать в таком тоне, Билл, – холодно сказал он. – Но позволь мне сказать тебе кое-что. Ты хочешь развлечься с девушкой – действуй. Но запомни, мы не женимся на таких девушках, поэтому следи за собой. Эндикотты не женятся на канадских потаскушках.

На следующий вечер Анжелика опоздала ровно на двадцать минут.

Она не сказала ни слова, садясь в машину. Она просто сидела и смотрела на него.

– Ну, я сказал ей, – наконец произнес Билл.

Глаза Анжелики просияли.

– Что она ответила?

– Ничего особенного.

Глаза Анжелики с жадным блеском пожирали его.

– Но ведь что-то она сказала. Она плакала?

Билл посмотрел на нее.

– Конечно, нет, – сказал он. – Джилл никогда не плачет. Она не верит слезам.

– Ну, так что же она сказала? – с нетерпением спросила Анжелика.

– Ничего, говорю тебе, – сказал Билл. – Она сказала: "О'кей", что она знала, что меня что-то беспокоит. А потом сказала, чтобы я шел домой. – Он включил передачу. – Я не хочу больше говорить о Джилл.

Он поехал в Олений Парк и остановил машину в самом темном месте.

– Ты ничего не забыл? – холодно спросила Анжелика, когда он потянулся к ней.

– Что?

– Я никогда не говорила, что буду твоей девушкой.

– Но ты будешь, – резко сказал Билл и грубо притянул ее к себе. – Ты будешь. – Он начал ее целовать. – Скажи это, Анжелика, скажи сейчас.

И вдруг она перестала сопротивляться, перестала действовать холодно и безразлично.

– Да, – сказала она в его губы. – Да, да, да.

Наступила зима, которая в этом году принесла не только холод, лед и снег, но такую бедность, которой город никогда не знал.

Северо-восточная Мануфактура умерла. Казалось, что великан покатился и умер, и агония его длилась целую неделю. Однажды, когда фабрика работала как обычно, сын старого Лоренса Арчибальда, Лоренс-младший, собрал всех рабочих и объявил им, что через семь дней Мануфактура временно закроется.

– Что значит временно? – хотели знать рабочие.

– Да. Сколько это временно?

– О, всего неделя или две, – сказал Лоренс Арчибальд младший, и рабочие поверили ему, как всегда верили его отцу.

Главы домов Арчибальдов, Этвудов и Истменов представляли отцов города, которых рабочие наделяли добродетелями справедливости и правды. "Владельцы" позаботятся о наших детях. Ничего не может случиться, если ты работаешь на Мануфактуру.

Но одна-две недели Лоренса Арчибальда младшего обернулись тремя, четырьмя, а затем шестью и в конце концов двумя месяцами, в то время как на город давила зима.

В Ливингстоне уже знали о "Депрессии". Она немного коснулась их, нанося удары здесь и там. Стало не хватать вещей, работа шла вяло, деньги приходилось растягивать, но на самом деле беспокоиться было не о чем. Мануфактура заботится обо всем; а теперь Мануфактура перестала существовать.

Бедным плохо быть в любое время, но быть бедным зимой в Нью-Гэмпшире – это выше человеческих возможностей. Но люди все-таки держались. Отдел социального обеспечения существовал всегда и находился в здании ратуши, но большинство жителей и не подозревали о его существовании. А теперь вдруг он стал точкой, где сфокусировалась их жизнь, потому что без него не было ни еды, ни одежды, ни топлива и нечем было заплатить доктору или дантисту. Гордость стала самой дорогостоящей вещью в мире, потому что лишь немногие могли себе позволить иметь ее.

Но были люди, лично которых Депрессия почти не коснулась. Например, Фредерик Эндикотт, у которого была надежная работа в Компании по энергетике и освещению, или Моника Бержерон, которая не зависела от фабрики. Их дети не питались едой и не носили одежды, выдаваемой на пособие. На самом деле, той зимой Анжелику Бержерон и Билла Эндикотта мало что интересовало помимо их двоих.

Время шло, и Билл Эндикотт худел и становился более нервным. Его мать считала, что он слишком много занимается.

– Ты должен немного отдохнуть, Билл, – сказала она. – В конце концов, тебе не надо проводить в библиотеке каждый вечер. И ты должен больше спать по уик-эндам. Каждую пятницу и субботу тебя нет до часа или двух ночи. Честно говоря, я не знаю, о чем ты можешь говорить с товарищами столько времени.

Билл не отвечал матери. Его отец молчал, но было бы ошибкой считать, что Фредерик Эндикотт не догадывается о происходящем. Фред Эндикотт никогда не был глупцом. Он-то знал, на что Билл тратит свое время. Он заходил пару раз в библиотеку, когда предполагалось, что Билл занимается, но Билла там не было видно.

За кого же сын принимал его? Прежде всего каждый вечер Биллу нужна была машина, и старина Фред Эндикотт чертовски хорошо знал, для чего она ему нужна. Для того чтобы забрать свою канадскую девчонку и спать с ней, потому что, можно поспорить, больше ему негде было с ней спать. Билл ни разу не просил разрешения привести Анжелику в дом, и потому эта бедная Паула считала, что он перестал с ней видеться. Да, вот такая была женщина Паула Эндикотт. Она была леди, а леди не может даже подумать, что ее собственный сын развлекается в машине с канадской девчонкой.

Так оно и есть, думал Фредерик Эндикотт. В конце концов, то, о чем Паула не знает, ее и не расстраивает. Мальчик, мальчик. Судя по тому как он выглядит, он должен получать сполна по ночам. Он стал худым, как щенок, и раздражительным, как кошка. Плохо, что ребенок такой замкнутый. Фред Эндикотт поспорил бы на что угодно, что его мальчик рассказал бы ему кучу вещей, если бы захотел. Очень плохо, что он не может привести ее домой. Сколько времени прошло с тех пор, как Фредерик Эндикотт сам получал большое удовольствие от вида свеженьких французских ножек.

Дом Билла не был единственным местом, закрытым этой зимой для него и Анжелики. Мало-помалу он начал осознавать, что все его товарищи перестали приглашать его на вечеринки. А если и приглашали, то всегда говорили:

– Проходи один, Билл. У нас и так слишком много девочек.

– Почему мы никуда не ходим, кроме кино? – спрашивала Анжелика. – Бен Рассел устраивал дома вечеринку в прошлую пятницу. Как могло случиться, что тебя не пригласили? Я думала, что вы с ним большие друзья.

– Если мы с Беном вместе играем в футбол, это не означает, что он должен приглашать меня на все свои вечеринки, – защищаясь, сказал Билл. – И кому нужна эта глупая детская вечеринка?

– Мне, – ответила Анжелика. – Линда Бейкер, Джейн и Марта, и другие ребята были приглашены. Я хочу знать, почему тебя не пригласили.

– Значит, не пригласили, и все, – сказал Билл. – Да ты знаешь, что бывает на этих глупых вечеринках? Послушай. Мать Бена не уходит из комнаты. И свет всегда горит. Ребята даже не могут поиграть в почту. – Он крепко обнимал Анжелику в стоящей машине. – Разве нам обоим не лучше так?

Она оттолкнула его.

– Нет.

– Поди сюда, милая, – попросил он, – не будь такой. Иди сюда. Расслабься. Поцелуй меня.

– Замолчи, – зло закричала Анжелика. – Ты только об этом все время думаешь? Держу пари, ты не был таким с Джилл Роббинс.

Ты бы точно проиграла это пари, подумал Билл и чуть не засмеялся. Но он никогда не мог смеяться, когда думал о Джилл, и иногда он по-настоящему тосковал по ней. Джилл, которая всегда была приятной, и не только в отношении секса. Когда бы он ни сказал Джилл: "Я заберу тебя в восемь." Она всегда отвечала: "О'кей, Билл" – А не: "Нет. Давай в восемь тридцать". Или когда он спрашивал: "Как насчет кино?", Джилл всегда отвечала сразу "да" или "нет". Она никогда не говорила этих глупостей, вроде: ""О, я не знаю."" или "Почему ты не решишь сам?", а если он сам принимал решение, то всегда встpечал отказ. Иногда, думая о той цене, которую он платит за любовь к Анжелике, Билл сознавал, что она становится все выше и выше.

Анжелика стоила ему хорошего отношения его семьи, потери товарищей и, хуже всего, собственного комфорта и мира души и тела. Но каждый раз, когда он решал порвать с ней, Анжелика становилась мягкой, ласковой и теплой, и он снова переполнялся любовью к ней. Тогда она разрешала целовать себя везде, где он хотел, но это было все, что она ему позволяла. Билл представил себе понимающий взгляд и ухмыляющееся лицо своего отца и чуть не рассмеялся. Если бы отец только знал!

Анжелика позволяла целовать себя и иногда даже отвечала требовательным губам Билла.

– Это поцелуй взасос, – сказал он, когда впервые попробовал ей это показать, и она позволила ему раскрыть рот языком и глубоко проникнуть им внутрь.

– Теперь у меня будет ребенок? – спросила она, когда они кончили целоваться.

Билл засмеялся:

– Ты серьезно?

– Конечно, – сказала она. – Так будет?

Тогда он расхохотался:

– О, моя сладкая, невинная малышка. Ты и вправду ангел.

Он часами объяснял ей механизм размножения, и Анжелика слушала очень спокойно, стараясь не улыбнуться. Билл и вполовину не объяснял эти вещи так хорошо, как ее отец.

Иногда Анжелика вела себя, как будто ей нравилось так целоваться, а случалось – отталкивала его и говорила:

– Боже мой, не слюнявь меня так все время!

Билл никогда не знал, какая последует pеакция, и это незнание заставляло его нервничать. Несколько раз она позволяла ему расстегнуть спереди платье и потрогать ее груди через лифчик и дважды она разрешила ему расстегнуть его и ласкать обнаженное тело. Оба раза им овладевало дикое желание. Ее упругие маленькие соски были такими сладкими, чистыми и самыми удивительными из всего, что он только мог себе представить, и он легко их покусывал, пока ее тело не задергалось в его руках и она застонала и закричала. Но в следующее мгновение, когда он попытался засунуть руку ей под юбку, она сильо ударила его по лицу.

– Не смей, – сказала она. – Никогда не смей так делать.

– Ну, позволь, Анжелика, – просил он. – Тебе понравится. Дай я тебе покажу. Тебе понравится. Я не причиню тебе вреда.

– Нет, – сказала она. – Это, когда люди женаты. Нет. Нет.

– Ты только позволь показать тебе, – просил он, поглаживая рукой ее бедро.

– Нет.

– Почему? – спросил он, все еще держа руку на бедре. – Разве ты не любишь меня, милая?

Она расслабилась и позволила ему продолжить.

– Конечно, – сказала она. Но мы должны подождать пока не поженимся.

– Милая, мы можем прождать годы. Никому не повредит, если я там тебя потрогаю. Тебе это понравится. Давай я тебе покажу.

– Нет.

И наступил неизбежный конец.

Однажды вечером Анжелика спросила:

– Когда ты собираешься познакомить меня со своими родителями? Если мы собираемся когда-нибудь пожениться, я должна с ними познакомиться.

Билл постарался ответить вопросом на вопрос:

– А как получилось, что ты не познакомила меня с твоей матерью?

Но Анжелику не так-то просто было сбить с толку.

– Это совсем другое, – сказала она, – и ты знаешь это. У меня нет нормальной семьи, как у тебя. Моя мать плохо себя чувствует. Я тебе говорила сто раз и, мне кажется, что с твоей стороны жестоко возвращаться к этому вопросу. Моя мать ничего не может поделать с тем, что боится новых людей. Она никак не придет в себя после смерти отца. Она расстроится, если узнает о нас, но ведь твои мать и отец не больны.

– Ладно, – ответил Билл, еще пытаясь увильнуть, – может быть, на следующей неделе, а?

– Нет, – сказала Анжелика. – Сейчас.

– Как это, сейчас?

– А вот так, – ответила Анжелика. – Сейчас.

– Ты имеешь в виду прямо сейчаc? Cегодня?

– Да, – сказала Анжелика, – прямо сейчас. Заводи машину.

Билл долго сидел молча, уставившись на ключ зажигания.

– Ну? – нетерпеливо спросила Анжелика.

– Я не могу, милая, – голос Билла звучал так тихо, что она его еле услышала.

– Что?

– Будь все проклято! – воскликнул он. – Я сказал, что не могу.

Она не обращала внимания на его тон.

– А почему нет?

– Потому что они о нас не знают.

– Как это? – спросила Анжелика. – А куда же, они считают, ты уходишь каждый вечер?

Врать не имело смысла. Когда Анежлика на что-то настраивалась, сбить ее было просто невозможно.

– Они думают, что я хожу в библиотеку.

– А по уик-эндам?

– Они думают, что я уезжаю с ребятами.

Наступило долгое, натянутое молчание.

– Ты стыдишься меня, – наконец сказала Анжелика.

– Да что ты, моя милая, – ответил Билл, ненавидя себя.

– Дай мне сигарету. – Он зажег ей сигарету и Анжелика курила, пока от сигареты не осталась половина, а затем посмотрела на него.

– О да, – сказала она. – Ты Эндикотт с северной стороны города, а я Бержерон с южной, и эта пара никогда не соединится.

– Не говори так, дорогая.

– Я буду говорить так, как считаю нужным, – сказала Анжелика. – Ты думаешь, что ты слишком хорош для меня? И то же самое думает твоя семья.

– Совсем нет, дорогая. Честно.

– О Билл, не будь лжецом, – сказала она утомленно. – Я знаю эти рассуждения. Я просто слышу твоих родителей. Ты Эндикотт, а Эндикотты не женятся на франко-канадских девушках с Ююжной стороны.

Он хотел остановить ее.

– Замолчи! – закричала она. – Замолчи! – Но сама продолжала: – Это правда, не так ли? Ведь так они тебе говорят?

– Да, – воскликнул Билл с бешенством и болью. – Да, будь все проклято. Ты это хотела услышать?

– Да, – спокойно ответила Анжелика и вышла из машины. – До свидания, Билл.

– Эй, подожди, – сказал он. – Подожди минутку, дорогая. Это не имеет значения. По крайней мере, не будет иметь значения через некоторое время. После того, как я закончу школу и смогу жить на собственные...

Она даже не утрудила себя закрыть дверь машины. Повернулась и пошла домой мелкими одеревенелыми шагами, как будто у нее болели ноги. Лицо тоже болело, и когда она вошла в дом, Моника уставилась на дочь оторвавшись от шитья.

– Что с тобой?

– Ничего, – сказала Анжелика и, обойдя ее, поднялась по ступенькам в свою комнату.

Но, едва поднявшись к себе, она уже не могла больше сдерживаться.

– Папа! – закричала она и залилась слезами. Ей казалось, что она плакала долго-долго, прежде чем услышала от отца слова утешения.

Не плачь, мой маленький ангел, говорил Арман. Не трать слезы на этого глупого мальчишку. Он тебя не стоит. Он не понял тебя, не понял, что ты собой представляешь. Мне неприятно говорить тебе, ma petite, но чего ты ждала от этого бесчувственного идиота? Ты же знаешь, они все одинаковые, эти холодные рыбы с Северной стороны. Ни тепла, ни понимания красоты. Не плачь, моя дорогая. Ты слишком хороша для него. Что бы он делал с принцессой?

Но что мне делать? – спросила Анжелика.

Ждаать, моя дорогая, ответил Арман. Ждать.

Придет твоя очередь.

Но я не хочу застрять здесь навсегда, папа. Я хочу большего, чем жить в Ливингстоне с мамой, не видя ничего другого.

Подожди, мой ангел. Подожди. Ты увидишь. Все хорошее придет к тебе, если ты только подождешь. Ты только навредишь себе, занимаясь его поисками. Все придет к тебе само.

Вечером следующего дня Анжелика решила зайти к Линде Бейкер.

Она давно не видела Линду, и сейчас, пожалуй, время было подходящим, чтобы попробовать установить с ней дружеские отношения.

Когда пришла Анжелика, Линда, Джейн и Марта сидели в комнате Линды, болтая и смеясь.

– Иди наверх, дорогая, – сказала миссис Бейкер. – Мы тебя не видели целую вечность.

Когда Анжелика появилась в дверях, девочки замолчали.

– Ну-ну-ну, – сказала Линда. – Посмотрите, кто пришел.

– Привет, – сказала Анжелика.

– Привет, – нерешительно ответили Марта и Джейн.

Линда встала, чтобы закрыть дверь в комнату, и затем повернулась к Анжелике.

– Ты сука.

Марта и Джейн задохнулись от изумления.

– Ты отвратительная сука, – сказала Линда, наслаждаясь впечатлением, которое произвело это слово. – Если тебя бросил Билл Эндикотт, не надейся, что можешь приползти к нам назад.

– Я не собираюсь ползти, – спокойно ответила Анжелика.

Линда пришла в ярость от того, что ей не удалось оскорбить Анжелику.

– Мы не хотим общаться с тобой, – сказала она. – Может, ты и смогла отнять Билла у Джилл Роббинс на некоторое время, но выкинь из головы, что ты можешь чего-то добиться, прицепившись к одной из нас. Мы не хотим иметь с тобой дела.

Анжелика посмотрела на Марту и Джейн.

– Она говорит и за вас?

– Послушай ты, канадское отродье, – закричала Линда.

Анжелика повернулась и резко ударила ее по лицу.

– Никогда не смей так со мной разговаривать!

Линда приложила руку к щеке.

– Как это типично, – сказала она с усмешкой. – Точно как маленькая канадская крыса. Убирайся отсюда!

– Да, да, – как эхо, повторили Марта и Джейн. – Уходи, убирайся отсюда!

– Канадское отродье, – крикнула Линда.

Боже, она похолодела. Ее зубы стучали и только одно эхом отдавалось в ее мозгу – канадское отродье, отродье, отродье.

– Анжелика! Анжелика! Что ты делаешь? – Она осмотрелась, как будто только что проснулась. Голос доносился из-за закрытой двери спальни.

– Анжелика! Что ты делаешь? Этьен тебя ждет больше часа. С тобой все в порядке?

Вода в ванне была холодная как лед, и Анжелика подтянула ноги к груди.

Пора было собираться.

– Да, да, – ответила она. – Я иду.

Вода была холодной, но слезы, которые капали на ее голые колени, были горячими как огонь.

Папочка, плакала она. Папочка!

Глава третья

Сколько себя помнил Кристоф, брат Этьена де Монтиньи, он никогда не был так одет столько часов подpяд.

– Я чувствую себя, будто родился в этом проклятом костюме, – сказал он. – Говорю тебе, Тьен, если твоя невеста будет всегда такой же медлительной, как во время сборов в свадебное путешествие, у тебя никогда не будет ни горячей еды, ни чистой рубашки, ни ребенка.

Этьен ухмыльнулся и толкнул брата кулаком, но его улыбка была немного натянутой. Конечно, на свете найдется не много женщин, кому понадобилось бы больше двух часов, чтобы сменить одно платье на другое. За последний час все, кто присутствовал на церемонии бракосочетания, поглядывали на Этьена с плохо сдерживаемой усмешкой. Надо будет поговорить с Анжеликой, и сурово. Совершенно неприлично мужчине ждать как коммивояжеру под дверью в день своего бракосочетания.

– Ладно, выпей шампанского, – сказал Кристоф. – Ты можешь себе это позволить. Бог знает, сколько времени она еще будет возиться. Пойду посмотрю, чтобы мама и девочки тоже выпили. Они так выглядят, как будто их корсеты того и гляди лопнут. А посмотри-ка на малышку – брата. Вот уж кто совсем не замечает ожидания. По-моему, он собирается напиться.

Малышка-брат был самым младшим из детей де Монтиньи, и он так давно носил форму армии Соединенных Штатов, что казалось, она стала его частью. Его звали Реми, и все вокруг, за исключением его собственной семьи, считали, что Реми не блещет умом. Конечно, он умел читать и мог правильно написать свое имя; в конце концов, он ходил в школу вплоть до пятого класса. Но на это у него ушло достаточно много времени – к этому моменту ему исполнилось шестнадцать лет и, по-видимому, он не был способен ни на какую работу. И не то, чтобы Реми работал неохотно. Совсем нет, как и все де Монтиньи, но Реми любил петь и танцевать, и шутить, и он занимался этим, раздражая всех, у кого он работал, пока его не выгоняли.

– Клянусь Господом, я не знаю, что я сделал плохого, – всегда говорил Реми, потеряв работу. Единственное, спел песенку и, может быть, станцевал джиггу. Вот и все.