Текст книги "Секрет Юлиана Отступника"

Автор книги: Грег Лумис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Этого хватило.

Лэнг метнулся к стене напротив нар, перекатился по полу, ухватил пальцами края матрацев и набросил их на себя, изобразив собой подобие бисквитного рулета. А когда Лерой нанес удар, целясь ножом в живот Лэнга, приподнял матрас, так что лезвие проткнуло лишь бязь и вату. В тот же миг Лэнг рванул край матраса на себя, так что рука с ножом ушла вверх, на мгновение оставив открытой всю нижнюю половину тела бандита.

За долю секунды до того, как Лерой мог повторить удар, Лэнг всем своим весом, всеми силами тела и души пнул его в левое колено. Он был вознагражден отчетливым хрустом раздробленной коленной чашечки и рвущегося сухожилия и последующим за этим отчаянным криком боли, перекрывшим шум тюремного корпуса. Нож светящейся кометой пролетел через камеру.

Раньше, чем Лерой успел схватиться за изувеченное колено, Лэнг взял нож в руки. Громила лежал на боку, обеими руками держась за то, что осталось от его колена. Убедившись, что Лерой больше не представляет опасности, Лэнг положил нож на пол, прислонив его к ножке нар, и с силой наступил на лезвие. Сталь переломилась пополам.

Лэнг едва успел сунуть оба куска за пазуху комбинезона Лероя (за неимением карманов в тюремной одежде), а потом, подняв глаза, увидел надзирателя, открывающего решетчатую дверь камеры. За его спиной стояли еще трое, вооруженных дубинками.

– Что здесь происходит? – резко осведомился надзиратель, держащий ключи.

– Лерой пытался показать позу лотоса и, кажется, умудрился вывихнуть себе колено, – ответил Лэнг. – Я боюсь, что ему нехорошо.

Надзиратель даже не попытался что-то выяснить.

– Да, как же. За драку пойдешь в изолятор, – сказал он и ткнул Лэнга лицом к стене, чтобы кто-то из его спутников мог надеть на заключенного наручники. – Там у тебя найдется время подумать, как надо себя вести.

Двое надзирателей повели Лэнга к лифту, а третий, сняв с пояса рацию, вызывал носилки для Лероя.

Лэнг даже не знал, сколько времени пробыл в этой каморке площадью восемь на восемь. Дверь здесь была стальной, окна не было вовсе, так что день ничем не отличался от ночи. Лишь по тому, как сильно подвело ему живот, можно было понять, что он давно уже не ел. Услышав, что шаги в коридоре замерли перед входом в его одиночку, он подумал, что сейчас откроется маленькое окошко в двери и в камеру всунут поднос с какой-нибудь едой. Совершенно неожиданно для него, скрипнул отодвигаемый засов и дверь приоткрылась.

Лэнг спустил ноги с койки – никаких других предметов в камере не было – и встал.

– Детектив, очень рад нашей новой встрече. Я предложил бы вам войти, но вы же сами видите, что здесь негде усадить гостя.

Морз повернул голову и рявкнул на сопровождавшего его надзирателя:

– Да, открой же ты, наконец, эту дверь! – и добавил, обращаясь уже к Лэнгу: – Да ладно, умник. Вас просто выпускают. Вы свободны.

Лэнг глубоко вздохнул, не сумев сдержаться и не выразить испытанного облегчения.

– И кому я должен выразить мою глубочайшую благодарность?

– Полиции Франкфурта, это такой город в Германии, мистер Рейлли. Вы, похоже, самый везучий человек, какие только есть на свете. Мы сообщили им по «мылу», что задержали вас, а нам ответили, что человек, на которого вы напали…

– Предположительно, напал, – поправил его Лэнг, выходя из камеры.

– Ну, да, да. – Сказать о Морзе, что он испытывал раздражение, было бы столь же явными преуменьшением, как сказать о Долине смерти в июле, что там тепло. – Этот человек пропал. Немцы не смогли его найти. Похоже, что он дал им вымышленный адрес.

Лэнг почему-то нисколько не удивился.

– А как же полицейский, выступающий в роли свидетеля?

Морз взял Лэнга за локоть и повернул к лифтам.

– У немцев свои проблемы, у нас – свои. Население не жалуется, так зачем лишние хлопоты? И у них, и у нас работы по горло. – Морз нажал кнопку вызова. – Кстати, франкфуртская полиция просила узнать, нельзя ли что-нибудь предпринять по поводу автомобилей. Две машины нужно ремонтировать, а еще две – вообще менять.

Двери раздвинулись, и Лэнг с Морзом и надзирателем вошли в лифт.

– И что же вы им ответили? – осведомился Лэнг.

– Всего лишь пообещал вежливенько перекинуть этот вопрос вам, мистер Рейлли. По мне, так это чисто гражданский вопрос. А насчет того, как вам удалось изувечить четыре полицейских автомобиля, я даже и знать не хочу.

Лифт остановился. Лэнг понял, что это тот же этаж, где доставленные задержанные проходят оформление и превращаются в заключенных.

– Детектив, передайте им, чтобы направили мне счет. Я позабочусь, чтобы он был оплачен как можно скорее.

И, оставив Морза провожать его недоверчивым взглядом, Лэнг пошел получать свои вещи.

Перегнувшись через барьер, разделявший холл, он принялся пересчитывать наличность и проверять отобранные у него деньги. И не сразу обратил внимание на женщину, которая все это выдала ему. На первый взгляд ей было около сорока, волосы обесцвечены дешевой краской. Она могла бы служить олицетворением буйства плоти – форменные брюки на ее обширной «корме» чуть не лопались, а пуговицы на рубашке не без труда удерживали в плену грудь, которой позавидовала бы любая из вагнеровских героинь.

– Тут несколько часов назад пострадал один из моих сокамерников, парень по имени Лерой. Вы не могли бы мне сказать – с ним все в порядке?

Она вскинула на него недоверчивый взгляд, типичный, по-видимому, для всех, причастных к тому роду занятий, где клиент всегда неправ.

Лэнг улыбнулся ей со всем доступным ему обаянием.

– Его доставили только сегодня утром.

Она шагнула к барьеру, поправив на ходу завитой локон.

– Номер камеры помните?

Лэнг назвал ей номер. Она подошла к компьютеру и принялась медленно нажимать клавиши.

– Как вы сказали, его фамилия?

– Я знаю только имя – Лерой.

Она покачала головой, сделавшись похожей на льва, трясущего гривой.

– He-а, сегодня в той камере не было никаких Лероев. И вообще, ни одного Лероя не привозили. – Она улыбнулась ему, продемонстрировав желтые от табака зубы. – Но день-то еще не кончился.

Лэнгу стало холодно, причем вовсе не из-за температуры в помещении.

– Вы уверены?

Она кивнула, вторично изобразив из себя льва.

– Я, конечно, иногда ошибаюсь, но тут все точно. Ответ на свой следующий вопрос Лэнг знал заранее, но все равно должен был его задать.

– Если этого человека сегодня не регистрировали, как же он мог попасть в ту камеру, куда меня посадили?

Она снова покачала головой.

– Спрашивайте у начальника тюрьмы. А я здесь только вещи выдаю.

Глава 21

 
Атланта, Джорджия, «Таверна Мануэля»,
вечером назавтра
 

Лэнг и Фрэнсис устроились в кабинке, стенки которой, сколоченные из пожелтевших за полвека от соприкосновений с человеческими телами досок, обильно украшали грубо вырезанные символы различных братств, имена и даты. Лэнг вовсе не рассчитывал на то, что за время его отсутствия здесь научатся готовить лучше. И не был разочарован тем, что этого не случилось. Не разочаровало его и то, что помещение, как и прежде, было напичкано всякими псевдораритетами, иллюстрирующими полвека политических событий, и что оно было битком набито выпускниками университета Эмори. Он чувствовал, что попал домой.

– Что у вас получше? – спросил он у официанта, облаченного в футболку, засаленный передник, джинсы и тапочки.

– Пиво, конечно. А за всем прочим идите в «Макдоналдс».

Как всегда, откровенно и напрямик.

– Думаю, что лососина у вас не очень свежая, – высказал свое мнение Фрэнсис.

– Святой отец, я никогда не лгу священникам, – ответил молодой человек. – Так вот, если бы Дарвин был прав, у нее давно уже должны были вырасти ноги.

После этого и Лэнг, и Фрэнсис заказали бургеры – это блюдо из всего, имевшегося в меню, было труднее всего испортить.

Фрэнсис передал Лэнгу завернутую в прозрачную от жира бумагу пластиковую коробку с жареной картошкой.

– Cuius est divisio, alterius est electio. Один делит, другой выбирает.

Отмерив на глаз, Лэнг вывалил на тарелку примерно половину содержимого, хмуро отметив про себя, что лежавший снизу картофель зажарен до черноты.

– Я бы предпочел ту половину, где поменьше угольев.

Фрэнсис взглянул на красную сердцевину своего бургера и решил, что тут все в порядке.

– Но ведь мы с вами приходим сюда вовсе не есть.

– Но и епитимию исполнять я тоже не собирался, – мрачно отозвался Лэнг.

– Это верно, – согласился Фрэнсис. – Но где еще в Атланте мы могли бы есть, пить и пытаться разобраться в этой надписи без того, чтобы официант не совался то и дело менять посуду?

Как и в подобных заведениях Европы, посетитель здесь мог сидеть за столом сколько угодно даже с единственной кружкой пива, и никто не стал бы его торопить, даже если перед дверью скопилась целая толпа жаждущих. Мануэль Малуф, первый владелец, никогда не верил, что стремительное круговращение кувшинов с пивом, блюд и прочего может принести пользу его таверне.

Ели они почти без слов. Ни тот, ни другой не хотел первым упоминать Герт, которая несколько раз заставляла их взять ее сюда. Лэнг дважды отрывал взгляд от тарелки и смотрел вокруг, как будто рассчитывал увидеть, что она возвращается из дамской комнаты.

В конце концов, он отодвинул тарелку с половиной бургера и, вынув из кармана, передал Фрэнсису ту самую копию надписи из Монсегюра.

– Вот что там было написано. Посмотрим, как вы все это истолкуете.

Фрэнсис тоже не горел желанием доедать свою порцию. Судя по всему, и он ощущал подле себя присутствие Герт и сейчас испытал облегчение оттого, что не нужно больше изображать безмятежный обед двух старых друзей.

Запустив руку в карман, священник извлек оттуда очки и надел их, аккуратно заправив дужки за уши.

– Сначала расскажите мне хоть что-нибудь об императоре Юлиане. В первую очередь почему он мог приказать сделать эту надпись на скале во Франции.

Лэнг наколол на вилку кусочек картофеля из своей тарелки – скорее, чтобы занять чем-то руки, чем потому, что у него вновь пробудился аппетит.

– Как я вам уже говорил, он, последний из языческих императоров Рима, ненавидел христианскую религию, получившую к тому времени официальное признание, и считал, что она погубит римскую культуру. Перед тем как стать императором, он был правителем именно этой части Галлии.

Фрэнсис кивнул, все так же глядя не на лежавшую перед ним бумагу, а на Лэнга:

– И то, что она находилась в последнем прибежище катаров – всего лишь совпадение?

– Мне так не кажется. – Рейлли потянулся было за следующим кусочком, передумал и просто положил руки на колени. – Вы ведь знаете, что катары были еретиками и что против них был организован один из Крестовых походов, э-э… Четвертый?

Фрэнсис кивнул.

– Тринадцатое столетие, точнее, 1208 год, для вас – чуть ли не вчера, но все же… Катары подвергали сомнению – если не отрицали – рождение и смерть Христа в человеческом воплощении и считали, что он обладал лишь ангельской сущностью. Им было все равно, где поклоняться Богу, так что пещера прекрасно подходила для этой цели. Тем более что они смогли превратить ее в неприступную крепость. Симон де Монфор, отец того самого Симона де Монфора, который прославился в истории Англии [36]36
  Симон V де Монфор (1208–1265), 6-й граф Лестер, граф Честер, был одним из руководителей баронской оппозиции английскому королю Генриху III. Пытался ограничить королевскую власть в пользу баронов. Став на некоторое время лордом-протектором Англии, в январе 1265 г. созвал первый парламент, положивший начало сословному представительству в Англии.


[Закрыть], осадил ее по приказу папы Иннокентия III и не мог взять ее почти четыре года.

Лэнг подался вперед. Он полностью сосредоточился на предмете разговора.

– А как же меровингские короли?

– Послушайте, сегодня вас унесло невесть куда от античной истории. Теперь вы перескочили в пятый-седьмой века. Короли той династии, управлявшие юго-западной Францией, утверждали, что являются физическими и духовными наследниками Христа и прямыми потомками его родных, сбежавших из тех мест, именуемых сейчас Палестиной, после того как Его распяли на кресте. Несколько любопытных мелочей: они, в отличие от всех прочих современных им европейских монархов, хорошо относились к евреям и считали свои волосы источником могущества.

– Как Самсон?

– Именно так. Любопытно и то, что Самсон был назореем, как и Христос, и то, что Его называют Иисусом из Назарета, – всего лишь ошибка переводчиков [37]37
  Спорное утверждение автора. Согласно текстам Нового Завета, Иисус не был назореем (то есть аскетом, не употребляющим вина и не стригущим волос) по букве закона, как и Сам об этом свидетельствовал (Мф. 11:18–19). В оригинале везде – Иисус из Назарета (или Назарянин).


[Закрыть]. Что касается Меровингов, то, по неподтвержденным слухам, их потомки – как по прямым, так и по побочным линиям – до сих пор существуют.

– И эти слухи изрядно тревожат церковь, – вставил Лэнг.

Фрэнсис вскинул брови и широко улыбнулся.

– Самая питательная среда для еретиков вроде вас.

Это было продолжением их давнишней и постоянной шутливой перепалки, но оба чувствовали, что сегодня она была бы не слишком уместна.

– Давайте сойдемся на том, что французская провинция Лангедок породила несоразмерно много еретиков, религиозных войн и легенд, касающихся Христа.

– Не может быть сомнений.

Лэнг вновь уставился на остатки картофеля в своей тарелке.

– Можно? – спросил официант, подошедший, чтобы забрать тарелки.

Лэнг кивнул.

– Да, спасибо.

Юноша, конечно же, заметил, сколько еды осталось на тарелках.

– Я же вам говорил: идите лучше в «Макдоналдс».

– Veritas nihil veretur nisi abscondi [38]38
  Истина не боится ничего, кроме сокрытия (лат.).


[Закрыть], – сказал Фрэнсис.

– Так я не об истине беспокоюсь, а о чаевых, – не задумываясь, ответил официант.

Где еще подобное может случиться? Только у «Мануэля»?

Лэнг проводил официанта глазами.

– Так где мы остановились?

– Где-то посреди бурной истории Лангедока.

– Да, конечно. Я думаю, это место – главная пещера в Монсегюре – было библиотекой или, может быть, хранилищем древнехристианских рукописей, сохраненных каким-то образом катарами. Не исключено даже, что их доставили туда уцелевшие родственники Христа. В любом случае, реликвии были христианскими, что и привлекло к ним особое внимание Юлиана. Христиан он ненавидел, но, кроме того, любил пошутить. И вряд ли мог отказаться от возможности сделать какую-нибудь пакость христианской церкви. А теперь предположим, что катары нашли эту библиотеку, или что там представляло собой это хранилище, и превратили ее в церковь.

– И крепость, – перебил его Фрэнсис. – Ваши предположения не лишены смысла. Когда Монсегюр оказался в осаде, катары, в конце концов, сдались с тем условием, что им позволят задержаться в крепости еще на несколько дней. Возможно, это время им требовалось для того, чтобы спрятать ценности, например библиотеку.

– Этой библиотекой очень хотел завладеть Гитлер, – сообщил Лэнг, жестом попросив принести еще пива. – Знаете, он питал самую настоящую страсть ко всему сверхъестественному и мистическому. Вероятно, Скорцени что-то отыскал там, раз вывозил добро грузовиками.

Тот же официант принес полный кувшин пива и забрал пустой. Фрэнсис наполнил свой стакан и, откинувшись в угол кабинки, положил ноги на скамью.

– Ладно, пока что хватит «почему». Давайте посмотрим на эту самую надпись. Мне представляется, что она должна означать что-то вроде «Император Юлиан обвиняет…».

– Accusatem – существительное, а не глагол, – заметил Лэнг, даже не пытаясь скрыть злорадства от того, что друг допустил ошибку.

– Это я и сам знаю, просто хотелось убедиться, что вы не утратили формы. Проблема в том, что мы, на самом деле, не знаем, глагол это или существительное. Окончания-то нет.

– Для глагольного окончания этот промежуток не подходит.

– Только если текст написан прозой.

– Вы думаете, что это стихи?

– Это может быть какой-то из стихотворных размеров, – улыбнувшись, продолжил Фрэнсис. – Возможно, вы забыли, что у римлян было семь классических метров или стоп для латинского лирического стиха – анапест, краткий-краткий-долгий…

– Не годится.

– …Дактиль, долгий-краткий-краткий. – Фрэнсис не без ехидства взглянул на Лэнга. – Вы, конечно же, хорошо разбираетесь в теоретических основах латинской поэзии.

– Послушайте, разве вы не должны приносить обет смирения или что-то в таком роде?

Фрэнсис наклонился через стол и налил пива в стакан Лэнга.

– Ну, ладно, ладно, очень маловероятно, что это окажутся стихи. – Он поставил кувшин и вновь принялся разглядывать листок. – Совершенно очевидно, что тут глагол jubit – кто-то, в третьем лице, что-то приказал.

Лэнг отхлебнул из стакана.

– Можно спокойно ставить на то, что это сделал император. Они любят приказывать.

– Вопрос, что именно. Приказал выдвинуть обвинение? Он мог сделать это и сам.

– Если допустить… Accusatorii означает обвинительный. Предположим, что он приказал подготовить обвинительный акт… что тогда должно быть написано?

Фрэнсис поправил очки, как будто это могло помочь ему лучше понимать язык.

– Глаголов всего два. Второй – sepelit – хоронит или погребает.

Лэнг уставился на сделанную собственной рукой копию надписи, позабыв о пиве.

– Приказывает, обвинительный акт, погребает? Не имеет смысла, даже по грамматической конструкции. Давайте, попробуем что попроще. Rexis iudeaium, несомненно, означает, «царь иудейский».

Оба переглянулись.

– Христос? – произнес Лэнг. – Если я не ошибаюсь, именно такую издевательскую табличку прибили Ему на крест, как указание на совершенное преступление.

– Табличка была именно такой, но я вовсе не уверен, что она была чисто издевательская, – ответил Фрэнсис. – И вообще, почему бы вам не узнать об этом наверняка?

– Каким образом?

– Один мой друг преподает иудаику в Эмори.

Лэнг не донес стакан до рта.

– В Эмори? Это же лавочка методистской церкви! Неужели они занимаются иудаикой?

– Получается, что так. У нас с Лебом Гринбергом даже программы иногда совпадают. Вот такое проявление истинного экуменизма, когда иудей, католик и протестант чуть ли не по одному конспекту рассказывают о свободе вероисповедания и о том, что американцы равно благосклонны ко всем религиям. У нас был и мусульманский имам, шиит, но он уволился, когда мы заговорили о том, чтобы добавить еще и суннита.

Свобода вероисповедания – это, конечно, хорошо, но сегодня она совершенно не интересовала Лэнга.

– Итак, – сказал он, допив пиво из своего стакана, – что же профессор Гринберг может нам рассказать?

Фрэнсис разглядывал свой стакан, очевидно, прикидывая, хватит ли в кувшине пива, чтобы еще раз наполнить его.

– Я хотел бы узнать, какие существуют взгляды на этот самый титул «царя иудейского» с нехристианской точки зрения. Это могло бы помочь нам вернее разобраться в надписи Юлиана.

– А почему вы сами не можете спросить его об этом? – осведомился Лэнг, который все еще не мог окончательно прийти в себя после известия о том, что в университете методистской христианской церкви существует кафедра иудаики.

Найдя, наконец, компромисс, Фрэнсис разлил остатки пива из кувшина поровну в оба стакана.

– По одной причине. У нас с Лебом прекрасные отношения, но, думаю, с вами он будет обсуждать иудейскую точку зрения на эти события истории куда искреннее, чем со мною. Как-никак я священник, а вы – наполовину язычник.

– Это, пожалуй, лучшее, что я когда-либо слышал от вас. – Лэнг знаком попросил официанта принести счет. – Я, по вашим словам, всего лишь частично язычник.

– Только смотрите, чтобы у вас голова не закружилась от похвалы.

Они бросили монетку, кому платить, и Лэнг, как всегда, проиграл. Этот жребий давно уже превратился в пустую формальность. Фрэнсис всегда побеждал. Лэнг подозревал, что тут священнику помогают высшие силы.

Выйдя из ресторана, Фрэнсис остановился, чтобы полюбоваться новым автомобилем Лэнга, сверкавшим под уличными фонарями свежей черной краской.

– «Мерседес»? Я думал, что вы согласны ездить только на этих крохотных немецких игрушках, на «Порше». А тут есть даже место сзади.

Лэнг не стал говорить ему, что, приобретая новые «колеса», решил завести агрегат не столь выделяющийся из общего ряда, броский на вид, узнаваемый даже по звуку мотора, снабженного турбокомпрессором. А таких «Мерседесов», как у него, в районе было, пожалуй, несколько сотен.

– «CLK», кабриолет. – Лэнг открыл дверь и вставил ключ в зажигание. – Смотрите.

Он нажал на кнопку; часть крышки багажника немного приподнялась спереди, оконные стекла плавно ушли в двери. Тент дернулся и остановился.

– Остроумно, – заметил наблюдавший за всем этим Фрэнсис. – И как же вы намерены заставить эту штуку убраться на место?

Лэнг снова нажал кнопку. Безрезультатно.

– Хороший вопрос.

Оба уставились на автомобиль, словно ожидали, что он сам преодолеет трудность. Вообще-то, если судить по цене, отпечатанной на все еще сохранившейся этикетке, такую надежду нельзя было бы считать совсем уж фантастической.

– Тут неподалеку станция «МАРТА», – сказал, в конце концов, Фрэнсис. – Нельзя же нормально ехать, когда тент торчит прямо вверх.

– Почему я до сих пор считаю покупку дополнительной гарантии хорошим капиталовложением? – пробормотал Лэнг. – Помогите мне, попробуем поднять эту пакость вручную – вдруг дождь пойдет.

Но тент не пожелал двигаться ни туда, ни сюда. Так они и оставили автомобиль – дорогую коробку из стали и хрома – с открытой крышкой возле таверны.