Текст книги "Зарубежная фантастическая проза прошлых веков (сборник)"
Автор книги: Гилберт Кийт Честертон
Соавторы: Томас Мор,Ирина Семибратова,Сирано Де Бержерак,Томмазо Кампанелла,Этьен Кабе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)
Воспитание (продолжение)
Нравственное воспитание
Я пришел к Динару до указанного часа, и мы вышли, беседуя.
– Вы догадываетесь, – сказал он мне, – что комитет воспитания и наши законодатели сделали для нравственного воспитания то же, что и для воспитания физического и умственного. Они сделали даже больше, если это только возможно, потому что душа и сердце человека нам кажутся более важными, чем его тело и ум.
Вы будете поэтому удивлены, если прочтете дискуссии наших философов и моралистов по этому предмету, а также огромное число рассмотренных ими вопросов и правил, одобренных ими.
Начальное нравственное воспитание опять-таки доверено семье, и главным образом матери, под руководством отца, а потому и на курсах материнства, О которых я вам уже говорил вчера, объясняют отцам и матерям все, что они должны делать, чтобы дети их, по мере возможности, стали совершенными нравственно и физически.
Вы были бы восхищены, если бы видели, с какой тщательностью матери и все те, кто находится около них, внимательно исследуют и направляют первые душевные движения и первые влечения молодого существа, чтобы пресечь дурные наклонности уже при их зарождении и развить в ребенке хорошие качества. Нигде, я убежден в этом, вы не найдете более нежных матерей и детей менее плаксивых, менее крикливых, менее сердитых, менее капризных, одним словом, менее избалованных.
Первое чувство, которое мать старается развить в своем ребенке, – это любовь к родителям, безусловное доверие и, следовательно, беспрекословное повиновение, крайности которого умеет устранить сама мать. Мать приучает ребенка нежно любить отца, а последний осмысливает его любовь к матери. Поэтому наши дети приучены почитать мать и отца и слушаться их, как высших благодетельных и мудрых божеств.
Как только ребенок физически окрепнет, его приучают самого себя обслуживать и делать все, что он может, без посторонней помощи. Так, например, ребенок с удовольствием чистит сам свое платье и приводит в порядок свою комнату, не подозревая даже, что в старое время он делал бы это только с чувством отвращения и стыда.
Потом его приучают даже обслуживать мать и отца, затем – более пожилых родных, за ними – старших братьев и сестер, затем – друзей и гостей, и нет ничего менее надоедливого и более любящего, чем наши дети, старающиеся хоть чем-нибудь услужить другим.
Ребенка приучают также заботиться о младшем брате или сестре, обслуживать и охранять их, и эта братская заботливость является одним из первых благ детства.
Так ребенок приучается ко всем домашним работам под руководством старших, которые предоставляют более молодым делать все, что они могут, и все эти работы, где каждый подает и получает пример, выполняются весело и с песнями.
Ежедневно ребенок встает в пять часов, зимою так же, как и летом. В продолжение часа или двух он занимается домашними работами в особом рабочем костюме, затем, всегда под надзором старшего, справляет свой туалет, о чистоте которого его приучают заботиться, так же как и о вкусе, грации и изяществе, но не из чувства тщеславия, а из чувства долга и приличия по отношению к другим. Затем он приступает к своим учебным занятиям, под надзором матери или старших, и готовит их до завтрака и отправления в школу.
Вы понимаете, сколько уроков заботливости, внимания и сноровки получает ребенок во время этих занятий по хозяйству и туалету и сколько других полезных уроков ему дают во время занятий и еды, всегда сопровождаемых лаской!
Вы понимаете также, как должны укорениться чувства любви между родными, покровительства и нежности со стороны старших к младшим, уважения и признательности со стороны младших по отношению к старшим!
Я уже сказал вам, что после трех лет, когда ребенок научился говорить, на несколько часов соединяют вместе всех детей с одной улицы, девочек и мальчиков, чтобы под надзором одной или нескольких матерей устроить прогулку или игры для укрепления здоровья детей. Но главная цель объединения – приучить их к обществу, равенству и братству – привычка, которую неустанно стараются еще больше развивать, как только дети начинают посещать школу.
Но вот и школа квартала. Посмотрите, какое монументальное здание, сколько надписей, сколько статуй, какой великолепный фасад! Сколько пространства кругом и какие прекрасные деревья! А сейчас вы увидите, какое великолепие внутри. Разве все это не свидетельствует о том, что республика рассматривает воспитание как первое из благ, а молодежь – как сокровище и надежду отечества! Разве не внушает все это детям нечто вроде религиозного почтения к воспитанию и к республике, которая дает его детям! Видите вы людей, входящих в ту дверь? Это наставники, которые направляются в свою залу.
Бьет девять часов, подождем немного, чтобы увидеть, как собираются дети. Вот они! Смотрите! Вот дети со всей улицы! Разве не похожи они на маленькую армию, составленную из двенадцати рот различного роста, возраста и в различных формах? Все дети всех семей собрались под руководством старшего в одном из зданий их улицы; и все дети с этой улицы, соединенные в этом здании, разделились по возрасту и по школам и отправились все вместе в школу.
Сегодня вечером, уходя из школы, они расположатся в порядке домов их улицы, и когда вся эта маленькая армия пройдет по улице, дети каждой семьи войдут в свой дом, дружески попрощавшись со своими товарищами.
Вы видите, как опрятны все они в своих особых формах для каждого возраста и какими они выглядят счастливыми, дисциплинированно приходя в школу! Теперь, когда пред вами прошли дети со всех улиц квартала, поспешим в большую залу!
Мы вошли в огромную залу, украшенную статуями людей, оказавших величайшие услуги делу воспитания, и я был приятно поражен, увидев столько же девочек, сколько и мальчиков.
– Смотрите, – сказал мне Динар, – вот все преподаватели и школьники, разделенные по школам. Послушайте теперь.
Я был восхищен, слушая, как эти тысячи детей пели все вместе два куплета гимна: первый – в честь Икара, второй – в честь какого-то другого благодетеля молодежи.
– Гимн имеет более ста куплетов, – сказал мне Динар, – и каждое утро школьники поют куплет об Икаре вместе с одним из других куплетов. Так приучаем мы детей к благодарности.
Я вижу, вы удивлены тем, что нашли здесь девочек. Знайте, что они вошли в другую дверь; все здание разделено на две большие отдельные части; одна – для девочек, другая – для мальчиков, с несколькими общими залами.
– Как, – воскликнул я, – девочки от пяти до шестнадцати лет в одной зале вместе с мальчиками того же возраста?
– Конечно! И без всякого неудобства, и даже со множеством преимуществ, потому что мы приучаем мальчиков с детства, в семье и школе, относиться ко всем девочкам, как к собственным сестрам, а девочек – внушать к себе уважение своей благопристойностью.
Рассматривая стыдливость как охрану невинности и украшение красоты, мы развиваем в ребенке чувство стыдливости не только в отношениях между обоими полами, но и между девушкой и ее подругами, даже между мальчиком и его товарищами.
Дети теперь в классах, войдем в один из них.
– Смотрите, – сказал мне Динар, – как внимательны и почтительны дети, как ласково говорит с ними учитель! Смотрите также, как все чисто! Ни одного чернильного пятна ни на столах, ни на платьях! Перочинный ножик служит только для чинки перьев! Так могущественна привычка к порядку и чистоте!
Посетив классы, составленные либо из мальчиков, либо из девочек, и другие – для обоих полов, разделенные легкой перегородкой, мы последовали за детьми в гимнастический зал, где увидели множество аппаратов и приспособлений для гимнастических упражнений. Мы там видели также мальчика десяти лет, который забрался на мачту, вышиной в тридцать футов, отвязал веревки, привязанные к горизонтальному блоку, и спустился, соскользнув вниз вдоль столба.
Нам рассказали, что накануне другой мальчик того же возраста взобрался на блок и прыгнул с высоты в тридцать футов, не причинив себе никакого вреда. Но так как это было запрещено, потому что он рисковал сломать себе ногу, его будут судить за непослушание, и мы сможем присутствовать на этом суде.
В то время как дети возвращались в класс, мы пошли осмотреть две школы плавания, которые находились во дворе; одна – для мальчиков, другая – для девочек. Динар показал мне купальный костюм для каждого из обоих полов и объяснил, что когда ребенок уже умеет плавать, его приучают это делать в полном одеянии, чтобы он мог спастись, если бы упал в воду одетый; его обучают также, как надо спасать другого человека, если он тонет, ибо не пренебрегают никаким случаем, чтобы научить детей быть полезными своим близким.
В ожидании суда над маленьким недисциплинированным прыгуном мы пошли погулять по двору.
– В чем заключаются, – спросил я Динара, – награды, присуждаемые с целью возбудить соревнование?
– Ни в чем, ни в премиях, ни в венках, ни в отличиях, потому что, желая укоренить в детях чувство равенства и братского благоволения, мы весьма остерегались бы создавать отличия, которые возбуждали бы эгоизм и честолюбие одних и в то же время зависть и ненависть других. Мы, впрочем, имеем столько других средств развивать в детях любовь к занятиям, что считаем полезным скорее сдерживать, чем разжигать пыл учащихся. Единственное отличие, которого желают дети, это быть выбранным – в качестве самого способного и самого достойного – руководить и наставлять товарищей под наблюдением учителя. И это отличие тем более почетно в их глазах, что выборы, как и все экзамены, производятся самими школьниками под надзором учителя.
Поэтому у нас нет лентяев, а если случайно и находятся такие, то вместо того, чтобы еще увеличить их отвращение к занятиям, перегружая их в виде наказания трудом, мы удваиваем мягкость, ласки и заботы, чтобы внушить им вкус к занятиям.
Неспособных детей у нас не больше, чем ленивых, и если такие находятся, то вместо того, чтобы сердиться на них, мы удваиваем терпение, интерес и усилия, чтобы помочь им победить несправедливое неравенство природы.
Ненавидеть неспособных и даже ленивых детей и дурно с ними обращаться кажется нам несправедливостью, нелепостью, безумием, почти варварством, менее простительным для наставника, чем пороки для ребенка.
У нас даже весьма мало других проступков, заслуживающих наказания, а сами наказания – легкие, и состоят они в лишении виновного некоторых удовольствий или даже некоторых занятий, а главным образом в публичном порицании.
Впрочем, все наказания школьников установлены так же, как и их обязанности и проступки в Своде школьника. И чтобы облегчить выполнение правил этого свода, школьники сами его обсуждают и голосуют, принимая его, таким образом, как собственное произведение и заучивая наизусть, чтобы лучше его применять. Пять лет назад этот свод обсуждался одновременно во всех школах и был принят школьниками почти единогласно.
Когда совершен проступок, школьники организуют свой суд, определяющий проступок и выносящий по нему приговор. Но вернемся в большую залу, и мы, вероятно, скоро увидим один из этих школьных судов.
Зал был уже полон. Как и утром, все учителя и школьники были налицо. Один из самых старших школьников должен был выступить обвинителем, пять других – предложить наказание, а все остальные составляли жюри.
Изложив дело, учитель, руководивший прениями, призвал обвинителя к умеренности обвинения, обвиняемого – защищаться без страха, свидетелей – давать показания без лжи, присяжных – отвечать, следуя своей совести, и судей – применять закон без пристрастия.
Обвинитель выразил сожаление, что ему приходится обвинять брата, и свое желание, чтобы он оказался невиновным. Но он понял, что свод – дело всех школьников и обвиняемого; предписания Свода, все его запреты и все наказания установлены в интересах всех и каждого; обвиняемый мог убить или ранить себя, прыгая с высоты мачты, и общий интерес требует его наказания, если он виновен, но еще больше – его оправдания, если он невиновен.
Маленький обвиняемый защищался с уверенностью. Он откровенно признал, что спрыгнул, он признался, что нарушил закон и заслуживает наказания, хотя и раскаивается в своем непослушании. Но он был увлечен желанием показать товарищам свою смелость и уверенностью, что не причинит себе никакого вреда.
Другой школьник заявил, что он сам совершил проступок, побуждая его спрыгнуть и забыв запрещение закона. Третий, вызванный в качестве свидетеля, сказал, что видел, как обвиняемый прыгнул, и ему, к сожалению, приходится заявить об этом по обязанности говорить правду.
Защитник признал, что совершен проступок, но он выставил как смягчающее и извиняющее обстоятельство признание обвиняемого, его раскаяние и подстрекательство товарищей. Он просил жюри принять во внимание, что его друг – самый бесстрашный прыгун среди его товарищей по возрасту, и именно его бесстрашие и ловкость были причиной того, что он дал себя увлечь.
Обвинитель признал, что обвиняемый заслуживал бы венка, если бы его давали за бесстрашие прыгуна, но поставил вопрос, не было ли установлено запрещение именно с целью сдерживать бесстрашных и не следует ли применять этот закон главным образом к ним, чтобы охранить их от слишком рискованных затей.
Жюри единогласно признало обвиняемого виновным в нарушении Свода, но незначительным большинством присоединилось к мнению, что проступок извинителен.
Комитет пяти предложил не выносить другого наказания, кроме опубликования факта в школе. Собрание приняло это предложение, и Верховный совет учителей одобрил это решение.
Один из учителей в заключение напомнил детям, что они не должны теперь меньше любить маленького прыгуна, последнему – что он не должен меньше любить своих судей, всем – что они должны еще больше любить республику, которая столько сделала для их благополучия, и любить друг друга еще больше, чтобы быть достойными республики.
Я вышел изумленный и взволнованный всем, что видел, и проводил Динара, который возвращался к себе домой.
– Практический курс морали! – сказал я ему. – Я теперь хорошо понимаю ваших детей, ваших женщин, вашу нацию!
– И мы имеем, кроме того, специальный курс морали, который каждый проходит в течение двенадцати лет и познает все свои обязанности, все достоинства и добродетели, которые нужно приобрести, все недостатки и пороки, которых следует избегать. И этот курс, некогда столь пренебрегаемый и столь скучный, теперь является не менее привлекательным, чем другие, так как с ним связывают историю всех великих добродетелей и великих преступлений, знаменитых героев и знаменитых преступников.
Самые интересные книги, написанные нашими наиболее талантливыми авторами, наши романы, наши театральные пьесы – все содействуют воспитанию в его усилиях привить любовь к нравственности, и республика, неограниченная повелительница, не разрешает издавать никаких безнравственных произведений.
Вы даже можете сказать, что жизнь семьи есть постоянный практический курс морали, как вы только что назвали его, потому что, как только дитя раскрывает глаза, оно познает, повторяет и практикует только то, что нравственно: никогда, например, вы не увидите, чтобы дети лгали.
И зачем икарийские дети будут лгать, когда общность делает их такими счастливыми? Как могли бы они не любить эту общность и равенство, когда они дают им столько счастья!
Прощайте, я оставляю вас. Скажу вам только, что специальный «Журнал воспитания», распределяемый между учителями, держит их всегда в курсе всех новых открытий и улучшений, касающихся обучения.
Но вы ведь проведете вечер у моей матери вместе с Вальмором и его семьей. Мы сможем там поговорить немного о нашем гражданском воспитании.
Я уже два дня не видел Кориллу, и, несмотря на все мое возбуждение, мне казалось, что с тех пор прошло уже два века. Я испытывал сильную потребность видеть ее и слышать.
Поэтому я рано направился в дом ее семьи, чтобы провести там некоторое время, прежде чем направиться вместе с ними к госпоже Динаме.
Я еще не видел Кориллу такой красивой и любезной.
– А вот и вы, наконец, – сказала она, подходя ко мне. – Видно, что вам доставляет большое удовольствие видеть нас! Как могли вы не приходить два долгих дня и не засвидетельствовать своего почтения моему дедушке!.. Это плохо, очень плохо, и дедушка вами недоволен. Правда, дедушка? Но вы здесь… и мы прощаем… Ах, да, мы должны вместе петь у Динаизы! Посмотрим, не скомпрометирую ли я себя, когда буду петь с вами.
Мы спели.
– Неплохо, – сказала она, – и выйдет еще лучше, надеюсь, во второй раз.
Во все время пути она была чарующе весела. Вся маленькая семья госпожи Динаме была в сборе, и нас оказалось около сорока человек. Как все были ласковы, в особенности дети, какое было веселье, радость, счастье!
– Поистине вы счастливый народ, – сказал я Динару, с которым уселся в углу.
– Вероятно, самый счастливый народ на земле, – ответил он, – и это влияние нашей общности.
– И вашего воспитания.
– Да, и нашего воспитания, ибо без него общность была бы немыслима, а именно она приносит нам все радости и обязанности общественной и политической жизни.
Можно сказать, что уже с первых лет своей жизни дитя учится быть гражданином. Оно учится этому главным образом в школе, где обсуждение Свода школьника, экзамены, выборы и дискуссии учащихся подготовляют детей к гражданской жизни.
Но собственно гражданское воспитание начинается в восемнадцать лет, когда молодой человек знакомится с элементами литературы, ораторского искусства и всеобщей истории.
В более узком смысле оно состоит в углубленном изучении национальной истории, общественного и политического строя, конституции и законов, прав и обязанностей должностных лиц и прочих граждан.
Каждый школьник заучивает наизусть всю конституцию, и нет икарийца, который не знал бы в совершенстве всего, что касается выборов и избирателей, Национального представительства и представителей, народных собраний и национальной гвардии; нет ни одного, который не знал бы всего, что должностные лица могут и чего не могут делать, и всего, что закон разрешает или запрещает. Тот, кто пренебрег бы своим гражданским воспитанием, был бы лишен пользования гражданскими правами, и это было бы позором и несчастьем, которым никто не хотел бы себя подвергнуть.
Даже женщины знакомятся с элементами гражданского воспитания, чтобы не быть чуждыми ничему, что их интересует, и понимать все, что так сильно занимает их мужей.
Наконец, хотя мы надеемся, что у нас всегда будет мир, внутренний и внешний, все граждане являются членами национальной гвардии и обучаются от восемнадцати до двадцати одного года употреблению оружия и военным упражнениям; эти упражнения являются одновременно большим украшением национальных праздников, дополнением к гимнастике, полезным для тела и здоровья дополнением к гражданскому воспитанию.
В двадцать один год молодой человек – уже гражданин, и вы видите, что молодые икарийцы воспитаны так, чтобы быть хорошими патриотами, а также хорошими супругами, хорошими отцами, хорошими соседями, наконец, настоящими людьми.
Я мог бы прибавить, что это люди мира и порядка, ибо основной принцип гражданского воспитания, принцип, который их всегда заставляют применять на практике, состоит в том, что после свободного и исчерпывающего обсуждения, когда каждый может изложить свое мнение, меньшинство должно подчиниться без всякого сожаления большинству, потому что иначе не было бы другого способа решения, кроме грубой силы и войны, победы и завоевания, влекущих за собой тиранию и угнетение.
– При вашей общности и вашем воспитании, – сказал я ему, – у вас не должно быть много преступлений.
– Какие преступления у нас могли бы совершаться? – ответил Вальмор, который нас слушал. – Может ли у нас встречаться воровство какого-либо рода, когда у нас нет денег и когда каждый владеет всем, что он может пожелать? Не сумасшедшим ли нужно быть, чтобы воровать? И как могли бы быть у нас убийства, поджоги, отравления, когда невозможно воровство? Как возможны были бы у нас самоубийства, когда все у нас счастливы?
– Но, – ответил я, – убийства, дуэли и самоубийства могли бы совершаться и в силу других причин, например из любви или ревности.
– Наше воспитание, – опять ответил Вальмор, – делает из нас людей и учит нас уважать права и волю других, следовать во всем советам разума и справедливости. Икарийцы почти все философы, и они с детства умеют укрощать свои страсти.
– Вы видите, следовательно, – сказал Динар, – что общность одним ударом уничтожает и предупреждает воровство и воров, преступления и преступников, и мы не имеем поэтому нужды ни в трибуналах, ни в тюрьмах, ни в уголовных карах.
– Простите меня, милостивый государь, – вскричала Корилла строгим тоном, приближаясь к нам, – имеются воровство и преступления, воры и преступники, нужны трибуналы, чтобы их судить, и кары, чтобы их наказывать. И я, отнюдь не профессор истории, сейчас докажу это вам самым неопровержимым образом. Слушайте вы все! [Все дети подбежали к ней.] Я за полчаса успела уже охрипнуть, распевая, чтобы заслужить аплодисменты этих господ, а они не только лишают меня аплодисментов, которых я заслуживаю, но их болтовня мешает другим мне аплодировать. Вы, следовательно, воры [ «браво!»]. Больше того, – и это преступление еще ужаснее, – сейчас будет петь Динаиза, а эти господа продолжают трещать, чтобы мешать нам слушать ее! Они хотят принудить нас слушать их, точно они находятся на кафедре, ораторствуя о республике и общности! Вы, следовательно, смутьяны, захватчики [ «браво!»], и я обвиняю вас пред августейшим трибуналом, который заседает здесь [ «браво, браво!»], и призываю против вас всю строгость правосудия и законов [продолжительные аплодисменты]. Или, скорее, так как я опасаюсь, что могут подкупить недобросовестных судей [ропот], я вас хочу осудить сама, чтобы быть уверенной, что приговор будет справедлив [взрыв смеха]. Я вас поэтому объявляю виновными, уличенными в ужасном преступлении: в оскорблении музыки, и в наказание изгоняю вас из общности [ропот] или, вернее (так как сочувственные замечания, которые я слышу, предупреждают меня, что я хотела наказать невиновных вместе с виновными), я осуждаю вас обоих, солидарно и сообща, сначала слушать соловья, который будет петь, а затем самим выступить соловьями [повторное «браво!»].
– Суровые исполнители закона, – сказала она детям, – привести в исполнение приговор! Сперва установите тишину, а затем вы заставите осужденных петь.
Мадемуазель Динаиза пела, смущаясь и неуверенно, но таким божественным голосом, который вызвал аплодисменты, а у меня – почти слезы.
– А теперь, – сказала Корилла, – очередь за соловьем старшим [все дети подбежали к нему и, ухватившись за него ручками, тащили или толкали его]. И пусть он поет хорошо, или иначе ему грозит музыкальная юстиция!
– Сумасбродка, сумасбродка, – сказал Динар.
– Да, пусть сумасбродка, но вы, господин мрачный философ, имейте мудрость подчиняться время от времени сумасбродству.
Я тоже был принужден петь, сначала с Кориллой, а затем с мадемуазель Динаизой.
– А теперь, – сказала Корилла, – я буду присуждать призы и сделаю это со всем присущим мне беспристрастием. Внимание!
Ученый и красноречивый профессор пел, как простуженный соловей [взрыв смеха]; великий ученик коммунизма пел с Динаизой, как лиса, попавшая в западню [новый, еще более бурный взрыв смеха], а Динаиза пела, как испуганный соловей [продолжительный смех].
Что касается меня, Кориллы, то где безумец, который осмелился бы отрицать, что я богиня или королева пения? Я поэтому ожидаю аплодисментов такой просвещенной аудитории [гром аплодисментов] и приказываю, чтобы сейчас же были выданы прекрасные пирожки, которые приготовила Динаиза [да, да, да!], и все вкусные вещи, которые, как я видела, приготовлены, чтобы эти прекрасные певцы, отличающиеся в искусстве… красть лакомства… имели удовольствие… видеть, как мы будем их поедать [смех и «браво!»].
Вечер прошел восхитительно, в играх и смехе. Корилла просила у меня извинения за свои шалости таким тоном, который продолжал еще чаровать мой слух после того, как я уже долго не слышал ее голоса, и я провел ночь в чарующих снах: как маленькая птичка, прыгал я с цветка на цветок, преследуемый роем молодых девушек, избегая со страхом мадемуазель Динаизы и позволяя приблизиться ко мне Корилле, чтобы счастливо ускользнуть от нее как раз тогда, когда ее руки собирались меня поймать.
