Текст книги "Райские острова"

Автор книги: Гленда Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 83 страниц)

От человека гхемфы отличались и другими особенностями. У них на каждой руке было по два больших пальца – по одному с каждой стороны ладони. Пальцы левой руки были короткими и такими сильными, что легко раздавливали раковину мидии; на правой же руке пальцы были тонкими и длинными, приспособленными к искусной работе. Гхемфы никогда не носили обуви, и их ступни напоминали перепончатые лапы с острыми втягивающимися когтями. Я всегда думала, что благодаря перепонкам они, должно быть, прекрасные пловцы, хотя ни разу ни одного из них в воде я не видела.

Мои знания о гхемфах были, конечно, весьма поверхностными; люди вообще мало имели с ними дела. В те времена в каждом городе обычно жила всего одна семья этих существ, хотя в столицах они иногда образовывали небольшие общины. До начала Перемены на всех Райских островах не могло жить больше двадцати – тридцати тысяч взрослых гхемфов. Они были долгожителями и размножались с трудом; каждая семья имела всего одного-двух детенышей.

Гхемфы держались по большей части особняком; люди обычно не обращали на них внимания, кроме тех случаев, когда новорожденному требовалось сделать татуировку – символ гражданства. Родители, получив необходимые бумаги у властей, относили их и ребенка к ближайшему гхемфу. За определенную плату гхемф делал татуировку и вставлял драгоценный камешек в соответствии с традицией данного острова, – но только после того, как тщательно проверял, не поддельные ли бумаги. Гхемфы фактически лишали чиновников возможности брать взятки за предоставление гражданства. Они были так дотошны, что ребенку, которому татуировка не полагалась, получить ее было совершенно невозможно. И самих их никогда, никогда не удавалось подкупить, хотя ни один гхемф не был богат. Насколько мне известно, единственный доход, который они получали, была плата за их услуги татуировщиков. Забавно: сами гхемфы не имели знаков гражданства, и никто, даже хранители, не подвергали сомнению их право отправляться куда угодно и жить как им вздумается.

Никто не знал, когда и при каких обстоятельствах гхемфы сделались татуировщиками: просто так, казалось, было всегда. Из-за того, что только они умели делать татуировку столь безупречно, из-за своей неподкупности гхемфы стали незаменимы. За это их терпели, даже уважали, но не любили и не понимали.

Как и другие люди, я находила гхемфов уродливыми; однако, в отличие от большинства, я ненавидела их за несгибаемость в том, что касалось законов о гражданстве. Будь гхемфы более покладистыми или более корыстолюбивыми, вся система стала бы терпимой или, еще лучше, перестала бы работать, и полукровки вроде меня не считались бы отверженными, недочеловеками.

Было очень странно увидеть одно из этих существ в Гортанской Пристани. Такой вещи, как гражданство, здесь просто не существовало, а значит, не было и работы для татуировщика, хотя, думаю, иногда какой-нибудь пьяный матрос и мог бы пожелать, чтобы на руке у него появилось изображение голой красотки.

Как я уже говорила, коса Гортан была местом, куда человек отправлялся, если больше податься ему было некуда. Жители ее не считались даже нацией. Тут не было ни правительства, ни закона, кроме закона силы. Так зачем же приезжать сюда гхемфу? Единственной причиной, которая приходила мне в голову, была та, что и он тоже отверженный, отступник. А отступника можно подкупить…

Я подошла к столу гхемфа и встала перед ним.

– Можно мне посидеть с тобой? – спросила я, постаравшись скрыть свою неприязнь к этой породе.

Существо бесстрастно взглянуло на меня. Насколько мне было известно, гхемфы никогда не проявляли никаких чувств – по крайней мере, заметных для человека. Гхемф наклонил голову, и я сочла это знаком согласия. Усевшись за стол, я знаком подозвала слугу; тот неохотно принес мне кружку пива.

Я, конечно, не могла говорить на языке гхемфов: никто не мог, кроме них самих. Впрочем, значения это не имело – все гхемфы понимали язык Райских островов и могли при необходимости объясниться на нем. Только обычно они молчали – таков был их обычай.

– Меня зовут Блейз Полукровка, – тихо сказала я. Гхемф в ответ снова наклонил голову, но своего имени не назвал. По-моему, у них вообще не было имен.

Зная нелюбовь гхемфов к разговорам, я сразу перешла к делу. Откинув волосы с уха, я сказала:

– Как видишь, я не имею гражданства.

Существо сразу же поняло, что мне нужно, и не стало дожидаться, пока я выскажу свою просьбу.

– Нет. – Это единственное слово прозвучало жестко и бескомпромиссно.

Я облизнула сухие губы.

– Ни за какую цену?

Гхемф покачал головой.

– Ах… – Я развела руками, признавая свое поражение, и грустно улыбнулась. – Ну, попробовать-то стоило… – Я приветственно подняла кружку, и гхемф ответил мне тем же, хоть и не улыбнулся. Да и вообще бог весть, умели ли гхемфы улыбаться…

Не знаю, почему я тут же не встала и не ушла. Оставаться смысла не было. Думаю, дело оказалось в том, что на плоском сером лице я прочла что-то, что задело во мне какую-то струнку. Могу поклясться: существо страдало от одиночества.

– Не очень-то привлекательное местечко коса Гортан, верно? – сказала я.

Гхемф взглянул на меня серыми глазами, потом обвел взглядом помещение, словно удостоверяясь в справедливости моих слов, и согласно кивнул.

– Ты тут давно? – Я не особенно ожидала услышать ответ; я его и не услышала. Гхемф осушил свою кружку, поднялся и низко поклонился – они часто вели себя в отношении людей так почтительно. Потом гхемф сказал:

– Татуировка на мочке уха – символ. Некоторым людям символ не требуется.

Мои брови от изумления поднялись так высоко, что, должно быть, исчезли со лба. Это, несомненно, было самое длинное и самое отчетливо произнесенное высказывание, какое я только слышала от гхемфа. Смысл его, правда, был довольно туманен, но попросить разъяснений я не успела. Гхемф своей неуклюжей раскачивающейся походкой уже направлялся к двери.

Я все еще озадаченно смотрела ему вслед, когда Тор Райдер – его компаньон, очевидно, уже ушел – подошел ко мне и вежливо поинтересовался:

– Могу я составить тебе компанию?

– Буду рада. – Я встряхнула головой и села прямо. Тор Райдер при всей своей серьезности все-таки был очень привлекательным мужчиной, и мое тело не замедлило откликнуться на его присутствие. – Нам, похоже, суждено сегодня все время натыкаться друг на друга.

– Я уж решил, что ты выслеживаешь меня.

Я заморгала, гадая, шутка это или проявление паранойи. Нечасто случалось, чтобы кому-то удавалось так меня смутить. Наконец я выдавила из себя невыразительную улыбку, которая могла означать что угодно.

– Тор Райдер, – представился он, садясь за стол, – с Разбросанных островов.

– Блейз Полукровка, без постоянного места жительства.

– Так это и останется, как мне кажется. Я мог бы сразу сказать тебе, что от гхемфа ты ничего не добьешься. – Значит, он догадался, зачем мне понадобилось это существо… Что ж, моя цель была очевидной.

– Откуда ты знаешь, что я ничего не добилась? – довольно воинственно осведомилась я.

– Я следил за выражением твоего лица.

– Ну, попробовать-то стоило, – снова сказала я, пожав плечами. – Только, похоже, этот гхемф все-таки не отступник. Ты не знаешь, почему он здесь оказался?

– Понятия не имею, Блейз. Ты видела человека, с которым я разговаривал, когда ты пришла?

– Ну да, с ремесленником-хранителем, – кивнула я.

– Я хотел бы, чтобы ты с ним повидалась. Он живет в этом доме, и сейчас он у себя. Не прошла бы ты к нему со мной вместе?

У меня сразу возникло множество вопросов, не последним из которых был такой: уж не ловушка ли это? Я никак не могла решить, что думать насчет Тора Райдера. Единственным основанием хоть сколько-то ему доверять было то обстоятельство, что он обладал Взглядом, а такие люди обычно бывали несколько более порядочными, особенно в отношении подобных себе.

В конце концов, я пожала плечами и ответила: – Почему бы и нет? – Однако, поднявшись, чтобы последовать за Райдером, я ощутила тревогу: у меня возникло предчувствие, что я пожалею о своем согласии. Откуда взялось такое предчувствие, я так и не смогла понять.

От агента по особым поручениям

Ш. айсо Фаболда,

Департамент разведки,

Федеральное министерство торговли, Келлс,

Достопочтенному

М. айсо Кипсуону,

Президенту Национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов

6/1 месяца Первой Луны, 1793

Дорогой дядюшка!

Спасибо за Ваш интерес к моему здоровью. С радостью сообщаю Вам, что лихорадка, которую я подцепил на Райских островах, прошла и теперь я совершенно здоров. Надеюсь, Вы сообщите об этом тетушке Росрис и передадите ей мою просьбу перестать тревожиться. Несомненно, она удостоверится в благотворном действии тех снадобий, которые так регулярно присылала мне, когда я вскоре Вас навещу.

Кто такая Аниара айси Терон, с которой тетушка так настойчиво желает меня познакомить? В ее последнем письме только о ней речь и шла. Подозреваю, тетушка снова пытается меня женить. Я пытался убедить ее, что ни одна юная дама в здравом рассудке не захочет и взглянуть на человека, который на целые годы исчезаете дальних странах, но, как я понимаю, надежда тетушки на счастье ее единственного племянника не хочет умирать, даже когда дело касается такого неисправимого холостяка, как я.

Перехожу к менее личной теме. Я не предвижу никаких проблем с моим докладом на следующем собрании Общества и предвкушаю возможность ознакомить ученых коллег с результатами моих исследований. Конечно, я немного волнуюсь, поскольку моя методика может быть сочтена неортодоксальной: она основывается на интервью, а не на наблюдениях за поведением аборигенов и изучении артефактов, что являлось излюбленным методом моих предшественников.

В ответ на Ваш вопрос относительно гхемфов сообщаю, что никто из нас не видел ни их, ни кого-либо на них похожего. Тем не менее, мифы, в которых фигурируют гхемфы, существуют на всех островах и обладают удивительным сходством. Все, кого мы расспрашивали, утверждали, что такая чуждая людям раса повсеместно обитала на Райских островах и что именно гхемфы занимались созданием подтверждающих гражданство татуировок, пока, уже на памяти ныне живущего поколения, таинственным образом не исчезли. Насколько нам удалось узнать, этот предполагаемый «исход гхемфов» произошел на разных островах в разное время за период, известный как Перемена. Перемена началась где-то около 1742 года (именно к этому времени относятся события, описываемые Блейз) и продолжалась несколько лет. К тому моменту, когда в 1780 году первые келлские исследователи и купцы достигли Райских островов, Перемена закончилась и все гхемфы исчезли.

Большинство островитян старше десяти – двенадцати лет действительно имеют явно выполненную вскоре после рождения татуировку на мочке уха, подтверждающую гражданство, и все они полагают, что татуировка была выполнена гхемфами. Ни один ребенок младше этого возраста подобной татуировки не имеет.

Нам, впрочем, не удалось обнаружить изображений гхемфов ни среди произведений искусства, ни среди иллюстраций к текстам. Нашему изучению письменных источников препятствовало незнание нами (за исключением Натана) языка Райских островов, но мы привлекли себе в помощь некоторых келлских купцов и с их помощью выяснили, что упоминаний о гхемфах нет в архивах – ни в налоговой документации, ни в свидетельствах о праве собственности, ни в официально регистрируемых договорах, ни в приговорах судов. Короче говоря, если гхемфы когда-либо и существовали, с них никогда не взимали налогов, они никогда не владели собственностью, никогда не бывали должниками, никогда не совершали преступлений, никогда не подписывали никаких документов, их рождения и смерти никогда не регистрировались, и, что еще более удивительно, они никогда не упоминались в бумагах других жителей островов. Если это были существа из плоти и крови, они должны были быть почти невидимками!

Островитяне во всех государствах вели и ведут подробные записи обо всех совершаемых сделках, в особенности тех, для которых важно гражданство, так что мы пришли к заключению, что гхемфы – существа скорее мифические, чем реальные. Более того, когда мы предприняли попытку обнаружить скелеты или иные останки гхемфов, нам сообщили, что они отдавали своих мертвых морю. Обследовав места, в которых, как считается, жили гхемфы, никаких артефактов мы не обнаружили.

Это противоречие между передаваемой изустно историей и материальными свидетельствами является самой интригующей тайной Райских островов и, несомненно, заслуживает дальнейшего изучения. Такая задача будет нелегкой, поскольку многие островитяне обнаруживают явное нежелание даже упоминать о гхемфах. Нам неизвестно, почему вообще возникла потребность в создании этих мифических образов. Я подозреваю, что в основе данного явления лежит стыд, который вызывали в людях старые драконовские законы о гражданстве. Возможно, гхемфы были социально приемлемым прикрытием, позволявшим чиновникам хранителей проводить эти законы в жизнь, возлагая вину за них на чужую расу. Могу добавить, что когда нам удавалось найти людей, готовых рассказывать о ситуации до Перемены – вроде пожилой островитянки Блейз Полукровки, – их вера в гхемфов была настолько глубокой, что поколебать ее не удавалось. Возможно, в воспоминаниях подобных индивидов время стерло различия между мифом и реальностью.

Современные обитатели Райских островов, конечно, полны суеверий и легковерны, что подтверждается их убеждением в существовании магии. Не следует обманываться уровнем их развития в материальном отношении. Они могут существенно превосходить других аборигенов, которых келлские исследователи встречали во время своих путешествий за последнее столетие, но ни в коей мере не являются ровней нам в философской изощренности. Я сначала, видя их корабли и оружие, тоже заблуждался на этот счет, но потом понял, что все-таки островитяне остаются варварами и придерживаются варварских верований. Их религия, хоть и является монотеистической, не идет ни в какое сравнение с истинной верой Келлса. Островитяне не признают, например, что Бог до сих пор являет себя благочестивым верующим; не верят они и в то, что Он во всем своем величии снисходил к людям, чтобы научить их богобоязненности. Я начал испытывать к своим собеседникам-островитянам такую симпатию, что мне приходилось постоянно напоминать себе о столь основополагающем пороке их культурного развития.

Однако я отвлекся. Вероятно, я должен упомянуть о том, что в нашем департаменте имеет хождение и другая теория, согласно которой гхемфы действительно существовали и просто вымерли, как это часто случается с примитивными народами после контакта с более развитой цивилизацией, – в данном случае в роли опередившего других в развитии народа выступили жители Райских островов, а не наши соотечественники. Согласно этой теории, гхемфы были людьми, конечно, но отличались расовыми особенностями, которые и породили множество мифов относительно их физиологии. Всех несоответствий эта гипотеза не объясняет, но, тем не менее, выглядит привлекательной и, несомненно, более убедительной, чем предположение о том, что гхемфы – порождение воображения островитян. Я все еще обдумываю проблему.

Судя по Вашему письму, дядюшка, Вас очень заинтересовала Блейз. Она и в самом деле поразительная женщина, и я очень сожалею, что мне не удалось уговорить ее поехать со мной в Келлс. Из нее получился бы великолепный экспонат на представлении Обществу моих научных открытий. Я закончил редактирование новой порции записей рассказов этой воинственной дамы и посылаю Вам результат. Переводчиком, кстати, по-прежнему является писец Натан. Не могу выразить, сколь многим я ему обязан. Хотя мое знание языка Райских островов благодаря текстам, которые привезли их первые исследователи, и является довольно приличным, без Натана нам не удалось бы собрать так много материалов. Он – сын легендарного купца Вадима айсо Пеллиса и еще мальчиком оказался на борту первого келлского корабля, приставшего к Райским островам. После этого он пять лет прожил в Ступице, и я почитаю редким везением его согласие сопровождать нашу экспедицию на «Морском ветерке». С тех пор как мы вернулись, Натан занят переводом рассказов Блейз на келлский язык. Я намерен захватить его с собой на собрание Общества.

Остаюсь Ваш послушный племянник Шор айсо Фаболд

Глава 6

Тор и я расплатились за пиво и двинулись вверх по лестнице.

Хранителя-ремесленника звали Вантедж, и Тор явно предупредил его о моем приходе. Когда, знакомясь, он пожал мне руку, я ощутила мозоли, а оглядев комнату, поняла, чем занимается хозяин: он был сапожником. На стенах оказались развешаны инструменты, а на лавке виднелось несколько пар незаконченных башмаков.

– Вантедж раньше жил в Маргреге, – сказал Райдер. Маргрег, как мне было известно, находился в северной части главного из островов Хранителей. – Я хотел бы, чтобы он рассказал тебе свою историю.

Вантедж предложил нам теплое и жидкое пиво, и мы расселись вокруг стола.

– Не знаю, зачем это Тору, – сказал Вантедж. – Ничего такого уж особенного со мной не случалось. Да и не сказать, чтобы мое житье-бытье было полно приключений, особливо по сравнению с его делишками. Я ж просто сапожник. И папаша мой был сапожник, а мамаша помогала ему. Хорошая была житуха, – тихо добавил Вантедж и потер шею, словно не зная, что еще сказать.

– Вантедж один из нас, обладающих Взглядом, – пояснил мне Тор.

Сапожник кивнул:

– Тор увез меня с островов Хранителей. Вот так мы года два назад и свели знакомство. Он благополучно доставил меня на косу Гортан после суда.

– После суда? – переспросила я, когда он снова замолк. Вантедж откинул волосы и показал мне свое левое ухо.

Мочка оказалась отсечена.

– Лишили меня гражданства. Меня признали виновным в измене. – Тут я почувствовала, что Вантедж начинает меня интересовать. Человека могли выслать с родного острова за многое, но предательство было единственным преступлением, которое наказывалось лишением гражданства навечно, и такие случаи были большой редкостью.

– Я всегда почитал силв-магов, – продолжал Вантедж. – Всегда думал, что они нас защищают от багровых чар, наводят в мире порядок для нашего же блага и все такое прочее. Никогда я не завидовал их богатству, считал справедливым, чтобы они имели денег больше, чем такие, как я. Заметь, мы, простые люди, не так-то часто их и видели. Я по большей части шил сапоги для работяг, а не всякие туфельки из мягкой кожи, какие носят силвы.

Я был еще совсем мальцом, когда мимо отцовской лавки однажды прошли силвы, и тут я заметил, что они светятся серебристо-голубым. Я прямо обмер от такой красоты. Потом я узнал, что другие не видят того же, что и я, – в наших краях не было обладающих Взглядом. Ты, верно, знаешь, как редко такие рождаются среди хранителей. Так что о том, что увидел, я помалкивал. Никогда не хвалился Взглядом, так что только моя семья да ближайшие друзья знали, что я не такой, как все.

Ну а потом папаша помер, и я стал вместо него хозяйство. У одного моего дружка была поблизости мастерская. Он, понимаешь, портняжничал, а уж человек был, скажу тебе, расчудесный. Только не умел он держать язык за зубами и вечно жаловался на налоги. Нам ведь постоянно приходилось за что-нибудь платить: налог на кожу, налог на дратву, налог на каждую сапожную колодку в моей лавке, налог на еду, которую мы покупали, школьный налог – младшего братишку я отправил учиться грамоте, – за каждую проклятую мелочь с нас драли три шкуры. Ну, я-то терпел – в конце концов, нужно ведь прокладывать дороги, строить верфи, изничтожать пиратов и много чего еще делать; вот о том и заботились чиновники из Ступицы. Как за все это платить, если не брать налоги, верно?

Ну а Глок – портной, о котором я говорил, – тот смотрел на вещи иначе. Не нравилось ему, что мы все платим налоги, а силвы все богатеют и богатеют. Так что когда пришло время выбирать городского голову, он решил выставить себя. Дело было неслыханное: головой всегда бывал силв, знаешь ли. Да другие и не совались… Только Глока это не остановило. Друзей у него хватало, да и многие бедняки думали так же, как он. Вот и стало, похоже, что выборы он выиграет… уж как тут начал беситься Фроктор, силв, который тоже выставил свою кандидатуру.

Ты, может, и не знаешь об этом, только по обычаю кандидаты всегда следят за тем, как подсчитываются голоса, – чтобы не было жульничества, понимаешь ли. В счетчики обычно берут известных всему городу людей – почтенных, имеющих собственное дело. Вот Глок и позвал меня смотреть за тем, как идет подсчет. Ты знаешь, как голосуют на островах Хранителей. У каждого кандидата свой цвет, и избирателям дают разноцветные раковины. Ты опускаешь ту, что по цвету соответствует приглянувшемуся тебе кандидату, в корзину для голосования, а остальные кидаешь в кучу отвергнутых.

Ну, так вот, когда я стал следить за подсчетом, тут-то все и пошло наперекосяк. Я-то видел, что творится: силвы своими заклинаниями меняли цвет раковин. Кандидатов было всего двое: Глок с пурпурными раковинами береговичка и Фроктор с розовыми стромбусами. Счетчики опрокидывали корзину на стол и видели перед собой в основном розовых стромбусов – раковины Фроктора. Только я один знал, что большая часть раковин – пурпурные береговички, которые бросили избиратели, поддерживающие Глока. Все они имели серебристый отлив – след силв-магии, которая заставляла их казаться счетчикам стромбусами. Даже мне раковины казались розоватыми, хоть я и мог ясно видеть, что это береговички. Силвы стояли вокруг и ухмылялись, глядя на обманутых их чарами счетчиков. Им и в голову не приходило, что в Маргреге найдется человек, обладающий Взглядом и способный вывести их на чистую воду.

Даже тогда я еще считал, что в жульничестве виноваты только Фроктор и его дружки. Я думал, что остальные силвы не знают об обмане – ведь им результат чьих-то чар казался бы реальностью, верно? Я хочу сказать, что им береговички Глока и, правда, могли представляться стромбусами. Ну, короче говоря, я поднял шум. Я пожаловался действующему городскому голове, но тот обозвал меня лгуном. Только вот что-то в его манере сказало мне, что он с самого начала обо всем знал… Простой народ поверил мне, начались волнения, только ничего у нас не вышло. Власти даже расследование проводить не стали. Я по глупости отправился искать правду в Ступицу. Да, я был глуп, но уж очень мне было обидно. Это же были силвы! Они должны были быть лучше нас! Они были героями, перед которыми нам полагалось преклоняться! Не должны они были так поступать…

Мне было стыдно за них… Можешь ты такое понять? Я думал, мой долг гражданина отправиться в Ступицу и сообщил. Совету, что за люди хозяйничают в Маргреге…

Ступице меня назвали лжецом и подстрекателем. Мне велели отправляться домой и помалкивать. Только я не пожелал этого делать. Меня пытались подкупить, а я бросил деньги в лицо чиновнику. Я был в ужасе. Все, во что я верил, оказалось ложью.

Вантедж печально покачал головой; голос его прервался, и продолжать он не мог. Закончил за него Тор:

– В конце концов, единственным способом заткнуть Вантеджу рот оказалось судить его как предателя, объявить его лжецом и возмутителем спокойствия. Против него выставили лжесвидетелей – сплошь силвов. Гражданства его лишили, лавку конфисковали. Вантедж был навсегда изгнан за то, что сказал правду.

Тор Райдер, говоря все это, пристально на меня смотрел, словно хотел понять, какое впечатление на меня произвела история Вантеджа. Я все еще не могла понять, зачем ему было нужно, чтобы я все это выслушала.

– В некоторых государствах его казнили бы и за меньшее, – сказала я Райдеру.

– Да, – печально согласился Вантедж. – Но ведь считается, что мы, хранители, лучше остальных. – Он сгорбился над своей кружкой и больше не поднимал глаз.

Мы с Тором Райдером вместе вышли от Вантеджа и направились к «Приюту пьянчуги». Моя рука все время лежала на рукояти меча. Райдер, этот безмозглый идиот, все еще разгуливал безоружным; впрочем, вдвоем мы были грозной силой, слишком грозной для местных бандитов. Единственным, кто осмелился к нам приблизиться, оказался нищий, который, судя по вони, не мылся и не менял одежды несколько лет. Он пускал слюни и мычал, так что я решила, что это еще одна жертва политики большинства островных государств – выбрасывать своих безумцев и неизлечимо больных на косу Гор-тан. Райдер кинул монетку в протянутую руку нищего, и тот, хихикая, заковылял прочь.

По дороге я спросила Райдера, зачем он хотел, чтобы я встретилась с Вантеджем.

– Я предположил, что это может заставить тебя задуматься, – туманно ответил он.

Я удивилась еще больше:

– С какой стати такая история заставит меня задуматься? Вантедж не сообщил ничего, о чем бы я не знала раньше, по крайней мере, в общих чертах.

Я искоса взглянула на Райдера и заметила печаль на его лице.

– Неужели подобное двоедушие тебя не смущает? – спросил он.

– С чего бы это? Меня ведь силвы обмануть не могут! Кроме того, в любом случае из силва получился бы лучший правитель, чем из Глока-портного. Дун-магам никогда не удавалось захватить власть на островах Хранителей, как это время от времени случается в других местах, – только потому, что правят там силвы. Что из того, что методы силвов бесчестны, – находясь у власти, они используют свои силы во благо. Существуют правила, ограничивающие использование силв-магии, и обычно они соблюдаются. Если бы Фроктор действовал в одиночку, его бы разоблачили и сурово наказали. Должно быть, он жульничал с ведома Совета.

Райдер посмотрел на меня странным взглядом. Я скорее интуитивно почувствовала, чем прочла на его лице разочарование. Мне это было все равно: я не просила его об одобрении.

Тор Райдер переменил тему и начал говорить о своих родных Разбросанных островах. Как оказалось, я однажды проезжала через маленький городок, где он родился, и мы поболтали о том, каких вкусных жареных осьминогов там продают, и о трудностях судоходства в тех краях.

Распрощались мы в темном коридоре рядом с моей комнатой. Видеть Тора я не могла, но очень остро чувствовала его близость, его мужественность. Я почти ожидала, что он обнимет меня, как-то покажет, что был бы не прочь оказаться в моей постели, но ничего не произошло. Я сама не знала, разочарована я или просто страдаю от ущемленного самолюбия. Какая-то часть меня побаивалась Тора, его странного чувства юмора, сумрачной озабоченности, которую я читала в его синих глазах.

Он был загадкой, а загадки таят в себе опасность.

Всего через полчаса после того как я заснула, меня разбудил громкий стук в дверь.

Я вытащила из ножен меч, после чего отперла дверь – и увидела человека, которого совсем не ожидала увидеть, – Новисса. Может быть, правильнее было бы назвать его Рэнсомом Холсвудом. Он ввалился в мою комнату, трепыхаясь, как выброшенная на берег рыба.

– Пожалуйста, сделай что-нибудь! – запричитал он. – Флейм – она исчезла! Должно быть, с ней случилось что-то ужасное!

Я сунула меч в ножны: невозможно было вообразить, чтобы этот перепуганный мальчишка мог представлять для меня опасность.

– Не начать ли тебе сначала? – предложила я и закрыла за ним дверь.

– Она пошла в… – начал он, покраснел и, наконец, пробормотал что-то, чего я не расслышала.

– Что она сделала? – переспросила я, даже не пытаясь скрыть раздражение. В этом Новиссе-Рэнсоме было что-то, что действовало на меня, как красное на быка.

– Она… э-э… вышла. Пошла в… э-э… уборную. И не вернулась. Я… э-э… ее ждал. Мы были в моей комнате. Мы… э-э… разговаривали, знаешь ли.

– Ну да, я знаю. – Моего сухого тона он просто не заметил.

– Я пошел вниз, чтобы поискать ее, но ее нигде нет. Нигде! Ты должна что-нибудь сделать!

– О Великая Бездна, да ничего я не должна! Я же ей не нянька. Может, ей просто захотелось прогуляться. К утру вернется.

– Но она же сказала, что сразу вернется. – Новисс вцепился мне в руку. – Пожалуйста! Я не знаю, что делать.

Я вздохнула и решила не спрашивать, почему бы ему не поискать Флейм самому. Ответ был очевиден: он дрожал как лист перед возможностью снова стать мишенью дун-мага. Столь же ясен был и тот факт, что спать Новисс мне не даст, пока я не попытаюсь найти его сбежавшую возлюбленную; поэтому я сказала:

– Хорошо, хорошо. Я схожу вниз и посмотрю. Побудь здесь, пока я не вернусь. – Я нацепила меч, сунула ноги в сапоги и оставила мальчишку одного. Он все еще трепыхался от волнения.

Как только я вышла из задней двери гостиницы, на меня обрушилось зловоние дун-магии. Я предпочла бы наткнуться на ведро тухлой рыбы, чем вдыхать эту вонь. Однако осмотреть все было нужно. По утоптанной земле двора во все стороны тянулись мерзкие языки багрового свечения. Я уже решила было, что не сумею найти никаких указаний на то, что тут случилось, когда услышала какой-то шорох из сарая, где хранилось топливо – сушеные водоросли. Я вошла туда, держа в руке обнаженный клинок.

Танн и его облезлый любимчик свернулись на куче водорослей под одеялом, в котором было больше дыр, чем шерсти. Мальчишка зажимал рукой пасть пса, но при виде меня тот отчаянно завилял хвостом.

– Это я, Блейз, – сказала я Танну. – Я ищу цирказеанку. Ты ее не видел?

Глаза мальчишки были широко раскрыты от страха. Он кивнул и забормотал что-то, что почти невозможно было разобрать. Когда мне удалось его немного успокоить, речь его сделалась более разборчивой, но история, которую я услышала, приятнее от этого не стала.

Помесь собаки с ныряльщиком услышала шаги Флейм и разбудила Танна. Сарай, похоже, всегда служил местом его ночлега. Мальчишка посмотрел в щелку и увидел, как Флейм согнулась пополам, словно от ужасной боли («быдто в ейный жвот ткнули горячий вертл», как выразился Танн). Потом она стала кататься по земле, прижав руки к животу. Танн уже собрался выйти, чтобы посмотреть, что с ней приключилось, когда заметил еще кого-то, кто прятался в темноте у стены. Было слишком темно, чтобы разглядеть человека как следует, но у Танна сложилось впечатление, что это был мужчина. Так или иначе, он не делал ничего – только смотрел, как Флейм корчится от боли. Наконец девушка перестала шевелиться, и тогда человек уволок ее в темноту. Оба они какое-то время пробыли там, но что человек делал с Флейм, Танн не видел (я подумала, что это, возможно, и к лучшему). Через несколько минут человек вышел со двора на улицу.

Танн подождал, пытаясь сообразить, что делать, но как раз когда он набрался храбрости подойти к Флейм, во двор вошли несколько человек, подняли ее и унесли. Через минуту или две Рэнсом («Новисс – тутошний крсавчик со щетками вкруг глаз») вышел во двор, держа в руке свечу. Он побывал в уборной, потом ушел обратно в дом, не заглянув в сарай.