Текст книги "Секрет Юлиана Отступника"

Автор книги: Грег Лумис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Фары давали так мало света, что Лэнг чуть не наехал на возившегося с велосипедом человека. Мелькнув тенью в бледном свете, мужчина поднял велосипед, сел и покатил вдоль улицы. Ни разу не оглянувшись, он свернул в переулок, а где-то уже посередине въехал в ворота под открытый навес и дождался, пока Лэнг введет грузовик туда же. Потом он поехал дальше.

Полуоткрытое пространство освещалось единственной лампочкой, свисавшей с потолка. Двое мужчин в костюмах, заношенных даже сильнее, нежели полученный Лэнгом в Западном Берлине, стояли около широкого с одного конца и заметно сужавшегося к другому гроба. Один из них был изображен на фотографии, ее уже недавно показали Лэнгу.

Герхардт Фукс занимал видное место в восточногерманском правительстве. Положение герра Фукса было настолько прочным, что он сохранил его даже после того, как его дочь Гертруда перебежала на Запад. Впрочем, его везение неминуемо должно было закончиться, если его товарищи узнали бы, что она теперь работает на ЦРУ. Хотя не исключено, что Фукс предвидел для своей страны не столь светлое будущее, обещанное средствами массовой информации, и поэтому решил воссоединиться с дочерью по ту сторону Берлинской стены. И дело не в том, что он мог оказаться полезным Управлению, а в том, что одним из приоритетов работы было оказание помощи родственникам невозвращенцев, пытающимся покинуть любую из стран-сателлитов СССР. Политика и доброе дело – и к тому же толковый бизнес.

Лэнг не входил в число оперативников, постоянно работавших в Германии, и не имел никакого понятия о потенциальной ценности Фукса. Ему было известно лишь то, что Гертруда, или, как ее сразу стали называть американцы, Герт, просто потребовала, чтобы ее отца вывезли – это было ее основным условием. И еще было чрезвычайно важно, чтобы в операции не участвовал ни один человек из тех, кого впоследствии могла бы опознать другая сторона. Следовательно, действовать предстояло добровольцам, и взгляд Герт, обладательницы самых синих глаз, какие когда-либо видел Лэнг, остановился на нем. А его толкнул на участие в этой операции не столько здравый смысл, сколько всплеск тестостерона.

Мужчины без единого слова подняли гроб в кузов грузовика. Лэнг знал, что лишь мертвым разрешалось свободно пересекать Берлинскую стену. Даже коммунисты понимали, что семьи, географически разделенные из-за политических проблем, должны иметь право воссоединяться в смерти. И потому перевозка трупов для организации похорон была обычным делом.

Но это просто не могло получиться! Что может быть очевиднее, чем перевозка живого человека через границу в гробу? У парней из оперативного директората, несомненно, хватило бы здравого смысла…

Один из двоих немцев (не Фукс), постучал в окно и жестом попросил Лэнга открыть дверь.

Фукс забрался в кабину.

– Guten Abend, mein Herr. Lassen uns fahren [5]5
  Добрый вечер, господин. Можно ехать (нем.).


[Закрыть].

Можно ехать? Получается, что Фукс собрался ехать в кабине? А как же гроб? И потом Лэнга осенило. План действительно был крайне хорош. Вряд ли пограничникам придет в голову, что кто-то решил так нагло пересечь границу. Пожалуй, они могут заподозрить что-то неладное с перевозимым покойником и станут искать двойное дно в гробу или тайник под кузовом машины.

Лэнг задом подал машину в переулок, развернулся и поехал обратно, следуя указаниям Фукса.

Машин, направлявшихся через контрольно-пропускной пункт с Востока на Запад, почти не было. Лэнг вручил те же самые бумаги тому же самому скучающему офицеру, Фукс добавил свои документы. Снова офицер удалился в помещение, чтобы изучить документы, как будто он не держал их в руках каких-то двадцать минут назад. Зато солдаты проявляли намного больше рвения, чем в его первый проезд. Понятно, что коммунисты должны были куда сильнее беспокоиться насчет того, что уезжало от них, чем того, что ввозилось.

Двое пограничников забрались в кузов и, умело орудуя ломом, сорвали с гроба крышку. В зеркале заднего обзора Лэнг видел, как обоих тут же перекосило от отвращения, они бросили крышку и отскочили. Он подумал, что Фукс, судя по всему, подобрал очень уж выдержанный труп. Не позаботившись о том, чтобы снова заколотить гроб, солдаты спрыгнули наземь. Тут же из помещения появился офицер с бумагами Лэнга и Фукса. Он протянул документы Лэнгу, опустил руку, но не отошел, а пристально уставился на Фукса, нисколько не пытаясь скрыть своего интереса к пассажиру дряхлого грузовичка. Рука Лэнга легла на рукоятку двери. Он мог в любую секунду распахнуть ее, отшвырнуть восточного немца и рвануть со всех ног через границу.

Вдруг возле караульного помещения кто-то громко заорал по-английски, тут же последовал ответ на немецком языке. Лэнг, Фукс и бдительный офицер, как один, повернулись туда. Мужчина в форме американского армейского офицера, изрыгая проклятия, боролся с двумя полицейскими. Несомненно, он был пьян. Лэнг решил, что это представитель расквартированного в Западном Берлине американского военного представительства, рискнувший пересечь границу, чтобы посетить проституток. Это занятие процветало в коммунистическом секторе, а восточногерманское правительство, не желавшее признавать существования у себя проституции, все же тактично закрывало глаза на этот вид деятельности, поскольку он относился к тем немногочисленным способам, что позволяли твердой валюте проникать за стену.

К шлагбауму рысцой подбежали двое военных полицейских США в белых шлемах. Кобуры на ремнях у них были пусты, и руки они держали так, чтобы сразу было видно, что оружия у них нет. Восточные немцы проявляли к происходящему мало интереса, и Лэнг предположил, что такие события здесь случаются не так уж редко. Немцы волокли продолжавшего громко ругаться американца к западному шлагбауму, где его терпеливо ждала военная полиция.

Внезапно американец высвободил руку и нанес мощный удар одному из пограничников. Восточногерманский офицер отвернулся от «Опала», выхватил из кобуры пистолет и что-то грозно выкрикнул. Лэнг, взмолившись, чтобы стартер «Опала» не подвел и работал лучше, чем все остальное в грузовике, повернул и нажал старомодную кнопку. Как только мотор заработал, офицер-пограничник вновь повернулся с оружием в руке, но было поздно. Лэнг уже снес капотом шлагбаум, преграждавший дорогу, и оказался в Западном Берлине.

Через полчаса он сидел в маленькой квартирке и за бутылкой скотча давал отчет обо всем случившемся тем же людям, что инструктировали его перед отправкой на задание.

– Этот американец на КПП… – сказал Лэнг. – Если он не…

Его прервал стук в дверь.

– Надеюсь, это принесли обед, – сказал один из собеседников Лэнга.

Второй открыл дверь.

В коридоре стоял высокий мужчина в испачканной и порванной форме армии США. Его правый глаз заплыл, а к утру, решил Лэнг, вся эта красота превратится в роскошный темно-багровый синяк. Из разбитой нижней губы еще сочилась кровь. Это был тот самый скандалист с контрольно-пропускного пункта «Чарли».

Он вошел в комнату с таким видом, будто вторжение пьяного младшего офицера на совещание сотрудников ЦРУ было самым обычным делом в мире.

– Эти парни тебя не обижают? – обратился он к Лэнгу.

Рейлли не знал, что на это ответить.

– Вроде нет.

Между тем офицер увидел виски.

– У вас есть еще стакан, или мне придется пить из бутылки?

Один из разведчиков встал и направился на кухню, а вновь прибывший протянул руку и представился:

– Дон Хафф.

Глава 1

 
Севилья, Испания, Калье Колон, 27,
9:21 (нынешнее время)
 

Вид патио совершенно не соответствовал происходившему. Внутри было темно, лучи утреннего солнца еще не коснулись оштукатуренных стен. Разноцветные огни мигалок полицейских автомобилей придавали неестественные яркие оттенки воде в мавританском фонтане XIII века; слова, доносившиеся из потрескивающих раций, рикошетом отскакивали от слепленных вручную кирпичей. Да что там, все сколько-нибудь современное казалось анахронизмом на этих узких улицах, находившихся всего в нескольких кварталах от Алькасара, выстроенной в знаменитом стиле мудехар мавританской крепости; именно там, если верить легенде, молодому моряку из Генуи удалось убедить королеву заложить драгоценности, чтобы финансировать его плавание [6]6
  Речь идет о Христофоре Колумбе.


[Закрыть]. А уж находящемуся в величественном соборе, что на северной стороне вымощенной брусчаткой площади де-ла-Вирхен-лос-Рейес, роскошному саркофагу, украшенному скульптурной группой с изображением священников, несущих ковчег – под их ногами упокоен прах этого моряка, – столь простое определение, как «легендарный», и вовсе не подходит.

Огромные колокола этого собора только-только отбили время – как они делали на протяжении многих столетий, – когда молодая женщина остановилась перед изящными коваными воротами, вставила ключ и вошла, чтобы приняться за свою обычную работу. Оказавшись за высокой стеной, она пересекла патио, сохранившее прохладу минувшей ночи. Обрамлявшие улицу за стеной цветущие апельсиновые деревья насыщали воздух ароматом; на их листьях еще поблескивала утренняя роса.

Другой ключ открывал уже современный замок с мощным запором, врезанный в украшенную резным узором массивную двустворчатую дверь. По вызывающе посвистывавшей под резиновыми подошвами керамической плитке женщина прошла по трехэтажному вестибюлю. Справа начиналась каменная лестница, на втором марше раздваивавшаяся и расходящаяся к одинаковым галереям жилой части дома. Перед женщиной находилась большая столовая с длинным столом, окруженным с двух сторон двенадцатью стульями. Дойдя до конца стола, она остановилась, втянула ноздрями воздух – и тотчас стала похожа на осторожную олениху на открытом со всех сторон лугу.

Женщина не почувствовала запаха кофе.

Странно.

Приходя сюда каждое утро, уже около двух лет, она заставала американца в кухне, где он пил свежесваренный кофе. Так было всегда, когда он находился в Севилье. Но много раз случалось и так, что, приходя на работу, она находила лишь записки с перечнем заданий. Например, проанализировать какой-то этап периода правления Франко, или узнать адрес престарелого фалангиста (у него он хотел взять интервью), или записать все выполненное на карточки и расставить их в определенном порядке. Можно было подумать, что американец не доверял компьютеру, хотя и достаточно часто использовал его в работе.

Американец Дональд Хафф, или сеньор Дон, как она его называла, взял ее на работу восемнадцать месяцев назад и платил ей вдвое больше, чем она зарабатывала, преподавая английский язык. Этим дело не ограничивалось. Из Америки поступали посылки с прекрасной одеждой; на них в качестве обратного адреса указывался лишь магазин, а не отправитель. Конечно, если бы она знала имя своего анонимного благодетеля, то, согласно традиции и для защиты своей репутации ей следовало бы возвращать их – одинокая женщина не должна принимать столь дорогие подарки от постороннего человека. Равно как и огромную американскую индейку, украсившую их стол в прошлое Рождество. На свой весьма скромный прежний заработок, даже если добавить вдовью пенсию матери, она, конечно же, не смогла бы купить такую птицу. Этого сущего чудовища хватило на целую неделю. Не смогли бы они на свой совместный доход поехать на поезде в Коста-дель-Соль и снять там раздельные номера в гостинице – такой подарок сеньор Дон сделал ее матери на день рождения.

И вот, через несколько месяцев, сеньор Дон должен был покинуть это великолепное жилище – он почти закончил свою книгу. Она будет тосковать без него – своего друга и покровителя.

Но почему он не сварил свой утренний кофе?

Она толкнула распашную дверь и вошла в кухню. Печь с двумя плитами – одна с конфорками для приготовления пищи, другая духовка для выпечки – как всегда, сияла чистотой. Ничего другого и быть не могло, потому что ею не пользовались уже более ста лет. Еду готовили в другом помещении – комнатке размером чуть больше обычной кладовой, заполненной самым современным оборудованием. Там были газовая плита с духовкой, очень большой, по европейским меркам, холодильник, набивавшийся в случае необходимости на целую неделю вперед, и микроволновая печь (она увидала это устройство впервые в жизни). Дверь можно было закрыть, спрятав все эти чудеса от посторонних глаз, что давало сеньору Дону, склоняясь над старинным очагом, возможность рассказывать приглашенным к обеду гостям, что это она приготовила все стоявшее на столе.

Кофеварка стояла там же, где она оставила ее накануне – пустая. Это вызвало у нее какое-то странное предчувствие.

Женщина положила сумочку рядом с кофеваркой и, вернувшись тем же путем, поднялась на лестницу и прошла по открытой галерее к входу в комнаты, использующиеся под кабинеты, рабочую библиотеку, архив материалов и для всяких других насущных целей.

Дверь была приоткрыта.

Сеньор Дон никогда не оставлял дверь открытой. Страшно боясь того, что уборщицы могут нечаянно выбросить с мусором запись какой-нибудь невосполнимой подробности исследования, переложат с места на место одну из карточек указателя или сделают еще что-нибудь из того, что сеньор назвал Тяжелейшей, Преступнейшей Халатностью (все с заглавных букв), ежедневно, заканчивая работу, он запирал дверь на ключ.

Она открыла дверь чуть шире, чтобы можно было просунуть голову.

– Сеньор Дон?

Ответа не последовало.

В здании не было кондиционеров, но ей стало холодно. Она заставила себя толкнуть дверь дальше, пока не уперлась во что-то, лежавшее на полу. Протиснувшись между дверью и притолокой, женщина проскользнула в комнату и увидела, что же не давало двери открыться.

Сеньор Дон.

Безжизненные глаза, казалось, смотрели сквозь нее. На его лице застыло удивленное выражение, как будто он не мог поверить, что кто-то или что-то могло лишить его жизни. Его голова покоилась в маленькой лужице крови и серого желе; как она инстинктивно поняла, эти пятна совсем недавно были мозгами.

Откуда-то донеслись крики. Прошло не менее минуты, прежде чем она сообразила, что кричал не кто-то, а она сама…

– Сеньорита?

Ее мысли вернулись к настоящему, к полицейским автомобилям в патио, похожим на мигающий многоцветный кошмарный сон. Женщина сидела за маленьким трехногим столом в кухне, стискивая обеими ладонями чашку с давно остывшим кофе. Она сварила его себе, потому что ей необходимо было хоть чем-то заняться, пока полиция осматривала дом.

Она посмотрела на грубоватое лицо старшего инспектора. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Самой примечательной особенностью его внешности были печальные карие глаз, походившие на скорбные глаза таксы. Можно было подумать, что насилие и жестокость – то, с чем постоянно приходилось сталкиваться по работе, отпечатались на его лице выражением постоянного уныния.

– Что? Я могу, наконец, пойти собрать бумаги?

Мужчина медленно покачал головой, как будто скорбел по поводу того, что ему приходится вновь сообщать дурные вести.

– К сожалению, нет. Вы же видели, что бумаги разбросаны повсюду. Такое впечатление, что убийца что-то искал. Мы должны все внимательно осмотреть.

Полицейский сел рядом с нею, вытряс сигарету из пачки и оглянулся в поисках пепельницы. Женщина встала, принесла ему маленькое блюдце, и он, вопросительно подняв брови, взглянул на нее.

– Не стесняйтесь, – разрешила она.

Инспектор закурил, помахал рукой, гася спичку, посмотрел на нее сквозь облачко синего дыма, а потом поставил на стол рядом со своим блокнотом маленький диктофон.

– Вы Сония Эскобиа Ривериа?

Она кивнула, подумав мимоходом, что он называет ее по имени уже второй раз – видимо, для того, чтобы записать на пленку. Женщина уже представилась, когда он приехал вместе с другими полицейскими.

Полицейский спросил ее адрес, где и кем она работала, где училась. Эти вопросы, насколько Сония могла судить, не имели никакого отношения к случившемуся несчастью.

Осведомившись, давно ли она работала у сеньора Дона, он спросил напрямик:

– У вас есть хоть какие-то соображения о том, кто и почему мог желать его смерти?

Сония покачала головой и почувствовала, как слезы, которые она все это время утирала, вновь неудержимо хлынули по щекам.

– Нет.

Инспектор погасил сигарету и долго смотрел на пепельницу, как будто рассчитывал найти там идею для следующего вопроса.

– Он что-то писал… Что именно?

Женщина пожала плечами, понимая, как глупо должен прозвучать ее ответ.

– Точно не знаю. Я выясняла для него различные факты, по большей части, связанные с правлением Франко или со Второй мировой войной, а уж писал все он сам.

– И вы никогда его об этом не спрашивали? – скептически осведомился инспектор.

– Конечно, спрашивала. Особенно в первое время. Сначала он смеялся и говорил, что мне это будет неинтересно. Потом эти вопросы, кажется, стали его раздражать, и я отстала, конечно. Хотя, думаю, вы легко сможете узнать все это, просмотрев компьютер.

Инспектор прищурился, а его глаза сразу утратили скорбное выражение.

– Это была бы очень хорошая мысль, если бы кто-то не позаботился о том, чтобы снять с компьютера крышку и вынуть оттуда жесткий диск.

Она изумленно уставилась на него, поняла, что сидит с открытым ртом, закрыла его и лишь после этого ответила:

– Сеньор Дон часто делал резервные копии.

Инспектор принялся разминать следующую сигарету.

– Где? На компакт-дисках? Мы не нашли ни одного. Похоже, наш убийца очень постарался уничтожить все материалы исследования и результаты работы сеньора Хаффа.

Сония поднялась, ноги, похоже, не хотели держать ее.

– Не все. – Она взяла сумочку. – Один компакт-диск у меня здесь.

Инспектор нахмурил брови.

– Почему он оказался у вас? Сами же говорите, что он так трясся над тайнами своей работы…

Сония протянула диск полицейскому.

– Насчет меня он мог не беспокоиться. Дома у меня компьютера нет. В общем, здесь фотографии, оцифрованные фотографии. Он поручил мне пойти с ними в фотостудию, чтобы там что-то подретушировали, что-то осветлили, что-то увеличили. Вчера я не успела и хотела сделать это сегодня, после сиесты.

Инспектор протянул руку и взял диск.

– Мы вернем его, когда закончим следствие.

Когда это случится, и случится ли вообще, подумала Сония, но, конечно, вслух этого не сказала.

Глава 2

 
Атланта, Джорджия, Парк-Плейс, 2660, Пичтри-роуд,
следующим вечером
 

Теплый весенний ветерок очень деликатно напоминал о том, что примерно через месяц установится очень жаркая и влажная погода. Двоим мужчинам, стоящим на балконе двадцать четвертого этажа, лежавший внизу город казался россыпью драгоценных камней, протянувшейся к южному горизонту, где мелькали взлетавшие и снижавшиеся самолеты, похожие на рой встревоженных светлячков. Мужчины взирали на это молча, попыхивая сигарами.

Тот из них, что был пониже ростом, чернокожий, в рубашке спортивного стиля с открытым воротом – из-под него выглядывал золотой крест, – с удовольствием погладил живот.

–  Deorum cibus!

Второй, тоже одетый по-домашнему, хохотнул.

– Да, Фрэнсис, действительно, пища богов. По крайней мере, вы отдали дань моим стараниям. Но, самое главное, что jejunus raro stomachus vulgaria temnit.

– Гораций действительно говорил, что голодный живот редко отказывается от самой простой пищи, но этот потрясающий обед можно назвать как угодно, только не простым. – Отец Фрэнсис Нарамба шутливо нахмурился. – И кстати, должен заметить, с тех пор как в вашем доме появилась Герт, качество еды здесь стало несравненно выше. Лэнг, я не намерен поучать, но…

Лэнгфорд Рейлли посмотрел на столбик пепла на кончике своей сигары.

– Фрэнсис, но ведь вас никто не заставляет, – добродушно отозвался он. – Мы, безбожники, смотрим на жизнь во грехе совсем не так, как вы, паписты. Вы когда-нибудь слышали насчет capistrum maritale [7]7
  Брачные узы (лат.).


[Закрыть]?

Теперь уже Фрэнсис усмехнулся – словно ветерок зашуршал сухими листьями.

– Как священник, я могу не страшиться брачных уз, о них писал Ювенал. Но ваш первый брак был удачным. Если бы Дон осталась жива…

Сообразив, что вступил, пожалуй, на слишком опасную почву, Фрэнсис запыхтел сигарой. Дон, жена Лэнга, умерла от рака после тяжелой мучительной болезни задолго до того, как священник познакомился со своим другом.

Фрэнсис прервал паузу, угрожающе затянувшуюся.

– И что же, Герт так и собирается оставаться в нынешнем неопределенном положении?

Судя по тому, что Лэнг помрачнел еще больше, священник допустил вторую грубую ошибку.

– Спросите ее сами.

Фрэнсис вздохнул и повернулся к другу.

– Знаете, Лэнг, сегодня вечером я, похоже, все говорю невпопад и только расстраиваю вас. Пожалуй, мне было бы лучше…

Лэнг поднял руку и обнял священника за плечо.

– Amicus est tanquam alter idem, Фрэнсис. Друг – мое второе «я». Вернее сказать, я сам сегодня что-то раздражителен.

Фрэнсис, успокоившись, улыбнулся, ослепительно сверкнув зубами. Уроженец одной из терзаемых кровавыми раздорами стран западного побережья Африки, он поступил в семинарию, получив по ее окончании назначение духовно окормлять постоянно увеличивавшуюся африканскую общину в Атланте. Приняв католичество, Джанет, сестра Лэнга, невзирая на свою белую кожу, примкнула к его приходу.

Лэнг не придерживался никакой определенной религии, но с чернокожим священником они стали хорошими друзьями – по-настоящему, а не формально, как это бывает в большинстве случаев общения белых американцев и черных выходцев из Африки. Лэнг иногда говорил о себе как о жертве гуманитарного образования, тоскующей от обыденности своей деятельности. Его страстью были древняя история и языки тех времен, что прекрасно сочеталось со знаниями священника в области латинского языка и истории Средневековья. Перестрелка латинскими афоризмами началась у них как игра, а со временем вошла в обычай.

– Ну, что, вы созрели для десерта и кофе?

В глубине квартиры вырисовался силуэт Герт. Даже когда она оставалась в тени, нельзя было не заметить, что своей внешностью она могла бы осчастливить обложку любого мужского журнала. Или этикетку бутылки пива «Санкт-Паули герл», изготавливаемого в ее родной Германии. Рост – почти шесть футов – подчеркивал идеальную фигуру, для поддержания коей в прекрасном состоянии ей, казалось, не требовалось никаких усилий. Лазурные глаза и ниспадавшие на плечи волосы цвета свежей соломы вполне сгодились бы для немецкой туристической рекламы. Появляясь на людях, она привлекала к себе больше внимания, чем начальник объединенного штаба, явившийся на военную базу.

– Еще у нас есть свежеиспеченный штрудель, – добавила она с легчайшим, трудноуловимым акцентом, придававшим этой обыденнейшей фразе сексуальный оттенок.

Фрэнсис взглянул на Лэнга и закатил глаза.

– А я-то хвалил вашустряпню…

– Но ведь я действительно делал салат, – фыркнул Лэнг.

Небольшой квадратный стол занимал изрядную часть помещения, выполнявшего в маленькой, с одной спальней, квартире одновременно роль и столовой, и гостиной. До появления в его жизни Герт Лэнг ел за похожим на низкую стойку бара барьером, отделявшим тесную кухню от «столовой». Стол внедрила Герт, купив его в одной из антикварных лавок; она время от времени любила их посещать. Он оказался одним из немногочисленных дополнений, появившихся в квартире Лэнга после смерти Дон.

Из-под стола вылез задорно виляющий хвост. Он принадлежал Грампсу, большой черной и, в общем-то, очень симпатичной дворняге. Первым хозяином собаки был Джефф, племянник Лэнга. Собака была единственным, что осталось после трагической гибели мальчика, и Лэнг твердо решил, что будет держать его у себя, невзирая на необходимость регулярно давать взятки швейцарам и консьержам, дабы те закрывали глаза на нарушение правил проживания в доме. Официально жильцам разрешалось держать животных раза в четыре меньше Грампса.

Произнесенное Герт слово «штрудель» сразу разбудило Грампса, и он ждал подачки. По его убеждению, она должна последовать от Фрэнсиса, несмотря на протесты Лэнга, всегда уверявшего, что собаке вовсе не требуется дополнительное угощение. Лэнг не сомневался, что, будь у него ребенок, священник столь же беззастенчиво баловал бы и его.

Фрэнсис наклонился над столом, втянул носом воздух, и лицо его расплылось в улыбке.

– Персик! Вы сделали персиковый штрудель?

Герт кивнула.

– Почему бы и нет? В Германии полно яблок, а персиков не так много. А здесь персиков больше, чем можно сбить с палки.

– Сбить палкой, – поправил Лэнг.

Герт лишь пожала плечами; она давно уже отчаялась овладеть всеми маленькими тонкостями английского языка.

– И вообще, кому придет в голову сшибать персики палкой?

Лэнг закатил глаза, а Фрэнсис даже и не попытался скрыть улыбку.

– Если все зависит от доступности продуктов, то, наверное, в следующий раз мы будем есть штрудель из арахиса, – не без язвительности заметил Лэнг и тут же получил от Герт ощутимый тычок локтем под ребра.

Прирожденный дипломат Фрэнсис тут же попытался сменить тему разговора. Он это делал виртуозно, почти так же легко, как звезда Национальной футбольной лиги уходит от полузащитника.

– Вам удалось получить разрешение на работу?

Герт, ужа начавшая резать пирог, подняла голову.

– Вчера прислали «зеленую карту». – И растерянно добавила: – Только она совсем не зеленая.

– Когда-то бланк на самом деле был зеленым. Потом он изменился, а название прижилось, – задумчиво пояснил Фрэнсис. – Значит, теперь…

Герт скорчила гримасу; Лэнг давно уже усвоил, что такое выражение свидетельствует об очередной трудности с идиоматическими значениями английских слов. Прямолинейность ее родного языка затрудняла ей восприятие американского сленга.

– Теперь, – продолжила она после непродолжительной паузы, – я учительница немецкого языка в Вестминстерской школе.

Фрэнсис восхищенно свистнул и принял от Герт тарелку с куском пирога. При желании эта порция могла заменить полноценный ужин.

– Вы начали с верхов. Это самая фешенебельная школа в городе.

Беседа внезапно прервалась; все погрузились в собственные мысли.

Нарушил молчание Лэнг.

– Ну и как, «Брейвс» повторят прошлогоднее достижение?

И Лэнг, и священник были ярыми болельщиками бейсбола.

– Если это вообще кому-то по силам, то Бобби Кокс это сделает, – ответил Фрэнсис, имея в виду менеджера атлантской команды. Немного помолчав, добавил: – Кто может быть одновременно умен, безумен, спокоен, бешен, верен и уклончив? Никто.

Лэнг задумался не более чем на секунду.

– Шекспир, «Макбет»?

– Прямо в яблочко.

– Ну, посмотрим. Сейчас лишь апрель. Я знаю, время рассудит всех. Конец венчает дело, и он придет.

Фрэнсис нахмурил брови.

– Тоже Шекспир? «Троил и Крессида»?

Оба мужчины наслаждались новой игрой: Шекспир применительно к бейсболу. Возможности здесь были бесконечны. Например, Лэнг упомянул о скандале, когда Роберто Аломар несколько лет назад плюнул в лицо судье, словами из «Ричарда III»: «Ты на меня плюешь?» Фрэнсис, раздраженный навязчивой и вездесущей рекламой пива, отозвался цитатой из второй части «Генриха VI»: «И вывеской пивных портрет мой сделай».

Герт с интересом следила за дуэлью.

– И что же будет дальше, Mein Herren? Гете и хоккей с шайбой?

– Юмор не самая логичная сторона человеческого бытия, – сказал Лэнг.

– Шекспир? – осведомился Фрэнсис.

– Мистер Спок, «Звездный путь».

– Кто-кто? – переспросила Герт.

Фрэнсис открыл было рот, но его остановил пронзительный телефонный звонок. Священник посмотрел на Лэнга.

– Могу поручиться, у кого-то неприятности.

Юридическая практика Лэнга состояла по большей части в защите преступников из числа деловой элиты со слишком липкими руками, бухгалтеров сомнительной честности и хитрецов, мухлюющих с налогами. Все это часто именовалось «преступностью в белых воротничках».

Лэнг поднялся и вытер салфеткой крошки с губ.

– Моих клиентов редко арестовывают субботней ночью – каждый из них может позволить себе нанять адвоката, способного договорится о добровольной явке в течение нормального рабочего дня. – Он кинул салфетку на стол. – Кроме того, я беру очень мало новых дел. Мне и работы в фонде по горло хватает.

Фонд. Точное название – Фонд имени Джанет и Джеффа Холт, благотворительная организация, финансируемая какой-то европейской компанией. С какой стати коммерческое предприятие – названия ее Фрэнсис ни разу не смог найти в списках какой бы то ни было фондовой биржи – взялось ежегодно выплачивать сумму, выражавшуюся десятизначным числом, в память погибшей сестры и племянника Лэнга, так и оставалось загадкой для священника. Еще таинственнее был тот факт, что Лэнг, уехавший из Атланты примерно в это же время в прошлом году, чтобы отыскать тех, кто был виновен в гибели Джанет и ее приемного сына, вернулся спустя несколько месяцев единоличным распорядителем невероятно богатого благотворительного фонда, тратившего сотни миллионов долларов только на устройство медицинского обслуживания детей в странах третьего мира.

Помимо фонда, Лэнг привез с собой еще и Герт, женщину, с которой, судя по всему, он был знаком еще до брака с Дон. Лэнг быстро дал понять другу, что любые подробности его былых отношений с этой женщиной, равно как и все, что касается фонда, не подлежат обсуждению [8]8
  Об этом рассказывается в романе Г. Лумиса «Секрет Пегаса».


[Закрыть].

Но не только это озадачивало Фрэнсиса. Существовал еще и тот факт, что Лэнг поступил учиться на юриста, когда ему было уже за тридцать, и никогда ничего не рассказывал о периоде, разделявшем то время, когда он учился в колледже, и началом его юридической практики.

Сплошные загадки, но ни одна из них не стоила того, чтобы лезть с нежелательными вопросами, рискуя потерять дружбу.

Лэнг вернулся к столу и сел, не сказав ни слова. Или он почему-то углубился в свои мысли, или по телефону ему сказали что-то неожиданное. Фрэнсис и Герт тоже умолкли, выжидая, когда же он что-нибудь скажет, но объяснений не последовало.

Фрэнсис тщательно собрал крошки со своей тарелки.

– Хотите еще? – спросила Герт.

Священник вскинул руки в шутливом жесте сдающегося человека.

– О нет, спасибо. Замечательный пирог, но я по-настоящему объелся.

Герт встала и убрала его тарелку.

– В таком случае я заверну для вас еще кусок. На ход ноги.

– Навынос, – машинально поправил ее Лэнг, все так же погруженный в свои мысли.

– Разве он не возьмет это с собой?

Лэнг промолчал. Он уже отказался от мысли научить Герт хоть сколько-нибудь правильно употреблять идиоматичные американские обороты.

Пока Герт упаковывала остатки штруделя, Лэнг принес два стакана и бутылку односолодового виски. Один стакан он поставил перед Фрэнсисом и знаком предложил налить.

Фрэнсис поднялся. Было ясно, что мысли его друга заняты телефонным звонком, а не шутливой пикировкой, продолжавшейся всю вторую половину вечера.

– Нет, спасибо. Мне еще ехать домой, и задержание за управление автомобилем в нетрезвом виде мне вовсе ни к чему.