Текст книги "Секрет Юлиана Отступника"

Автор книги: Грег Лумис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Глава 41

 
Ред-Клауд-лейк, Миннесота, суд округа Мугвани,
на следующее утро
 

Чарли Кло в очередной раз вытер пот измятым носовым платком. На улице было прохладно – всего пятьдесят пять градусов [53]53
  55°F соответствует 12,8 °C.


[Закрыть], – но чтобы перетащить свои триста с лишним фунтов через площадь, потребовалось приложить немало сил. Впрочем, пока что дело шло даже лучше, чем он ожидал. Перелет первым классом… куда? В Сиу-Сити, Южная Дакота. Или это Северная Дакота? Вообще-то, Чарли был склонен полагать, что Северная Дакота существует только на картах, так что летел он, получается, в Южную Дакоту. И в прокате ему дали нормальный автомобиль, а не одну из тех поганых малолитражек, куда он еле-еле помещался. Поездка заняла около трех часов, включая одну остановку для заправки и еще две, чтобы перекусить.

Еще ему повезло, что он попал в отель «Холидей инн», единственное пристойное место в городишке, как раз перед тем, как тамошний ресторан закрылся на обед. Портье заверял его, что предоставил ему номер с самой большой, королевской-раскоролевской кроватью. Что ж, кровать и впрямь была неплоха. Только королева мелковата. Его руки свисали по сторонам. Чарли был уверен, что мир сконструирован под мелких людишек каких-нибудь двухсот пятидесяти фунтов весом. А многие и того мельче. Не так-то просто пробивать себе путь во вселенной, где тебя и без того считают громадиной.

Утром, за завтраком, он изрядно опустошил буфет, а потом поехал в город – милю или около того. Впрочем, городом следует называть что-то посолиднее, а это скорее поселок. Весь вылизанный, словно какая-то поганая альпийская деревушка, а самая высокая кочка, какую он пока что видел, – «лежачий полицейский» перед школой.

Что-то громко запищало, и он с силой хлопнул себя по шее. Долбаные москиты! Ему приходилось страдать от комаров в Южной Джорджии, от всякой кусачей гадости во Флориде, но разве можно было подумать, что москиты бывают такими большими? Любой из этих крошек вполне мог встать поперек дороги и оттрахать за здорово живешь самую откормленную индейку!

Внутри суд больше всего походил на декорацию к «Душной южной ночи». Не хватало только Кэрролла О’Коннора, игравшего этого парня, ну… Арчи Банкера. Из вестибюля Чарли спустился по лестнице, туда, где, согласно указателю, хранились архивы.

Прошел час, но ему не удалось даже приблизиться к тому, что он искал. Громко пыхтя от усилий, он взобрался на первый этаж и вошел в кабинет клерка.

Краснощекая молодая женщина отложила журнал «Пипл» и подошла к столу, возле которого, снова вытирая лицо платком, стоял Чарли.

– Я по поводу ваших архивов, – сказал он в ответ на ее вежливый вопрос. – Что-то я никак не найду никаких документов о рождении, смерти и прочего старше 1950 года.

– Смотрите на компьютерах в архиве, – ответила женщина, насмешливо взглянув на него.

Чарли покачал головой.

– Это я знаю, но мне нужно посмотреть оригиналы, сами книги записей.

Она снова взглянула на него, на сей раз так, будто опасалась, что он не в своем уме и может представлять для нее угрозу.

– Сэр, они складированы. Их здесь нет.

Чарли посмотрел по сторонам, увидел стул секретаря и осторожно опустил на него свою тушу. Он уже простоял целый час в долбаном архиве, а теперь стоял опять и трепался с этой дурой, не понимавшей разницы между оригиналом и электронной копией. Его ноги не на шутку разболелись. Они не были рассчитаны на такой вес, какой он на них взвалил.

– Где они находятся?

Она указала пальцем, как будто нужные документы находились в этой же комнате.

– Поезжайте по Мейн-стрит до указателя выезда из города и на первом перекрестке сверните налево. Там находится хранилище, где мы держим основной архив.

Он тяжело поднялся и повернулся.

– Спасибо.

– Сэр! Подождите минутку. Это хранилище не всегда открыто. Я позвоню, узнаю, когда вы сможете туда попасть.

Проклятье. Ладно, по крайней мере, он сможет перекусить в кафе, которое приметил на другой стороне площади.

– Спасибо. Я вернусь через несколько минут.

Через сорок минут Чарли расплатился и вышел на тротуар. Случалось ему получать жратву и получше, но бывало и хуже. Гораздо хуже. На углу он посмотрел направо, потом налево и начал переходить через улицу в сторону площади. Когда от противоположного тротуара его отделяло лишь несколько шагов, он услышал рев мощного двигателя, повернул голову и увидел радиаторную решетку самого большого из долбаных грузовиков, какие когда-либо видел.

Чарли успел еще подумать о том, что остановиться эта зараза, похоже, не успеет.

Глава 42

 
Рим, Санта-Мария-делла-Кончеционе, Виа Венето, 27,
на следующий день
 

Лэнг нарочно выждал почти до начала полуденной сиесты. К этому времени церковь опустела. Опустел и неф, и притвор, и в единственном проходе не было никого, кроме пожилой женщины в монашеском одеянии. Она, беззвучно шевеля губами (Лэнг решил, что она, конечно, молилась), перебирала бусинки четок. Из апсиды и трансепта за алтарем доносились голоса – вероятно, несколько туристов не пожалели денег, чтобы посмотреть на находящуюся в подземной части здания жуткую выставку костей, которой эта церковь и прославилась. Из огромного количества размещенных не без искусства одинаковых или разных по размеру костей – черепов, ребер, позвонков, бедренных костей и других частей скелета, не поддающихся опознанию, – на полу были выложены огромные розетки.

И в самом деле, искусство спрятано в глазах зрителей. По крайней мере, некоторых зрителей.

Часовня Святого Михаила представляла собой небольшое помещение в правой части нефа. Там помещалось всего три ряда по пять очень неудобных с виду деревянных стульев. Сейчас там никого не было, но на угловом месте справа покоился хозяйственный пакет из оберточной бумаги. Если кто-то и наблюдал за происходившим, то или наблюдатели были невидимы, или Управление решило обременить этим поручением монахиню, невзирая на ее весьма преклонный, определенно пенсионный возраст.

Лэнг взял пакет и вышел.

Ее он увидел, как только вышел из церкви и собрался спуститься по одному из маршей сдвоенной лестницы: молодую цыганку, пристроившуюся возле нижней ступеньки. Когда Лэнг поднимался по лестнице всего две-три минуты назад, это место занимала морщинистая старая карга, самым что ни есть жалобным голосом выкрикивавшая мольбы о подаянии. Подходы к церквям являлись главным достоянием в профессии нищенства; такие места не отдавали без борьбы. И все же старуха уступила свое место и ушла. Еще непонятнее было то, что в миске, стоявшей перед вновь пришедшей попрошайкой, уже лежало довольно много монет. Она или отобрала миску у старухи, или была мастерицей своего дела. Судя по тому, что она смотрела не на прохожих, а на фасад церкви, так оно и было. Ее одежда, конечно, не отвечала последнему писку моды, была опрятной и чистой, а не такой грязной и рваной, в какой он привык видеть римских цыганок. И, если ему не изменяло зрение, ее ногти были не только аккуратно подстрижены, но и покрыты лаком.

Он сунул руку в карман, извлек горстку мелочи и бросил в ее миску. Цыганка не посмотрела на деньги, а, напротив, взглянула ему в лицо. Чем и выдала себя с головой.

– Grazie, signor, – сказала она.

– Купите себе жидкость для снятия лака, – ответил по-английски Лэнг, наклонившись, чтобы его не слышали другие прохожие.

Глава 43

 
Рим, отель «Хасслер»,
вечером
 

Почти всю оставшуюся часть дня Лэнг потратил на изучение содержимого пакета. К тому времени он уже знал, что при помощи флуороскопа можно сделать отчетливо различимыми совершенно стершиеся надписи и чеканные изображения на древних монетах. А инфракрасная съемка выявляла на старых закрашенных обоях первоначальный цветочный узор, которому, может быть, лучше было бы оставаться закрашенным.

Фотоаппарат был цифровым. Он обладал тем преимуществом, что позволял сразу же увидеть сделанные снимки, но был у него и существенный недостаток – Лэнг плохо понимал, как это делать. Потратив впустую около получаса, он вышел из отеля и направился на поиски фотомагазина. Искомое обнаружилось в нескольких кварталах от отеля. Прилично говоривший по-английски продавец, проявив куда больше терпения, чем нашлось бы при подобных обстоятельствах у Лэнга, продемонстрировал ему на фотоаппарате той же марки, насколько просто смотреть на нем фотографии.

Проблема состояла в том, что Лэнг боялся любой цифровой аппаратуры. Дома он (при помощи Сары) кое-как справлялся со стоявшим в офисе компьютером, на котором писал письма и составлял юридические документы. А вот, когда доходило до отправки чего бы то ни было в киберпространство, его худшие опасения претворялись в реальность. Обзор, на подготовку которого затрачивалась неделя, уничтожался злокозненной электроникой за наносекунды. Компьютер издевался над ним, то и дело напоминая о его бездарности выскакивающими на экране надписями, вроде «Невозможно отправить сообщение. Адрес неполон» или «Номер счета указан неверно» – так заканчивались все его попытки оплатить через Интернет счет или купить билет на самолет. Руководства и «хэлпы» нисколько не помогали. Инструкции были бесполезны. Их писали для тех, кто ясно представляет себе и байты, и накопители на жестких дисках, и другие загадочные явления, так что тексты, призванные помочь в работе, лишь укрепляли в Лэнге ощущение одиночества в цифровом мире.

С грустной ностальгией вспоминал он те дни, когда, чтобы отправить письмо, нужно было положить его в самый настоящий конверт, облизать марку, наклеить ее и сунуть в почтовый ящик, не страшась того, что пропустил букву в адресе или в фамилии адресата. А сейчас именно эти маленькие ошибки приводили в бешенство упрямую, если не откровенно злокозненную электронику и своенравные системы доставки. Лэнг никогда не понимал, как человек может овладеть эзотерическим искусством нажатия клавиш (или, как в данном случае, кнопок на фотоаппарате) для выполнения определенной задачи, а не какой-то другой.

Именно это чувство он испытывал, внимательно наблюдая за продавцом, объяснявшим, как использовать камеру, ограничив, впрочем, свой урок ее включением и выключением и просмотром сделанных снимков. Что касается зарядки аккумуляторов, то с этим он надеялся справиться сам.

Вернувшись в гостиницу, Лэнг дождался заката. В Риме это особые минуты, когда холодные мраморные памятники покрываются золотом, а охристые здания наполняются жаром, будто светятся изнутри. Впрочем, нынешним вечером Лэнг не замечал этой игры света, сосредоточившись на предстоящей работе. Он надел рясу и набил старомодный кожаный портфель оборудованием, часть которого купил несколько дней назад, а часть получил от Риверса.

Через несколько минут Рейлли превратился в одного из многочисленных священников, торопливо шагающих по улицам и переулкам Рима, чтобы успеть в Ватикан к назначенному для какой-то надобности времени. Но, в отличие от всех остальных, он действительно спешил; ему требовалось время, чтобы подыскать группу, наиболее подходящую для того, чтобы к ней присоединиться. И еще он был единственным человеком во всем Риме, которому предстояло разбираться в делах римского императора-язычника, умершего почти две тысячи лет назад.

Когда он уже подходил к Тибру, его сотовый телефон дважды прогудел и умолк. Это был заранее оговоренный сигнал – звонила Сара.

Втройне озабоченный собственной безопасностью после недавних событий, Лэнг потратил несколько минут на поиск телефона-автомата. Он слишком много знал о «Рапторе», спутниковой системе, в которой участвовали Соединенные Штаты, Великобритания, Австралия и Новая Зеландия, и которая позволяла перехватить любой телефонный разговор по всему миру. Концепция была изумительной, но исполнение, к сожалению, оставляло желать лучшего. Англоязычный мир действительно мог слышать все, о чем говорили на его территории, но не имел никакой возможности решить, какой именно разговор представляет интерес. Решение все же нашли – перепрограммировать систему так, чтобы она оперативно переходила к записи разговоров, в которых были зафиксированы определенные ключевые слова.

Хотя Лэнг и не сомневался в том, что любой трансатлантический разговор между ним и его секретарем будет погребен под, самое меньшее, тысячей других диалогов, он знал и то, что никакая система не застрахована от перехвата или хакерской атаки. Те, кто стремился убить его, могли просеять информацию и выделить его слова. По крайней мере, теоретически такое было вполне возможно. Использование телефона-автомата просто гарантировало, что анонимный враг не сможет использовать самый простой способ перехвата. Если, конечно, не держит под контролем и телефон в его офисе.

Лэнг набрал код Соединенных Штатов, код Атланты и телефон своего офиса. Послышался писк, взвизгивания и похрюкивания, часто сопровождающие международные звонки, а потом раздался голос Сары.

– Лэнг, – сказала она дрожащим голосом, – Чарли Кло умер.

Рейлли не сразу осознал ее слова.

– Чарли? Каким образом?

– Я знаю только то, что напечатали в сегодняшней газете. Он был где-то на севере… – Пауза, вероятно, она потянулась за газетой. – В Ред-Клауд-Лейк, это в Миннесоте. Написано, что он приехал туда по делу, и его сбил тяжелый грузовик. Водитель с места происшествия скрылся. Лэнг, он был таким замечательным человеком…

Здесь она полностью заблуждалась, но Рейлли все же пробормотал обычные бессмысленные слова утешения, которые принято говорить в таких случаях, и лишь после этого повесил трубку.

Судя по всему, Чарли удалось докопаться до того, что ему было поручено искать. К сожалению, Лэнг мог лишь гадать, что именно он нашел.

Глава 44

 
Рим, площадь Святого Петра,
через двадцать минут
 

На сей раз Лэнг примкнул к хору мальчиков. Дети, как он решил, направлялись в Ватикан, чтобы принять участие в вечерней службе, проводимой в одной из многочисленных церквей и часовен. Шумная толпа, оберегаемая двумя строгими монахинями и несколькими священниками, прокатилась мимо гвардейца. Мальчишки громко и радостно кричали швейцарцам «buona sera» и размахивали какими-то пропусками. Выданные в Джорджии водительские права Лэнга снова благополучно выдержали осмотр. Тени на площади к этому времени достаточно сгустились, и Рейлли без труда смог отступить в конец буйной процессии и, в конце концов, отстать от нее как раз перед дверью, охраняемой камерой наблюдения.

За камерой он наблюдал добрых пять минут, пока не убедился в том, что цикличность ее движения осталась прежней. Любые изменения в скорости ее поворотов, новые цифры кода электронного замка, еще какие-то новшества говорили бы о том, что его предыдущий визит сюда не остался незамеченным и охрана приняла какие-то дополнительные меры предосторожности, о которых он не имел никакого представления.

Мимо катились автомобили. На узкой дорожке между базиликой и колоннадой казалось, что они едут очень быстро, хотя это было далеко не так. Однако их скорость была все же достаточно велика для того, чтобы от тех, кто переходил здесь проезжую часть, требовалось соблюдение осторожности. Лэнг отступил поглубже в тень, куда попадали только отсветы от лучей фар. Стараясь держаться так, чтобы свет уличных фонарей и автомобильных фар не падал на лицо, Лэнг подошел к двери и рискнул посветить фонарем на замок. Внешне тот казался тем же самым. Никаких следов работы, необходимой для того, чтобы установить новую сигнализацию, тоже не было видно.

Лэнг глубоко вздохнул, будто собирался нырнуть в глубокую воду, и набрал на пульте несколько цифр.

Глава 45

 
Рим, площадь Святого Петра,
30 апреля 1944 г.
 

Штурмбаннфюрер Отто Скорцени быстро и решительно шагал по площади Святого Петра. Следом за ним, как на параде, маршировали восемь эсэсовцев, с пистолетами-пулеметами «МР42» на груди. Замыкали короткий строй двое рядовых вермахта, тащивших деревянный ящик, в который легко поместился бы средних размеров гроб. Скорцени рассматривал пост швейцарской гвардии, а швейцарцы смотрели на него. Ему хотелось надеяться, что эти парни в средневековых костюмах окажутся не слишком безрассудны и не будут пытаться их остановить. За время службы в СС он достаточно насмотрелся на трупы безрассудных молодых парней.

Когда отряд в черных мундирах [54]54
  И снова расхожий стереотип, укрепившийся в свое время как на Западе, так и в СССР. На самом деле эсэсовцы в принципе перестали носить черную (парадную) форму начиная с 1940 года; тем более трудно представить себе диверсионную группу СС, резко выделяющуюся своим внешним видом во время выполнения боевого задания.


[Закрыть]подошел к тому месту, где колоннада соединяется с базиликой, два швейцарских гвардейца, скрестив алебарды, преградили немцам путь. Хорошо хоть, что большинство швейцарцев говорит по-немецки, пусть и криво.

– Стой! – приказал Скорцени своим подчиненным и обратился к стражникам: – Guten Morgen, meinen Herren! [55]55
  Доброе утро, господа (нем.).


[Закрыть]Мы по делу. Не валяйте дурака и пропустите нас без разговоров.

– У вас есть пропуск? – спросил один из стражников – Скорцени был уверен, что ему нет еще и двадцати.

Эсэсовец вздохнул.

– Парень, мой пропуск – вот эти «стволы». Думаю, ты хорошо их видишь. Так что пропусти нас, пожалуйста.

В глазах мальчишки не было и тени страха, одна только ненависть. Точно так же глядели на Скорцени русские партизаны, стоя перед свежими могилами и ожидая расстрела.

Отто снова вздохнул и отдал приказ. Восемь эсэсовцев, как один, вскинули автоматы. Одновременно клацнули восемь передернутых затворов. Скорцени даже восхищался швейцарскими гвардейцами, но был и несколько расстроен их неразумным поведением. Смелость превыше национальной принадлежности. Это такой товар, который нужно беречь, а не тратить впустую.

Старший из швейцарцев, лет, пожалуй, двадцати пяти, стоявший до этого чуть в стороне, в тени, шагнул вперед и что-то сказал постовым на своем корявом немецком языке, вернее, диалекте, на котором говорят во многих швейцарских кантонах. Скорцени разобрал только половину слов. Двое юношей опустили оружие и отступили на два шага назад, продолжая кривить рты в гневной гримасе.

– Вот и молодцы, – сказал Скорцени. – Теперь сложите свои палки и убирайтесь по-хорошему. – Он сделал знак, и двое эсэсовцев вышли из строя.

Оставив одного человека следить за разоруженными и очень несчастными швейцарцами, немцы подошли к ничем не примечательной боковой двери базилики. Скорцени отцепил от пояса электрический фонарь. Остальные последовали его примеру.

Теперь начинается самое сложное, подумал штурмбаннфюрер. Нужно точно следовать тому маршруту, каким вчера вел его священник Каас. Скорцени открыл дверь и оказался в темноте – настолько полной, что можно было подумать, что света и вовсе не существует. Потянуло прохладным ветерком, пахнувшим каменной пылью и влажной землей.

В первую секунду в луче фонаря не было ничего, кроме тучи пылинок, плавающих в воздухе, словно миниатюрные созвездия в своей собственной темной вселенной. Когда же глаза Отто привыкли к мраку, который не мог разогнать даже свет фонаря, он разглядел нечто похожее на узкую улицу, обрамленную укрытыми сумраком зданиями. Дорога плавно поднималась вверх.

– Осторожнее, – предупредил он своих людей. – Здесь все засыпано камнями, так что глядите под ноги.

Несколько минут маленький отряд шел по плавно поднимавшейся дороге, обходя кучки глины и камней. Из мрака появлялись и исчезали пустые дверные и оконные проемы, над некоторыми из них угадывались следы надписей. Кое-где можно было различить картины, изображавшие людей и животных. Между многими строениями громоздились нераскопанные завалы. Наконец они остановились перед большой округлой площадкой, окруженной валом из свежевыбранной земли. Аккуратными кучками были сложены ломы и лопаты. В темноту тянулся канат с привязанными к нему ведрами – нечто вроде конвейера для вывоза щебенки. Немцы достигли того участка, где в настоящее время проводились раскопки.

Скорцени посветил вверх. Луч фонаря уперся в темный камень – потолок; над ним располагалось подземелье Ватикана или грот, как его чаще называли. Здесь склон холма, по которому они поднялись, соприкасался с возведенным наверху зданием. В одном месте в глубь земли уходил небольшой проход. Именно это место и показал ему вчера священник.

Жестом приказав солдатам с ящиком следовать за ним, Скорцени двинулся дальше по склону, удивляясь тому, насколько твердый здесь грунт. Хотя почему бы и нет? На этой части холма никто не бывал триста с лишним лет, с тех пор как закончили строительство нынешнего папского дворца.

Отто обернулся, чтобы убедиться, что солдаты с ящиком идут за ним, а потом направил луч света на неглубокую нишу, находившуюся прямо перед ним. Поначалу он видел лишь каменную кладку, часть фундамента стоявшего наверху громадного здания. Неторопливо перемещая луч света, он разглядел каменные столбы фута по четыре шириной каждый, почти неотличимые от окаменевшей глины, заполнявшей промежутки между ними. Через некоторое время ему показалось, что нижняя часть одного из столбов отличается по цвету от тех, что находились выше. Скорцени наклонился и поднес фонарь поближе к подозрительному месту. Да, он не ошибся, разница в цвете действительно была.

Отто вынул из кармана кисточку и принялся сметать грязь, покрывавшую основание колонны, и уже через несколько минут раскрыл прямоугольник, отделенный от основной кладки почти невидимой линией. На вставке виднелись следы сколотой надписи.

Впрочем, последняя его не слишком интересовала; на подобные надписи он достаточно нагляделся в Монсегюре и представлял себе, о чем здесь могла идти речь.

Махнув фонарем, штурмбаннфюрер подозвал к себе солдат вермахта и приказал им открыть ящик и достать инструменты. Через считаные секунды эти двое уже суетились с ломами и кувалдами возле колонны, пытаясь вывернуть камни из новой кладки. Скорцени заметил также, что кое-кто из эсэсовцев тревожно поглядывает вверх, будто ожидая, что сейчас им на головы обрушится весь Ватикан. Если такое и было возможно, то лишь со старой базиликой. Римский папа Юлий II, начав перестраивать Ватикан в 1506 году, намеревался сохранить папский дворец, выстроенный Константином, но ему вскоре пришлось отказаться от этой мысли, а его преемники, более ста лет продолжавшие начатую им работу, снесли остатки древней постройки. От первого здания собора Святого Петра не осталось ничего, кроме этих мощных свай, которые теперь не несли никакой нагрузки.

Через десять минут в узкую щель, отделявшую первоначальную кладку от более новой, были вбиты клинья и вставлены ломы. Еще несколько минут, и камни с громким скрипом начали подаваться.

Присев на корточки, Скорцени ухватился за один из камней, будто наделся в одиночку вытащить его. Еще через некоторое время камень вынули; образовалась дыра, в которую легко можно было просунуть руку с фонарем, что он и сделал – и, закрыв левый глаз, будто целился из винтовки, заглянул в щель.

Сначала Отто решил, что видит какую-то стену, оштукатуренную глиной. Потом подметил, что красноватая стенка изогнута, и подался немного назад, чтобы лучше охватить находку взглядом. Перед ним, чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, находился какой-то большой сосуд – ваза или кувшин.

– Ну-ка, разберите эту стенку! – приказал он, выпрямившись. – Чем скорее доберемся до того, что за нею спрятано, тем скорее выйдем отсюда.

Вероятно, этот аргумент вдохнул бодрость в солдат. Уже через пять минут спустя они вытащили наружу большой предмет, похожий на вазу. Скорцени узнал амфору – большой сосуд, как правило, греческого происхождения, с двумя ручками чуть ниже стройной горловины. Только эта амфора была в рост человека – во всяком случае, человека, жившего в эпоху Юлиана.

Скорцени дождался, пока солдаты по возможности очистят амфору от пыли и грязи, и осмотрел находку. Сосуд был запечатан, и печать сохранилась почти в целости. Ему даже показалось, что он различает оттиснутые на окаменевшем за много столетий воске буквы. Заложив руки за спину, эсэсовец медленно обошел огромный сосуд. Нужно было принять решение – открыть ли его прямо здесь?

Вероятно, не стоит, решил он в конце концов. Конечно, было возможно, что амфора заполнена чем-то таким, для чего и была предназначена, – оливковым маслом, например, или вином, но это было маловероятно. Какой смысл хранить столь обыденные вещи в таком странном месте? Куда вернее, что в кувшине хранится нечто такое, что следует прятать от воздуха и света. Например, какие-то документы. И, вне всякого сомнения, это были те самые документы, которые, как сообщала надпись в Монсегюре, были захоронены в… Как же ее перевел тот профессор-латинист? Кажется, во дворце одного бога?

Да, судя по всему, не было смысла открывать амфору здесь. Пусть ее распечатают другие. И сами будут виноваты, если что не так. Скорцени был почти уверен, что фюрер останется доволен, если…

– Герр штурмбаннфюрер, – один из солдат наклонился и заглянул в проем, откуда только что извлекли амфору. – Там, кажется, еще одна.

Опустившись на четвереньки, Скорцени просунул голову в дыру. Да, действительно, еще один сосуд, точь-в-точь такой же, как и первый. И пока первый стоял на месте, его нельзя было разглядеть.

А вот это уже представляло определенные трудности. В ящик, принесенный двумя пехотинцами, помещалась только одна амфора. Полученный приказ разрешал Скорцени поступать по собственному усмотрению, так что решать должен был он сам. Незаметно вынести из Ватикана древний кувшин ростом с человека было нельзя. С таким же успехом можно было бы сделать это под звуки оркестра, играющего партийный гимн «Хорст Вессель».

Macht nichts, не беда. Все равно через несколько дней, самое большее через неделю, Пий XII окажется заложником у них в руках и расплатится за свою свободу всеми ватиканскими сокровищами, в том числе и вторым глиняным кувшином.