Текст книги "Девушка из Монтаны"

Автор книги: Грейс Ливингстон-Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

И все, ни даты, ни обратного адреса. Он принадлежит другой, лучше не оставлять ему шанса найти ее, если он вдруг пожелает. Пусть лучше будет так.

Она отправила записку и книжку на его адрес на Уолнат-стрит, написала бабушке Брэйди о том, что надолго уезжает с бабушкой Бэйли, и отдала себя в руки провидения, как послушный, но отчаявшийся ребенок.

И вечером нью-йоркский поезд увозил в своем купе мадам Бэйли, ее внучку, ее горничную и ее собаку: они отправлялись в Европу. О чем сообщалось в колонке светских новостей, несколькими днями позже прочитанной бабушкой Брэйди, а также Джорджем Бенедиктом, но он не придал никакого значения этому известию.

Получив ее письмо, он был так же взволнован, как и увидев, что маленькая смуглая девушка на маленькой коричневой лошадке исчезает за маленькой коричневой железнодорожной станцией в прериях. Он вызвал свой автомобиль и помчался на Флора-стрит, но в волнении вчерашнего вечера не обратил внимания, ни в каком именно квартале находился дом, ни какой у него номер. Он полагал, что знает, как его найти, но в ярком свете дня все дома во всех трех кварталах были похожи, и он ни за что не мог бы вспомнить, сворачивали они направо или налево. Он проехал и в ту, и в другую сторону, но не заметил никого, кто был бы похож на мельком виденных им в Уиллоу-Гроув людей.

Не мог он и спросить, где она живет, потому что не знал ее полного имени. Ничего, кроме Элизабет, а родные называли ее просто Бесси. Не будет же он ходить из дома в дом, спрашивая про девушку по имени Бесси! Они решат, что он полный идиот, да он таковой и есть, если даже не узнал, как ее зовут. Ну как он мог, только найдя, позволить ей снова ускользнуть?

Наконец его осенило. Он спросил уличных ребятишек, знают ли они девушку по имени Элизабет или Бесси, которая здесь живет, но они дружно качали головами, хотя один и сообщил, что «здесь живет Лиззи Смит». Но это ни о чем ему не сказало, и он отправился домой терпеливо ждать ее возвращения. Она же когда-нибудь вернется? Она не сказала, что вернется, но и не сказала, что не вернется. Один раз он уже нашел ее, найдет и снова. А еще он станет молиться. Она обрела покой в молитве, обретет и он. И узнает, в чем ее секрет. Подружится с ее «лучшим другом». Он усердно изучил маленькую книжечку, а потом узнал, кто ее написал, – тот самый пастор, который своими искренними молитвами наставил Элизабет на путь. Но сей факт нашему молодому человеку был неведом.

Шли дни. Наступила суббота. Элизабет стояла на палубе «Германии» и с тяжелым сердцем наблюдала, как удаляются родные берега. И снова исчезает вдали Джордж Бенедикт.

Из глаз Элизабет катились слезы, и она с тоской подумала, что вот опять она убегает от него, и теперь не по своей воле. Ее увозят. Но, может, так-то оно и лучше.

И ей ни разу не пришло в голову, что, если бы она сказала бабушке, кем был этот друг из Монтаны, где он жил в Филадельфии, все было бы по-другому.

С самого начала вояжа бабушка Бэйли чувствовала себя все хуже, и, достигнув другого берега, они в поисках выздоровления принялись переезжать с места на место. Воды в Карлсбаде ей не помогли, так что они отправились на юг Франции в надежде на климат. С каждым переездом старая дама становилась слабее и сварливее. В конце концов она прекратила сопротивление и сдалась, приняв на себя роль инвалида. Поэтому Элизабет не отходила от нее ни на шаг. Мадам Бэйли требовала, чтобы ей постоянно читали, а ни один голос не успокаивал ее так, как голос Элизабет.

Постепенно Элизабет начала самостоятельно выбирать книги для чтения, против чего бабушка не возражала, и время от времени читала страницу-другую из книги, в которой говорилось о ее Лучшем Друге. Поначалу потому, что эта книга была написана ее дорогим пастором, но в конце концов потому, что написанное стало проникать в ее душу, и она даже разрешала Элизабет говорить на эту тему. Но лишь через три месяца их пребывания вдали от дома, когда с каждым днем она становилась все слабее, бабушка позволила Элизабет зачитывать отрывки из Библии.

Девушка выбрала четырнадцатую главу Евангелия от Иоанна, и вновь и вновь, когда бабушкой в очередной раз овладевало беспокойство, перечитывала слова «Да не смущается сердце ваше…», пока эта эгоистичная душа, всю жизнь занятая тем, чтобы угождать требованиям света и потакать своим собственным прихотям, не успокоилась и не почувствовала, что, наверное, верит в Господа и готова принять его приглашение. «Верь в меня…»

Как-то раз Элизабет читала псалмы, а бабушка лежала тихо-тихо, и девушке показалось, что она заснула. Элизабет замолчала, с тяжелым сердцем думая о том, что будет, если бабушка не поправится. И вдруг старая леди открыла глаза.

– Элизабет, – сказала она тем же повелительным тоном, каким говорила, когда была здорова. – Ты хорошая девочка. Я рада, что ты ко мне приехала. Без тебя я не смогла бы умереть так, как полагается. Раньше я о таких вещах не задумывалась, а стоило бы. Это дом Отца моего. Он мой Отец, Элизабет.

И она снова уснула. Элизабет на цыпочках вышла, оставив с бабушкой сиделку. А через какое-то время из бабушкиной комнаты появилась Мари, вся в слезах, и сказала, что мадам скончалась.

Элизабет привыкла к смертям. Напугана она не была, но она вновь осталась совсем одна перед целым миром, да к тому же в чужой стране. На этот раз у нее были и деньги, и помощники, все приготовления прошли довольно гладко, но, когда они завершились, Элизабет поняла, что опасается того, что ждет ее в стране родной. Что ей делать потом, когда тело бабушки предадут земле? Она не сможет жить в огромном доме на Риттенхауз-сквер, не сможет она чувствовать себя хорошо и на Флора-стрит. О, конечно, Отец Небесный укроет ее. Ей не нужно строить самой никаких планов: у Него найдется для нее план. Дома земные – это ведь Его дома тоже, как и чертоги небесные.

Эта мысль поддерживала ее и на всем печальном пути домой, и в тот день, когда тело бабушки было предано земле на семейном участке Бэйли, а она вернулась одна в пустой дом. Только после похорон она отправилась повидать бабушку Брэйди. Она не звала ее на похороны: ей казалось неуместным присутствие враждебно настроенной бабушки Брэйди на похоронах бабушки Бэйли. Она считала, что бабушке Бэйли это не понравилось бы.

На Флора-стрит она отправилась в экипаже: слишком велика была усталость, чтобы идти пешком или ехать трамваем. В пути она перебирала имена тех, с кем хотела бы повидаться. Одним из первых известий, встретивших ее на родной земле, было известие о том, что мисс Лоринг через несколько дней выходит замуж. Это известие поразило ее как громом, и всю дорогу она старалась приспособиться к этой мысли. Не помогла ей и первая фраза, сказанная бабушкой Брэйди с мрачным видом:

– Этот твой знакомый в автомобиле все лето колесил по нашей улице, иногда по два раза на день. Мне его даже жалко стало. Если б он так не задирал нос, он бы меня узнал и я бы с ним поговорила. Ясно как божий день, тебя искал. Он что, не знает, где ты живешь?

– Боюсь, не знает, – печально ответила Элизабет. – Бабушка, не хочешь ли переехать ко мне на Риттенхауз-сквер?

– Я? На Риттенхауз-сквер? Силы небесные, детка, конечно нет. Вот мой дом. Я прожила в нем всю жизнь и теперь, в мои-то годы, не собираюсь ничего менять. Если хочешь сделать для меня что-то хорошее, когда у тебя завелись деньги, то вот что тебе скажу: мне всю жизнь хотелось жить в доме с белыми мраморными ступеньками. Вот этого мне всегда хотелось. На соседней улице как раз есть такой дом, и он не очень дорогой. Там для всех нас хватит места, и для Лиззи тоже, когда она выйдет замуж. И гостиная там большая. А ты пошлешь ей розы, да?

– Хорошо, бабушка. Будет тебе этот дом, – со вздохом облегчения произнесла Элизабет и вскоре засобиралась обратно. Через несколько дней она подумает, как все устроить, спешки не было. Она была рада, что бабушка Брэйди отказалась переехать к ней: без нее будет проще.

Она вернулась на Риттенхауз-сквер, и дом показался ей таким большим и пустым, что она была рада услышать телефонный звонок. Звонила жена пастора, пригласила на скромный ужин.

Это было единственное место во всем огромном городе, где она могла не чувствовать своего одиночества. Здесь не придерживались никаких формальностей, никаких церемоний, здесь жили друзья. И это было хорошо. Доктор скажет ей какие-то правильные слова, поможет ей. Как хорошо, что они ее позвали.

Глава 17. Последний побег и последняя погоня

– Джордж, – сказала миссис Винсент Бенедикт, – я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Конечно, мама, все, что в моих силах.

– Ах, от тебя требуется всего лишь сопроводить меня сегодня вечером на ужин. Мне позвонила жена пастора, очень просила нас прийти. Особенно настаивала, чтобы ты тоже был. Сказала, ты ей очень нужен. Что-то там связанное с благотворительностью, говорит, будет очень признательна тебе, если придешь. У нее будет какая-то ее молодая подруга, пребывающая в печали, и она надеется, что ты сумеешь ее развеселить. Ну не хмурься! Обещаю, на этой неделе больше ни разу тебя не побеспокою. Я знаю, что ты терпеть не можешь ни ужины, ни молодых особ, но здесь особый случай. Девушка только что прибыла из Европы и вчера похоронила бабушку. На всем свете у нее нет ни одной родной души, и жена пастора позвала ее на скромный ужин. Она, конечно же, не выходит в свет: у нее траур. А доктор тебе нравится.

– Доктор мне нравится, верно, – сказал, хмурясь, Джордж. – Но я лучше пообщаюсь с ним наедине, чем в присутствии очередной девушки, которую мне опять подсовывают. Устал я от этого. И вот уж не думал, что супруга пастора на такое способна: как-то это не по-христиански.

– Ну, Джордж, – строго одернула его мать. – Ты оскорбляешь одновременно и эту девушку, и наших друзей. Супруге пастора и в голову такое прийти не может. Эта девушка, похоже, весьма необычна: очень религиозная, и супруга пастора полагает, что ты как раз тот человек, который мог бы как-то скрасить ее печаль. Она несколько раз извинялась, что просит тебя прийти. Так что придется тебе идти.

– Хорошо, и кто этот образец добродетели? Я ее знаю? Что ж, действительно придется идти.

– Некая мисс Бэйли, – облегченно вздохнув, сказала его матушка. – Внучка миссис Меррилл Уилтон Бэйли. Ты ее встречал? Я – нет.

– Никогда о ней не слыхал, – буркнул Джордж. – И был бы рад оставаться в неведении.

– Джордж!

– Хорошо, ма, пойдем. Буду вести себя хорошо. Чем она занимается? Танцует, играет в бридж и поет?

– Понятия не имею, – засмеялась миссис Бенедикт.

– Конечно, она занята именно этим, раз образец добродетели – все они такие. Буду готов через полчаса. Чем раньше отправимся туда – тем раньше освободимся.

Миссис Бенедикт тяжело вздохнула. Ну почему Джордж никак не найдет себе подходящую девушку из хорошей семьи и не угомонится? Но он был таким странным, таким беспокойным. Она за него волновалась. Волновалась с того самого времени, когда они вместе после ее тяжелой болезни отправились в Европу. Временами он казался таким грустным, бродил с отсутствующим видом. Если бы эта мисс Бэйли оказалась столь же хороша, как о ней говорят! Если бы Джордж обратил на нее внимание!

Когда он вошел в гостиную, Элизабет сидела в глубоком кресле у камина. Он не ожидал никого встретить здесь: он слышал какие-то голоса наверху и полагал, что это мисс Бэйли разговаривает с хозяйкой дома. Его мать задержалась в холле – слуга помогал ей раздеться, поэтому он вошел в гостиную один. Она шевельнулась, подняла глаза и увидела его.

– Элизабет! – воскликнул он и, бросившись вперед, схватил ее руку. – Я снова вас нашел! Как вы сюда попали?

Но она не успела ответить, потому что в этот момент в гостиную вошли дамы, а Джордж и Элизабет стояли молча и лишь улыбались друг другу.

– О, так вы уже знакомы? – воскликнула хозяйка. – Как хорошо! Я знала, что вы будете рады встрече. Элизабет, детка, а ты не говорила, что знаешь Джорджа!

Джордж Бенедикт забеспокоился, что вот-вот явится эта мисс Бэйли, но, к его радости, она не пришла, а когда они перешли в столовую, оказалось, что за столом для нее место не предусмотрено. Так что она, видно, предпочла остаться дома. Он мгновенно забыл о ней, тем более что Элизабет усадили рядом с ним. Его мать, сидя напротив, наблюдала, как его лицо светилось уже забытой радостью, когда она передавал девушке оливки: он явно не замечал никого больше.

Для Элизабет это был восхитительный вечер. Они без умолку болтали друг с другом, и под влиянием этого, такого знакомого разговора она забыла и о «леди», и обо всех смущавших ее вопросах. Она наслаждалась миром, любовью и радостью.

И только в конце вечера, когда гости собрались расходиться, миссис Бенедикт обратилась к Элизабет как к мисс Бэйли. До сего момента ее сыну и в голову не приходило, что пресловутая мисс Бэйли весь вечер была рядом с ним. Он удивленно повернулся к ней, глянул ей в глаза и увидел в них понимающую улыбку: определенно, она была способна читать его мысли.

От дома пастора до дома Элизабет было лишь площадь перейти, и миссис Бенедикт с сыном проводили ее до дверей. У него не было возможности поговорить с ней наедине, однако, прощаясь, он произнес: «Я увижу вас завтра утром?»

В ответ на этот вопрос Элизабет сказала только «Спокойной ночи» и вошла в дом.

– Джордж, ты уже раньше встречал ее? – осведомилась мать.

– Да, – коротко ответил он, и чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, поспешно добавил: – Мы когда-то уже встречались. Она очень красивая.

А поскольку мама боялась сказать что-то лишнее, она лишь кивнула. Впервые за долгое время Джордж назвал девушку красивой.

Элизабет прошла в свою комнату и заперлась. В голове у нее не было ни одной мысли, сердце пело от счастья. И все же где-то там, в глубине, таилась мысль о леди, прекрасной леди, за которую они вместе молились в прериях. И, словно напоминание об этом, она увидела лежавший возле ее туалетного столика клочок газеты. Наверное, его уронила Мари, когда приходила зажигать лампы. Это был всего лишь оторванный от газеты уголок и место ему было в мусорной корзине, однако взгляд Элизабет выхватил набранный крупным шрифтом заголовок: «Мисс Джеральдина Лоринг сочетается тщательно подготовленным браком»: подробности отсутствовали, поскольку остальной текст был оторван. Но и этого было достаточно, чтобы напомнить ей о ее долге.

Она преклонила колени возле кровати и взмолилась: «О, Отец мой, укрой меня, спрячь меня! Я в беде, укрой меня!» Вновь и вновь повторяла она эти слова, пока на душе у нее не стало спокойнее и она смогла думать.

Она села и принялась размышлять.

Этот человек, которого она любила всем сердцем, через несколько дней женится. На свадьбе будет весь свет. Он обещан другой, не ей. Однако он – ее друг и придет ее повидать. Но, придя, он взглянет на нее своими ясными глазами и увидит, что она любит его. И это будет ужасно!

И вот еще что. Она явственно слышала радость в его голосе, когда он воскликнул «Элизабет!». Она видела его глаза. Он сам в опасности. Она знала это, она не могла скрыть это от себя. Она должна помочь ему быть честным с женщиной, с которой он обручен и на которой теперь должен жениться.

Она должна уехать, должна бежать. И сейчас. Значит, ей суждено все время от кого-то убегать. Она отправится в горы, туда, где все началось. Теперь она не боялась того человека. Культура и образование сделали свое дело. А вера придала ей твердости. Она может вернутся, под защитой своих денег и, выбрав в качестве компаньонки надежную немолодую женщину, обеспечить таким образом свою безопасность. Но она не может остаться до утра, чтобы встретиться в Джорджем Бенедиктом, и не в состоянии лицезреть Джеральдину Лоринг в день ее свадьбы. Ее присутствие на свадьбе не обязательно – траур по бабушке спасет ее от появления на публике. Но все равно она будет здесь, в городе. И она этого не вынесет.

Ее адвокаты все организуют. Купят тот дом, о котором мечтает бабушка Брэйди, выделят денег, чтобы она, Элизабет, могла построить церковь. Она вернется назад и будет учить одинокие души обитателей гор и прерий учению Христа, ведь Он хотел, чтобы все люди были подобны Ему. А еще она установит на могилах отца, матери и братьев надгробные камни со словами, которые будут нести надежду всем забредшим в эти края путникам. Да, этим она и объяснит обществу свой отъезд – как если бы она нуждалась в оправданиях: она едет установить памятник на могиле отца. Но настоящим памятником ему будет построенная ею церковь, все равно, где именно. Она так решила.

Это был беспокойный вечер. Призвали Мари, чтобы она упаковала все необходимое для срочной поездки. Позвонила по телефону: ей ответил сердитый заспанный оператор. Но Элизабет все-таки выяснила, во сколько отходит первый поезд на Чикаго, и только после этого легла спать.

Рано утром Джордж Бенедикт уже заказывал у флориста цветы, и когда их принесли, лично доставил их к дверям Элизабет.

Он не ожидал, что она встанет так рано, но ему было приятно доставить их самому. Цветы отнесут в ее комнату, и, проснувшись, она сразу увидит, что он помнит о ней. Он улыбался, звоня в дверь.

На пороге возник старый дворецкий. Выглядел он так, будто не спал всю ночь. Он безучастно выслушал сообщение: «Для мисс Бэйли, с пожеланиями доброго утра от мистера Бенедикта», затем лицо его приняло умоляющее выражение.

– Простите, мистер Бенедикт, – сказал он с таким видом, будто во всем происходящем была его личная вина, – но она уехала. Мисс Элизабет скорая на решения и, когда она прошлым вечером вернулась домой, решила первым же поездом ехать в Чикаго. Она уехала на станцию всего десять минут назад. Они опаздывали, поэтому сильно спешили. Полагаю, экипаж вернется с минуты на минуту.

– Уехала? – переспросил Джордж Бенедикт, стоя на крыльце и напряженно вглядываясь в улицу, как будто взгляд мог ее вернуть. – Уехала? В Чикаго, говорите?

– Да, сэр. Она уехала в Чикаго. Оттуда поедет дальше, но сейчас села на чикагский поезд. Она отправилась ставить памятник сыну мадам, Джону. Отцу мисс Элизабет. Сказала, что должна ехать срочно.

– Во сколько уходит поезд? – спросил молодой человек. У него оставалась искорка надежды – как тогда, когда он предпринял сверхчеловеческие усилия, пытаясь нагнать в прериях скакавшую во весь опор девушку: он кричал ей, а она не останавливалась.

– В девять пятьдесят, сэр, – ответил дворецкий. Хорошо бы этот молодой человек нагнал ее. Ей нужен кто-то. Дворецкий часто горевал о том, что эта чудесная юная дева, чистый бриллиант, совершенно одинока, нет у нее ни близкого друга, ни возлюбленного.

– В девять пятьдесят? – переспросил он, глядя на часы. Не успеет! – С вокзала на Броуд-стрит?

– Да, сэр.

Успел бы, если б был на машине? Может быть – и то если поезд опаздывает. Оставался, правда, шанс перехватить поезд на Западном вокзале, но он был без автомобиля! В отчаянии он вновь обратился к дворецкому.

– Позвоните! – взмолился он. – Если возможно, остановите ее, пусть она не садится на поезд, а я постараюсь ее догнать. Я должен ее видеть! Это очень важно!

И он помчался вниз по ступеням, лихорадочно просчитывая варианты. Как туда добраться? Единственная возможность – на трамвае, но трамвай идет слишком долго. И все же он помчался в сторону Честнат-стрит, твердя молитву: «О Отец мой, помоги мне! Помоги! Сохрани ее для меня».

По Уолнат-стрит на бешеной скорости мчался и отчаянно гудел красный автомобиль, но разве мог какой-то автомобиль остановить Джорджа Бенедикта? Его бы непременно сбили, если бы не схвативший и поваливший его на землю полицейский. Машина резко затормозила и знакомый голос прокричал: «Господи, Джордж, это ты? Что ты делаешь? Я тебя чуть не задавил! Куда ты так спешишь? Запрыгивай, мигом домчу!»

Молодой человек запрыгнул на сиденье и крикнул:

– На Западный вокзал, к чикагскому поезду! Поспеши! Поезд отходит с Бонд-стрит в девять пятьдесят. Гони, Билли, буду твоим должником навеки!

Они неслись на полной скорости к Западному вокзалу, не думая ни о том, действительно ли им стоит стремиться именно к этой станции, ни обращая внимания на правила и вопящих им вслед полицейским.

Джордж Бенедикт выпрыгнул из машины на ходу и почти снова чуть не угодил под колеса. Он ворвался на станцию, промчался мимо контролера, сидевшего в будке у подножия лестницы, и поспешил наверх, перескакивая через три ступеньки. Охранник заорал: «Быстрей! Поезд только тронулся!», чья-то дружеская рука втянула его на площадку последнего вагона.

С минуту он был не в состоянии ясно мыслить. Ему казалось, что он должен на той же скорости промчаться по всей длине поезда, а то она опять ускользнет от него. Чтобы прийти в себя, он присел на свободное сиденье. Ну да, он уже в поезде! Он успел!

Но возникал следующий вопрос: а в поезде ли она? Или она нашла еще какой-то способ убежать от него? Старик-дворецкий мог до нее дозвониться, хотя он сомневался, что ее можно было бы остановить. Уж он-то знал, какой у нее решительный характер, и начал подозревать, что и в этой ее попытке сбежать от него, и в прежних попытках была какая-то причина… Мысль была отрезвляющая, но что тогда значил тот ее взгляд, та улыбка, которая, словно солнце, озарила его душу?

Однако сейчас было не до вопросов. Он не остановится, пока не найдет ее. И тогда ей придется объяснить все без утайки. Он больше не перенесет разлуки, если только не поймет, в чем суть дела. Он встал и на все еще дрожащих ногах отправился на поиски Элизабет.

И вдруг понял, что по-прежнему держит в руках букет! Цветы поломались, растрепались, но он держался за них, как за последнюю надежду. Он грустно улыбнулся, шагая по проходу с этим цветочным подношением. Да, это было совсем не похоже на тот утренний визит, который он планировал, и не так он намеревался преподнести цветы, но разве он не старался как мог? И наконец в самом дальнем от хвоста поезда вагоне он увидел ее. Она сидела, ссутулившись, и грустно смотрела на проносящийся мимо пейзаж.

– Элизабет!

Он стоял в дверях купе, она повернулась к нему, словно пробудившись от глубокого сна, ее лицо озарилось счастьем. Она прижала руки к груди и улыбнулась.

– Я принес вам цветы, – мрачно сообщил он. – Хотя сомневаюсь, что от них что-то осталось, но все же это цветы. Надеюсь, вы их примете.

– Ох! – выдохнула Элизабет и взяла коробку с бедными растрепанными розами с такой осторожностью, словно это был чудом спасшийся от опасности младенец. Она бережно вынула букет из изломанной коробки так, будто собиралась его вылечить. Он наблюдал за ней и изумлялся: разве достойны увядающие цветы такой нежности?

Наконец он заговорил, прерывая ее немой диалог с розами.

– Почему вы убегаете от меня? – потребовал он ответа.

– А что вам с того, что я убегаю? – Она глянула на него с любовью – но и с упрямством.

– Неужели вы не понимаете, что я люблю вас? – спросил он чуть ли не гневно, усаживаясь рядом с ней. – Уже дважды меня отрывали от вас, или вас от меня, не знаю, неужели не понятно, что я больше не выдержу? Отвечайте, прошу вас, – потребовал он тихо, но решительно.

– Этого я и боялась, – она опустила глаза и побледнела.

– Но почему, чего вы боялись? Почему убегали? Неужели я вам совсем безразличен? Ответьте. Если вы не можете полюбить меня, тогда понятно, но я должен все знать, и немедленно.

– Я люблю вас так же, как вы любите меня, – сдалась она. – Но…

– Что – но?

– Но вы ведь женитесь на днях, – сказала она, подняв на него полный отчаяния взгляд.

Он в удивлении смотрел на нее.

– Кто, я? Вот это для меня новость, самая занимательная новость, которую я когда-либо слышал! И когда же это произойдет? Хорошо бы сегодня. Давайте сегодня, хорошо? Давайте остановим этот богом благословенный поезд, вернемся к доктору, уж он сделает так, чтобы мы больше никогда не расставались. Элизабет, посмотрите на меня!

Но Элизабет смотрела в пол полными слез глазами.

– Ваша леди, – заговорила она, пытаясь справиться с рыданиями. Как же она устала, и как прекрасно было это его предложение…

– Какая леди? Кроме вас, Элизабет, у меня нет никакой леди, и никогда не было. Неужели вы этого не поняли? Я понял давно. То, что было до встречи с вами, оказалось лишь наваждением, глупостью. Я отправился в прерии, чтобы избавиться от этого наваждения, и забыл о нем навсегда. После того как я увидел вас, она для меня уже ничего не значила.

– Но… Говорят… И в газете было, я сама видела. Вы не можете ее сейчас оставить, это был бы бесчестием.

– Черт побери! – возопил молодой человек. – В газете! Какая леди?

– Лоринг, Джеральдина Лоринг! Я читала, что к свадьбе все готово и что она выходит за вас замуж.

Он расхохотался, но мгновенно умолк, когда увидел, что лицо ее вновь исказилось болью.

– Простите, дорогая, – сказал он с нежностью. – Да, между мисс Лоринг и мной был легкий флирт, но я был одним из многих, с кем она флиртовала. Мою матушку это очень расстраивало, и, как вы знаете, чтобы избавиться от всего этого, я и отправился на Запад. Я знал, что она принесет мне только несчастье, что она и не подумает измениться. И я счастлив и благодарен Господу, что уберег меня от нее. Она выходит замуж за моего дальнего родственника, тоже Бенедикта, и слава богу, не я на ней женюсь. На всем белом свете есть только одна женщина, на которой я хочу, мечтаю жениться, и она здесь, рядом со мной.

Поезд набирал ход. Скоро кондуктор дойдет и до их. Молодой человек наклонился и взял ее маленькую руку в перчатке. Элизабет почувствовала, что невероятная надежда, соблазнявшая ее все эти три года, сбылась и превратилась в прекрасную действительность. Теперь она принадлежит ему. Навеки. Ей уже нет нужды убегать.

Появился кондуктор, и им пришлось снова столкнуться с реальным миром. Молодой человек вынул свою карточку, перемолвился парой слов с кондуктором, упомянув имя своего дядюшки, который, так уж совпало, оказался начальником дороги, объяснил ситуацию. Видите ли, обстоятельства переменились, и молодой леди необходимо срочно вернуться домой. Он успел вскочить на поезд на Западном вокзале – догнал на автомобиле, вот как был, без багажа и денег. Не будет ли кондуктор так добр отпустить их, чтобы они могли вернуться в город самым коротким из возможных путей?

Кондуктор хмурился и бранился, на все лады распекал тех, «кто сами не знают, чего хотят» и «пытаются повернуть Землю вспять», потом посмотрел на Элизабет, и она улыбнулась. И вдруг на угрюмую кондукторскую физиономию вернулась улыбка, о существовании которой он и сам много лет как забыл, и он отпустил их с Богом.

Они пересаживались с трамвая на трамвай, пока не нашли гараж, откуда помчались назад.

Церемониться эти двое, встретившиеся в диких прериях, не стали. Они сразу же отправились к миссис Бенедикт за благословением, а от нее – к священнику. И уже через неделю в просторной каменной церкви состоялась скромная церемония, во время которой Элизабет Бэйли и Джордж Бенедикт были связаны священными узами брака.

На бракосочетании присутствовали миссис Бенедикт и несколько близких друзей семьи, а также бабушка Брэйди, тетя Нэн и Лиззи.

В качестве свадебного подарка Лиззи преподнесла дюжину хлебных тарелок из десятицентового магазина. Они были расписаны ангелочками и розами и позолоты тоже хватало. И все же Лиззи была разочарована: ни тебе выставки свадебных подарков, никакой торжественности. Простое белое платье да фата. Лиззи было невдомек, что фата передавалась в семье Бэйли из поколения в поколение и платье тоже было фамильное. Бабушка Бэйли в свое время отдала его внучке, добавив, чтобы, когда придет срок, она венчалась именно в нем. Прекрасная, нежная, шла она по проходу к своему суженому, улыбнувшись по дороге бабушке Брэйди, и душа бабушки Брэйди наполнилась триумфом. Вот, Элизабет и среди своих утонченных друзей не стесняется того, что она тоже из Брэйди. А Лиззи всю дорогу домой ворчала по поводу церемонии, отсутствия подружек невесты и даже намека на пышность.

В колонке светских сплетен написали, что молодые мистер и миссис Бенедикт отправились в свадебное путешествие на Запад, бабушка Брэйди с гордостью прочитала об этом вслух за завтраком. Лиззи презрительно прокомментировала:

– Ишь ты, «на ней было трикотиновое темно-синее платье и простая темная шляпка». Ну ни капли вкуса! Господи! Да если б у меня были такие деньжищи, уж я бы всем показала! Во всяком случае, хорошо, что они поехали частным вагоном. Так что хоть какой-то класс у нее есть, но будь я на ее месте, я бы ехала в первом классе, чтобы все видели, какой у меня красавец-муж. А на него приятно посмотреть, на этого Джорджа Бенедикта! Когда они идут, на них все оборачиваются, а они шествуют, будто никого и не видят. Ну что за нелепость? Нет, вот мне было б стыдно быть такой нелепой!

– Хватит, Лиззи, ты не должна так говорить! – оборвала ее бабушка. – После всех денег, что она дала тебе на твою свадьбу! Тысячу долларов на личные расходы, да еще постельное белье. Ты считаешь ее дурочкой, потому что она не выпендривается, как ты. Только она вовсе не дурочка. Голова у нее дай бог каждому, и в жизни она добьется больше, чем ты. Она всегда была к нам добра, всегда о нас заботилась, хотя никаких для того причин у нее нет. Мы-то не сильно участвовали в ее жизни. И посмотри, как она со всеми нами мила, совсем нос не задирает. Так что, Лиззи, постыдилась бы!

– Ну и ладно, – Лиззи передернула плечиками. – Ну и пусть она делает так, а у меня все по-другому. И слава богу, что я сообразила настоять на своем, когда она предложила мне приданое. Спрашивает, как лучше – чтобы она сама мне все купила или дала денег, чтобы я выбрала, а я такая: «О, кузина Бесси, ну зачем тебе беспокоиться! Если тебе без разницы, я возьму деньги», а она знай себе улыбается и говорит, мол, все в порядке, она и предполагала, что я лучше знаю, что мне надо. Так что, когда вчера я пришла на станцию ее проводить, она выдала мне чековую книжку. И – ой, совсем забыла! Она сказала, что там внутри записка. У меня времени не было сразу посмотреть, в кино опаздывала, она так и лежит у меня в кармане пальто. Наверняка что-нибудь такое религиозное. Сейчас достану! Вечно она за меня молится, не то чтобы она об этом твердит постоянно, но вот это прямо чувствуется и ужасно действует на нервы. Словно постоянно у Господа под присмотром. Даже настроение портится, повеселиться не дает, как будто все, что ни сделаешь, – все против Библии!

Лиззи выскочила в переднюю и вернулась, неся пальто и роясь в карманах.

– А, вот оно! Ма, хочешь посмотреть на цифры? Ты когда-нибудь видела целую тысячу долларов на банковском счету, а?