Текст книги "Земля"

Автор книги: Ги Ен Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Если же человек принадлежал к привилегированным классам общества, – будь он хоть последней тупицей и бездарью, – то легко продвигался по служебной лестнице вверх и получал, спекулируя на давно истлевших костях своих предков, самые наивысочайшие посты.

Такие люди знали в совершенстве только одно дело: всячески притеснять народ, бесчеловечно грабить его и набивать свою ненасытную утробу.

При старом, гнилом строе самородки, талантливые выходцы из народа преследовались, подвергались гонениям и унижениям.

Кто вершил делами в деревне Бэлмаыр до освобождения Кореи? Представители имущего класса, презренные ставленники японских оккупантов, а по сути дела – отребье человеческое. Всеми правдами и неправдами старались они сколотить себе капитал; в глазах их, словно у голодных волков, вечно сверкала жадность; лебезя перед своими хозяевами-японцами, они беззастенчиво обкрадывали, грабили, обманывали простых корейских тружеников.

Крестьяне несли на себе двойное ярмо; они гнули спину и на собственных помещиков, и на колонизаторов-японцев. Каждый новый день приносил с собой лишь новые лишения; жизнь была тягостной и беспросветной.

Рабство экономическое, рабство политическое усугублялось культурной отсталостью. Крестьяне обречены были на темноту и невежество.

Новый строй – строй народной демократии – открыл перед народом светлые, радужные перспективы. Зарытые в землю таланты могли теперь развернуться во всю!

Щедро раскрывались таившиеся прежде под спудом способности Куак Ба Ви. Он показал себя честным, самоотверженным тружеником. Для Куак Ба Ви и других крестьян интересы родной деревни и государства слились воедино. Поэтому-то и смог Куак Ба Ви проявить благородную инициативу в деле поднятия целины, поэтому-то так горячо поддержали его односельчане. Он показал достойный пример, и они последовали за ним. Он работал с энтузиазмом и увлек за собой всех.

Это было мощное, все сметающее на своем пути, ломающее вековые устои народное движение, в которое вливались все новые и новые силы.

Естественно, что к Куак Ба Ви относились теперь по-иному, чем прежде. Даже те, кто бывало смотрел на него свысока и подсмеивался над ним, прониклись к нему уважением, старались подражать ему, увидели в нем нового человека и пошли за ним.

Чем больше росла популярность Куак Ба Ви, тем больше людям хотелось знать его прошлое. Находились и такие, которые сочиняли всяческие фантастические истории, героем которых был Куак Ба Ви. Биография Куак Ба Ви обрастала легендами, а сам он становился чуть ли не сказочным героем. И здесь, на свадьбе, иные гости, многозначительно кивая головами, говорили, как о вполне достоверном, что Куак Ба Ви в молодости был партизаном. Убил кучу японцев, а потом, в связи с изменением обстановки, переменил фамилию и укрылся в деревне…

Тю Тхэ Вон даже рассказал как бы к случаю историю о Цой Чир Сене из Чхорвона, многозначительно поглядывая на Куак Ба Ви, словно эта история и впрямь имела какое-то отношение к нему.

История эта вкратце такова. Цой Чир Сен работал при японцах в одной из партий землемеров Западного управления японского генерал-губернаторства простым чернорабочим: он вбивал в землю землемерные шесты.

Однажды отправился он с японским землеустроителем обмерять земельные участки, принадлежащие пхеньганским артелям по проведению мелиоративных работ. Едва они пришли на место, японец спохватился, что забыл рулетку в гостинице. Услышав это, Цой Чир Сен вызвался сбегать в город. Время было уже позднее; до города больше пятидесяти ли. А рулетка понадобится японцу рано утром. Успеет ли Цой Чир Сен обернуться за одну ночь? Поезда в ночное время здесь не ходили, да и до железной дороги было не близко.

Подумав, японец согласился отпустить Цой Чир Сена, хотя и не был уверен, что тот сумеет вернуться к сроку. Но не прошло и трех часов, а Цой Чир Сен уж тут как тут! Вынул из кармана рулетку и подал японцу. Японец посмотрел: да, его рулетка. Это и обрадовало и удивило японца. Как смог Цой Чир Сен так быстро сходить за рулеткой? В голову японца закралось подозрение. Может быть, Цой Чир Сен нарочно спрятал рулетку, а когда японец стал искать ее, вызвался помочь, чтобы войти в доверие начальника? И вместо того чтобы похвалить Цой Чир Сена, японец принялся его распекать: «Мошенник и плут, ты надеялся, что я не догадаюсь о твоих проделках?» Обидно было Цой Чир Сену терпеть незаслуженную ругань, но он даже и не пытался оправдываться.

Закончив работу, они вернулись в Чхорвон. Однажды японец повстречал хозяина гостиницы, в которой он забыл рулетку, и спросил его, правда ли, что Цой Чир Сен приходил к нему за рулеткой. Хозяин подтвердил: да, в ночь на такое-то число был у него Цой Чир Сен и забрал рулетку.

Убедившись, что Цой Чир Сен сказал правду, они немало удивились, как же это сумел проклятый кореец за три часа пройти сто ли. И японец еще пуще возненавидел Цой Чир Сена. Землемер пошептался с хозяином гостиницы, и они порешили, что опасно держать такого человека в землемерной группе. Японец прогнал Цой Чир Сена с работы. Без всякой причины потеряв работу, тот вдруг оказался выброшенным на улицу без крова, без куска хлеба.

А вскоре прошел по окрестностям слух: появился в соседних уездах разбойник, который убивает и грабит японцев да помещиков, а простого человека и пальцем не трогает! Японская полиция всполошилась. «Это дело рук Цой Чир Сена!» – завопили смертельно перепуганные полицейские. Сколотили они специальный отряд и пустились в погоню за «разбойником». Полицейские с ног сбились, разыскивая Цой Чир Сена, но он был неуловим. Сообщат по телефону из Ичхона, что там ограблен такой-то богач. Кинутся туда полицейские, а там их уже ждет другая новость: разбойник орудует в Кимхва. Они в Кимхва, а он уже в Пхеньгане! Как скороход из старинной сказки, со скоростью ветра перелетал Цой Чир Сен из одного края в другой! Кинутся за ним на восток, а он уже на западе! Он был неуловим, как и корейский народный герой Хон Гир Дон. Полиция с ног сбилась, а поймать Цой Чир Сена не могла.

Однажды начальник чхорвонского полицейского отделения, японец, выехал по делам в местечко Мадянтхе. Шел он мимо водяной мельницы, выстроенной у плотины, и увидел вдруг человека, показавшегося ему подозрительным. Не предполагая, что это и есть Цой Чир Сен, японец накинул на него наручники и хотел заставить его идти вперед. И вдруг Цой Чир Сен с возгласом: «И-эх!» – разорвал наручники и стремглав бросился на полицейского.

– Ты меня хотел связать, – сказал он, – а теперь я тебя свяжу. Знаешь, кто я такой? Я Цой Чир Сен!

Он сунул японца вниз головой в ступу водяной мельницы, прикрутил его веревками – и был таков!

Не забреди сюда случайный прохожий, пришлось бы полицейскому распрощаться с жизнью.

После этого случая на железной дороге в Алмазных горах, по которой ходили электропоезда, кто-то согнул в дугу рельс. Полицейские сразу смекнули, что и тут дело не обошлось без Цой Чир Сена, и порядком струхнули. Они теперь даже нос боялись сунуть туда, где действовал Цой Чир Сен, и помышляли только о том, чтобы панические слухи о подвигах «разбойника» не расползались дальше.

Цой Чир Сен не был разбойником. Он восстал против японских захватчиков и богачей. Все добро, добытое им, он делил между корейскими бедняками, и простые люди поддерживали его, укрывали, когда он прятался от японцев, и наводили их на ложный след.

Как ни старались японские полицейские расставлять всюду свои сети, народ не выдавал Цой Чир Сена.

Закончив рассказ (он услышал его в Чхорвоне, когда был там у своей тетки в гостях), Тю Тхэ Вон со смехом обратился к Куак Ба Ви:

– Может, ты и есть тот самый Цой Чир Сен? Только под другим именем скрываешься?

– Ловок ты языком молоть! Кто ж это согласится менять свое имя?

– А что ж тут такого? – возразил Тю Тхэ Вон. – Ведь до освобождения Кореи все носили японские фамилии.

– Ну, я – то, положим, не носил!

– Японцы не приставали к нам, потому что таких бедняков, как мы, они и за людей не считали.

– Так-то оно так; но ты-то все-таки умудрился взять себе японскую фамилию.

– Я? Что ты! Это мне родственнички навязали! Свою фамилию Тю мы переменили тогда на Дюпон! Комедия!

– Как же, помню, – ввязался в разговор Пак Чем Ди. – Всех твоих родственников тогда затаскали в полицию! Начальник нашего полицейского отделения, – ну, этот, как его… Старый пес – вызвал, значит, к себе всех этих Тю и принялся их распекать: «Ах, вы, – говорит, – такие-сякие, да вы знаете, что обозначают эти иероглифы: Дюпон? «Красное» – вот что они значат! А у кого красный цвет в почете?.. У русских!.. Так какого же чорта вы выбрали себе такую фамилию?» Ха-ха-ха! Ведь так было?

– Что греха таить, так оно и случилось… Меня тоже вызывали к этому Старому псу – Нодяки. Пристал он ко мне с ножом к горлу: «Тебе известно, что обозначает красный цвет?» Я подумал малость да и говорю: «Нет, неизвестно». Ведь скажешь, что известно, – не сносить головы! Ну, тут он на меня как накинется: «Врешь, собачий сын, не можешь ты этого не знать, сволочь ты этакая!» Я, конечно, взмолился: «Да откуда же мне, темному человеку, знать все это? Да разрази меня гром на этом месте!» Нодяки рычит: «Как так, откуда! Это каждому школьнику известно! Это цвет государственного флага России! Понял, дурак?!» Я низко поклонился и сказал: «Спасибо, ваше превосходительство, теперь буду знать». А он, знай, свое твердит: «Все вы коммунистической заразой пропитаны! Ишь, что надумали: взять для фамилии такие иероглифы!» И смех и горе! Порядком струхнул я тогда.

– Ты правильно ему сказал, что ничего не знаешь… А не то затаскали бы! – усмехнулся Ко Сен До.

– Да уж хватил бы горюшка! Но я до конца на своем стоял: у нас, мол, и детей-то нет, которые в школу ходят. Ну, он меня и отпустил. А окажись в нашей семье хоть один школьник, не миновать беды!

Тю Тхэ Вон горько рассмеялся. Быль, рассказанная им, и смешна и печальна.

Многое пришлось претерпеть крестьянам от японских колонизаторов. К каким только злодействам и жестокостям не прибегали японские захватчики! Стараясь выслужиться перед своими хозяевами, не отставали от них и корейские полицейские. Порой им удавалось даже перещеголять японских самураев в своих зверствах. В холуйском рвении они на все были готовы. Особенно бесчинствовали они в таких глухих местностях, как Бэлмаыр. Слов не хватит, чтобы описать все, что они творили.

При японцах был здесь полицейским некий Ли Сун Са. Он был настолько свиреп и жесток, что все трепетали перед ним. Пользуясь неограниченными правами, он безжалостно притеснял крестьян, измывался над ними. После освобождения Кореи Ли Сун Са бежал на Юг; и, по слухам, до сих пор занимается там своим привычным палаческим делом.

Читателям следует теперь поближе познакомиться с Тю Тхэ Воном. Он был когда-то середняком. Несколько лет назад на него свалилась беда: пал рабочий вол. Но, как говорится, беда не приходит одна: в том же году у него умерла мать! Пришлось истратиться на поминки. И нужда заставила его продать землю.

Проклиная горькую судьбину, покинул Тю Тхэ Вон родной очаг и пошел странствовать по белому свету. И везде видел он одно и то же: всюду крестьянам жилось одинаково трудно.

Бродяжничество, известно, только портит человека. И Тю Тхэ Вон взял себя в руки – вернулся домой. Произошло это лет за пять, за шесть до освобождения Кореи.

Стал Тю Тхэ Вон арендовать землю. И, конечно, еле-еле сводил концы с концами. Только после земельной реформы получил он землю.

Тю Тхэ Вон – человек медлительный, неповоротливый. Частенько одолевала его лень. Найдет настроение – работает напористо, с азартом, с ловкой ухваткой. А потом остынет, и работа идет у него медленно, вяло. Односельчане считали его лентяем.

Был у него приятель, Ко Ин Хо: полная ему противоположность. Этот мог работать день и ночь!

Приятели любили подтрунивать друг над другом. Вот и сейчас, за свадебным столом, разгорелась у них словесная перепалка.

– Правду говорят, у лентяя от работы брюхо болит, а примется за кашу – каша горит, – усмехнулся Ко Ин Хо. – Эх, и любишь же ты на еду приналечь! А ты бы работал побольше, а ел поменьше!

– Ах, ты, медведь! Кто бы говорил, а ты помалкивал, – не остался в долгу Тю Тхэ Вон. – Тебя послушать, так на работе сдохнуть надо.

– А ты без труда норовишь прожить? Ну, значит, ты лодырь и есть! – не отставал Ко Ин Хо. – Люди в поте лица трудились, спину в три погибели гнули и то не могли есть досыта! А тебе бы работу полегче, а еду посытней. Умник какой нашелся!

– А ты как думаешь? Чтобы не надорваться на работе, мозгами шевелить надо. Помещики, вон, палец о палец не ударяли, а жили, как в раю.

– Вон ты куда загнул! Так то ж когда было? И на помещиков нам не к лицу оглядываться! По-моему, тот, кто не живет своим трудом, – плут и мошенник!

Кан Гюн решил, наконец, рассудить приятелей.

– Каждый из вас по-своему прав. Чем больше трудились рабочие и крестьяне при старом строе, тем выше были прибыли капиталистов и помещиков. Совсем не работать – умрешь с голоду, а работать, значит – обогащать тунеядцев. Вот и крутись тут, как знаешь! Нынче же у нас все поставлено по-новому. И тут прав Ко Ин Хо.

– Верно! – сказал председатель сельского народного комитета. – В старое время работали на помещика, а не на себя. Теперь – другое дело. А у нас еще и сейчас кое-кто по старинке работает. Не хотелось бы мне за глаза плохое о ком-нибудь говорить. Но вот возьмите вы Сен Ба Ви. В семье три хороших работника: отец да два сына. А работа у них не ладится! И пахоту и уборку они самыми последними кончают. Скажете, ленятся они? Нет. В работе отдыха не знают. Но не хватает им уменья. То, что нужно сегодня сделать, они откладывают на завтра, а то, что и завтра успелось бы, – норовят кончить сегодня. Все у них вкривь да вкось идет. А есть у нас и такие, которые умеют работать с задором, с толком, да только начинают порой лодыря гонять! По-моему, хорошо бы, – председатель усмехнулся и погладил бороду, – таким различным людям сложить свои трудовые качества вместе да поделить их пополам.

– Вот-вот! – подхватил Пак Чем Ди. – Так и надо сделать: сложить Тю Тхэ Вона и Ко Ин Хо вместе и разделить их пополам! Тогда им и спорить не придется о том, кто прав, а кто не прав!

Все громко расхохотались.

* * *

До освобождения Кореи Ко Ин Хо арендовал около семи тысяч пхёнов суходольного поля, которое обрабатывал вдвоем с женой. Когда наступала страда, он работал от зари до зари; можно сказать, жил в поле. Наспех позавтракав, чуть свет выходил на пашню, а следом за ним, держа на голове корытце с обедом, плелась жена с детьми. И они работали в поле дотемна.

О Ко Ин Хо говорили, что осенью, в горячую пору уборки, он ложился спать, не снимая обуви, чтобы не терять утром ни минуты времени и пораньше выйти на работу.

За эту вот трудовую ухватку Ко Ин Хо и прозвали Медведем. Впрочем, прозвище это имело и другое происхождение.

Случилось это несколько лет тому назад. За хутором Анколь, у подножья Соколиной скалы, в пещере была обнаружена медведица с медвежатами. Прослышав об этом, Ко Ин Хо решил в одиночку добыть медведя.

Дело было ранней осенью. Чтобы застать медведя в пещере, Ко Ин Хо отправился к скале на рассвете. За спиной у него висел мешок, в котором лежали большой топор и хорошо отточенный серп. Задумано было все ладно да складно: когда зверь будет выходить из пещеры, Ко Ин Хо могучим взмахом топора отрубит ему голову напрочь.

«Соколиной» скалу прозвали потому, что торчала она на самой вершине горы и напоминала собой широко распростершего крылья громадного сокола. У ее подножья, в огромной пещере, и укрывались медведи. Перед берлогой раскинулась ровная, гладкая, как кан, каменная площадка; на ней стояло одинокое старое деревцо…

Взобравшись на площадку, Ко Ин Хо положил мешок на камень и с топором в руках подошел к берлоге. Чтобы раздразнить зверя и выманить его из пещеры, он громко свистел, изо всех сил топал ногами, а потом отскочил в сторону и прижался спиной к каменной стене.

Послышался яростный рев: из пещеры показалась разозленная медведица.

Молнией блеснув в воздухе, топор с силой опустился на голову зверя. Удар был рассчитан неточно: медведица, перекувырнувшись, откатилась в сторону, но тут же поднялась на задние лапы и с угрожающим ревом двинулась на человека.

Ко Ин Хо не растерялся: он успел увернуться и нанес увесистый удар по пасти зверя.

Медведица еще более рассвирепела и в страшной ярости бросилась на охотника. А охотник, размахивая топором, отчаянно отбивался.

Завязалась жестокая схватка между человеком и зверем. На лице у Ко Ин Хо появились огромные царапины. И зверь и человек истекали кровью. Растеряйся Ко Ин Хо хоть на секунду, он мгновенно очутился бы в могучих медвежьих лапах. Но Ко Ин Хо был не из тех, кто теряется в минуту опасности. Он держался стойко, взгляд его был острым, мысль работала четко. Ко Ин Хо умело отражал яростные атаки медведицы и наносил ей топором все новые и новые раны. Один из сильных, точных ударов пришелся по голове зверя, и медведица в страшных судорогах рухнула на камень. Ко Ин Хо немедля кинулся к зверю и добил его.

Медведица была величиной со среднего вола; Ко Ин Хо не мог даже сдвинуть ее с места. И ему пришлось идти за односельчанами и просить их, чтобы они помогли ему доставить зверя в деревню.

Увидев медведицу, односельчане покачали головами. Как только удалось Ко Ин Хо с ней справиться! Впрочем, что удивительного: этот человек мало чем отличался от убитого им медведя.

Вот с тех пор Ко Ин Хо и прозвали Медведем.

Но он не обращал внимания на эту ироническую кличку. Он знал одно: работать в поле, не жалея сил. Благодаря его поистине исполинскому труду в доме у него всегда имелась чумизовая каша для детей. Однако по сравнению с затраченным трудом это были мизерные результаты! Львиная доля урожая шла на арендную плату, на многочисленные налоги японцам. Ко Ин Хо оставались лишь жалкие крохи. Другой бы поразмыслил над всем этим да и решил: чем так трудиться – ни за что ни про что, – не лучше ли лодырничать на манер Тю Тхэ Вона или бродить по селеньям паяльщиком? Но Ко Ин Хо был тверд, решителен и упорен. Особенно упорен стал он после одного случая. Как-то летом жена Ко Ин Хо должна была разрешиться от бремени. После родов кормящей матери нужно было обязательно давать рисовую кашу. Но риса в доме Ко Ин Хо не было. И он решил обратиться за помощью к своему родственнику, Ко Бен Сану, и попросить у него в долг один мар риса. Ко Бен Сан заявил, что у него никакого риса нет и грубо выпроводил Ко Ин Хо. Вернувшись домой, Ко Ин Хо с горечью поведал обо всем своей жене, и они со слезами на глазах поклялись даже в случае самой крайней нужды не обивать порогов у такой жадной скотины, как Ко Бен Сан, а полагаться только на самих себя, ни у кого ничего не прося и никому ничего не давая.

С этого дня Ко Ин Хо изменился до неузнаваемости: словно другим человеком стал! О нем говорили, что, случайно выдернув из головы волос, он старался снова вставить его на свое место. И что хоть просверли ему лоб, у него не вытечет ни капли крови. Вот каким скупым и твердолобым считали Ко Ин Хо!

* * *

Кан Гюн с интересом слушал перепалку Ко Ин Хо и Тю Тхэ Вона. В рассуждениях обоих много было неверного, ошибочного. Но все же Ко Ин Хо больше привлекал к себе Кан Гюна. В его словах ощущался здравый смысл крестьянина, живущего своим трудом. Сейчас, при демократическом строе, трудолюбие его давало свои первые плоды. Тю Тхэ Вон был, конечно, неправ, утверждая, что главное – иметь голову на плечах; тогда, мол, и не работая, можно пожить в свое удовольствие!

Кан Гюн терпеливо разъяснил крестьянам, какое коренное различие существует между старым миром и миром новым, демократическим.

До самого вечера гости сидели за столиками, лакомились угощениями, вели задушевные беседы.

* * *

Проводив гостей, хозяева всей семьей принялись за уборку. Куак Ба Ви подметал двор, Сун Ок и Ин Сук убирали со стола и мыли посуду, мать наводила порядок в комнатах.

Куак Ба Ви, подметая двор, присел на крыльцо и как бы про себя пробормотал:

– Многовато работы накопилось. Пора пахать, пора проводить планировку… Посевная не за горами…

Услышав его слова, теща выглянула из внутренней комнаты и попыталась утешить Куак Ба Ви:

– Да не беспокойтесь вы о работе. Сегодня отдохните уж как следует. С завтрашнего дня начнете – и то не поздно будет.

– Это верно, – отвечал Куак Ба Ви. – Но в этом году мне хочется закончить работу раньше других.

– И закончите! А пока заходите-ка в комнату. Вы все время о гостях заботились, а сами проголодались наверно. Вот и покушайте сейчас…

– Спасибо. Я сыт.

Старуха успела уже полюбить Куак Ба Ви как сына, и ей приятно было заботиться о нем.

Сейчас ей было и радостно, и грустно.

Грустно оттого, что слишком тяжелы были воспоминания о недавнем прошлом. Сун Ок была ее единственной опорой. Но как жестоко судьба обошлась с ней! Старухе порой хотелось последовать за своим мужем, навсегда смежить веки, только бы не видеть того, что приходилось претерпевать многострадальной ее дочери!

И вот счастье пришло в дом Сун Ок… Как хорошо, как удачно вышла она замуж! Отныне дочь твердо стоит на ногах, и радостное, светлое будущее ждет ее! Теперь можно и умереть спокойно.

Закатные солнечные лучи ослепительно вспыхнули на стекле. Вон там, у дверей соседней комнаты, сидит друг против друга Сун Ок и Куак Ба Ви. Вчерашний день кажется им теперь далеким сном. Сун Ок за последнее время словно преобразилась. Прежде лицо ее всегда было задумчивым, печальным, страдальческим. А теперь оно помолодело, сияет безоблачной радостью, счастьем, любовью… Взглянешь на Сун Ок – и представится тебе молодая, зеленая поросль в светлую весеннюю пору.

При взгляде на Куак Ба Ви не заметишь таких изменений. Он сидит напротив жены с обычным, ничего не говорящим выражением на лице. И кажется, что не умеет он ни радоваться, ни смеяться…

– Может, хотите прилечь, отдохнуть? – ласково спрашивает мужа Сун Ок.

– Нет, спасибо, не хочу, – отвечает он своим прежним грубоватым голосом.

Куак Ба Ви курит сигарету за сигаретой и о чем-то напряженно думает.

Его неуклюжесть, грубоватость, молчаливость смешат Сун Ок. Она-то теперь знает, какая у него большая, добрая душа!