Текст книги "Понятие сознания"
Автор книги: Гилберт Райл
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Annotation
Книга является первым на русском языке изданием избранных работ известного английского философа Г. Райла. Целый ряд его идей, прежде всего относящихся к философскому анализу сознания и действия, пониманию природы категорий и дилемм, раскрытию заблуждений, возникающих в результате «категориальных ошибок» оказали значительное влияние на развитие современной философии. Книга Райла несомненно привлечет внимание не только философов, но и психологов и всех, кто интересуется загадками человеческого сознания и языка.
http://fb2.traumlibrary.net
Гилберт Райл
В.П. Филатов. Философский путь Гилберта Райла
От научного редактора
Понятие сознания
Введение
Глава I. Миф Декарта
(1) Официальное учение
(2) Нелепость официального учения
(3) Истоки этой категориальной ошибки
(4) Историческое примечание
Глава II. «Знание как» и «знание что»
(1) Предисловие
(2) Умственные способности и интеллект
(3) «Знание как» и «знание что»
(4) Мотивы интеллектуальной легенды
(5) «В моей голове»
(6) Позитивное знание «знания как»
(7) Умственные способности в сравнении с привычками
(8) Применение умственных способностей
(9) Понимание и непонимание
(10) Солипсизм
Глава III. Воля
(1) Предисловие
(2) Миф о волевых актах
(3) Различие между добровольным и не добровольным
(4) Свобода воли
(5) Пугало механицизма
Глава IV. Эмоции
(1) Предисловие
(2) Чувства Versus Наклонности
(3) Наклонности Versus Возбуждения
(4) Настроения
(5) Возбуждения и чувства
(6) Наслаждение и желание
(7) Критерии мотивов
(8) Основания и причины действий
(9) Заключение
Глава V. Диспозиции и события
(1) Предисловие
(2) Логика диспозициональных утверждений
(3) Ментальные способности и тенденции
(4) Ментальные события
(5) Достижения
Глава VI. Знание о себе
(1) Предисловие
(2) Сознание (consciousness)
(3) Интроспекция
(4) Знание о себе без привилегированного доступа
(5) Распознание посредством безыскусной речи
(6) Я (self)
(7) Систематическая неуловимость Я
Глава VII. Ощущение и наблюдение
(1) Предисловие
(2) Ощущения
(3) Теория чувственных данных
(4) Ощущение и наблюдение
(5) Феноменализм
(6) Послесловие
Глава VIII. Воображение
(1) Предисловие
(2) Представление и видение
(3) Теория особого статуса воображаемых картин
(4) Процесс воображения
(5) Притворство
(6) Притворство, фантазирование и воображение
(7) Память
Глава IX. Интеллект
(1) Предисловие
(2) Определение границ интеллекта
(3) Построение, использование теорий и овладение ими
(4) Правильное и неправильное употребление эпистемологических терминов
(5) Говорить и обучать
(6) Примат интеллекта
(7) Эпистемология
Глава Х. Психология
(1) Программа психологии
(2) Бихевиоризм
Приложение
Категории
Обыденный язык[17]
М.С. Козлова. О книге Г. Райла «Дилеммы»
Дилеммы[29]
I. Дилеммы
II. «Это должно было быть»
Латинские и иностранные слова и выражения
Выходные данные
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Гилберт Райл
Понятие сознания
В.П. Филатов. Философский путь Гилберта Райла
Формирование взглядов Райла
Хотя в ранний период своего творчества Райл не создал значительных работ, по своей философской направленности существенно отличающихся от его более поздних произведений, его философская мысль прошла ряд этапов, прежде чем достигнуть той формы, которой он последовательно придерживается в своих основных трудах, написанных уже в послевоенное время.
На его ранние взгляды повлиял аристотелизм, обусловленный его учебой в Оксфорде. В отличие от другого главного философского центра Великобритании – Кембриджа, где более популярно было имя Платона, в Оксфорде философия изучалась в тесной связи с курсом античной классики, центральное место в которой занимал Аристотель. Интерес к аристотелевскому логико-философскому наследию, в том числе к использованию в нем апелляций к «обычному языку», Райл сохранил во всем своем творчестве.
Определенную роль в развитии взглядов Райла занимает второй этап, выразившийся в интересе к феноменологии. Он изучал работы Гуссерля и Мейнонга, что нашло отражение в статье «Феноменология»,[1] которая, правда, была написана уже в то время, когда феноменология почти перестала его привлекать. В ней Райл соглашается с феноменологами в том, что они рассматривают философские высказывания как априорные, а феноменологию рассматривают как часть философии. Вместе с тем он оценивает феноменологию как особый способ анализа обыденного сознания, которому Гуссерль дал не очень удачное название. Вероятно, свой ранний аристотелизм и особенно увлечение феноменологией Райл и имел в виду, когда в конце предисловия в книге «Понятие сознания» писал: «Допущения, против которых я выступаю наиболее горячо, это те, жертвой которых мне довелось быть самому».
В начале 30-х гг. Райл перешел на позиции аналитической философии. Он сначала воспринял концепцию логического атомизма и теорию языка как образа, родственную теории языка «Логико-философского трактата» Витгенштейна, а позже примкнул к британской философии «обычного языка», став ее крупнейшим представителем наряду с Дж. Уиздомом и Дж. Остином.
Взгляды зрелого Райла отмечены печатью заметного влияния позднего Витгенштейна. Отличительной чертой этого является интерес к философии сознания и внимание к всевозможным концептуальным ловушкам и замешательствам, вызываемым механизмами действия языка. Вместе с тем в отличие от Витгенштейна и многих других представителей аналитической философии Райл – философ основательной академической выучки с широким историко-философским кругозором, в этом смысле он – «традиционный» философ при всей неортодоксальности его методов анализа и его работ.
Понимание Райлом природы философствования
В работах Райла, в том числе и включенных в этот том, можно найти немало рассуждений о природе и задачах философствования. Это не случайно, поскольку аналитический подход подразумевает, что задача философии состоит не в установлении неких истин или в обосновании определенного мировоззрения, но в самом осуществлении философского анализа, в прояснении того, что до этого принималось некритически, что запутывало мышление людей, заводило в тупик, приводило к парадоксам.
В очерчивании особенностей философского исследования Райл отдает должное классикам аналитического стиля – Расселу и Витгенштейну. Хотя философы много рассуждали о природе философствования, все же, по Райлу, лишь введенное Расселом «различие между истинностью и ложностью, с одной стороны, и бессмысленностью – с другой» во многом позволило прояснить современное понимание специфического характера философского исследования.[2] Научное исследование ориентировано различием между истинностью и ложностью; философское – различием между смыслом и бессмыслицей. Неопозитивистский способ различения этих вещей не вполне устраивает Райла, он отмечает, что попытка отождествить в свете этого значение высказывании со способом его проверки оказалась неудачной, хотя и помогла выявить разнообразие типов высказываний. Сам он, что нашло отражение и во включенной в настоящее издание статье «Категории», предпочитает говорить не о «бессмысленности» высказываний или о том, что они «лишены значения», а о том, что они ведут к абсурду. Поскольку такая характеристика устанавливается в большинстве интересных случаев далеко не просто, одним из важнейших методов философствования, согласно Райлу, является метод reductio ad absurdum, который «из высказывания или комплекса высказываний выводит следствия, несовместимые ни друг с другом, ни с исходным высказыванием».[3] Прекрасное применение этого метода обнаруживается уже в диалоге Платона «Парменид», где метод сведения к абсурду подводит также к тому, что Райл называет теорией типов и категорий.[4]
Таким образам, философская аргументация не является ни индукцией, ни дедуктивным доказательством; философ имеет собственные методы рассуждения, в основном это методы критические, и reductio ad absurdum – наиболее характерный из них. Но, несмотря на преимущественно негативный характер философских методов, Райл не считает, что философские аргументы носят чисто деструктивный характер. Эти методы дают и положительные результаты, указывая границы очищенных понятий, уясняя «логическую силу идей, методически определяя и проверяя правила адекватного употребления понятий».[5] Достигая положительных результатов негативными средствами, эти методы похожи на процесс отделения зерен от плевел через сито или на испытание прочности металлов посредством деформации.
К возникновению бессмыслицы часто ведут обманчивые «подсказки» языка. Чтобы обнаруживать и избегать этого, полагал Райл, философ должен научиться переформулировать предложения таким образом, чтобы четко выявить «форму фактов, которую исследует философия». Здесь он опять-таки отдает должное Расселу с его теорией дескрипций. Однако работа философа не совпадает с работой логика – хотя некоторые философы в то же время являются и логиками, – так как в отличие от выводов логика философские аргументы никогда не могут стать доказательствами и не предназначены быть ими. В отличие от доказательств они не имеют посылок. В той мере, в какой работа философа является позитивной, она схожа с попыткой хирурга описать студентам свои действия и затем подкрепить свои описания путем медленных повторений этих действий. При этом философы в отличие от логиков формулируют свои собственные выводы преимущественно на обычном, неспециализированном языке. Но их работа отличается и от задачи филолога. Тот аспект языка, которым интересуется философ при анализе понятий, – это не просто употребление слов, изучение чего в основном составляет предмет филологии, но вопрос о том, как и для чего, используется язык.
Этот вопрос волновал Райла еще в ранний период его творчества. В статье «Выражения, систематически вводящие в заблуждение» (1931) он заявляет, что задачей философии является «нахождение в лингвистических идиомах истоков устойчивых неверных конструкций и абсурдных теорий». Многие выражения повседневного языка, науки и философии благодаря своей форме «систематически вводят в заблуждение», что и приводит к возникновению парадоксов и антиномий. В дальнейшем Райл развил эти идеи в своей концепции «категориальных ошибок», т. е. неоправданного отнесения фактов, соответствующих одной категории, к некоторой другой категории. В вошедших в данное издание работах читатель найдет множество приводимых Райлом примеров такого рода выражений. Здесь, конечно, заметно влияние Витгенштейна, который усматривал в ловушках, порождаемых механизмами языка, едва ли не главный предмет философствования, да и понятие «категория» у Райла в этом плане сходно с понятием «языковая игра» у Витгенштейна. В духе этих идей Райл считал, что философия призвана демонстрировать, какие способы выражения и понятия и в каких границах имеют смысл, а какие приводят к категориальным ошибкам. С этих позиций в своей главной работе «Понятие сознания» он подверг тщательному анализу язык, используемый в философии и психологии для описания сознания и объяснения его работы.
Философия сознания Райла и его логический бихевиоризм
Книга «Понятие сознания» посвящена анализу логических возможностей понятий, описывающих «ментальное поведение». В обычной жизни, отмечает Райл, у нас практически не возникает трудностей с использованием таких понятий. Как правило, мы знаем, умен или глуп какой-то человек, фантазирует ли он или размышляет над математической проблемой и т. п. Вопросы и затруднения появляются тогда, когда, перемещаясь в теоретическую сферу, мы пытаемся понять, к какой категории можно отнести ментальные понятия и выражения. Поэтому возникает задача выявления логики использования этих понятий, определения границ их применимости, т. е. задача построения в чем-то схожей с географической «карты» различных понятий, описывающих разумное поведение людей и всевозможные действия сознания.
Но чтобы выполнить эту задачу, считает философ, сначала необходимо разрушить старый и широко распространенный «официальный миф», систематически искажающий наши представления о сознании. Этот миф, по мнению Райла, восходящий к Декарту и обросший с течением времени различными дополнительными учениями вроде теории «чувственных данных», постулирует, что выражения о сознательном поведении людей свидетельствуют о существовании наряду с телесным, физическим миром иного, принципиально отличного от него мира – внутренней сцены сознания, на которой разыгрываются и взаимодействуют между собой «ментальные события». Согласно Декарту и многочисленным его последователям в эпистемологии, психологии и в других теоретических областях, человеческое существо состоит из двух отдельных сущностей – сознания и тела. Если события телесного, физического мира пространственны и доступны внешнему интерсубъективному наблюдению, то события, происходящие в «сознании», в «душе», непространственны, не доступны публичному наблюдению и могут сознаваться и познаваться посредством внутреннего опыта или интроспекции самим обладателем сознания.
Вместе с тем сторонники этой доктрины, убежденные в том, что события и процессы телесного мира подчинены точным механическим причинным законам, предположили, что и ментальные понятия обозначают сущности, подчиняющиеся сходным по своему каузальному характеру с механическими, хотя и немеханическим – духовным законам. В результате картезианский миф стал «парамеханическим мифом»: постулированием двух изолированных миров в рамках общего каузально-механистического концептуального каркаса. А само человеческое существо предстало в критикуемой Райлом доктрине как «дух в машине».
Совершив в результате всего этого целый ряд принципиальных «категориальных ошибок», сторонники картезианского мифа оказываются перед множеством парадоксов и псевдопроблем. Как нематериальное сознание может воздействовать на материальные тела? Как оно может «наблюдать» из телесной машины окружающий мир? Такого рода вопросов невозможно избежать, но на них невозможно и ответить. Можно, конечно, ускользнуть от ответов, полагая, как это делали идеалисты, что человеческая личность есть только «дух», или, как утверждали материалисты, что он всего лишь «машина». Но Райл считает, что это не выход из положения. Нужно разрушить данный миф и признать наконец, что человеческое существо в принципе не является «духом в машине», а, скорее всего, оно есть разумное животное, способное к различным видам ментального поведения, т. е. способное вести себя то разумно, то неразумно, то подражая действиям других или обучаясь этим действиям, то действуя спонтанно или творчески и т. п. В плане этой общей идеи Райл и предпринимает в своей книге «Понятие сознания» переинтерпретацию основных ментальных понятий – от ощущения до интеллекта и самопознания.
Трактовке сознания как особой субстанции или внутренней сцены, на которой разыгрываются ментальные события, Райл противопоставляет «диспозициональную» концепцию сознания. В ее рамках описываемые ментальными понятиями явления нужно трактовать не как внутренние, тайные процессы и события, но как предрасположенности и способности к совершению определенного рода действий, вполне доступных для внешнего наблюдения. В качестве диспозиции, доказывает Райл, можно истолковать и «знание», что особенно важно, поскольку в рамках «официальной доктрины» обычно принимается когнитивистский подход, а именно утверждается, что в основе всех ментальных актов лежат те или иные когнитивные акты, т. е. определенное знание. С этой целью он вводит различие между «знанием как» и «знанием что».
Действия, описания которых включают ментальные понятия, по большей части включают в себя «знание как» – знание, как довести некое действие до его завершения, знание, как играть в шахматы, как говорить по-французски и т. п. Для некоторых целей, например дидактических, мы можем формулировать «знание что», то есть некую теоретического типа информацию о планировании действий, шахматных правилах или о французском языке. «Знание как», аргументирует Райл, носит диспозициональный характер. Для того чтобы удостовериться в его существовании, нам не нужно предполагать неких скрытых от всех процессов и событий на внутренней, приватной сцене сознания. Мы говорим, что некий человек знает (умеет), как читать по-французски, в том случае если его действия совпадают с теми, каких мы ожидаем от читающих по-французски, что ребенок знает, как умножать числа, если он демонстрирует это на листе бумаги, и т. п. Говорить, что некто «знает как», значит утверждать, что он способен к определенным действиям и его поведение в этом смысле законосообразно, т. е. следует определенным правилам.
Философия сознания Райла в стремлении перевести высказывания о внутренней жизни сознания на язык внешних, доступных наблюдению действий вызывает в памяти такое психологическое направление, как бихевиоризм. Это признает и сам философ, когда в заключительной главе «Понятия сознания» пишет: «Общее направление этой книги, вне всякого сомнения, а также без обиды для меня, будет признано „бихевиористским“». Хотя сам Райл отрицает, что он бихевиорист, его неприятие дуализма «души и тела» на том основании, что такой дуализм порождает образ сознания как особой нефизической субстанции, его аргументы в пользу того, что наши ментальные состояния могут анализироваться через наше поведение и отражают прежде всего предсказуемый способ поведения, заставляет несколько внимательнее присмотреться к этому вопросу. Дело в том, что на 40-50-е гг. приходится пик интереса философии к бихевиоризму, и ряд философов, среди которых наиболее известными были Витгенштейн и Куайн, стремились более конкретно применить его идеи в философии сознания.
Как известно, бихевиоризм – это психологическое направление, исходящее из того, что ментальные состояния человека идентичны наблюдаемым актам его поведения или же проявляются через его действия. Его сторонники стремились превратить психологию в строгую науку, имеющую дело лишь с объективно наблюдаемыми свойствами и характеристиками человеческой активности. Наряду с психологическим можно говорить и о философском бихевиоризме, который восходит к доводам Т.Гоббса о материальной природе ментальных состояний. Некоторые интерпретаторы считают, что в «Понятии сознания» Райл предложил современную форму философского или логического бихевиоризма. Дело в том, что Райл отстранялся от того что в современной философии сознания называют «строгим» бихевиоризмом, – от онтологической позиции, утверждающей, что нематериальных «душ» или сознаний не существует. Этот взгляд является полностью материалистическим, согласно ему человеческие существа являются лишь чрезвычайно сложными материальными устройствами, которые не обладают нематериальной душой или сознанием. «Слабая» версия философского бихевиоризма, не отрицая самого существования сознания, полагает, что ментальное не может быть описано независимо от внешне проявляющегося телесного поведения. Подобную версию Райл вполне разделяет, но главное состоит в том, что он связал подобный подход с философией языка, переведя проблему в логико-лингвистический план. Здесь важна не только доступность разумного поведения объективному внешнему наблюдению, но и то, что мы обучаемся применять для фиксации наших ментальных действий общий с другими людьми язык и интерсубъективные критерии его применения в ситуациях, вызывающих эти действия.
Философия сознания сейчас является одной из наиболее интенсивно развиваемых областей философии. Поэтому представляется, что идеи Райла привлекут внимание не только философов, но и психологов и всех, кто интересуется истоками современных подходов в этой области исследований.
Доктор философских наук
В. П. Филатов
От научного редактора
Идея издания работ Г. Райла на русском языке возникла на философском факультете Российского государственного гуманитарного университета в ходе занятий по истории аналитической философии XX в. Группа студентов-старшекурсников – Е. В. Крупенина, Н. Г. Примаков, В. А. Селиверстов и Д. А. Симонов – рискнула взяться за перевод «Понятия сознания» и статьи «Категории». Первые варианты перевода были далеки от совершенства, в связи с чем для довершения дела были привлечены известные специалисты по современной англоязычной философии З. А. Сокулер (ИНИОН РАН), В. Н. Порус (Институт философии РАН) и А. Б. Толстов (философский факультет МГУ). Специально для настоящего издания сотрудники Института философии РАН М. С. Козлова и И. В.Борисова еще раз уточнили свои переводы глав из «Дилемм» и статью «Обыденный язык». Так в результате коллективных усилий была завершена работа, результаты которой мы предлагаем читателю. Вполне вероятно, что в деле перевода подобный коллективизм наряду с достоинствами имеет и недостатки, в частности ведет к трудноустранимым разночтениям и сдвигам смысла при переводе отдельных понятий и выражений. Мы осознавали это, но сегодня столь фундаментальный труд вряд ли под силу одному человеку.
Однако помимо этих привходящих трудностей при переводе работ Райла существуют и более объективные и специфические проблемы. Отметим только некоторые из них. Его произведения нередко считаются одним из образцов современной английской философской прозы с точки зрения стиля, разнообразия языка, изящества в использовании аргументации, юмора и пр. Кое-что из этого было утрачено при переводе, что, видимо, неизбежно при переводе текстов, столь сильно отличающихся от строго научных и технических по стилю.
Читатель также обратит внимание на то, что многие рассуждения Райла начинаются «снизу». Прежде чем сформулировать какой-то аргумент, философ разбирает конкретные примеры – все эти многочисленные спортивные и карточные игры, лицедействующие актеры и клоуны, слушающие музыку меломаны и чистящие свои штыки солдаты, заучивающие стихи и завязывающие узлы дети и т. д. и т. п. Многие детали этих примеров связаны со спецификой повседневной британской культуры и иногда ставили в тупик переводчиков.
Но, пожалуй, главная проблема, связанная прежде всего с переводом «Понятия сознания» (The Concept of Mind), начинается уже с названия работы и состоит, пользуясь словами У. Куайна, в существенной «неопределенности» перевода понятий, описывающих феномены сознания или «ментального поведения». Это обстоятельство, кстати говоря, отмечают и лингвисты. Например, в известных работах А. Вежбицкой[6] показывается, что понятия русского и других основных европейских языков, относящиеся к сферам «души», «ума», «воли», «совести» и т. п., существенно отличаются между собой. Если перевести это в конкретный план, то нужно отметить, что уже основное используемое Райлом понятие «mind» не имеет адекватных аналогов ни в обычном русском языке, ни в нашем философском лексиконе. Мы переводили это понятие как «сознание», исходя из сложившейся практики, а также из того, что другие возможные переводы – дух, душа, ум, психика – еще менее приемлемы.
Понятие сознания
Введение
Эта книга предлагает то, что с определенными оговорками может быть названо теорией сознания. Но в ней вы не найдете какой-то новой информации о сознании. Дело в том, что все мы обладаем о нем весьма обширным знанием, причем это знание не заимствовано нами из рассуждений философов и не может быть опровергнуто этими рассуждениями. Философские аргументы, которые составляют эту книгу, нацелены не на увеличение осведомленности в этой области, но на прояснение и очищение логической географии уже имеющегося у нас знания.
Преподаватели и судьи, чиновники и критики, историки и писатели, священники и предприниматели, работодатели и служащие, родители и возлюбленные, друзья и враги – все они достаточно хорошо умеют улаживать постоянно возникающие проблемы, касающиеся свойств и особенностей характера и интеллекта тех индивидов, с которыми они имеют дело. Они могут оценивать их поступки и достижения, понимать их слова и действия, распознавать их мотивы, воспринимать их шутки. Если в это понимание закрадываются ошибки, то они умеют их исправлять. Более того, они способны оказывать преднамеренное влияние на сознание окружающих людей с помощью критики, примера, обучения, наказания, взятки, насмешки или убеждения, а затем изменять свой способ общения в свете достигнутых результатов.
Для всех этих описаний и предписаний люди более или менее успешно используют понятия, обозначающие ментальные способности и действия. Они научились тому, как применять в конкретных ситуациях такие эпитеты, описывающие ментальное поведение, как «внимательный», «глупый», «логический», «ненаблюдательный», «тщеславный», «изобретательный», «методичный», «доверчивый», «остроумный», «отличающийся самообладанием» и многие другие.
Однако одно дело знать, как применять подобные понятия, и совсем другое – знать, как они взаимосвязаны друг с другом и с понятиями иного рода. Многие люди способны осмысленно использовать понятия в своей речи, однако не могут осмысленно говорить о них. Благодаря практике они знают, как оперировать понятиями, во всяком случае, в знакомых им сферах, но они не могут выявить логические отношения, которые регулируют их использование. В этом они сходны с теми, кто хорошо знает все дорожки в собственном округе, но не может нарисовать или же прочитать карту этого округа, а тем более карту области или континента, а котором находится этот самый их округ.
Глава I. Миф Декарта
(1) Официальное учение
Существует учение о природе и месте сознания, которое настолько широко распространено среди ученых и даже среди простых людей, что заслуживает быть рассмотренным в качестве официальной теории. Большинство философов, психологов и религиозных учителей подписываются, с теми или иными незначительными оговорками, под ее основными положениями и, несмотря на то, что признают в ней определенные теоретические трудности, они все же склонны считать, что эти последние могут быть преодолены без серьезных модификаций в архитектуре теории. Ниже будет показано, что основополагающие принципы этого учения неверны и входят в противоречие со всем корпусом того, что мы знаем о сознании, при условии, если мы не просто пустословим о нем.
Официальное учение, основателем которого выступил Декарт, в общих чертах выглядит следующим образом. За исключением (весьма сомнительным) слабоумных и младенцев каждое человеческое существо обладает телом и умом. Некоторые предпочли бы сказать, что каждый человек является телом и умом. Человеческое тело и ум обычно сопряжены, однако после смерти тела ум может продолжать существовать и действовать.
Человеческие тела протяженны и подчинены механическим законам, которые управляют движениями всех тел в пространстве. Телесные процессы и состояния могут быть отслежены сторонним наблюдателем. Таким образом, жизнь человеческого тела – дело столь же публично наблюдаемое, сколь и жизнь животных, рептилий и даже рост деревьев, кристаллов или движение планет.
В то же время сознания не находятся в пространстве, а их деятельность не подчиняется законам механики. Работа, происходящая в одном сознании, не видна другим наблюдателям, его существование приватно. Только я один могу иметь непосредственное знание о состояниях и процессах, происходящих в моем сознании. Человек, таким образом, проживает две параллельные истории: одну, состоящую из всего, что происходит с телом и внутри него, и другую, складывающуюся из происходящего с его сознанием и внутри него. Одну – публичную, другую – приватную. События первой истории суть события физического мира, те же, что составляют вторую, являются событиями ментального мира.
Неоднократно обсуждалось, способен ли человек непосредственным образом контролировать все или же только некоторые эпизоды своей собственной приватной истории. Однако, по крайней мере, некоторые из них, согласно официальному учению, доступны ему непосредственно и несомненно. Благодаря сознанию, самосознанию и интроспекции человек получает прямую и адекватную информацию о текущих состояниях и действиях своего ума. У нас могут возникать те или иные сомнения относительно одновременно действующих или смежных с ними явлений, происходящих в физическом мире, однако, по крайней мере, часть того, что в данный момент занимает наше сознание, будет для нас несомненным.
Эту раздвоенность двух жизней и двух миров человека привычнее выразить, сказав, что вещи и события, принадлежащие физическому миру, включая его собственное тело, относятся к сфере внешнего, в то время как деятельность его собственного сознания – к сфере внутреннего. Разумеется, подобная антитеза внешнего и внутреннего подразумевается лишь в качестве метафоры, ибо сознания, будучи непространственными, не могут быть описаны ни как пространственно пребывающие внутри чего-либо другого, ни как содержащие пространственно происходящие события в самих себе. Однако эта верная интенция не спасает от старых рецидивов, и теоретики продолжают строить догадки о том, как раздражители, физические источники которых находятся за ярды или мили от человека, способны инициировать ответные ментальные реакции внутри его черепной коробки; или о том, каким образом решения, оформленные в его голове, могут приводить в движение его конечности.
Но даже в случае если «внутреннее» и «внешнее» разумеются как метафоры, вопрос о том, каким образом сознание и тело человека воздействуют друг на друга пользуется печальной славой трудной теоретической проблемы. То, что велит ум, исполняют ноги, руки и язык; то, что воздействует на ухо и глаз некоторым образом связано с тем, что воспринимает сознание; гримасы и улыбки выдают мысленные состояния, а телесные наказания, хочется надеется, приводят к нравственному исправлению. Однако действительные взаимодействия эпизодов приватной и публичной истории человека остаются тайной, так как они не принадлежат ни к одному из этих разрядов. Их нельзя представить в автобиографии событий внутренней жизни человека, и точно так же их невозможно выявить в биографическом описании событий внешней жизни этого человека, сделанном кем-то другим. Ни самоанализ, ни лабораторный эксперимент не позволяет отследить их. Они являются теоретическими воланами, которые без конца перебрасываются от физиолога к психологу и обратно от психолога к физиологу.
