Текст книги "Империя хаоса. Тени Бога. Дилогия( третья и четвертая книга серии)"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

7
Духи и Бог

Адриана ехала верхом, сидя в дамском седле, по грязной дороге, тянувшейся меж уходящих к горизонту полей. Воздух был пропитан едким запахом пороха и конского навоза. За спиной она слышала скрип повозок, болтовню маркитанток и шлюх и бой барабанов.

Стройный и мускулистый Николас д'Артаньян ехал рядом с ней, покачиваясь в седле.

– Как ты чувствуешь себя, любимая? – спросил он Адриану.

Она не знала ответа. Она его не помнила. Она закрыла глаза и видела только плывущие по небу и разрывающиеся на части цветные облака.

– Где мы, Николас?

– Где мы? – эхом повторил он, слегка нахмурившись. – Думаю, мы вместе.

– Я… я… – Язык у нее вдруг сделался толстым и неповоротливым. – Я люблю тебя, – кое-как выговорила Адриана.

– Я знаю.

– У меня есть сын.

– Я и это знаю. Ты назвала его моим именем. Но это не мой сын.

– Я хотела нарожать тебе много сыновей. Если бы детей можно было рожать не телом, а сердцем, это был бы твой сын. Я никогда никого не любила так, как любила тебя.

Едва заметная улыбка тронула губы Николаса, словно он улыбался про себя.

– Одна из величайших благодатей, я думаю, умереть в первый день любви.

– Пожалуйста, не говори так.

– Я всегда говорил с тобой о том, что я чувствую, когда у меня хватало на то смелости. Но сейчас смелость и трусость равно абсурдны. – Его седло скрипнуло, он развернулся, чтобы посмотреть на нее. – Ты собираешься убить его, ребенка, рожденного любовью наших сердец.

– Нет.

– Да. Точно так же, как ты убила меня.

– Николас, нет.

– Точно так же, как ты убила Эркюля.

– Нет, – прошептала Адриана и постаралась взять себя в руки. Она взглянула на Николаса. Он был совсем мальчик. И что он знал? – Ты сам себя убил, – сказала она. – Ты мог бы жить.

– Мы могли уехать вместе, ты и я, – сказал Николас. – Я все подготовил к этому. Я уговаривал тебя.

Адриана покачала головой:

– Но я вынуждена была… Ты пытаешься смутить меня. Ты один из моих врагов?

– К тебе возвращается память.

– Да. Ты Николас? Или ты один из тех, кто приходил раньше? Лилит? София?

Николас улыбнулся загадочной и одновременно раздражающей улыбкой:

– Может быть, я твой сын. А может быть, Эркюль. Кем еще ты хочешь, чтобы я был?

– Что тебе нужно? Пришел мучить меня? Напомнить, что все, кого я любила, умерли? Моя душа зачерствела.

– Настолько, чтобы убить собственного сына?

– Я не знаю его. Он не знает меня, единственное чувство, которое он ко мне испытывает, – ненависть. Разве он мне сын?

Николас на это лишь рассмеялся.

– Что тебе нужно? – вновь спросила Адриана.

– А Бог так любил мир… – начал Николас, глядя на нее в упор своими византийскими глазами. – Бог любит этот мир, Адриана.

– Во время нашего последнего разговора ты сомневался в существовании Бога.

Он слегка нахмурился:

– Возможно, я неточно выразился, возможно, вера вновь вернулась ко мне. Возможно, я люблю мир, и этого достаточно.

– Есть Бог, нет Бога, знаю только одно: Он меня не любит.

– Может быть, и не любит, а может быть, ты не можешь почувствовать Его любовь. Когда ты любила Николаса, ты любила каждый атом его существа? Оплакивала каждый его выдох и дорожила каждым вдохом? Ты страдала, когда он обрезал ногти или когда ему стригли волосы? Любовь Бога отличается от человеческой, Адриана. Она более глубокая и сложная, способная вызывать ужас и требующая жертв.

– Каких жертв?

– Твоих жертв, – шепотом прозвучало в ответ.

Правая рука Адрианы светилась, с помощью левой Адриана подняла ее вверх.

– Моя сила иссякла, – сказала она. – Все мои джинны либо погибли, либо покинули меня.

И тут Николас начал смеяться. Не привычным сдержанным, веселым смехом, а раскатистым. Адриана с удивлением смотрела на него:

– Мое плачевное бессилие рассмешило тебя?

– Ты обрезаешь ногти шпагой? Ты гасишь свечи выстрелом пушки?

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать?

Вместо того чтобы ответить, Николас нагнулся и поцеловал ее. Адриане показалось, что в нее влили глоток живой воды, в которой растворилась ее любовь к Николасу, Эркюлю, Креси, сыну.

И Николас исчез.

– Уриэль? – воззвала она к серой громаде неба. – Господи?

Ответа не было.

* * *

Она проснулась в соборе, таком огромном, какого ей еще не доводилось видеть. Колонны поддерживали потолок, необъятный, ее взгляд с трудом мог его охватить. Она слышала, как священник читал «Те Deum», [61]пахло ладаном.

Новое видение?

Нет, колоннами были стволы сосен, такие огромные, что четверым взявшимся за руки их было не обхватить. «Те Deum» звучал на непонятном ей языке, пахло вовсе не ладаном, а табаком и сосновой смолой, которая потрескивала на поленьях в горевшем неподалеку костре.

Разговор стих.

– Она проснулась, – сказали по-французски.

Глаза защипало от дыма костра, навернувшиеся слезы вернули им ясность, и Адриана увидела сидевшего подле нее индейца. Он был непривычной, но приятной наружности.

– Адриана? – Этот человек по-французски говорил значительно лучше.

– Вероника?

– Это я. Как ты себя чувствуешь?

– Я долго спала?

– Почти две недели ты то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Ты едва не умерла. Иногда мне казалось, что я тебя окончательно потеряла.

Адриана хотела спросить, где она была, но побоялась нового разговора в духе того, что она только что вела с «Николасом». Вместо этого она приложила руку к горлу и сказала:

– Я хочу пить.

– Я принесу воды.

Через несколько минут ей влили в рот чуть теплую, приятную на вкус воду. Креси потрогала ее лоб.

– Кажется, жар наконец-то спал, – сказала она.

Адриана окинула взглядом свое тело: на левую ногу были наложены шины. При вдохе сильно болели ребра. У нее в голове не укладывалось, как она могла ехать в таком состоянии.

– Где остальные?

– Эркюль погиб.

– Я это помню. – У нее перехватило в горле, но она превозмогла себя. – А где остальные?

– Из команды уцелело примерно половина. Все твои студенты живы, включая Елизавету, жив и отец Кастильо. Несколько твоих телохранителей погибли в бою с этими индейцами.

– Так они наши враги? – Адриана перевела взгляд на индейца.

– Они стреляли в моих воинов, – пояснил индеец. – И мои воины их убили. Если бы их ружья молчали, они бы остались в живых.

– Кто вы?

– Я не решаюсь назвать свое имя тому, кто силен, как ты. Осмелюсь лишь признаться, что я, подобно тебе, маг. Мы вместе вели бой с Солнечным Мальчиком, хотя иногда мне казалось, что ты на его стороне. Между прочим, он остался жив. Его армия преследует нас, нас разделяют два или три дня пути. Я еще слишком слаб, чтобы знать точно.

– А куда мы направляемся?

– К вашим соотечественникам, в Нью-Пэрис.

Адриана попыталась вспомнить, где находится этот город, но безуспешно.

Индеец заметил ее растерянность.

– Когда-то он назывался Мобил, – подсказал он. – Главный город Луизианы.

– Понятно. А зачем мы туда направляемся?

– Потому что у нас с вами там есть дела, – сказал индеец, после чего поднялся и ушел.

– Мы их пленники, но они обращаются с нами хорошо, – пояснила Креси. – Об убийстве твоих телохранителей он, похоже, сказал правду, недоразумение вышло.

– Мои телохранители убиты, джинны покинули меня, я одна, как в самом начале, Вероника.

– Ты не права, у тебя есть я, Линней и Эмили, Ломоносов. Они хотят видеть тебя, но я их не пускаю.

– Но я больше никого не могу защитить. Королева ангелов мертва.

– Вот и хорошо, может быть, теперь оживет Адриана, – сказала Креси.

– Я не уверена, я… – Но Креси не желала продолжать эту тему. – Я тяжело ранена?

– У тебя сломана нога и ребра пострадали. Ты потеряла много крови, а потом у тебя начался жар. Сейчас он, кажется, спал, и теперь ты быстро поправишься.

– Поправлюсь? Какой в этом смысл? Пока ты сражалась с Оли… – Адриана осеклась на полуслове, вернулся индеец.

– Солнечный Мальчик победил нас обоих, и его армия идет за нами по пятам. Но я думаю, есть способ одержать над ним верх. Вот он. – Индеец показал на ее руку.

– Она мне больше не служит, – сказала Адриана, но тут же вспомнила привидевшееся ей существо и его слова.

– Думаю, ты ошибаешься, – сказал Красные Мокасины.

– Это ты ошибаешься, если думаешь, что с ней можно так разговаривать, – оборвала его Креси.

Индеец чуть заметно нахмурился и посмотрел куда-то в сторону, словно он не слышал последних слов Креси. Затем он вздохнул и сказал:

– Примите мои извинения, вы только что пришли в себя. У нас мало времени, но мы можем отложить разговор до прибытия в Нью-Пэрис. Если, конечно, мы до него доберемся.

– Мы же идем впереди армии. Что нам может помешать?

– Мы впереди не всей армии, а только ее части. Несколько воздушных кораблей обогнали нас и высадили воинов у границ города, они встали у нас на пути.

– А их нельзя обойти? – спросила Креси.

Индеец смущенно улыбнулся:

– Я думал, мы пройдем сквозь них.

8
Скандалы и баталии

– Становится все хуже и хуже, – проворчал Томас Нейрн, припав к подзорной трубе.

Под ногами чуть раскачивалась палуба фрегата «Дофин». Они вышли в океан проверить мины и сети, а заодно выяснить, не пробрались ли сюда подводные корабли русских. Они не слишком удалялись от берега, старались оставаться под прикрытием пушек форта Конде, но вылазка все равно была опасной. Франклин считал, что усовершенствованный им эфирный компас сможет обнаруживать подводные корабли точно так же, как он обнаруживал воздушные корабли и колдунов, но он не был в этом абсолютно уверен. Он также не был уверен, что изобретенные им приборы заставят корабли всплывать, подобно пробкам.

Но вот чего они совершенно не ожидали, так это увидеть на горизонте паруса и облачка дыма, выпускаемые пароходными трубами.

Франклин так же видел их в свою подзорную трубу, как и Нейрн.

– Небольшой флот, – констатировал он. – Несколько военных кораблей на паровом ходу. Воздушных кораблей не видно, – проворчал Франклин. – Будем надеяться, что минные поля их остановят, а амфибии попадутся в сети.

– Большинство мин находятся на значительной глубине и предназначены в основном для подводных кораблей. Об обычных кораблях у нас не было никаких данных.

– Придется усилить оборону форта, – мрачно сказал Нейрн. – Вот черт, все более или менее стоящие командиры отправлены на редуты защищать форт со стороны суши.

У Франклина оборвалось сердце. Ему нужно было время, совсем чуть-чуть, но malakimне собирались ему его предоставлять. Войска противника на северо-западе не предпринимали никаких действий, и Нейрн не желал атаковать первым, использовал паузу для укрепления форта. И вот теперь у них три фронта: две сухопутные армии и флот. Неприятель может взять Нью-Пэрис одним ударом.

– Придется жарко, – пробормотал Франклин.

– Вот только вопрос – кому?! – воскликнул Нейрн. – Кажется, Господь сжалился над нами.

– Что ты хочешь сказать?

– Они подняли флаги! – ответил Нейрн. – Я вижу льва шведского короля Карла, крылатого льва Венеции, полумесяц янычар и… флаг Содружества! Оглторп сделал это! Он привел венецианский флот!

В душе Франклина ожила надежда, но он не хотел обманываться.

– А это не трюк? Что, если русские убили Карла и захватили его корабли, а флаги подняли, чтобы ввести нас в заблуждение. Ведь у нас от Оглторпа нет никаких вестей.

– Скоро все станет ясно, – заверил его Нейрн. – Они выслали вперед баркас. Думаю, нам надо их встретить и провести безопасным путем.

– Конечно, – без колебаний согласился Франклин.

* * *

– Маркграф Оглторп, вы как посланное небом спасение, – сказал Франклин с улыбкой.

Оглторп сдержанно усмехнулся:

– Мы, конечно, не с неба спустились, иным путем добрались, да еще и вместе с союзниками.

– Да вижу. И Карл с вами?

Оглторп рассмеялся:

– Он пожелал занять место в амфибии и с отрядом отправился к берегам аппалачей, где, как ему доложили, высадились русские войска. Даст Бог, быстро разделается с ними. А как дела в Нью-Пэрисе?

Франклин и Нейрн кратко обрисовали обстановку.

– Вижу, вам нужен генерал, – непринужденно бросил Оглторп.

– Очень нужен, – согласился Нейрн.

– Вот и хорошо, а то мне чертовски надоело быть моряком. Дадите полномочия, и к закату мои люди будут готовы вступить в бой.

– Мы вам дадим полномочия, но бой будет не завтра. Храни вас Бог, сэр.

– Пусть Он нас всех хранит. Нам Его помощь очень пригодится, – ответил Оглторп.

* * *

Король Филипп устроил в честь Оглторпа и прибывших с ним войск скромный ужин на открытом воздухе – на небольшом песчаном возвышении, окруженном дубами, искусственно выращенными, самых замысловатых форм, и густо увитыми испанским мхом. Двое индейцев развлекали публику игрой на скрипке и пением; вино, которым до этого потчевали гостей весьма умеренно, сегодня лилось рекой. К концу вечера Франклин оказался сидящим у костра напротив Оглторпа и черного как смоль Уноки. Они наперебой рассказывали о развернувшейся в форте Мальборо баталии.

– И здесь Унока не повиновался моим приказам, – сказал Оглторп.

– Вовсе нет, генерал, – возразил африканец, – вы никогда не приказывали мне не делать этого.

– Чего не делать? – спросил Вольтер, покосившись на Франклина, но тот предпочел не встречаться с ним взглядом. Каждый раз, когда Бен сталкивался с французом, он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему было стыдно, с другой – обидно, что его предали.

– Мы находились на самой верхней площадке форта, в некотором смысле это и был собственно форт. С этой позиции мы собирались держать форт в осаде, пока «Азилийский Молот» не пройдет узким проливом в океан на поиски кораблей короля Карла.

– Вы собирались все там погибнуть? – спросил Вольтер.

– Нет, мы собирались прорваться через стену, вернуться на амфибию, а на ней уже сюда, – ответил, мрачно улыбнувшись, Оглторп. – Должен признаться, шансов у нас на это было мало. Как только форт проснулся, тут же начался бой. И представьте мое удивление, когда у нашего противника оказалось менее пятидесяти человек и всего один воздушный корабль.

– Вопреки вашим ожиданиям там не было гарнизона?

– Был, и даже больше, чем мы рассчитывали. Около двухсот человек. Но наш друг Унока взял пятерых человек, и они вырезали почти весь гарнизон, пока те спали.

Франклин почувствовал приступ дурноты, ему стоило немалых усилий подавить его. Кто эти люди, которые так непринужденно говорят о подобных вещах? И этих головорезов он называет союзниками? На лице Вольтера он увидел схожее выражение и неожиданно почувствовал в нем родственную душу. Вольтер, в конце концов, был писатель и философ, и из всех здесь присутствовавших они были самые близкие друг другу люди.

– Нам нужно было каким-то образом справиться с воздушным кораблем, но один меткий выстрел решил все дело.

– Это генерал запрыгнул на стену и с одного ярда застрелил пилота! – загоготал Унока.

– Блестящий эпический сюжет! – чуть пьяно воскликнул король Филипп. – Мне нужен придворный поэт, который написал бы либретто для оперы.

Франклин не представлял себе эпических героев, перерезающих на рассвете горло спящему противнику. Он поставил себя на место молодого солдата армии претендента, который не знает, кому служит его повелитель. Он просто думает, что честно выполняет воинский долг. Возможно, он даже готов умереть, но видит в своем воображении доблестную смерть в бою, он даже и помыслить не может, что его, как барана, зарежут во время сладкого сна.

Но война за пределами гуманизма, это бесспорный факт. Войну затеяли зарвавшиеся идиоты. И пусть им воздастся!

Франклин тряхнул головой, отгоняя человеконенавистнические мысли. Война, которую они ведут, справедливая, единственно справедливая война. Наивно было бы думать, что ее можно выиграть, не запятнав души.

– Мсье Вольтер, не желаете ли вы стать моим придворным поэтом?

Вольтер криво усмехнулся, это у него всегда хорошо получалось.

– В последний раз, когда я сочинил поэму о вашем дворе, меня наградили Бастилией.

– Это был двор моего отца, не мой. И я уже не тот человек, не тот король, каким был в исконном Париже.

– Я подумаю над вашим предложением, – милостиво согласился Вольтер. – Хотя на данный момент все мое время поглощено иными обязанностями. – При этих словах он посмотрел прямо в лицо Франклину, после чего опустил взгляд. – Я тоже не тот, что был в Париже. Боюсь, все мое поэтическое вдохновение иссякло.

Оглторп кашлянул:

– Я слышал, сэр, вы были в Лондоне, когда случилась та ужасная трагедия. И вы остались там, чтобы предупредить двор об опасности. Если все так, то вы настоящий герой.

– Герой? – Вольтер стрельнул в него взглядом. – Что я должен был делать? Я не знаю. Все, что я делал, было неправильно.

– Расскажите нам, пожалуйста. Наверное, это последний вечер, когда мы собрались вместе и можем поделиться историями. Расскажите нам свою.

Вольтер очень долго молчал, наконец, вздохнул:

– Мы не могли заставить двор выслушать нас, за одну только попытку мы рисковали быть арестованными. Господин Гиз, ученик Исаака Ньютона и мой компаньон, придумал отчаянный план. Мы знали, что комета направляется на Лондон с помощью определенного вида аттрактора, прибора, имеющего сродство с этим чудовищным космическим объектом. И он думал, если мы найдем этот аттрактор, то сможем вернуть комету назад.

– Вернуть назад? – Франклин будто со стороны услышал собственный голос. – Ты хотел сказать, отправить назад на небо? Но до падения кометы оставались считанные дни, даже часы. Это была невыполнимая задача.

– Мы не рассчитывали развернуть ее в обратном направлении, – сказал Вольтер. – Немного изменить траекторию для того, чтобы она упала не на землю, а, например, в море. – Он сложил руки как для молитвы. – Иного плана мы придумать не могли.

– Но вы не нашли аттрактор.

– Нет, мы его нашли. В распоряжении господина Гиза была прекрасно оснащенная лаборатория Ньютона, и он создал детектор, с помощью которого мы и нашли прибор. Но его окружал такой плотный кордон французских агентов, что нас тут же арестовали, заковали в кандалы и на галере отправили на Барбадос.

– На Барбадос?

– Естественно, мы туда не попали. От падения кометы на море образовались большие волны. Мир погрузился во мрак, шторм не прекращался. Вода начала заливать трюм, и один добросердечный тюремщик освободил тех, кого мог. Я был в их числе, но, пока мы искали господина Гиза, галера развалилась на части. Я успел схватить его за руку и чувствовал, как он идет ко дну. У меня были ключи тюремщика, но я не мог найти замок на его кандалах. И вдруг меня охватил страх; спасая себя, я бросил его, уцепился за какой-то обломок галеры и, полумертвый, был выброшен на нормандский берег. – Он покачал головой. – Я не герой, а подлый трус.

– Вы выжили, чтобы принять участие в новой войне, – тихо сказал Оглторп.

– Вы бы так никогда не поступили. Вы бы с ним ушли на самое дно, до последнего вздоха боролись бы за его жизнь. Я не смог.

Франклин бросил в костер сухую веточку.

– Я знал Гиза. Он бы не принял твоей бессмысленной жертвы. Ни один человек не может сказать, что он сделал бы в той или иной ситуации. То, что человек думает о себе, и то, что он делает, – разные вещи.

– Хорошо сказано, – подхватил Оглторп.

Вольтер посмотрел на Франклина, на этот раз их взгляды встретились. И на этот раз противостояние уступило место сочувствию. Вольтер кивнул:

– А помнишь, твой наставник Лейбниц то и дело повторял…

– Это лучший из миров, – подхватил Франклин, – и все, что в нем ни происходит, – к лучшему.

Это всех развеселило, и даже Вольтер улыбнулся.

– Однажды я имел горький опыт – восстал против подобной философии, – сказал он. – Эта философия хорошо подходит людям богатым и привилегированным и совсем не подходит тем, чья жизнь – ежедневные страдания. И все же временами я соглашался с ней. Если ситуацию по объективным причинам нельзя улучшить, то зачем попусту сожалеть об этом или надеяться на счастливый исход в отдаленном будущем?

– Теперь я вижу, что в душе вы остались поэтом, – заметил король Филипп.

Вольтер промолчал. Он смотрел в костер, словно его пламя пожирало этот самый счастливый исход в отдаленном будущем.

– Ну что ж, джентльмены, – сказал Оглторп, – хочу пожелать всем спокойной ночи. Надо немного поспать и выходить на позицию. Я попросил разрешения у короля Филиппа и губернатора Нейрна командовать северным фронтом, и они любезно согласились. Так что завтра утром противник увидит поднятое нами знамя Марса.

– Спокойной ночи, мсье, – сказал король, – и Бог в помощь. Вы наш рыцарь удачи.

* * *

К рассвету отряд Оглторпа был на самом северном редуте. Маркграфа поразила невероятная тишина перед таким тяжелым сражением, которую нарушала лишь редкая перестрелка, устроенная индейцами, недисциплинированными и горячими, как и его собственные бойцы. Но эта тишина не могла длиться долго.

Башни станут первой целью противника: пока они стоят, русские не смогут ввести в бой воздушные корабли. А башни – крепкие орешки, они окружены магическими эгидами, в результате чего по периметру образуется пространство с воздухом, непригодным для человеческих легких, кроме того, они оснащены depneumifier.

К сожалению, как пояснила госпожа Карева, все это непременно привлечет внимание русских магов.

– Сэр, позвольте вопрос?

Оглторп повернулся к Парментеру:

– Позволяю.

– Почему бы нам не рассредоточиться по всему редуту, если наша задача – удержать его?

Оглторп криво усмехнулся:

– Я не люблю по-барсучьи сидеть в норе, даже если она очень уютная. Башня для противника, что бельмо на глазу, и я не собираюсь.

В этот момент, словно в подтверждение его слов, разорвался артиллерийский снаряд. И хотя он упал за четверть мили от них, они услышали его пронзительный вой и сотрясший воздух взрыв. Огромная сосна, возраста никак не менее пятисот лет, закачалась и почти мгновенно обуглилась, но не воспламенилась, так как находилась в зоне с пониженным содержанием кислорода.

Рядом с первым упал второй снаряд и выпустил вязкую огненную струю, которая тут же погасла.

Снаряды полетели один за другим, заполнив воздух непрерывным воем и грохотом, – казалось, Божий гнев низвергся на землю. И очень скоро в густом лесу образовалась широкая просека, ведущая прямо к невидимому под эгидой редуту.

– Ты только посмотри, они научили свои снаряды обнаруживать эгиду. Именно этого боялся Франклин. Окажись мы в зоне огня, даже носа не смогли бы высунуть. – Оглторп усмехнулся. – Теперь наша задача – убрать этих артиллеристов.

– Слушаюсь, генерал, – ответил Парментер.

– Берите лошадей – и вперед, пора встретиться с дьяволом лицом к лицу.

Было жутко слышать, как угасал вдали вой летящего снаряда, и не успевал он с грохотом разорваться, нарастал новый вой, – звучала разрушительная симфония войны.

Оглторп живо вспомнил свой первый бой, в котором он участвовал с принцем Евгением Савойским. Он, совсем мальчишка, никак не мог поверить, что новые алхимические пушки обладают невероятно большим радиусом обстрела и точностью наведения, они могли находиться так далеко, что их было не только не видно, но даже и не слышно. Первое, что он тогда приказал сделать, – это собрать отряд и найти пушку, которая расстраивала их ряды. Тогда пушка замолчала – замолчит и сегодня.

* * *

В первый раз задача оказалась нелегкой – нелегкой она была и сейчас.

Как только отряд Оглторпа подъехал к склону холма, откуда палили пушки, в их сторону пчелиным роем полетели пули. Что-то, как кузнечный молот, ударило Оглторпа в грудь и едва не выбило из седла; мысленно он наспех поблагодарил adamantium, закрывавший грудь, выхватил крафтпистоль и выстрелил в индейца, высунувшегося из-за ближайшего дерева. Тот дико завизжал: струя раскаленного серебра попала ему в руку.

Бой приобрел партизанский характер. Враг двигался на них не стройными шеренгами, а перебежками, прячась за деревьями, как и его следопыты. Они спешились, взяли ружья, выстроились в неровную цепочку и, стреляя, перебегали от одного дерева к другому, таким образом, продвигаясь вперед. Воздух наполнился густым запахом пороха и сосновой смолы.

Оглторп остался в седле, громогласным голосом он отдавал команды и стрелял по мелькавшим теням противника. Трое индейцев выскочили из укрытия и, на ходу стреляя из мушкетов, побежали к нему. Все пули летели мимо, и тогда они выхватили томагавки. Оглторп, не спеша, уложил одного, больше зарядов в его крафтпистоле не осталось. Он выхватил саблю, и в этот момент его лошадь заржала и завалилась на бок, из шеи животного фонтаном била кровь. Оглторп успел вскочить на ноги, но запутался в поводьях, когда к нему подлетели индейцы.

Одного тут же отбросило на ярд в сторону, а за спиной Оглторпа раздался победный вопль следопыта. Второй индеец отпрыгнул назад и выхватил боевой топор. Оглторп взмахнул саблей, и сверкнувшее лезвие задело индейца по плечу. Ранение не остановило индейца, они сошлись в рукопашной. Свободной рукой Оглторп попытался схватить занесенный над его головой топор. Промахнулся, и топор по касательной прошелся по его плечу, что оказалось довольно больно, и ударил прямо в грудь. Непроизвольно вскрикнув, маркграф кулаком стукнул противника в лицо и на мгновение почувствовал себя двадцатитрехлетним парнем в лондонской таверне, ярость и алкоголь бурлили в его крови, тогда он впервые испытал подлое наслаждение от ломающегося под тяжестью его кулака носа, животный восторг дикаря, убивающего собрата голыми руками. Он ругнулся на индейца, вызвавшего у него дикий инстинкт, схватил его за густые черные волосы и принялся наносить удары. Он продолжал бить, когда индеец был уже мертв.

Маркграф пришел в себя только тогда, когда заметил четырех следопытов, окруживших его, они отстреливались от наседавшего противника.

– Хватит, черт возьми, прятаться по кустам! – заорал Оглторп. – Лошадь мне и трубите атаку!

Если кто и был с ним не согласен, они промолчали. Оглторпу не было дела, безрассудно он поступает или нет, он генерал, черт возьми, а не уличный драчун, каким был более двадцати лет назад. Он не должен пускать в ход кулаки!

И в следующее мгновение, улюлюкая, как индейцы, они полезли вверх по склону холма. Как в странном сне, из-за кустов поднимались люди и падали, некоторые снова поднимались, но уже раненные. Сидевшие в засаде дожидались, когда колонисты пройдут, выскакивали и стреляли в спину. Оглторп обернулся и увидел, как в Кори Макуильямсе образовалась красная дыра размером с кулак, прямо под серебряной монетой, которую он носил на груди как оберег, – и это была та самая пуля, которая только что пролетела перед самым носом Оглторпа.

До вершины добралось менее половины его отряда. Как и следовало ожидать, первыми там оказались ямакро, не отставали от них и следопыты Парментера. Артиллеристы побросали свои пушки и клинками рубили остатки отряда Оглторпа. Сквозь удушливый дым орудий он увидел, что вершина холма расчищена, и кавалерия противника приготовилась к атаке.

В седлах сидели темнолицые люди, не похожие на индейцев, в чеканных доспехах, вооруженные абордажными саблями.

Оглторпу казалось, он чувствует дыхание коней, готовых сорваться с места. Его крафтпистоль давно истратил все заряды, а сабля больше напоминала палку, нежели острый клинок.

Он явственно осознал – конница противника сейчас сметет их всех. У них за спиной покинула свои укрытия пехота, и они теперь под перекрестным огнем. Он напрасно загубил столько людей.

И вдруг произошло чудо: орудия стихли, и монголы – по рассказам русского царя он догадался, что это были они, – начали падать замертво. Остатки его отряда завопили, радостно и почти в один голос, а противники растерянно, один за другим, падали как подкошенные.

Сквозь дым Оглторп видел, как на холм поднимался еще один отряд. Это были индейцы, по боевой раскраске и татуировкам он их сразу узнал.

Чокто.

* * *

Чудом было то, что они не начали стрелять друг в друга. Уцелевшие солдаты Оглторпа долго стояли, тяжело дыша, истекая кровью, и соображали: это что, новые силы противника, с которыми им предстоит драться? Но чокто уложили артиллеристов и монголов, и тогда Оглторп повернул остатки своего отряда на противника, поднимавшегося у них за спиной по склону холма.

Через полчаса бой закончился, высота была взята.

– Сэр, – к нему, прихрамывая, подошел солдат, – попросите врача перевязать вашу рану.

– Что? – Оглторп посмотрел на свое плечо. Топор содрал кожу, но кровотечения не было: на ране успела образоваться тонкая корочка. – Подождет, – сказал он. – А где Томочичи?

– Он преследует врага.

– А что ты скажешь об этих индейцах?

– Похоже, они наши союзники, сэр.

– Сейчас проверю, – сказал Оглторп, вложил саблю в ножны и направил нового коня на вершину холма.

Из укрытия вышла небольшая группа – несколько солдат в синих грязных камзолах во главе с индейцем-чокто лет тридцати – и приветствовала его. Среди них был высокий стройный парень с огненно-рыжими волосами.

– Halito, – сказал Оглторп, это было одно из немногих слов, что он знал на языке чокто.

– Добрый день, – ответил индеец по-английски.

– Кажется, вы спасли нас в самый тяжелый момент. Я вам за это очень благодарен. Меня зовут Джеймс Эдвард Оглторп, маркграф Азилии, командующий английской армией в Нью-Пэрисе.

– Рады, что помогли вам. Ваш враг – наш враг. Мы ведем с ними бой с того самого дня, как они переправились через Миссисипи.

– До нас дошли слухи, что чокто сдерживают продвижение армии.

– Я рад, что вы нас узнали.

Оглторп устало улыбнулся:

– В течение многих лет я учился распознавать индейцев, живущих на этих территориях. Вы нам помогли, как я сказал. Чем мы можем отплатить вам?

– Большая часть моего отряда останется здесь и продолжит сражаться. Но с нами тяжелораненая француженка. Нам с ней как можно быстрее нужно оказаться в Нью-Пэрисе.

Оглторп задумался: это могло быть хитрой уловкой, эдаким троянским конем.

– Сколько вас? – спросил он.

– Я, раненая дама, двенадцать человек ее свиты и еще одна индианка.

Оглторп кашлянул, он надышался дымом орудий, и кивнул:

– Доставлю вас туда к ночи. Сколько времени вы нам дадите для передышки? Много еще из авангарда противника осталось?

– Думаю, здесь была его большая часть, – ответил чокто. – Но скоро их здесь будет очень много.

– Ваши люди помогут нам перевезти эти пушки на наш редут?

– Конечно, генерал.

– Отлично. Я вам очень признателен, хотя вовсе не люблю обременять людей своими просьбами. Но смею заверить, мы в долгу не останемся.

– Хорошо.

Индеец отдал распоряжения на языке чокто.

– Где ваша раненая?

– В тылу. Если мы отправляемся в путь сейчас, мы принесем ее сюда.

Оглторп колебался лишь мгновение.

– Мы привезем ее. Позвольте спросить, с кем вы намерены встретиться в Нью-Пэрисе?

– С философом Бенджамином Франклином. Раненая тоже философ. Она прибыла из России. У нее для мистера Франклина очень важные сведения.