Текст книги "Осколки"

Автор книги: Гидеон Меркурий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Я не видела саму атаку. Но я видела место после. И я... чувствовала его. – Она искала слова, чтобы описать неописуемое. – Это не просто ярость зверя. Это... пустота. Голод. Как будто сама мана в этом месте заболела, почернела. Она не пахнет жизнью. Она пахнет... ржавым железом и пеплом.

– Мана? – переспросил Гарн, насторожившись. – Ты уверена?

– Я чувствую её, – просто сказала Кайла. – В реагентах, что я ношу. В артефактах гномов. Это... другой вкус. Чужой, но не враждебный. А эта... она как рана на теле мира.

– Слышите? – Квасс вскочил. – Она подтверждает! Их алхимия калечит дух леса! Они несут порчу!

– Я не говорила, что это они! – резко парировала Кайла, ее хвост нервно дёрнулся. – Я сказала, что это другая порча. Та, что я чувствую у волков, не похожа на запах человеческих зелий.

– Но она пришла с их стороны! – настаивал Квасс. – И они первые пострадали. Может, это их же грех вернулся к ним, и теперь мы все заражены?

Взгляды старейшин стали тяжёлыми, подозрительными. Кайла видела, как рушится хрупкое равновесие. Межрасовое доверие в приграничье было тонким, как паутина. И сейчас его рвали грубыми руками страха.

– Мы не можем позволить страху ослепить нас, – сказала Ульфа, но в её голосе уже не было прежней уверенности. – Но мы не можем и игнорировать угрозу. Усилим патрули. Деревне людей... мы поможем, если попросят. Но будем настороже.

Совещание распалось. Старейшины вышли, их лица были омрачены тревогой. Кайла осталась стоять у огня, чувствуя, как холодок страха ползёт по её спине. Она думала о Томасе. О его силе. О его людях. Теперь стена недоверия вырастала между ними, и она была сделана не из дерева и камня, а из теней и дурных предчувствий.

Выйдя из Дома Совета, она увидела, как несколько молодых зверолюдей, последователей Квасса, смотрят на неё с нескрываемым подозрением. Один из них, рычащий барсук помоложе, прошипел:

– Бегаешь к ним. Носишь их отраву. Может, это ты принесла эту болезнь в наш лес?

Кайла не ответила. Горячая волна обиды и гнева подкатила к горлу, но она сглотнула ее, позволив лишь кончику хвоста дрогнуть. Она посмотрела на него своим спокойным, золотистым взглядом, за которым скрывалась дикая печаль и усталость от несправедливости. Она не принесла болезнь. Она была лишь тем, кто чувствовал ее первой. Чувствовал каждой порой своей шкуры, каждым вздрагиванием нервов. И это знание было горше и страшнее любых обвинений.

Буря собиралась. И первой жертвой, как она и предчувствовала, пало доверие. Оно умирало тихо, без звона оружия, истлевая в сердцах, которые еще вчера были открыты.

Глава 8: Шторм из когтей и костей.

Воздух в деревне Томаса стал густым и тяжёлым задолго до нападения. Кайла, появившаяся на опушке с очередной посылкой, сразу почувствовала знакомый привкус ржавого железа и пепла, тот самый, который она ощущала у каравана. Но здесь, в самом сердце человеческого поселения, запах был концентрированным, ядовитым. Она хотела крикнуть, предупредить, но было уже поздно.

Твари вышли из леса бесшумно. Не так, как выходят звери – с рыком, со скрежетом когтей. Они просочились между деревьями, как зловонный туман, их багровые глаза мерцали в сумерках неестественным, болезненным светом. Их движения были прерывистыми, механическими, словно кто-то дёргал их за невидимые нити.

Томас первым забил тревогу. Его голос, привыкший командовать, прогремел над деревней:

– К оружию! В круг! Сомкнуть ряды!

Люди не растерялись. Годы жизни на границе леса научили их действовать сообща. Мужики с топорами и косами сбились в тесный круг, прикрывая женщин и детей в центре. Старики забрались на крыши с луками. Деревня превратилась в крепость – маленькую, отчаянную, но организованную.

Кайла застыла на краю поляны, напряжённая как струна. Звериный инстинкт требовал броситься в бой, вонзить когти в изуродованную плоть тварей. Но трезвый, холодный расчёт оказался сильнее. Она была одна. Одна против десятков. Её скорость и ловкость ничего не значили против этой волны безумия. Она могла убить двух, трёх, десять – и погибнуть, растратив себя впустую. От её смерти не было бы никакой пользы.

Но была и другая возможность. Единственный шанс.

Их взгляды встретились через всю поляну. Всего на мгновение. Он, стоявший в первых рядах обороны с окровавленным топором в руках, увидел её. Увидел в её глазах не страх, а тяжёлое, безжалостное понимание. Решение, которое стоило ей дороже собственной жизни.

И тогда Кайла развернулась. Не от страха. Ради спасения тех, кто сейчас сражался насмерть. Её навык «Кости ветра» разорвал воздух. Она не бежала – она исчезла, превратившись в порыв ветра, в стрелу, выпущенную в сторону её деревни. Она должна была привести подмогу. Это был единственный способ изменить исход боя.

Но жители деревни увидели другое. Они увидели, как зверолюдка появилась на краю поля боя и убежала. Не сделав ни единого выстрела, не бросившись в атаку.

– Смотрите! Лиса убегает! – крикнул кто-то.

– Она натравила их на нас и сбежала! – подхватил другой.

Семя недоверия, посеянное накануне, мгновенно дало всходы. В сердцах, переполненных страхом и яростью, зарождалась уверенность: их предали.

Томас не кричал. Он молча рубил, отсекая когтистую лапу, вцепившуюся в щит соседа. Но и в его сердце, в самом защищённом его уголке, закралось сомнение. Оно сбежало. Оставило их в самый страшный час.

А Кайла, не зная об этом, мчалась сквозь чащу, разрывая лёгкие от напряжения. Она тянула за собой невидимую нить – последнюю нить надежды для деревни Томаса. И не подозревала, что ценой этой надежды станут все остальные нити – нити доверия, связи, понимания между их мирами. Они рвались с каждым её шагом, с каждым вздохом, и зашить эту прореху в ткани мира уже никому не под силу.

Глава 9: Вилы.

Возвращение Кайлы в деревню Томаса было стремительным, как удар молнии. Она мчалась впереди отряда своих соплеменников – два десятка зверолюдей, вооруженных копьями, топорами и луками. Их тяжелое дыхание и громкий топот казались невыносимо медленными после скорости ее бега. Каждый потерянный миг отзывался в ней острой болью – что если они уже опоздали?

Когда они вырвались на опушку, картина открылась страшная, но не безнадежная. Деревня людей держалась. Оборона была прорвана в нескольких местах, на земле лежали тела – и людские, и искаженные тварины. Но ядро обороны, сгрудившееся вокруг центральной площади, еще сражалось. Сражалось с той яростью, на которую способны только обреченные.

– В атаку! Рассыпной строй! – крикнул вожак отряда, матерый волк-оборотень, и зверолюди с воем бросились в бой.

Их появление было подобно удару тарана. Свежие, полные сил воины врезались в бок нападавшим, отсекая тварей от основных сил обороняющихся. Кайла, не медля, ринулась туда, где в последний раз видела Томаса – к его дому на окраине.

Она нашла его во дворе. Он стоял спиной к ней, с окровавленным топором в одной руке, а в другой... в другой он сжимал вилы. Три стальных острия смотрели в небо. Он отбивался от двух тварей, которые пытались окружить его. Его движения были усталыми, замедленными. Он был ранен – кровь текла по его руке из глубокой царапины на плече.

– Томас! – крикнула Кайла, подскакивая к нему.

Он обернулся. И в его глазах она увидела не облегчение. Не благодарность. Она увидела ужас. Чистый, первобытный ужас, смешанный с яростью. Его лицо, обычно такое уверенное, было искажено гримасой отвращения.

Один из волков воспользовался его замешательством и прыгнул. Кайла среагировала быстрее. Она бросилась вперед, отталкивая Томаса в сторону, и встретила тварь ударом когтистой лапы в горло. Что-то хрустнуло, существо с хрипом рухнуло на землю.

Она повернулась к нему, тяжело дыша.

– Я привела помощь. Твои люди...

Она не успела договорить. Взгляд Томаса упал на ее окровавленную лапу, на второе тело твари у ее ног. И все кусочки пазла в его воспаленном сознании сложились в единую, ужасную картину. Она здесь. Среди хаоса и смерти. Ее сородичи режут тварей, но... а если они режут и его людей тоже? А если это не спасение, а ловушка?

– Довольно, тварь! – его голос прозвучал хрипло, продираясь сквозь усталость и боль. – Хватит игр!

Она не поняла сразу. Не успела. Она видела только, как его рука с вилами дернулась. Быстро. Слишком быстро для его уставшего тела.

Острая, разрывающая боль в животе заставила ее взвыть. Не крикнуть – именно взвыть, по-звериному. Она посмотрела вниз. Три стальных зубца вошли глубоко в ее плоть. Из раны хлестнула алая кровь.

Она подняла на него глаза. Взгляд был полон не боли. Шока. Абсолютного, вселенского непонимания. Ее мир, выстроенный на простой и ясной логике силы и выгоды, треснул и рассыпался в прах. Она спасла его. Привела помощь. И он... он воткнул в нее вилы.

Томас стоял, не двигаясь, с лицом, застывшим в маске ужаса и ненависти. Он, казалось, и сам не верил в то, что сделал.

– Кайла!

Сильные руки подхватили ее, оттащили от Томаса. Это был один из ее соплеменников, старый барс. Он грубо выдернул вилы из ее живота, и новая волна боли затуманила ее сознание.

– Ты... ты что же делаешь, человек?! – зарычал барс на Томаса, но тот лишь пялился на свои окровавленные руки.

Кайлу потащили прочь, к своим. Ее последнее, что она видела перед тем, как сознание поплыло, – это лицо Томаса. Лицо человека, который только что убил что-то гораздо большее, чем просто зверолюдку. Он убил доверие. Он убил саму возможность мира. И в его глазах не было торжества. Был лишь пустой, немой ужас от содеянного.

Ее сородичи отступили, забрав своих раненых и ее. Бой продолжался, но теперь он шел сам по себе. Главное сражение уже было проиграно. Не на площади, а в маленьком дворе, где человек поднял руку на ту, что пришла его спасти.

Глава 10: Власть.

Воздух в личных покоях Эльты был стерильным, как в операционной, но с новыми, чужеродными нотками – дорогими маслами для тела, пылью с позолоты и терпким ароматом выдержанного вина. Она стояла перед огромным зеркалом в позолоченной раме почти обнажённая. На её теле поверх бледной кожи поблёскивали украшения – не просто безделушки, а сложные устройства, которые она изготовила сама. Ожерелье с самоцветом, испещрённым руническими канавками для контроля сердечного ритма. Браслеты с тончайшими иглами, способными впрыскивать стимуляторы или яды. Всё это было её искусством, вплетённым в плоть и повседневность.

Она провела пальцем по холодному металлу ожерелья, ощущая под кожей слабую вибрацию маны. Её отражение смотрело на неё с вызовом. Это было уже не то испуганное существо из подвала. Это была женщина с твёрдым взглядом и руками, которые знают себе цену.

«Личная мастерская, – мысленно перечисляла она, глядя на своё отражение. – Любые материалы. Десятки подмастерьев, которые ловят каждое моё слово. Шёлк, вино, драгоценности...» Её губы тронула холодная улыбка. «Всё, о чём я даже не смела мечтать, сидя в той сырой норе».

Она повернулась к рабочему столу, на котором лежали чертежи «Покрова безмолвия» – увеличенной версии Сферы, способной гасить звук и свет в целой комнате. Заказ Вейнара. Он никогда не говорил, для чего ему нужны такие инструменты. А она и не спрашивала. Это было частью их негласной сделки. И частью её растущего влияния на него – ведь именно её гений давал ему эти инструменты.

Её пальцы, уже не дрожа, провели по пергаменту. Здесь, в этой позолоченной клетке, у неё была настоящая власть. Власть творить. Власть быть услышанной. Власть быть никем. Да, она была инструментом в руках Вейнара. Но разве не лучше быть дорогим, отточенным скальпелем в руках хирурга, чем ржавым гвоздём в куче мусора?

Запах озона от последнего эксперимента всё ещё витал в воздухе, смешиваясь с ароматом духов. Тот же запах, что и в лесу, где гибли люди и зверолюды. Тот же запах, что исходил от багровых кристаллов. Но здесь, в её руках, эта сила была под контролем. Обуздана. Направлена в русло сложных формул. Спасение и уничтожение стали для неё просто разными гранями одного процесса – работы.

Она снова посмотрела на своё отражение. На женщину, которая продала душу, но купила себе возможность влиять на мир.

«На этой неделе я отлично поработала руками, – произнесла она вслух ровным и холодным голосом. – Пора в спальню благодетеля. И поработать ртом».

В этих словах не было ни стыда, ни унижения. Это была констатация факта. Ещё один инструмент в её арсенале. Ещё один рычаг давления. Она не жертва обстоятельств. Она стратег, использующий все доступные ресурсы.

Она накинула на плечи шёлковый халат и вышла из комнаты, оставив за собой отражение – новое, сильное, циничное. Дверь закрылась бесшумно. В опустевшей комнате лишь слабый запах озона напоминал о том, что здесь рождались инструменты, способные как спасать, так и уничтожать. Их создательница больше не видела разницы между этими понятиями. Для неё и то, и другое было просто работой. Работой, которая давала ей власть.

А власть была единственным, что имело значение в этом мире, трещавшем по швам. И если эта мысль иногда обжигала изнутри холодом, то это был тот холод, к которому она уже научилась не прислушиваться.

Глава 11: Предвестник.

Форпост «Серая Застава» был не столько крепостью, сколько предсмертным хрипом цивилизации на теле дикого леса. Несколько бревенчатых строений, обнесенных частоколом с самодельными заплатами, впивались в подножье гор, как заноза. На центральной башне криво висел колокол, в который били только тогда, когда из леса не возвращались дозоры. Воздух здесь был другим – не удушающим дыханием чащи, а разреженным, с примесью дыма и вечной влаги с горных вершин. Но и сюда дотянулись щупальца той же болезни. Алрик видел это по глазам местных – запавшие, с красными прожилками, с постоянной оглядкой на лес, который теперь молчал. Слишком тихо.

Караван, поредевший и помятый, разгружался у склада. Носильщики молча таскали ящики с реагентами. Ларс, бледный и замкнутый, механически помогал. Ильва чистила лук, ее взгляд был пустым и тяжелым. Они все еще чувствовали на себе призрачные взгляды погибших.

Алрик стоял у частокола, глядя на стену зелени внизу. Лес молчал. Как зверь, затаившийся перед прыжком. В кармане его плаща лежал зашитый в кожу осколок багрового кристалла. Он чувствовал его холод даже сквозь материал.

К нему подошел один из местных – не человек. Зверолюд, похожий на рысь, с седыми бакенбардами и пронзительными зелеными глазами. Он двигался бесшумно, несмотря на возраст. В руках он держал длинное копье, наконечник которого был покрыт сложной резьбой.

– Ты – предводитель каравана? – голос у зверолюда был хриплым, будто простуженным ветром.

Алрик кивнул, не отводя взгляда от леса.

– Мы доставили груз.

– И принесли с собой запах смерти, – заметил зверолюд. – Лес шепчет об этом. Ветер принес дым погребального костра.

Алрик наконец посмотрел на него.

– Твари напали на нас в двух днях пути отсюда. Они не похожи ни на что, что я видел.

– Потому что их не должно было быть, – старик подошел ближе. Его ноздри дрогнули. – Ты носишь ее с собой. Гниль.

Алрик не стал отрицать. Он достал сверток и развернул его. Багровый кристалл лежал на коже, пульсируя тусклым светом.

Старик-рысь не отшатнулся. Он склонился над кристаллом, и в его глазах вспыхнуло нечто – не страх, а яростное узнавание.

– Откуда? – выдохнул он.

– Из тела одного из волков. Они... пронизаны этим.

– Это не просто мутация, человек, – прошипел зверолюд, озираясь по сторонам. Он понизил голос до шепота. – Это симптом. Пятно на теле мира. А там, где пятно, есть и его источник. Гнилое сердце леса.

– Что это значит? – голос Алрика был ровным, но внутри его сознание, этот безупречный логический аппарат, на мгновение завис в пустоте, не находя знакомых категорий для такого явления.

– Значит, что кто-то или что-то играет с фундаментальными силами, – старик ткнул когтем в кристалл. – Эта штуковина... она не живая. Но и не мертвая. Она – сгусток искаженной маны. Как раковая опухоль. И она растет.

Он выпрямился, его взгляд стал острым, как его же когти.

– Твои люди видели это. Мои сородичи чуют это. Скоро и слепые увидят. Лес умирает. И если не прижечь рану, она убьет нас всех.

Алрик снова посмотрел на кристалл. Он думал о коэффициентах риска, о деньгах, о простой и понятной работе. Все это рассыпалось в прах. Перед ним был не просто враг. Была загадка. И цена за ее разгадку, как он начинал понимать, могла быть равна цене всего мира.

– Где это сердце? – спросил он, и его голос прозвучал чужим.

Старик-рысь покачал головой.

– Там, где не ступала нога человека. И где нога зверолюда боится ступить. Глубоко. В старых пещерах, под корнями Великих Деревьев. Там, где поют камни и течет мана из самого сердца мира. Или текла.

Он посмотрел на Алрика с странной смесью надежды и жалости.

– Ты пойдешь туда? Искать ответы?

Алрик медленно завернул кристалл обратно в кожу и спрятал его.

– Я не ищу ответов. Я считаю стоимость. И пока что стоимость бездействия кажется мне слишком высокой.

Старик кивнул, как будто ожидал этого.

– Тогда готовься. Твари, что напали на вас – всего лишь шелуха. Случайные побеги. Настоящее зло скрывается глубже. И оно не будет похоже ни на что, что ты знаешь.

Он развернулся и ушел так же бесшумно, как и появился, оставив Алрика наедине с густеющими сумерками и тяжестью нового знания. Кристалл в его кармане казался теперь не сувениром, а счетчиком Гегера, тикающим в преддверии катастрофы. Его личный коэффициент риска превратился в нечто вселенское, и единственной валютой, которая теперь имела значение, было выживание – не его личное, а всего, что он знал.

Глава 12: Сердце тьмы.

Воздух в подземном зале был статичным и тяжелым, словно выдохнутым тысячи лет назад. Он пах озоном, камнем и чем-то еще – металлическим, чужим, словно кровь незнакомого бога. Никакие звуки с поверхности не долетали сюда. Здесь царила гробовая тишина, нарушаемая лишь мерцающим гулом магии и редкими щелчками артефактов.

Аргил стоял в центре гигантской лаборатории, высеченной в скальной породе. Его могучие плечи, когда-то способные свалить медведя в честном бою, теперь были сгорблены под тяжестью знания. Шрамы на его костяшках, давно затянувшиеся, рассказывали историю боев, которые он вел за право стоять здесь, в этом святилище. Его шерсть, когда-то густая и блестящая, теперь поредела и поседела. Но глаза, цвета темного янтаря, горели тем же огнем, что и десятилетия назад. Огнем одержимости.

Весь зал вокруг него был испещрен рунными кругами. Они покрывали пол, стены, даже сводчатый потолок, образуя сложнейшую трехмерную матрицу. Светились они не ярко, а тускло, пульсирующе, как больной организм. Десятки пьедесталов держали причудливые устройства – одни напоминали дистилляторы, другие – астрономические инструменты, третьи не имели аналогов в известном мире. Все они были соединены светящимися нитями концентрированной маны с центральным кристаллом. Тот висел в воздухе без поддержки, треща тихой, нестабильной энергией. Он был черным, но сквозь его толщу проступали багровые прожилки.

Аргил писал, и его почерк был твердым, несмотря на возраст:

«Протокол эксперимента ""Фенрир"", попытка 47.

*Стабильность источника под вопросом. Резонансные колебания нарастают по параболической кривой. Побочные эффекты... непредсказуемы. Образец 12-Б полностью мутировал в течение трех часов. Образец 7-В демонстрирует признаки разумного сопротивления.*

Но что есть цена горстки жизней перед вечным рабством? Они там, наверху, не понимают. Они цепляются за свои короткие жизни, как слепые котята к сосцу матери. Они забыли нашу истинную природу. Забыли, что в наших жилах течет кровь Фенрира – великого предка, полубога, что мог разорвать любые оковы. Они довольствуются ролью прирученных зверей в клетке, построенной на костях нашей собственной истории.»

Он отложил перо и подошел к главному рунному кругу. Его тень, искаженная светом кристалла, извивалась по стенам, как нечто живое. Он не был безумцем. Каждая его мысль была выверена, каждая гипотеза проверена. Он знал цену своим действиям. И был готов ее заплатить.

«Они говорят: ""Не буди лихо"". Но мы и есть лихо! Потомки того, кто бросал вызов самим богам! Моя работа – не кощунство. Это возвращение. Пробуждение той силы, что дремлет в нашей крови. Силы Фенрира, что может разорвать цепи этого мира.»

Его рука коснулась центрального кристалла.

На секунду весь зал озарился ослепительным багровым светом. Светом, который не освещал, а пожирал тьму. Он был живым и голодным. Рунные круги вспыхнули, словно в агонии, и их строгие геометрические линии на мгновение поплыли, как чернила на мокром пергаменте. Тени на стенах задергались в немой пляске, обретая на мгновение зубы и когти. С потолка посыпались не пыль и камешки, а мелкие осколки камня, которые, падая, не стучали, а шипели, испаряясь в багровом свете. Где-то в глубине лаборатории что-то хрустнуло и погасло, а каменные гробы с образцами застонали, словно изнутри.

Свет отступил так же внезапно, как и появился. Но тишина, что воцарилась после, была уже иной. Напряженной. Звенящей.

Аргил отвел дрожащую руку от кристалла. Он смотрел на нее, и его древнее сердце сжалось от предчувствия. На бледной коже, между пальцев, проступили темные прожилки. Они пульсировали в такт с мерцанием рун. Он чувствовал их – не как боль, а как чужое присутствие. Как петлю на шее, которую он надел сам.

Он обвел взглядом свою лабораторию – детище всей его жизни. Место, где он надеялся выковать свободу для своего народа. Но теперь он видел не величие замысла, а трещины. Трещины в камне. Трещины в рунах. Трещины в самой реальности.

Он поднес дрожащую руку к лицу, глядя на темные прожилки, которые, казалось, жили собственной жизнью.

– Мы зашли слишком далеко, – прошептал он в гробовой тишине.

И впервые за долгие годы в его голосе прозвучал не фанатизм ученого, а тихий, беспомощный ужас старого, уставшего зверя. Он стоял в сердце созданного им шторма, и понимал – буря только начинается. А он больше не был ее повелителем. Он был ее первой искрой. Искрой, зажженной во имя легендарного Фенрира, чья пробуждающаяся сила грозила поглотить все, включая самих его потомков.

Конец тома 1.

Том 2: "ВОЙНА И ПУСТОТА" Глава 13: Томас – Оправдание

Боль была его новой сущностью. Она пульсировала в разорванных мышцах плеча, где когти твари оставили свои ядовитые автографы, но это была лишь верхушка айсберга. Глубже, в самой сердцевине его существа, жила другая боль – та, что точила его изнутри, как червь, методично выгрызающий плоть изнутри спелого плода. Томас сидел на завалинке, сжимая в руке топор. Лезвие было выточено до бритвенной остроты, но в воздухе все еще витал призрак крови – не той, что смыли дожди, а той, что въелась в трещины брусчатки, в стены домов, в самое нутро его памяти.

«Она нас предала, – шептал он, и слова звучали как заклинание, призванное изгнать демонов. – Увидела своих и бросила на растерзание. Я видел ее глаза. Глаза хищницы.»

Он повторял это снова и снова, словно вырубая эти слова на внутренних скрижалях своей души. Днем – своим сподвижникам, чьи лица становились все мрачнее. Ночью – самому себе, в липких потоках кошмаров, где багровые глаза волков сливались с золотистыми глазами Кайлы в единое, ухмыляющееся чудовище.

– Она тебя одурачила, Томас, – говорил Генри, и в его голосе сквозило не только убеждение, но и странное, почти ликующие удовлетворение. Наконец-то сильный, непоколебимый Томас увидел мир его, Генри, глазами – простым и ясным миром, где любое отличие таит в себе угрозу. – Эти твари... они носят маску разума, но под ней – та же волчья суть. Только хитрее. Надо добить лису. Пока она не добила нас.

Томас кивал, чувствуя, как эти слова ложатся на благодатную почву его страха и стыда. Стыда за то, что он, всегда такой проницательный, позволил втереться в доверие существу с хвостом и ушами. Стыда за свою слабость.

Ночью он пошел к Лире. Ее дом на окраине пах сеном, дешевым парфюмом и чем-то еще – затхлостью запертых страхов. Она встретила его с привычной, ленивой ухмылкой.

– Ну что, герой? Пришел, чтобы тварь из головы вытравить?

Ее пальцы скользнули по его груди, но тело не отзывалось. В голове стоял образ – золотистые глаза, полные того самого непонятого упрека, что жгли его теперь изнутри. Лира фыркнула, и в ее голосе зазвучала знакомая, ядовитая нотка.

– Неужели тебе теперь только с животными хорошо? Та лисичка, что от тебя сбежала, развела не того?

Что-то щелкнуло внутри. Та самая грань, что отделяла в его сознании Кайлу-женщину от Кайлы-твари, рассыпалась в прах. Исчезла. Рука сама сжалась в кулак. Первый удар пришелся в лицо. Хруст кости прозвучал оглушительно громко в ночной тишине. Второй – в солнечное сплетение. Он не слышал ее криков, не видел ее лица. Перед ним была только она – рыжая, с золотистыми глазами, полными предательства и насмешки. Ярость, горячая и сладкая, как самогон, хлынула в жилы, выжигая остатки разума. Его тело наконец отозвалось – не желанием, но грубой, животной силой. Силой уничтожения.

Сознание вернулось к нему рывком, как от удара хлыстом. И первым, что он осознал, была тишина. Гробовая, абсолютная тишина, которую уже не нарушали ни крики, ни хрипы. Под ним лежало бездыханное тело. Лицо Лиры было неузнаваемым. А на его руках, на смуглой коже ее шеи, синели отпечатки его пальцев. Он отшатнулся, ударившись спиной о стену. Воздух в комнате был густым и тяжелым, пах медью, страхом и чем-то еще – сладковатым, до боли знакомым. Тем самым запахом, что витал над лесом перед атакой. Запахом гнили. Теперь он исходил от него.

Он провел здесь остаток ночи, сидя на полу и глядя в одну точку, пытаясь выжечь из памяти картину того, что он натворил. А на рассвете, когда первые лучи солнца упали на синеву на шее Лиры, он встал. Его движения были резкими, механическими, будто кто-то дергал за ниточки. Он вышел из дома и направился к дому Генри.

– Собирай людей, – сказал он, и его голос звучал хрипло, но с новой, стальной твердостью. – Выступаем. Немедленно.

– Что случилось, Томас? – спросил Генри, протирая сонные глаза, но в них уже вспыхивал огонек азарта.

– Они уже здесь, – прошипел Томас. – Убивают наших. Пока мы спим. Надо добить лису. Пока она не добила нас.

Он не оглянулся на дом Лиры. Не оглянулся на свою деревню, на ту часть себя, что навсегда осталась лежать в той комнате с синевой на шее. Он шел вперед, к лесу, и с каждым шагом образ Кайлы в его голове становился все четче, все ненавистнее. Она была ключом. Единственным ключом, который мог запереть дверь в тот ночной кошмар. Если он убьет ее, значит, он был прав. Значит, он не стал чудовищем в душной комнате. Он был жертвой. Жертвой хитрой, беспощадной твари.

А позади, в опустевшем доме на окраине, тело Лиры медленно остывало. И первый крик, возвестивший о находке, раздался уже после того, как отряд Томаса скрылся в зеленой пасти леса. Крик, что стал не просто вестью о смерти, а первым камнем в лавине, что вот-вот должна была обрушиться на этот хрупкий мир, унося с собой последние остатки разума и человечности.

Глава 14: Эльта – Симпатия

Воздух в лаборатории Эльты был стерилен до состояния физической абстракции. Ни пылинки на отполированных до зеркального блеска столешницах из чёрного дерева, ни малейшего нарушения симметрии в рядах серебряных инструментов. Даже едкий запах озона от последних экспериментов был побеждён сложной системой вентиляции, пропускавшей лишь тонкий морозный аромат цветов из сада Вейнара. Это был триумф контроля над хаосом, геометрическое доказательство совершенства. И Эльза, стоя в центре этого доказательства, чувствовала себя его главным изъяном – живым, дышащим противоречием, не вписывающимся в безупречную конструкцию.

Внешне всё было достигнуто. Шелковые одежды, дорогие артефакты-украшения, неограниченные ресурсы, подобострастие десятков подмастерьев. Она взобралась на вершину, о которой когда-то лишь робко мечтала в своей пропахшей плесенью конуре. Но внутри зияла пустота – холодная, бездонная шахта, уходящая в самое нутро её существа. Вейнар был интеллектуальным катализатором, холодным соавтором в решении сложнейшего уравнения, но его прикосновения были подобны касаниям алгоритма – выверенным, но лишённым теплоты. Его высшая похвала – «приемлемо» – была точной оценкой, но не заполняла внутреннюю пустоту.

Именно в эту пустоту и просочился он. Карстен.

Молодой гном из гильдии Кхазад-Гара, присланный в качестве подмастерья, – вынужденная дань уважения Горммака могуществу Вейнара. Но в отличие от остальных, когда он впервые увидел чертежи «Диффузора маны», в его взгляде не было привычной смеси зависти и отторжения. В его глазах цвета тёмного сланца горел чистый огонь восхищения. Он видел не «безбородую аномалию», а архитектора невозможного.

– Стабилизация через обратную связь с компенсацией фазового сдвига... это гениально, – пробормотал он однажды, склонившись над её расчётами. Его палец с мозолистой подушечкой от постоянной работы с инструментом указал на сложную руническую последовательность. – Вы использовали принцип Лейнхардта, но инвертировали ядро. Почему?

Эльта, привыкшая к беспрекословному исполнению своих распоряжений, на мгновение опешила.

– Стандартное ядро создаёт резонансный шум на седьмой гармонике. Мне нужна была тишина. Абсолютная.

Карстен поднял на неё взгляд, и в его умных, внимательных глазах она увидела не лесть, а искреннее, глубокое понимание.

– Вы пожертвовали мощностью ради чистоты сигнала. Смело. Очень смело. Рискованно.

С этого всё и началось. Их беседы вышли за рамки приказов и отчётов. Они говорили о тонкостях резонансных полей, о скрытых свойствах сплавов, о самой философии зачарования. Он стал первым за долгое время, кто увидел в ней не инструмент и не диковинку, а коллегу. Равную.

И вот однажды ночью, когда Вейнар отбыл по своим эфемерным делам, оставив после себя лишь ощущение холода и незримого надзора, Эльта сознательно нарушила протокол. Она послала за Карстеном.

Он вошёл в её личные покои, смущённый, пахнущий остывшим металлом, древесным мылом и чем-то ещё – простой человеческой теплотой. Его аккуратно подстриженная борода теперь казалась ей не символом чужого превосходства, а просто милой, естественной деталью. На рукаве его рабочей куртки она заметила маленькое, аккуратно заштопанное отверстие – след от искры расплавленного нейзильбера.

– Мастер Эльта... – начал он, опустив взгляд.

– Здесь нет мастеров, Карстен, – мягко, но решительно перебила она. Её голос зазвучал тише, без привычной стальной брони. – Здесь только я. И ты.