Текст книги "Секрет Юлиана Отступника"

Автор книги: Грег Лумис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 24

 
Атланта, Джорджия, Парк-Плейс, 2660 Пичтри-роуд,
в тот же день, вечером
 

Лэнг сидел дома возле стойки, отделявшей кухню от гостиной, – там он обычно завтракал. На столешнице были разложены с полдюжины листов из желтого адвокатского блокнота, на каждом было выписано по отдельному варианту перевода.

«Император Юлиан приказывает царю иудеев обвинение во дворце одного бога»?

Явно недоставало еще одного глагола.

«…Царь иудеев погребен и обвинен во дворце одного бога»?

Бессмыслица. Как справедливо отметил Фрэнсис, это нужно было сделать на триста лет раньше.

Колесики в мозгу, как и в любом другом механизме, лучше вращаются, если их смазывать. А какая смазка может быть лучше небольшой дозы односолодового виски? Лэнг слез с высокой табуретки и подошел к секретеру работы Томаса Элфа, одному из немногочисленных сохранившихся образцов мастерства этого замечательного чарльстонского мебельщика, вошедшему в крайне малое число предметов, взятых Лэнгом в новую квартиру после смерти Дон. В нижней секции секретера хранились лучшие напитки, имевшиеся в квартире.

Выпрямляясь, он заметил глаза Грампса, следившего за его движениями. Сегодня, впервые после возвращения Лэнга из Франции, пес не рыскал по квартире в поисках Герт. Очевидно, поняв, что она не вернется, Грампс сделался вялым, и даже еда его не интересовала. Ну, ладно, не то чтобы совсем не интересовала, но меньше, чем обычно. Он так же опустошал свою миску, только делал это не так быстро, как прежде.

А не создать ли нам компанию?

Лэнг подошел к стойке и при помощи пульта включил телевизор. Что, если звуки женских голосов, пусть даже воспроизведенных электроникой, немного взбодрят Грампса? Потом положил в стакан лед, налил на два пальца янтарной жидкости и сел на прежнее место возле бара.

«… Америка, сейчас еще есть время. Но как бы не стало слишком поздно».

Лэнг смотрел прямо в лицо Гарольду Стрейту. Его голубые глаза казались твердыми, как бриллианты, и было в нем что-то гипнотизирующее, такое, что просто не позволяло не верить ему.

«Если мы позволим тем, кто стремится к многонациональности, к тому, что они называют единством мира, и дальше осуществлять их план по уничтожению нашей индивидуальности…»

Лэнг разглядывал это лицо до тех пор, пока тридцатисекундный ролик не завершился звуками «Боже, храни Америку». В этом человеке было не только мощное обаяние, но и…

Что?

Для работника Управления память на лица была жизненно наиважнейшим качеством, которое достигалось многочасовым разглядыванием сотен фотографий; из них повторялись лишь одна или две, да и то в разных ракурсах. Курсанты школы должны были опознавать не только увиденные прежде лица, но и фон. Женщина в шляпе, стоящая возле кинотеатра, мужчина, сфотографированный в профиль в автомобиле, теперь повернулся анфас. Женщина без шляпы перед чем-то расплывчатым. Тот же мужчина, но надевший бейсболку, снятый в три четверти, разглядывает витрину магазина.

Лэнг где-то уже видел Стрейта. Но где?

Рейлли мотнул головой. Маловероятно. Стрейт был губернатором одного из тех штатов, где бывают только два времени года – июль и зима; какого-то из ледяных мест в глубине Америки, где Лэнг никогда не бывал. То ли Миннесота, то ли Висконсин, то ли еще что-то в этом роде. Просто какая-то шальная искорка проскочила от нейрона к нейрону и замкнула не те дендриты в мозгу – точно так же, как это случается, когда нам кажется, что мы бывали где-то, хотя точно знаем, что это полностью исключено.

Лэнг отхлебнул виски и вернулся к загадке надписи Юлиана, не обращая больше внимания на телевизор. Гарольд Стрейт никуда не денется. Нужно было решать более важные и срочные вопросы. Он потянулся к телефону, висевшему на стене над стойкой, и набрал номер.

В трубке раздался голос Фрэнсиса.

– Итак, я предоставил вам все возможности разобраться с этой штукой, так что нечего на меня обижаться, – без всяких предисловий заявил Лэнг.

– Обижаться? На вас? Что-то не пойму…

– Император Юлиан приказал захоронить обвинительный акт против царя иудеев во дворце единого бога.

Пауза, потом чуть слышный вздох.

– Чепуха какая-то.

– Нет, вы просто завидуете, потому что не поняли этого сами. Ни один другой предлог – «к», «над», «от» и так далее – не подходит. Только «в».

– Но зачем нужно было хоронить обвинительный акт? – полюбопытствовал священник.

– Об этом спрашивайте вашего приятеля Гринберга. Если он прав и Христос был не столько пророком, сколько революционером, то обнародовать такое обвинение означало бы, несомненно, тяжелый удар для церкви, которую Юлиан так ненавидел. Князь мира превратился бы в простого драчуна. Наверно, Юлиан предвидел немалую потеху.

– Пусть так, – медленно проговорил Фрэнсис. – Но ведь захоронить документ – далеко не лучший способ для его широкого распространения. Если этот ваш Юлиан так хотел расправиться с церковью, то прятать такой документ не имело никакого смысла.

Оба на некоторое время умолкли. Потом Лэнг сказал:

– А вот это зависит от того, как и где его спрятать.

– И это приводит нас во дворец единого бога, – добавил Фрэнсис.

Лэнг взял стакан, сделал хороший глоток и лишь после этого вновь заговорил:

– Ну, и где, по-вашему, это могли сделать?

– Прежде всего приходит на ум иерусалимский храм, – прозвучал в трубке бестелесный голос Фрэнсиса. – Беда только в том, что его разрушили задолго до рождения Юлиана.

– А что вы скажете о Ватикане? – спросил Лэнг. – Константин выстроил там папский дворец до того, как Юлиан пришел к власти.

Снова пауза. Лэнг явственно представил себе Фрэнсиса, задумчиво потирающего подбородок.

– Не исключено.

– Но где именно? Дворец, выстроенный Константином, – вернее, то, что от него осталось, – давно превратился в руины и был отстроен заново в шестнадцатом-семнадцатом веках. Обвинительный акт, если бы его нашли, церковь, конечно же, не стала бы выставлять в папском музее. Вероятнее всего, что он рассыпался в прах тысячу лет назад.

– Если и так, – ответил Фрэнсис, – то кто-то лезет из кожи вон, чтобы этот прах потревожить. На вашем месте попытался бы выяснить, какие части нынешнего Ватикана не подвергались перестройке.

Об этом Лэнг даже не подумал.

– О папском государстве вы знаете гораздо больше, чем я.

Опять негромкий вздох.

– Ладно. Устраивайтесь поудобнее, а я займусь своим делом – буду просвещать темного язычника.

Как большой любитель и знаток истории античного мира, вы, несомненно, знаете, что римляне любили строить свои цирки у подножия холмов. Поначалу название Ватикан принадлежало лишь одному из семи римских холмов, наряду с Авентином, Латераном, Эсквилином и прочими. Возле одного из них был построен Великий цирк, Circus Maximus. Со склона за гонками колесниц могли наблюдать многие тысячи желающих. А другой цирк, так и называвшийся Ватиканским, находился за пределами стен древнего города, на некотором удалении от него, в болотистой местности, где кишели змеи и злодействовала малярия – до тех пор, пока ее не благоустроили и не превратили в место развлечений. Поскольку земля там мало для чего годилась, на холме и возле него стали строить гробницы. Началось это задолго до создания цирка, продолжалось и во время его существования.

– Очень интересно. И все же quidquid praecipies, esto brevis [44]44
  Чему бы ты ни учил, будь краток (лат.).


[Закрыть].

– He перебивайте, или я отправлю вас к директору. Именно в этот цирк, цирк Нерона, находившийся у подножия Ватиканского холма, доставили для публичной казни апостола Петра. Вы, возможно, помните, что он требовал, чтобы его распяли вниз головой, так как считал себя недостойным принять такую же смерть, что и Христос. Римляне согласились пойти ему навстречу.

Согласно легенде, Петра похоронили где-то среди редких пока еще гробниц на этом склоне, и через много лет, когда император Константин сделал христианство официальной религией Рима, он выстроил первый папский дворец на том месте, где мог быть похоронен Петр.

Через полвека после смерти Петра эта местность превратилась в настоящее кладбище, город из склепов. Часть могил образовала внешнюю стену первого дворца римских пап, так что их нельзя было убрать, не разрушив все здание. Если этот ваш Юлиан действительно любил пошутить, как вы говорите, какая шутка могла быть лучше, чем захоронить что-то, представляющее потенциальную угрозу для церкви, в ее несущую стену?

Лэнг напрочь забыл о стоявшем у него под рукой стакане с виски. Лед успел растаять.

– Скажите, а это кладбище открыто для публики? Мы с Дон провели в Ватикане целый день, но я не помню такого места. Или это ниже, там, где находятся могилы римских пап?

– Думаю, что еще ниже. Кладбище можно посетить, но только с разрешения Археологического отдела Ватикана.

– Воспользуйтесь своим положением, постарайтесь как можно быстрее организовать для меня такое разрешение.

– Насколько мне известно, туда можно попасть лишь с организованной экскурсией. Смотреть что-то самостоятельно вам не позволят.

Лэнг усмехнулся.

– Вы только позаботьтесь о том, чтобы я туда попал. А насчет незаконных исследований я подумаю сам. Если мне удастся найти обвинительный акт, что бы он из себя ни представлял, я смогу узнать, почему кто-то с такой готовностью убивает, чтобы не позволить мне это сделать. Постараюсь попасть в Рим как можно быстрее.

Комната не имела никаких отличительных признаков. Четыре серых стены и одна дверь. Под потолком горели яркие лампы, не позволявшие теням скапливаться в углах. Всю мебель составляли металлический стол и конторский стул, на котором сидел единственный обитатель этой комнаты – мужчина, внимательно наблюдавший за экранами целой батареи мониторов.

По одному из экранов пробежала строчка букв, и одновременно в наушниках, надетых на голову оператора, прозвучала электронная расшифровка стенограммы: «я смогу узнать, почему кто-то с такой готовностью убивает…»

Не отрывая взгляда от возникавших на экране строк, он поднял трубку самого обыкновенного с виду телефона.

– Все в порядке, он заказал билет.

– Действуйте по плану, – прозвучало в ответ.

Глава 25

 
Офис адвоката Лэнгфорда Рейлли, Пичтри-стрит, 229,
на следующее утро
 

Лэнг сидел, отвернувшись от стола, глядя на лежавшую внизу улицу и не видя ее. Вместо нее перед ним стояло лицо – то лицо, которое он увидел во сне минувшей ночью. Или, по крайней мере, ему казалось, что увидел.

Как бы там ни было, ночью он проснулся – совершенно внезапно, как пробка вылетает из бутылки шампанского, – и сел на кровати, не понимая толком, что же его так резко разбудило. А затем вспомнил о вопросе, внезапно возникшем в его мозгу накануне вечером. По всей видимости, подсознание сохранило этот вопрос – и вдруг нашло на него ответ в одной из тех вспышек, которые случаются, когда ты вспоминаешь, где оставил ключи от автомобиля или что не выполнил какое-то поручение.

Но ответ был в лучшем случае бессмысленным, а в худшем – попросту безумным. Однако Лэнг всегда был склонен доверять даже менее рациональным импульсам, и потому был рад и этой подсказке.

Нахмурившись из-за того, что выкинуть вопрос из головы никак не удается, Лэнг потянулся к телефону и набрал номер по памяти.

– Да? – послышался в трубке знакомый резкий голос.

– Чарли? – спросил Лэнг. – Вы чем-нибудь заняты в ближайшие день-два?

Чарли Кло. Отстраненный от практики адвокат, трижды разведенный, полный неудачник во всем. Если не считать умения добывать информацию, о существовании которой большинство людей даже не подозревало. Вскоре после того, как суд штата Джорджия счел целесообразным вычеркнуть адвоката Чарльза М. Кло из своих списков, тот навестил почти всех адвокатов по уголовным делам в Атланте и ближайших окрестностях, предлагая свои услуги в качестве сыщика. Больше из сочувствия, чем надеясь на реальные результаты, Лэнг дал Чарли задание отыскать одного из свидетелей по предстоящему судебному процессу. Тот успешно не давал вручить себе повестку в суд. Как и следовало ожидать, служба окружного шерифа предприняла одну-единственную вялую попытку отыскать парня и сдалась. Конечно – их люди слишком мало получали и слишком переутомлялись для того, чтобы заниматься еще чем-то, не дающим прибавки к жалованью и не обещающим сокращения рабочего дня. Фирма Лэнга обычно уделяла поискам таких вот свидетелей неделю, тратила изрядные суммы из денег клиента и лишь после этого соглашалась признать поражение.

Чарли же отыскал нужного человека, поехал за ним на автомобиле и вручил повестку в суд, когда беглец остановился на светофоре.

– Конечно, занят, – рявкнул Чарли. – Может, вы принимаете меня за какого-нибудь богатого адвоката, который может целый день полировать кресло задницей?

Что касается задницы, Чарли, при его трехстах с лишним фунтах весу, вероятно, заказывал костюмы у какого-нибудь изготовителя тентов и шатров. Когда он покупал билеты на самолет, его заставляли приобретать сразу два билета, что заметно повышало его расходы с тех пор, как он отказался летать каким-либо другим классом, кроме первого.

– У меня есть для вас работа. Тысяча в день плюс оплата авиабилетов.

– Я должен кого-то убить?

– Нет, не настолько серьезно. Мне нужно, чтобы вы изучили кое-какие архивные документы.

– Архивные документы? – скептически переспросил Чарли. – Так они же во всем мире давно уже выложены в Интернет или, по крайней мере, отсканированы.

Лэнг кивнул своему невидимому собеседнику.

– В этом-то все и дело. У меня есть основания подозревать, что выложенные для публичного доступа документы, возможно, были подправлены. Мне хотелось бы, чтобы вы там как следует все разнюхали, посмотрели оригиналы и прикинули, нет ли там чего-нибудь подозрительного.

На другом конце провода вздохнули.

– Сейчас возьму что-нибудь записать. Валяйте.

Лэнг рассказал, что ему требовалось.

– Вы чокнулись? Разве я смогу найти что-то такое, что давно уже не облизали вдоль и поперек?

– Чарли, тысяча в день.

– Все равно, до следующей недели не смогу, – с явным раздражением сказал сыщик.

– Это меня вполне устроит.

Лишь повесив трубку, Лэнг сообразил, что Чарли даже не поинтересовался, с кем разговаривает.

В офис Лэнг пришел на час раньше обычного, чтобы наверняка опередить Сару, своего секретаря, и спокойно разобраться, что необходимо сделать до отъезда. Он и впрямь прибыл необычно рано, подтверждением чему служили все еще спавшие в павильонах автобусных остановок, на скамейках в парке и просто поперек входов в подъезды бездомные и нищие, еще не начавшие осаждать прохожих, требуя подаяния. Город, судя по всему, считал, что улицы, подъезды домов и парки принадлежат всем в равной степени, но те, кто там спал, пил и справлял естественные нужды, почему-то оказывались равнее всех прочих.

Довольный тем, что ему удалось опередить Сару, Лэнг выдвинул средний ящик своего стола, пошарил там пальцами (что-то щелкнуло) и извлек оттуда фальшивую заднюю стенку. Вновь запустил руку в ящик и вытащил оттуда устройство, похожее на обычный сотовый телефон. Он присвоил его наряду с «ЗИГ-Зауэром», когда увольнялся из Управления. ВВПУ, внутриведомственное переговорное устройство, представляло рацию, при помощи которой через собственные спутники Управления можно было связаться с любым абонентом, зашифрованным в списке адресов тремя знаками, где бы тот ни находился. Все беседы автоматически скремблировались на входе и раскодировались таким же аппаратом собеседника. Конечно, современная техника развивалась с головокружительной быстротой, но тогда, пятнадцать лет назад, этот аппарат был последним словом техники – и все еще давал Лэнгу возможность напрямик связываться со старыми товарищами.

Он набрал три буквы – они высветились на экране, – нажал кнопку вызова и некоторое время ждал, слушая шорох и потрескивания частиц, доносившихся с невысокой околоземной орбиты. Потом раздались три щелчка и голос:

– Лэнг Рейлли! Проклятие, я уже и не ожидал, что ты когда-нибудь прорежешься!

– Здорово, – ответил Лэнг, невольно расплываясь в широкой улыбке. – Я тут прикинул, у кого-нибудь могло сохраниться такое старье, как ВВПУ, и решил, что только у тебя.

– Если что и называть старьем, так только мою задницу! А эта штука очень даже полезная. Правда, я сомневаюсь, что у твоей имеются такие навороты, как дневная и ночная видеосъемка, джи-пи-эс и прочие прибабахи.

Лэнг подумал о похожем на «блэкберри» устройстве, полученном от Эдди Риверса. В нем, кажется, имелся приемник джи-пи-эс.

– Ну, Джордж, где ты сейчас вкалываешь?

Даже сквозь жестяное звучание воспроизводимого электроникой разговора в голосе Джорджа отчетливо угадывалось веселье.

– Тайна, Лэнг, ты же сам знаешь. Если я скажу, придется тебя убить. Кроме того, ты ведь звонишь не только для того, чтобы определить мое местонахождение на карте непрестанной борьбы Управления против терроризма, тирании, несправедливости, сверхурочных работ и низкого жалованья? Сознавайся, что тебе нужно.

Улыбка Лэнга стала еще шире. С Джорджем Хемфиллом они некоторое время вместе работали во Франкфурте. Джорджу далеко не всегда удавалось скрывать свои невероятные способности к языкам и почти сверхъестественную интуицию за личиной вечного студента-второкурсника. Всего лишь по модуляциям голоса, на которые Лэнг почти не обращал внимания, Джордж предсказывал перевороты и убийства. Лишь этот талант спасал его от множества неприятностей, которые неизбежно посыпались бы на любого другого любителя подкладывать кому ни попадя пукающие подушки и запихивать в самые неподходящие места электронные устройства. Он, например, установил микрофон с усилителем в женской уборной.

– Джордж, хочу попросить тебя об услуге.

– Если ты хочешь пробраться в Белый дом и побить там посуду, лучше сразу выброси это из головы.

Лэнг стал серьезным.

– Помнишь Дона Хаффа?

– Помню. Постарше нас. Кажется, из оперативного отдела, да? Если мне память не изменяет, он в старое недоброе время спас твою задницу от серьезных неприятностей на КПП «Чарли», верно?

– Его убили. И Герт Фукс.

Продолжительная пауза.

– Герт? Та немка? Богиня, словно сошедшая с рекламного плаката для туристов?

– Она самая.

– Лэнг, – сказал, немного помолчав, Джордж, уже совсем другим тоном, – тут в коридорах поговаривали о том, что Герт ушла с римской станции… ну, в общем, взяла отпуск и переехала к тебе. С тех пор тебя называли не иначе как Счастливчиком. Даже не могу выразить, как я тебе сочувствую.

– Благодарю.

– Есть какие-нибудь соображения?

– Поэтому-то, Джордж, мне и нужна твоя помощь. Точнее выражаясь, информация.

– Если что-то можно сделать – сделаю.

Лэнг сказал ему, что от него требуется. Последовала еще одна продолжительная пауза.

– На это нужно некоторое время. Ты понимаешь, черт возьми, что хочешь отправить меня к самому сотворению мира, а то и раньше? Может быть, даже в те времена, когда и компьютерами толком не пользовались.

Лэнг едва успел убрать ВВПУ в потайной ящик, как вошла Сара с грудой папок.

– Просмотрите-ка это и решите, чем вам необходимо заняться до отъезда.

Глава 26

 
Вашингтон, округ Колумбия, Национальный архив (Пенсильвания-авеню),
в тот же день, ближе к вечеру
 

Решив покинуть Соединенные Штаты через Вашингтон, Лэнг преследовал двоякую цель. Во-первых, если бы во время перелета из аэропорта Даллеса в Рим ему попалось бы знакомое лицо, это бесспорно значило бы, что за ним ведется слежка. Во-вторых, безответные вопросы гудели в мозгу Лэнга, словно взбудораженные пчелы в улье. На некоторые из них он мог бы найти ответ за время, оставшееся до вылета. А вылететь он должен был назавтра утром. Короткий звонок в офис одного из сенаторов от Джорджии и напоминание о деятельности его благотворительного фонда помог ему получить необходимые документы для допуска в Национальный архив.

Обогнув длинный хвост из туристов, дожидавшихся своей очереди посмотреть на лежащую в стеклянной витрине Декларацию независимости, Лэнг нашел нужный ему стол. Сидевшая за ним пышнотелая дама с собранными на затылке в тугой пучок жесткими волосами с откровенным недовольством изучила его верительные грамоты, свидетельствующие о том, что к науке он не имеет никакого отношения. Со столь же явной неохотой, типичной для бюрократа любого уровня, принужденного выполнять свои обязанности, она вручила ему пластмассовый значок посетителя и велела подняться на третий этаж. Впрочем, ее настроение несколько улучшилось, когда она сообщила Лэнгу, что интересующие его фонды обработаны лишь частично.

Взгляду Рейлли открылись длинные ряды полок, набитых собранными без всякого порядка бумагами. Немцы, составлявшие эти документы, наверняка не на шутку перепугались бы, если бы им довелось узнать, в каком хаосе пребывает их творчество. Грузовые накладные и графики движения поездов, отчеты о реквизициях, указывающие количество бензина с точностью до литра, – все это было свалено вместе. Никогда еще в истории ни одна побежденная нация не оставляла столь досконального отчета о своем существовании, как Третий рейх, где фиксировалась каждая мелочь. И нигде и никогда подобные архивы не оставались полностью неизученными, поскольку свыше шестидесяти лет пребывали в упакованном состоянии и в полном беспорядке [45]45
  Зато попавшие к американцам и присвоенные ими советские архивы, захваченные во время войны немцами, были скрупулезно изучены и полностью описаны.


[Закрыть].

Впрочем, какой-то порядок здесь, пожалуй, все же был. В конце каждого ряда имелся выцветший ярлык, на котором красовались годы и географические названия: Италия, Франция и так далее.

Когда же немецкая армия потеснила итальянских фашистов, оборонявших итальянский сапог? Лэнг снял с полки, относившейся к Италии 1943–1944 годов, две коробки и перенес их на маленький столик, небольшой плакат над которым сообщал, что коробки поставят обратно сотрудники архива. Видимо, здесь придумали свою собственную программу общественных работ.

От запаха старой бумаги щипало в носу. К счастью, большая часть документов была напечатана на машинке, а не написана от руки старинным готическим шрифтом, который Гитлер не только возродил, но и указом объявил обязательным в официальном делопроизводстве. Это было лишь одним из его многочисленных безуспешных деяний, которыми он рассчитывал напомнить Германии о былых славных эпохах, наподобие эпохи царствования Фридриха Великого в восемнадцатом веке.

Весь первый час Лэнг пролистывал немыслимо скучные бумаги вроде графиков движения поездов, приказов по поводу распределения провианта и ремонта техники и тому подобных мелочей, определявших быт армии Кессельринга. Сначала он подумал, что, может быть, стоит углубиться в транспортные документы, но отказался от этой мысли: сплошной просмотр бумаг отступающей армии потребовал бы очень много времени, а его-то как раз и не было.

Сдвинув коробки в сторону, Рейлли поставил на столик еще пару. И все же в середине последней коробки, относившейся к Италии в 1944 году, он нашел то, что хотел: потемневшую от старости копию письма, отпечатанного на уникальном фирменном бланке. Орел с распростертыми крыльями и вплетенной в венок свастикой в лапах, украшавший официальные бумаги, здесь был изображен в три четверти. В одной когтистой лапе он держал пару зигзагообразных молний, а в другой – крест с загнутыми концами. Изображение окружала надпись «Meine Ehre heiβt Treue!» – «Моя честь – верность», девиз СС.

Лэнг подвинул стул ближе к лампе и углубился в чтение выцветших строчек пляшущего телетайпного шрифта.

8 мая 1944 г.

СРОЧНО И СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Штурмбаннфюреру Отто Скорцени

Виа-Рассилия, 29

Рим

Герр штурмбаннфюрер!

Настоящим письмом Вы освобождаетесь от обязанностей, возложенных на Вас в соответствии с распоряжением от 1 апреля 1944 г. Вы должны немедленно отбыть в Берлин для получения нового служебного назначения, используя самый быстроходный транспорт, в том числе, при необходимости, самолет. Перед Вашим отъездом из Рима все документы, касающиеся предыдущих заданий, должны быть уничтожены, повторяю, уничтожены.

Хайль Гитлер!

Г. Гиммлер

Поскольку депеша была передана по телеграфу, рукописный автограф под текстом отсутствовал. Но, несомненно, такой приказ, отправленный от имени Гиммлера, но отданный, по всей вероятности, лично Гитлером, означал, что Скорцени действительно находился тогда в Риме. И ничего не мешало предположить, что он искал в древнем некрополе ту самую шутку, которую Юлиан хотел сыграть с христианством. Однако чем бы Скорцени там ни занимался, это дело было не столь важным, как то, ради которого Гитлер в конце весны 44-го года отправил его в какое-то другое место.

Но какое?

Согласно данным профессора Блюхера, Скорцени побывал в Монсегюре вскоре после падения Франции в 1940 году. Через некоторое время он возглавил парашютный десант… где же?.. на Кипре, кажется? Потом отправился спасать Муссолини в 1943 году, был в Риме весной 44-го… Когда союзники захватили Рим? Одновременно с высадкой в Нормандии, 6 июня 1944 года. Это вполне может быть одной из причин отзыва Скорцени. Вероятно, после этого он отправился свергать какое-то правительство… Ах, да, венгерское. Можно не сомневаться, это и было тем самым новым назначением, о котором писал Гиммлер. А к зиме 1944 года он оказался на Бельгийском выступе.

Отто Скорцени исколесил всю Европу. Спасал диктатора здесь, свергал правительство там. Не такие уж страшные тайны. В отличие, вероятно, от его находки в Монсегюре. А о том, что он делал в Риме, Блюхер не рассказал. Но при всем при этом, какая могла существовать связь между тем, что делал этот фанатичный нацист шестьдесят лет, и смертью Дона? Лэнг видел только один ответ на этот вопрос: Скорцени нашел нечто такое, какую-то давно скрытую от мира тайну, и кто-то сейчас убивает, чтобы она и впредь оставалась никому не доступной.

Он посмотрел на часы. Без десяти пять. Через несколько минут архив должен закрыться. Сегодня ему не удастся ничего больше узнать о Скорцени и его тайне. Лэнг встал, потянулся и еще раз перечитал плакат, запрещающий самостоятельно возвращать коробки на полки.

Завтра он улетит в Италию. А сегодня вечером отправится в бар «Кинкейдс» и будет есть там чесаникских устриц и, если повезет, крабов в новом, еще не затвердевшем панцире. И тут же радостное предвкушение сменилось тоской, обедать ему придется в одиночестве. А ведь Герт так любила мягких крабов…

Он вспомнил, как это было в первый раз. Это было… это было… в «Чопс», одном из самых дорогих заведений Атланты, где подают прекрасные бифштексы и блюда из морепродуктов. Она посмотрела сначала на краба в панцире и с клешнями, а потом на Лэнга.

– Это Vitzen, шутка?

– Уверяю тебя, крабу так не кажется.

Она вновь с подозрением взглянула на краба.

– Это деликатес, да? Ну-ка, попробуй первым!

– С удовольствием. – Лэнг оторвал клешню, самую вкусную часть краба, окунул в густой соус тартар и отправил в рот.

Герт внимательно следила за ним, будто ожидала, что он постарается украдкой выплюнуть кусок. Или подозревала, что он проделал какой-то фокус и вообще не брал его в рот.

Лэнг положил вилку. Герт не сводила с него глаз.

– Ты это съел, – сказала она в конце концов.

В ответ он отрезал еще кусок и тоже съел. Больше ее уговаривать не потребовалось. Они заказали еще порцию и съели все…

Когда Лэнг вышел на улицу, глаза его были влажны.