Текст книги "Девушка из Монтаны"
Автор книги: Грейс Ливингстон-Хилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Они остановились на обед в неглубоком, заросшем кедрами овраге в стороне от дороги, но сама дорога была видна с места их привала, так что они бы заметили преследователей. Около трех часов они въехали в город, через который проходила железная дорога из Мальты. Поезда ходили раз в день.
Молодой человек отправился на постоялый двор и потребовал комнату для себя и укромное место «для сестры», как храбро объявил он. «Она моя младшая сестренка, – твердил он самому себе в оправдание. – Она моя сестренка, и я о ней забочусь. Так было бы, если б она действительно была моей сестрой, и так должен поступать любой приличный человек».
Он улыбался, оставив девушку в ее комнате – мысль о сестре пришлась ему по душе. Эту мысль невольно подсказала старая женщина с ранчо: да, ему надо думать о путешествующей в его обществе девушке.
Он отправился через весь город на железнодорожную станцию – путь оказался совсем коротким. Там он расспросил о соседних городках, ведущих к ним дорогах и прочем и послал телеграмму друзьям, с которыми отправился на охоту. Сообщил, что будет в следующем городке, в двадцати милях отсюда. Они наверняка уже вернулись домой и волнуются, если только еще не выслали за ним поисковую партию. Послание гласило:
«Все в порядке, выбрался на дорогу. Путешествую в свое удовольствие. Пересылайте почту мне по адресу…»
Осторожно расспросив обо всех направлениях и узнав о том, что в упомянутый им в телеграмме городок можно добраться несколькими путями, он возвратился к своей спутнице. Она уже была готова тронуться в дорогу – присутствие других людей ее смущало. Она опасалась, что их дальнейшей совместной поездке снова будет что-то препятствовать: слова старой женщины вспоминались вновь и вновь. Она радостно вскочила на своего коня, и они отправились в путь. Он рассказал ей, где был и что делал и что утром он в соседнем городке получит свою почту. А также о том, что на полпути есть ранчо, в котором они могли бы переночевать.
Мысль о еще одном ранчо ее не обрадовала. Она понимала, что снова начнутся расспросы, снова могут быть сказаны какие-то неприятные ей слова, но сдержалась и внимательно слушала его рассказ. Ее очень заинтересовала телеграмма: она почти ничего не знала о последних открытиях, и для нее оставалось тайной, как он сможет наутро получить сообщение из места, до которого два дня пути, и как вообще слова могут бегать по проводам. Нет, она что-то там слыхала о телеграммах, но не была уверена, что все это существует на самом деле. Увидев, что она заинтересовалась, он продолжил рассказ о других замечательных достижениях науки – о телефоне, электрическом свете, газе, современных водопроводных системах. Она слушала как зачарованная. Порой она взглядывала на него, желая убедиться, что он говорит правду, а не насмехается над ней, но взгляд в его серьезные, честные глаза устранял все сомнения.
На ранчо жили две женщина – мать и дочь. Он честно спросил, могли бы они приютить на ночь его юную подругу – утром ей надо быть в городе, а он ее сопровождает. Такое объяснение сняло все подозрения. Девушки поглядели друг на друга и улыбнулись.
– Меня зовут Миртл Бейкер, – сказала дочка хозяйки. – Пойдем, отведу тебя туда, где ты сможешь умыться, а потом поужинаем.
Миртл Бейкер оказалась болтушкой. Рот у нее не закрывался ни на минуту, и, задавая бесчисленные вопросы, она редко дожидалась ответа. К тому же путешественники очень вымотались. У девушки не было желания рассказывать о том, что связывало ее с ее спутником. И все же наутро было грустно расставаться с Миртл, которая ей понравилась. Они уехали очень рано, несмотря на возражения хозяек, которые были рады гостям на их стоявшем вдали от всего ранчо.
Во время этой утренней поездки оба были напряжены. Каким-то образом они оба почувствовали, что в их таком приятном партнерстве наступает кризис. Там, в городе, будут письма, сообщения из внешнего мира, от друзей, людей, которые не знают и которым не интересно, через что они прошли вместе, и которые разлучат их, не дрогнув. Они не говорили об этом, но эти мысли, этот смутный страх поселился в их душах. Они вообще очень мало разговаривали, и каждый чувствовал, что их прекрасное путешествие заканчивается и что впереди не ждет ничего хорошего.
С какой радостью они остались бы в этой утопии в прериях, чтобы путешествие их никогда не кончалось, чтобы им не предстояла встреча с беспокойным будущим, с его законами и мнениями, которым придется подчиняться.
Солнце поднималось все выше, дорога оказалась совсем не дальней. И хотя последнюю часть пути они ехали шагом, все равно добрались до города до прихода дневного поезда. Они направились прямо на станцию – поезд опаздывал на час. Его уже поджидала телеграмма. Он взял ее дрожащей рукой – у него было предчувствие, что там что-то плохое.
Девушка сидела на коне на платформе и через открытую вокзальную дверь наблюдала за тем, как он вскрывает конверт. Увидела, что лицо его залила смертельная бледность, оно исказилось от боли, будто в сердце его ударила стрела. Она почувствовала удар и в свое сердце, однако сидела прямо и ждала. Казалось, прошла вечность, пока он поднял на нее разом постаревший, полный страдания взгляд. Телеграмма гласила:
«Твоя мать тяжело больна. Ждет тебя незамедлительно. Посылаем твой багаж с утренним поездом. Телеграфируй, когда приедешь».
Телеграмма была подписана кузеном, с которым он отправлялся на охоту и который планировал задержаться на Западе по делам еще на несколько дней.
Этот сильный молодой человек почти сломился под внезапным ударом. Мать была ему очень дорога. Когда он уезжал, она была довольна и счастлива. Конечно же, он должен немедля к ней вернуться. Но что делать с девушкой, которая за эти два дня обрела в его лице… Он поколебался – как назвать их отношения? Ах да, «покровительство» – пока что сгодится и такое слово.
Он взглянул на нее, увидел, что никакой загар не в состоянии скрыть ее бледность, и вышел на платформу, чтобы все ей рассказать.
Глава 8. Разлука
Она приняла новость с беспримерной стойкостью. Просто сказала, что ей очень жаль, и все. Он должен уехать. Оставить ее. Она понимает, что поездом он доберется к матери быстрее, чем верхом. По его взгляду она поняла, что он уже принял решение. Ну конечно же, ему надо ехать. А там будет та леди! Его мать и леди! Леди пожалеет его и полюбит. Что ж, все правильно. Он был добр к ней. Светлый ангел, которого Господь послал ей на помощь, а теперь, когда она в безопасности, ангел должен вернуться на небеса. Вот как она думала.
Он вернулся в станционный зал, осведомиться о прибытии поезда. Поезд опаздывал на час. У него был всего один короткий час, чтобы все устроить. Денег у него с собой было совсем немного. Естественно, никто не берет с собой целое состояние, когда отправляется на однодневную охоту. К счастью, у него был обратный билет до Филадельфии. Так что об этом беспокоиться не следовало. Но девушка! У нее, конечно, денег не было. И куда она может отправиться? Он понял, что так и не задал ей самых важных вопросов. Поспешил обратно, объяснил ей ситуацию.
– Поезд опаздывает на час. Нам надо продать лошадей и выручить деньги на билет на Восток. Другого выхода нет. Куда вы собираетесь поехать?
Но она замерла в седле. Она считала, что только так можно продемонстрировать, что она достойна его уважения.
– Я с вами не поеду, – тихо произнесла она.
– Но вы должны! – нетерпеливо ответил он. – Разве вы не видите, что другого пути нет? Мне надо ехать этим поездом, чтобы поскорее добраться к матери. Иначе я могу не застать ее в живых, – у него сжалось горло при этой мысли.
– Я понимаю, – по-прежнему тихо сказала она. – Вам надо ехать, а я отправлюсь верхом.
– Но почему, хотелось бы знать! Неужели вы не видите, что я не могу оставить вас здесь одну? Эти злодеи могут появиться в любую минуту. На самом деле, это хорошая мысль – сесть на поезд и убраться из этих ужасных краев как можно скорее. Мне жаль, что вам придется расстаться со своим конем, ведь вы к нему очень привязаны, но, возможно, нам удастся продать его кому-то, кто вернет его, как только мы вышлем нужную сумму. Понимаете, у меня недостаточно сейчас средств, чтобы купить вам билет. Я бы и сам не мог бы добраться, если б у меня не было обратного билета. А денег за двух лошадей несомненно хватит вам на дорогу.
– Вы очень добры, но я не должна ехать.
Она сидела, такая прямая, с решительно сжатыми губами. Сейчас она выглядела так, как когда подстрелила птицу.
– Но почему?
– Я не могу путешествовать с вами в одиночку. Там, откуда вы, так не принято. Мне сказала та женщина с ранчо. Она сказала, что вы понимаете, что девушки так не поступают, и что вы не станете уважать меня, если я поеду с вами. Она сказала, что это неправильно и что вы это сами знаете.
Он сердито, нетерпеливо смотрел на нее, в то же время испытывая смущение оттого, что ей пришлось ему об этом говорить.
– Чепуха! – воскликнул он. – Это экстренный случай. О вас надо позаботиться, а я тот, кто это может сделать.
– Но ведь так не принято среди тех, с кем вы живете?
Она смотрела на него прямым ясным взором, и он вынужден был согласиться.
– Тогда я не могу ехать, – решительно заявила она.
– Но вы должны! Если вы не поедете, то не поеду и я.
– Вам необходимо ехать, а мне – нет. Будете так говорить, я от вас убегу. Сбежала от одного, сбегу и от другого. Кроме того, вы забыли о леди.
– Какой леди?
– Вашей леди. Которая ездит в экипаже без лошадей.
– Да черт с ней! – вскричал он совсем не по-благородному. – Вы понимаете, что до поезда осталось меньше часа, а нам столько еще предстоит сделать? Нет смысла тратить время на эти разговоры. Если вы доверитесь мне, я сам все сделаю и отвечу на все вопросы уже в поезде. Дорога каждая минута. В любую минуту эти люди могут выехать из-за угла. Вся эта болтовня об уважении… Да я уважаю вас больше любой женщины, которую когда-либо знал! И мое дело – позаботиться о вас.
– Нет, не ваше это дело, – храбро ответила она. – И я вам не позволю. Я для вас никто, и вы это прекрасно знаете.
– Вы – все… В смысле, вы сами понимаете, как много значите для меня. Вы же спасли мне жизнь!
– Да, а вы спасли мне. Это замечательно, но и все.
– Да разве этого недостаточно? Господи, да из чего вы сделаны? Сидите здесь, когда еще так много надо успеть, злодеи вот-вот появятся, и при этом настаиваете, что вас не надо спасать! Уважение! Сомневаюсь, что лев в прериях проникнется к вам уважением! Вы сделаны из стали и драгоценных камней, вы храбрая, как… Хотел было сказать, как мужчина, но вы смелая, как ангел. Вы чисты, как снег, правдивы, как синее небо, тверды, как скала, и даже если бы я не уважал вас ранее, то зауважал бы теперь. Я уважаю вас, почитаю вас, я… Я молюсь за вас, вот! – закончил он почти криком.
И отвернулся, чтобы скрыть свои чувства.
Глазами, полными слез, она взглянула в его глаза, когда он снова повернулся к ней.
– Спасибо, – просто произнесла она. – Ваши слова… Они доставили мне много радости. Но я не могу с вами поехать.
– Вы твердо уверены? – в отчаянии спросил он.
– Да.
– Тогда я тоже остаюсь.
– Но вы не можете! Вы должны ехать к матери. Со мной нельзя оставаться. Что она подумает? Мать – это все… Вам надо поспешить. Чем я могу помочь?
Он бросил на нее взгляд, который она потом помнила многие годы. Казалось, он прожег ее душу насквозь. Как же так получилось, что совершенный незнакомец мог доставить ей такие муки? И как получилось, что она так мучает его?
Он повернулся и с лицом, на котором все еще было написано отчаяние, направился к стоявшим на другом краю платформы двум мужчинам. Лошадь в данный момент им не особенно была нужна, но они всегда были готовы к хорошей сделке, так что они задумчиво побрели по неровным доскам платформы туда, где на привязи стояла его лошадь, и внимательно ее осмотрели.
Девушка наблюдала за всем этим невидящим взором: перед ее глазами стояло неопределенное будущее. Обмолвилась лишь раз – заявила, что седло стоит гораздо дороже, чем они собирались заплатить. Сделка состоялась – лошадь и упряжь ушли за полцены.
Молодой человек повернулся к девушке и махнул ей, чтобы она отвела своего коня в более спокойное место, где он снова попытался бы ее уговорить. Но и уговоры, и продажа лошади заняли куда больше времени, чем он рассчитывал. А девушка твердо стояла на своем. Она снова заговорила о той леди. Она говорила о его матери, обо всех матерях и закончила словами о том, что Господь о ней позаботится – как и о нем.
А потом они услышали гудок паровоза и увидели, как разрастается показавшаяся вдалеке маленькая черная точка. Девушка испытала ужас при виде этого огромного механизма, показавшегося ей чудовищем, уносящим от нее и красоту, и надежду, и безопасность. Для молодого же человека поезд был воплощением злого рока. Перед тем как состав подошел к станции, он едва успел вручить девушке свой рожок для пороха и еще какие-то мелочи, которые могли бы понадобиться ей в путешествии. Потом достал из кармана вырученные от продажи лошади деньги, отложил для себя пять долларов, а остальные вложил в конверт с написанным на нем своим именем и адресом. В этом конверте, надписанном той самой леди, содержался изящно сформулированный отказ от его предложения. Но сейчас он даже не обратил внимания на то, какой конверт отдает девушке.
– Возьмите, – сказал он. – Это вам немного поможет. Берите, берите! Я не смогу оставить вас – и не оставлю! – если вы не возьмете, – добавил он, видя, что она колеблется. – Я должен вам куда больше, ведь вы спасли мне жизнь. Я в неоплатном долгу перед вами. Возьмите. Если это ранит вашу гордость, то можете вернуть мне эти деньги, когда у вас появятся свои. Возьмите, прошу вас. Мне самому всего хватит. А вы сможете останавливаться на ночлег в приличных местах. Вы ведь будете осторожны, обещаете? Здесь на конверте мое имя. Пожалуйста, напишите мне, сообщите, в порядке ли вы.
Он направился к поезду, потом побежал обратно.
– Вы так и не сказали, как вас зовут! – запыхавшись, воскликнул он. – Говорите, быстрее же!
– Элизабет, – выдохнула она и жестом отослала его.
Кондуктор уже что-то кричал ему, двое мужчин подсадили его на площадку. Он вскочил в поезд с грацией человека, привычного к таким путешествиям, поезд с грохотом тронулся, а он стоял на площадке и кричал:
– Куда вы сейчас направитесь?
За шумом она не расслышала, просто помахала и послала храбрую улыбку – в обрамлении непролитых слез. Ему, стоящему на этой шаткой опоре, беззаботно мчавшей его вперед, все происходящее казалось медленным самоубийством. Она подождала, пока поезд снова превратился в черную точку на горизонте, и медленно выехала на дорогу. Ее одинокий путь продолжался.
А он стоял на площадке и смотрел, как она исчезает вдали – маленькая фигурка в коричневом платье на маленьком коричневом коне, такая стойкая, такая упрямая, такая хорошая. Какие прекрасные у нее глаза, и губы, когда она улыбалась, и какая красивая рука, которой она махала ему вслед. Чудесная, чудесная, чудесная! Ну почему он сразу этого не понял? Почему покинул ее? Но как он мог остаться? Матушка, возможно, при смерти. Он должен присутствовать при ее последнем напутствии. Жизнь и смерть боролись в его душе.
Образ маленькой смуглой девушки и маленькой коричневой лошадки растаял вдали. Как он ни напрягал зрение, их уже больше не было видно. Он обратил свой взор на то, мимо чего проезжал. Увидел старый, грязный салун: что это салун, было понятно по мужчинам, толпящимся возле открытых дверей, по стоящим у входа бочонкам и флягам с выпивкой. Из салуна вывалились четверо, они утирали рты и что-то орали, к забору были привязаны четыре лошади. Он не успел толком разглядеть их, но они сильно походили на тех четверых, которых он видел возле школы.
Он вздрогнул, посмотрел назад. Вдали скрылись маленькая смуглая девушка на маленькой коричневой лошади, маленькая коричневая станция, скрылся, превратившись желто-зеленое пятно, салун с теми мужчинами.
В отчаянии он смотрел на железнодорожную насыпь. Он должен вернуться! Он не должен был оставлять ее в такой опасности. По любому праву людскому он должен о ней заботиться. Она была ниспослана ему. Она была его долгом.
Но поезд мчался, земля убегала из-под колес, и прыжок на ходу означал бы верную гибель. Ему снова вспомнилась матушка и слова девушки: «Вы же и сами знаете, я вам никто».
Поезд мчался по долине между двумя горами, желто-зелено-коричневое пятно осталось далеко позади. Ему привиделась крышка гроба, прикрывающая прекрасное лицо девушки, и как он сам опускает эту крышку.
Он прошел в вагон, уселся, надвинул на глаза шляпу. Он все силился припомнить салун и тех четырех мужчин у входа – они ли это, те, кто преследует ее? Временами мысли становились невыносимыми, и он уже был готов рвануть за шнур, чтобы поезд остановился, – он бы отправился назад пешком. А потом на него навалилась полная безнадежность: где ее искать? Она уже наверняка куда-то отправилась. И он снова сел на место и попытался заснуть. Но легкая дремота принесла образ девушки, скачущей по прерии, и четырех гнавшихся за ней мужчин. «Элизабет, Элизабет, Элизабет», – стучали колеса.
Элизабет – вот и все, что она сказала. Он не знал ни ее фамилии, ни куда она направляется. Он даже не знал, откуда она пришла, только «Элизабет» и «Монтана». Если с ней что-то случится, он никогда не узнает. Ох, ну почему он ее оставил? Почему не говорил поехать с ним? В таких случаях мужчина должен проявлять свою волю. Но и то правда, что у него нет никакой власти над ней, а она сказала, что все равно убежит. Она такая, она так бы и сделала. А там, в конце пути, его ждала болезнь и, может быть, смерть матушки, его любимой матушки! Ничто другое не могло бы заставить его покинуть Элизабет.
Какой же он глупец! Он мог бы подробнее расспросить ее, они могли бы разработать план, были же для этого и прекрасные дни, и лунные ночи. Если б ему рассказали о человеке, который так себя повел, он решил бы, что этот человек душевнобольной. А оказалось, что это он сам вел себя глупо и не узнал о ней ничего важного. Но как он мог знать, что именно это будет иметь решающее значение? Там, в ярком солнечном свете, им казалось, что перед ними весь мир. Как он мог предположить, что современные изобретения настигнут его посреди безбрежных прерий, умчат его от нее именно тогда, когда он начинал понимать, что она такое, ценить ее общество как самый драгоценный дар, брошенный небесами к его ногам?
Постепенно он начал выходить из своего истерического состояния и возвращаться к более-менее нормальному образу мыслей. Он несколько раз повторял себе, что те люди вряд ли похожи на преследователей, которых он видел в воскресенье. Он знал, что на расстоянии трудно узнать даже собственного брата, особенно из движущегося поезда. Он попытался убедить себя, что об Элизабет позаботятся. Она уже прошла через множество опасностей, и Господь, которому она доверяла, уже спасал ее столько раз, так почему Он покинет ее сейчас, когда она в Нем так нуждается? Разве не поможет Он ей каким-то образом? Может, какой-то другой человек, такой же хороший, как он, и такой же достойный доверия, каким он старался быть, найдет ее и поможет ей.
Но почему-то эта мысль показалась ему неприятной, и он тут же ее отбросил. А почему она так много говорила о леди? Леди! Как получилось, что леди больше не занимала центральное место в его мыслях? Воспоминание о ее красивом лице больше не заставляло его сердце биться быстрее. Неужели он такой легкомысленный, что всего за несколько дней забыл ту, которую считал любовью всей своей жизни?
Темнело. Где сейчас Элизабет? Нашла ли она прибежище на ночь? Или скачет по незнакомой тропе, слыша за собой пьяные голоса и ругань, а впереди – лишь горящие в темноте глаза хищных зверей. Ну как он мог оставить ее? Как мог? Он должен вернуться. Должен, должен, должен!
Наступила долгая ночь.
Поезд останавливался несколько раз набрать воды, но поблизости не было видно никакого жилья, или, может, взгляд его притупился. Однажды, когда они остановились надолго, он прошел по вагону и спустился по ступенькам на землю. Он все еще стоял, когда поезд дернулся, набирая скорость. Он позволил своему вагону проехать мимо, думая, что ему стоит вернуться и попытаться как-то отыскать ее. Но потом мысль о невозможности этой затеи, о том, что это не принесет никакого результата, заставила его в последний момент вскочить на подножку. Он вернулся на свое место, твердя про себя: «Глупец, глупец!»
Только утром он вспомнил, что этим же поездом едет его багаж, и отправился на поиски. Там он нашел письмо от кузена и еще несколько писем и телеграмм, рассказывающих о событиях, происходящих дома. Он вернулся на свое место, нагруженный большой кожаной сумкой и чемоданом. Сел читать письма. Они на какое-то время его отвлекли. Здесь было и письмо от матушки, нежное, изящно написанное, в котором читалось ироничное сочувствие. Он увидел, что она догадалась, почему он покинул ее и отправился в эту даль. Дорогая матушка! Что бы она сказала, узнав о теперешней его беде? Это вернуло его к мыслям об Элизабет. О, что бы он только ни отдал, чтобы узнать, что она в безопасности.
Порывшись в кармане, он нашел клочок бумаги, который девушка из воскресной школы дала Элизабет.
«Во время бед укроет меня в шатре Своем; в тайне скинии Своей укроет меня».
Да, Господь укрыл ее тогда. Так почему бы ему не сделать этого снова? А что он сам сказал, когда пытался объяснить свои чувства? «Я молюсь за вас». Так почему он не молится? Она заставила его молиться в пустыне. Почему он не молится о ней, той, кто сейчас в опасности? Он откинулся на разогретое, неудобное вагонное сиденье, опустил шляпу на глаза и принялся молиться так, как никогда прежде не молился. «Отче наш, сущий на небесах», – пробормотал он то, что только и смог запомнить, а потом вспомнил голос Элизабет, проникающий в его душу так, как никакой другой голос проникнуть не мог. «Отче наш, позаботься об Элизабет, – повторил он и добавил: – Иисуса ради. Аминь». И потом весь остаток поездки и последовавшие за нею дни и недели он молился и молился, иногда находя в молитве утешение, успокоение терзавшим его страхам за девушку, которую, как ему теперь казалось, он так предательски покинул.
Глава 9. В западне
Элизабет направилась строго на восток. Она хотела выбраться из города как можно скорее и пустила коня в галоп по пустынным улицам. На выезде она пересекла дорогу, по которой они в этот город прибыли, но не раздумывая повернула коня в сторону большого мира и вскоре въехала в густой лес у подножья холма.
Всего через три минуты после того, как она пересекла перекресток, на него с другой стороны въехали четыре всадника. Они огляделись и принялись перекрикиваться, решая, куда дальше ехать.
– Билл, как думаешь, куда нам рискнуть, направо или налево?
– Давай на удачу налево, – предложил Билл. – Там есть ранчо, заедем и спросим. Если она там была, значит, еще где-то здесь. Старуха наверняка знает. Поехали, парни!
И кто посмеет теперь сказать, что ангел Божий не стоит на перекрестке дорог и не отвращает злодеев?
Элизабет скакала во весь опор до самого полудня. Страх перед преследователями вспыхнул с новой силой. Теперь, оставшись в одиночестве, она даже не решалась оглянуться. У нее хватило сил улыбаться ему на прощание, но, когда поезд скрылся вдали, на лошадиную гриву хлынул поток слез. И теперь, в первые часы своего одинокого пути, она гнала коня так, будто преследователи наступали ей на пятки.
Однако если не ей, то коню требовался отдых, а ведь она теперь целиком от него зависела. Так что она устроилась под деревом и попыталась что-то съесть. Слезы снова побежали у нее из глаз, когда она развернула сверток, который подготовил для нее молодой человек. Думала ли она за завтраком о том, что ей придется обедать в одиночестве?
Да, она настаивала на его отъезде, говорила, что их ничто не связывает, но одно дело – слова, а совсем другое дело остаться совершенно одной в целом мире без единого друга, и это после того, как узнаешь, что такое хороший друг. Наверное, было б даже лучше, если бы он тогда не нашел ее, не спас от змеи, не ехал рядом, рассказывая о новых удивительных вещах, потому что теперь она испытывала одиночество и пустоту куда более тяжкую, желая того, что никак не могло бы ей принадлежать.
Вот и хорошо, что он так быстро уехал, что она не привязалась к нему еще сильнее, потому что он принадлежит леди, а не ей. Она сидела и ела свой обед, совершенно не чувствуя вкуса.
Потом достала конверт, пересчитала деньги. Он дал ей сорок долларов. Она знала, что себе он оставил пять. Чудесно, что он так поступил! Ей казалось, что теперь она невероятно богата. Что ж, она будет тратить экономно, чтобы вернуть ему деньги как можно скорее. В конце концов, она всегда может подстрелить птицу, поймать рыбу, да и ягод съедобных вполне можно набрать. Но на ночь она будет останавливаться в приличных местах. Это она ему обещала, ведь он рассказал ей обо всяких ужасах, если она в одиночку будет устраиваться на ночлег под открытым небом. Конечно, ночевки будут что-то стоить, но иногда можно будет договориться и бесплатно. Она будет бережлива.
Она разглядывала надпись на конверте. Джордж Трескотт Бенедикт, Уолнат-стрит, 2, Филадельфия, Пенсильвания. Буквы большие, угловатые, разобрать их было трудно, но она разобрала. Это было не похоже на его почерк: она видела, как он записывал в свою маленькую красную книжечку адрес той старой женщины на ранчо. Буковки были мелкие, скругленные, с легким наклоном влево, четкие, словно напечатанные – читать написанное таким почерком было легко и приятно. Теперь уж адрес той женщины вряд ли пригодится, зато сбылось ее желание, чтобы Элизабет путешествовала в одиночку.
От конверта исходил слабый аромат, напоминающий аромат полевых цветов. Может, он носил в кармане какой-то цветок, который дала ему его леди? Эта мысль ей не понравилась. Она старательно запомнила надпись на конверте и спрятала его на груди.
Затем вынула взятые из дома бумаги матери и впервые внимательно их прочитала.
Сначала шло свидетельство о браке. Его она уже раньше видела, зато другие бумаги хранились в коробке, которую дети никогда не открывали. Мама хранила их как святыню, а брачное свидетельство всегда лежало сверху.
Была большая непонятная бумага, речь в ней шла о какой-то шахте. В бумаге было полно слов вроде «засим», «тогда как» и «согласие сторон». Она сложила ее снова – наверное, этот документ принадлежал отцу, и мама хранила его как память.
Потом шел документ, в котором шла речь о земле, на которой стоял их маленький домик и на краю которой располагалось кладбище. Его она тоже аккуратно сложила.
Затем – маленький кусочек картона, на котором было написано «Меррилл Уилтон Бэйли, Риттенхауз-сквер, вторник». Она знала, что так звали бабушку, мать отца, хотя саму карточку никогда не видела. Она с интересом ее разглядывала, как будто карточка могла дать представление о самой этой даме. На что похожа эта Риттенхауз-сквер и где находится? Она вполне могла быть рядом с этой пустыней Сахара, о которой говорил молодой человек. Она со вздохом положила карточку к остальным бумагам.
Оставался лишь один листок, письмо, написанное поблекшим от времени карандашом:
«Моя дорогая Бесси! На прошлой неделе умер твой па. Он упал с лесов. Похоронили его в понедельник, было пять экипажей, все было прилично. Мы все были в новых черных платьях, и еще осталось на памятник. Если это будет не очень дорого, мы установим на могиле стелу. Я всегда думала, что это правильно – указывающая в небеса стела. Жаль, что тебя не было с нами. Мы очень по тебе скучаем. Надеюсь, что твой муж обращается с тобой хорошо. Почему ты не пишешь? Ты не написала ни разу с тех пор, как родилась девочка. Полагаю, ты назвала ее Бесси, как и тебя зовут. Если с тобой что случится, можешь прислать ее ко мне. Она вроде как займет твое место. У твоей сестры тоже есть девочка. Она зовет ее Лиззи. Как-то непривычно звать ее Лизабет, и Нэн хочет, чтобы ее звали как меня. А ты же знаешь, я всегда была Лиззи. Пожалуйста, напиши поскорее. Твоя любящая мама Элизабет Брэйди».
Ни даты, ни адреса на письме не было, но с другой стороны карандашом ее мать – она узнала ее полудетский почерк – написала адрес. Он почти стерся, но прочитать все-таки еще было можно:
«Миссис Элизабет Брэйди, Флора-стрит, 18, Филадельфия».
Элизабет еще раз перечитала последнее слово, затем вынула конверт: да, все совпадало. Как чудесно! Может, она когда-нибудь увидит его снова, хотя он, конечно же, принадлежит той леди. Но если она пойдет в школу и быстро выучится, она может когда-нибудь встретить его в церкви – он же ходит в церковь, в этом она была уверена, – и тогда он улыбнется ей и не станет стесняться друга, который спас ему жизнь. Спас ему жизнь! Глупость какая! Она ничего особенного и не сделала. Он наверняка избавится от этого нелепого чувства долга, когда вернется домой, к своим друзьям, к своей жизни. То, что он сделал для ее спасения, куда значительнее, чем сделала для него она.
Она снова сложила все документы и, собрав пожитки, встала на колени. Прежде чем тронуться в путь, она помолится. Может, молитва убережет ее от преследователей.
Произнеся молитву, она минуту постояла с закрытыми глазами. Наверное, ей стоит помолиться и за него, того, кто сейчас далеко. Может, это ему поможет и он не выпадет из этой ужасной машины, которая унесла его прочь. До недавних пор все ее молитвы были за упокой, а теперь они, похоже, были за тех, кто в опасности или в беде. Она снова произнесла молитву, медленно, и через паузу добавила: «Отче наш, сущий на небесах, укрой его от беды. Укрой Джорджа Трескотта Бенедикта. И укрой меня тоже, пожалуйста».
Затем вскочила на коня и продолжила путь.
Путь был долгим и трудным, он лежал через горы и долины, бурные ручьи, реки с редкими мостами. Реки дважды уводили ее южнее, чем надо бы, но она об этом не знала. Она всегда считала, что Филадельфия – это строго на восток, прямо по солнцу.
Ночевала она в домах чужаков, какие-то были более бедными и жалкими, нежели другие, а дни проводила верхом.
Постепенно, когда дни становились длиннее, а разделенные реками горы остались позади, она стала все меньше опасаться преследователей и все больше думать о будущем. Каким же длинным оказался путь! И будет ли ему конец?
Как-то раз она спросила, много ли осталось до Филадельфии. Она путешествовала уже несколько недель, и ей казалось, что она почти у цели. Но человек, у которого она об этом спросила, сказал: «Филадельфия? Так Филадельфия же на Востоке. Это далеко отсюда. Я как-то встречал человека, который приехал из Филадельфии».
