Текст книги "Закат"

Автор книги: Гильермо Дель Торо

Соавторы: Чак Хоган
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Пищевод старика обожгло резкой болью – он едва не захлебнулся подступившей к горлу желчью.

Айххорст кивнул Сетракяну – весьма учтиво. И весьма сердечно.

Нацист даже вроде как улыбнулся. Только на самом деле это была не улыбка – просто способ приоткрыть рот, чтобы Сетракян мельком увидел внутри кончик жала, подрагивавший меж накрашенных губ.

Сетракян снова повернулся лицом к сцене. Его изуродованные руки бешено тряслись, но он постарался скрыть дрожь – старый человек должен стыдиться своих юношеских страхов.

Айххорст пришел за книгой. Он будет сражаться от имени Владыки, – сражаться на деньги Элдрича Палмера.

Сетракян полез в карман и нащупал скрюченными пальцами коробочку с таблетками. Достать лекарство было трудно вдвойне – профессор не хотел, чтобы Айххорст увидел, насколько ему нехорошо, и возликовал.

Сетракян незаметно сунул под язык таблетку нитроглицерина и стал ждать, когда лекарство подействует. Он дал себе обет: даже если ему суждено испустить здесь дух, он все равно побьет этого нациста.

Твое сердце, еврей, бьется неровно.

Внешне Сетракян ничем не выдал, что в его голове загремел этот голос. Как ни трудно ему было, он справился с собой и ни малейшим образом не отреагировал на появление в своем мозгу самого нежелательного из всех возможных гостей.

Перед его глазами исчезла сцена, исчез аукционист. Вокруг исчезли Манхэттен и весь Североамериканский континент. Сейчас Сетракян видел только колючую проволоку, окружавшую лагерь. Видел грязь, перемешанную с кровью, и изможденные лица своих товарищей-ремесленников.

Он видел Айххорста верхом на его любимом жеребце. Этот конь был единственным живым существом в лагере, к которому Айххорст питал хоть какое-то расположение, проявляемое, например, посредством морковок и яблок: комендант обожал кормить свою зверюгу на глазах голодающих заключенных. Айххорст с явным удовольствием вонзал пятки в бока жеребца, чтобы тот с неистовым ржанием вставал на дыбы. А еще он любил упражняться в меткости стрельбы из «люгера», сидя на брыкающемся жеребце. При каждом построении одного из случайных узников обязательно казнили таким образом. Трижды это происходило с людьми, стоявшими в шаге от Сетракяна.

Когда ты вошел, я заметил твоего телохранителя.

Неужели он имеет в виду Фета? Сетракян повернулся и увидел Василия среди зрителей на галерке – он расположился рядом с двумя хорошо одетыми телохранителями, стоявшими по обе стороны от выхода. В своем крысоловском комбинезоне Фет выглядел здесь совершенно не от мира сего.

Это ведь Феторский? Чистокровный украинец. В его жилах – крайне редкий напиток высшей марки. Горький, солоноватый, но с очень сильным послевкусием. Ты должен знать, еврей, я ведь отменный знаток человеческой крови. Мой нос никогда не лжет. Я учуял этот букет, едва только твой украинец вошел. Так же как узнал линию его челюсти. Тебе она ничего не напоминает?

От слов монстра у Сетракяна защемило сердце. И потому, что он лютой ненавистью ненавидел того, кто вещал в его голове. Но еще и потому, что слова эти, на слух Сетракяна, звучали правдоподобно.

В лагере, возникшем перед его внутренним взором, он увидел крупного мужчину в черной форме, какую носили охранники-украинцы, – тот одной рукой, облаченной в черную перчатку, почтительно придерживал за уздечку Айххорстова жеребца, а другой подавал коменданту его «люгер».

Может быть, это ошибка – то, что ты явился сюда в сопровождении потомка одного из твоих мучителей?

Сетракян закрыл глаза, отгоняя от себя ядовитые слова Айххорста. Голова его прояснилась, он снова сконцентрировался на стоявшей перед ним задаче и мысленно произнес – самым громким внутренним голосом, на который был способен, – в надежде, что вампир услышит его: «Ты удивишься куда больше, когда узнаешь, кого еще я пригласил сегодня себе в партнеры».

* * *

Нора вытащила из сумки монокуляр ночного видения и прикрепила его к козырьку своей метсовской бейсболки. Когда она закрыла один глаз, тоннель Норт-Ривер окрасился в зеленый цвет. «Крысиное зрение», как пренебрежительно говаривал Фет, но сейчас Нора была особенно благодарна Василию за то, что он снабдил ее этим прибором.

Пространство тоннеля впереди было чисто, во всяком случае, в пределах средней дальности. Однако Нора не видела ничего похожего на выход. Ни единого укрытия. Ничего…

В тоннеле были только она и ее мама. От того места, где остался Зак, они ушли уже довольно далеко. Нора старалась не смотреть на маму, даже через прибор ночного видения. Мариела тяжело дышала, каждый шаг давался ей с трудом.

Нора вела маму под руку, буквально тащила ее по камням между рельсами; она физически чувствовала, как вампиры дышат им в спины.

Нора вдруг поняла, что ищет удобное место, дабы совершить то самое.

Не просто удобное, а лучшее место. То, что она сейчас обдумывала, было чистым ужасом. Голоса в Нориной голове – не чьи-нибудь, ее собственные – спорили между собой, выдвигая аргументы один убийственнее другого.

Ты не сделаешь этого.

Ты не можешь спасти одновременно и маму, и Зака. Ты должна выбрать.

Как ты можешь предпочесть мальчика – собственной матери?

Выбирай кого-нибудь одного, или потеряешь обоих.

Она прожила достойную жизнь.

Ерунда! У нас у всех достойные жизни – ровно до того момента, когда им приходит конец.

Она родила тебя.

Не сделав этого сейчас, ты отдашь ее вампирам. И тем самым проклянешь на веки вечные.

Но ведь Альцгеймер неизлечим. Ей становится все хуже и хуже. Она уже не та женщина, которая когда-то была твоей матерью. Сильно ли это отличается от вампиризма?

Она не представляет опасности для окружающих.

Она представляет опасность только для тебя. И для Зака.

Тебе все равно придется убить ее – когда она вернется за тобой, любимейшей.

Ты сказала Эфу, что он должен уничтожить Келли.

Она уже настолько слабоумна, что ничего не поймет.

Но ты-то поймешь!

И вот – главное: ты готова убить себя, прежде чем тебя обратят?

Да.

Но это ТВОЙ выбор.

И здесь не может быть либо-либо. Однозначного пути тем более не существует. Все происходит очень быстро: они набрасываются на тебя, и ты перестаешь существовать как человек. Ты должна действовать ДО ТОГО, как тебя обратят. Ты должна опередить их.

И все равно нет никаких гарантий.

Ты не можешь ОТПУСТИТЬ кого бы то ни было, раньше чем этого кого-то обратят. Ты можешь только уговорить себя, будто это произошло, и надеяться, что так оно и было бы на самом деле. И ты будешь вечно сомневаться, правильно ли ты поступила.

В любом случае это убийство.

Пойдешь ли ты с ножом на Зака, если увидишь, что конец неминуем?

Наверное. Да, пойду.

Ты будешь колебаться.

У Зака больше шансов выжить в случае атаки.

Значит, ты променяешь старуху на ребенка?

Возможно. Да.

– Когда, черт побери, твой вшивый папаша придет за нами? – вдруг заорала мама.

Нора мгновенно пришла в себя. Она чувствовала себя настолько плохо, что не могла даже заплакать. Этот мир и впрямь был чудовищно жесток.

Вопль матери эхом прокатился по длинному тоннелю. Нору обдало холодом.

Она обошла маму и встала за ее спиной. Нора не могла смотреть ей в лицо. Она покрепче сжала и занесла нож, чтобы ударить мать в шею.

Нет, ничего не получится.

У нее не хватит духу совершить задуманное, и Нора знала это. Знала с самого начала.

Любовь – вот причина нашего краха.

Вампиры не испытывают чувства вины. И в этом их преимущество. Они никогда не колеблются.

Словно бы в подтверждение этого, Нора, подняв глаза, поняла, что ее выследили вампиры. Пока она, отвлекшись на несколько секунд, выслушивала внутренние голоса, к ней, держась левой и правой стен тоннеля, успели подобраться две твари – их глаза полыхали в монокуляре молочно-зеленым светом.

Твари не знали, что жертва способна их увидеть. Они не понимали технологии ночного видения. Они полагали, что Нора, как и все остальные пассажиры, брела вслепую, совершенно потеряв в темноте ориентацию.

– Мама, сиди здесь, – велела Нора.

Она легонько подбила ее под колени и опустила на пол, иначе Мариела отправилась бы погулять и неизбежно затерялась бы в тоннеле.

– Папа скоро придет.

Нора повернулась и пошла к тварям. Она двигалась прямо, строго между вампирами, не смотря ни на того, ни на другого. Периферийным зрением она увидела, как твари отделились от стен и начали приближаться к ней, двигаясь в своей обычной манере, словно на разболтанных суставах.

Нора сделала глубокий вдох – пришло время убивать.

Сейчас эти твари сполна получат ее смертельной тоски.

Нора сделала молниеносный выпад, целясь в того, кто был слева, и рубанула тварь, прежде чем та успела прыгнуть. Неистовый вой еще звенел в ушах, когда Нора юлой крутанулась на месте и предстала перед вторым монстром – тот, припав к земле, пожирал взглядом сидевшую на полу Норину маму. Не меняя позы, вампир обернулся и распахнул пасть, готовясь выметнуть жало.

Всплеск чистого белого цвета залил поле зрения монокуляра – словно сама ярость, пылавшая в голове, прорвалась наружу. Своим ножом Нора буквально развалила врага, так и не успевшего напасть, – грудь ее вздымалась, в глазах щипало от слез.

Она посмотрела в ту сторону, откуда они с мамой пришли. Эти двое – могло ли так случиться, что в погоне за нею с мамой они не заметили Зака? Вампиры не раскраснелись, как бывает после сытного обеда, хотя в приборе ночного видения распознать истинный цвет их кожи было довольно трудно.

Нора схватила ультрафиолетовую лампу и направила ее свет на трупы, поджаривая червей, не давая извивающимся меж камней паразитам добраться до ее мамы. Затем она облучила нож, выключила лампу и помогла Мариеле подняться на ноги.

– Твой отец пришел? – спросила женщина.

– Скоро придет, мама, – сказала Нора.

Девушка подтолкнула мать в обратном направлении, туда, где остался Зак. По щекам Норы струились слезы.

– Совсем скоро.

* * *

Сетракян ничем не проявил свое желание поторговаться за «Окцидо люмен», пока цена не превысила отметку в десять миллионов долларов. Быстрый рост цены подогревался не только исключительной редкостью книги, но и обстоятельствами проведения аукциона – здесь царило ощущение, что еще немного, и весь город провалится в тартарары, а мир изменится так, что пути назад не будет.

На пятнадцати миллионах шаг возрос до трехсот тысяч.

На двадцати миллионах – до пятисот тысяч.

Сетракян прекрасно понимал, кто с ним соперничает. Прочие покупатели, привлеченные «дьявольской» природой книги, вступили в борьбу на раннем этапе, но отпали, едва лишь началось восьмизначное безумие.

На отметке в двадцать пять миллионов аукционист объявил короткий перерыв и потянулся к стакану с водой – это простое движение не охладило пыл присутствующих, а наоборот, еще больше накалило драматическую обстановку. Аукционист воспользовался моментом, чтобы напомнить публике о самой дорогой из когда-либо проданных на аукционе книг: 30,8 миллиона долларов. Именно по такой цене в 1994 году ушел «Лестерский кодекс» Леонардо да Винчи.

Сетракян почувствовал, что весь зал не сводит с него глаз. Он же сконцентрировал внимание на «Люмене» – тяжелой, окованной серебром книге, выставленной под стеклом в ярко освещенной витрине. «Люмен» был раскрыт – разворот демонстрировался на двух больших видеоэкранах. Одна страница была заполнена рукописным текстом, другая являла изображение человеческой фигуры, нанесенной серебряной краской, с широкими белыми крыльями. Фигура взирала на расположенный в отдалении город, гибнущий в буйстве желтого и красного пламени.

Торг возобновился, цифры стали расти еще быстрее. Сетракяна полностью поглотил этот ритм: поднял табличку, опустил, снова поднял…

Когда цена перевалила за тридцать миллионов долларов, публика, как один человек, с шумом втянула в себя воздух, а затем судорожно выпустила его.

Аукционист указал на того, кто сидел позади Сетракяна в другой половине зала: тридцать с половиной миллионов. Сетракян парировал предложение суммой в тридцать один миллион. Теперь уже можно было говорить о «Люмене» как о самой дорогой книге в истории, как о символической вехе – но Сетракян не придал этому ни малейшего значения. А уж человечеству сейчас и вовсе было не до вех.

Аукционист назвал цифру в тридцать один с половиной миллион и тут же получил согласие с заднего ряда.

Сетракян, даже не дожидаясь приглашения, дал тридцать два миллиона.

Аукционист снова взглянул на Айххорста, однако, едва открыл рот, чтобы провозгласить следующую надбавку, на сцене появилась ассистентка и прервала его. Изобразив приличествующую случаю кислую гримасу, ведущий сошел с подиума, чтобы посовещаться с помощницей.

Выслушав новость, он втянул голову в плечи и словно бы даже окаменел, затем коротко кивнул.

Сетракяну оставалось только теряться в догадках, что бы все это значило.

Помощница спустилась со сцены по боковым ступенькам и направилась к Сетракяну. Профессор в замешательстве следил за ее приближением, а затем с еще большим недоумением проводил ее взглядом, ибо ассистентка прошла мимо, миновала еще три ряда, остановилась возле Айххорста и, склонившись к самому его уху, стала что-то шептать покупателю.

– Вы можете сказать мне это прямо здесь, – произнес Айххорст, мастерски имитируя губами человеческую мимику.

Помощница прошептала еще несколько фраз, прилагая все силы, чтобы сохранить конфиденциальность.

– Это смешно! – рявкнул Айххорст. – Здесь какая-то ошибка.

Помощница извинилась, но не отступала.

– Это невероятно. – Айххорст поднялся на ноги. – Вы должны приостановить аукцион, пока я не проясню ситуацию.

Помощница, обернувшись, бросила быстрый взгляд на ведущего, потом посмотрела наверх, на застекленный балкон – оттуда, с высоты, за аукционом следили главы «Сотбис», подобно тому как гости клиники наблюдают за ходом операции.

– Боюсь, сэр, что это невозможно, – сказала помощница, снова повернувшись к Айххорсту.

– Я вынужден настаивать.

– Сэр…

Айххорст обратился к аукционисту, тыча в него табличкой:

– Не смей стучать своим молотком, пока мне не позволят связаться с моим благожелателем.

Аукционист вернулся к своему микрофону.

– Правила аукциона совершенно определенны на этот счет, сэр, – сказал он. – Боюсь, ваша кредитоспособность…

– Я более чем кредитоспособен!

– Сэр, по нашей информации, ваша кредитная линия только что аннулирована. Мне очень жаль. Вам следует выяснить отношения с вашим банком…

– С моим банком?! Поступим наоборот. Прежде всего закончим торги здесь и сейчас, а уж потом я улажу всю эту неразбериху.

– Мне очень жаль, сэр. Правила наших аукционов не менялись многие десятилетия. Их нельзя изменить. Ни для кого. – Аукционист оглядел аудиторию и продолжил торги: – Последнее предложение – тридцать два миллиона.

Айххорст поднял табличку:

– Тридцать пять миллионов.

– Извините, сэр. Последняя заявка тридцать два миллиона. Кто-нибудь предложит тридцать два с половиной?

Сетракян сидел в полной готовности, положив свою табличку на колено.

– Тридцать два с половиной?

Молчание.

– Тридцать два миллиона, раз.

– Сорок миллионов! – выкрикнул Айххорст, стоя в проходе.

– Тридцать два миллиона, два.

– Я протестую! Вы должны немедленно отменить этот аукцион. Вы обязаны дать мне время связаться…

– Тридцать два миллиона. Лот тысяча семь продан покупателю под номером двадцать три. Мои поздравления!

Молоточек стукнул, подтверждая сделку. Публика разразилась аплодисментами. К Сетракяну потянулись руки поздравляющих, однако старый профессор со всей быстротой, на которую был способен, поднялся на ноги и прошел в переднюю часть зала, где его встретила еще одна помощница.

– Я хотел бы получить права на книгу незамедлительно, – проинформировал ее Сетракян.

– Но, сэр, нам нужно подготовить соответствующие документы…

– Вы можете проверить и убедиться, что оплата, включая комиссионные аукционного дома, уже произведена, поэтому я вступаю в обладание книгой, и делаю это немедленно.

* * *

Помятый «хаммер» Гуса, виляя между брошенными машинами и порой сшибаясь с ними, пронесся по мосту Куинсборо. На Манхэттене Эф увидел десятки военных машин, скопившихся на пересечении Пятьдесят девятой улицы и Второй авеню перед станцией подвесной канатной дороги, ведущей к острову Рузвельта. По бортам больших, крытых брезентом грузовиков шла черная трафаретная надпись: «Форт-Драм»,[41]41
  Форт-Драм – военная база на севере штата Нью-Йорк. Место дислокации 10-й горной дивизии.


[Закрыть] на двух белых автобусах и некоторых джипах такими же буквами было начертано: «ВАСША „Вест-Пойнт“».[42]42
  Военная академия США «Вест-Пойнт» – высшее федеральное военное учебное заведение армии США; старейшая из пяти военных академий в США.


[Закрыть]

– Закрывают мост? – спросил Гус.

Его руки в черных перчатках цепко держали рулевое колесо.

– Возможно, усиливают карантин, – сказал Эф.

– Как вы думаете, они с нами или против нас?

Эф увидел, как люди в камуфляжной форме расчехляют большой пулемет, установленный на грузовике, и почувствовал, что на душе чуть полегчало.

– Я бы сказал, с нами.

– Надеюсь, – откликнулся Гус, резко сворачивая на север. – Потому что, если нет, вся эта фигня становится еще интереснее.

Они подъехали к углу Семьдесят второй улицы и Йорк-авеню как раз к началу уличного боя. Из кирпичной башни «Дома Мэри Мэннинг Уолш», расположенного напротив здания «Сотбис» – на другой стороне улицы, – волной хлынули вампиры. То были престарелые обитатели интерната, исполненные новообретенной подвижности и стригойской силы.

Гус выключил двигатель и открыл багажник. Эф, Анхель и два «сапфира», выпрыгнув из машины, принялись расхватывать серебро.

– Полагаю, он ее все-таки заполучил, – сказал Гус, вскрыв картонную коробку и вручив Эфу две узкогорлые вазы из цветного стекла; в вазах плескался бензин.

– Заполучил что? – спросил Эф.

Гус засунул в каждый сосуд по тряпичному фитилю, открыл щелчком серебряную «Зиппо» и поджег тряпки. Затем взял у Эфа одну вазу и отошел на проезжую часть, подальше от «хаммера».

– Ну, братан, повыше и от души! – выкрикнул он. – На счет три. Раз. Два. Опа-а-а!

Компактные снаряды – обыкновенные «коктейли Молотова», но только в экономичной расфасовке, – пущенные словно из катапульт, встретились над головами беснующихся вампиров. Вазы разбились на мелкие кусочки, горючая смесь немедленно вспыхнула, и жидкий огонь обрушился на тротуар, растекшись двумя лужами адского пламени. Первыми полыхнули две сестры-кармелитки, их бело-коричневое облачение занялось, как газетная бумага. Затем огонь охватил множество других вампиров, выскочивших из интерната в халатах и капотах, – улица огласилась пронзительным визгом.

Тут за дело взялись «сапфиры»: они насаживали объятых пламенем тварей на серебряные вертела и мгновенно приканчивали их, – а по Семьдесят первой улице неслись уже новые толпы вампиров, словно бесноватые пожарные, получившие телепатический сигнал тревоги о возгорании пятой категории.

Два пылающих вампира бросились в атаку, оставляя за собой огненные шлейфы, – их удалось остановить не более чем в полуметре от Гуса, буквально нашпиговав серебряными пулями.

– Да где же они, черт побери?! – заорал Гус, глядя на главный вход в здание «Сотбис».

Два высоких тонких дерева, росшие на тротуаре, уже полыхали вовсю, словно адские часовые, самим дьяволом выставленные по сторонам подъезда.

Сквозь окна первого этажа Эф увидел внутри охранников: они со всех ног спешили к вращающимся дверям, чтобы заблокировать их и пресечь доступ в фойе.

– Вперед! – завопил Эф.

Они с Гусом с боем прорывались меж пылающих деревьев. Мексиканцу пришлось потратить несколько серебряных штырей на двери: гвозди пробили стекло и ослабили его. Этого было достаточно, чтобы огромный Анхель протаранил прозрачную преграду.

* * *

Грузно опираясь на непомерно большую трость, Сетракян стоял в кабине лифта, спешащего вниз. Аукцион истощил силы старого профессора, но он держался: главная работа была еще впереди. Рядом с ним стоял Фет; за плечами у него был ранец с оружием, а под мышкой Василий держал книгу стоимостью тридцать два миллиона долларов, завернутую в воздушно-пузырьковую пленку.

Справа от Сетракяна возвышался охранник аукционного дома, – сложив руки на пряжке ремня, он невозмутимо ждал, когда они доберутся до первого этажа.

В динамиках звучала камерная музыка. Струнный квартет Дворжака фа мажор.

– Поздравляю вас, сэр, – сказал охранник, чтобы развеять молчание.

– Да, – рассеянно ответил Сетракян.

Он заметил, что к смуглому уху охранника идет белый провод.

– Скажите, ваше радио работает в лифте?

– Нет, сэр, не работает.

Лифт резко остановился. Все трое мужчин схватились за стенку. Лифт двинулся с места, затем опять остановился. На дисплее над их головами горела цифра «4».

Охранник нажал кнопку со стрелкой «вниз», затем на кнопку четвертого этажа… Повторил процедуру несколько раз… Безрезультатно.

Пока охранник возился с кнопками, Фет выхватил из заплечного ранца меч и встал лицом к двери. Сетракян повернул набалдашник своей трости и немного приподнял его – показалась серебряная полоса скрытого клинка.

Дверь лифта сотряс первый удар – охранник вздрогнул и отскочил вглубь кабины.

После второго удара в двери образовалась выпуклость размером с сервировочную миску.

Охранник протянул руку, чтобы ощупать «миску».

– Какого чер…

Двери разъехались, внутрь просунулись бледные руки и выдернули охранника наружу.

Фет метнулся следом. Книга по-прежнему была у него под мышкой. Опустив плечо, он ринулся на скопившихся за дверью вампиров, как защитник, решивший прорваться с «дыней» сквозь всю линию обороны противника. Фет пропахался сквозь вампов и даже впечатал нескольких в противоположную стену; Сетракян не отставал, его серебряный клинок так и сверкал в воздухе, выкладывая вампирскими трупами дорогу к лестнице.

Фет резал, сек, кромсал, рубил направо и налево, это был самый что ни на есть ближний бой с тварями; Василий чувствовал на себе их нечеловеческий жар, кислотная белая кровь струями хлестала на одежду. Не выпуская меча, Фет попытался хотя бы двумя пальцами правой руки дотянуться до охранника, но понял, что уже ничего не сможет для него сделать: тело стража аукциона уже исчезло под кучей голодных вампиров.

Широкими движениями, размашистыми секущими ударами Сетракян расчистил путь к перилам внутренней галереи четвертого этажа, с которой открывался вид на гигантский вестибюль. Бросив взгляд на улицу, сквозь стеклянный фасад, он увидел горящие тела, пылающие деревья, рукопашную схватку у входа в здание. А внутри, на первом этаже, Сетракян, переведя взор, усмотрел уличного бандита Гуса бок о бок с его пожилым приятелем-мексиканцем. Именно хромой Анхель, бывший рестлер, глянув вверх, первым увидел Сетракяна и указал на него Гусу.

– Сюда! – закричал Сетракян, подзывая Фета.

Василий высвободился из свалки, быстро оглядел одежду – не прицепились ли к нему кровяные черви – и подбежал к Сетракяну. Профессор ткнул пальцем в рестлера.

– Вы уверены? – спросил Фет.

Сетракян кивнул. Василий, насупившись, выставил за перила руку с «Окцидо люмен» и дал хромому Анхелю несколько секунд перебежать через фойе и оказаться строго внизу. Один из демонов бросился наперерез рестлеру, Гус молниеносно рассек тварь пополам, а Сетракян увидел кое-кого еще… Да, это был Эфраим! Орудуя ультрафиолетовой лампой, он отгонял вампиров от Анхеля.

Фет выпустил из пальцев бесценную книгу и проследил, как она, медленно поворачиваясь в воздухе, летит вниз.

Четырьмя этажами ниже Анхель бережно принял ее, как поймал бы ребенка, выброшенного из горящего здания.

Фет повернулся. Теперь обе его руки были свободны для драки. Он выхватил кинжал, вложенный в двойное днище ранца, и повел Сетракяна к эскалаторам. Движущиеся лестницы, идущие вверх и вниз, были расположены крест-накрест, друг возле друга. Вампиры, стремившиеся наверх – те, кто был призван на битву неукротимой волей Владыки, – перескакивали с лестницы на лестницу в тех местах, где эскалаторы пересекались. Для таких у Фета наготове были подошва башмака и острие меча, – получив того или другого, твари растягивались на лестнице и сыпались вниз.

Когда Сетракян с Фетом оказались уже на нижнем пролете, профессор посмотрел вверх в просвет между эскалаторами. Высоко над ними, на одном из последних этажей, он увидел Айххорста – тот напряженно вглядывался в схватку.

Остальные бойцы по большей части уже завершили в фойе доверенное им дело. На полу вповалку лежали трупы отпущенных вампиров; их лица и когтистые руки, скованные стужей гибели, складывались в живописное полотно предсмертной агонии – полотно, измаранное белой дрянью. Между тем на улице скопилось множество вампиров; тупые твари колотили по стеклам фасада, а на подходе были свежие силы этого воинства.

Гус вывел весь свой отряд через разбитую стеклянную дверь на тротуар перед зданием. Вампиры тучами стекались к «Сотбис» по Семьдесят первой и Семьдесят второй улицам с запада и по Йорк-авеню с севера и юга. Они бежали по мостовым и тротуарам, вылезали на перекрестках из люков, давно лишившихся крышек. Отбиваться от них было все равно что пытаться спастись от акул при кораблекрушении: на месте каждой уничтоженной твари появлялись две новые.

Из-за угла, сшибая вампиров решетками радиаторов, перемалывая их тела в кашу мощными шипованными протекторами, выскочили два черных «хаммера» с яростно сверкающими фарами. Автомобили резко затормозили, и из них на мостовую сошли охотники – все в куртках с капюшонами, все с арбалетами в руках. Выйдя из «хаммеров», они тут же заявили о своем присутствии. Вампиры принялись убивать вампиров. Элитная гвардия Патриархов косила безмозглых роботов Владыки.

Сетракян знал: они появились либо для того, чтобы сопроводить его и книгу непосредственно к Патриархам, либо чтобы завладеть «Серебряным кодексом» прямо здесь. Ни тот ни другой вариант Сетракяна не устраивал. Он держался рядом с рестлером, который нес книгу под мышкой. Неуклюжая поступь Анхеля и медленный шаг профессора подходили друг другу. Узнав, что в прошлом рестлер был известен под кличкой Серебряный Ангел, Сетракян даже позволил себе улыбнуться.

Фет вывел всю группу на угол Семьдесят второй улицы и Йорк-авеню. Крышка люка, который Василий заранее наметил, давно уже была отброшена в сторону. Фет схватил Крима в охапку и первым спустил его в колодец, чтобы тот расчистил лаз от вампиров. Затем он отправил вниз Сетракяна и Анхеля – могучий рестлер еле-еле протиснулся сквозь отверстие. Следующим был Эф, – не задавая лишних вопросов, он проворно спустился по железным скобам на дно. Гус и остальные «сапфиры» немного помедлили, словно бы приглашая вампиров наброситься на них, но спустя несколько секунд тоже нырнули в люк, а за ними последовал и сам Фет: его голова едва успела скрыться под землей, как кольцо вампиров сомкнулось и над колодцем началась свалка.

– В другую сторону! – заорал Василий товарищам. – В другую сторону!

Вся группа уже двинулась по канализационному тоннелю в западном направлении, предполагая, что им нужно попасть в центральную часть Манхэттена, но Фет, спрыгнув на дно колодца, повел их в противоположную сторону, на восток, по тоннелю, который шел под длиннющим кварталом, упиравшимся в шоссе Франклина Делано Рузвельта. Дальше пути не было. По желобу в центре тоннеля текла жалкая струйка воды. Человеческая деятельность на поверхности почти замерла, и воды расходовалось очень немного: мало кто принимал душ, мало кто спускал воду в туалете.

– Идти прямо до самого конца! – крикнул Фет; его голос гулко разнесся по каменной трубе.

Гудвезер шел рядом с Сетракяном. Движения старика замедлились, кончик его трости то и дело поднимал фонтанчики брызг.

– Сможете дойти? – спросил Эф.

– Должен, – ответил Сетракян.

– Я видел Палмера. Сегодня – тот самый день. Последний день.

– Знаю, – отозвался Сетракян.

Эф похлопал Анхеля по руке, сжимавшей книгу в пузырьковой обертке, и сказал:

– Давай сюда.

Гудвезер принял сверток, а гигант-мексиканец подковылял к Сетракяну, взял его под руку и буквально потащил вперед.

Все шли очень быстро. Эф на ходу поглядывал на рестлера. Его просто переполняли вопросы, вот только как их задать, он не знал.

– Вон они! – вдруг выкрикнул Фет.

Эф обернулся: темные силуэты в еще более темном тоннеле приближались… надвигались… прибывали, как прибывает вода. Черная вода, грозившая их затопить.

Двое «сапфиров» пошли назад, чтобы дать вампирам бой.

– Нет! – предостерег Фет. – Даже не пытайтесь! Лучше идите сюда!

Василий замедлил ход, а потом и вовсе остановился между двумя длинными деревянными ящиками, привязанными к трубам, которые шли по стенам тоннеля. Они напоминали колонки, поставленные вертикально и слегка наклоненные к центру прохода. От каждого ящика отходил обыкновенный изолированный провод с выключателем, и эти провода Василий взял в руки.

– Вдоль стен! Вдоль стен! – заорал Фет всем остальным, уже миновавшим ящики. – За следующей секцией поворот. Спрячьтесь там! Быстрее!

Однако никто не повернул за угол. Зрелище было завораживающее: волна вампиров, набегающая из тоннеля, и силуэт Василия, который в одиночестве стоял перед ней, держа в руках пусковые провода хитроумного устройства, изобретенного Сетракяном.

Из темноты появились лица тварей – красноглазые, с разинутыми ртами. Вампиры спотыкались, падали, снова поднимались и мчались дальше – каждый хотел выиграть в этой захватывающей гонке, первым наброситься на людей. Стригои рвались вперед напропалую, никто не щадил ни себя, ни соплеменников. Это был жуткий натиск больного разума и мерзостного безмыслия; ярость, выплеснувшаяся из опрокинутого улья.

Василий выжидал. Он ждал, и ждал, и ждал… До вампиров оставались считаные метры. И вдруг Фет взревел во всю мощь своих легких. Его крик, родившийся в горле, достиг такой силы, что казалось, будто в черепе взвыл сам разум, – то был вопль стойкости человеческой, брошенный в лицо шквалу ураганной силы.

Василий развел руки в стороны – вампирская волна уже готова была захлестнуть его – и щелкнул обоими выключателями.

Впечатление было такое, будто в тоннеле сверкнула лампа-вспышка гигантской фотокамеры. Два устройства сработали одновременно, два взрыва слились в один мощный выброс серебряной пыли. Взметнувшийся в воздух химикат буквально вывернул вампиров наизнанку, по их стаду прошла неотразимая волна падежа. Те, что были сзади, сгинули столь же быстро, как и передние, потому что тени, в которой можно было бы укрыться, здесь не существовало. Серебряный порошок, как мощнейшая радиация, прожег вампиров, разнеся в клочья их вирусную ДНК.

Это была полная и окончательная зачистка. Серебро еще плавало в воздухе, как легкий сверкающий снежок; эхо Фетова вопля, постепенно угасая, еще гремело в каменной трубе, а мелкие клочья тех, что еще несколько секунд назад были вампирами (и совсем недавно – людьми), уже усеяли дно тоннеля.