Текст книги "На берегах Ганга. Раху"
Автор книги: Грегор Самаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Ну, не бойся! – успокоил Гайдер-Али, проводя рукой по душистым волосам девушки, – твоя жизнь еще радует меня, но берегись подать мне когда-нибудь повод к неудовольствию!
– Разве ты убил бы твоего лучшего коня, великий господин? – спросил Самуд, пристально глядя на полное ужаса, но все-таки улыбающееся лицо Мариты. – А ведь все-таки легче заменить коня, чем такую танцовщицу, как она.
– Согласен! – кивнул Гайдер-Али. – И она навсегда сохранила бы мое благоволение, если б обладала еще искусством, которого ей не хватает. После сражений и забот правления я люблю слушать сказки, древние предания и волшебные рассказы о прежних калифах, это освежает усталый мозг, как ванна, и возвращает ему ослабевшую силу. Ах, как умела рассказывать моя рабыня Самасса! Она уже давно умерла, за ее жизнь я отдал бы все сокровища моего царства, она единственная, которую я взял в жены и сделал матерью сына моего Типпо Саиба.
– Если ты любишь сказки, великий господин, то я могу исполнить твое желание, – отозвался Самуд. – В молодости я учился рассказывать чудесные истории о старинных калифах.
– Так говори! – отвечал Гайдер-Али, откидываясь на подушки. – Мне любопытно, так ли хорошо ты рассказываешь, как объезжаешь лошадей.
Он хлопнул в ладоши, остальные рабыни подошли и сели полукругом на ковре, евнухи принесли шербеты в дорогих сосудах. Самуд взял вину и, легко перебирая струны, начал рассказывать длинную историю про великого калифа.
Марита слушала, затаив дыхание. Гайдер-Али тоже внимательно следил за рассказом. Он ласково кивнул, когда Самуд закончил, и заявил:
– Я доволен тобой, твой рассказ подействовал на меня, как освежающий шербет. И если б Марита умела рассказывать, как ты, то навсегда сохранила бы мое благоволение. Я бы хотел, чтобы ты научил ее своему искусству.
– Ну так что ж? – спросил Самуд. – Я помню много сказок, и, если Марита внимательна и хочет научиться, я могу передать ей столько, что она, как знаменитая рабыня персидского царя, будет рассказывать тысячу и одну ночь, – пообещал Самуд.
– Хорошо, я позволяю тебе, Самуд, ежедневно обучать ее, и я скоро испытаю плоды твоего учения. Однако ты нашел моих танцовщиц несовершенными, – продолжал Гайдер-Али. – Можешь ли ты их обучить, как сделал это с моей лошадью и обещаешь сделать с Маритой?
– Я сейчас сделаю пробу, – ответил Самуд. – Прикажи принести палку и корзину с белыми лотосами, но чтобы один был красный.
Через несколько минут принесли все, что просил Самуд. Рабыни смотрели с напряженным любопытством, а Самуд пестрыми лентами привязывал к золоченой палке белые цветы, которые составили нечто вроде пирамиды. На самом верху он прикрепил красный лотос.
– Господин, – отозвался он, окончив. – Будь милостив, назначь награду за каждый белый цветок, а самую большую и ценную – за красный.
– Хорошо! – согласился Гайдер-Али, тоже с любопытством следивший за приготовлениями. – Каждый белый цветок будет означать браслет с драгоценными камнями, а красный – двойную нитку жемчуга.
Самуд вышел на середину комнаты, поднял кверху украшенную цветами палку и крикнул:
– Старайтесь все сорвать цветы, они легко прикреплены, можете их схватить сразу и получить награду за вашу ловкость.
Он нагнул палку, все на нее кинулись, но он поднял ее высоко над головой и опустил в противоположную сторону. Он махал палкой то туда, то сюда, то высоко поднимал ее, то опускал до земли, то описывал ею круги в воздухе. Танцовщицы со всех сторон бросались на приманку, бегали, подпрыгивали, нагибались, теснились, делая при этом с полной естественностью такие изящные, красивые движения, что с первых же минут затмили предыдущий искусственный танец. Прошло довольно много времени, пока одной из танцовщиц удалось, наконец, выхватить белый цветок, и, соблазненная успехом, она стала добывать другой цветок.
Самуд все быстрее махал палкой, все разнообразнее стали ее повороты, а танцовщицы все страстнее предавались игре: волосы распустились, одежда соскользнула с плеч, глаза их горели, лица оживились, трудно было бы представить картину более привлекательную. Глаза Гайдера-Али сверкали, он нагнулся, следя за всеми оттенками прелестной игры, иногда ободряя возгласом какую-нибудь из танцовщиц, опередившую Других или ловко подкравшуюся к цели. Срывали все белые цветы, а красный лотос еще держался наверху, когда смуглая индусска схватила палку так, что Самуд не мог ее вырвать, но Марита подлетела, как стрела, и схватила красный лотос с громким, радостным криком, пока другие вмиг расхватали последние белые цветы. Самуд бросил палку, подошел к Гайдеру-Али и низко поклонился, а танцовщицы с цветами окружили его.
– Клянусь пророком, ты сдержал слово! – Гайдер-Али, довольный, поглаживал бороду. – Все танцы, виденные мною до сих пор, ничто в сравнении с твоей игрой, которой ты научил моих рабынь без всяких приготовлений.
По его приказанию евнухи принесли золоченые корзины со всевозможными украшениями. Он раздал награды, как обещал, и сам надел жемчуг на шею еще не успокоившейся Мариты, стоявшей на коленях перед ним.
– Ну, – подвел он итог, – вы все награждены, хотя ваша заслуга тут наименьшая, а ты, Самуд, давший мне такое дивное зрелище, ты не просишь ничего, как не просил и когда приручил моего коня… Ты горд, но не будешь иметь случая говорить, что Гайдер-Али – твой должник. Возьми мою саблю, от оружия гость не может отказаться, она будет напоминать тебе, что Гайдер-Али так же умеет награждать друзей, как наказывать и уничтожать врагов.
Он отвязал от пояса дорогую саблю, украшенную чудными камнями громадной ценности, и подал Самуду, который молча взял ее, низко кланяясь:
– Иди и отдыхай… Завтра начнем обучение сказкам, и, если ты и дальше будешь служить мне, как сегодня, у тебя не будет оснований уходить от меня.
Самуд прижал к груди подарок, поклонился до земли и удалился в свою палатку. Танцовщицы по знаку повелителя ушли в гарем в сопровождении евнухов. Марита же прильнула к ногам Гайдера-Али и положила ему на колени свою голову с рассыпавшимися волнами душистых волос.
III
На следующий день Самуд начал свою службу у Гайдера-Али, который продиктовал ему несколько писем своим визирям в Мизору и разные приказы военачальникам.
Все уже знали, что могучий повелитель водил пришельца в свой гарем, свидетельствуя тем самым о беспримерном благоволении к новому слуге. Все видели спокойное достоинство нового любимца и поэтому преклонялись перед ним, точно он уже стал одним из первых визирей страны.
Самуд много ходил по лагерю, ничто не ускользнуло от его глаз, и замечания, которые он высказал о расположении войск, встретили полное одобрение Гайдера-Али. Все его советы принимались, но тем не менее он шагу не делал без сопровождения телохранителей и приказ убить его при первом подозрении оставался в силе. Как ни милостиво относился Гайдер-Али к новому слуге, как ни импонировала ему его бесстрашная гордость, но недоверие так глубоко укоренилось в его душе, что он не мог от него отрешиться.
Он сам послал Самуда к Марите, чтобы учить ее рассказывать сказки. Евнух ввел Самуда в роскошную палатку фаворитки. Старая рабыня сидела в углу, зорко следя за выражением лиц Мариты и гостя. Марита лежала на диване, закутанная в широкую одежду из голубого шелка. Она почтительно поклонилась, скрестив руки на груди, вопросительно глядя на его серьезное, строгое лицо.
– Я пришел, как тебе известно, по приказанию господина, – объяснил Самуд, садясь против нее на довольно далеком расстоянии, – и выучу тебя сказкам, которые, наверно, порадуют его. Если ты каждый день будешь рассказывать ему новую сказку, то можешь надеяться сохранить его благоволение, хотя, – прибавил он, особенно пристально глядя на нее, – и не с такой уверенностью, как в том случае, если б волшебница дала тебе средство, о котором я рассказывал вчера в своей сказке.
Марита вздрогнула.
– Вы верите в силу этого средства, господин? – спросила она по-английски.
– Верю, так как знаю его и испытал! – отвечал Самуд.
Глаза Мариты радостно заблестели. Старуха навострила уши при непонятных ей словах, зорко следя за лицами говоривших.
– Будьте осторожнее, – предупредил Самуд, – старуха все видит, хоть не понимает разговора.
С тонкостью женского инстинкта Марита поняла необходимость данного предостережения. Она стала смотреть в упор на Самуда и произнесла с мольбой во взгляде, но улыбкой на устах:
– Если вы можете приготовить это средство, господин, умоляю вас, дайте его мне. Вы слышали, что говорил наш повелитель. Я убеждена, что он убьет меня в припадке гнева, а я не хочу умирать!
– Наш повелитель приказал научить тебя рассказывать сказки, – проговорил Самуд на канарезском языке, – чтобы ты могла их рассказывать ему во время его отдохновений после трудов. Как я вижу, ты понимаешь язык неверных, а мне иногда придется заставлять говорить проклятых врагов нашей веры на их языке. Ну, слушай мой рассказ, я начну с самого короткого, запомни его хорошенько, чтобы повелитель остался доволен тобой.
Марита с ужасом смотрела на него, не получая ответа на свою просьбу, она боялась, что он выдаст ее Гайдеру-Али, но спрашивать она не решалась. Она склонила голову и приготовилась слушать.
Самуд начал рассказывать одну из восточных сказок, простую по содержанию, но интересную по описаниям характеров и природы, по изречениям и поэтичным картинам.
Старуха слушала в углу, и даже Марита увлеклась занимательностью изложения. Самуд дошел до того места рассказа, когда герой-магометанин попадает в плен к англичанам и с ним говорит английский полководец. Самуд заговорил по-английски.
– Я исполню вашу просьбу, прекрасная Марита, если вы обещаете всегда оставаться моей подругой и защитницей. Когда я кончу мой рассказ, попросите меня приготовить вам душистые умывания и мази для волос, о которых я будто бы говорил вчера.
Марита подняла глаза, лицо ее сияло счастьем.
– О, великий господин, – обратилась к Самуду старуха, внимательно слушавшая и приписавшая перемену в лице Мариты рассказу. – Не будете ли так добры передать на нашем языке слова неверного полководца, чтобы и я порадовалась?
Самуд приветливо кивнул головой и передал на канарезском языке речь английского полководца, который в воздаяние храбрости своего пленника возвращал ему свободу…
Самуд продолжал рассказ.
– Хорошо ли ты запомнила все, прекрасная Марита? – спросил, окончив сказку, Самуд.
Марита уверила, что запомнила, и повторила некоторые, самые трудные места рассказа.
– У меня есть еще просьба к тебе, высокий гость моего повелителя. Ты говорил вчера о твоем искусстве приготовлять мази для волос и умывания для лица и рук. Прошу тебя, дай мне их, чтобы я стала еще красивее и чтобы другие рабыни не превзошли меня.
– Я охотно исполню твою просьбу, – отвечал Самуд. – Я сомневаюсь, что они улучшат твою красоту, но аромат понравится тебе и нашему повелителю, а лицо твое будет нежно, как утренняя заря. Скоро я принесу тебе эти средства и научу, как обращаться с ними.
Он поклонился и ушел, а когда его опять позвали вечером для игры в цветы, Гайдер-Али попросил его с улыбкой:
– Марита хочет иметь твои мази! Вот тщеславие женщин, они непременно хотят быть еще красивее, чем созданы, и забывают, что молодость и природная свежесть – их главные чары. Исполни все-таки ее желание…
На следующее утро Гайдер-Али похвалил своего гостя, так как первый рассказ, выученный Маритой, понравился ему и доставил приятное развлечение.
Уроки продолжались. Через несколько дней Самуд принес мази и душистые умывания в разных баночках и бутылочках. Среди них выделялся хрустальный флакон особой формы. Когда Самуду пришлось в рассказе опять говорить за англичанина, он сказал по-английски, не изменяя выражения лица:
– Спрячьте флакончик с длинным горлышком. Если вы выльете его в стакан шербета и подадите вашему повелителю, он навсегда будет привязан к вам, как сказочный калиф к своей рабыне. Даже когда ваша красота увянет, вы сохраните свою власть над ним. Флакончик же вы должны разбить, а осколки зарыть в землю под ковром вашей палатки, чтобы они никому не попались в руки.
Он опять перевел речь англичанина для старухи на канарезский язык, а когда урок кончился, Марита, счастливая и довольная, спрятала флаконы в дорогую шкатулку, где хранила драгоценности.
Вечером волосы ее благоухали, лицо разрумянилось, даже Гайдер-Али нашел ее красивее обыкновенного, а все остальные ей позавидовали. Евнухи подали, как всегда, шербеты. Кубок Гайдера-Али отличался от всех особенной художественной работой и был украшен драгоценными камнями.
Марита подбежала и взяла кубок. Она хотела сама подать его повелителю. Широкий рукав ее одежды, обыкновенно закинутый на плечо, спустился и Марита отвернулась поправить его. Она держала кубок в одной руке, другая рука ее на секунду скрылась в складках пояса. Все произошло так быстро и естественно, что никто, кроме Самуда, ничего не заметил. Рука Мариты дрогнула, подавая кубок Гайдеру-Али, и она с испуганным напряжением глядела, как повелитель осушил его до дна.
Вернувшись в свою палатку, Самуд долго сидел, мрачно устремив глаза в пространство.
– Свершилось убийство, – прошептал он, – низкое убийство человека, предложившего мне гостеприимство, даровавшего мне свою милость и доверие. – Он вскочил и сдавил голову руками. – Доверие? Нет, ведь меня всюду сопровождают его телохранители и малейшее подозрение повлекло бы мою смерть… Разве он не враг того, кто сделал меня снова человеком? Разве он не истребил тысячи людей, не имея никакого повода к ненависти и мести человечеству? – Он упал на колени, скрестил руки на груди и поднял к небу свои глубокие черные глаза. – Внемли мне, вечная таинственная сила, создавшая свет и управляющая им. Я отчаялся в тебе, я проклял жизнь, которую ты даровала мне… ты услышала меня, ты дала мне отомстить врагам, желавшим уничтожить меня… ты дала мне в руки гордого, неумолимого, жестокого тирана, который погубил тысячи людей и раздавил бы меня, как червяка, если б знал, кто я… Дай мне счастье, и я отрекусь от мести, я буду жить для любви и милосердия… – Он склонил голову и тихо-тихо прошептал: – Маргарита!..
На другой день рано утром в лагере поднялось волнение, передовые посты и конные разведчики принесли известие, что в Мадрасе наблюдается необычайное движение. Гайдер-Али сам поднялся на башню, как только взошло солнце, и осмотрел в телескоп позицию противников.
Типпо Саиб, главные начальники, маркиз де Бревиль и другие французские офицеры находились с ним. Сначала он подумал, что наконец-то пришла ожидаемая французская эскадра и вызвала смятение в городе, но английские суда, доставившие подкрепление, спокойно стояли на рейде, и на море нигде не виднелось ни одного паруса. Перед городом же, за предместьями, замечалось большее, чем обычно, количество войск. Войска двигались вперед, минуя виллы и сады, все новые войска выступали из города и располагались в боевом порядке.
– Они дерзают выступать в открытое поле! – вскричал Гайдер-Али. – Клянусь пророком, они погибли!
– Совершенно верно, – заметил Бревиль, тоже внимательно смотревший в бинокль. – Они занимали твердую позицию под защитой форта, но в открытом поле они в нашей власти. Мы должны их ожидать здесь, чтобы они рассеялись под орудиями Арко, и тогда при отступлении мы сможем перебить или разогнать их…
– А ты что скажешь, Самуд? – обратился Гайдер-Али к своему гостю. – Ты разделяешь мнение Бревиля?
Видя войска, выступающие из Мадраса, Самуд вздрогнул и крепко стиснул губы, но сейчас же оправился и спокойно отвечал Гайдеру-Али:
– Нет, великий господин, я не разделяю этого мнения. Если войска, выступающие из города, плотной массой придут сюда, то им придется погибнуть всем, до последнего человека. Враг, доведенный до отчаяния, опасен, и я не думаю, что тебе следует рисковать всем, что ты завоевал. Для тебя самое лучшее все-таки запереть их в Мадрасе и взять голодом. Если ты их победишь в открытом поле, они будут отступать в беспорядке и ты можешь ворваться вместе с ними и взять город. Если они удержатся, то, видя опасность, грозящую городу, им все-таки придется отступить, и если даже они отступят на старые позиции, то уже значительно ослабленными. Весть о поражении их разнесется быстро и даст тебе новых союзников…
– Клянусь пророком, ты прав, я того же мнения, так и должно быть! – согласился Гайдер-Али. – Подать мне лошадь!
Последние слова он проговорил торопливо, тревожно провел рукой по лбу и наклонил голову, точно она у него закружилась. Самуд следил за каждым его движением. Гайдер-Али опять выпрямился и удивленно озирался, точно ища причины своего головокружения. Потом он еще раз посмотрел в телескоп на равнину, где двигались войска и его армия начинала выстраиваться.
– Оставайся при мне, Самуд. У тебя зоркие глаза, и ты можешь мне понадобиться! – приказал он.
Самуд подошел, а за ним и телохранители. Гайдер-Али взглянул на них, они точно спрашивали его глазами, но он с улыбкой кивнул головой, как бы говоря, что отданное им приказание остается в полной силе.
«Он не верит мне, – подумал Самуд, – тем лучше!»
– А ты, сын мой, еще здесь? – спросил Гайдер-Али, оглянувшись и видя Типпо Саиба на башне. – Ты не с войсками, не стремишься навстречу врагу?
Типпо Саиб опустил глаза под пронизывающим взглядом отца:
– Я хотел просить тебя, отец, доверить мне крепость Арко, которой ты вполне справедливо придаешь значение надежного прикрытия.
Горе и презрительная насмешка мелькнули на лице Гайдера-Али.
– В твои годы я не усидел бы в тылу войска, когда наступает враг. Но ты прав, крепость Арко – наш оплот и должна находиться в наших руках, поэтому я передаю тебе командование над ней. Следи зорко за всем, не покидай своего места ни под каким предлогом и, даже если увидишь, что нам плохо, не посылай подкреплений, а напрягай и стягивай все силы, чтобы прикрыть наше отступление и встретить врагов выстрелами орудий и свежими войсками.
Типпо Саиб поклонился и поспешно ушел.
А Самуд подумал про себя: «Как прав Уоррен Гастингс, как верно судит, как хорошо знает своих врагов! Ему страшны не войска, не пушки, Гайдер-Али – единственный грозный враг».
Гайдер-Али сошел с башни, ему вывели лошадь, телохранители стояли, готовые его сопровождать; проходящие войска восторженными криками приветствовали своего полководца; знаменщик поднял знамя Мизоры. Гайдер-Али вскочил на лошадь, глаза сверкали, поблекшее лицо горело мужеством и отвагой, но у него снова потемнело в глазах, он испуганно вскрикнул и схватился рукой за голову.
– Что это? – спросил он. – Мне тяжело, точно смерть накладывает руку на меня!
Недомогание скоро прошло. Старый воин недовольно тряхнул головой: он сердился на свою слабость, которой не хотел давать воли над собой, и поскакал гордо выпрямившись.
Самуд, согласно приказанию, находился поблизости, а за ним ехали телохранители, не спуская с него глаз, готовые ежеминутно поразить насмерть.
Живописное зрелище представляли две воюющие армии при ярком солнце среди обширной равнины.
В центре английской армии во главе пехоты ехал генерал Эйр-Кот со своим штабом в ярко-красном, шитом золотом генеральском мундире и с развевающимся султаном. Все офицеры, по обычаю того времени, в бою участвовали в парадной форме. Войска шли в белых кителях и кожаных шапках вроде шлемов, также и конница, расположенная на обоих флангах.
Им навстречу страшно медленно двигалась армия Гайдера-Али по его приказанию. Опытный в военном деле раджа хотел еще до сражения утомить врага усиленным маршем, а самому возможно меньше удаляться от позиции. В противоположность англичанам центр его армии составляла конница, за которой он ехал сам и его телохранители с развевающимся большим знаменем. По обе стороны немного впереди шла пехота отдельными отрядами, в стороне, навстречу левому флангу неприятеля, – сильный отряд артиллерии.
Некоторое время обе армии наступали друг на друга: англичане быстрым ходом, войска Гайдера-Али так медленно, что едва двигались.
Когда они приблизились, батареи Гайдера-Али понеслись через поле, заняли холмы в стороне и открыли меткий непрерывный огонь, направленный в центр неприятельской армии. Сэр Эйр-Кот поставил пехоту большим каре и тоже открыл огонь из орудий, направляя его на авангард. Одновременно он дал приказ кавалерии во что бы то ни стало взять неприятельские батареи.
В минуту бой разгорелся со всех сторон, и пороховой дым густыми облаками поднимался к небу, воздух дрожал от пальбы, треска ружейных выстрелов и диких воинственных криков.
Англичане стреляли с удивительной меткостью и дрались необычайно храбро, но им все-таки не удалось взять неприятельские батареи. Артиллерия Гайдера-Али, обученная французами, стреляла так, что английская конница при каждом натиске рассыпалась и выстраивалась снова. Сэр Эйр-Кот ошибся. Как ни опытен он был, сколько ни одерживал побед, он недооценил прозорливость и ум полководца Гайдера-Али. В битвах с войском Могола и с магаратами Эйр-Кот всегда побеждал подавляющей силой своей сплоченной массы, о которую разбивались нападающие враги, как волны об утес. Теперь же он имел дело с противником, вовсе не старавшимся прорвать боевого построения его войска, а постоянными мелкими атаками со всех сторон отдалявшего решительный бой, только ослабляя и вызывая на него врага.
И решительная минута настала. Английская конница уже устала атаковать батареи, и противник с удвоенной силой направлял огонь на главный центр англичан. Мизорская пехота, набегавшая со всех сторон, грозила прорвать английское каре. Эйр-Кот отовсюду получал неутешительные донесения и должен был признать, что он и свою позицию удержать не может, а о том, чтобы выбить врага, и думать нечего. У старого генерала сердце разрывалось. Победы он и не ожидал, но надеялся нанести чувствительный удар врагу, может быть, даже оттеснить его в горы и устранить главную опасность для владычества Англии в Индии – веру в непобедимость Гайдера-Али.
Однако все было потеряно и оставалось только спасти, что можно. Хладнокровие и сознание долга не оставили старого солдата. Он приказал стянуть пехоту с обоих флангов к центру, а коннице – по возможности прикрывать отступление. Но пока его адъютанты под неприятельскими пулями скакали по равнине, передавая его приказание, вдруг ринулись из центра позиции Гайдера-Али – до сих пор неподвижные легкие всадники с пиками впереди, тяжелая кавалерия в кольчугах сзади. Земля дрожала от конского топота, они неслись грозной тучей, а в середине развивалось знамя Гайдера-Али, и он сам, окруженный телохранителями, командовал атакой.
Сэр Эйр-Кот держался в центре английского каре, которое плотно стянулось при атаке нового врага, еще не участвовавшего в сражении. Английские солдаты стреляли тройным рядом, причем первый ряд встал на колени, а последний стрелял через плечи второго. Оглушительный залп встретил атаку, но его действие оказалось не столь пагубно, как следовало ожидать, так как легкая кавалерия рассыпалась по всей линии англичан, отвлекая внимание солдат. В то же время другие всадники бросились с обеих сторон на английское каре и навстречу пехоте, идущей с флангов, отрезав ей соединение с центром. Всадники с пиками на полном скаку закалывали англичан, напирали саблями, разбивая строй позиции.
Положение англичан становилось опасным, но они хладнокровно выдерживали натиск. Зарядив ружья, английские войска вторым залпом встретили конницу. Почти весь первый ряд всадников противника свалился, и они отступили по команде Гайдера-Али, чтобы выстроиться вновь. Англичане тоже стали равняться, но флангам не удалось присоединиться к центру, так как легкая кавалерия постоянно окружала их, а батареи Гайдера-Али с холмов осыпали их градом снарядов.
Эйр-Кот, увидя, что врага осилить нельзя и нужно спасать войско в Мадрасе, отдал приказ отступать, отстреливаясь, и все силы направить на сохранение оставшегося войска. Но только началось движение назад, вся неприятельская конница снова ринулась широким клином. Отряды легкой кавалерии нападали на каре с флангов, батареи стреляли непрерывно, и пехота плотной массой наступала на англичан. Первые всадники повалились, встреченные залпом, но следующие напирали все сильнее, и во многих местах англичанам уже приходилось отбиваться штыками.
Первые ряды заметно поредели, конница все глубже врезалась в позицию англичан. Вдруг в мизорских войсках произошло смятение, они начали оглядываться назад, послышались громкие возгласы на канарезском языке.
В мизорском войске произошло нечто ужасное и необычайное. Гайдер-Али, окруженный телохранителями, приказывавший, потрясая саблей, чтоб взяли в плен английского генерала, и громко воодушевлявший войска, вдруг покачнулся в седле. Поводья выпали у него из рук, он издал громкий мучительный крик, его лицо исказилось, глаза остановились. Ближайшие всадники испуганно оглянулись и увидели, как их грозный, уверенный в победе полководец упал на шею лошади. Самуд, стоявший рядом, подхватил его и прислонил к себе. Он побледнел как смерть и мрачно следил за каждым движением лица и вздрагивавшего тела Гайдера-Али. Через несколько минут Гайдер-Али поднял голову, землистое, искаженное страданием лицо его выражало дикую, злобную решимость.
– Вперед! – крикнул он хриплым голосом. – Вперед! Бейте их и приведите мне вождя неверных, чтобы я наказал его для примера остальным. Я не ранен… пули этих несчастных не заденут меня… Вперед!
Он взмахнул саблей и страшным усилием воли преодолевал боль. Но воины не повиновались, они с ужасом смотрели на искаженное лицо своего предводителя.
– Вперед! – еще раз крикнул Гайдер-Али, собрав последние силы, но голова его упала на грудь, и он тяжело рухнул на руки Самуда, над которым телохранители держали обнаженные сабли.
– Это невозможно, великий господин, – прокричал Самуд так громко, что все окружающие слышали. – Ты болен… Ты не можешь продолжать бой. Твои воины теряют мужество без тебя…
– А я хочу продолжать! – опять крикнул Гайдер-Али, поднимаясь, но сейчас же вновь свалившись.
– Это невозможно, – повторил Самуд. – Ты поправишься, и твои силы опять окрепнут. Ты победил, дерзновенные почувствовали твое могущество… теперь они еще спасутся, но не уйдут от тебя… Прикажи отступать… это не бегство, и никто не решится тебя преследовать.
Гайдер-Али ничего не отвечал, он склонил голову в изнеможении, а Самуд громко крикнул:
– Господин внял моим словам и приказал отступать… Передайте скорее его повеление войскам…
Всадники все еще стояли в нерешимости, но Самуд, поддерживая Гайдера-Али, повернул его лошадь и медленно поехал назад. Никто не противоречил. Смятение охватило диких, неустрашимых воинов, которые не решались продолжать бой, видя своего вождя при смерти. Знаменщик повернул, телохранители окружили повелителя, и все в полном порядке направились к лагерю.
Сэр Эйр-Кот, пораженный увиденным, не мог понять, что случилось. Сначала он предположил хитрость, что его хотят заманить назад, чтобы вернее уничтожить. Если бы он стал преследовать врага сейчас, то отступление войск Гайдера-Али обратилось бы, пожалуй, в отчаянное бегство, но английские войска были страшно истощены, и генерал решил прежде всего выстроить их, чтобы принять новую атаку Гайдера-Али. Но таковой не последовало, вся мизорская армия спокойно возвращалась в Арко, батареи, причинившие такой вред англичанам, выпустили еще несколько снарядов и вернулись назад за всей армией. Тогда Эйр-Кот тоже скомандовал отступление, очень довольный, что ему удастся занять прежнюю позицию, что в такой ситуации ему казалось почти чудом. Произошло необычайное явление: две армии, только что сражавшиеся в ожесточенном бою, спокойно направлялись каждая в свою сторону.
В Мадрасе наблюдалось страшное волнение. Видя, в какое критическое положение попали англичане и как победоносно атаковал их Гайдер-Али, жители поняли грозящую опасность. Если враги уже сегодня захватят город, то они окончательно отрежут его от крепости, которая не в состоянии будет долго выдерживать осаду. Коренные жители и пришлые беглецы теснились у стен крепости. Некоторых, самых знатных, пускали в крепость, но в очень ограниченном количестве, так как в случае осады главным условием являлось беречь провиант. Многие бросились к лодкам и челнокам, чтобы добраться до рейда и найти спасение на судах. Отовсюду раздавались жалобы и стоны, пушки фортов стояли наготове, около них канониры держали зажженные фитили – все приготовились отчаянно защищаться, и даже беглецы из деревень вооружались чем попало, чтобы недешево отдать свою жизнь. Общий страх еще более усилился при отступлении англичан, но когда оказалось, что их не преследуют, а мизорские войска тоже удаляются в горы у Арко, то поднялись восторженные крики, которые долго не умолкали.
Мизорская армия в мрачном молчании вернулась в лагерь, всюду разнеслась весть о внезапной болезни полководца.
Типпо Саиб выехал навстречу, и по его бледному желтому лицу скользнула радость, когда он увидел отца почти без признаков жизни на руках Самуда. Он постарался тотчас скрыть ее и с внешними признаками горя и печали проводил отца в его палатку, пока войска в глубоком молчании размещались по лагерю.
Гайдера-Али одели в мягкую белую одежду и положили на подушки. Ему дали прохладительное питье. Через некоторое время он открыл глаза, осмотрелся, сознание, видимо, вернулось к нему, но силы оставили. Типпо Саиб упал на колени перед ним и стал плакать.
– Бог поразил меня болезнью, – с большим усилием произнес Гайдер-Али. – Я был близок к смерти и, пожалуй, не избегну ее… Может быть, скоро ты, сын мой, будешь командовать войском… Я завещаю тебе не складывать оружия, до тех пор пока не истребишь всех неверных и пока правоверные слуги пророка не будут одни властвовать в Индии.
– Ты исполнишь все это сам, отец и господин мой! – отвечал Типпо Саиб, смиренно кланяясь. – Твои силы восстановятся!
Гайдер-Али вздохнул и покачал головой. Печальным взглядом окинул он согбенную фигуру сына и увидел Самуда. Глаза его блеснули, в них светились коварная злоба и проснувшаяся надежда.
– Самуд, – пролепетал он, – ты все можешь, ты укротил мою лошадь, обучил моих танцовщиц и дал снадобий моей рабыне Марите для сохранения ее красоты. Если ты знаешь влияние трав на женскую красоту, то должен также знать, как действуют они на сердце и внутренности человека. Подумай о моей болезни и найди средство ее излечить, я не хочу умирать, я хочу по крайней мере прожить столько, чтобы уничтожить неверных и изгнать их из Индии. Вылечи меня – и все мои сокровища к твоим услугам…
