Текст книги "Кровь ацтека. Том 2. Наследник"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

87

Ближе к утру меня разбудил шум на улицах и в доме. Я всполошился, решив, что на особняк напали грабители. Дон Хулио снова отправился в туннель, взяв с собой Матео, а меня оставил заправлять в доме, хотя Изабелла и не обратила внимания на приказ мужа, запретив мне соваться на парадную половину.

Помню, когда я, вооружившись шпагой, спустился вниз, то увидел, что Изабелла, Инес, Хуана и слуги столпились в ужасе.

   – Рабы взбунтовались! – воскликнула Изабелла. – Все бегут к дворцу вице-короля за защитой.

   – Откуда вы знаете?

Инес, маленькая нервная пташка, захлопала крыльями и заявила, что всех нас убьют, а женщин сперва ещё и изнасилуют.

   – Люди слышали, как по улицам с топотом и визгом пронеслась целая армия рабов, поэтому в городе поднялась тревога, – пояснила Хуана.

Схватив ящик, где хранились сбережения дона Хулио, Изабелла велела слугам следовать за ней к дворцу вице-короля и защищать свою хозяйку.

   – А кто же в таком случае будет нести паланкин Хуаны? – пытался было возразить я, но Изабелла проигнорировала меня и вышла, забрав с собой насмерть перепуганных слуг. В том числе и чернокожих, которых восстание их собратьев, похоже, напугало не меньше, чем всех остальных. Все в доме буквально тряслись от страха.

Мне пришлось посадить Хуану на спину. Она обхватила мою талию своими хрупкими палочками-ногами, и мы вместе с Инес вышли на улицу. Мимо проносился поток людей; женщины прижимали к себе шкатулки с драгоценностями, мужчины, вооружённые шпагами, несли ящики, где хранились деньги. Люди в ужасе рассказывали друг другу, что рабы вырезают один квартал за другим, не щадя никого и совершая над своими жертвами ужасные обряды.

Где же недоглядели мы с Матео? Как могли мы столь роковым образом ошибиться? Даже если город уцелеет, дон Хулио и два его доверенных лазутчика кончат жизнь на плахе, в этом можно не сомневаться.

Оживший в первый момент инстинкт lépero побуждал меня взять быстрого коня и скакать прочь из города – вовсе не из страха перед рабами, но чтобы быстрее добраться к туннелю и предупредить дона Хулио и Матео о том, что мы ошиблись и должны бежать. Я бы преспокойно оставил Изабеллу и Инес в руках коварных рабов, но я не мог бросить бедную Хуану.

Казалось, что весь город вышел на главную площадь. Мужчины, женщины и плачущие дети (большинство, как и мы, в ночных одеяниях) кричали, чтобы вице-король подавил мятеж и спас Мехико.

Вице-король лично вышел на дворцовый балкон и призвал народ к тишине, после чего специально высланные им глашатаи со всех возвышений повторили следующее его заявление:

   – Час назад стадо свиней, пригнанных на рынок, проломило ограду и разбежалось по улицам. Услышав топот и визг, люди перепугались, приняв свиней за армию рабов. Поднялась паника, однако бояться не следует. Расходитесь по домам. Никакого восстания нет и в помине.

У примитивных народов памятные события истории запечатлеваются в сказаниях и легендах, которые дикари распевают у костров. Цивилизованные же народы записывают эти события и передают свою историю потомкам в форме заметок на бумаге. Вот и на этот раз, если бы не письменные свидетельства, то кто бы поверил, что жители одного из величайших городов мира могли повести себя так глупо?

Если бы история на том и закончилась, дети наших детей и более далёкие наши потомки могли бы лишь посмеяться над этой картиной – знатные доны и благородные дамы, представители лучших семейств города, бегущие по улицам в ночных рубашках, прижимая к груди монеты и драгоценности. Но испанец – существо гордое, это настоящий хищник, завоеватель империй, разоритель континентов, и он не смирится с унижением, не выхватив меч и не пролив кровь.

У вице-короля стали требовать заняться «проблемой» рабов. Доклад дона Хулио о мятежных разговорах в пулькерии и выборах короля с королевой сочли доказательством того, что восстание действительно замышлялось.

Аудиенсия, верховный суд Новой Испании, в котором председательствовал сам вице-король, издала приказ арестовать тридцать шесть африканцев, имена которых были записаны в пулькерии в ту ночь, когда мы с Матео поили их на дармовщинку. Из этих арестованных пятерых мужчин и двух женщин поспешно объявили виновными в мятеже и повесили на главной площади Мехико, после чего им отрубили головы и, насадив на пики, выставили при входах на дамбы и Сокало. Остальные понесли суровое наказание: мужчин подвергли порке и кастрировали, женщин же били до тех пор, пока не содрали с их спин плоть до самых костей.

В отличие от большинства людей из общества я не пошёл смотреть на казни и порки, но всё равно имел несчастье столкнуться лицом к лицу с «королём» Янагойи «королевой» Белонией. Их глаза преследовали меня, когда я пересекал главную площадь. К счастью, отсечённые головы не могли вращаться на пиках, и я поспешил уйти прочь от их обвиняющего взгляда.

Матео уехал в Веракрус, чтобы отправить письмо старому приятелю в Севилью: тому предстояло договариваться о покупке книг, запрещённых святой инквизицией. Матео решил послать это письмо на корабле, который водил один из тех морских волков, что не боятся курсировать между Веракрусом и Севильей в промежутках между вояжами казначейского флота, ловко ускользая от орудующих в этих водах пиратов.

Чтобы получить нужный список, который, по нашему мнению, устроил бы покупателей, мы сверились с Index librorum prohibitorium – Списком книг, запрещённых святой инквизицией. Матео предлагал сделать ставку на рыцарские романы. Я же посоветовал ему заказать книги для женщин, скучающих в замужестве и страдающих от неутолённых страстей, – сочинения, где рассказывается о романтической любви, о мужественных, но нежных возлюбленных: в их крепких объятиях героиня испытывает неземную страсть, о которой всегда мечтала.

Для тех, кому больше по вкусу были римские оргии, я выбрал две книги, которые вогнали бы в краску и Калигулу.

Мы добавили в список ещё несколько сочинений – о составлении гороскопов, о наведении чар и парочку научных фолиантов, которые, как я знал, дон Хулио тайно хранил в своей библиотеке.

Хотя в Испании иные из этих книг продавались открыто и невозбранно, ввоз всех их в Новую Испанию был категорически запрещён под тем предлогом, что такого рода чтение якобы способно совратить с пути истинного простодушных индейцев. Вообще-то мало кто из индейцев мог позволить себя купить книгу, да и прочесть что-либо, кроме собственного имени, но это соображение в расчёт явно не принималось. А ведь по правде говоря, нашлось бы очень не много индейцев, способных прочесть даже сам список запрещённых книг, не говоря уж о том, чтобы одолеть хоть несколько страниц!

Но в таком случае, спросите вы, какой же смысл в запрете на ввоз книг, если индейцы вообще не умеют читать? На самом деле святая инквизиция преследовала совсем иные цели – она хотела контролировать вовсе не индейцев, а испанских поселенцев, прижившихся в колонии. Власти боялись, что если допустить послабление, то среди criollos распространится эпидемия вольнодумства, подобная той, что охватила Нидерланды, жители которых дошли до того, что, поссорившись с короной, стали отстаивать свои права на религиозные и иные свободы с оружием в руках.

Несмотря на то что Матео потихоньку договорился с капитанами быстроходных кораблей, первой поставки книг нам пришлось дожидаться более шести месяцев. Дон Хулио большую часть времени руководил работой в туннеле, периодически наведываясь в город, чтобы лично доложить вице-королю о том, какие работники и материалы необходимы ему для проведения работ.

Он предоставил нам с Матео возможность предаваться порокам, и, когда книги прибыли, мы быстренько взялись за дело. Наш предшественник, торговавший ранее запрещёнными книгами, владел типографией и лавкой, находившейся рядом с главной площадью, неподалёку от здания святой инквизиции. Нынче лавка была заброшена, а вдова уже отчаялась найти покупателей на заведение. Печатное дело не относилось в Мехико к популярным занятиям, ибо король предоставил монопольное право на издание книг для Нового Света издателям Севильи, в самих же колониях разрешалось размножать печатным способом только документы, связанные с торговлей, а также религиозные материалы – по заказам служителей церкви. Ну а если учесть, что эта печатная мастерская была расположена почти по соседству с резиденцией святой инквизиции, а её бывший владелец закончил свои дни на костре, то это тем паче отбивало всякое желание приобрести его дело.

Ещё до прибытия книг Матео договорился с вдовой печатника об аренде мастерской, пообещав в качестве платы процент от нашей прибыли.

   – Для нас это просто идеальное прикрытие, – заявил Матео.

   – Но по соседству находится святая инквизиция!

   – То-то и оно. Отцы-инквизиторы уверены, что не найдётся дурака, который стал бы заниматься крамольными делами у них под носом.

   – А разве не этим занимался покойный печатник?

   – Он был пьяницей и вдобавок глупцом. Только представь, ему нужно было отправить один сундук с молитвенниками и требниками в женский монастырь в Пуэблу, а другой, с запрещёнными книгами, своему сообщнику. К несчастью, в ту ночь он хлебнул лишку и в результате перепутал адреса. Так что можешь себе представить, что получили монахини...

Интересно, что испытал бедняга, когда инквизиторы показали ему ящик, в котором вместо текстов, осенённых божественной благодатью, оказались тома, написанные самим дьяволом? Будь этот печатник lépero, он догадался бы изобразить притворный ужас от того, что Люцифер, оказывается, способен обратить молитвы в вожделение.

   – И всё равно мне непонятно, зачем нам нужно заведение этого печатника, – сказал я.

   – А как ты, интересно, собрался продавать книги? Расстелить одеяло под аркадой на площади и разложить на нём тома? У вдовы, между прочим, имеется список покупателей, которым её покойный муж поставлял книги. И покупатели знают, как связаться с заведением печатника.

Пока Матео занимался тем, что налаживал контакты с бывшими покупателями, я увлёкся механизмом под названием печатный пресс. Меня очень интересовали как техника нанесения слов на бумагу, так и сама история печатаного дела.

Не посвящая дона Хулио в свои мотивы, я навёл его на разговор об истории печати. Он рассказал мне, что буквы – а также и иероглифы вроде тех, что использовали египтяне и ацтеки, – первоначально высекались на камне или наносились краской на кожу. Но в то время как ацтеки и египтяне довольствовались корой и папирусом, китайцам уже были известны более совершенные методы изготовления писчих материалов. В 751 году, после Таласской битвы, арабы узнали от пленных китайцев способ изготовления бумаги. Они распространили его по всему исламскому миру, а мавры принесли это искусство в Испанию, где оно было значительно усовершенствовано. Китайцам также принадлежит и заслуга изобретения сменных литер.

По словам дона Хулио, народы Китая подарили миру множество чудесных изобретений. Эта страна настолько поражала воображение европейцев, что, когда побывавший там генуэзец Марко Поло поведал соотечественникам о её достижениях, многие сочли его лжецом.

– Но китайцы, – сказал дон Хулио, – как и ацтеки, были заложниками собственной громоздкой и сложной системы письма. Что символические рисунки ацтеков, что китайские иероглифы – и то и другое не слишком удобно для печати. Первым европейцем, применившим китайский способ использования сменных литер и ставшим печатать большие тиражи книг на бумаге, был немец по фамилии Гутенберг. Он сделал это лет за сорок или пятьдесят до того, как Колумб открыл Новый Свет. Первоначально китайцы использовали для литер твёрдо запечённую глину, а в наше время их отливают из смеси свинца, олова и сурьмы. Это алхимическая комбинация металлов, достаточно мягких, чтобы легко расплавлять их и придавать форму букв, но при этом достаточно твёрдых, чтобы оставить на бумаге тысячи отпечатков, прежде чем они изотрутся. Литеры изготавливают, наливая расплавленный свинец в формы, сделанные из специального, особо прочного и жаростойкого железного сплава.

Ещё одним великим достижением, продвинувшим далеко вперёд печатное дело, – продолжал мой наставник, – явилось использование кодекса, то есть сшитого из отдельных листов тома, а не свитка. Печатать на длинных бумажных свитках было весьма затруднительно, а когда сообразительные мастера разрезали свитки на листы, которые можно скреплять с одной стороны (именно так теперь делают книги), эти листы стало легко пропускать через печатный станок. Продажа книг и их изготовление не считаются почётными ремёслами, – сказал дон Хулио и затем несказанно удивил меня, признавшись, что, оказывается, он и сам когда-то владел печатной мастерской. – Я тоже печатал свои научные изыскания по географии Новой Испании и рудному делу. Ты найдёшь эти работы в моей библиотеке. Но я продал пресс, когда выяснилось, что мой печатник приходил по ночам и тайком печатал libros deshonestos, снабжённые постыдными иллюстрациями, изображавшими, как люди совокупляются с животными. К счастью, святая инквизиция арестовала и уличила негодяя в то время, когда я находился в Испании и, следовательно, никак не мог быть причастен к богохульству. Однако я немедленно продал всё типографское оборудование за гроши, радуясь уже тому, что меня не сожгли на костре, используя в качестве растопки листы кощунственных изданий.

Дон Хулио рассказал мне, что вице-король называл печатание книг и их продажу, осуществляемую обычно в лавке при типографии, низким занятием, а инквизиторы проявляли к тем, кто печатал книги и документы, особый интерес. Епископы часто называли печатное дело «чёрным искусством», вовсе не имея в виду цвет типографской краски. Церковь вообще косо смотрела на чтение сверх необходимых сочинений религиозного характера; священники полагали, что занятие сие наносит ущерб нравственности, а потому в Новой Испании были запрещены libros de caballerias, рыцарские романы врогриключений Амадиса Галльского.

Инквизиция держала печатное дело в Новой Испании под неусыпным контролем и даже издала специальный указ о том, что ни одна книга не может быть напечатана или продана без разрешения церкви. Поскольку король передал монополию на печатание книг для Нового Света издателям Севильи, у нас и до вмешательства церкви разрешалось печатать лишь очень немногое, теперь же ситуация ещё сильнее осложнилась. Неприятности можно было заработать даже за печатание религиозных сочинений, ибо изложение христианского вероучения на любом другом языке, кроме латыни, считалось ересью. Так, церковные власти категорически запретили переводить Библию на науатль, чтобы индейцы, не сведущие в латыни, получали знания о Священном Писании только из уст испанских священников. Впрочем, церковь противилась переводу Библии даже на испанский. Разрешение на издательскую деятельность следовало получать непосредственно от святой инквизиции, и имя епископа, который дал разрешение, должно было стоять на титульном листе книги наряду с прочими сведениями, кои следовало включить в выходные данные – само название, имя автора, имя издателя, год издания. Неплохо было также включить туда и пару фраз, восхваляющих Господа.

Дон Хулио рассказал мне, что титульный лист составлялся по старинным образцам; средневековые писцы непременно указывали свои имена, дату окончания своих трудов и довольно часто добавляли краткие сведения о книге или короткую молитву в конце книги, только теперь эти данные перенесли в начало. В его библиотеке было несколько средневековых сочинений, и он показал мне, какие сведения обычно помещали в конце манускриптов.

У моего наставника в библиотеке имелась также самая первая книга, отпечатанная в Новой Испании. Называлась она «Краткое вероучение о христианстве» («Breve у mas compendiosa doctrina Christiana en lengua mexicana у castellana») и была опубликована в 1539 году неким Хуаном Паблосом, печатником из Италии, для Хуана де Сумарраги, первого епископа Мексики.

– Это первая книга, о которой нам известно, – сказал дон Хулио. – С тех пор было издано немало достойных сочинений, но, к сожалению, всегда находятся проходимцы, готовые напечатать историю блудных похождений собственной матери и продать книгу за несколько песо.

Замечание дона Хулио о проходимцах, зарабатывающих «несколько песо», оказалось пророческим. Вскоре мы с Матео убедились, что занятие наше прибыльным не назовёшь. После того как мы выплатили причитающееся вознаграждение книгоиздателю и посредникам в Севилье, чиновникам таможни и представителям святой инквизиции на двух континентах, прожорливой местной Recontoneria и скорбящей вдове, которая продала нам право на то, чтобы заняться преступным делом её покойного мужа, у нас почти ничего не осталось.

Это повергло Матео в мрачное уныние и побудило его с головой уйти в пьянство, любовные похождения и стычки. Провал моей первой криминальной затеи, а с ней и заветной мечты стать идальго, достойным находиться в одной комнате с Еленой, не рискуя быть выставленным взашей, – всё это навело меня на невесёлые размышления. К тому же моё уныние усугублялось всякий раз, когда я вспоминал о том, что произошло с вырастившей меня женщиной по имени Мария. Я всячески внушал себе, что не должен думать о ней как о матери, неизменно вспоминая слова отца Антонио о том, что матери у меня нет. В таком настроении я приходил в типографию, где с удовольствием возился с оборудованием.

Некоторое время я изучал печатный станок и экспериментировал с ним в арендованной нами мастерской. Умение читать, во всяком случае в глазах таких людей, как отец Антонио, Матео и дон Хулио, возвышало меня над прочим нищим отребьем, а поскольку книги несли в себе столько силы, столько мыслей, идей и знаний, мне всегда казалось, что они возникают не иначе как из божественного света и пламени, так, как в моём воображении явились Моисею Десять заповедей.

Я испытал величайшее потрясение, когда впервые сел за печатный станок, взял шесть свинцовых литер, из которых сложилось слово «К-р-и-с-т-о», поместил их в гнёзда печатной формы, прижал форму к одной из двух металлических пластин, смочил литеры несколькими каплями краски, вставил лист бумаги и опустил другую платину пресса, так что буквы отпечатались на бумаге...

Санта Мария! Когда я увидел своё имя напечатанным, то испытал приблизительно то же, что пережил некогда Моисей, запечатлевший Завет Господа на скрижалях. Подумать только, я создал нечто, способное пережить века, и будущим поколениям останется от меня не только надпись на могильной плите! Это произвело на меня столь сильное впечатление, что на глаза мои навернулись слёзы.

После этого я упражнялся с прессом, экспериментировал, набирая из литер различные фразы, пока не набил на этом руку. Помню, однажды поздно вечером, когда я понял, что мои усилия принесли плоды, я разбудил Матео, чтобы немедленно изложить ему свою идею.

Он с трудом разлепил глаза и поднялся с постели с кинжалом в руке, но тут же лёг снова, пригрозив разрезать меня на четыре части тупым клинком.

   – Послушай, Матео, я нашёл способ разбогатеть!

Он с громким стоном потёр лоб.

   – Кристо, меня больше не интересует, как заработать состояние. Настоящий hombre добывает богатство своим мечом.

   – Матео, мне пришло в голову, что если мы будем печатать книги прямо здесь, вместо того чтобы тратить кучу денег на их доставку из Испании, то можем получить большую прибыль. Правда здорово?

   – Ага, а если бы король предложил тебе руку своей дочери и Кастилию в придачу, ты смог бы носить шикарное платье, да и питался бы лучше.

   – Это не составит большого труда. У нас ведь осталось несколько экземпляров лучших libros deshonestos, которые изданы в Испании. Если бы мы их печатали здесь, то избежали бы непомерных расходов на перевозку книг сюда.

   – Тебя что, одна из лошадей дона Хулио по башке лягнула? Для того чтобы печатать книги, нужен печатный станок.

   – Печатный станок у нас есть.

   – Для этого нужны знания.

   – Я научился пользоваться прессом.

   – И собираешься делать всё один?

   – Можно купить у властей заключённого, из тех, кого посылают в obrajes.

   – И его мигом сожгут на костре, если об этом прознает святая инквизиция.

   – Главное, чтобы работник был до предела тупым.

На первый раз мы выбрали тоненький сборник рассказов непристойного содержания. Приобрели мы и работника, которого, как и первопечатника Новой Испании, тоже звали Хуаном. Правда, парень оказался не таким тупым, как мне бы хотелось, но работать у нас согласился с радостью. Его приговорили к четырём годам в серебряных рудниках, и оказаться вместо этого в печатной мастерской было для него спасением. Средняя продолжительность жизни людей, приговорённых к каторжным работам на рудниках, составляла менее года.

Хуан, как и я, был метисом и lépero, но в отличие от меня, имевшего определённые притязания на роль кабальеро, он служил живым подтверждением весьма распространённого мнения о том, что lépero – это продукт злоупотребления пульке.

И хотя я спас ему жизнь, избавив от страшных северных рудников, это не внушило Хуану благодарности ко мне, потому что он был настоящим уличным животным. Впрочем, зная, как работает ум lépero, руководимый не только жадностью, но и извращённой логикой, я, вместо того чтобы платить Хуану в надежде на то, что он не сбежит, но останется верно отбывать свой срок, предоставил ему возможность порой подворовывать.

Одним из самых существенных преимуществ нового работника, помимо преступного прошлого, довлевшего над ним приговора и страха быть отправленным на рудники, что побуждало Хуана если и не к верности, то к определённому послушанию, являлась его абсолютная безграмотность.

   – Стало быть, Хуан даже не узнает, что именно он печатает. Я сказал ему, что мы будем издавать только жизнеописания святых и что у меня есть оттиски стигматов святого Франсиска, которые мы будем использовать во всех наших книгах.

   – Но если парень не умеет читать и писать, то как же он в таком случае сможет печатать? – удивился Матео.

   – А тут грамотность не нужна – он будет смотреть на книгу и вставлять в печатную форму такие же литеры, какие видит перед собой, в том же порядке. Ну а более сложный набор буду осуществлять я сам.

Первая книга, которую мы напечатали в Новой Испании, хотя и не была выдержана в серьёзном тоне сочинения епископа де Сумарраги о христианском вероучении (откровенно говоря, почтенные люди сочли бы её скандальной), имела тем не менее большой успех.

Целая куча дукатов, оставшаяся у нас, после того как мы оплатили все расходы, произвела на Матео исключительно приятное впечатление.

   – Мы лишили автора положенной ему доли, издателя – его прибыли, не заплатили королю пятину, а таможенным чиновникам – взятку... Кристо, да ты одарённый мошенник. Раз уж ты выказал такой издательский дар, я хочу доверить тебе опубликовать мой собственный роман под названием «Хроника невероятных деяний трёх благородных прославленных рыцарей из Барселоны, которые сумели одолеть десять тысяч вооружённых мавров и пять ужасающих чудовищ, возведя на престол Константинополя законного государя и обретя при этом больше сокровищ, чем имелось у какого-либо короля христианского мира».

На моём лице отразился испуг. Заметив это, Матео строго вопросил:

   – Ты не хочешь опубликовать литературный шедевр, который был объявлен в Испании сочинением ангелов и продавался лучше, чем всё, что вообще написали или украли у меня эти болваны Лопе де Вега и Мигель Сервантес?

   – Дело не в том, что я не хочу печатать его, просто боюсь, что, обладая столь скромным даром, не смогу воздать должное...

Остриё кинжала упёрлось мне в подбородок.

   – Печатай, да поскорее!

Мы занимались печатным делом уже несколько месяцев, когда к нам впервые наведались инквизиторы.

   – А мы и не знали, что у вас тут типография, – сказал человек с рыбьим лицом, бывший, судя по одеянию, фамилиарием. Его звали Хорхе Гомес. – Ты не подавал прошения епископу и не получал разрешения на книгопечатание.

Разумеется, я предвидел возможность подобного визита и придумал на сей случай подходящие оправдания. Представителю церкви были предъявлены находящиеся у нас в работе «Жития святых», а насчёт разрешения я пояснил, что, мол, хозяин типографии отбыл прямиком в Мадрид, чтобы получить монополию на печатание и продажу в Новом Свете книг религиозного содержания.

   – Хозяин оставил здесь нас с Хуаном, чтобы к тому времени, когда он вернётся с королевской лицензией и представит её вице-королю и святой инквизиции, мы подготовили к печати полное издание «Житий».

Я снова выразил своё сожаление и пообещал этому достойному человеку книгу в подарок, когда она будет напечатана.

   – А что ещё вы печатаете, пока ваш хозяин в отъезде? – вопросил служитель святой инквизиции.

   – Ничего. Мы и «Жития»-то завершить не можем, пока наш хозяин не вернётся с достаточным количеством бумаги и краски, чтобы закончить работу.

Фамилиарии были вовсе не священниками или монахами, а мирянами и с точки зрения закона являлись даже не служащими, а просто добровольными помощниками святой инквизиции. Однако они носили зелёный крест инквизиции и на самом деле выступали в качестве тайной полиции, соглядатаев, доносчиков, личной стражи инквизиторов и производили по их поручению обыски и аресты.

Инквизиция наделяла фамилиариев чрезвычайными полномочиями, и их так боялись, что даже вице-король, когда хотел нагнать страху на вероятных изменников, прибегал к помощи не своих солдат, а этих носителей зелёного креста.

   – Ты понимаешь, что вам запрещено печатать любые книги или другие материалы, не получив сперва соответствующее разрешение? Если выяснится, что ты фактически участвовал в незаконном книгопечатании...

   – Конечно, дон Хорхе, – сказал я, наградив почётным обращением простолюдина, который если и соприкасался с благородными донами, то разве что наступая на навоз их лошадей. – Но, откровенно говоря, в ожидании хозяина мы фактически сидим без дела, так что, если у святой инквизиции возникнет надобность в каких-нибудь несложных печатных работах, мы почтём за счастье ей услужить.

В глубине глаз представителя святой инквизиции что-то шевельнулось. Движение это было почти неуловимым: лёгкое расширение зрачков, заметить которое способны разве что ушлые торговцы да удачливые léperos.

Как правило, причиной этого была жадность.

Я пытался придумать способ официально предложить mordida. Рассказывали, что среди прислужников церкви попадались действительно бескорыстные фанатики, которые сочли бы такое предложение за кощунство – со всеми вытекающими последствиями.

Тем не менее обращение «дон», запущенное в качестве пробного шара, этому Хорхе, кажется, понравилось.

   – Хм, у святой инквизиции действительно имеется надобность в выполнении некоторых печатных работ. Помнится, мы когда-то пользовались услугами печатника, который занимал именно это помещение, но он оказался орудием дьявола.

Я перекрестился.

   – Может быть, я смогу помочь, пока не вернулся мой хозяин?..

Он отвёл меня в сторонку, чтобы не услышал Хуан.

   – Скажи, этот метис – добрый христианин?

   – Если бы его кровь не была подпорчена, из него бы вышел священник, – заверил я инквизитора. Меня Хорхе принимал за испанца, а стало быть, я внушал ему больше доверия.

   – Я приду попозже с двумя документами: мне потребуются их копии для распространения по всем церквям и монастырям Новой Испании. Содержание документов время от времени меняется, и их необходимо обновлять.

И Хорхе уставился на меня в упор своими узкими глазками.

   – Чтобы успешно изобличать богохульников и евреев, святая инквизиция должна работать в строжайшей тайне. Любое нарушение секретности сродни служению дьяволу.

   – Понимаю, дон Хорхе.

   – Ты должен дать клятву хранить тайну и никогда не открывать того, что тебе поручили напечатать.

   – Конечно, дон Хорхе.

   – Сегодня я принесу тебе два документа, а ты изготовишь побольше копий. Разумеется, тебе заплатят скромную компенсацию, чтобы покрыть стоимость краски, а бумагу ты получишь от святой инквизиции.

   – Благодарю за ваше великодушие, дон Хорхе.

Вот оно что. Сам-то он сдерёт со святых отцов полную стоимость расходов на печать, а мне передаст только мизерную сумму. И само собой, разница не попадёт в кружку для пожертвований.

О, эта извечная людская хитрость и жадность! Конечно, когда такими махинациями занимаются чиновники, это никого не удивляет, но как хотелось бы верить, что служители церкви ведут себя по отношению к Господу лучше.

   – Осмелюсь спросить, дон Хорхе, что же это за документы?

   – Список лиц, заподозренных в ереси и тайном отправлении еврейских обрядов, – сказал он, – а также новый Index librorum prohibitorium.