355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гилберт Райл » Понятие сознания » Текст книги (страница 13)
Понятие сознания
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 02:50

Текст книги "Понятие сознания"


Автор книги: Гилберт Райл


Жанр:

   

Философия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

Утверждения такого типа характерны не только для описаний сознательных действий и реакций людей. Когда мы описываем кусок сахара как растворяющийся, наше описание является более событийным, нежели когда мы описываем его как растворимый. Однако наше описание является более диспозициональным, нежели когда мы описываем его как намокший. Когда птица описывается как совершающая перелет, высказывается нечто более событийное, нежели тогда, когда она описывается как перелетная, но более диспозициональное, чем когда она описывается как летящая в сторону Африки. Кусок сахара и птица в данных ситуациях должны были бы делать то, что они фактически делают, но, если бы возникли другие обстоятельства, они делали бы также много других вполне определенных вещей.

Описание птицы как совершающей перелет более сложно, нежели описание ее как летящей в сторону Африки. Но эта большая сложность состоит не в том, что тут якобы описывается больше происшествий. Описывается одна и та же вещь – что птица в данный момент летит на юг. Утверждение «Это перелетная птица» не сообщает нам больше событий, нежели утверждение «Она летит на юг». Однако первое утверждение сообщает нам и о многих возможных событиях в отличие от утверждения «Она летит на юг». Первое может оказаться ложным в большем числе случаев, и потому оно существенно информативнее.

Это связано с весьма распространенным использованием слов «потому что», отличным от всех ранее рассмотренных употреблений. Оба утверждения – «Птица летит на юг» и «Птица совершает перелет» – являются сообщениями о некоторых событиях. На вопрос: «Почему птица летит на юг?» – можно дать вполне уместный ответ: «Потому что она совершает перелет». Однако процесс перелета ничем не отличается от процесса полета на юг. Поэтому перелет не может быть причиной того, почему птица летит на юг. К тому же, предложение «Потому что она совершает перелет» говорит не то же самое, что предложение «Потому что она перелетная», поскольку первое предложение является сообщением о событии. Мы можем сказать, что фраза «Она совершает перелет» описывает процесс полета отчасти в терминах описания событий, отчасти в объяснительных и предсказательных терминах. Сама по себе она не утверждает никакого закона, однако описывает событие в терминах, подразумевающих определенный закон. Фраза «Совершает перелет» сообщает известную биологическую информацию, подобно тому, как глагол «растворяется» передает информацию химическую. Фраза «Птица совершает перелет» дает право на вывод «Это перелетная птица», подобно тому, как фраза «Сахар растворяется» дает право на вывод «Он растворим». Аналогичным образом, когда мы спрашиваем, почему человек читает определенную книгу, на это можно дать вполне уместный ответ; «Потому что ему интересно то, про что он читает». Однако тут не происходит двух параллельных процессов – чтения и испытывания интереса к тому, что читают. Поэтому интерес не есть причина чтения. Но в то же время интерес объясняет чтение таким же общим (а не конкретным) образом, каким совершение перелета объясняет, почему птица летит на юг.

Итак, я указал на некоторый факт относительно понятий внимания, а именно: вполне осмысленно приказывать быть внимательным, обращать внимание, соблюдать осторожность, учиться прилежно и т. п. Столь же осмысленно человек может говорить о самом себе, что он сосредоточил внимание, соблюдает осторожность и пр. Конечно, очевидно, что нельзя приказать только сосредоточить внимание или обратить внимание. Следует добавить, что именно надлежит внимательно делать. Например, школьнику, корректору и пациенту глазного врача могут сказать, что нужно внимательно прочитать определенный отрывок текста. Ученик нарушит этот приказ, если будет обращать внимание на опечатки, а не на суть изложенного; корректор нарушит приказ, если будет вдумываться в суть, а не обращать внимание на опечатки; а пациент глазного врача должен сообщать не об опечатках и не о сути, а только о четкости или расплывчатости, яркости или бледности напечатанных букв. То же самое, очевидно, относится к вниманию вообще. Нельзя просто сказать, что человек интересуется, поглощен или пытается; надо сказать, что он, например, с интересом читает статью, поглощен ужением рыбы или пытается влезть на дерево. Подобным же образом слова «наслаждаться» или «испытывать отвращение» требуют дополнений, производных от активных глаголов, например к «плаванию», «слушанию Баха» или «безделью».

Когда человек описывается как направляющий свое внимание на какое-то определенное действие или реакцию, мы вправе сказать, что он «думает» о том, что он делает или испытывает, на что направляет внимание. Это не означает, что он обязательно сообщает самому себе о том, что он делает или испытывает. Он не обязан, хотя и может это делать, бормотать самому себе комментарии, критику, указания, поощрения или оценку ситуации; а если бы он все это проделывал, можно было бы снова спросить, думает ли он о том, что бормочет, или нет. Иногда нездоровое увлечение самокомментариями, как в случае Гамлета, считается знаком отсутствия внимания к тому, что человек делает, именно потому, что он направляет свое внимание на вторичную задачу обсуждения с самим собой своей основной задачи. А иногда человек, пытающийся говорить по-французски, сам отвлекает себя от этой задачи, обсуждая с самим собой по-английски, как ему построить французскую фразу. Думать или быть внимательным к тому, что делаешь, вовсе не предполагает составления связного описания своих действий. Последнее есть просто один из возможных примеров того, как можно думать о том, что делаешь, или быть внимательным к тому, что делаешь. Это есть один из видов, а не причина и не условие внимательного действия. Но, конечно, дидактическое проговаривание, если оно осмысленно проводится и осмысленно воспринимается, часто становится необходимым руководством при исполнении некоторых действий. Есть много вещей, которых мы не можем сделать или не можем сделать хорошо, если не будем внимательны к надлежащим и своевременным инструкциям, даже если авторами этих инструкций являемся мы сами. В таких случаях, пытаясь что-то сделать, мы одновременно стараемся давать себе правильные и своевременные инструкции и следовать им.

Рассмотрим теперь тип действий хотя и совершенно нетворческих, но требующих известной степени внимания (действия инстинктивные, привычные и рефлекторные внимания не предполагают). Солдат, который чистит свой штык, повинуясь приказу, может производить те же самые движения, что и человек, чистящий штык с любой другой целью. «Повинуясь» не означает, что его мускулы выполняют какие-то особые действия. Это также не означает и не подразумевает, что человек обсуждает сам с собой то, что он делает, или дает себе инструкции. Ибо солдату не приказывали ничего подобного. И даже если он это делает, это не объясняет его действий, потому что следование собственным инструкциям будет просто еще одним примером действий повиновения. Однако «чистить свой штык, повинуясь приказу», означает, разумеется, чистить его, думая, что это и есть действие, требуемое приказом. Солдат не делал бы этого, если бы он получил другой приказ или неправильно расслышал данный. Если его спросить, почему он это делал, он, не колеблясь, сослался бы на приказ.

Разумеется, он не делает одновременно двух вещей, а именно чистит штык и повинуется приказу, подобно тому, как перелетная птица одновременно и совершает перелет, и летит на юг. Он повинуется приказу тем, что чистит штык. Вопрос: «Внимателен ли он по отношению к приказу?» – имеет вполне удовлетворительный ответ: «Да, он стал чистить штык, как только получил приказ». Хотя, разумеется, могло быть и так, что солдат не слышал приказа и стал чистить штык для собственного удовольствия, что по чистой случайности совпало с поступлением приказа. В таком случае было бы неправильно говорить, что он чистит свой штык, повинуясь приказу.

Мы могли бы сказать, что первой задачей для него является подчинение любому приказу, какой отдает сержант. Если мы спросим: «На что направлено его внимание?» – то правильным ответом будет: «На приказы сержанта». Он взялся чистить штык только потому, что сержант это приказал. Описание установки его сознания содержит прямую отсылку к приказу и только косвенную, ибо обусловленную приказом, отсылку к чистке штыка. Действие солдата, так сказать, заключено в кавычки: он делает это как именно то, что было приказано. Окажись приказ иным, он и делал бы что-то другое. Структура его сознания такова, что он делает то, что ему приказывают, включая чистку штыка. Его чистка штыка обусловлена и предсказуема, если известен приказ, ибо она является функцией от значения переменного условия – приказа.

Аналогично имитатор произносит только те слова и делает только те жесты, которые производил оригинал. Если бы последний действовал по-другому, иначе действовал бы и имитатор. Последний вовсе не обязан постоянно говорить себе или окружающим, что вот, мол, как действовал оригинал. Обезьянничанию совсем необязательно должно предпосылаться введение или объясняющий комментарий; да зачастую имитатор и не может этого сделать, поскольку способность описывать развита у него гораздо меньше, чем способность подражать.

Но какое значение имеет слово «как» в сообщении, что некто делает, как предписывает приказ, или как оригинал, или как упражнение в каком-то деле, или как средство для некоторой цели, или как игру; или, в общем случае, как реализацию некоторой программы? В чем состоит различие между чисто автоматическим выполнением последовательности операций и стремлением соответствовать определенным требованиям путем выполнения той же самой последовательности операций? Или: в чем различие между чисткой штыка в силу приказа и чисткой его, чтобы им воевать?

Сказать, что солдат чистит свой штык с определенной целью, а именно выполнить приказ или защитить себя, было бы, конечно, правильно, но недостаточно, ибо суть вопроса состоит в следующем: если мы признаем, что фразы «Птица совершает перелет» и «Солдат чистит штык, повинуясь приказу» обе являются смешанными категорическими утверждениями, то в чем тогда состоит разница между ними, которую мы выражаем теми словами, что солдат сосредоточивает внимание и действует с определенной целью, а птица – нет?

По крайней мере частичный ответ состоит в следующем. Когда мы говорим, Что кусок сахара растворяется, что птица совершает перелет, а человек мигает, то это не подразумевает, что сахар обучен погружаться в воду, птица выучилась улетать осенью на юг, а человека натренировали в некоторых случаях мигать. Но когда мы говорим, что солдат чистит свой штык, повинуясь приказу или чтобы защищать себя, это подразумевает, что он обучен определенным кавыкам и их еще не забыл. Новобранец, услышавший подобный приказ или увидевший врага, еще не знает, что ему делать со штыком. Возможно, он даже не знает, как истолковывать приказы и их исполнять.

Не все приобретенные способности и склонности можно охарактеризовать как свойства сознания. Привычка спать на правом боку не является свойством интеллекта или характера; манера произносить (вслух или в уме) слово «Твидледи», услышав слово «Твидледум», есть приобретенная привычка, хотя навряд ли нас этому обучали. Она просто приклеилась к нам, мы не предпринимали никаких к тому усилий и ни для чего это обычно не используем. Случай, когда некоторый навык приклеивается к нам сам собой, без всяких наших усилий, является вырожденным случаем процесса обучения. Даже когда мы старательно учим наизусть стихи, то это, хотя и представляет собой самую примитивную форму обучения, дает нам не только ничего особо не значащую способность повторять эти стихи, но и гораздо более ценную способность приобретать в процессе обучения разнообразные способности. Это первая ступень на пути к тому, чтобы стать вообще обучаемым.

Дети, малообразованные люди, солдаты старого закала и некоторые педагоги считают, что образование состоит в простом приобретении способности точно воспроизводить преподанные уроки. Но такое представление ошибочно. Если ребенок может только воспроизводить всю таблицу умножения от начала до конца, но больше ничего не умеет с ней делать, то мы скажем, что он только начал изучать умножение. Нельзя сказать, что он действительно выучился умножению, пока он не сможет самостоятельно и правильно решить любой пример на умножение не очень больших чисел и типовую задачу вроде: сколько пальцев находится в комнате, если в ней присутствуют шесть человек? Не назовут обученным скалолазом того, кто способен справляться только с той скалой, на которой его обучали. Учиться – значит приобретать способность совершать правильные или уместные шаги в любой ситуации определенного рода. Это, значит, быть готовым к проблемам, варьируемым в некоторых пределах.

Когда мы описываем человека как делающего сейчас что-то с некоторой степенью внимания определенного рода, то это значит не только то, что он определенным образом подготовлен к такой деятельности, но и то, что он сейчас столкнулся с конкретной задачей и встретил ее как одну из задач определенного типа, которые могли бы ему встретиться. Структуру его сознания можно описать как «готовность», ибо он, во-первых, делает то, что он делает, с готовностью делать именно это и именно в такой ситуации, и, во-вторых, он готов делать еще что-то в там же духе в других ситуациях, с которыми он мог бы столкнуться. Когда мы описываем водителя как внимательного и предусмотрительного, из этого не следует, что ему приходит в голову, что, например, с той стороны улицы может появиться осел. Он может быть готов к подобным происшествиям, не предвосхищая каждое из них конкретно. В то же время он мог бы и предвосхищать их, однако оказаться к ним не готовым.

Ранее в этой главе я пытался объяснить, почему, хотя концентрация внимания на некоторой задаче состоит не в том, что к действию по выполнению задачи присоединяется еще созерцание и контролирование своих действий, мы все же ожидаем от человека, концентрирующего свое внимание на чем-либо, что он будет способен сразу ответить нам, чем он занимался. Внимание не является вторичной деятельностью, сопровождающей иную, первичную; и тем не менее оно подразумевает, что ответы на вопросы относительно первичного занятия пребывают на кончике языка внимательно действовавшего человека. Как я могу знать о том, что я делал или ощущал, когда был внимателен, если само внимание не включает в себя исследование того, что я делаю или чувствую? Как я могу теперь описать нечто, если до того я не осуществлял наблюдения за этим?

Ответ частично заключается в следующем. Далеко не всякий разговор состоит в передаче элементов общего знания, и, уж конечно, самые примитивные разговоры не таковы. Например, мы не начинаем разговаривать с малышом, сообщая ему названия предметов, которыми он еще не интересуется. Мы начинаем, называя ему имена вещей, которые его интересуют. Использование имен вещей накладывается на интерес к ним. И когда мы даем ребенку наставления, советы, примеры, упреки и поощрения по ходу его собственных действий, мы поступаем примерно сходным образом: не ждем, когда ребенок сядет совершенно праздно, чтобы его учить. Вообще тренировка в каком-то виде деятельности неразрывно связана с самой деятельностью. Попытка сделать какую-то вещь и есть попытка выучиться делать такие вещи; обучаясь делать нечто, ребенок одновременно обучается лучше понимать и лучше применять полученные им уроки. При этом он осваивает также парные роли наставника и ученика. Он обучается тренировать самого себя и концентрировать внимание на собственной тренировке, т. е. приспосабливать свои действия к собственным словам.

Хороший спортивный судья не свистит в свисток непрерывно. И тренированный игрок не перестает быть собранным и сконцентрированным на игре, едва услышав судейский свисток. Скорее, наоборот: если игрок все время ждет свистка судьи, это означает, что он не сконцентрировался на игре. И всех нас выучили быть в некоторой степени собственными судьями. Хотя мы редко свистим в свои судейские свистки, но если ситуация требует этого, то мы почти все время готовы их применить.

Судья вмешивается в ход игры, чтобы проявить власть, а не для того, чтобы давать описания или информацию. Его назначение состоит в том, чтобы способствовать нормальному протеканию игры, а не в том, чтобы отвечать на вопросы журналистов. Он осуществляет руководство и штрафует, а не информирует о ходе игры. Но для того чтобы быть готовым правильно судить в любой игровой ситуации, ему приходится внимательно следить за этими ситуациями и потому быть готовым в любой момент дать сообщение, которого ждут журналисты. Поскольку он знает, какое дать указание, он знает, как обстоят дела, и может об этом сообщить. Грубо говоря, ему достаточно только сменить интонацию с повелительной на повествовательную. Сообщать об игре в изъявительном наклонении сложнее, потому что требует большей невозмутимости.

Сходным образом все мы в случае надлежащей подготовки можем в большинстве случаев давать самим себе предписания, советы и выносить вердикты, более или менее уместные и способствующие тому, чем мы в данное время занимаемся. Когда мы переходим от инструктирования самих себя к правильному описанию ситуации (в ответ на чей-то вопрос), нам не приходится предпринимать особое исследование. Достаточно переформулировать то, что мы уже сами себе говорили. Знать, как надо действовать, чтобы соответствовать некоторым требованиям, – это означает также и знать, что ответить на другие требования. Когда мы не в состоянии в качестве наставника или судьи сказать что-то вразумительное самим себе, например, когда удается придумать удачную шутку, сочинить стихи или вдруг понять характер другого человека, то немногое мы можем и другим рассказать о том, как мы это сделали. Тогда мы говорим о «вдохновении» и «интуиции», что избавляет от дальнейших вопросов.

(5) Достижения

Есть и другой класс слов, обозначающих события и заслуживающий нашего внимания. Речь идет о словах, которые я в другом месте назвал «словами достижения» и «словами успеха», а также об их антонимах – «словах провала», «словах ошибки», «словах упущения». Это самые настоящие слова для обозначения событий, ибо вполне можно сказать, что кто-то достиг цели в определенный момент, регулярно разгадывает анаграммы, моментально схватил смысл шутки или быстро нашел свой наперсток. Некоторые слова данного класса обозначают более или менее внезапные кульминации или развязки, другие – более или менее продолжительные действия. Наперсток найден, шахматная партия выиграна, гонка выиграна – и все это происходит в определенный момент. Но секрет хранится, врат подавляется, лидерство удерживается в течение длительного промежутка времени. Разглядеть в небе ястреба – это один вид успеха, а не потерять его из вида – другой.

Мы обычно описываем такие удачи и их сохранение с помощью активных глаголов, таких как «победить», «извлечь», «раскрыть», «найти», «исцелить», «убедить», «доказать», «обмануть», «отпереть», «сохранить», «скрыть». Данный грамматический факт повинен в там, что многие (но не Аристотель) забыли об отличии логического поведения глаголов данного класса и других глаголов активности или процесса. Различия между такими, например, глаголами, как «играть» и «выиграть», «лечить» и «излечить», «искать» и «найти», «хватать» и «удержать», «слушать» и «слышать», «смотреть» и «видеть», «ехать» и «приехать», если они вообще замечались, истолковывались как различия между взаимосвязанными видами деятельности, тогда как на самом деле они состоят не в этом. Упустить эти различия совсем нетрудно, поскольку мы весьма часто используем глаголы достижения для обозначения деятельности по разрешению некоторой задачи в случае хороших шансов на успех. Иногда о бегуне могут с самого старта говорить, что он выигрывает забег, хотя он может и не победить на финише; врач может хвастаться, что он исцеляет воспаление легких у своего пациента, хотя лечение и не приводит в конце концов к желаемому результату. Слово «слышать» иногда используется как синоним для «слушать»; частенько говорят «я починю» вместо «я попытаюсь починить».

Первое большое различие в логической силе глаголов задачи (task verb) и соответствующих глаголов достижения состоит в том, что с помощью глагола достижения мы утверждаем, что достигнуто некоторое положение дел, а не только осуществлялась (если вообще осуществлялась) направленная на это деятельность. Чтобы бегун победил, мало, чтобы он добежал до финиша, нужно, чтобы остальные прибежали после него. Чтобы врач вылечил пациента, необходимо, чтобы он лечил и чтобы пациент выздоровел; чтобы искавший нашел наперсток, нужной чтобы наперсток находился в том месте, где его искали; чтобы математик доказал теорему, она должна быть истинным математическим предложением и действительно вытекать из тех посылок, из которых он пытается ее вывести. Автобиографический отчет действующего лица обо всех его действиях и чувствах сам по себе еще не позволит определить, была ли его деятельность успешной. Он может заявлять претензию на успех, однако отказаться от нее, обнаружив, что, несмотря на все его усилия, что-то все равно не получается. Я откажусь от своего заявления, что нашел опечатку в корректуре или что я убедил своих избирателей, если обнаружу, что в корректуре нет опечаток или что избиратели отдали свои голоса моему политическому оппоненту.

Вследствие этого общего различия всегда осмысленно (хотя, разумеется, не всегда верно) полностью или частично объяснять успех удачей. Часы удается починить, хорошенько стукнув по ним кулаком, а клад можно найти, капая землю в своем огороде.

Отсюда следует также, что могут быть достижения без всякой предварительной направленной на эту цель деятельности. Иногда мы находим вещь, Когда ее не ищем, получаем предложения работы, даже не рассылая предварительно свои резюме, и приходим к правильному заключению, еще не взвесив как следует все данные. Если что-то получается без труда, мы часто говорим, что это нам «дано». Так можно сказать про легкую добычу. А если результат достался нелегко, мы говорим, что он «сделан», «заработан».

Когда о ком-то говорят, что он боролся и победил или поехал и доехал, то вовсе не имеют в виду, что он сделал две вещи. Просто он сделал одну вещь с определенным результатом. Сходным образом, если человек стремился, но не преуспел, отсюда не следует, что он последовательно сменил два занятия. Он сделал одну вещь, которая оказалась неудачной. Поэтому мы ожидаем от человека, пытающегося достичь какой-то цели, что он способен и без особого исследования сказать, что он делает; однако мы не ожидаем от него, что он всегда без труда может сказать, чего он добился. Достижения и неудачи не являются объектами того, что часто, хотя и неудачно, называют «непосредственной очевидностью». Это не действия, операции или поступки, но то обстоятельство, что известные действия, операции или поступки имели определенные результаты.

Вот почему можно осмысленно сказать, что кто-то стремился напрасно или не напрасно, но нельзя сказать, что он попал в мишень напрасно или не напрасна; что он лечил своего пациента усердно или небрежно, но не то, что он его вылечил усердно или небрежно. Мы можем сказать, что он скользит взглядом по заборам на улице быстро или медленно, по порядку или как попало, но мы не скажем, что он быстро или медленно, систематически или беспорядочно увидел гнездо. Наречия, подходящие для глаголов задачи, по большей части неприменимы для глаголов достижения. В частности, наречия, подходящие для глаголов внимания, такие как «тщательно», «внимательно», «усердно», «бдительно», «сознательно», «упрямо», столь же неприменимы к таким глаголам, обозначающим познавательную деятельность, как «открыть», «доказать», «решить», «обнаружить», «видеть», как и к глаголам типа «прибыть», «починить», «купить» или «завоевать».

Существует много глаголов, относящихся к событиям, которые используются для описания элементов познавательной деятельности человека. Однако одни из них являются глаголами задачи, а другие – глаголами достижения. Игнорирование данного различия является источником многих философских головоломок, а также теорий, изобилующих загадочными скрытыми сущностями. Постулируются особые когнитивные акты и операции, которые должны соответствовать глаголам типа «видеть», «слышать», «обонять», «дедуцировать» или «вспоминать» таким же образом, каким обычные известные действия соответствуют глаголан «играть», «бегать», «смотреть», «слушать», «спорить» или «говорить», как будто сказать про человека, что он посмотрел и увидел, – это то же самое, что сказать, что он гулял и напевал, тогда как это подобно тому, как мы скажем, что человек ловил и поймал или искал и нашел. Но только глаголы восприятия в отличие от глаголов поиска не могут уточняться такими наречиями, как «успешно», «напрасно», «методично», «неэффективно», «прилежно», «лениво», «стремглав», «осторожно», «неохотно», «ревностно», «послушно», «осмотрительно» или «конфиденциально». Глаголы восприятия не относятся к поступкам или занятиям; a fortiori они не могут относиться к тайным, ненаблюдаемым поступкам или приватным занятиям. Они, так сказать, принадлежат словарю не игрока, а спортивного судьи. Они говорят не о том, как мы пытаемся что-то сделать, но о вещах, которые нам удаются благодаря нашим усилиям или везению.

Эпистемологи иногда признаются в том, что предполагаемые виды когнитивной деятельности, соответствующие глаголам «видеть», «слышать» или «дедуцировать», оказываются странно неуловимыми. Если я увидел ястреба, я тем самым нашел ястреба, но я не обнаруживаю своего видения ястреба. Последнее кажется особым видом прозрачного процесса – прозрачного в том смысле, что, в то время как ястреба найти можно, нам не удается найти ничего такого, что соответствовало бы глаголу в словосочетании «увидеть ястреба». Правда, загадка исчезает, если вспомнить, что глаголы «видеть», «заметить» и «найти» обозначают не процессы, не опыт, не активность. Они не обозначают таинственные неуловимые действия и реакции; точно так же глагол «победить» не обозначает таинственную неуловимую часть соревнования, а глагол «открыть» не обозначает таинственную неуловимую часть поворота ключа. Причина, почему я не ногу уловить себя видящим или дедуцирующим, заключается в том, что данные глаголы нельзя сочетать со словосочетанием «наблюдать в себе». Слова «видеть», «дедуцировать» или словосочетание «сделать мат» не могут быть ответами на вопросы типа «Что вы делаете?» или «Что он испытывает?».

Различие между глаголами задачи и глаголами достижения или глаголами попытки и глаголами получения результата позволяет разрешить и еще одно теоретическое затруднение. Как уже давно было замечено, к глаголам типа «знать», «открывать», «разрешать», «доказывать», «воспринимать», «видеть» и «наблюдать» (по крайней мере, в определенных стандартных употреблениях глагола «наблюдать») неприложимы наречия «ошибочно» и «неправильно». На основании этого эпистемологи истолковали данные глаголы как обозначения особых видов действий или опыта, что заставило их допустить, будто люди обладают особыми процедурами безошибочного исследования. Они не нуждается, да и не могут нуждаться в том, чтобы их выполняли осторожно и тщательно, ибо они не оставляют для этого никакого места. Логическая невозможность открытия, в котором ничего не было бы открыто, или доказательства, которое бы ничего не доказывало, была неправильно истолкована как прямо-таки причинная невозможность заблуждаться. Если только следовать правильным путем или использовать лишь надлежащие познавательные способности, то безошибочные наблюдения или самоочевидные истины получатся сами собой. Поэтому люди оказываются иногда непогрешимыми. Сходным образом если попадание в бычий глаз рассматривать как особый вид прицеливания, а исцеление – как частный вид лечения, то отсюда чисто логически будет следовать, что существуют особые безошибочные способы целиться или лечить. Следовательно, будут существовать непогрешимые стрелки и доктора.

Другие эпистемологи, не желая приписывать людям непогрешимость, заняли не менее невероятную позицию. Они использовали данные глаголы достижения как обозначения особых операций и опыта, которые не могут быть ошибочными независимо от их результата. Мы можем знать то, чего нет на самом деле, доказывать неправильными доказательствами, решать проблемы ошибочно или видеть то, чего нет. Но такая позиция похожа на то, как если бы мы сказали, что можно попасть в цель «снаружи» мишени, или излечить пациента, усугубив его состояние, или победить в беге, придя к финишу последним. Разумеется, нет никакой логической несовместимости между поражением человека в соревновании по бегу и его заявлением, что он выиграл его; между усугублением болезни пациента и заявлением врача, что он излечил его. Когда некто просто говорит: «Я вижу ястреба», из этого вовсе не следует, что тут вообще есть ястреб, хотя из истинного утверждения «Я вижу ястреба» это действительно следует.

Такая ассимиляция некоторых так называемых когнитивных глаголов в общий класс глаголов достижения ничего не проясняет. Тот факт, что логическое поведение глагола «дедуцировать» в известных отношениях подобно поведению глаголов и глагольных оборотов типа «выиграть», «поставить мат», «открыть», не означает, что данные группы слов сходны во всем. Глагол «дедуцировать» не во всех логических отношениях подобен словосочетанию «прибыть в Париж». Моя аргументация имела прежде всего негативную цель: показать, почему соблазнительно и почему ошибочно постулировать таинственные действия и реакции, соответствующие некоторым обычным словам и оборотам, с помощью которых человек описывает случившиеся с ним события.

Глава VI. Знание о себе

(1) Предисловие

Естественным коррелятом теории, согласно которой сознание образует некий мир, отличный от «физического мира», является теория, допускающая особые способы обнаружения содержаний этого особого мира. Эти способы дублируют наши способы обнаружения предметов физического мира. С помощью чувственного восприятия мы удостоверяемся в том, что существует и происходит в пространстве; следовательно, рассуждают сторонники такой теории, мы удостоверяемся в том, что происходит в сознании, тоже с помощью восприятия, только особого и тонкого, не требующего работы грубых телесных органов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю