Текст книги "Райские острова"

Автор книги: Гленда Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 83 страниц)

Впрочем, я нашла человека, который может добыть полезные сведения. Исцели Флейм и заплати мне две тысячи сету, которые я получила бы, если бы нашла Деву Замка, и я узнаю, кто такой этот злой колдун.

Датрик посмотрел на меня своими синими глазами, которые в тусклом свете свечи казались бархатными; они напомнили мне крепкий темный портвейн, который изготовляют на островах Бетани. Поколебавшись, он сказал:

– Хорошо. Я помогу ей. Я верну ей силу силва, чтобы она смогла исцелить себя. На это уйдет всего час или два. Но никаких денег ты не получишь, кроме того, что нужно на расходы. Если хочешь заработать, найди Деву Замка.

Датрик снова взглянул на меня, и какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Надеюсь, мое лицо было таким же бесстрастным… Советник, конечно, добился того, чего хотел. Он слишком хорошо меня знал, чтобы понять: когда дело касалось Флейм, я теряла свое обычное хладнокровие. Он видел, что мне не все равно, и догадывался, что нет ничего такого чего я не сделала бы ради спасения Флейм. Пусть на лице советника ничего не отражалось, но я знала, о чем он думает. Датрик полагал, что Флейм – моя возлюбленная, и был достаточно консервативен, чтобы презирать меня за это, как он презирал меня как полукровку. Я едва ли не чувствовала кожей его неприязнь. По какой-то абсурдной причине это уязвляло меня. С чего бы – после стольких лет, когда Датрик проявлял ко мне полное равнодушие… Тем не менее, в его власти было причинить мне боль.

– Начинай, – сказала я, протягивая руку за лежащим на стуле плащом. – Я схожу, повидаюсь с моим другом.

Глава 14

Рассказать побольше о себе? Разве это важно? Не очень-то веселый получится рассказ… Гордиться тем, как я росла, не приходится. Правда, и стыдиться я своего прошлого – не стыжусь. Ребенок может действовать только в границах того, что ему известно. Я старалась изо всех сил, я совершала ошибки, но я выжила. Не многим полукровкам, не имеющим поддержки семьи, это удается. Мне повезло: у меня оказался Взгляд. Взгляд… и Датрик.

Я, знаешь ли, однажды попыталась от него сбежать.

Я сбежала из Ступицы, да и вообще с островов Хранителей, когда мне было четырнадцать. Я хотела быть свободной, идти своей собственной дорогой, никогда больше не делать того, что мне велят, ради хлеба насущного и крыши над головой.

Я всегда была бунтаркой, наверное, но ситуация обострилась, когда меня выставили из менодианской школы для мальчиков. Мне тогда было около двенадцати лет, и у меня только что наступили месячные. Патриархи-учителя в смущении и растерянности решили, что девочка-подросток, несомненно, является соблазном для подростков-мальчишек, не говоря уже о давших обет воздержания учителях, так что они уведомили Датрика, что больше держать меня у себя не станут. Датрик отправил меня в школу для девочек-силвов, не ту, где я была раньше, а другую.

Более неподходящего места выбрать он не мог.

Это была школа для элиты – девочек, которые в один прекрасный день должны были поступить на службу Совету. Все ученицы обладали магическим даром, и главная цель обучения заключалась в том, чтобы научить их наилучшим образом пользоваться своей силой. Мои соученицы целыми днями создавали иллюзии, творили заклинания, постигали философию силвов… и все это было для меня прозрачно, как медуза. Я, двенадцатилетняя бродяжка с колоссальным комплексом неполноценности, презирала их игры и их притворство и не скрывала этого. Что же удивляться, что все меня терпеть не могли… И я очень скоро обнаружила, что девочки-подростки могут быть весьма изобретательны по части разных гадостей.

Я жила в состоянии постоянной войны со всеми и ни на минуту не могла расслабиться.

Мне не приходилось присутствовать на всех уроках, потому что они по большей части посвящались использованию силв-магии, однако были вещи, которые мне следовало выучить, – все, что касалось политики, истории и географии Райских островов. И поскольку к тому времени стало ясно, какой высокой и сильной я стану, Датрик распорядился, чтобы меня учили воинским искусствам: фехтованию, стрельбе из лука, плаванию, скалолазанию. Он имел на меня собственные виды, теперь-то я это понимаю. Послушный инструмент в его руках, полезный благодаря Взгляду… Я могла выполнять его задания и при этом сама заботиться о собственной безопасности.

Я все еще искала в его отношении ко мне проявление заботы, какое-то указание на то, что он привязан ко мне как к личности, – и каждый раз разочаровывалась. И все равно я продолжала надеяться… я была тогда, в конце концов, просто ребенком.

Хранители по-прежнему использовали меня, как и раньше: Датрик или один из его подчиненных иногда забирал меня из школы ради какого-нибудь задания, для выполнения которого требовался Взгляд.

Вскоре после того как я попала в новую школу, меня впервые отправили на другие острова. Датрик послал меня в качестве пажа сопровождать сир-силва Арнадо, пожилого богатого человека. Арнадо был одним из лучших воинов на службе Совета, знаменитым фехтовальщиком, и вся молодежь, включая меня, стремилась ему подражать. Сначала я была настолько переполнена благоговением, что еле могла выдавить из себя несколько слов в его присутствии. В первый день Арнадо мирился с этим, но на второй, когда корабль, на котором мы плыли, вошел в пролив между островами Ступицы и Оси по пути к Бетани, предложил мне попрактиковаться в фехтовании. Конечно, это не была схватка на равных – Арнадо на самом деле просто меня учил, – но, к счастью, желание перенять у него как можно больше вскоре вытеснило благоговение. К концу путешествия мы были добрыми друзьями. Я смешила его своими простонародными манерами и привычкой говорить правду в глаза. Мне же он казался самым терпеливым и добрым человеком на свете. Конечно, я вовсю старалась подражать ему, что было довольно смешно, но мне хочется думать, что какая-то доля его умения себя держать передалась и мне. И так никогда и не стала придворной дамой, но в случае необходимости могу более или менее успешно играть такую роль, и обязана я этим Арнадо. Может быть, главной услугой, которую он мне оказал, было то, что он развил начатки самоуважения, заложенные во мне менодианами. «Добрая почва, – любил говорить он, – даже если упадет в море, станет островом. В тебе, Блейз, добрая почва, и не позволяй никому говорить иначе».

Наше задание, как объяснил мне Арнадо, было выяснить, есть ли правда в слухах, которые стали доходить до Ступицы: будто один из главных советников правителя – дун-маг, и если так и окажется, принять необходимые меры. Я была настолько наивна, что даже не задумывалась о том, что означает вторая часть задания. Я следовала за Арнадо, наслаждаясь приключением и радуясь возможности не возвращаться в свою ужасную школу к малолетним мучительницам.

У Арнадо были рекомендательные письма, благодаря которым нас приняли при дворе правителя. Я впервые увидела, как живет знать, и меня буквально распирали смех, ужас и изумление. Богатые были способны на такие глупости! Они могли каждый день часами прихорашиваться перед зеркалом, словно морские чайки, приглаживающие перышки. Они готовы были терпеть неудобную одежду, лишь бы не отстать от моды, – понять этого я не могла. Меня поражал их эгоизм: как могли они жить в расточительной роскоши, когда другие люди не имели даже крыши над головой? Должно быть, я существовала как во сне – песчаный угорь, впервые в жизни увидевший коралловый риф и неспособный закрыть рот от удивления.

Мне понадобился месяц, чтобы учуять след дун-магии, – главным образом потому, что только к этому времени нас стали принимать в высшем свете. Однако как только мы получили приглашение на прием к правителю, я сразу обнаружила источник скверны: им оказался не советник, а женщина, на которой он недавно женился. Она так подчинила себе старика, что тот говорил только то, что она хотела. Багровый отблеск лежал и на самом правителе: должно быть, колдунья и на него уже наложила заклятие.

Я рассказала Арнадо о том, что обнаружила. Он с улыбкой взъерошил мне волосы.

– Ты уверена, моя маленькая головешка? Помни: я буду действовать на основании твоих слов, и если ты ошибешься, могут погибнуть невинные.

Даже тогда я не поняла, что он имеет в виду, и с возмущением ответила:

– Конечно, уверена! Она злая колдунья, а ее муж так погряз в багровой скверне, что, по-моему, у него уже не осталось ни одной собственной мысли.

– Хорошо. Значит, свою работу ты выполнила. – Он сунул мне в руку несколько монет. – Я хочу, чтобы ты упаковала и свои вещи, и мои, а потом отправилась на речную пристань и заплатила за два места на ближайшем корабле, отправляющемся к морю. Багаж возьми с собой и жди меня на пристани. Справишься?

Я кивнула. Арнадо еще раньше показал мне, где находится пристань и как покупать билеты. Я охотно сделала все, что мне было поручено, и села ждать.

Когда Арнадо появился, он был суров и не склонен к разговорам. Мы поднялись на борт, матросы оттолкнулись шестами, и Арнадо встал на корме, глядя на струящуюся воду. Когда он, наконец, заговорил, его слова поразили меня и заставили по-новому увидеть ту роль, которую отводили мне в своей политике хранители.

Я убил их обоих, Блейз, на основании того, что ты мне сказала. Сначала я хотел пощадить старика, но если, по-твоему, он полностью погрузился в багровую скверну, его разум никогда уже не стал бы прежним, даже после смерти злой колдуньи, – так что я убил и его.

Я ошарашено вытаращила на Арнадо глаза. Глупо, конечно, с моей стороны: чего еще можно было ожидать?

– А что правитель Бетани? – спросила я, наконец. – Он велел тебе их убить?

Арнадо мрачно рассмеялся:

– Нет, дитя. В этом-то и был мой замысел: быстро нанести удар, убить дун-мага и скрыться до того, как правитель догадается, что хранители вмешались в дела Бетани. – Арнадо вздохнул. – Мы выполняем волю Совета, Блейз. Всегда об этом помни. Мы ни у кого больше не спрашиваем позволения, потому что, в конце концов, именно нашей безопасности – безопасности хранителей – угрожает дун-магия.

Я сидела на бухте каната и смотрела, как мимо беззвучно проплывают берега.

– Мы убегаем, – сказала я Арнадо. – За нами могли послать погоню.

– Да. Однако вряд ли. Не тревожься, Блейз: я был очень осторожен.

– Ты убил двух человек только потому, что я назвала их виновными в дун-магии.

– Нет, Блейз, не людей – злую колдунью и ее супруга.

– Но ведь кроме нас об этом никто не знает. Если нас поймают, нас обвинят в том, что мы убили вельможу – очень могущественного вельможу – и его жену.

– Да.

– И тут нет ничего плохого, потому что она занималась дун-магией?

Мой вопрос удивил Арнадо.

– Конечно. Мы не можем обращаться с ними как с обычными людьми. Если бы мы стали ждать, пока они проявят свою истинную природу, они успели бы своими заклинаниями посеять смуту и многих погубить. Мы должны наносить удар первыми. Тебя же ведь это не смущает, а, Блейз?

– Нет, – сказала я, – конечно нет. – Так оно тогда и было. Да и вообще, необходимость убивать тревожила меня мало пока мне не пришлось убить человека, который что-то для меня значил, пока не пришлось убивать дун-магов, которые были раньше силвами… Однако это случилось только через семнадцать лет.

Я продолжала выполнять подобные задания Совета и Датрика, и не все они были такими же простыми. Иногда я сопровождала Арнадо, иногда других силвов. Несколько раз на меня нападали дун-маги, а однажды на Спаттах меня схватила за убийство стража. Мне было всего тринадцать, и убийство совершила не я оно было делом рук хранительницы, которую я сопровождала, – большой дряни по имени Фьеста. Как только меня схватили, она укрылась на корабле хранителей, предоставив мне выкручиваться, как сумею. Могло случиться, что я до сих пор гнила бы в темнице, если бы не капитан корабля: он настоял, чтобы Фьеста отправилась меня выручать, и послал двух матросов проследить, чтобы она это сделала. Я, видишь ли, раньше плавала на его корабле, и капитан был ко мне неравнодушен.

Освободить меня с помощью силв-магии было нетрудно: несколько иллюзий, чтобы отвлечь стражников, пока Фьеста добывала ключ от моей камеры, потом еще несколько иллюзий, чтобы скрыть наше бегство… Всю обратную дорогу Фьеста была в ярости из-за того, что капитан унизил ее, заставив прийти мне на помощь, из-за того, что я позволила себя поймать, из-за того, что ее репутация пострадала по вине девчонки-полукровки.

Когда мы вернулись в Ступицу, она отомстила мне: сообщила фанатикам-силвам о полукровке, чья плодовитость в будущем угрожала чистоте крови островитян, если они не примут меры…

Я пообещала убить ее за это. (Должно быть, она приняла мои слова всерьез, потому что вскоре попросила перевести ее из Ступицы в Сегорн на Оси. Я всегда горячо желала, чтобы она до конца жизни постоянно оглядывалась через плечо, боясь увидеть меня.) Все еще истекая кровью после жестокой операции, испытывая боль от клейма, я бросилась к Датрику. Не знаю, чего я ожидала. Сочувствия? Симпатии? О Великая Бездна, до чего же я была наивна! Все, что он мне сказал, – это что он сам собирался вскоре позаботиться о моей стерилизации. Может быть, он намеревался сделать это более гуманно, с помощью силв-магии избавив от боли, но в его планы никогда не входило позволить мне сохранить способность к деторождению.

В тот день умерли последние иллюзии моего детства… хотя настоящего детства у меня никогда не было.

Через неделю я сбежала, рассчитывая навсегда расстаться и со службой Совету, и с островами Хранителей. Видеть снова Датрика мне не хотелось.

Я пробралась на баржу, перевозившую уголь из Ступицы на архипелаг Ксолкас. Конечно, меня скоро обнаружили, а раздосадованный капитан заставил меня, чтобы оплатить проезд, работать не разгибая спины. Меня высадили на одном из островов Ксолкас – каменной глыбе, торчащей из моря, словно рябой фаллический символ, – и тут-то я сразу узнала, как живется полукровке без денег и без покровительства хранителей.

Я перебиралась с острова на остров, всегда надеясь, что следующий окажется гостеприимнее предыдущего, и каждый раз разочаровываясь.

Когда я попала в главный город архипелага, власти, наконец, решили выслать меня и посадили на шлюп, идущий на острова Брет. Дела там у меня пошли ничуть не лучше. Некоторое время меч обеспечивал мне безопасность, но потом и его украли, пока я спала. Голод и отчаяние заставили меня воровать. Я все глубже пускалась на дно, вечно прячась от стражников, вечно в поисках убежища. Кончилось это тем, что однажды ночью, когда я уснула на меня напал какой-то подонок и изнасиловал. Я убила его, когда он по неосторожности уснул со мной рядом. Это был первый человек, которого я убила, и я видела в этом справедливое возмездие. Я даже не узнала, кто он был такой.

Забрав его кошелек, я покинула город. Через несколько дней, добравшись до небольшого порта, я договорилась с вонючим капитаном вонючего рыбачьего баркаса о том, что он отвезет меня на Фен. Цена была высока, но я ее заплатила: всю дорогу до Фена я спала с ним. Я чувствовала себя грязной, как пескожил в прибрежной тине, грязной и изнутри, и снаружи; мне казалось, что я никогда снова не стану чистой.

Жизнь на островах Фен оказалась чуть легче. У меня были зеленые глаза, такие же, как у местных жителей, так что люди не сразу замечали, что я полукровка. Я старалась не оставаться на солнце, чтобы не дать коже загореть, и отрастила волосы, так что они скрывали отсутствие татуировки на мочке уха. Мне иногда удавалось найти работу, по крайней мере, на день или два. Кроме того, я продолжала расти, становилась крупной женщиной, и во мне реже видели легкую добычу. И все равно так жить было невозможно, и в глубине души я знала это.

Когда я увидела в гавани корабль Совета с его командой из высоких синеглазых людей, обладающих всевозможными талантами и ученостью, это стало для меня откровением. Именно такой жизни я хотела. Стать одной из них, а не второсортной потаскухой, когтями и зубами пробивающей себе путь наверх. Пусть я не была силвом, но стать хранительницей я могла, тать уважаемым членом общества… так, по крайней мере, думала.

Когда корабль взял курс на Ступицу, я была на борту. Я сразу отправилась к Датрику, который к этому времени сделался советником; сама я стала более закаленной, более целеустремленной, более решительной. Я рассчитывала, что в лучшем случае Датрик предложит мне чуть больше того, что я получала раньше. Я ожидала, что он будет смотреть на меня как на помощницу, обладающую Взглядом, которая работает ради крыши над головой и возможности не быть бесправной беженкой. Я собиралась бороться за более приемлемые условия.

К моему изумлению, не успели мы обменяться несколькими словами, как стало ясно: Датрик в таком же отчаянном положении, как и я: он нуждался в моей помощи. В отличие от того, чего я ожидала, на его лице не было написано самодовольного «я знал, что ты вернешься». Датрик был вежлив и любезен и все время улыбался. Я почувствовала себя в кои-то веки крабом с более крупными клешнями, чем его противник…

Прошло некоторое время, прежде чем до меня дошло, в чем причина такой перемены. Датрик заслужил репутацию проницательного и умелого политика потому, что у него была я со своим Взглядом. Благодаря своим успехам он сумел получить пост советника – и тут обнаружилось, что он, не имея больше рядом обладающей Взглядом помощницы, проваливает одно дело за другим.

В конце концов, я добилась от Датрика обещания регулярно мне платить и молчаливого разрешения жить в Ступице; кроме того, мы заключили соглашение, согласно которому за двадцать лет службы я получала гражданство. Вот так и случилось, что я продала свою душу хранителям на ближайшие два десятилетия…

Мне тогда было пятнадцать лет.

От агента по особым поручениям

Ш. айсо Фаболда,

Департамент разведки,

Федеральное министерство торговли, Келлс,

Достопочтенному

М. айсо Кипсуону,

Президенту Национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов

43/18 месяца Двух Лун, 1793

Дорогой дядюшка!

Я очень Вам признателен за добрые, слова, сказанные после моего выступления. Я не был уверен в благосклонном приеме, поскольку многие из присутствующих горячо мне возражали. Однако Вы совершенно правы: подобные живые дискуссии полезны для Общества и для будущего этнографических исследований. Не помню, говорил ли я Вам, что почтенный Веской айсо Маттин после моего выступления высказал мне свое возмущение тем, что я выбрал в качестве объекта изучения такую малопочтенную личность, как Блейз Полукровка. Это яркий пример того, что среди келлских ученых есть еще такие, кто не понимает истинной сути полевых антропологических исследований. Знал бы он, как многое я опустил, описывая сексуальные эскапады Блейз и Флейм! Таково одно из неудобств, связанных с присутствием на заседаниях Общества дам: на многое приходится лишь намекать.

Непременно передайте тетушке Росрис, что я, как всегда, высоко ценю ее доброту ко мне. Я посылаю ей отдельное благодарственное письмо, но все-таки сообщите тетушке, что я нашел госпожу Аниару исключительной молодой леди. Так приятно встретить представительницу прекрасного пола со столь живым умом и глубоким интересом к этнографии. Если госпожа Аниара и была шокирована темой моего выступления, она ничем этого не показала, хотя потом и призналась, что была смущена готовностью женщины так откровенно описывать свою жизнь мужчине.

Я собираюсь на следующей неделе посетить госпожу Аниару и все семейство Терон в их сельском поместье недалеко отсюда.

Остаюсь Ваш покорный племянник Шор айсо Фаболд

Глава 15

Ну вот, теперь ты знаешь обо мне немного больше. Странно: я многие годы никому не рассказывала об этой части своей жизни, а теперь откровенничаю перед человеком, который не верит половине того, что слышит. Ах, не надо извиняться. Это не имеет значения. Оказывается, предаваться воспоминаниям очень приятно.

Так, значит, если вернуться на косу Гортан… Я оставила Датрика исцелять Флейм, а сама отправилась искать Ниамора.

Только уже спускаясь по лестнице, я сообразила, что понятия не имею, где он может находиться. Потом я ощутила беспокойство. Почему он ничего мне не сообщил? Прошло уже больше двух дней, а от него не было никаких известий…

Я прошла через зал, где сидела группа молчаливых хранителей – наверняка телохранители Датрика. Увидев, что я спускаюсь одна, кто-то из них поспешил наверх удостовериться, что с их господином все в порядке. Я кисло улыбнулась: по крайней мере, Датрик не сделал глупости, явившись в гостиницу в одиночку. Я оглядела помещение, высматривая Танна. Меня интересовало, поправился ли он настолько, чтобы быть в силах работать, – однако всех посетителей обслуживал один Янко. Увидев меня, он осклабился; похоже, я оказывала на него такое же действие, как вид еды – на собаку: он тоже сразу начинал пускать слюни. Я уже привыкла не обращать на это внимания.

Только оказавшись на улице, я почувствовала какое-то смутное удивление. Что-то было не так, как раньше… что-то во внешности Янко. Его нога… Я попыталась представить себе, что изменилось, но не смогла. Особой важности это, казалось, не представляло, так что я сделала мысленную заметку: на обратном пути присмотреться повнимательнее, – и отправилась в город.

Сначала я решила заглянуть на прежнюю квартиру Ниамора – вдруг он еще там.

Нельзя сказать, что прогулка до набережной оказалась для меня совсем безмятежной – в Гортанской Пристани такое случается редко. Не отойдя еще и на сотню шагов от гостиницы, я получила непристойное предложение от толстого молодого человека без татуировки на мочке уха. Он был пьян, и я решила, что с его стороны скорее имеет место несбыточное желание, чем практическая возможность, – похоже, у него на плече было такое же клеймо, как у меня. Его предложение я отклонила, и гуляка тут же привалился к стене и заснул. Если у него, в самом деле, были те деньги, что он предлагал мне, к утру он их недосчитался бы.

Пройдя еще немного, я оказалась вынуждена сделать крюк, чтобы обойти дерущихся, – десять или пятнадцать человек размахивали различными орудиями, собираясь перебить друг друга из-за какой-то, несомненно, ерунды.

В доме Ниамора у двери опять спали бродяги, прижимая к себе свои жалкие пожитки. Никто из них и не пошевелился, когда я стала стучать в дверь. Никто не вышел мне открыть – впрочем, дверь не была заперта. Я вошла и на ощупь поднялась по темной лестнице в апартаменты Ниамора. Еще внизу я почувствовала смрад дун-магии и порадовалась тому, что вовремя его предупредила.

Дверь Ниамора тоже оказалась не заперта. Я распахнула створки, и на меня пахнуло таким зловонием гниения, что я невольно отшатнулась.

Потом я услышала тихие звуки: скрип дерева, приглушенный стон. В темноте комнат был кто-то живой.

По полу и мебели перебегали багровые всполохи дун-магии. В их свете я нашла лампу, а в своем кошеле на поясе нащупала огниво. Казалось, прошла вечность, пока я зажгла лампу и при ее желтом сиянии оглядела помещение.

В первой комнате никого не оказалось – и ничего заслуживающего внимания тоже. Держа в одной руке лампу, а в другой – меч, я прошла на цыпочках, готовая ко всему, в следующее помещение. Это оказалась спальня Ниамора.

На первый взгляд там все было в порядке – все предметы на своих местах. Однако запах был ужасным. Вонь разложения оказалась такой нестерпимой, что у меня заслезились глаза и запершило в горле.

И тут я увидела источник зловония.

Ниамор лежал на своей постели – жертва магии настолько чудовищной, что любое живое существо должно было бы сделать все для ее искоренения…

Он был жив, если такое состояние можно назвать жизнью. Единственным, по чему еще можно было узнать Ниамора, была татуировка на мочке уха – только этот кусочек кожи не был поражен разложением. Остальное тело представляло собой вспухшую зеленоватую массу; на ногах и руках образовались рыхлые складки, сочащиеся гноем. Страдание Ниамора казалось, хлынуло навстречу мне с такой силой, что у меня перехватило дыхание.

– О боже… – Вырвавшийся у меня шепот был призывом к существу, в которое я на самом деле не верила.

Я опустилась на колени и коснулась покрытой пятнами щеки. Когда-то Ниамор был так красив… Мои руки тряслись. Мне хотелось что-то сделать, положить этому конец, прекратить его мучения… прекратить собственную муку. Горе безжалостно терзало меня. Сначала Танн, теперь Ниамор… Из-за меня.

Потребовались все мои силы, чтобы прошептать:

– Ниамор, это я, Блейз.

Он взглянул на меня налитыми кровью глазами, в которых не было надежды; веки его так воспалились, что он с трудом смог их разлепить.

– Убей меня, – выдохнул Ниамор; я разобрала эти слова только потому, что мое ухо находилось у самых его губ.

– Да. – Я сглотнула; Ниамор уже давно перешагнул тот рубеж, когда его еще можно было бы спасти. – Кто он, Ниамор?

Он попытался назвать имя, но я не смогла разобрать звуки, вырывавшиеся из его изъеденного язвами горла. Взгляд Ниамора скользнул в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату.

Я догадалась, что он пытается мне сообщить.

– На твоем письменном столе? Ниамор еле заметно кивнул.

Есть кто-нибудь, кому я могла бы сообщить? Что-то передать?

На этот раз он чуть качнул головой. Тридцать пять лет он прожил на свете, и нет никого, кому было бы дело до того, жив он или умер… Трагедия Ниамора больно задела меня; она была слишком похожа на мою собственную. Отверженные, мы боролись за жизнь, как могли и, в конце концов, умирали в одиночестве.

– Обещаю тебе, Ниамор, – сказала я, – придет день, и я убью его. За тебя.

Я еле расслышала его шепот:

– Да… Головешка… как жаль. – Уголки его губ дрогнули в намеке на печальную улыбку. При других обстоятельствах мы с Ниамором успели бы стать друзьями. Такого конца он не заслуживал.

Только напряжением всех сил я заставила голос не дрожать.

– Сейчас, Ниамор?

Губы его сложились в «да», но звука издать он уже не мог. Я поцеловала Ниамора в щеку, и скверна распада обожгла мне губы. Шея Ниамора так отекла, что я не могла найти артерию, чтобы пережать ее и погасить его сознание. Мне пришлось убивать Ниамора, пока его глаза смотрели на меня, умоляющие, укоризненные… У меня едва хватило на это сил.

Я приставила меч к его груди и с силой вонзила снизу вверх, чтобы клинок прошел под нижним ребром и рассек сердце. Ниамор выгнулся дугой, так что натянутая кожа лопнула, залив меня зеленоватой жижей, и умер.

Я извлекла меч, вытерла его и отошла, не глядя больше на Ниамора. Посмотреть на него я не могла. Шатаясь, я двинулась к двери, и тут меня вырвало. Все еще нетвердо держась на ногах, словно пьяная от ужаса и боли, я подошла к письменному столу. Скорчившись в кресле, я опустила голову на руки; все вокруг меня пропахло смертью.

В жизни мне пришлось убить двоих людей, чьи смерти потрясли меня; воспоминания о них мучают меня до сих пор. Ниамор был первым. Я все еще иногда просыпаюсь по ночам, обливаясь потом, и ощущаю тот запах…

Прошло много времени, прежде чем я сумела взять себя в и оказалась в силах просмотреть разбросанные по столу бумаги.

Я благословляла тех патриархов-менодиан, которые научили меня читать и пробудили страсть к письменному слову, которая заставляла меня читать все, что попадало мне в руки. Мне было нетрудно разобрать четкий почерк Ниамора.

На первом листе оказался грубо начерченный план зала в «Приюте пьянчуги» со всеми столами и стульями. Рядом с большинством стульев значились имена, и некоторые из них были мне знакомы: сам Ниамор, Сикл, Флейм, Тор, Новисс, Блейз. Именно так все мы сидели в день моего прибытия… один из этих людей и должен быть дун-магом.

На следующем листе были написаны те же имена, и все они оказались вычеркнуты. Рядом с большинством имелись пометки, по большей части касавшиеся того, долго ли данный человек живет на косе Гортан. «Хоуч Туша, – читала я, – работорговец с Брета, бывает в Г. П. 18 лет. Том Гесслер, торговец рыбой, живет в Г. П. 6 лет. Тор Райдер с Разбросанных островов, профессия неизвестна, прибыл неделю назад на рыбачьем баркасе с островов Хранителей». И так далее… Ни один не соответствовал тому, что я искала: мне нужен был человек, появление которого на косе Гортан совпало бы с началом бед из-за дун-магии.

И все же Ниамор, умирая, направил меня к этому столу. Он ожидал, что в бумагах я найду указание… Ответ был где-то здесь, мне только нужно было его найти.

И через полчаса я его нашла. А найдя, подумала, что лучше бы я его не находила. Я поспешила вернуться в гостиницу, даже не обыскав комнаты Ниамора и не забрав того, что там могло оказаться ценного: смерть Ниамора глубоко потрясла меня, и я, наверное, не смогла бы заставить себя оставаться там дольше, чем необходимо. Позже, когда мой ужас стал не таким острым, я пожалела о своей поспешности. Деньги всегда мне пригодились бы, и не думаю, что Ниамор осудил бы меня. Кроме того, у меня не осталось ничего на память о нем, ничего, кроме воспоминаний о том, как он выглядел перед смертью… а это не те воспоминания, которые я хотела бы хранить.

Я оставила комнаты Ниамора на разграбление стервятникам, а сама с тревожно бьющимся сердцем вернулась в гостиницу. Отвращение во мне постепенно вытеснялось страхом по мере того, как я все обдумывала. Я решила, что нападение на Ниамора было совершено не потому, что он вычислил дун-мага: как тот мог бы об этом догадаться? А если бы догадался, то обыскал бы комнаты Ниамора и уничтожил его записи, – а этого не случилось.

Более того: я не думала, что злой колдун побывал в апартаментах своей жертвы. Все эти следы дун-магии были оставлены не им – они были излишком, выплеснувшимся из тела Ниамора. Негодяй, должно быть, наложил свое заклятие так, что Ниамор ничего не заподозрил, – где-нибудь в таверне или на улице. Ниамор, наверное, почувствовал легкое недомогание и вернулся к себе, а когда понял, в чем дело, был уже слишком слаб, чтобы двигаться.

Но почему? Мне казалось, что я знаю ответ. Ниамор погиб, потому, что дун-маг просто играл с нами – со мной, с Рэнсомом и Флейм, может быть, и с Тором (теперь, когда я знала, кто такой злой колдун, у меня не было оснований сомневаться, что ему известно об участии Тора в наших делах) – и тем самым и с Датриком. Мы были теми, кого дун-маги больше всего ненавидят: Рэнсом – менодианином, Флейм – силвом, я и Тор – обладающими Взглядом, а я к тому же еще и агентом Совета хранителей. Дун-маг, должно быть, наслаждался, глядя, как мы извиваемся на его крючке. Наслаждался, показывая нам, что любой кто нам помогает, обречен. Что сказала Флейм о Мортреде?